Мне приснился шум дождя

Автор: Шалункова Анастасия

Контакты: Anastasia. shalunkova@mail. ru

+79161065544

https: //vk. com/anastasia. shalunkova

Мне приснился шум дождя

Вы себе представляете, что такое Венера?

Планета ад, планета катастрофа. Где под толщей облаков из углекислого газа температура достигает пятисот градусов. Где на сотни километров простираются застывшие потоки лавы. Где на плато Лакшми возвышаются горы выше земного Эвереста.

Вы видели тессеры? Маленькие возвышения, как если бы инопланетные великаны положили исполинскую плитку из базальта? А арахноиды – густые сети разломов в форме паутины?

Конечно, не видели. Вы же там не были.

А я, Джами Атаева, была.

Я вам так скажу. Пройдёт время, Венера станет домом для землян. Не сейчас, не через поколение. По самым оптимистичным расчётам, через триста лет. Даже с генной терапией, даже с клонированием органов — никто из наших современников зелёную Венеру не увидит.

Сначала по атмосфере Венеры ударили отконвоированными астероидами, полными замёрзшей воды. Температура стала снижаться, а атмосфера терять плотность. В точках Лагранжа установили светоотражающие «зонтики». Пять штук циклопических зеркал, что отражают часть солнечного света.

Через десять лет настала очередь венеролётов. Они выпустили в верхние слои атмосферы хлореллу. И та в тепле, без естественных хищников, принялась бешено размножаться.

Люди мечтали о Марсе и совсем забыли об альтернативах. Марс, первая остановка в сторону космоса, первая космическая мечта и первый космический ужас.

И неважно, что ядро четвертой планеты такое слабое, что с трудом удерживает атмосферу. Неважно, что вода там не может существовать в жидком виде. Марс — мечта, Марс — дорогая идея фикс. Форпост человечества на пути к неизведанному.

Венера же шаг назад, словно люди, как маленькие котята, жмутся к материнской звезде.

Но Венера — астрономическое сокровище. Дай только время.

—Почему она остывает? - в голосе моей начальницы, инженера Сукарно звучало отчаяние, — Чёртова Венера, так и разэтак.

Я полностью разделяла недоумение Сукарно, но не понимала, откуда столько драматизма.

—Такими темпами, — Сукарно встала за моей спиной, — Венеру придётся не охлаждать, а нагревать в обратную сторону.

На Иштар нас было двое. Остальное роботы и автоматика. И задача простая – запустить дронов, откалибровать четвёртое «зеркало». Четвёрка сейчас напоминала огненный парус размером с город, но она сдвинулась из-за вращения планеты. Понадобится несколько дней, чтобы роботы под моим надзором вернули мегаструктуру на место.

—А мне откуда знать, — ответила я, — Я оператор дронов, моё дело простое. Дать задачу, — я начала загибать пальцы, — скорректировать, собрать данные. А твоя задача, — я ткнула её в грудь, — Контролировать меня. Потому что я человек с нейрочипами, у меня сознание расширенное и политические взгляды спорные.

Сукарно развела руками, вчитываясь в данные.

Вторым зрением я «смотрела» сквозь толщу кислотных облаков в тропопаузе венерианской атмосферы. Дроны КЭЦ и Тесла спускались ниже, туда, где углекислый газ превращался в океан сверхкритической жидкости. Я\КЭЦ летела вниз, а толща атмосферы давила на меня как километровый слой морской воды. Я\Тесла ушла вверх, в нижнюю мезосферу, чтобы преодолеть десяток километров к северу. Я\Шаманка заряжалась от солнечной энергии в термосфере, а я\Арахна летела над плато Лакшми в северном полушарии. Я отключилась от Шаманки и Арахны и сконцентрировала сознание на КЭЦ.

Раньше океан сверхкритической жидкости начинался у поверхности планеты и простирался на шестьдесят километров. Но теперь температура падала, давление уменьшалось – и масса углекислоты превращалась в обычный газ. Сейчас это совсем небольшая прослойка атмосферы, и я\КЭЦ летела сквозь него, синхронизировав датчики дрона с моими человеческими ощущениями. Не жидкость и не газ.

