Безмятежная долина

— Предисловие от автора –

Каждый раз при написании книги я вкладываюсь в неё чуть ли не полностью — буквально живу ей, её героями, её атмосферой и событиями. Так или иначе, в этом толстом переплете остаётся частичка меня. Та частичка, которой я хочу поделиться.

Это чудесная история о любви. Но хочу заранее навести Вас на размышления: любовь бывает совершенно разных видов. Если читатель хочет обрести её, то я очень надеюсь, что эта книга поможет всем, что в ней есть.

«Безмятежная Долина» особенная. Она стала мне другом, отрадой и путеводной звездой. Страницы здесь переливаются, будто золотое солнце Тосканы, шелестят подобно вереску на полях, и хранят в себе любовь. Ту, которую я нашла в Италии.

При прочтении я рекомендую Вам включить песни, которые указаны при помощи QR— кода на форзаце. Музыка – одна из машин времени и места. Она поможет глубже прочувствовать эпизоды.

Глава 1.

Громко зафырчала труба, и из душа с треском хлынула тёплая вода. Я стоял босыми ногами на холодной белой плитке, но моё обожание воды перекрывало весь дискомфорт.
Капли стекали по моим волосам, прятались между пальцев, дрожали на худых рёбрах, брызгали на стенки душевой кабинки и медленно
скатывались в решётку, вырезанную в полу.

В радиоприемнике играли Queen. Я молча взял полотенце с вешалки и встряхнул влажными чёрными волосами.

С окна, которое также находилось в ванной, доносился запах цветущих яблонь, миндаля и хрустящего хлеба из пекарни на первых этажах. Погодка сегодня радовала — я с лёгкостью оделся, положил стопку бумаги в холщовую сумку и вышел на весеннюю улицу, с жадностью вдыхая сладкий воздух.

К обеду я решил купить багет — и, конечно же, направился в булочную под окнами.

— Здравствуй, Вилсон! — отозвалась синьора Сицилия, полная женщина с красивым добрым лицом и каштановыми волосами, вечно собранными в тугую кубышку. — Тебе придётся немного подождать, хлеб будет жарится в печи еще около десяти минут.
Я одобрительно кивнул и сел за деревянный столик возле большого окна.

Дверь вновь отворилась и в заведение зашёл опрятно одетый старичок, в пальто цвета охры и черных брюках, с белой бородой на грустном лице, с опущенными бровями, сгорбившийся, опирающийся одной стороной на трость.

— Мне три буханки белого, пожалуйста. — хриплым голосом произнёс он.
Солнечные лучи так завораживающе падали на его морщинистое лицо, зажигали его голубые печальные глаза, что я сию минуту полез в сумку за блокнотом и принялся быстро набрасывать облик старичка.

— Спасибо. — ответил он, держа пакет с покупкой в руках.
— Постойте, прошу Вас! — умоляюще воскликнул я. Дедушка посмотрел на меня в недоумении.
— Не могли бы Вы, если есть минутка, постоять так ещё немного? Лучи светят на Ваше лицо так замечательно!

Старичок даже улыбнулся, кивнул и смирно встал в прежнюю позу.

— Ну— с? — немногословно спросил он через какое-то время, когда я отложил карандаш. Я оторвал листок от блокнота и протянул его старику.
— Прелесть! — с улыбкой и той же хрипотцой в голосе произнёс дедушка. Синьора Сицилия, стоя за кассой, с любопытством попыталась разглядеть мой набросок.
— Вы выглядели печальным. — ответил я. — Но когда солнце пролилось на Вас, мне так захотелось, чтобы Вы улыбнулись.
— Спасибо тебе. — вздохнул старик. — Теперь буду улыбаться чаще.

Он поднял свою шляпу орехового цвета, как бы в знак благодарности, и удалился из пекарни.
— Вилсон, твой багет готов. — позвала меня синьора. Я с сияющим лицом взял в руки хрустящий бумажный пакет и, попрощавшись с Сицилией, вышел на улицу. Всё тот же старик продолжал стоять у входа в соседний магазин.
— Ты где-то учился художеству? — тихо спросил он, глядя на меня.
— Меня учила тётя. Она прекрасно рисует. — с улыбкой ответил я.
— У тебя в блокноте есть еще что-то?
Я подошел к мужчине и стал медленно перелистывать свои эскизы: вид из окна в ванной, натюрморт на кухонном столе, щенка с большими лисьими ушами, веснушчатого мальчишку из школы; и, наконец, девушку, сидящую в кустах цветущего миндаля. Последний набросок был один из немногих, что раскрашен акварелью.

Каштановые локоны путались в лиловых цветах, соломенная шляпа с огромными полями закрывала её смеющийся взгляд, руки были изящно сложены на коленях. Когда я смотрел на этот эскиз, то слышал пение птиц и шелест сухой травы.

— Эта девочка написана волшебно. Она твоя подруга? — спросил старик.
— Вовсе нет. Я взял её из головы. У меня нет подруг. Я никогда не был влюблён.
— В таком случае я могу написать в твоём блокноте одно напутствие. Если ты пообещаешь, что прочтёшь его лишь тогда, когда по— настоящему полюбишь.

— Обещаю! – с любопытством ответил я.

Старичок взял мой карандаш, что-то долго выводил на листке, а затем сложил его пополам.
— Дело сделано. — хрипло выговорил он. — Ну, пора мне. Оставайся таким же всегда, amigo!
Я улыбнулся и помахал ему рукой.

Порыв апрельского ветра всколыхнул мои непослушные волосы. В тот же миг внутри теплилось сладостное ожидание выходных, которые начнутся уже завтра: я отправлюсь к тётушке Жанне в небольшой дачный домик на холмах возле чудесного соснового бора. Каждый год я с трепетом жду тех апрельских дней, которые проведу там. К тётушке я еду не впервые — с самого детства я посещал её при возможности. Она — моя родственная душа. Мы разговариваем за чаем часами напролёт. Тётушка Сильвия делает прелестные украшения из красного дерева, пишет маслом на холстах и обожает играть на арфе.
Деревня не имела конкретного названия, поэтому я называл её Безмятежной Долиной. Почему именно так? Находясь там, я всегда мог выйти к лесу или взойти на небольшой холм, сесть в ветвях старого дуба у глубокого оврага над ручьём или часами дремать в оконной нише, наблюдая изредка за первой весенней грозой. Спокойная долина была моей отдушиной, кусочком вечного детства и чистой природы.

Засыпая, я представлял, как по ровным зеленеющим холмам скачут молодые кудрявые барашки.

Глава 2.

Утром мама приготовила мне хлопья и два яблока. Я позавтракал, проверил чемодан, ровно уложил в мешочек новые масляные краски, альбом, деревянный этюдник; положил в рюкзак сок с двумя бутербродами и мы на машине направились в Безмятежную Долину.

Путь предстоял длинный.
Я видел, как пасутся табуны белых пушистых овец, видел набухающие почки каштанов, чудесные деревянные заборчики, тропинки, вымощенные гладким камнем и, наконец, замечательные пастельные домики. Всё это жило в моей душе, посему было таким родным и знакомым.

Моя тётушка Сильвия была рослой, слегка худощавой женщиной с ровными чертами лица, румяными щеками и винного цвета волосами, которые она по обыкновению завязывала в пучок. Она была старше моей матери на десять лет, детей и мужа у неё не было. Тётя, как и я, пошла в бабушку, став художницей, и и потому весь смысл своего существования находила в красках и холстах. Я восхищался ею, очень любил её и потому звал ласково.

Её дом в Долине находится на отшибе от всего поселения и называется primavera, что в переводе означает «весна». Если разделить слово на две части, то получится «prima» и «vera» — «сперва правда». Мне всегда нравилось, что дом покрыт бежевой краской. Крайне приятный цвет!

Когда-то, много лет назад, primavera принадлежал моей nonna[1] Федерика, а после её смерти перешёл в руки старшей дочери, коей и была тётушка Сильвия.

