ВЕТКА. Март-июнь 2021

ВЕТКА

В саду росла ветка.

Ветке тесно было в пространстве между стволом и забором, и она свешивалась через забор, на нейтральную территорию, почти перегораживая тропинку. Невзрачные серые груши пылились на ней.

Те, что росли по другую сторону забора, ближе к стволу, и выглядели получше и, наверное, были вкуснее. Но длины детской руки не хватало, чтобы их сорвать. Конечно, взрослый человек мог бы до них дотянуться. Но какому взрослому придет в голову рвать груши в чужом саду?

Тропинка вела на заброшенный завод, где по крановым балкам бегают кошки и крысы, да голуби кое-где до сих пор поедают рассыпанный по цехам сварочный флюс, похожий на дробленую карамель, от которого они пухнут и умирают. Тяжелеют от него и падают на землю, бьют крыльями, не в силах встать, но и лежа продолжают клевать этот флюс, пухнут и умирают. Едят, пухнут и умирают.

Мимо этого завода он ходил почти каждый день из дома в музыкальную школу при музучилище, сокращая путь. Чтобы попасть на тропинку, нужно было углубиться в заросли полыни на пустыре, затем преодолеть широкий и длинный ров с осыпающимися неутоптанными краями и двумя толстыми трубами в бетонном кожухе, миновать элеватор ипройти через территорию автобазы, куда путь преграждала большая лужа битума, растопленного сентябрьским солнцем до жидкого состояния, а сверху затянутая морщинистой, пленкой. Невинной на вид, но стоило наступить на нее, как она мгновенно поддавалась, и в образовавшейся вмятине показывался зловещий черный пузырь.

Обогнув лужу, мальчик попадал на пыльную, пропахшую бензином территорию с темнеющими на сухой земле лепешками обвалянного в пыли мазута. Грузовики на автобазе были все какие-то побитые, запыленные и усталые. Возле них хорошо и спокойно было стоять. Никто не обращал на него внимания, и он выходил через проходную, где висела карта района с аппетитно изогнутыми ниточками маршрутов и цифрами расстояний в километрах. Какое-то время он зачарованно разглядывал эту карту, прикидывая, как лучше доехать сюда, а затем сюда. Потом уходил.

С автобазы можно было уехать в центр города на желтом автобусе с табличкой «Сад». Часть людей так и делала. Но садовый автобус сюда заезжал редко, и рабочие предпочитали все-таки дойти до шоссе, где останавливалось сразу много других автобусов. В конце концов, ничего не стоило преодолеть метров шестьсот - семьсот по тропинке через рощу, в которой тут и там попадались редкие дома здешнего самостроя, и которая сама успела нарасти за время существования этих домов; по возрасту деревьев трудно было что-то сказать.

Один из домов мальчик помнил. Там жила портниха, к которой его водили родители, когда однажды решили не покупать ему новый школьный костюм, а сшить на заказ. Ее мальчик ненавидел, потому что от нее все время пахло селедкой, а во время примерок она придвигала к нему лицо слишком близко, и ему казалось, что у нее растет борода.

В соседнем доме жили две прыщавые девицы. Ближе к вечеру, если было тепло, они включали у окна проигрыватель, выходили на крыльцо и стояли там, синхронно пританцовывая под музыку. Но казалось, смолкни музыка, - онивсе равно будут вот так пританцовывать, поджидая, подманивая кавалеров, просто потому что уже вошли в пору, и им хотелось. А из открытого окна неслось:

О-о-о, хали-гали.

О-о-о, хали-твист.

Еще дальше сады, которые были в каждом дворе, образовывали внезапно сужающийся тоннель, и целых сто шагов можно было идти под сплошным сводом сплетающихся яблочных и грушевых деревьев. Перед входом в этот волшебный тоннель его подстерегал бычок. Бычок был рыжий, молодой и задиристый, рога у него были уже с детский палец. Не издавая ни звука, бычок пригибал голову и шел на него с самым серьезным видом. Приходилось ускорять шаг. Бычок был на цепи и дальше был ему не страшен.

Наткнувшись на ветку, мальчик постоял, оглянулся, и вместо того, чтобы освободить себе путь, осторожно сорвал с ветки грушу и отправил ее в рот. Потом потянулся еще за одной, поближе к забору.

