Вторник. Суббота. Суббота. Воскресенье

Вторник

13 сентября 1960 года

У нас с Дунканом есть свои договоренности — например, на случай, если мне надо срочно увидеться с ним, или ему — со мной. В девятом часу вечера он подобрал меня на Кливленд-стрит и повез домой. По дороге мы обычно болтали, и мне это нравилось: доктор Форсайт был на редкость деликатным и чувствовал, когда можно заводить серьезные разговоры, а когда не стоит.

Бедняга! Я нанесла ему удар прямо в солнечное сплетение — едва войдя в квартиру, спросила:

— Дункан, у тебя нет знакомых, которые согласились бы сделать аборт на сроке около двадцати недель?

— А в чем дело? — озабоченно спросил он, стараясь казаться спокойным.

— Это для Пэппи, — пояснила я.

— Если я правильно понял, этот спесивый профессор дал деру? — И Дункан направился к шкафу, где всегда хранился бренди.

Остальное я рассказывала второпях, упомянув и про опухоль миссис Дельвеккио-Шварц.

— Очень сочувствую Пэппи, — сказал он, подавая мне полный стакан. — А она не думала родить ребенка, а потом отдать его на усыновление? Так часто делают.

— Когда я предложила этот выход, она набросилась на меня как фурия.

Дункан отпил бренди и передернулся.

— Кажется, я начинаю привыкать к этому пойлу со вкусом кошачьей мочи… Кстати, о кошках: а где великолепная Марселина?

Несколько минут он нежничал с Марселиной: плутовка буквально таяла в его руках. Потом сказал:

— Если опухоль мозга диагностировал покойный Гилберт Филлипс, значит, она действительно есть. Должно быть, он заметил характерное окостенение на обычном рентгеновском снимке черепа.

Мои зубы лязгнули о край стакана.

— Боже, Дункан, что же будет с Фло, если ее мать… умрет? И Дом пропадет. Это невыносимо!

Он отпустил Марселину и присел на подлокотник моего кресла.

— Будущее покажет, Харриет, а пока опухоль никак не дает о себе знать, и неизвестно, сколько еще проживет миссис Дельвеккио-Шварц — три года, тридцать лет или еще больше. Наша первоочередная задача — Пэппи, а не домовладелица. Пэппи может оставить ребенка?

— Она бы оставила, но такие расходы ей не под силу. Если она уйдет с работы, ей будет нечего есть и нечем платить за жилье. Черт побери, Дункан, почему миф о падшей женщине жив до сих пор, хотя на дворе уже вторая половина двадцатого века? Неужели мы так и не научимся рассуждать здраво? Бог сотворил беременность, а не брак! Брак был придуман, чтобы помочь мужчинам разобраться с наследниками, а женщин он превращает в людей второго сорта!

— Не строй из себя спесивого профессора, Харриет. Давай лучше поговорим о суровой действительности. — Его взгляд стал строгим.

— Пэппи хочет сделать аборт, а я не могу отговорить ее.

— И ты просишь, чтобы я свел ее с врачом, — серьезным тоном продолжил он. — А ты понимаешь, что вынуждаешь меня нарушить закон?

Я фыркнула.

— Дункан, не дури! Я же не прошу тебя делать аборт своими руками — просто спрашиваю, не знаешь ли ты такого врача. Назови мне фамилию, одну фамилию, и все! Остальное я сделаю сама.

— Вряд ли комитет по этике и дисциплинарная комиссия будут разбираться, кто больше виноват, Харриет. Как только я назову тебе фамилию врача, я стану преступником.

А ведь он прав!

— Но что же мне делать? — спросила я. — Единственная альтернатива — бабка с вязальной спицей из трущоб, конечно, если не откажется. А еще можно спросить дам из соседнего дома, но, по-моему, им привычнее устранять все ошибки еще до шестинедельного срока с помощью эрготамина.

— Ладно, дорогая. — Он поцеловал меня. — Я сделаю все, что ты просишь. До сих пор ты отказывалась от всех подарков, какие я тебе предлагал. Наконец-то ты согласна хоть что-то принять от меня. За городом есть отличный и очень тихий санаторий, где помогают таким пациенткам, как Пэппи. Там первоклассные врачи, лекарства и сестры. Я позвоню одному знакомому и попрошу, чтобы Пэппи приняли туда завтра утром. — Он поднялся. — Но прежде мне надо поговорить с Пэппи наедине.