—План на триста лет, а за пять лет выполнена половина, — проговорила Сукарно. Её голос доносился как сквозь слой поролона, — а что здесь будет через сто лет такими-то темпами? А через триста?

—Будут цвести яблони, — сказала я.

—Ещё раз услышу отсылки к социалистической фантастике, отправлю домой с рекомендацией по трудоустройству в космический университет. Будешь просветительской работой среди молодёжи заниматься, в родном Приэльбрусье.

—Лучше мне баллоны с воздухом сломай, — предложила я, — не обвинят в подстрекательстве к самоубийству. И прошу заметить, что в моём родном Приэльбрусье отделения космического университета нет.

—Значит, в школе агитатором будешь работать. «Все на космическую стройку! », «Ты нужен космонавтике! »

Я постучала пальцем по виску, в то самое место, куда пять лет вставили первый нейрочип.

—Полный запрет на работу с несовершеннолетними.

—Да иди ты, — махнула рукой Сукарно.

Я\КЭЦ расправила крылья и спланировала в нижние слои атмосферы. «Ниже». Давление и температура повышались, а я тонула в тяжёлой горячей воде.

Через моё сознание проходили цифры и данные. Я их не должна анализировать, они идут дальше, от моих чипов в базу данных. Но я их бессознательно считывала, как считывала знаки на трассе через Баксанское ущелье. Осторожно, селевые потоки. Начало маршрута на Эльбрус. Продаю лошадь. Лучшие хычины в кафе Че Гевара.

Я воспринимала данные, осознавала их, а мозг синтезировал ощущения. Вид арахнид, паутинообразных фигур на рельефе Венеры, для меня звучал как электронная музыка. А невероятный для человеческого уха шум венерианского ветра был как зимняя буря в старых советских фильмах.

Я переключилась на Теслу и отправила его на север, к кратерам. Тесле было сложно пробиться через встречные потоки воздуха. Я жалела его, совсем как жалела дома своего кота Джонни Два Ножа в Печень, когда тот возвращался с ночной потасовки.

Я переключила сознание на автоматику у гигантского зеркального зонтика. Роботы заряжались солнечной энергией перед калибровкой. Из-за вращения планеты, хоть и медленного, зонтики смещались, и их нужно возвращать в точку Лагранжа.

Странно будет увидеть Венеру похожей на Землю, размышляла я. И увидеть тут настоящий дождь.

—Мне приснился шум дождя, — промурлыкала я, — И шаги твои в тумане…

Я не сразу заметила, что кроме меня и Теслы рядом было что-то ещё. Это было лёгкое ощущение, едва ощутимое присутствие. Я отключилась от Теслы. Нейросети дронов не слишком сложные, но иногда они с друг другом взаимодействуют. Принюхиваются как дворовые кошки. Обмениваются сигналами. Иногда у Теслы я находила нейрослед КЭЦ, а КЭЦ засоряла звуковыми сигналами внутреннюю сеть Арахны.

Тишина. Каждый дрон сосредоточился сам на себе и не пытался вступить в контакт с товарищем. Тесла продолжала лететь вверх, а присутствие нового сознания становилось всё очевиднее.

Старый дрон? По моим данным, в том же секторе было два мертвеца. Может один из них ожил? Я направила в сторону незнакомца запрос, но ответа не получила. Тогда я стала изолировать Теслу от посторонних раздражителей, и тут же моя связь с дроном стала прерываться.

А связь с незнакомцем усилилась, как если бы я настроила на него радиопередатчик.

Чужак молчал.

—Ты что такое? – пробормотала я. Тесла перешёл в режим исследования. Сканеры заработали на полную мощность. Температура, давление, посторонние предметы. Ничего. Моё тело оставалось на Иштар, но сознание сконцентрировалась на дроне.

Чужое сознание перешло в наступление. Оно напало на дрона, как вирус, и стало рвать нейросеть. Я активировала защитный режим, но было поздно. Дрон перестал слушаться.

А через долю секунду он, подхваченный венерианским ветром, устремился вниз.

В мой мозг воткнулась невидимая отвёртка. Я схватилась руками за голову, и я явственно ощутила запах жжёной кости. Это иллюзия, повторяла я себя. Мозг не умеет трактовать сигналы от нейрочипов и дронов. Он надевает на них привычные ощущения, как платья на манекен. Тело скрючилось от боли — будто я плашмя упала в горах.