До того времени, когда сюда хлынут рабочие, по окончании первой смены, оставалось, примерно, полчаса. Но сейчас здесь на всей тропинке от остановки до завода никого не было. Один только мальчик, которому перегородила дорогу ветка. Двенадцатилетний мальчик в синей полосатой курточке и с коричневым чубом, а также – папкой в левой руке, с какими обычно ходят в музыкальную школу.

Сейчас он рвал груши. Стеснялся, оправдывал себя, но рвал, вдыхая запах веток, разогретых косо падающими солнечными лучами. У него было оправдание. Он ведь не в чужом саду рвал, а с живого зеленого потолка. Груши были серые, сморщенные и жесткие, словно набитые песком.

- Яны ж не смачныя - удивленно сказала женщина во дворе.
Мальчик смутился. Как он мог не заметитьее?

Он одернул руку от ветки с грушами, и долго еще лицо его хранило такое выражение, как будто все повторял про себя: «нет, спасибо, не надо! Нет, спасибо, не надо!.. »

Женщина чуть переменила позу, мягко, но выразительно глядя на него исподлобья, и мальчик замлел еще больше.

«Но ведь это груши, правда? » – говорил его взгляд. Груша - фрукт. Кисло-сладкое вещество. Они и вправду не были вкусными, эти груши, но в них была та терпкая, растительная сочность, которой мучительно, до сведения скул не хватало ему всегда, всегда! И за них не надо платить. За все, что вкусно, надо платить, это он хорошо усвоил. Даже за одно яблоко, из того моря, которое продавалось на круглой площади перед музучилищем.

Женщина скрылась во дворе, ее почти перестало быть видно. На ней была желтая мужская рубаха с широкими, очень короткими рукавами. Пожалуй, недостаточно теплая для сентябрьского дня. Голые руки с выступающими венами покрылись пупырышками и чуть покраснели, выполняя какую-то работу. Легко можно было представить себе, как она стирает, потом ходит с тазом и развешивает все выстиранное на веревке, а потом долго-долго болтает с соседкой, пригорюнившись, подперев голову большими, круглыми, голыми до плеч руками.

Такие тетки часто кричат на мальчишек, но зато и впрягаются за них, если что. Мальчик вспомнил, как однажды случайно заехал на велосипеде на незнакомую улицудвухэтажных деревянных домов, вдоль которой в два ряда были высажены древние тополя. Просто задумался, засмотрелся на их кроны, такие высокие, что легко было вообразить, что листья там кажутся маленькими лишь по законам перспективы. Но если забраться туда, - увидишь целый многоярусный мир, где можно расхаживать между веток, держась за черенки листьев, как за гибкие прутья…

И буквально, на секунду отвлекся, упустил момент, когда тропинка, по которой он ехал, перешла в крутой спуск на дно неглубокого оврага. А потом и вовсе исчезла, остались отдельные вытоптанные островки в зарослях травы, по которым и пешком-то перебираться можно было только широкими прыжками. Он не успел затормозить, не успел даже удивиться, что каким-то чудом не падает, и с бешеным ускорением, наполовину юзом съезжает вниз. Как будто кто-то более умелый, - настоящий ас перехватил у него руль велосипеда, пока движение снова не выровнялось.

И тут его рывком остановили, он даже не успел рассмотреть, кто это был. Какой-то мужик. Он видел только жесткие патлы, от которых оставалось ощущение чего-то колючего, и слышал сказанное взрослым голосом:

- Слезай, блядь, теперь я поеду.

Ночудеса продолжались. Патлатого вдруг самого снес какой-то вихрь. Тетка лет 35, а может, и 40, с покрасневшими от стирки голыми до плеч руками надвинулась на него и заорала что-то голосом, похожим на гудок электровоза, слов было не разобрать. И патлатый стушевался и затрусил прочь бочком, бочком, странно оглядываясь.