— А это дорого обойдется? — переполняясь благодарностью, спросила я. — У меня в банке скопилась тысяча фунтов…

— Одолжения коллег ничего не стоят, Харриет.

Дункан пробыл с Пэппи примерно полчаса и вернулся печальный.

— Можно мне воспользоваться твоим телефоном? — спросил он.

Я прошла следом за ним в спальню, разделась и забралась в постель, и он разволновался. Он не ожидал, что я попытаюсь утешить его после событий этого вечера, но я никогда не забываю возвращать долги. Как странно, думала я, наблюдая, как он раздевается: обычно мы сбрасывали одежду вместе, поэтому мне никогда не удавалось как следует разглядеть его. В свои сорок два года Дункан был для портных подарком, а не обузой.

— У тебя бесподобное тело, — сказала я.

Эти слова застали его врасплох. Он затаил дыхание и замер. Неужели ему никогда не делали комплименты? Видимо, жене это и в голову не приходило, а я уже знала, что к моменту женитьбы весь опыт Дункана исчерпывался полузабытым сексом во хмелю.

Среда

14 сентября 1960 года

В шесть утра меня разбудил стук в дверь — такой настойчивый, что сразу было ясно: он не прекратится, пока я не открою.

Тоби ворвался в комнату и замер, мрачно глядя на меня.

— Меня прислала миссис Дельвеккио-Шварц, — буркнул он. — Я хотел узнать, где Пэппи, но она не говорит. Пэппи дома нет.

Хмурясь, я побрела варить кофе.

— Нет уж, я лучше сам, — оттеснил меня в сторону Тоби. — Я хочу знать, что с Пэппи, так что сосредоточься и рассказывай.

И я рассказала. Он слушал, скрипя зубами и сжимая пальцы в кулаки.

— Я найду этого ублюдка и изобью его до смерти!

— Лучше сначала узнай, что думает об этом миссис Дельвеккио-Шварц, — уткнувшись носом в кружку, пробормотала я. — Пэппи не даст у

пасть ни единому волосу с головы Эзры, она твердо решила уберечь его от всех забот, в том числе и от ребенка. Подавать на алименты или извещать обо всем жену Эзры она отказывается, она на все готова, лишь бы не вносить разлад в семейку Сумчатти! Миссис Дельвеккио-Шварц ни за что не забудет присыпать рану солью: напомнит, что ты Пэппи не муж, не отец, брат, дядя или кузен, так что ты не имеешь никакого права вмешиваться.

— Разве мало такого оправдания, как любовь? — возразил Тоби. — У Пэппи не осталось родных. Кто позаботится о ней, если не мы?

— Мы и заботимся, Тоби, — так, как хочет она, — тихо заверила я. — Слава Богу, Дункан Форсайт согласился нам помочь. Если Пэппи нет у себя, значит, она уже в санатории — нет, я не знаю ни названия, ни адреса, и Дункан ни за что не скажет их мне. Ты тоже будешь молчать, так что остынь! А если проговоришься Гарольду Уорнеру, пусть даже ненароком, клянусь, я своими руками кастрирую тебя, Тоби Эванс. Этот тип себе на уме, он опасен.

Но Тоби был так взволнован, что вряд ли услышал хоть слово. Вдобавок его мучила мысль, что Дункан оказал Пэппи больше помощи, чем он сам. Я искренне сочувствовала Тоби. Мне было трудно представить, что он пережил за время романа Эзры и Пэппи.

Вторая кружка кофе немного успокоила его. Тоби оправился настолько, что окинул меня взглядом с головы до ног — и вправду презрительно, или мне показалось?

— Вид у тебя довольный, — хрипло выговорил он.

— Довольный? Ты о чем?

— Пэппи в беде, а посмотреть на тебя, так ты ждешь не дождешься, когда все будет по-старому, когда добрый дядя врач спасет Пэппи, — ехидно произнес он.

Я закатила ему такую сильную оплеуху, что он пошатнулся.

