Хемингуэй Эрнест 5 страница

- Легче, легче, - сказал я. - Осторожнее.

В кабине было тесно, и когда мои ноги согнулись, мне стало очень больно.

- Выпрямите мои ноги, - сказал я.

- Нельзя, signor tenente. He хватает места.

Человек, сказавший это, поддерживал меня одной рукой, а я его обхватил за шею. Его дыхание обдало меня металлическим запахом чеснока и красного вина.

- Ты потише, - сказал другой санитар.

- А что я, не тихо, что ли?

- Потише, говорят тебе, - повторил другой, тот, что держал мои ноги.

Я увидел, как затворились двери кабины, захлопнулась решетка, и швейцар надавил кнопку четвертого этажа. У швейцара был озабоченный вид. Лифт медленно пошел вверх.

- Тяжело? - спросил я человека, от которого пахло чесноком.

- Ничего, - сказал он. На лице у него выступил пот, и он кряхтел. Лифт поднимался все выше и наконец остановился. Человек, который держал мои ноги, отворил дверь и вышел. Мы очутились на площадке. На площадку выходило несколько дверей с медными ручками. Человек, который держал мои ноги, нажал кнопку. Мы услышали, как за дверью затрещал звонок. Никто не отозвался. Потом по лестнице поднялся швейцар.

- Где они все? - спросили санитары.

- Не знаю, - сказал швейцар. - Они спят внизу.

- Позовите кого-нибудь.

Швейцар позвонил, потом постучался, потом отворил дверь и вошел. Когда он вернулся, за ним шла пожилая женщина в очках. Волосы ее были растрепаны, и прическа разваливалась, она была в форме сестры милосердия.

- Я не понимаю, - сказала она. - Я не понимаю по-итальянски.

- Я говорю по-английски, - сказал я. - Нужно устроить меня куда-нибудь.

- Ни одна палата не готова. Мы еще никого не ждали.

Она старалась подобрать волосы и близоруко щурилась на меня.

- Покажите, куда меня положить.

- Не знаю, - сказала она. - Мы никого не ждали. Я не могу положить вас куда попало.

- Все равно куда, - сказал я. - Затем швейцару по-итальянски: - Найдите свободную комнату.

- Они все свободны, - сказал швейцар. - Вы здесь первый раненый. - Он держал фуражку в руке и смотрел на пожилую сестру.

- Да положите вы меня куда-нибудь, ради бога! - Боль в согнутых ногах все усиливалась, и я чувствовал, как она насквозь пронизывает кость. Швейцар скрылся за дверью вместе с седой сестрой и быстро вернулся.

- Идите за мной, - сказал он. Меня понесли длинным коридором и внесли в комнату со спущенными шторами. В ней пахло новой мебелью. У стены стояла кровать, в углу - большой зеркальный шкаф. Меня положили на кровать.

- Я не могу дать простынь, - сказала женщина, - простыни все заперты.

Я не стал разговаривать с ней.

- У меня в кармане деньги, - сказал я швейцару. - В том, который застегнут на пуговицу.

Швейцар достал деньги. Оба санитара стояли у постели с шапками в руках.

- Дайте им обоим по пять лир и пять лир возьмите себе. Мои бумаги в другом кармане. Можете отдать их сестре.

Санитары взяли под козырек и сказали спасибо.

- До свидания, - сказал я. - Вам тоже большое спасибо.

Они еще раз взяли под козырек и вышли.

- Вот, - сказал я сестре, - это моя карточка и история болезни.

Женщина взяла бумаги и посмотрела на них сквозь очки. Бумаг было три, и они были сложены.

- Я не знаю, что делать, - сказала она. - Я не умею читать по-итальянски. Я ничего не могу сделать без распоряжения врача. - Она расплакалась и сунула бумаги в карман передника. - Вы американец? - спросила она сквозь слезы.

- Да. Положите, пожалуйста, бумаги на столик у кровати.

В комнате было полутемно и прохладно. С кровати мне было видно большое зеркало в шкафу, но не было видно, что в нем отражалось. Швейцар стоял в ногах кровати. У него было славное лицо, и он казался мне добрым.