Всего в primavera существует два этажа, не считая мансардного чердака. Дом имеет три спальных комнаты; кухню, совмещенную со столовой (там же расположен выход на задний двор), прихожую, ванну с уборной и две кладовых — одну в правом крыле, а другую в левом. Из гостиной вверх поднимается деревянная лестница из темного дуба. В конце коридора второго этажа находится уютная оконная ниша, где я привычно располагаюсь, читая томики Шекспира и Данте Алигьери.

Мезонин служит и нашей творческой мастерской — именно там у тетушки складированы все принадлежности: мольберт, этюдный ящик, две коробки с тюбиками масляной краски и так далее и тому подобное.
Мне отведена целая замечательная спальная комната. Стены в ней цвета слоновой кости, а сверху рассыпаются мелкие бордовые цветы. В дальнем левом углу стоит кровать, в правом — тумба, а между ними расположилось окно. Все стены сплошь увешаны холстами разного размера с моими картинами. С улицы сюда постоянно проникает аромат цветущих абрикосов и акаций.

Летние вечера здесь самые изумительные на свете! Мы садимся с тётушкой на кухню, распахиваем настежь дверь, выходящую в сад. Она наливает в стеклянный бокал limoncello[2] и наслаждается закатными бликами, отражающимися в напитке. Я слушаю щебет канареек на оливах и поглощаю gelato[3].

Тётушка встретила нас с мамой как и всегда — накрыла стол, разлила по бокалам вишнёвый морс, испекла вкусную шарлотку и посыпала её пудрой. Мы сели и долго разговаривали обо всем, что только приходило в голову. Однако, через два часа маме надобно было отправляться назад. Я попрощался, обнял её, а она поцеловала меня в щёку и погладила по кудрявой голове.

Мне следовало расположиться в комнате. Но, признаться, чаще я проводил время на природе, а в дом возвращался лишь вечерами. Исключение составляли те случаи, когда шли первые ливни — однако и здесь нашлось спасение: у тётушки полно книг на любой вкус и цвет.

Тётя работала в маленьком городке близ Долины – у неё имелась своя продуктовая лавка, сумевшая обрести статус довольно известной в городах поблизости. Часто моей родственнице приходилось уезжать туда к вечеру и ночевать в небольшой гостинице. Сегодняшний день как раз один из таких.

— Оставайся здесь, Вилли. — собираясь, продолжала тетя. — Ты уже достаточно взрослый. К вечеру холодает, весенняя погода обманчива, поэтому затопи камин и не забудь поужинать. Я поднимусь в шесть и приеду поскорее. Будь умницей.

Я закивал.

Тётя Сильвия уехала. Я сделал всё, как она велела — принес дров, открыл задвижку, развёл огонь, сварил ковшик овсяной каши, поужинал, а затем сел за альбом. Вдохновение у меня не шло — вечер был тёмным и пугающе тихим. Я вздрагивал от любого шороха и, само собой, не мог сосредоточиться.

Что-то постучало в окно. Я обернулся, но счел это проявлением своей фантазии, поэтому продолжил рисовать непонятные силуэты на листке. Оно стукнуло вновь. Я взглянул на яблоню: она медленно покачивалась, хотя все остальные кусты и деревья в саду оставались неподвижными.

Яблок, конечно же, ещё не было — дерево даже не цвело. Любопытство взяло надо мной верх, и я вышел через заднюю дверь в сад, который раскидывался на достаточно большую площадь.

Поначалу показалось, что вокруг стоит тишина, но через несколько секунд послышалось шуршание листвы и хруст песка. Я насторожился: мне было точно известно, что в заборе кое-где есть внушительных размеров дыра. Кто же мог пробраться сюда? Птица ли, зверь, а вдруг... человек? Я вздрогнул от этой мысли. Что, если тетушку решили ограбить, пока её нет дома?

Полная луна освещала растения бледным белым светом. Шуршание иногда затихало, но потом снова возвращалось. Я стоял неподвижно, боясь сделать любое движение.

Мой страх обрел надо мной власть, когда этот неизвестный побежал. Оно приближалось. Я был не в силах так рисковать, поэтому поскорее вернулся в дом, запер все двери на несколько засовов и занавесил окна плотными шторами. Не помню, прекратился ли треск этой ночью, но каким-то образом мне удалось уснуть в гостиной на диванчике.

Глава 3.

Я проснулся около семи утра. Тётя еще не приехала. Сначала проверив двери и окна, я успокоился и приготовил себе яичницу.

Кто же приходил этой ночью? Мною было решено одеться и проверить сад. Накинув халат, я направился к отверстию в заборе.

Подумать только! Кто-то очень крупный пробирался сквозь него — ветки вокруг были сломлены, свежая трава примята к земле. Песок был разворочен в разные стороны, но так, как он был сухой, следы определить я не мог — они превратились в простые ямки.

Я прошёлся к беседке и обнаружил, что гость и здесь успел натворить беспорядок — на её пол было опрокинуто ведро, стоявшее, видимо, для сбора дождевой воды.
Благо, я услышал знакомые шаги на улице — тётушка Сильвия вернулась. Я тут же рассказал, что произошло ночью.
— Эту дыру давно пора заделать. Повезло, что ничего страшного не произошло. — ответила она.
— Я заколочу забор после прогулки. Мне не терпится сходить к реке.
— Хорошо.

Я накинул на себя рубашку, взял этюдник, маленький ящик с красками и направился к большому старому дубу. Я давно знал, как на него забраться — с правой стороны ветки были крепче и ниже и располагались таким образом, что можно было опереться на ствол. Я залез на самую большую и свесил ноги над бурной голубой водой.

Разливается весна во всей красе! Вижу я и накрахмаленные скатерти облаков, и стаи птиц в их белой пелене, и слышу соловьиные трели в рощах. На лазурной водяной глади, отражаются все великолепия местной природы. Возле блюдец прудов тихо шелестит камыш и слышен клич кого-то вдали.
Передо мой — невероятной красоты лес, с глубокими пологими оврагами, высокими могучими соснами.

Я набросал берег реки и к полднику вернулся. Заколотить дыру удалось быстро, затем я покормил кроликов, живущих подле сада в специальном загоне, и пошёл беседовать с тётушкой.

Она обмолвилась, что примет на ночь снотворное — из-за вчерашней поздней дороги её беспокоит бессонница. Я не придал этому значения, лишь кивнул и сказал, что лягу немного позже — хочу дочитать наконец «Портрет Дориана Грея»

Время шло к полуночи. Тётя Сильвия давно спала крепким и сладким сном в своей спальне на втором этаже, а я сидел на первом за круглым столиком и потягивал из кружки остывший чай со вкусом лесных ягод.

Из приоткрытой форточки вдруг донеслось шуршание, странные возгласы и суматоха. Меня осенило: оно пришло снова.

Вооружившись чугунной кочергой, керосиновой лампой и закутавшись в старый вязаный свитер, я осторожно выбрался в сад. На этот раз шорохи не прекращались, и я решил, что самозванец пришёл не один.

Интуиция поманила меня в угол изгороди, где росли раскидистые грушевые деревья. Я ступал по тропе медленно и настороженно, контролируя каждое движение. Напротив того места и располагалась бывшая лазейка.

Доски были поломаны, трава вокруг примята ещё сильнее. Компаньоны, естественно, смогли перебраться через низенькую изгородь.

Из-за кустов орешника послышался быстрый топот, крики и возня. Я замер на месте. Они уже успели пробежаться по доскам у крыльца и, должно быть, направлялись ко мне. Я был напуган.

Гул нарастал. Что-то огромное и ужасное мчалось прямо сюда! Я нечаянно блеснул лампой, и... О, небеса! Мне стало жутко. Возвышаясь надо мной, во тьме горели полные ярости желтые глаза. От удивления я выронил кочергу из рук.
— Терция! — вскричал сзади женский голос. Чудище приземлилось на передние конечности -точнее сказать, копыта — и я разглядел в нём молодого белого жеребца.