— Не смей меня судить! — шепотом воскликнула я. — Не смей, слышал? И Дункана Форсайта тоже! Тебе просто завидно оттого, что посторонние люди делают для Пэппи больше, чем ты! Да, чертовски обидно! Но ничего не поделаешь, так что терпи и прекрати срываться на меня!

Он так побелел, что отметины от моей ладони на щеке стали отчетливыми, как родимые пятна.

— Прости, — сдавленно выговорил он. — Ты права. Не беспокойся, я выдержу.

Я притянула его к себе и крепко обняла. Он ответил на объятие, выскользнул из моих рук, усмехнулся и ушел.

День начинался неудачно. А мне еще предстояло зайти к сестре Агате и объяснить, что Пэппи не появится на работе две недели.

— Но это же неслыханно, мисс Перселл! — отозвалась она. — Почему же сестра Сутама не обратилась к нашим врачам?

— Она посещает своего терапевта, — солгала я. — Он, кажется, направляет своих пациентов в больницу Винни и частные лечебные учреждения Восточного предместья.

Почему люди так любят усложнять любой пустяк?

— Это не важно, мисс Перселл. Сестра Сутама работает у нас, следовательно, имеет право на оказание помощи и койку в Королевской больнице, кем бы ни был ее лечащий врач. Ее необходимо просто перевести к одному из наших штатных врачей — а я уверена, вам не надо напоминать, что наши врачи считаются лучшими в городе.

Я продолжала стоять на своем:

— Сестра Топпингем, больше я ничего не могу добавить. Мне известно только, что сестра Сутама предпочитает лечиться у своего врача.

— Очень, очень странно! — Сестра Агата впилась в меня проницательным взглядом блекло-голубых глаз. Она что-то заподозрила, в этом я не сомневалась. Даже самая невежественная старая дева узнает, что один и один в сумме дают третьего, если в течение тридцати лет будет командовать маленькой армией женщин.

— Виновата, сестра, — отделалась стандартным ответом я.

— Ничего, мисс Перселл, ничего. — Она склонилась над бумагами. — Можете идти.

Я вернулась к нам в лабораторию и сразу оказалась в гуще событий, но на этот раз привычных. Привезли беспокойного пациента, потребовалось мое умение ладить с больными.

К счастью, спустя час все было кончено, и мы присели выпить по чашке чаю. К нам присоединилась медсестра травматологии: свадьба приближалась, подготовка затянула всех участников. Но прежде Крис обратилась ко мне:

— Ты почему опоздала?

— Ходила с докладом к сестре Агате. Пэппи все еще больна.

— Что с ней?

— Ничего серьезного, но ее врач порекомендовал ей лечь в больницу.

— Бедняжка! Где она лежит — в Винни или в Сиднейской больнице? Мы с Марией могли бы проведать ее по дороге домой.

— Не выйдет. Она в санатории за городом.

Крис и Мария с понимающим видом переглянулись и затараторили о свадьбе.

Слава Богу, среди наших сотрудников у Пэппи нет близких друзей! Крис и ее подружка наверняка разнесут новость о внезапной болезни Пэппи по всей больнице. Ее знают все, она проработала в рентгенологии тринадцать лет. Признаюсь честно: Крис и Мария здорово напугали меня. Одно дело — побаиваться, что твоя тайна будет раскрыта, и совсем другое — видеть, как окружающие подступают к разгадке твоей тайны вплотную только потому, что личная жизнь твоей подруги стала достоянием общественности.

А если узнают родители? Господи, я умру, если мама с папой будут считать меня разрушительницей семей! Потому что если Кэти Ф. догадается, меня заклеймят как разрушительницу. Разлучницу.

Суббота

17 сентября 1960 года

Сегодня днем, когда приехал Дункан, я расставила все точки над i.

— Я больше не хочу жить в подвешенном состоянии, — попыталась объяснить я, не вдаваясь в подробности о больничных сплетниках и пощечине, которую заработал Тоби. — Да, я выбрала самый неподходящий момент — после того, как ты спас Пэппи. Я, наверное, выгляжу неблагодарной. Но все дело в моих родителях, понимаешь? Дункан, все мои поступки — мое личное дело, пока оно не касается женатого мужчины. В последнем случае это дело общественности. Как я смогу смотреть в глаза родителям? Если мы не остановимся, правда рано или поздно всплывет. Значит, пора остановиться.