- И ты тоже смотри, куда едешь! – замахнулась теткана мальчика, выплескивая остатки злости. Как будто разнимала двух мальчишек, и ей принципиально неинтересно было, кто виноват. Это было несправедливо, если вдуматься. Но в том-то и дело, что мальчику в тот момент не хотелось вдумываться. Что-то такое было в ее лице, в ее голосе, в ее жестах, что он ощутил себя все еще во власти той невидимой руки, что так аккуратно спустила его в овраг. Словно ему приоткрылся краешек иного мира, - страшноватого, но зато там никого не волновали вопросы такого рода справедливости, а значит, и его они не обязаны были волновать. Он даже не очень удивился, поймав себя на том, что ему не хочется уезжать оттуда.

…Женщина в саду то появлялась, то исчезала в глубине двора, ее перестало быть видно. Только слышно было, что она там что-то делает, перекладывая с места на место какие-то, может быть, и ей-то самой не очень нужные предметы, собирает что-то в железное ведерко. Щебень или песок, - он не мог разглядеть. Он был близорук, вот беда. Еще одна его тайна, которую ему пока удавалось скрывать, чтобы его, вдобавок ко всему, не сделали еще и очкариком, тогдав школе иво дворе ему точно прохода не будет.

Итогда вот что он сделал: сложил пальцы щепотью и приставил к глазам. Если в щепоти оставить совсем-совсем маленькую треугольную щелочку и поднести к глазам, то лучи, проходя через нее, искривляются, как в линзе очков. И он разглядел ее очень хорошо. Пальцы женщины перебирали прутья, - тонкие, глянцевые и от нечего делать, заточенные ножом с комля - как карандаши. И он, глядя на нее, не мог понять, тепло ему или холодно.

А женщина и сама наблюдала за ним даже не искоса, а как смотрят птицы - боковым зрением. Внезапная улыбка выбежала на ее лицо, но она задавила ее, словно гадкое насекомое

Дело вовсе не в каменных грушах на этой ветке. Дело в том, как сама природа побеспокоилась о точно выверенном ее расположении. Именно с этой ветки открывался великолепный вид на тот угол сада, где росли настоящие яблони, за много лет взлелеянные. Их ветви, раскачиваясь на ветру, касаясь друг друга, словно спорили между собой. Одна из ветвей изредка являлась на миг в просвет между другими, покачиваясь и блестя пыльными листочками, и исчезала. От яблок на ней не видно было листьев.

Ни один мальчик не удержится от соблазна потянуться за одним из таких яблок. Но, когда потянется, - не достанет его. И увидит, что для того, чтобы достать это яблоко, надо пройти вглубь сада несколько шагов, и как раз в этом месте доски в заборе разошлись.

Женщина не была уверена, что он соблазнится, этот странный мальчик. Но ведь всего несколько шагов! Пробежать короткое расстояние, сорвать одно из яблок, оттянувших ветку к земле, и выскочить назад. Но он не успеет выскочить, думала женщина, подобравшись, чтобы вложить энергию своих многолетних устремлений в один единственный хищный бросок. - Он не успеет выскочить, доска спружинит обратно, и пока он будет отодвигать доску, я схвачу его. Он начнет вырываться…

Женщина подумала, что это будет очень интересное ощущение, как из рук твоих вырывается что-то теплое и трепещущее. Уже очень давно ее руки не знали никакого другого тепла, кроме сухого тепла собственных ладоней. Но онавовсе не желает сделать ему что-то плохое, совсем не желает. Она даже отпустит его, если он будет очень вырываться. Скорее всего. Но может быть… Почему бы и нет? Быть может, в этом мальчике проснется честное понимание того, что так надо. И тогда она будет делать с ним вот этими прутьями что-то от веку предписанное, чтообязательно надо делать.

Она не знала, зачем ей это надо, вее языке не было слов, чтобы это объяснить. Она просто чувствовала, что тогдамежду ней и мальчиком реализуется какая-то очень правильная последовательность событий. Небо голубое, трава зеленая, а с двенадцатилетними мальчиками делают это. По лицу мальчика женщина догадывалась, что дома с ним никогда это не делали. С интеллигентными мальчиками дома никогда этогоне делают. Она будет с ним это делать, и он не побежит жаловаться. Они почему-то никогда не бегают жаловаться эти интеллигентные мальчики. Она будет с ним это делать, и это будет правильно, как должно быть.