Ко мне подошла девушка. Лица я особо не разглядел, да и от страха совершенно не успел рассмотреть, как она выглядела. Заметил я лишь то, что гостья была без головного убора и также, как я, закутана в первый попавшийся плащ.
— Простите, прошу Вас! Она совсем отбилась от рук. Вы сильно испугались? Я уже вторую ночь гоняюсь за этой беглянкой! Её ведь и привезли всего три дня назад, поэтому она не приручена. — произнесла незнакомка, взяв лошадь за узду.
— Я в порядке.
— У хозяйки этого дома живут кролики, она оставляет у вольера прекрасное сено. Моя Терция, кажется, прибегает сюда за этим. Ещё раз извините за беспокойство, вышло очень неловко.
— Я понимаю, не волнуйтесь. Как хорошо, что это всего лишь молодая лошадка. Я уж думал, дикий зверь или воры.
— Впервые Вас вижу.
— Я племянник хозяйки.
После этих слов лошадь резко отпрыгнула, выхватила свою узду и быстро помчалась прочь. Незнакомка бросилась за ней, попутно крича «Терция! » и между тем желая мне доброй ночи.

Мне было трудно заснуть, но я сумел. Эта встреча была очень странной, но пошла мне на благо — наконец, я мог не бояться любого звука и спокойно спать.

Глава 4.

Меня разбудил стук дятла где-то поблизости. Из-за открытого окна он был слышен ещё сильнее. Впрочем, раз природа зовет меня, значит пора вставать.

Мы с тётей испекли сырники и между тем я поведал о прошедшей ночи.
— Ничего себе! Мне стоит убирать сено на ночь. — она всплеснула руками. — Повезло, что эта лошадка не натворила сильного беспорядка и не ринулась на террасу.
— Да уж, у хозяйки куча хлопот с такой непоседой. — поддержал я. — Только не понимаю, как она учуяла сено, ведь у нашего дома нет близких соседей.
— Даже и предположить не могу, кем была эта девушка, которая бежала за лошадью. — задумчиво произнесла тётя.

Я откусил яблоко и посмотрел в окно.
— День обещает быть солнечным.
— Не забывай, что теперь у меня есть велосипед. Ты можешь взять его и покататься. Заодно купи, пожалуйста, молоко, у фермы Росси.
-точно! — воскликнул я. — А я и позабыл. Не буду медлить!
Я взял велосипед, привязал к раме небольшой бидончик и направился на ферму. Пусть путь был недолгим, но я успевал насладиться каждым пейзажем и простором.

Я поехал дорогой, подходящей прямо подле душистого хвойного леса. Мои ноги щекотала молодая зеленеющая трава, лицо обдувал прохладный ветерок, который шёл, вероятнее всего, от реки. В воздухе иногда пролетали бабочки — первые этой весной, яркие, глядя на которых все по обыкновению удивляются и улыбаются.

«Быть может, бабочка — это счастье, такое же мимолётное, удивительное и хрупкое? » — задумался я. — «Мы замечаем их только весной, а летом привыкаем и перестаем замечать. Когда-то они исчезают, а мы и думать не думаем. И вот, когда зимой из шкафа вдруг выползает моль, то все вскрикивают от неожиданности».

Глаза мои были устремлены вдаль, в голубизну майского неба, в пушистые, перистые облака и желтые лучи, пробивающиеся сквозь них.

За несколько минут я добрался до фермы, оставил своего железного коня возле белого деревянного заборчика, взял бидончик и постучался в дверь. Мне открыл дверь рыжий господин Росси, я поздоровался, озвучил свою просьбу и протянул ему несколько монет вместе с ёмкостью. Вскоре он отдал мне её, доверху наполненную молоком.
— Спасибо! — сказал я и помчался к дому тётушки.

Однако, добраться быстро мне не удалось. Подумать, какая нелепость — по дороге я наехал на подкову и проколол колесо.
— Ветер в голове! — выпалил я, слезая с велосипеда, переднее колесо которого свистело и сдувалось на глазах. Подкова была совсем новой, не заржавевшей и не потасканной, какие находят дети по обыкновению. Я поднял её с земли и стал рассматривать.

Оглянувшись, я понял, что ко всему прочему свернул от фермы не на ту тропу и уехал уже достаточно далеко. Пейзаж казался чужим. Я не стал идти прямо или назад, так как подумал, что могу заблудиться ещё сильнее. Домов поблизости видно не было.

По ровной большой тропе мне навстречу семенила фигура. Я поднял голову. Когда она приблизилась, то в моей голове что-то щелкнуло. Да! Яс трудом смог сопоставить ночную гостью с таинственным образом. Это была девушка в большой соломенной шляпе и красном вельветовом сарафане, с кудрявыми волосами орехового цвета, струящимися по молодым изящным плечам.
Я продолжал наблюдать, но сказать что— либо не решался. Мне стало заметно, что незнакомка периодически нагибается и двигает руками в невысокой траве.

— Вы случайно не это ищете? — наконец спросил я. Девушка подбежала ко мне.
-точно, её подкова! — радостно вскрикнула она, взяв у меня эту вещицу. — Погодите, кажется я знаю Вас...
— Мы встречались ночью. — улыбнулся я.
— Я так понимаю, что Терции было недостаточно нарушить Ваш покой и навести беспорядок в саду. Теперь Вы наехали на её подкову. Это досадно.
— Стечение обстоятельств... – улыбнулся я.
— Терция самая неугомонная лошадка, которую мне приходилось видеть. Я несу за неё ответственность и мне очень стыдно, что она вновь приносит Вам какие-то лишние хлопоты. Пойдемте, мы заклеим шину и надуем его заново. Тут недалеко.
Я поначалу стал отнекиваться, но потом понял, что у тётушки нет хорошего насоса и нам всё равно придётся мучаться с велосипедом, а покататься мне очень хочется. В итоге я согласился и потащил транспорт за собой.
— И как Вас зовут, племянник госпожи Жанны?
— Вилсон. А Вас?
— Элли.
— Очень приятно. У Вас очень нежное имя. — улыбнулся я.
— Благодарю! Вы постоянно живете здесь?
— Увы, нет. Я приезжаю сюда к тёте. Может, оно и хорошо, ведь ко всему привыкаешь, но приезжая ненадолго я запоминаю каждый день в этом волшебном месте.
— Место поистине волшебное... — вздохнула Элли, поднеся к лицу руку — Даже удивительно, что у него до сих пор нет определённого названия.
— Я думаю, в этом тоже своя прелесть. Каждый может называть его, как хочет. Для меня, к примеру, это Безмятежная долина. Здесь мне хорошо и я чувствую себя собой. Никогда я не был так един с природой, как во время нахождения здесь.

После этих слов Элли изменилась в лице. Я поначалу смутился, но не подал виду и продолжил:

— Терция твоя первая лошадь?
— Она не совсем моя, а моей бабушки. Когда-то я занималась конным спортом, поэтому и люблю этих животных. Терция очень красивая, только совсем молодая, потому её нужно дрессировать.
— Здорово! Это, должно быть, интересно.
— О, да, я приехал сюда с надеждой, что днями буду писать местные пейзажи, но не могу сделать и наброска.
— Вы просто счастливы здесь, наверное. Счастливый человек поглощен в это чувство, хотя порой не замечает. — произнесла девушка, ступая на вымощенную камнем дорожку к дому и ведя меня за собой.
— Бабочки. — мечтательно сказал я. — Бабочки!.. Такие же хрупкие, удивительные, мимолётные, которых замечаешь лишь в первые их появления весной... Бабочки — счастье.
— А ведь Вы неприлично правы. — ответила Элли, открывая ключом дверь во двор.

Я стал разглядывать участок. Свежий, только всходящий из— под земли молодой газон был ровно и аккуратно подстрижен, отчего казался большим мягким ковром. Посередине стоял двухэтажный белый дом с красивой резной террасой и тёмно— зелёной крышей. Здание охраняли несколько высоких и могучих деревьев, многолетних, обросших мягким мхом.

— Вот моя обитель здесь, в Безмятежной долине. Знаете, я люблю этот дом. Люблю слушать, как тёплый ливень лупит по крыше, как шуршит камин из гостиной в прохладные вечера, люблю просыпаться в своей спальне, чувствуя запах корицы и марципана с кухни, до сих пор люблю кататься по перилам и прятать карты желаний на чердаке. Этот дом — моё детство, моя отрада и моё убежище. – вполголоса произнесла Элли.

У неё, кажется, очень красивая душа. Впрочем, мне некогда было раздумывать над этим — боюсь, тётушка уже спохватилась меня. Новая знакомая принесла мне насос и скотч. Я все сделал, как полагается и поспешил домой.