Его лицо! Глаза! Бедняга смотрел на меня, как смертельно раненный.

— Ты права, конечно, — срывающимся голосом выговорил он. — Но я предлагаю другой выход. Харриет, я не могу жить без тебя, честное слово, не могу. Я не стану спорить с тобой, любимая: меньше всего я хочу поссорить тебя с родителями. Поэтому я немедленно потребую у Кэти развод. Как только я получу его, мы поженимся.

О Господи! Такой реакции я не ожидала, она была не нужна мне.

— Нет, нет, нет! — закричала я, размахивая руками. — Нет, никогда!

— Ты думаешь, будет скандал? — Его бледность стала пепельной. — Но я уберегу тебя от него, Харриет. Я найму женщину, которая будет доставлять наши письма, мы не станем видеться, пока я не разведусь. Пусть Кэти трубит о своем горе в «желтой» прессе, пусть газетчики ищут виновных! Тебя это не коснется, а все остальное не важно. — Он сжал в ладонях мои руки. — Любимая, Кэти получит все, что пожелает, но это не значит, что пострадаешь ты. Денег нам хватит, поверь мне.

О Господи! Он так и не понял, что я просто не хочу становиться докторшей. Я ни за что не буду просто женой, даже для него. Может быть, я согласилась бы пожертвовать собой, если бы любила его сильнее. Беда в том, что я люблю его только отчасти, а не всецело.

— Дункан, выслушай меня, — жестко заговорила я. — Я не готова выходить замуж и обзаводиться семьей. Честно говоря, я вообще сомневаюсь, что гожусь для семейной жизни, какую могла бы вести с Дэвидом или с тобой.

— Кто такой Дэвид?

Даже в такую минуту он ревновал меня!

— Мой бывший жених и полное ничтожество, — ответила я. — Вернись к жене, Дункан, или найди женщину, которая согласится жить в твоем мире, если мысль о Кэти для тебя невыносима. А меня забудь. Я не хочу крутить романы с женатыми мужчинами и не желаю, чтобы ты считал меня второй миссис Форсайт. Все кончено, больше мне нечего добавить.

— Ты меня не любишь, — безучастно произнес он.

— Нет, люблю. Но не хочу вить гнездышко в пригороде и вечно чувствовать себя виноватой.

— А дети? Ты должна хотеть детей! — спохватился он.

— Не буду отрицать: я хочу иметь хотя бы одного ребенка, но на своих условиях, и я готова скорее отказаться от мысли иметь детей, чем взвалить ответственность за нас на мужчину. Ты не Эзра, Дункан, но ты из того же мира, где принято делить женщин на категории: одни для развлечений, другие — для продолжения рода. Я очень польщена тем, что ты видишь во мне не любовницу, а жену, но я не хочу быть ни той и ни другой.

— Я тебя не понимаю, — ошеломленно выговорил он.

— Да, сэр, и никогда не поймете. — Я распахнула дверь и посторонилась. — Всего хорошего, сэр. Я не шучу.

— В таком случае до свидания, любимая, — произнес он и вышел.

Ужасно… Наверное, я все-таки люблю его, потому что мне нестерпимо больно. И вместе с тем я рада, что мы расстались, пока не началось самое худшее.

Суббота

24 сентября 1960 года

Сегодня Кристина Ли Гамильтон стала миссис Деметриос Пападопулос. Свадьба была чудесной и оригинальной. Видимо, в результате долгих переговоров и взаимных уступок жених и невеста пришли к компромиссному решению. Родные и друзья жениха сидели в церкви по одну сторону от прохода, гости невесты — по другую. Сторона жениха была заполнена битком, а сторона невесты — едва на треть, в основном старыми девами, врачами и их женами. Доктор Майкл Добкинс явился вместе с супругой-физиотерапевтом, и загадка его женитьбы раскрылась. Его жена оказалась точной копией Крис — вплоть до ног, похожих на ножки рояля, но при этом имела приданое и могла позволить себе носить контактные линзы. Как я догадалась? По ее растерянному виду «без очков я как без рук». Несмотря на все достоинства линз, у близоруких людей в них все тот же блуждающий, неуверенный взгляд.