- Вы можете идти, - сказал я ему. - И вы тоже, - сказал я сестре. - Как вас зовут?

- Миссис Уокер.

- Идите, миссис Уокер. Я попытаюсь уснуть.

Я остался один в комнате. В ней было прохладно и не пахло больницей. Матрац был тугой и удобный, и я лежал не двигаясь, почти не дыша, радуясь, что боль утихает. Немного погодя мне захотелось пить, и я нашел у изголовья грушу звонка и позвонил, но никто не явился. Я заснул.

Проснувшись, я огляделся по сторонам. Сквозь ставни проникал солнечный свет. Я увидел большой гардероб, голые стены и два стула. Мои ноги в грязных бинтах, как палки, торчали на кровати. Я старался не шевелить ими. Мне хотелось пить, и я потянулся к звонку и нажал кнопку. Я услышал, как отворилась дверь, и оглянулся, и увидел сестру, не вчерашнюю, а другую. Она показалась мне молодой и хорошенькой.

- Доброе утро, - сказал я.

- Доброе утро, - сказала она и подошла к кровати. - Нам не удалось вызвать доктора. Он уехал на Комо. Мы не знали, что сегодня привезут кого-нибудь. А что у вас?

- Я ранен. Оба колена и ступни, и голова тоже задета.

- Как вас зовут?

- Генри, Фредерик Генри.

- Я сейчас вас умою. Но повязок мы не можем трогать до прихода доктора.

- Скажите, мисс Баркли здесь?

- Нет. У нас такой нет.

- Что это за женщина, которая плакала, когда меня привезли?

Сестра рассмеялась.

- Это миссис Уокер. Она дежурила ночью и заснула. Она не думала, что кого-нибудь привезут.

Разговаривая, она раздевала меня, и когда сняла все, кроме повязок, то стала меня умывать, очень легко и ловко. Умывание меня очень освежило. Голова моя была забинтована, но она обмыла везде вокруг бинта.

- Где вы получили ранение?

- На Изонцо, к северу от Плавы.

- Где это?

- К северу от Гориции.

Я видел, что все эти названия ничего не говорят ей.

- Вам очень больно?

Она вложила мне градусник в рот.

- Итальянцы ставят под мышку, - сказал я.

- Не разговаривайте.

Вынув градусник, она посмотрела температуру и сейчас же стряхнула.

- Какая температура?

- Вам не полагается знать.

- Скажите какая.

- Почти нормальная.

- У меня никогда не поднимается температура. А ведь мои ноги набиты старым железом.

- То есть как это?

- Там и осколки мины, и старые гвозди, и пружины от матраца, и всякий хлам.

Она покачала головой и улыбнулась.

- Если б у вас было в ноге хоть одно постороннее тело, оно дало бы воспаление и у вас поднялась бы температура.

- А вот посмотрим, - сказал я, - увидим, что извлекут при операции.

Она вышла из комнаты и возвратилась вместе с пожилой сестрой, которая дежурила ночью. Вдвоем они постелили мне простыни, не поднимая меня. Это было ново для меня и очень ловко проделано.

- Кто заведует госпиталем?

- Мисс Ван-Кампен.

- Сколько тут сестер?

- Только мы две.

- А больше не будет?

- Должны приехать еще.

- А когда?

- Не знаю. Нельзя больному быть таким любопытным.

- Я не больной, - сказал я. - Я раненый.

Они покончили с постелью, и я лежал теперь на свежей, чистой простыне, укрытый другой такой же. Миссис Уокер вышла и возвратилась с пижамой в руках. Они натянули ее на меня, и я почувствовал себя одетым и очень чистым.

- Вы страшно любезны, - сказал я. Сестра, которую звали мисс Гэйдж, усмехнулась. - Я хотел бы попросить стакан воды.

- Пожалуйста. А потом можно в позавтракать.

- Я не хочу завтракать. Если можно, я попросил бы открыть ставни.