Я\КЭЦ теряла высоту. Раскалённый воздух хлестал жаростойкий корпус дрона. Мои внутренности горели, а моя электроника ломалась от резкого перепада давления.

Высокотехнологичное тело не слушалось, и я\КЭЦ в агонии падала с венерианского неба сквозь толщу ядовитых облаков.

Я вырвалась из повреждённого тела и бросилась к Арахне. Не видно, не слышно, боль скручивала внутренности. Шаманка, приём. Не откликается. Их больше нет, они сломались, вышли из строя, они сплющены и разорваны на части.

И половина моего сознания погрузилась во тьму. Обычными глазами я видела станцию и обычными барабанными перепонками слышала Сукарно. Но все моё расширенное сознание обернулось расширенной тьмой, полной ужаса и безнадёги.

Я съёжилась на полу станции Иштар, и меня вырвало.

«Где вы? » мысленный крик в пустоту и тьму, где ещё час назад кипела информационная жизнь. «Тесла? Арахна? КЭЦ? Отзовитесь! »

Ничего. Как будто в темноте отчаянно шаришь руками в поисках выключателя, но только хватаешь пальцами пустоту.

—Сиди смирно, — приказала Сукарно, — Надевай «коробку».

Я повиновалась. С трудом доползла до медицинского шкафа и вытащила портативную МРТ. Пока я это делала, я увидела на всех панелях красные надписи. «Станция Нох Эк. Нарушена связь. Станция Дилбат. Нарушена связь. Шаттл «НПО Лавочников» не отзывается.

—Что произошло?

—У нас нарушено сообщение с Нох Эк, — мрачно сказала Сукарно, — Дилбат пропал с радаров. Антенна в порядке, но все каналы пусты. Другие лаборатории тоже не откликаются.

Я медленно осознавала смысл слов начальницы.

Авария. И не просто утечка воздуха, или унитаз сломался. Настоящий космический трындец эпических масштабов.

—Никто не отвечает?

—Нет.

Мне понадобилось десять секунд, чтобы собраться с силами. Это как в горах. Если долго сидеть, и думать, какого лешего ты полез на Эльбрус в середине осени, тебя никто никогда не найдёт. Надо двигаться, надо идти, пока не вернёшься на знакомую туристическую тропу.

—Ладно, — я отстегнула портативную МРТ, — мы же космонавты, покорители Венеры, идём туда, где не ступала нога человека и всё такое прочее. Дай работу мне и моим нейрочипами. Будем есть космического единорога по ходу поступления.

Выражение лица Сукарно не сулило ничего хорошего.

—Джами, твои чипы вышли из строя. Органических повреждений нет. Но их придётся удалить. Когда связь восстановится, тебе пришлют замену.

С секунду я смотрела на Сукарно, не осознавая смысла её слов. А потом начала ругаться. По-балкарски, по-русски и по-карачаевски, как ругалась вся моя родня дома в кавказских горах.

Чипы это тебе не зуб вырвать. Тут надо в нейрологию на год ложится. На Земле, родимой. Пока удалят, пока реабилитируют. А сколько мозгу привыкать жить без цифровых протезов? Сколько восстанавливать старые нейронные связи? Сколько времени учиться помнить факты без нейрочипов? Сколько учиться функционировать как нормальный человек?

А потом ставить новые. Через пять лет. И снова адаптация, заживление, тренировки. И сиди дома, под присмотром.

И ведь совсем не факт, что чипы можно вернуть. Это как с генной терапией. Либо делаешь, либо нет. А сначала жить с чипами, потом без них, а потом снова с ними, нельзя. Нервная система не выдержит нагрузки. Я видела в нейротерапии людей, кто ставил чипы в подпольных клиниках после долгого перерыва. Слепые со здоровыми глазами, парализованные со здоровой ЦНС. Говорили, то у некоторых деградировал кортекс. И никаких шансов на восстановление. Потому что нечего восстанавливать.