Лишь одного звена не хватает в этой цепочке: мальчик должен потянуться за яблоком. А он этого не делал.

«Ведь вот же яблоко! » - заклинала она его. Небо голубое, трава зеленая, а мальчик, когда видит яблоко, -должен сорвать его, поскольку даны ему руки и бесстрашная мальчишеская душа.

Здесь она ошибалась.

Мальчик смотрел на яблоко, но не яблоко интересовало его.

Ему действительно не покупали дома достаточно фруктов, но сейчас дело было не в них. Мысль, - один единственный квант этой мысли бился, не находя выхода в зеркальных границах его воспаленного сознания. Дело было не в яблоке. Ветка ждала его. Все дороги вели к этой ветке. А доски в заборе разошлись. Он побежит за яблоком. Всего несколько шагов туда и… Обратно? Нет!

Идея пришла внезапно. Можно ведь сделать вид, что у него не получилось обратно. Что-то помешало. Например, доска. Она может спружинить. Такое случается. А там эта женщина с прутьями. Итогда все случитсякак бы не специально. Он просто хотел сорвать яблоко, больше ничего. Ине смог выбраться обратно.
Мальчик огляделся. Небо было прозрачно синим, холодным и неуютным. От асфальта на автобазе доносился запах бензина и фруктов, а со стороны дома тянуло сыростью и запахом известки. На одном из участков работали. Слышно было, как лопата вонзается в песчаник, - но и все. Уроки в музучилище закончились, а пересменка на заводе еще не началась, и на тропинке сейчас никого не было. Только он и женщина. Аона, как будто специально, отвернулась от него. Тяжелый глянцевый прут словно вырастал из ее венистых рук, а ноги как будто имели общую корневую систему с деревьями.
Конечно, скорее всего, ничего не случится. Эти тетки, - им бы только орать. А как до дела, - небось, головой только покачает, наблюдая его попытки выбраться через щель в заборе: «Ах, что ты делаешь, что ты делаешь! » Мол, в природе детей - устраивать разные шалости. А в природе взрослых - снисходительное отношение к детским шалостям.

Но может быть, что-то щелкнет у нее в голове. Ведь бывает такое? Он же слышал, ему рассказывали. И тогда - раз! Она устремится к нему, как вихрь. Два! Она схватит его, и он… От этой мысли у мальчика захватило дух. Он, словно вновь ощутил прикосновение незнакомой ему жутковатой силы, которая тогда так лихо и весело спустила его на велосипеде с обрыва. Но, наверное, эта сила бывает и злой. Интересно, как это. А женщина, наверное, думает, он будет вырываться. Но он не будет вырываться. Ну, так, немного, для вида. Пусть знает, что он честно признал свое поражение и готов принять все, что за это полагается. В том числе и то, что сейчас, может быть, произойдет, что от веку предписано.

Только есть ли хоть один шанс на то, что это действительно произойдет?

Мальчик тоже не знал, зачем ему это надо, он просто чувствовал волнительное прикосновение к тайне. Этот мир простоты, - он должен попасть туда. Познать, наконец, каково это, - когда на самом деле. То, о чем он столько читал, о чем столько разговоров былов школьной раздевалке перед физкультурой, следы чего он столько раз наблюдал, сглотнув от волнения, чем ему столько раз грозили…

И все выйдет как бы само собой, вот что самое главное. Никто на всем белом свете не будет знать истинную подоплеку того, что с ним делали здесь.