В комнате был полумрак, и когда ставни раскрыли, ее наполнил яркий солнечный свет, и я увидел балкон и за ним черепицы крыш и дымовые трубы. Я посмотрел поверх черепичных крыш и увидел белые облака и очень синее небо.

- Вы не знаете, когда должны приехать остальные сестры?

- А что? Разве вы недовольны нашим уходом?

- Вы очень любезны.

- Может быть, вам нужен подсов?

- Пожалуй.

Они приподняли меня и поддержали, но это оказалось бесполезным. Потом я лежал и глядел в открытую дверь на балкой.

- Когда доктор должен прийти?

- Как только вернется. Мы звонили по телефону на Комо, чтобы он приехал.

- Разве нет других врачей?

- Он наш госпитальный врач.

Мисс Гэйдж принесла графин с водой и стакан. Я выпил три стакана, и потом они обе ушли, и я еще некоторое время смотрел в окно и потом снова заснул. Второй завтрак я съел, а после завтрака ко мне зашла заведующая, мисс Ван-Кампен. Я ей не понравился, и она не понравилась мне. Она была маленького роста, мелочно подозрительная и надутая высокомерием. Она задала мне множество вопросов и, по-видимому, считала почти позором службу в итальянской армии.

- Можно мне получить вина к обеду? - спросил я.

- Только по предписанию врача.

- А до его прихода нельзя?

- Ни в коем случае.

- Вы полагаете, что он все-таки явится?

- Ему звонили по телефону.

Она ушла, и в комнату вернулась мисс Гэйдж.

- Зачем вы нагрубили мисс Ван-Кампен? - спросила она, после того как очень ловко сделала для меня все, что нужно.

- Я не хотел грубить, но она очень задирает нос.

- Она сказала, что вы требовательны и грубы.

- Ничего подобного. Но, в самом деле, что за госпиталь без врача?

- Он должен приехать. Ему звонили по телефону на Комо.

- А что он там делает? Купается в озере?

- Нет. У него там клиника.

- Почему же не возьмут другого врача?

- Шш. Шш. Будьте паинькой, и он скоро приедет. Я попросил позвать швейцара, и когда он пришел, сказал ему по-итальянски, чтобы он купил мне бутылку чинцано в винной лавке, флягу кьянти и вечернюю газету. Он пошел и принес бутылки завернутыми в газету, развернул их, откупорил по моей просьбе и поставил под кровать. Больше ко мне никто не приходил, и я лежал в постели и читал газету, известия с фронта и списки убитых офицеров и полученных ими наград, а потом опустил вниз руку, и достал бутылку с чинцано, и поставил ее холодным дном себе на живот, и пил понемножку, и между глотками снова ставил бутылку на живот, отпечатывая кружки на коже, и смотрел, как небо над городскими крышами становится все темней и темней. Над крышами летали ласточки и летали ночные ястребы, и я следил за их полетом и пил чинцано. Мисс Гэйдж принесла мне гоголь-моголь в стакане. Когда она вошла, я сунул бутылку за кровать.

- Мисс Ван-Кампен велела подлить сюда немного хересу, - сказала она. Не нужно ей грубить. Она уже не молода, а заведовать госпиталями - большая ответственность. Миссис Уокер слишком стара, и от нее очень мало помощи.

- Она замечательная женщина, - сказал я, - поблагодарите ее от меня.

- Я сейчас принесу вам поужинать.

- Не стоит, - сказал я. - Я не голоден.

Когда она внесла поднос и поставила его на столик у постели, я поблагодарил ее и немного поел. Потом стало совсем темно, и мне видно было, как по небу сновали лучи прожекторов. Некоторое время я следил за ними, а потом заснул. Я спал крепко, но один раз проснулся весь в поту от страха и потом заснул снова, стараясь не возвращаться в только что виденный сон. Я проснулся опять задолго до рассвета, и слышал, как пели петухи, и лежал без сна, пока не начало светать. Это утомило меня, и когда совсем рассвело, я снова заснул.