Меньше всего я ожидала встретить в церкви Дункана, но он прибыл на церемонию вместе с женой. Только теперь я сообразила, что Крис наверняка близко знакома с ним еще по временам работы в главной рентгенологии, — ортопедам же постоянно нужны снимки. Я устроилась в глубине церкви, повязавшись розовым кружевным шарфиком, потому что наотрез отказалась надеть шляпу даже на свадьбу Крис. Пока я не высмотрела миссис Дункан Форсайт, меня вполне устраивало собственное облегающее розовое платье из джерси. Но супруга известного врача выглядела безупречно! Складки на ее бежевом туалете укладывал сам Жак Фат. Бежевые лайковые перчатки на семи пуговках, бежевые туфельки от Шарля Журдана, бежевая шляпка, от которой не отказалась бы королева, — воплощенная элегантность. Среди нас, пестро и крикливо разодетых австралийских фазанов, она выделялась, как яйца на собачьем заду, выглядела неуместно, хотя ее волосы, кожа и глаза были такими же светлыми и чистенькими, как одежда. Ей следовало бы сесть где-нибудь в глубине церкви, но она не додумалась. Жемчуг в ее украшениях был слишком тусклым и неровным, чтобы сойти за фальшивый.

На Дункана было страшно смотреть, хотя жена позаботилась, чтобы он прилично оделся на церемонию, которая наверняка вызывала у нее пренебрежение. Всего за неделю Дункан поблек и постарел. Он был одет во все серое. Серая кожа, седые волосы — как можно поседеть всего за неделю? Бывает, что люди седеют и за одну ночь. Мне казалось, что он перенес инфаркт, но для этого он слишком крепок здоровьем. Нет, Харриет Перселл, он просто страдает, и в этом виновата ты, эгоистка чертова! Впрочем, хорошо, что я увидела его жену, думаю, другой случай мне вряд ли представится.

Выяснилось, что у Крис нет близких родственников, поэтому довести невесту до алтаря согласилась сестра Агата. Невеста нарядилась в кринолин времен Скарлетт О'Хара — из белого тюля с миллионами кружевных оборочек, с длиннейшим шлейфом, который благоговейно несли девчушки-гречаночки, спотыкаясь на каждом шагу. Крис прошествовала по проходу под руку с сестрой Агатой под восторженное аханье гостей. Сестра Агата выбрала для церемонии бледно-голубой гипюр и шляпу, ради которой королева-мать продала бы душу: ток из голубой соломки, украшенный сиреневой жесткой вуалеткой и парой лилово-фиолетовых орхидей, таких же, как на корсаже. Единственной подружкой невесты была медсестра «травмы» Мария О'Каллахан в кремовых кружевах поверх нежно-желтого атласа. Невеста несла букет, какие можно увидеть только на свадебных снимках 20—30-х годов, — целый каскад белых лилий и орхидей, букет подружки был составлен из кремовых роз. Цветы обычно покупает жених: глядя на эти букеты, я узнала нечто новое о Деметриосе.

Свадебное пиршество состоялось в греческом ресторане в Кенсингтоне и было, по-моему, великолепным. Как гордились Деметриосом его родители! Их сын сумел подцепить коренную австралийку — значит, не зря он приплыл сюда из Греции на кишащем тараканами судне. Семейство Пападопулос вошло в аристократические круги Австралии. Форсайты ограничились посещением церкви, пожали руки жениху, вежливо поцеловали невесту, посмотрели, как новобрачные выходят из церкви, осыпаемые тоннами конфетти, а затем укатили на негромко урчащем черном «роллсе» — несомненно, спешили на более аристократический раут. Кажется, меня они не заметили, потому что в церкви я пряталась за колонной, а потом торчала в вестибюле, пока «роллс» не скрылся за поворотом.