Придётся вернуться в Баксанское ущелье. В родное Приэльбрусье, изнывающее от глобального потепления. Где если не селевые потоки с гор, так наводнение. Год в клинике, год под присмотром нейрохирургов и психотерапевтов. А вся моя семейка, те ещё консерваторы-неолуддиты, будут ходить и ругаться, что, мол, они же мне говорили, зачем на себе опыты ставила, чего хотела добиться.

А самое страшное, я буду с ними согласна. И я буду вспоминать, как жила без нейрочипов, без терапии и без таблеток. А потом вспоминать, как жила в космосе и летела сквозь венерианские облака. И у всех воспоминаний будет одно общее. У меня было будущее, и теперь его нет.

Сукарно положила руку мне на плечо.

—Связь скоро восстановится. Отправим тебя на Нох Эк, а там разберёшься с начальством. Думаю, тебе найдут работу, как оклемаешься.

—Что я там решу с начальством? — взорвалась я, — Я не инженер, не биолог, не эколог, даже не чёртов управленец! От организации проектов меня тошнит! Я оператор. Без чипов мне нет работы. А если ты думаешь, что я до нейрочипов что-то в этой жизни умела, то ты меня переоцениваешь.

Я вышла в коридор и прислонялась лбом к иллюминатору. Вдалеке проплывала материнская станция Нох Эк. Даже с такого расстояния я видела, что исполинское ветерено остановило вращение. Само по себе не катастрофа, но, вкупе со всем остальным, надежды не внушало.

Висок болел, и я ковырнула тонкую полоску кожу, закрывавшую щель в черепной коробке. Мёртвый чип ощущался как посторонний предмет.

Вид на Нох Эк загородила «четвёрка». Её огненные пластины горели оранжевым цветом.

Видимо, моё зрение не до конца восстановилось, потому что ромбовидное зеркало начало растекаться по пространству.

Зонтик разваливался на глазах. Куски размером с грузовики отваливались и улетали в космическое пространство.

Грохот. Пол ушёл из-под ног, и Иштар погрузилась в темноту. Я хотела выпрямиться, но осознала, что парю в воздухе. Я вцепилась в перегородку, но стоило мне зафиксировать тело, как новый удар перевернул станцию, и я снова оказалась в невесомости.

Иштар тоже остановила вращение.

—Сукарно! — позвала я, — где ты?

Нет ответа. С трудом я нащупала фонарь на поясе. В белом отсвете я увидела только термокружку начальницы, из которой медленно вытекала тёмно-зелёная жидкость.

Меня снова скрутило от боли. То, что осталось от нейрочипов, горело огнём, а мой мозг не справлялся с перегрузкой. А я прекрасно знала, что бывает с теми, чья нервная система пускается в отрыв. И, если я просто останусь прикованной к койке в вечном коматозном состоянии, буду считать, что мне повезло.

—Кто здесь? Сукарно? Это ты?

Призрачное присутствие коснулось края моего сознания. Ткнуло меня, как ребёнок тыкает палкой лягушку.

—Кто здесь? — язык не слушался.

Я всё ещё ощущала сгоревшие нейрочипы, но не могла ими управлять. Снова «тычок», более смелый, более наглый. Меня изучали. Меня рассматривали. Но не физическую оболочку, а мои нейронные связи.

Я зацепилась за лестницу. Впереди простирался тёмный и пустой коридор. До рубки десять метров, но во тьме и невесомости — это шаг в подвал, где прячется чудовище из ночных кошмаров.

Я потянулась за рацией.

—Сукарно, — шёпотом сказала я, — Приём.

Тишина.

Замигали индикаторы воздухоснабжения. Пробоина. Иштар стремительно теряла драгоценный воздух.

И снова головная боль. Как тогда, когда упали дроны. И уже не отвёртка в виске, а дрель, лоботомия без анестезии.

Я оттолкнулась ногами от стены и оказалась в рубке. Заперла дверь, как если бы по Иштар бродило чудовище.

—Станция Нох Эк как слышно? – я пристегнулась к креслу, —Говорит станция Иштар, у нас авария. Приём! Как слышно?

Никто не отзывался. Не реагировал космический город Дилбат. Лаборатории молчали. Молчали роботы, что корректировали зеркала.

Как если бы на орбите Венеры я была совсем одна.

