ИЗБРАННОЕ

ИВАН ЧЕРНЯЕВ

АНДРЕЙ ЧЕРНЯЕВ

ЛЮБОВЬ ЧЕРНЯЕВА

ОЛЕГ КАРИКИН

АНДРЕЙ ВАРАКИН

ИЗБРАННОЕ

Меня. А не дом.

В лазурно-багряную светлую даль
Асфальтом уходит дорога...

Там дремлют поля, и живет в них барсук,

И тишь, благодать и погода.

Как будто солнце поцеловало

Губами с красной помадой.

Стыть зимой у бетона особый резон,

Летом Нового Года не надо.

С порога ты выйдешь, воскликнешь: " Ура! "

Эпидемией здесь и не пахнет!

Но надо пройти пять кварталов, село,

А то ненароком получишь в табло.

Дошёл до больницы — уже повезло,

Прошёл тест — ура, не заразен!

Вдруг вынырнул крот из ведра из угла,

Сказал: " Нам в поля возвращаться пора".

Пошёл за кротом и подумал о чем-то,

Глядь — впереди Дульсинея.

Решить он не мог, то ли с ним, то ли с нею.

Так и зачах на морозе синея...

И здесь разгребать мне придётся опять...
Барсук, как я понял из текста,
Пошёл в поликлинику тесты сдавать,
А там - просто яблоку негде упасть.

Заведущий Крот, словно мышь из ведра,
Весь синий от справок и пыли,
Сказал: " Вам, товарищ, сидеть до утра.
Когда крайний раз у нас были? "

Поэт собирался в поля погулять.

До поля ему пять кварталов шагать.

Товарищи, все на свободу.

На выход туда, не ко входу.

Но всё обошлось, и Барсук наш здоров.
И нам остаётся немного —
Идти с ним дорогою синих ветров
В поля, где мы летом увидим коров,
Где ива растёт у порога...

* * *

Спешит к Зинаиде наш дворник Степан.
На белом снегу чёрной точкой
Едва уловим его серый жупан
С атласной бордовой сорочкой...

А Зина кричит спозаранку с утра,

Каток заливая водой из ведра.

* * *

Чу, кто-то скребется под дверью.

Открыть? Или, может быть, вор?

Разбойник, урод, тунеядец!

Фашист и убийца-злодей.

Щекой прислонившись к засову,

Спрошу: " Хочешь хлеба ты? Эй?! "

Но нет - не злодей, не воришка,
Не ЖЭК, не ГАИ и не ТОС.
Снежок отряхая с пальтишка,
За дверью стоит Дед Мороз!

Эй, старый, чего ты припёрся?

Давно я подарков не жду.

Старик вдруг ладошкой утерся:

" Постой, я чуть-чуть посижу"...

* * *

По этому проводу весь этот год
Мы в Центр отправляли шифровки...

Оттуда ответил один обормот,

Что нет ни кистей, ни шпатлевки.

На нужды народа ушло все добро,

В генплан не заложено больше...

Не тронь архитекторов, ты, музыкант.

Генплан — это воля народа!

Вот видишь, народ... Люди рядом стоят,

Волнуются молча у входа.

И вход или выход на Центр положив,

Осмыслил он слово " Свобода".

И вышел в окно, чтоб не вышел генплан

Ему как-то так... ненароком...

А Центр телеграмму вокруг разослал,

Что вылезет данное боком.

А боком генплан вышел Центру тогда,

Не знал Центр, что будет с народом.

Не это шагнувшему было беда,

А мутное слово " Свобода".

Здесь проще. У Центра выходит генплан
Не так, как обычно, а боком.
А дворник наш — он же шпаклёвщик Степан —
Ругается — бьёт его током!

У Центра, как раз, все обычно вполне.

А боком наган тебе выйдет, Степан.

Степан отвечал: " Да чтоб я? Да не в жисть!
Сменю я наган на хорошую кисть! "

* * *

" Зима малоснежная в этом году", —
Степан посмотрел на лопату.

Лопата подумала: " Это Степан,

В кармане его довоенный наган".

На небо Степан провода протянул,

Ходил в поликлинику, трудно уснул.

Проснулся, схватил белый лист, карандаш,

Кому-то сказал: " Не пройдешь и не дашь! "

Чертил то ли план, то ли слово " Свобода".

А Зина опять налила ему воду.

На лёд, на крота, на ботинки, на лужу.

Но тут, слава Богу, ударила стужа.

Степан поругаться хотел, но молчал.

И что-то под нос, словно песню, мычал.