Проводив Форсайтов взглядом, я успокоилась, потанцевала с десятком молодых греков, которые раздевали меня огненными взглядами, поучаствовала в играх с лучшими из них, вспоминая фильм «Никогда по воскресеньям», а потом решила просто посидеть и понаблюдать за гостями. На свадьбу собрались грациозные и страстные люди, музыка завораживала. Не знаю, как восприняли угощение приглашенные со стороны невесты, но я с аппетитом уплела свою порцию. Мусака, долма, тефтельки, табули, жареная баранина, баклажаны, оливки, артишоки, осьминоги, кальмары! Местную кухню представлял рисовый пудинг — нежная сливочная масса, подкрашенная мускатным орехом и корицей. Я наелась до отвала.

Наслаждаясь божественной едой и восхищенными взглядами мужчин, предлагавших мне и потанцевать, и переспать с ними, я успевала поглядывать на стол жениха и невесты на возвышении. Крис и Деметриос сидели чинно и ничего не ели, а Мария и шафер Константин обменивались пылкими взглядами, кормили друг друга с ложечки, хохотали и пили рецину. Помяните мое слово: скоро в «травме» будет еще одна свадьба! Когда пришло время Деметриосу и Крис уезжать и Крис метнула свой гигантский букет в толпу отчаянно визжащих девушек, я и вправду вспомнила навыки игры в баскетбол, но совсем не так, как грозилась. Я подтолкнула Марию на нужное место, поддала пролетающий мимо букет кулаком, и он шлепнулся прямо в руки обрадованной Марии.

Купидон нанес очередной удар!

Воскресенье

25 сентября 1960 года

В прошлое воскресенье с миссис Дельвеккио-Шварц не виделись ни я, ни Гарольд: к ней пожаловала самая видная клиентка, миссис Десмонд Как-бишь-ее — вечно я забываю фамилии. Наверное, наша хозяйка договорилась об этой встрече специально, чтобы не вспоминать лишний раз о Пэппи. Кстати, Пэппи еще не вернулась. Я уже извелась от беспокойства, но если бы что-нибудь случилось, нам позвонили бы из санатория. Дункан лично сообщил наши номера. Наверное, Пэппи настолько плохо перенесла операцию, что ее решили оставить в санатории еще на несколько дней, чтобы не было осложнений.

Такие объяснения я дала сегодня миссис Дельвеккио-Шварц, и ей хватило благоразумия согласиться со мной.

Конечно, она уже знала, что я порвала с Дунканом, хотя я никому об этом не распространялась, а в прошлое воскресенье с хозяйкой не виделась. Про Дункана я никому не рассказывала, а она все узнала. Говорит, от карт. Карты все знают. Может, это опухоль сделала ее прозорливой? Я слышала, некоторые участки мозга мы вообще не используем и понятия не имеем, на что они способны. Или некоторым людям подвластны сверхъестественные силы? И умение менять ход событий? Смотреть сквозь пелену времени? Не знаю, а хотелось бы. Мне известно только, что у миссис Дельвеккио-Шварц или Лучшая агентурная сеть в мире, или поразительное умение гадать на картах.

О свадьбе мне пришлось рассказать во всех подробностях вплоть до мельчайших: и о том, что я подарила новобрачным шесть хрустальных бокалов, и о том, как лихо отплясывала сестра Агата, перебирая крошечными морщинистыми ножками. Кто бы мог подумать? Рецина творит чудеса.

Фло выглядела обессиленной, а ее мать говорила, что сегодня других клиентов не предвидится. На меня Фло уставилась таким взглядом, будто поняла, что я пережила, хотя я сохранила свои муки в тайне даже от дневника. Это никого не касается, в том числе и того негодяя, который разорвал волосок на двери шкафа, где я храню «тильзитер», отлепил пластилин и забрался внутрь. Мои старые дневники попали в чужие руки: я поняла это, увидев, что они лежат стопкой, а не стоят в ряд, как их расставила я. Теперь кто-то знает всю мою жизнь до сегодняшнего дня, потому что я только что завела новый дневник. От этой мысли гадостно и кисло во рту, а кто виновник, я догадываюсь. Гарольд. Я нашла тайник получше: задернула шторы, встала на кровать и засунула тетради в вентиляционный люк у самого потолка. Без лестницы Гарольду туда не добраться. Как жаль, что мне не с кем поговорить о Гарольде. Значит, после того, как Дункан исчез, Гарольд снова объявил мне войну?