Осталось связаться с центром управления на Луне. Сигнал туда идёт двадцать минут, и обратно ещё столько же. Я не верила, что у нас с Сукарно есть эти сорок минут, но попытаться стоило.

—Королев-1, приём! Говорит станция Иштар, у нас серьёзная авария, — я переключила координаты, — Чан Э, приём! Говорит станция Иштар…

Тишина. Мёртвая, жуткая. Вся автоматика, все системы жизнеобеспечения. Всё вышло из строя. Всё повреждено. Иштар стала пустой коробкой на орбите, остывающей и теряющей воздух.

Какова вероятность того, что в течении часа рухнут дроны, сломается зеркальный зонт, остановится вращение станции, перестанут выходить на связь и Дилбат, и Нох Эк?

Древний инстинкт кричал — беги, беги отсюда. Опасно, беги со всех ног. Ста лет космических исследований не хватало, чтобы подкорка мозга, мозг ящерицы, только и знающий, как спасать свою верхнюю часть эпителия, уяснила – в космосе бежать некуда. И бить тоже некого.

—Мне приснился шум дождя, — тихо бормотала я, — И шаги твои в тумане. Все я помню в небо уходя…

Станцию вновь сотряс грохот. Мимо иллюминатора пронёсся кусок зеркала, похожий на оторванный кусок фольги.

Если зонд сошёл с орбиты, он к едрени-фени снесёт Иштар. И даже если на Королеве-1 или станции Чан Э получат сигнал, то спасать здесь уже будет некого.

Тело не слушалось. Я чувствовала поверхность сидений под своей спиной и видела панель управления. Но я падала в бездну, где не было ничего.

И в этой пустоте я была не одна. Там, где ещё час назад работали нейрочипы, притаилось нечто из внеземных кошмаров. Иное. Чужое. Неописуемое.

И оно изучало меня, парализованную от ужаса и боли.

—Что ты такое? – спросила я чёрную пустоту, — Кто ты?

Пустота не отвечала. Но я знала, что в этой из бездны на меня смотрит тысяча инопланетных глаз. Изучает, рассматривает. Как ребёнок изучает муравья прежде, чем раздавить.

Чёрная пустота заполнила пустую оболочку нейрочипов, проникла в самую глубину мозга.

Я закричала и только через несколько секунд осознала, что прямо передо мной стоит Сукарно.

—Быстро в капсулу! – крикнула она. Я поплыла вслед за ней. А бездна продолжала смотреть на меня, незримо. Незаметно. На самом краю сознания, в мёртвых нейронных зонах.

Паралич прошёл, и я заставила себя надеть аварийно-спасательный скафандр. В безвоздушной среде в нём долго не протянуть, но, если в капсуле образуется пробоина, то удастся продержаться несколько часов.

—Сукарно! Залезай!

Сукарно не двигалась. Моя начальница, инженер с Луны, замерла, как зависшая программа. Потом её облик задрожал, как картинка на экране старого компьютера, а лицо превратилось в искажённую абстракцию.

Галлюцинация протянула ко мне руки, словно пытаясь задушить. Я выставила вперёд ладонь, и моя рука скользнула по пустоте.

Я осталась одна.

Нох Эк, Дилбат. Шаттлы, автоматика. Пусть кто-то отзовётся. Пусть даст знак, что ещё есть люди. Что я не одна.

А кто ещё был не настоящим? Кто ещё был нейросетью-контролёром? Начальник отряда на Нох Эк? Комиссия по трудоустройству? Что настоящее? А мои воспоминания? Была ли я хоть когда-то в Приэльбрусье? И был ли у меня кот по кличке Джонни Два Ножа в Печень? Или это всё программы в нейрочипах, чтобы у меня была мотивация работать?

Я щёлкнула тумблерами, переключила кнопки, и капсула, точная копия Союза столетней давности, отстыковалась от мёртвой Иштар.

Кто-то имел планы на Венеру, и поэтому планета менялась. И вовсе это не люди реализовали такой масштабный проект – зонтики поставили, астероиды отконвоировали. Как в командной работе, когда пять человек пашут, а один балду гоняет. Ему то, может, и кажется, что прогресс есть. Но работают все, кроме него. Мы тут не при чем, все наши усилия пропали втуне. Это «они», чужаки, что одни махом погубили сотни людей.