Глава четырнадцатая

Солнце ярко светило в комнату, когда я проснулся. Мне показалось, что я опять на фронте, и я вытянулся на постели. Стало больно в ногах, и я посмотрел на них и, увидев грязные бинты, вспомнил, где нахожусь. Я потянулся к звонку и нажал кнопку. Я услышал, как в коридоре затрещал звонок и кто-то, мягко ступая резиновыми подошвами, прошел по коридору. Это была мисс Гэйдж; при ярком солнечном свете она казалась старше и не такой хорошенькой.

- Доброе утро, - сказала она. - Ну, как спали?

- Хорошо, благодарю вас, - сказал я. - Нельзя ли позвать ко мне парикмахера?

- Я заходила к вам, и вы спали вот с этим в руках. - Она открыла шкаф и показала мне бутылку с чинцано. Бутылка была почти пуста. - Я и другую бутылку из-под кровати тоже поставила туда, - сказала она. - Почему вы не попросили у меня стакан?

- Я боялся, что вы не позволите мне пить.

- Я бы и сама выпила с вами.

- Вот это вы молодец.

- Вам вредно пить одному, - сказала она. - Никогда этого не делайте.

- Больше не буду.

- Ваша мисс Баркли приехала, - сказала она.

- Правда?

- Да. Она мне не нравится.

- Потом понравится. Она очень славная.

Она покачала головой. - Не сомневаюсь, что она чудо. Вы можете немножко подвинуться сюда? Вот так, хорошо. Я вас приведу в порядок к завтраку. - Она умыла меня с помощью тряпочки, мыла и теплой воды. - Приподнимите руку, сказала она. - Вот так, хорошо.

- Нельзя ли, чтоб парикмахер пришел до завтрака?

- Сейчас скажу швейцару. - Она вышла и скоро вернулась. - Швейцар пошел за ним, - сказала она и опустила тряпочку в таз с водой.

Парикмахер пришел вместе со швейцаром. Это был человек лет пятидесяти, с подкрученными кверху усами. Мисс Гэйдж кончила свои дела и вышла, а парикмахер намылил мне щеки и стал брить. Он делал все очень торжественно и воздерживался от разговора.

- Что же вы молчите? Рассказывайте новости, - сказал я.

- Какие новости?

- Все равно какие. Что слышно в городе?

- Теперь война, - сказал он. - У неприятеля повсюду уши. - Я оглянулся на него. - Пожалуйста, не вертите головой, - сказал он и продолжал брить. Я ничего не скажу.

- Да что с вами такое? - спросил я.

- Я итальянец. Я не вступаю в разговоры с неприятелем.

Я не настаивал. Если он сумасшедший, то чем скорей он уберет от меня бритву, тем лучше. Один раз я попытался рассмотреть его. - Берегитесь, сказал он. - Бритва острая.

Когда он кончил, я уплатил что следовало и прибавил пол-лиры на чай. Он вернул мне деньги.

- Я не возьму. Я не на фронте. Но я итальянец.

- Убирайтесь к черту!

- С вашего разрешения, - сказал он и завернул свои бритвы в газету. Он вышел, оставив пять медных монет на столике у кровати. Я позвонил. Вошла мисс Гэйдж.

- Будьте так добры, пришлите ко мне швейцара.

- Пожалуйста.

Швейцар пришел. Он с трудом удерживался от смеха.

- Что, этот парикмахер сумасшедший?

- Нет, signorino. Он ошибся. Он меня не расслышал, и ему показалось, будто я сказал, что вы австрийский офицер.

- О, господи, - сказал я.

- Xa-xa-xa, - захохотал швейцар. - Вот потеха! " Только пошевелись он, говорит, и я бы ему... " - Швейцар провел пальцем по шее. - Xa-xa-xa! - Он никак не мог удержаться от смеха. - А когда я сказал ему, что вы не австриец! Xa-xa-xa!

- Xa-xa-xa, - сказал я сердито. - Вот была бы потеха, если б он перерезал мне глотку. Xa-xa-xa.

- Да нет же, signorino. Нет, нет. Он до смерти испугался австрийца. Xa-xa-xa!