Клянусь, Фло знает или чувствует, что я пережила. Сочувствие отражается в глазах моего ангеленка. Едва я вошла в комнату, Фло забралась ко мне на колени, покрыла мне все лицо поцелуями, прижалась к груди и погладила ее. А потом потянулась к моему стаканчику с бренди.

— Только не из моего, милая, — сказала я. — Если хочешь бренди, попроси у мамы.

— Ничего, пусть глотнет, — недовольно сказала миссис Дельвеккио-Шварц. — Я наконец-то отняла ее от груди, надо же ее чем-нибудь утешить.

— Отняли от груди? Но почему? — изумилась я.

— Карты так сказали, принцесса. — Она взяла меня за правую руку, перевернула ее ладонью вверх, внимательно рассмотрела, собрала в кулак мои пальцы и усмехнулась: — Ты справишься, Харриет Перселл. Этот удар тебя не сломает. Стало быть, отправила его к жене?

— Да. Он уже привыкал считать меня собственностью, твердил, что потребует у жены развода, женится на мне и мы заживем как подобает. Но мне становилось тошно при одной мысли об этом. — Я вздохнула. — Не хотелось причинять ему боль.

— Мужчины такие гордецы, что смириться с отказом им слишком трудно. Да еще он такой лакомый кусочек — джентльмен, ученый, как говорят. Вам нравилось встречаться, но жить вместе? Об этом карты молчат. Вода и огонь — рано или поздно такая пара взрывается, как подводный вулкан.

— Вы составили его гороскоп? — удивилась я.

— Да. Надежный Лев, Овен, Стрелец. Внешность и поступки Девы, еле заметное влияние Весов и Стрельца, а в глубине постоянно тлеет огонь — квадрат Венеры и Сатурна, и хотя он совсем не корыстен, этот огонь мучает его. Жаль, его асцендент я не знаю.

— Как вы узнали его дату рождения? Он даже мне не говорил!

— Нашла в справочнике «Кто есть кто в Австралии», — хмыкнула миссис Дельвеккио-Шварц.

— Вы ходили в библиотеку?

— Что ты, принцесса! У меня своя есть.

Если и так, книги она держит в другой комнате. Отношение миссис Дельвеккио-Шварц очень помогло мне: я вдруг осознала, что все прой

дет, что в море полно рыбы, положение моей Королевы Мечей благоприятно, я несокрушима. Но истинной целительницей оказалась Фло: она не сходила с моих колен, пока не появился Гарольд, а при виде его метнулась под диван.

На него было страшно смотреть — больной, неухоженный вид. Он страдал и быстро терял уважение к себе. Раньше он был такой чистенький — лощеный, педантичный старичок в древних костюмах-тройках, с золотыми часами в кармашке жилета. А теперь он походил на бродягу. Воротник рубашки обтрепался, низ штанин украсился бахромой, с жидких седых волос сыпалась перхоть. О, миссис Дельвеккио-Шварц, будьте снисходительны к нему!

Но снисходительность ей чужда. Она ненавидит его, хочет отделаться от него, хотя карты говорят, что в Доме он играет важную роль, а миссис Дельвеккио-Шварц никогда не перечит картам. И она рвет его, как ворон падаль, выклевывая самые мягкие и уязвимые кусочки.

— Рано явился! — рявкнула она.

Его голос тоже изменился, но акцент остался прежним — чуть гнусавым, высокомерным, истинно австралийским.

— На моих часах ровно четыре, — ответил он, не сводя с меня глаз. В них пылала ненависть.

— К черту время! — не сдалась хозяйка. — Ты рано пришел, катись отсюда.

Терпение Гарольда лопнуло.

— Заткнись! — пронзительно заверещал он. — Заткнись, заткнись!

Ох, Фло, лучше бы ты этого не слышала, но разве тебя достанешь из-под дивана? Я вжалась в стул и мысленно помолилась, чтобы карты избавили мать Фло от этого страшного добровольного рабства.

Миссис Дельвеккио-Шварц только расхохоталась.