— Мне пора. Тётушка будет волноваться. — сказал я, прощаясь.

Девушка подошла ближе и положила руку на мой велосипед.
— Приходите еще.

Я вышел на дорогу и вспомнил, что обратного пути не знаю.
— Мне стыдно и неловко признаваться в этом, но я, кажется, заплутал по дороге. Не подскажете, как мне добраться до своего дома?
— Сейчас Вам нужно ехать прямо, а возле озера и большой старой ивы свернуть направо на широкую тропу. Скоро увидите ферму Росси, а дальше, думаю, знаете.
— Спасибо! Спасибо, Элли! — ответил я, уводя за собой велосипед.
Девушка улыбнулась.

Глава 5.

Вечерело. От реки шёл холод. Я был уже поблизости к дому, но по телу уже вовсю бегали мурашки. У въезда во двор меня встретила тётушка, стоящая с керосиновой лампой в руке и укутанная в платок.
— Куда же ты запропастился, Вил? Я уже начала волноваться.

Я рассказал ей обо всем — как проколол колесо, наехав на подкову, как растерялся, как мне посчастливилось встретить Элли и как мы починили велосипед.

— Хорошо, что ты вернулся. Проходи в дом, поужинай наконец.

После трапезы я поднялся на второй этаж и выбежал на балкон. В малиновых лучах купалась вся округа. Из-за леса виднелась блестящая бирюзовая крыша. Мои губы невольно дрогнули в улыбке. Выпив стакан молока, я отправился ко сну.

На меня пристально смотрело круглое блюдце Луны. Видимо, именно из-за неё я так и не смог надолго сомкнуть глаз.

Какой-то треск донёсся с улицы около четырёх— пяти утра. Я решил, что стоит выпить воды и, может быть, прогуляться вокруг дома — вдруг Терция вновь прибежала в сад?
Лошади нигде не оказалось. Природная тишина стояла во дворе, и меня поманило за пределы забора.
Утренняя дымка вяло тянулась по всему берегу реки. Я сбросил тапочки, прошёлся по мокрой от тумана траве прямо к воде, спустился к реке, присел на песчаный бережок и робко опустил с него ноги.

— Долина, ты прекрасна... — прошептал я, говоря с миром. На мои слова будто кто-то откликнулся — отчётливо зашевелились кусты. Я стал разглядывать происходящее.

Вдруг я увидел в траве — в метрах десяти от себя — движущийся белый комок. Маленький хвостик поднялся над зарослями и приветливо завилял.
— Щенок! — воскликнул я в пустоту. — Это щенок!

Мои догадки оправдались. Кутёнок, буквально месяц от роду, кропотливо ютился носом по земле в поисках пропитания. Я засмеялся с умилением.

Трехцветный зверёк поднял голову и посмотрел на меня глазками— пуговками, немного остерегаясь, но не убегая.

Кто сомневался, что моя добрая душа вынудит потащить это чудо домой? Так и произошло. Я налил кутенку тёплого молока и он с жадностью на него набросился.

— Надеюсь, тётушка будет не против. Утром я тебя помою в тёплой водичке. Пусть тебя зовут Вольф! Вырастешь в красивого благородного пса. — приговаривал я, поглаживая нового друга по головке. Тот перестал кушать и с любопытством посмотрел в мои глаза.

На оставшуюся ночь я поселил Вольфа в старой коробке, которую незаметно протащил в свою спальню. К моему счастью щенок оказался тихим и спокойным, не рычал, не выл, не скулил и не лаял. Вот он какой, дитя природы Безмятежной долины...

Глава 6.

Утром я проснулся и очень испугался, обнаружив, что коробка перевёрнута, а Вольфа нет на месте. Дверь в коридор была приоткрыта. Я стрелой бросился туда.

Но ни на лестнице, ни в коридоре зверька не оказалось...

Вдруг из спальни тётушки раздался пронзительный визг. Мне сразу стало ясно, что, кажется, к ней и попал щенок.
— Вилсон! Тут крыса! — не менее громко дополнила она. Я вбежал в комнату.

Тётя Сильвия стояла на письменном столе, а прямо под ним ползал маленький Вольф.

— Тётушка! Это вовсе не крыса, а чудесный щенок. Ничего плохого он не сделает.
— Как он сюда попал?
— Это я его приволок. Прости! Ночью я вышел во двор и нашёл его за забором. Жалко оставлять малыша на произвол судьбы. Если позволишь, то он поживёт здесь до моего отъезда, а потом я заберу его домой, в город.

Тётушка, конечно, была ошеломлена столь неожиданным известием, но вскоре растаяла и позволила мне оставить Вольфа. Конечно, убирать и следить за ним должен я, но это было известно априори.

— Тянет к нашему дому животных. Видно, нравится им здесь. — сказал я, протирая стол в гостиной. — А ведь лошади такие же, как собаки — верные, преданные и любящие.
— К чему ты ведёшь, Вилсон? — спросила тётушка.
Я молча улыбнулся.

Неведомая сила охватила мой разум и я душой чувствовал, что мне срочно нужно отправиться в дом с тёмно— зелёной крышей, дорога к которому лежит через каменный мост, по краю соснового бора, сквозь рощу, усеянную цветущими дикими яблонями. Мне хотелось показать щенка Элли.

Я взял велосипед, осторожно посадил кутёнка в плетёную корзинку, что была прибита под рулём, и с ветерком помчался в тот край.

Однако, к моему сожалению, Элли не оказалось дома. Это слегка огорчило меня, но я не стал падать духом и решил просто в очередной раз насладиться красотами местной природы.

Я слез с сидения и покатил велосипед подле себя, правой рукой поглаживая Вольфа, который смирно лежал, свернувшись калачиком. Кожаные туфли ступали по свежей траве, о мои волосы цеплялись маленькие веточки. Вдруг мне почудился силуэт — так оно и было! Элли стояла у самой большой пышной яблони и разглядывала бледно— розовые лепестки цветов.
— Чудесная пора... — мечтательно произнесла она, заслышав мои шаги. — Как проходит день?
Я молча протянул ей щенка.
— Прелесть! — воскликнула девушка. — Теперь он Ваш?
— Он пришёл ко двору ранним утром, когда заря еще не загорелась, только светало. Я вышел поглядеть на густой туман и завидел его.
— Кажется, Долина подарила его Вам. — загадочно улыбнулась Элли.

Я на миг замер, очарованный её чудаковатостью, пока девушка продолжала спокойно разглядывать яблоню, легко касаясь тонких лепестков и поднося острый носик к ним, очевидно, дабы насладиться ароматом.

-где же Терция?
— Представьте себе, вся её пылкость куда-то улетучилась с наступлением сегодняшнего утра! — прошептала Элли, с осторожностью и детской легкостью касаясь ладонью моего уха. — Она смирно стоит вон там, в кустах ракиты.
Я поднял брови.
— Быть может, она уже привыкла к Вам?
— А может просто устала от постоянной беготни. — смешливо улыбнулась Элли. — Так как же зовут Вашего щенка?
— Я назвал его гордым именем «Вольф». Надеюсь, он оправдает своё величие в будущем... В любом случае, прошло всего пару дней, а я уже полюбил этого малыша.
— И всё же любовь прекрасна. — отозвалась Элли, поглаживая левой рукой могучий ствол яблони.

Почувствовав внезапный прилив вдохновения, я простился с девушкой и отправился к реке — мне захотелось вновь попробовать запечатлеть этот пейзаж. В голову пришли новые идеи, насыщенные и сочные краски, новый угол обзора. Оставив спящего Вольфа в корзинке и поставив велосипед к стволу, я стал взбираться вверх, на свою ветку, где обычно предпочитал сидеть.

Всё шло отлично — мои руки вырисовывали изящные линии, быстро намечали пространство, лёгкий ветер обдувал мои чёрные кудри. Я и подумать не мог, что произойдёт то, что в миг разрушит всю гармонию вокруг.