«Интересно, как это будет происходить», с жадным любопытством подумал мальчик, чувствуя, как горячий воздух из легких обжигает ему щеки. Но это был не стыд. Нет, не стыд. Что-то очень далекое от стыда, но принадлежащее по праву только ему, зародилось в в его душе и овладело им так сильно, что он вдруг испугался.
«Никогда в жизни я этого не сделаю! »
Никогда?
Это была неправда. На самом деле, он мог бы этим заняться. И не только мог, но мечтал. Конечно, и дома, и в музыкальной школе, и эти обезьяны во дворе, если они узнали, то тогда лучше умереть. Но в какой-то другой жизни. Если бы удалось сделать так, чтобы и родители, и знакомые, и знакомые знакомых, - хоть на несколько минут исчезли бы из его жизни и из его памяти, чтобы не осталось вокруг никого, кто бы помнил, кто он и каким ему подобает быть…
- Посмотри! Посмотри!.. – доносился откуда-то похожий на скрипку женский голос. Участок был обнесен металлической сеткой, и возле этой сетки местные мальчишки заняли дислокацию. Время от времени грубый женский голос, усиленный замкнутым пространством, кричал:
- Ты смотри, и там все оборвали, и здесь все оборвали. Друки не хватае!
- Они у меня весь лук повыдергивали, - подала голос какая-то старуха. - На кой им лук-то
- Ноги повырывать.
- Ты что ли будешь вырывать?
В голосе этой тетки слышалась злость. С такой злостью убивают. Но и в голосе мальчишек слышалась готовность убить, уничтожить, оставить после себя пустырь, но не от злости, а от полного одичания, когда не веришь уже ни во что, и мир - не более, чем совокупностью звуков, запахов и цветовых пятен.

«Как плохо, когда никто ни с кем не делает это. Каким-то неправильным становится мир…», - думала женщина. Вернее, она бы так думала, если бы в ее языке были такие слова. Впрочем, кто их знает, какими словами разговаривают они сами с собой, - эти простые женщины, не умеющие сказать по-книжному, но твердо знающие, Как Должно Быть. Небо голубое, трава зеленая. Если мальчик видит опасное приключение, он должен лететь навстречу ему, это закон. А задача взрослого – вовремя его остановить, - женшина фыркнула, глянув на то, что держала в руках. –Все честно. Каждому свое. Только вот этот мальчик, который словно бы и не мальчик, лишенныйскладной мальчишеской законченности - искупления всех грехов для тех, в ком детство бьет через край. Видит яблоко и не смеет сорвать его. Так не бывает. Так быть не должно.

«А если я во время этого вдруг закричу? » - тем временем, размышлял мальчик. Он, конечно, будет держаться изо всех сил. Но кто его знает, каково это – когдавсе на самом деле. Вдруг он не выдержит и закричит. И эти, за сеткой, увидят, как с ним делают это. Значит, надо хорошо спрятаться. Он не умел прятаться, вот в чем беда. Всегда рядом с ним все трещало и ломалось, и слышно его было за километр.

«Да пусть даже кто-то увидит. Они ведь не знают, что я – это я, – ухватился он за краешек другой мысли. –А ну-ка, подумаем. Вот если бы я увидел, как это делают с ними, им было бы стыдно? »

Кто он, если смотреть их глазами? Просто мальчик. Мальчик пытался своровать яблоки в чужом саду, это так естественно. Подумаешь, ерунда какая. Со всеми делают это. Сколько раз онсам проделывал это с собой. Зачем? Онкак раз пытался это понять, когда шел в школу в компании одноклассников на следующее утро, после того, как проделалэто с собой в первый раз. Может быть, искал в этом какой-то ключ… Ключ к чему? Чтобы быть таким, как они, наверное. Он сам толком не знал. Просто делал и все. Шли дворами, срезая путь. Вдруг один из них скомандовал: «Стой! »

Дорогу перебежала черная кошка. Они остановились от неожиданности, потом все наперебой закричали: «И ты в это веришь? » И тот, первый сказал с интонацией, которую мальчик потом много лет вспоминал, когда делал это с собой:
- Ага-а?! Явот тоже не верил. А позавчера мне кошка дорогу перебежала, и сразу в школе две пары получил, а дома - ремня…
«А ведь они тогда даже не догадывались, до какой степени я такой же, как они! »- думал мальчик. В главном он был тогда им подобен. В том, что он даже при ходьбе ощущал в виде легкого неудобства под слишком тесными брюками, которые ему сшила портниха вместо школьной формы. И из-за чеготеперь ему нельзя было появиться в раздевалке в бассейне.

Но стоп. Ведь на самом деле, они наоборот, не догадывались о том, что онНЕ такой, как они. Просто предположить не могли что можно не быть таким. Это он сам, мальчик, делал все, чтобы доказать им, что он не такой, как они. А потом, уединившись, проделывал это сам с собой то, потому что это делают с ними, чтобы доказать, что он ТАКОЙ, как они. А потом прятал на своем теле эти доказательства, чтобы доказать, что все-таки не такой… «Я запутался», - признал мальчик, и будь он сейчас взрослым, наверное, воскликнул бы:

- Господи, ну почему все так сложно? И за что мне все это?