- Xa-xa-xa, - сказал я. - Убирайтесь вон. Он вышел, и мне было слышно, как он хохочет за дверью. Я услышал чьи-то шаги в коридоре. Я оглянулся на дверь. Это была Кэтрин Баркли.

Она вошла в комнату и подошла к постели.

- Здравствуйте, милый! - сказала она. Лицо у нее было свежее и молодое и очень красивое. Я подумал, что никогда не видел такого красивого лица.

- Здравствуйте! - сказал я. Как только я ее увидел, я понял, что влюблен в нее. Все во мне перевернулось. Она посмотрела на дверь и увидела, что никого нет. Тогда она присела на край кровати, наклонилась и поцеловала меня. Я притянул ее к себе и поцеловал и почувствовал, как бьется ее сердце.

- Милая моя, - сказал я. - Как хорошо, что вы приехали.

- Это было нетрудно. Вот остаться, пожалуй, будет труднее.

- Вы должны остаться, - сказал я. - Вы прелесть. - Я был как сумасшедший. Мне не верилось, что она действительно здесь, и я крепко прижимал ее к себе.

- Не надо, - сказала она. - Вы еще нездоровы.

- Я здоров. Иди ко мне.

- Нет. Вы еще слабы.

- Да. Ничего я не слаб. Иди.

- Вы меня любите?

- Я тебя очень люблю. Я просто с ума схожу. Ну иди же.

- Слышите, как сердце бьется?

- Что мне сердце? Я хочу тебя. Я с ума схожу.

- Вы меня правда любите?

- Перестань говорить об этом. Иди ко мне. Ты слышишь? Иди, Кэтрин.

- Ну, хорошо, но только на минутку.

- Хорошо, - сказал я. - Закрой дверь.

- Нельзя. Сейчас нельзя.

- Иди. Не говори ничего. Иди ко мне.

Кэтрин сидела в кресле у кровати. Дверь в коридор была открыта. Безумие миновало, и мне было так хорошо, как ни разу в жизни.

Она спросила:

- Теперь ты веришь, что я тебя люблю?

- Ты моя дорогая, - сказал я. - Ты останешься здесь. Тебя никуда не переведут. Я с ума схожу от любви к тебе.

- Мы должны быть страшно осторожны. Мы совсем голову потеряли. Так нельзя.

- Ночью можно.

- Мы должны быть страшно осторожны. Ты должен быть осторожен при посторонних.

- Я буду осторожен.

- Ты должен, непременно. Ты хороший. Ты меня любишь, да?

- Не говори об этом. А то я тебя не отпущу.

- Ну, я больше не буду. Ты должен меня отпустить. Мне пора идти, милый, правда.

- Возвращайся сейчас же.

- Я вернусь, как только можно будет.

- До свидания.

- До свидания, хороший мой.

Она вышла. Видит бог, я не хотел влюбляться в нее. Я ни в кого не хотел влюбляться. Но, видит бог, я влюбился и лежал на кровати в миланском госпитале, и всякие мысли кружились у меня в голове, и мне было удивительно хорошо, и наконец в комнату вошла мисс Гэйдж.

- Доктор приезжает, - сказала она. - Он звонил с Комо.

- Когда он будет здесь?

- Он приедет вечером.

Глава пятнадцатая

До вечера ничего не произошло. Доктор был тихий, худенький человечек, которого война, казалось, выбила из колеи. С деликатным и утонченным отвращением он извлек из моего бедра несколько мелких стальных осколков. Он применил местную анестезию, или, как он говорил, " замораживание", от которого ткани одеревенели и боль не чувствовалась, пока зонд, скальпель или ланцет не проникали глубже замороженного слоя. Можно было точно определить, где этот слой кончается, и вскоре деликатность доктора истощилась, и он сказал, что лучше прибегнуть к рентгену. Зондирование ничего не дает, сказал он.