Мне показалось, будто тётушка зовёт меня издалека. Машинально я сразу же обернулся, совершенно забыв, что сижу на непрочной ветке. Физика всегда подводила меня, поэтому и в этот раз не обошлось без прорехи — я не рассчитал силу поворота и тут же потерял равновесие, нечаянно столкнув альбом. Он упал на землю. Мои ноги соскользнули вниз к воде, рукой я успел захватиться за ветвь, но уже ближе к её тонкому кончику. Послышался пронзительный треск. В секунду ветка обломилась, и я с криком полетел вниз. Прямо в реку, еще не согретую летним солнцем...

Сначала холодная вода накрыла меня с головой, затем мне удалось выплыть выше и высунуть голову. Я стал барахтаться и звать на помощь, тем временем пытаясь самостоятельно доплыть до берега. Из ракиты показалась Элли, которая быстро бежала ко мне. Вольф заливался щенячьим тявканьем.

Добравшись до суши, я без всяких сил упал на песок и закашлялся.
— Вилсон! — испуганно закричала Элли. — Как же так? Ты в порядке?
— Да... — с трудом сумел выпалить я. Меня пробирала дрожь от пережитого страха и холода, голос осип. Взяв всю волю в кулак, я сумел подняться на ноги. Элли подхватила меня под руку, повесила на другую корзину с Вольфом и быстро повела нас куда-то.
— Тебе нужно немедленно согреться.
— Бросьте... Я спокойно доберусь до своего дома.
— Ни в коем случае! Нужно срочно привести тебя в теплое помещение.
Мы добрались быстро. Во всяком случае, я даже не могу описать наш путь, так как мне было трудно размышлять о чем-то в таком положении. На пороге с меня ручьями стекала вода. Элли потребовала, чтобы я снял абсолютно всю одежду в ванной комнате, накинул полотенце и явился в гостиную, а там она накроет меня шерстяным одеялом и подаст горячий чай. Так мы и сделали.

Немного погодя я стал приходить в себя и отогреваться. Вскоре и покрывало осталось без надобности — вернулось обычное состояние. Элли дала мне в руки щенка и пригласила нас к себе в комнату, чтобы высушить вещи. Мы втроём медленно поднялись по деревянной лестнице, с которой осыпалась старенькая белая краска. Девушка с лёгкостью нажала на ручку небесно— голубой дверцы и из неизвестности открылась великолепная мансардная зала.

Стены цвета аспарагуса были расписаны множеством рисунком, большинство из которых представляли тонкие ветви остролиста, а также листья папоротника и тысячелистника. Без цветов тоже не обошлось — в каждом уголке блестели то сиреневый клевер, то алая роза. Я не смог вымолвить ни слова в первые секунды нахождения в той обители — помимо всего выше, в данном помещении чувствовался особенный аромат, который я и близко не могу описать. Хрустящие страницы старых книг, молчание беспечного августа, чудесные девичьи духи и цвет молодых яблонь слились воедино. Я был околдован этой комнатой, словно счастливым сном.

— Попробуем высушить их феном. — нарушила тишину Элли. Она стала один за другим выдвигать ящики из комода и совершенно невозмутимо искала прибор, а я тем временем стоял и медленно оглядывал пространство, почти открыв рот.

— Всё в порядке? — спросила Элли, обернувшись на меня и заметив то, что я пребываю в совершенном очаровании.
— Здесь такая невероятная аура... — медленно произнёс я.

Элли улыбнулась, но продолжила поиски. Тогда, в лучах обеденного солнца, я впервые сумел разглядеть её лицо. Свет проникал через волосы, делая их огненно— рыжими, огибал вострый носик с маленькой горбинкой, блеском отражался в зеленых миндалевидных глазах и разбрасывал по едва розовеющим щекам целые скопления веснушек. Элли продолжала перебирать разные предметы и осторожно двигать ящиками.

Я увидел скрипку, висящую на стене в большом кожаном чехле.
— Вы умеете играть? — спросил я, указав глазами в ту сторону.
— По— твоему человек, который никак не связан с музыкой, может назвать лошадь Терцией? — рассмеялась Элли, отвлеклась от фена и с лёгкостью бабочки сняла со стены инструмент. Она вытащила из футляра скрипку, ловко подхватила смычок, встала в нужное положение и сыграла какую-то красивую мелодию.

Я захлопал в ладоши. Девушка отложила скрипку и продолжила искать фен.
— Ты бы... — начала она, запнувшись. — Вы бы не радовались заранее. Вдруг я не отыщу фен? Тогда мне придётся надеть на Вас картофельный мешок.
Я поморщился.
— А как же иначе? — спросила девушка. — Совсем скоро мне нужно уезжать к озёрам вместе с матушкой. Нас там ждёт компания.
— В таком случае, я могу пожертвовать собственной опрятностью и добраться домой в обыкновенном мешке. — снисходительно отозвался я, бережно укачивая на руках Вольфа.
— Какое же гордое и звучное имя Вы дали этому маленькому комочку... — отвлеклась девушка.
— Погодите еще, вырастет!
— Цените каждый миг, пока он маленький. — твёрдо сказала Элли. — Они такие смешные и чудесные!

— Можете звать меня на «ты». – сказал я.

— В таком случае, ты тоже. – усмехнулась девушка.

Фен всё же был найден, и мы сумели высушить добрую часть моих вещей. Мне оставалось только одеться, вернуться к месту проишествия, забрать велосипед и художественные принадлежности и затем направиться домой. Я от души поблагодарил Элли за помощь и внимание, после чего мы оба разбрелись по своим делам.

Я посадил Вольфа в корзину и помчался на своем транспортном средстве через каменный мостик, рощу, в то время, ка необыкновенное, окрылённое чувство теплилось у меня в груди. И основывалось оно скорее даже не на моём спасении, а на помощи. Помощи, которую смогла оказать Элли. Тогда в юном и непорочном Вилсоне зажёгся огонёк — я сам не понимал, по какой причине он явился, но, раз тот приносил мне счастье, то наверное значит, что он полезен и хорош. Подумать только! Я получаю столько счастья от одного разговора с таким чудесным человеком, как она.

Глава 7.

Я вошёл. В доме стоял терпкий запах черёмухи. Глубоко вдохнув, я насладился ароматом и выпустил Вольфа на пол.
— Как прогулка? — спросила тётушка, ни о чем еще не подозревавшая. Я сел на стул, улыбнулся от собственной неуклюжести, встряхнул головой и как можно серьезнее сказал:
— Всё прошло замечательно. Я играл с щенком под дикими грушами.
— Вот оно что... — подозрительно улыбнулась тётя Сильвия и продолжила что-то вязать. — Я приготовила пасту. Она уже ждёт тебя, так что поспеши! Приятного аппетита.
— Спасибо! — отозвался я и пошёл трапезничать.

Красное закатное солнце проникало в мою спальню и отражалось на белых обоях с неведомыми узорами и холсте. Я сидел спиной к окну, тщательно купая мастихин в большой палитре и прилепляя им разноцветные пятна на полотно. Я решил посвятить свою будущую картину своему времяпрепровождению в Безмятежной долине, но что именно хотел писать, придумать не мог.

Вольф спал в корзинке, которую я устелил старым теплым одеялом. Чтобы он чувствовал себя комфортно, я положил рядом стеклянную бутылку с теплой водой. Говорят, маленькие щенки часто скучают по матери и не могут уснуть без ощущения теплоты.
Периодически щенок замысловато посапывал, прижимал уши или дёргал лапками. Это вызывало у меня умиление. Должно быть, малыш видит сны.

А какие сны видят щенки?
Я задумался об этом, а затем в голове родилась гениальная мысль: изобразить на холсте сны Вольфа.

Душа моя в миг озарилась радостью, которая, казалось, готова была вылиться через край. Я стал размахивать цветным мастихином, напевая себе под нос что-то ободряющее. Быть может, это дитя природы наблюдает сон, где оно движется по сочной майской траве, ступая на росу мягкими короткими лапками, и каждая букашка, каждый муравьишка для него значит нечто чудесное, нечто новое и волшебное? В детстве всё вокруг воспринимаешь совсем иначе. И ведь я так отчаянно бьюсь за то, чтобы сохранить в своем сердце хоть капельку, хоть кусочек этой славной поры...