«Вот сейчас сделаю шаг», - говорил себе мальчик, в языке которого тоже не было нужных слов. Ноказалось, стоит сделать шаг, и вся эта запутанность, которой он не просил, от которой голова идет кругом, будет разрублена в несколько взмахов чужой руки и исчезнет, как ночной кошмар. И он просто станет, как те мальчишки за металлической сеткой, ничем не отличаясь от них. Ив его жизни все станет так же просто, как у них. Он перестанет всего бояться. Оказывается, если ты такой, как все, то бояться в этой жизни нечего, просто нечего.

И еще мелькнула мысль, что, если это случится с ним, он начнет… Он научитсясмотреть на ту женщину, которая сделает это с ним, как-то по-другому. И, может быть, это важнее всего остального.

«Сделаю шаг», - говорил он себе, но почему-то продолжал стоять.

А ветка качалась, играла, открывая и закрывая отсвечивающий на солнце кусок стены дома, словно стряхивая на траву невидимые капли, будто спрашивая: ну, что? Ну, как? Мальчик смотрел на нее так долго, что потерял дар цветового зрения. Лишь потом один за другим начали появляться цвета. Красноватые, словно сгоревшие, пятна сухой травы, желтый песчаный карьер, шоссе, по которому с шумом проносились ярко красные «Икарусы», оставляя за собой ветреный след, в котором кружились тучи опавших листьев. И нигде никому не было абсолютно никакого дела до мальчика. Сделав шаг, он окажется в зоне досягаемости веток. Ветки будут спереди и сзади него. Если бы ветки сами могли делать это. Он бы согласился с тем, что ветки сами делают это с ним, он бы даже не обернулся. Потому что, по существующим человеческим законам, делать это с ним нельзя. А по законам природы делать это с ним можно и нужно. Непонятной ему природы, которой он так хотел перестать бояться.

Мальчик чувствовал, что он уже слишком долго находится здесь, недопустимо долго. Если это не случится сейчас, он никогда больше сюда не придет. А женщины так недогадливы. Надо срочно было что-то решать. Надо было хотя сдвинуться с места. Во что бы то ни стало надо сдвинуться с места, иначе она зайдет в дом, и он останется один. Это чувство воображаемого движения сделалось таким сильным, что возможен стал даже оптический обман: ему показалось, что забор и деревья начали отдаляться и уплывать в сторону, как бывало, когда дома его слишком долго ругали, и он, цепенея от напряжения, не мог понять, стоит ли он вертикально, или начал заваливаться на сторону, и услышит сейчас: «Встань как следует! ».
И опять что-то помешало. Может быть, страх, что из-за того, что он так долго стоит, женщиназаподозрит, что он все подстроил нарочно.

Женщина ни о чем таком не подозревала, но всем своим женским существом ощутила его душную скованность.
«Мова отнялась»? – со злостью подумала она.
На секунду ей показалось, что этот мальчик заколдован, а в руках ее не прут, а волшебная палочка, которой этого мальчика можно расколдовать. Несколько взмахов волшебной палочкой в направлении этого бледного боязливого тела, - чтобы крик разом воспалившихся нервов скрутил его, как огонь бересту. Несколько взмахов, - чтобыэтасинюшная бледность растворилась в розовой свежей красноте. Мир в его глазах распадется на разрозненные пятна и соединится вновь. Но соединится по-другому, и это будет уже не тот мальчик. Несколько взмахов волшебной палочки, как поцелуй принцессы, снимут злые чары, превратив его в прекрасного принца.
«Я, наверное, скоро стану преступницей, - подумала женщина. – Я, наверное, уже преступница».