Рентгеновский кабинет был при Ospedale Maggiore (1), и доктор, который делал просвечивание, был шумный, ловкий и веселый. Пациента поддерживали за плечи, так что он сам мог видеть на экране самые крупные из инородных тел. Снимки должны были прислать потом. Доктор попросил меня написать в его записной книжке мое имя, полк и что-нибудь на память. Он объявил, что все инородное - безобразие, мерзость, гадость. Австрийцы просто сукины дети. Скольких я убил? Я не убивал ни одного, но мне очень хотелось сказать ему приятное, и я сказал, что убил тьму австрийцев. Со мной была мисс Гэйдж, и доктор обнял ее за талию и сказал, что она прекраснее Клеопатры. Понятно ей? Клеопатра - бывшая египетская царица. Да, как бог свят, она прекраснее. Санитарная машина отвезла нас обратно, в наш госпиталь, и через некоторое время, после многих перекладываний с носилок на носилки, я наконец очутился наверху, в своей постели. После обеда прибыли снимки; доктор пообещал, что, как бог свят, они будут готовы после обеда, и сдержал обещание. Кэтрин Баркли показала мне снимки. Они были в красных конвертах, и она вынула их из конвертов, и мы вместе рассматривали их на свет.

- Это правая нога, - сказала она и вложила снимок опять в конверт. - А это левая.

- Положи их куда-нибудь, - сказал я, - а сама иди ко мне.

--------------------------------------

(1) Главный госпиталь (итал. ).

- Нельзя, - сказала она. - Я пришла только на минуточку, показать тебе снимки.

Она ушла, и я остался один. День был жаркий, и мне очень надоело лежать в постели. Я попросил швейцара пойти купить мне газеты, все газеты, какие только можно достать.

Пока я его дожидался, в комнату вошли три врача. Я давно заметил, что врачи, которым не хватает опыта, склонны прибегать друг к другу за помощью и советом. Врач, который не в состоянии как следует вырезать вам аппендикс, пошлет вас к другому, который не сумеет толком удалить вам гланды. Эти три врача были тоже из таких.

- Вот наш молодой человек, - сказал госпитальный врач, тот, у которого были деликатные движения.

- Здравствуйте, - сказал высокий, худой врач с бородой. Третий врач, державший в руках рентгеновские снимки в красных конвертах, ничего не сказал.

- Снимем повязки? - вопросительно произнес врач с бородой.

- Безусловно. Снимите, пожалуйста, повязки, сестра, - сказал госпитальный врач мисс Гэйдж.

Мисс Гэйдж сняла повязки. Я посмотрел на свои ноги. Когда я лежал в полевом госпитале, они были похожи на заветревший мясной фарш. Теперь их покрывала корка, и колено распухло и побелело, а икра обмякла, но гноя не было.

- Очень чисто, - сказал госпитальный врач. Очень чисто и хорошо.

- Гм, - сказал врач с бородой. Третий врач заглянул через плечо госпитального врача.

- Согните, пожалуйста, колено, - сказал бородатый врач.

- Не могу.

- Проверим функционирование сустава? - вопросительно произнес бородатый врач. У него на рукаве, кроме трех звездочек, была еще полоска. Это означало, что он состоит в чине капитана медицинской службы.

- Безусловно, - сказал госпитальный врач. Вдвоем они осторожно взялись за мою правую ногу и стали сгибать ее.

- Больно, - сказал я.

- Так, так. Еще немножко, доктор.

- Довольно. Дальше не идет, - сказал я.

- Функционирование неполное, - сказал бородатый врач. Он выпрямился. Разрешите еще раз взглянуть на снимки, доктор. - Третий врач подал ему один из снимков. - Нет. Левую ногу, пожалуйста.

- Это левая нога, доктор.

- Да, верно. Я смотрел не с той стороны. - Он вернул снимок. Другой снимок он разглядывал несколько минут. - Видите, доктор? - Он указал на одно яз инородных тел, ясно и отчетливо видное на свет. Они рассматривали снимок еще несколько минут.

- Я могу сказать только одно, - сказал бородатый врач в чине капитана. - Это вопрос времени. Месяца три, а возможно, и полгода.