Я вздохнул, отошёл от мольберта и окинул полотно взглядом. На этот раз моё сознание отказалось от самокритичности, что было, как минимум, удивительно... Внутри я ликовал, с жаром и любовью воспринимал всё вокруг, но пока по совершенно неизвестной причине.

Мне пришло в голову провести первую майскую ночь под звездным небом. Конечно, оповещать тетушку я не захотел — она бы тут же возразила и запретила мне спать на крылечном козырьке. В голове звучал её ответ: «Ты весь продрогнешь, а того хуже — кубарем свалишься вниз! »

С наступлением ночи, еще раз послушав свои желания и будучи уверенным в своем решении, я вытащил на плоский козырек(который, кстати, находился прямо под моим окном)две диванных подушки, матрац и шерстяное одеяло. Вольф тоже не желал оставаться в комнате, поэтому мне пришлось пойти на риск, взяв с собой еще и его корзину.
— Эка, какой хитрец! — произнес я, потрепав щенка за ухом. — Ну смотри!
Вольф поджал лапы и смирно свернулся калачиком в углу крыши навеса, у самой стены дома. Я любезно предложил ему внушительно толстую ветку, которая, судя по всему, когда-то сломалась и упала на козырек. Кутенок с жадностью и удовольствием принялся грызть древесину, после чего я со спокойной душой перевернулся на спину, сунул руки под голову, сладко вздохнул и закрыл глаза.

На свежем воздухе сон ощущался совершенно иначе, однако вдоволь им насладиться мне было не суждено. Уже глубокой ночью я услышал шум и шорох подле забора, Вольф тут же проснулся, встрепенулся, заскулил и даже попытался рычать. «Ряф— ряф! » — выдал он, вытягивая шею и оглядываясь по сторонам. «Ряф! »
Я приподнялся и протер глаза. В полной темноте, по тропке, что слабо освещалась блеском синей луны, двигался желтый огонёчек, который больше походил на керосиновую лампу.

— Кто здесь? — воскликнул я, глядя на него.
Огонёчек дёрнулся, почти было метнулся куда-то, но всё же подошел к забору.
— Вижу, ты питаешь страсть к необычным местам. — тихо и смиренно произнес знакомый голос. Я пригляделся: внизу стояла Элли, замотанная в какой-то огромный платок и похожая оттого на большую бабочку.

Я тут же успокоился и любопытство охватило меня:
— Что ты делаешь здесь в такой поздний час?

Элли отодвинула одну из досок и ловко пролезла в сад.
— Мне не спится. — отмахнулась она.
— Ваша усадьба довольно далеко от нашего холма. — задумчиво ответил я.
Девушка лишь загадочно улыбнулась.

— Нас разделяет пара добрых метров, поэтому я тебя плохо слышу. Может, мне попробовать спуститься по сосне?

Возле дома, на расстоянии вытянутой руки от козырька, действительно стояла гордая старая сосна с крепким стволом. И я не раз видел, как Росси взбирался на неё, когда помогал тетушке с ремонтом кровли.

— Вилсон, я совсем не врач. Вдруг ты вновь упадёшь и получишь вывих или перелом? Что тогда? — взволнованно залепетала Элли, но было поздно. Я уже ступал на ветки, обхватив одной рукой ствол древа, а другой прижав к себе щенка. Моя соседка была готова зажмурить глаза, но, к её удивлению, добрались мы совершенно благополучно.

— Видишь!
— Какие милые у вас кролики. — произнесла девушка, рассматривая клетку у забора.

Я опустил Вольфа, очень осторожно открыл дверцу загона и протянул в руки Элли одного пушистого рыжего крольчонка. Она стала ласково поглаживать малыша.

— Не хочешь прогуляться к ручью, раз уж ты теперь здесь?

Я кивнул.

Мы очень тихо выбрались из сада через калитку, что была ближе к лесу, пошли сквозь дубовые стволы к большому холму. Между двух ракит прослеживалась утоптанная тропка. Элли бережно взяла меня за локоть. Мы стали спускаться — сначала по пригорку в лес, а потом я увидел выкопанные ступени. Пройдя еще немного мы наконец оказались в заветном месте — на роднике.

— Сюда. — сказала Элли и указала на большой гладкий камень. Мы приземлились.

— Послушай... — Элли осторожно поставила керосиновую лампу на землю. — Только журчание, только шепот ветра...

Я нечаянно зацепился взглядом за её блеск в больших зеленых глазах, улыбающихся и сияющих. От неё веял цветочный запах, и, казалось, во всем этом образе смешались смиренные удары по клавишам, хрустальные звёзды и детские розовые бантики. Я замер.

Никогда прежде мне не приходилось чувствовать подобного.

Элли положила ладонь на сырую траву. Я вгляделся в бледную розоватую кожу, худые длинные пальцы и два незамысловатых позолоченных колечка.

— Ты знаешь, что такое «хокку»? — полушепотом произнесла девушка.
Я завертел головой.
— Это жанр японской поэзии. В основе хокку чаще всего лежит любование чем-нибудь: цветами, луной и так далее. В конце каждого хокку стоит многоточие.

Элли по— удобнее уселась, посадила Вольфа на свои колени, поправила венок и чарующе прошептала:
— Утренний туман
уходит тихонько туда,
куда ему надо...

— Я знаю на эту тему сонет Шекспира.
Элли с любопытством вскинула брови.

Я покашлял, поднял голову:
— Пылающую голову рассвет
Приподымает с ложа своего,
И все земное шлет ему привет,
Лучистое встречая божество.
Когда в расцвете сил, в полдневный час,
Светило смотрит с высоты крутой, —
С каким восторгом миллионы глаз
Следят за колесницей золотой!..

— Рассвет уже так скоро!
— Жемчужины росы
Спадут на землю... — подхватил я, медленно поднимаясь.
— А вы не спите! Впрочем, как и я.

— Великолепный дуэт. – воскликнул я.

Элли улыбнулась — довольно, смущённо, будто маленький ребёнок, которого хвалят. Я, следуя всем манерам, попросил у девушки фонарь, помог ей накинуть платок и мы отправились назад.

Глава 8.

Утро выдалось добрым. Я был вне себя от радости, когда только открыл глаза — моя первая мысль была о том, что ночью я видел Элли, чудесную Элли и это был совсем не сон! Я закружился по комнате, окрылённый своими сладкими грёзами. Моё счастье смогло перекрыть даже то, какое я обыкновенно испытывал в Безмятежной долине. А само счастье — это уже успех, уже бабочка, сидящая на ладони.

Вольф остался в корзинке. Я решил не будить его в такую рань – малыш и так достаточно устал за ночь. Я написал тётушке записку, где попросил покормить питомца и сообщил о своём уходе на некоторое время.

Сегодняшнее утро ощущалось по— другому. Мой дух авантюризма куда-то улетучился, а на его место пришло неукротимое желание поскорее увидеть Элли. Я выбежал в сад, даже не позавтракав, глубоко вдохнул, и моя улыбка растеклась в упоении.

Вчера тетушка развесила для сушки постельное бельё на тугом канате, протянутом от беседки до крепкой старой яблони. От простыней и наволочек вкусно пахло свежестью и ванильным порошком. Я прошёлся мимо, с удовольствием вдыхая аромат, который, как позже выяснится, останется в моей памяти навсегда.

— Вил? — услышал я голос тёти из окна. — Ночью я слышала какой-то шум, будто по лестнице поднимался человек.
— Мне немного не спалось, и я ходил на кухню, чтобы попить воды. — с хитростью ответил я.

Тётушка загадочно улыбнулась. «Она знает. » — подумал я. — «Она всё знает. »

Мои ноги неустанно закрутили педали велосипеда.
Еще неокрепшие сосновые стволы подчинялись порывам утреннего ветра, заливались трелями птицы, солнце щедро омывало долину. Я беззаботно проехал по мостику, остановившись взглядом на водных бликах, свернул по тропе в заросли орешников. Лиловым цветом раскидывался цветущий миндаль. Я с нежностью и осторожностью сорвал несколько веток.

Моя душа трепетала. Я был удивлен собственным поступкам, но настолько счастлив, что отбрасывал все сомнения прочь. Со скрипом велосипед подкатил к воротам. Я робко постучался.