Коровы стадами по лугу ходили,

А дети в висках себе что-то крутили.

Под утро все страсти уже улеглись.
Улёгся и снег на дороги.
И снились Степану лазурная высь
И Зины красивые ноги...

* * *

Сгоревшим природным газом,
Вылетевшим в клубы,
Согрет весь город разом
Горячей водой из трубы.

Товарищ, помни о главном
И главному делу служи —
Плати за воду исправно,
Не просрачивай платежи!

Сразу утром спозаранку,

Выпив чаю, съев баранку,

Ты обратно спать ложись.

За балконы не держись.

Город Химии не может

Трубы снять или коньки.

Спросишь: " Что его тревожит? "

Съел баранку? Встал — поспи.

Эта ветка не ответит

Про свободу и про Центр.

Она вновь тебя уводит

В распушистую постель.

А в постели — красота!
Треплешь за уши кота.
И подушки — две подружки —
Открывают в сон врата.

* * *

Закрывшись ладошкой в закатных лучах
Стыдливо молчит Дульсинея.

А рядышком парень совсем уж зачах...

" Посмотрим на солнце в закатных лучах", —

Ему говорит Дульсинея.

Так они в нелепой позе

Слепили бабу на морозе.

И побежали без оглядки

У них и ручки, и тетрадки.

Решили всё ж учить уроки,

Поскольку поджимали сроки.

Поэт одумался сначала,

И ветка ивою качала.

Стучала ветка об окно,

Гонимая ветром стучала.

Хотел я сказать: " Это было давно.

И как бы начать мне сначала".

" Закрывшись ладошкой в закатных лучах"... —

Он начал заветные строчки.

Но солнце, как дура, слепило на лист.

Тогда он поставил там точки.

И вышел на свет, потянулся смешно,

И хрустнула ветка зачем-то...

И ужас упал перед носом его.

А он вдруг опять потянулся смешно.

И ужасу крикнул: " А нам все равно! "

И дверь прищемил он прищепкой.

Прищепка молчала. И звук этой тиши

Услышали лисы, кроты... Даже мыши.

И стук коготочков был в той тишине

Подобен трезвону набата.

Я что-то запутался. Кажется мне
Ушли мы от темы, ребята.

Так вот. Подытожим. В закатных лучах
Поэт Дульсинею снимает.
Он то ли замёрз, или, может, зачах —
Совсем потерялся я в ваших речах.

Не сделав уроки, забросив тетрадь,
Он с Ужасом вместе гуляет опять.
Одна Дульсинея тоскует -
Его к снежной бабе ревнует.

Поэт и хотел бы, но (может) не мог.

И солнце так ярко светило.

И ветка качалась и билась в стекло.

Хотел погулять, а она - на него.

Ивовыми ветками мыши хрустят,
Смешно как-то крот потянулся,
По ветру прищепки и ручки летят.
И тут, наконец, я проснулся.

Стояли. Молчали. И солнце светило.

И что-то прям к горлу вдруг мне подкатило.

Я видела свет и мерцанье светил,

А мимо прохожий меня проходил.

И что-то знакомое в нем показалось...

Поэт? Дульсинея? Прищепка? Физалис?

" Физалис!!! Ну точно! Сто лет не видались!!! "
Прохожий сильнее нажал на педали'с...

Поэт подумал: " А может он тать?

Во что бы ни стало его надо догнать! "

Физалис подумал: " Узнал меня дядька".
Вернулся, ответил: " Ну, здравствуй! Присядь ка".

" Со школы, поэт, мы с тобой не видались", -
Напомнил поэту Семёнов Физалис.

И по такому случаю,

Чайку они по рюмочке...

Да пару щук прищучили

В кафешке, что " У сумочки".

Друзья то закадычные.
Кафешки все обычные —
" У сумочки", " У лавочки" — да чаю хватит всем.
И вспомнили, болезные,
Дела свои полезные
Да и чего скрывать то тут, и те, что не совсем...

И под конец-то вечера,

Когда пить было нечего,

Поэт вдруг вспомнил то, о чем хотел спросить —

Что друг, мол, ты отличный,

А имя экзотичное,

Но почему ж Физалис? А не Богдан, не Тит?

— Да дело было громкое, —
Сказал Физалис скомкано, —
Трояк по физкультуре у бати был всегда.

А батя был оригинал,
Меня Физалисом назвал,
Ну, физкультурным залом — вот так — оригиналом.

— Спасибо, Фи, — понятно мне

Вдруг стало его имя,

И сократить приятно

И уж не коровье вымя...

* * *

26. 12. 2020 — 31. 12. 2020