Но взгляд, которым она заколдовывала мальчика, говорил совсем другое. Он говорил: надо сделать это сейчас. Давай сделаем это сейчас. Ты не можешь так просто уйти. Затоптанный кусок хлеба нашлет на тебя голод. И ты будешь возвращаться сюда, - просто потому, что так повелось. Тот, с кем делалиэто, не вспоминает об этом потом иначе каксмеха ради, и не догадываясь, как серьезно это может быть для других. Но ты, не вкусив от этого, - так и проведешь жизнь в неведении. И будешь вечно искать в этом какое-то несуществующее значение, думая, что там-то и сокрыто главное. И на это уйдет вся твоя жизнь.
«Если это не случится сейчас…» - повторяла женщина одну и ту же магическую фразу, следя за мальчиком.
«Если это не случится сейчас…» - повторял мальчик, следя за женщиной и совсем позабыв от волнения про яблоко.

На самом деле, именно на яблоко он должен был смотреть, а не на женщину. Он должен был потянуться за яблоком, оно было ключом ко всему. Но что-то не складывалось. Слишком сильное желание подсказало ему неверный путь.

Следила женщина.

Следил мальчик.
А двумя километрами выше был мир облаков, чистый и торжественный. Взор тонул в них, как в складках чужого тела. Облачные горы толкали и перекрывали друг друга, и Солнце выглядывало из-за них, как мальчишка из-за забора: его, свет то усиливался, то ослабевал, словно лучпрожектора бил в глаза, сужая зрачки в невидимую точку.

Но и в музыке облаков что-то оборвалось. Наверное, там, наверху, за ними тоже кто-то следил. Чье терпение тоже не безгранично, и кому преждевременная взрослость мальчишек столь же чужеродна, как сварочный шлак и пятна гудрона. Поднялся ветер. Онтогнул траву к земле, то трепал ее, как полотнище, то расчесывал аккуратным пробором, как волосы ребенку. Необъятная дымчатая туча несла с собой белесые вертикальные полосы, пока еще освещенные солнечным светом. Караван птиц тянулся от элеватора двумя ломаными линиями, похожими на хлопья каучуковой гари.

И только завод рядом с элеватором не имел отношения ко всему этому великолепию, а продолжал невозмутимо делать свое дело. Небо слышало кашель, хрипы и стоны этого железного мертвеца. Но и у рабочих на заводе не было сегодня настроения трудиться. Онираньше времени вымылись под душем, переоделись и скопились на проходной, хотя смена еще не закончилась.

И тут вдругвыяснилось, что администрация отчего-то именно сегодня решила в очередной раз побороться за трудовую дисциплину. В сторожке рядом с вахтером сидел главный технолог, —невзрачный, в очках, стрижка ежиком, дунь – улетит. Но у него была кнопка, которой управлялась вертушка на проходной. Он держал палец на кнопке и вертушку открыть не давал. В толпе роптали и возмущались, но беззлобно, потому что все всё понимали, а технолог в ответ улыбался смущенно и пожимал плечами, но палец от кнопки не отнимал. А людей с хвоста очереди все прибывало. Ноуже подоспел главный заводской балагур, долговязый сварщик по фамилии Рогач, который мог разрулить любую ситуацию, на каждом заводе, наверное, есть такой. Он оглядел толпу, отряхнул с себя что-то невидимое и вдруг закричал драматическим тенором:

- Чи жонки у яго няма? Вожык очкастый.

Тут и технолога проняло, а может, он посчитал свой долг исполненным и махнул рукой: что, мол, с вами, со всеми, сделаешь. И рано, намного раньше окончания смены открыл вертушку. Толпа рабочих хлынула на пятачок перед проходной, где разделилась надвое. Часть людей двинулась к остановке садового автобуса, а часть, потянулась по тропинке к шоссе.

Мальчик вдруг обнаружил, что вокруг него полно людей, и ему стало страшно, что по его виду кто-то может догадаться, о чем он думал минуту назад. Но никто не обращал на него внимание, все спешили домой. Он посмотрел вглубь сада, но женщина исчезла, как будто ее и не было. Он даже не был уверен, не привиделась ли она ему. И тогда он переложил папку с нотами в другую руку, чтобы всем видом своим подчеркнуть, что он никогда не имел отношения ни к этой женщине, ни к этим грушам, ни к этому саду, отодвинул перегородившую путь ветку и двинулся вслед за толпой, стараясь слиться с ней.

И все пошло так, будто ветка никогда не перевешивалась через забор.

Март-июнь 2021