Дверь со скрипом отворилась:

Элли стояла в ситцевом пальтишке, наспех накинутом, по её плечам спускались волны каштановых волос, еще влажных после утреннего душа и оттого тёмных.

— Ох, а ты ранняя пташка, Вилсон! Прошу прощения, я в таком виде. — смутилась она, невольно улыбнувшись. — Мои вчерашние ночные странствия обернулись сбитым режимом сна.
— Всё в порядке. Кстати, я тут кое— что принес... — ответил я и аккуратно протянул девушке цветы миндаля.

Её глаза широко распахнулись, руки вздрогнули. На лице появилась невольная улыбка.
— Это мне? — шёпотом спросила она, не поднимая глаз.
— Да. — ответил я как можно увереннее.
— Это так мило с твоей стороны, Вилсон... Спасибо! Проходи же. Чего мы стоим здесь?... Выпьем чаю. Хочешь?
— Честно говоря, не откажусь. — доброжелательно отозвался я. Элли пошла к дому. Я сделал дрожащий вдох и направился вслед.
В углу у забора, меж двух раскидистых грушевых деревьев Элл натянула несколько верёвок и бережно развесила там белоснежное постельное бельё, пахнущее душистым земляничным мылом. На ветвях сидели и чирикали скворцы, очевидно, недавно прилетевшие и подыскивающие себе укромный домишко.

— Голоден ли ты, друг? — сказала Элли с такой нежностью и гладкостью, что я даже встрепенулся. — Я недавно приготовила чудесную овсянку.

Она подняла с земли пустую корзину от белья, прижала её к своему ситцевому сарафану и с задором вскинула голову.

— Право, боюсь тебя обидеть, но я уже позавтракал омлетом.
— Может быть, чаю?

Я вежливо кивнул.

Подруга гостеприимно провела меня домой, а затем усадила за стол с накрахмаленной скатертью, наполнила стеклянную вазу холодной водой и поставила туда ветви, которые сразу живописно рассыпались. Затем осторожной лёгкой рукой она поставила желтый чайник на плиту, зажгла конфорку и вытащила из ящика чайный сервиз.
— Это мой любимый, из Чехии. — рассказывала Элли, пока расставляла по столу посуду. — Бабушка не разрешает часто доставать этот набор, но сегодня её нет дома, а у нас есть повод для красивого чаепития.

Я молча улыбался и кивал. Вскоре в расписанные узорам чашки полилась заварка. Наконец, Элли закончила приготовления, выставила на стол свежеиспечённое печенье и села напротив.

Я не решался начать трапезу по той причине, что с любопытством разглядывал подругу. Быть может, не была её наружность из тех, что знакома глазу, однако из-за этого девушка и производила большее впечатление. О да, я мог с уверенностью сказать, что Элли самая очаровательная девица из всех, что встречались мне! Светило поцеловало её — на щеках дрожали скопища веснушек, более того — я заметил эти крапинки кое-где на запястьях и шее; каштановые волосы изящно ниспадали на зеленое платье, струились по плечам, зеленые глаза — большие, детские, иногда оставляли на мне поспешный взор.

— Представь себе! –вдруг увлечённо воскликнула она. — Вчера я искала на чердаке клубки ниток для бабушки, а нашла нечто гораздо лучшее — настоящий старый граммофон. И ведь работает! На полках того же чердака я смогла отыскать и джазовые пластинки... Хочешь послушать? Моя бабушка большая поклонница этого жанра!
— Конечно хочу.

Элли котёнком юркнула на лестницу и почти сразу же вернулась обратно, уже с большой стопкой винила в руках.

— Что тебе нравится: Фрэнк Синатра, Луи Армстронг, Элла Фицджеральд, Рэй Чарльз? Тут огромный выбор. Есть еще и классика!
— Доверюсь твоему вкусу. — благородно ответил я.

Элли весело и игриво сделала реверанс, закружилась по комнате и с лёгкостью поставила пластинку в проигрыватель.

Я потянул душистый травяной чай из фарфоровой посуды, невольно улыбнулся и просто молча наблюдал за тем, как изящно перебирала она пальцами прозрачные занавески, распахивала деревянное белое окошко, высовывала туда нос и закрывала глаза. Несколько секунд происходило всё это действо, но я утопал в нём, как в детских грёзах и мечтаниях.

Я допил чай, робко поднялся со стула, хотел уже было кланяться и выходить из столовой, но Элли с порывом какой-то доброты и умиления схватила меня за обе руки, потянула к себе и стала осторожно наклонять из стороны в сторону под ритм вальса, тихо доносящегося из граммофона.

Я тогда впервые почувствовал её парфюм: в меру сладкий аромат, цветочный, напоминающий местами пралине и пионы. Россыпь веснушек на розовых молодых щеках, блестящие зеленые глаза, вздёрнутый в меру носик, припухлые алые губы — день тот стал для меня началом не просто благоволения, а самой настоящей влюблённости, что казалась мне подснежником, пробивающимся сквозь холодную сырую землю.

Глава 9.

В тот же день после весёлого чаепития мы решили прогуляться до холмов, что называли здесь дальними. Они возвышались над всей местностью, поэтому мы могли оглядеть и петляющую реку, и сосновый бор у подножия, и песочные островки. Сначала я хотел поехать на велосипеде, но Элли сказала, что я устану подниматься по ухабистой тропе, поэтому лучше нам стоит вдвоём поехать на Терции.

— Ты уверена, что она не будет буйствовать? – обеспокоенно спросил я.

— Ей нужно было время, чтобы привыкнуть ко мне. С лошадями во всём нужно терпение. И тебе с Вольфом оно тоже понадобится.

Элли запрягла Терцию, вывела её за узду из конюшни, залезла наверх и позвала меня.

Я растерянно стал пытаться вскарабкаться на спину лошади, но от страха скатывался вниз. Девушка протянула мне руки. За пару секунд я оказался на Терции.

— Не будем ехать быстро. Хочется насладиться видами, не так ли? – улыбнулась Элли. – Держись за мои плечи, так ты не упадёшь. Не робей!

Я закивал и сделал всё так, как попросила Элли.

Дорога выдалась умиротворённой. Не спеша по небу плыли белые перистые облачка, тёплый ветерок обдувал своим весенним дыханием травинки и колоски. Меня не беспокоило ничего – я смирно укачивался под тихий топот копыт и соловьиные трели.

— Гляди, здесь есть “Дерево Блаженного Одиночества”. Я сама называю его так. Оно одно стоит на этом пригорке, но всё равно расцветает каждый год. – улыбнулась Элли. – Остановимся.

Моя спутница слезла с Терции, помогла спуститься мне, а затем подошла к дереву и крепко обняла его ствол. Я поначалу недоумевал, но затем мои губы сами расплылись в улыбке от увиденного.

— Я люблю его. Оно не одиноко, совсем! Как минимум, у него есть я.

— Одиночество не всегда плохо. – кивнул я.

Мы постелили на траву квадратный клетчатый плед и уселись под раскидистыми ветвями ивы. Терция медленно и сонно щипала траву, привязанная верёвочкой к стволу дерева и накрытая лиловым платком. Блестящий колокольчик с розовой лентой качался на её шее. Элли плела венок из ромашек — ловко и оттого завораживающе играя пальчиками. И я засмотрелся так, что будто оказался во сне — однако, вдруг девушка накинула на меня свое творение. Я невольно улыбнулся.
— Смешной! — прошептала Элли, бережно поправляя на мне венок. Её ручка вдруг нежно прикоснулась к моему лицу и заправила лепестки за ухо. Я затаил дыхание.

Уже не затихало во мне то, что я почувствовал — хотелось еще хоть на миг ощутить эту лёгкость.

В её волосах запуталась ниточка. Моя рука дрогнула и осторожно коснулась пряди.

Элли уставилась на меня вопросительным взглядом. Мои пальцы осторожно убрали нить.