- Безусловно, ведь должна накопиться вновь синовиальная жидкость.

- Безусловно. Это вопрос времени. Я не взял бы на себя вскрыть такой коленный сустав, прежде чем вокруг осколка образуется " капсула.

- Вполне разделяю ваше мнение, доктор.

- Для чего полгода? - спросил я.

- Полгода, чтобы вокруг осколка образовалась капсула и можно было без риска вскрыть коленный сустав.

- Я этому не верю, - сказал я.

- Вы хотите сохранить ногу, молодой человек?

- Нет, - сказал я.

- Что?

- Я хочу, чтобы ее отрезали, - сказал я, - так, чтобы можно было приделать к ней крючок.

- Что вы хотите сказать? Крючок?

- Он шутит, - сказал госпитальный врач и очень деликатно потрепал меня по плечу. - Он хочет сохранить ногу. Это очень мужественный молодой человек. Он представлен к серебряной медали за храбрость.

- От души поздравляю, - сказал врач в чине капитана. Он пожал мне руку. - Я могу только сказать, что во избежание риска необходимо выждать, по крайней мере, полгода, прежде чем вскрывать такое колено. Разумеется, вы вольны придерживаться другого мнения.

- Благодарю вас, - сказал я. - Ваше мнение для меня очень ценно.

Врач в чине капитана взглянул на часы.

- Нам пора идти, - сказал он. - Желаю вам всего хорошего.

- Вам также всего хорошего и большое спасибо, - сказал я.

Я пожал руку третьему врачу: " Capitano Varini - tenente Enry" - и все трое вышли из комнаты.

- Мисс Гэйдж, - позвал я. Она вошла. - Пожалуйста, попросите госпитального врача еще на минутку ко мне.

Он пришел, держа кепи в руке, и стал у кровати.

- Вы хотели меня видеть?

- Да. Я не могу ждать операции полгода. Господи, доктор, приходилось вам когда-нибудь полгода лежать в постели?

- Вы не будете все время лежать. Сначала вам нужно будет погреть раны на солнце. Потом вы начнете ходить на костылях.

- Полгода, а потом операция?

- Это наименее рискованный путь. Нужно выждать, когда вокруг инородных тел образуется капсула и снова накопится синовиальная жидкость. Тогда можно без риска вскрыть коленный сустав.

- А вы сами уверены, что мне нужно так долго ждать?

- Это наименее рискованный путь.

- Кто этот врач в чине капитана?

- Это очень хороший миланский хирург.

- Ведь он в чине капитана, правда?

- Да, но он очень хороший хирург.

- Я не желаю, чтобы в моей ноге копался какой-то капитан. Если бы он чего-нибудь стоил, он был бы майором. Я знаю, что такое капитан, доктор.

- Он очень хороший хирург, и я с его мнением считаюсь больше, чем с чьим бы то ни было.

- Можно показать мою ногу другому хирургу?

- Безусловно, если вы захотите. Но я лично последовал бы совету доктора Варелла.

- Вы можете пригласить ко мне другого хирурга?

- Я приглашу Валентини.

- Кто он такой?

- Хирург из Ospedale Maggiore.

- Идет. Я вам буду очень признателен. Поймите, доктор, не могу я полгода лежать в постели.

- Вы не будете лежать в постели. Сначала вы будете принимать солнечные ванны. Потом можно перейти к легким упражнениям. Потом, когда образуется капсула, мы сделаем операцию.

- Но я не могу ждать полгода.

Доктор деликатным движением погладил кепи, которое он держал в руке, и улыбнулся.

- Вам так не терпится возвратиться на фронт?

- А почему бы и нет?

- Как это прекрасно! - сказал он. - Благородный молодой человек. - Он наклонился и очень деликатно поцеловал меня в лоб. - Я пошлю за Валентини. Не волнуйтесь и не нервничайте. Будьте умницей.

- Стакан вина, доктор? - предложил я.

- Нет, благодарю. Я не пью.

- Ну, один стаканчик. - Я позвонил, чтобы швейцар принес стаканы.