— Ладно тебе, Гарольд, тебя даже мальчишки не боятся! — презрительно процедила она. — Такими воплями тебе меня не напугать. Да и змей у тебя в штанах мало на что способен. — Она подмигнула мне — так, чтобы это видел и Гарольд. — Сказать по правде, принцесса, будь он еще на полдюйма короче, был бы не стручком, а дырой.

— Заткнись, заткнись! — снова завелся Гарольд. Внезапно он повернулся ко мне, и ненависть в его глазах полыхнула так ярко, будто в нее плеснули бензина. — Это ты виновата, Харриет Перселл! Ты одна! Из-за тебя здесь все по-другому!

Миссис Дельвеккио-Шварц не дала мне ответить, да я и не пыталась.

— Отвяжись от Харриет! — прогремела она. — Что она тебе сделала?

— Из-за нее все изменилось! Все стало другим!

— Молчи, дерьмо! — скривилась хозяйка. — Харриет нужна Дому.

От этих слов Гарольд начал метаться по комнате, заламывая руки, втягивая голову в плечи, содрогаясь всем телом. «Бог ты мой, — думала я, — и вправду спятил! »

— Дом, Дом, вечно этот чертов Дом! — кричал он. — Знаешь, что я тебе скажу, Дельвеккио? У тебя нездоровое влечение к этой… самке! Харриет то, Харриет се. Ты ничем не лучше извращенок с верхнего этажа! О, зачем ты так жестока?

— Отстань, Гарольд, — обманчиво спокойным тоном произнесла хозяйка. — Отцепись. Пусть карты сколько угодно говорят, что ты должен остаться здесь, постельных радостей тебе в Доме больше не светит. Можешь учиться дрочить. Катись к чертям!

Опалив меня еще одним ненавидящим взглядом, он ушел.

— Извини, принцесса, — сказала миссис Дельвеккио-Шварц и повернулась к дивану: — Можешь вылезать, ангеленок, Гарольд сюда больше не войдет.

— Миссис Дельвеккио-Шварц, психическое здоровье Гарольда внушает серьезные опасения, — заявила я самым авторитетным тоном, на какой только была способна. — Если вы хотите, чтобы он и впредь жил в Доме, умоляю вас, будьте к нему добрее! Он теряет рассудок, и вы этого не можете не видеть! И выслеживает меня, точнее, выслеживал, пока не появился Дункан. А теперь, когда Дункана нет, Гарольд наверняка примется за старое.

Как она может быть такой умной, мудрой и вместе с тем беспечной? Она расхохоталась, презрительно пуская ртом пузыри.

— Да не бойся ты Гарольда, принцесса, — заявила она. — Карты говорят, что такой жалкий червяк для тебя не опасен.

Карты, карты, опять эти чертовы карты!

Я все-таки забрала к себе Фло на пару часов, чтобы развлечься. Сцена, разыгравшаяся между двумя странными любовниками, была тягостной, но сильнее всего меня тревожила мысль, что из-за этой ссоры я не смогу видеться по воскресеньям с Фло. Наверное, и Фло этого испугалась, потому что, как только мать протянула ее мне, малышка просияла. Точно так же я всегда таю от улыбок Дункана… Точнее, таяла раньше. Все в прошлом, Харриет, в прошедшем времени. Ох, как мне его не хватает! Слава Богу, ангеленок пока со мной.

Фло подружилась с другим ангеленком — с Марселиной. Если бы девочка еще прибавляла в весе так же, как кошка! Моя пятифунтовая Марселина теперь весит все десять фунтов и продолжает полнеть. Как приятно видеть эту парочку, играющую на полу! Недавно я решила, что Фло пора играть с азбукой на кубиках. Телепатическое общение с малышкой я так и не освоила. Может, получится научить ее читать и писать.

Фло внимательно слушала меня, пока я показывала ей буквы — А, Б, К и еще несколько. Потом я сложила из кубиков слова КОТ и ПЕС, и мне показалось, что Фло меня поняла. Но когда я предложила ей попробовать самой, получилось КСБ и ПАК. Фло не смогла даже найти среди букв А и Б и подать мне. Эти рисунки для нее не имеют смысла. Видимо, центр чтения у нее в мозгу поврежден или отсутствует. Ох, Фло.

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 161718 19 20 21 Следующая ⇒