Мозг млекопитающего негодовал. Наших бьют, свои обижают, покажите нам этих венериан, я им бошки поотрываю и кишки повыдираю. Война миров так война миров, мы к этому двести лет готовились.

Ну а что толку негодовать? Может, оно не знает о нашем присутствии. А если бы и знало, то что?

Говорят же, что разумные существ с другими разумными существами всегда договорятся. Другое дело, что люди так считают чисто гипотетически. Наделяют условных инопланетян человеческими качествами.

Будешь ты с муравьями договариваться, когда дорогу строишь? Сравняешь всю колонию с асфальтом и все. Станешь ты мнение воробья спрашивать по поводу строительства ларька? Построишь, и дело с концом.

Боль в висках расширилась и поглотила весь мозг. Я снова падала в пустоту. Сенсорная депривация сменялась гиперчувствительностью. Тьма – ярким и невыносимым светом.

Я\КЭЦ лежала навзничь, и мои внутренности забивал раскалённый песок. Я не дышала – дрону не нужен воздух. Дрону нужна энергия от солнечных парусов.

Венера.

Человеческое сознание хотело двигаться, сознание машины хотело анализировать. Моя человеческая часть кричала от ужаса. Компьютерная часть не испытывала эмоций. Я\КЭЦ лежала на венерианском плато, последними силами цепляясь за реальность.

Плотное небо пронзила вспышка молнии. И на поверхность Венеры пролился обогащённый углекислым газом дождь. КЭЦ ещё какое-то время считывал непривычные сигналы, а затем электроника, залитая кипящей водой, окончательно вышла из строя.

Меня подобрали спустя сутки. Месяц я страдала от дереализации — всё, что я видела, всё, что я слышала, всё это было нереальным, неправильным. Тенью на фоне бездны в моём сознании.

Последний удар, совсем как гвоздь в крышку гроба, то, что новые чипы ставить нельзя. Есть риск повредить головной мозг.

Дилбат, космический город, и Нох Эк, материнская станция, обе сошли с орбиты унеся с собой тысячу космонавтов и астронавтов. Реальных людей. Не галлюцинаций, встроенных в твоё сознание, чтобы тебе было не одиноко в космической пустоте.

К тому моменту, как меня выпустили из клиники и разрешили передвигаться самостоятельно, Венера стала напоминать ретро фантастику первой половины двадцатого века. На ней шли дожди, формировались первые водоёмы. Температура высокая, но терпимая. Давление высокое, но жить можно. Хлорелла спустилась ниже и прекрасно чувствовала. И менялась, адаптируясь к новому дому.

Но все проекты свернули. Гибель нескольких тысяч людей на руку космическим программам не сыграла. Свернули почти всё, а крупные частные корпорации отдали под суд.

Дома, в Баксанском ущелье, я задыхаюсь от удушливого смога. От него даже в горах нет спасения. И в моей голове, в чёрной пустоте, я слышу зов — обратно, туда, на Венеру. Где высится гора Максвелла и зияет бездонный кратер Данилова. Где формируется первый океан.

Мы были там не одни. И для чужаков во тьме мы были муравьями, понастроившими муравейники на важном строительном объекте. И мухами, назойливо летающим по лаборатории.

Я беру кота, огромного пушистого зверя по кличке Джонни Два Ножа в Печень, и смотрю на него новыми глазами. Кот с опаской принюхивается — два года вечность для домашнего питомца. Или же своим инстинктом хищника он чует, что его человек необратимо изменился.

На Земле я не останусь. Я отучусь на инженера. В моих нейронных связях остались воспоминания о программе-контроллере по имени Сукарно. Я снова отправлюсь в космос. Люди не смогут надолго забыть о Венере. Пройдёт пару лет, схлынет моральная паника, и люди снова соберутся туда, куда не ступала нога человека.

И на этот раз я пойду с ними.

—Да, Джонни? Мы снова полетим на Венеру?

Кот успокаивается, и начинает мурлыкать. А я тихо бормочу под нос.

—Мне приснился шум дождя, и шаги твои в тумане. Все я помню в небо уходя, и сказал всему – до свиданья.