- Нет, нет, благодарю вас, меня ждут.

- До свидания, - сказал я.

- До свидания.

Спустя два часа в комнату вошел доктор Валентини. Он очень торопился, и кончики его усов торчали кверху. Он был в чине майора, у него было загорелое лицо, и он все время смеялся.

- Как это вас угораздило? - сказал он. - Ну-ка, покажите снимки. Так. Так. Вот оно что. Да вы, я вижу, здоровы, как бык. А кто эта хорошенькая девушка? Ваша возлюбленная? Так я и думал. Уж эта мне чертова война! Здесь болит? Вы молодец. Починим, будете как новенький. Тут больно? Еще бы не больно. Как они любят делать больно, эти доктора. А чем вас до сих пор лечили? Эта девушка говорит по-итальянски? Надо ее выучить. Очаровательная девушка. Я бы взялся давать ей уроки. Я сам лягу в этот госпиталь. Нет, лучше я буду бесплатно принимать у нее все роды. Она понимает, что я говорю? Она вам принесет хорошего мальчишку. Блондина, как она сама. Так, хорошо. Так, отлично. Очаровательная девушка. Спросите ее, не согласится ли она со мной поужинать. Нет, я не хочу ее у вас отбивать. Спасибо. Большое вам спасибо, мисс. Вот и все. Вот и все, что я хотел знать. - Он похлопал меня по плечу. - Повязку накладывать не надо.

- Стакан вина, доктор Валентини?

- Вина? Ну конечно... Десять стаканов. Где оно у вас?

- В шкафу. Мисс Баркли достанет бутылку.

- Ваше здоровье. Ваше здоровье, мисс. Очаровательная девушка. Я вам принесу вина получше этого. - Он вытер усы.

- Когда, по-вашему, можно делать операцию?

- Завтра утром. Не раньше. Нужно освободить кишечник. Вычистить из вас все. Я зайду к старушке внизу и распоряжусь. До свидания. Завтра увидимся. Я вам принесу вина получше этого. А у вас здесь очень славно. До свидания, до завтра. Выспитесь хорошенько. Я приду рано.

Он помахал мне с порога, его усы топорщились, коричневое лицо улыбалось. На рукаве у него была звездочка в окаймлении, потому что он был в чине майора.

Глава шестнадцатая

В ту ночь летучая мышь влетела в комнату через раскрытую дверь балкона, в которую нам видна была ночь над крышами города. В комнате было темно, только ночь над городом слабо светила в балконную дверь, и летучая мышь не испугалась и стала носиться по комнате, словно под открытым небом. Мы лежали и смотрели на нее, и, должно быть, она нас не видела, потому что мы лежали очень тихо. Когда она улетела, мы увидели луч прожектора и смотрели, как светлая полоса передвигалась по небу и потом исчезла, и снова стало темно. Среди ночи поднялся ветер, и мы услышали голоса артиллеристов у зенитного орудия на соседней крыше. Было прохладно, и они надевали плащи. Я вдруг встревожился среди ночи, как бы кто не вошел, но Кэтрин сказала, что все спят. Один раз среди ночи мы заснули, и когда я проснулся, Кэтрин не было в комнате, но я услышал ее шаги в коридоре, и дверь отворилась, и она подошла к постели и сказала, что все в порядке: она была внизу, и там все спят. Она подходила к двери мисс Ван-Кампен и слышала, как та дышит во сне. Она принесла сухих галет, и мы ели их, запивая вермутом. Мы были очень голодны, но она сказала, что утром вое это нужно будет из меня вычистить. Под утро, когда стало светать, я заснул снова, и когда проснулся, увидел, что ее снова нет в комнате. Она пришла, свежая и красивая, и села на кровать, и пока я лежал с градусником во рту, взошло солнце, и мы почувствовали запах росы на крышах и потом запах кофе, который варили артиллеристы у орудия на соседней крыше.

- Сейчас хорошо бы погулять, - сказала Кэтрин. - Будь тут кресло, я могла бы вывезти тебя.

- А как бы я сел в кресло?

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