Я не сдержался — сбилось мое дыхание, я осторожно положил ладонь под её руку, нагнулся и мои губы коснулись тёплой розовой кожи. Элли приоткрыла рот и еще в большем неведении сразила меня взглядом. Я в испуге вздрогнул и прошептал растерянно:
— Прости, я...
Весь мой дар речи в миг улетучился. Элли осторожно отдёрнула к себе свою руку и укуталась в платок. Я сидел молча, щеки мои рдели и пылали, руки в волнении сжимали друг друга. Моя подруга посидела так еще с минуту, а потом вдруг нагнулась ко мне — этот жест я принял за то, что она хочет мне что-то сказать шёпотом, поэтому повернул голову. Однако, вместо ожидаемого разговора я почувствовал лёгкое прикосновение к своей щеке, а затем горячие губы рывком прислонились к коже. Я вздрогнул.

— Завтра встретимся на каменном мостике в десять утра. — выпалила она, стараясь уйти от того, что произошло.
— Зачем же так рано? — удивился я.
— Мне нужно тебе кое— что сказать. — прошептала Элли.

Я поправил сумку на плече, глубоко вздохнул и обнял её на прощание. Взгляд Элли, которым она проводила меня, был так пронзителен и печален! О, нужно было видеть это! Однако, и я обратил внимание не сразу. Счастье трепетало во мне на протяжении всего пути до дома тётушки Жанны, я с лёгкостью крутил педали велосипеда и уж точно не хотел думать ни о чем плохом.

Глава 10.

Я полакомился вкусной домашней пиццей, а после что-то потянуло меня на чердак — столько нераскрытых тайн и загадок уже второй век хранило маленькое чахлое помещение над вторым этажом. Тётушка дала мне ключ, я подвинул к стене трухлявую лесенку и осторожно, крепко хватаясь за перекладины, полез наверх.

Сквозь маленькое окошко, стекло которого покрывал внушительный слой пыли, красные закатные лучи солнца проникали в помещение. По всем углам стояли корзины, коробки, ящики, наполненные неведомым домашним хламом, который давно отслужил свой срок, но по разным причинам не нарекался званием мусора.

Я подложил под себя картонку и сел на пол. В сером ящике, стоящем поверх всех остальных, лежали, кажется, альбомы с фотографиями. Они показалось мне интересными, поэтому я тут же открыл первый попавшийся.

На страницах блестели черно— белые фотографии моей тети, мамы, бабушки с ними. Я листал и листал альбом, мельком читая подписи, иногда останавливаясь и разглядывая кого-нибудь. Но одна из всех фотографий, находящаяся уже ближе к концу, поразила меня до глубины души.

Моя тётушка, совсем еще юная, стояла у Золотого озера (так его называли местные из-за обилия в нем рыб с золотистой чешуёй), а рядом с ней... Не поверите! Я четко видел в образе сидящей рядом девушки Элли! Такие же кудрявые тёмные волосы, такая же улыбка, такое же юное лицо с теми же чертами. Как такое может быть?

Стремглав, я помчался к тётушке. Мое любопытство снова взяло верх над внимательностью: я позабыл, что лестница старая и спускаться нужно очень осторожно. Без всяких раздумий мои ноги встали на перекладину, затем я совершенно спокойно и резво положил туда руку, а другой прижал к себе альбом. Лестница шатнулась, захрустела, заскрипела, и я полетел вниз.

На мои крики прибежала испуганная тётушка.

— Ты в порядке? — испуганно воскликнула она.
Я лежал на полу, потирая ушибленные колени.
— Мне повезло, что я упал не на голову, а на ноги... Совсем забылся. Вот я растяпа...

Вокруг меня лежали обломки бывшей лестницы, в воздухе летала пыль, похожая на опилки.

Тётушка помогла мне подняться. Из ранок стала просачиваться кровь, поэтому пришлось обработать их и обмотать бинтом.

— Куда же ты так спешил? — спросила тётя, открывая чемоданчик с лекарствами.
— Я так удивился, когда нашёл одну фотографию, что тут же решил о ней спросить.
— Ну показывай, раз уж добрался.

Я открыл альбом на нужной странице и указал пальцем на таинственную девушку.

— Так это ведь Бетти.
— Бетти? — переспросил я. — Впрочем, имя не даёт мне ничего. Моя новая знакомая на неё жутко похожа!
— Какая знакомая?
— Я рассказывал о ней, помнишь? Та самая Элли, которая помогла мне починить колесо. По совместительству она является хозяйкой лошадки, пугающей меня на протяжении двух первых ночей здесь.
— У них дом с тёмно— зелёной крышей?
Я быстро закивал.
— Я давно не общалась с Бетти, но знаю, что у неё есть дочь чуть младше тебя. Вполне возможно, что она похожа на мать.
— Ничего себе...
Тётушка хитро улыбнулась.
-точно! — воскликнула она. — Бетти почти двадцать лет назад переехала в Шотландию. Думаю, сейчас она привезла дочь к бабушке.
— В Шотландию? — переспросил я с грустным удивлением.
— Она тебе не говорила?

Элли действительно не говорила мне о том, что на самом деле живет в другой стране. Я никак не мог в это поверить — казалось, что она из моего городка или откуда-то поблизости, а может, вообще постоянно живет здесь, в Безмятежной Долине. Эта новость одновременно ошеломила и омрачила меня.

Как мы и договаривались, встреча должна была состояться на мостике у символичного Золотого озера в десять утра. Я пришёл немного ранее, поэтому просто присел на доски, свесив ноги и призадумался.

— Вил! — послышалось недалеко. Я обернулся и нехотя махнул рукой.
— Ты выглядишь поникшим. — заметила Элли, как только подошла ближе. Её взгляд тут же упал на мои обмотанные бинтами колени.
— Что случилось? Как ты так покалечился? — взволнованно воскликнула она, поглаживая бинты.
— Я упал с лестницы, когда доставал альбом с чердака.
Девушка с сочувствием закивала.
— Но печалит меня, Элли, вовсе не сломанная в щепки лестница и точно уж не мои колени. Меня печалит то, что я узнал из этого альбома.
Элли подвинулась ближе, внимательно слушая.
— Оказалось, что моя тётушка в юности дружила с твоей матерью. Я оттого и показал ей фото, ведь на нём твоя матушка точная копия тебя сейчас, и это меня удивило. Всё было бы прекрасно, но тётя обмолвилась, что она сейчас живёт в Шотландии, а в Долину вы приезжаете только проведать бабушку. Это правда?

Элли изменилась в лице. Оно стало печальным, сочувствующим, брови её вздрогнули, губы в волнении хватали воздух.
— Я хотела... хотела тебе сказать, но не знала, каким образом...
— Зачем же ты скрывала от меня?
— Вилсон, я просто не хотела, чтобы ты грустил...
— Я расстроился бы в любом случае, но было бы гораздо лучше услышать это от тебя самой, сразу же, когда мы стали друзьями.
— Ах, Вил! — Элли чуть не заплакала. Сначала я растерялся, но потом стал поглаживать её по спине и, наконец, прижал к своему плечу.

Ветер играл с её небесно— голубым бантом, подёргивал подол белого платья. Птицы продолжали петь, облака неутомимо неслись на юг, пчёлы жужжали возле цветущих вишен. Всё продолжалось, как и всегда, но чувствовал я себя в тот момент как-то по-особенному.

— Бабушка Патриция уедет с нами. Она повредила ногу, ей нужна операция и реабилитация. Мы не можем оставить её здесь. — предупредила Элли.
— А что же тогда будет с Терцией?
— Мы отдадим её Росси. Прошу, Вил, навещай её, если заглянешь сюда.
— Ты еще приедешь? — с трудом произнёс я.
— Я не знаю. Не знаю... Благодаря тебе мне еще больше полюбилась Безмятежная долина. Я представить боюсь, как буду её покидать. А ведь это произойдёт уже завтра... Прости меня! Прости! Мне нужно бежать собирать вещи.
— Я обязательно должен попрощаться с тобой. — твёрдо ответил я.
— Конечно, Вилсон! Приходи к восьми утра. В девять мы уже должны быть на вокзале. Пожалуйста, не опоздай!
— Обещаю, что буду вовремя. — кивнул я.

Мы попрощались спокойно и быстро, как прощались обыкновенно. Как я мог предугадать, что произойдёт утром?

Глава 11.

Я открыл глаза. Дождь громко и назойливо лупил по жестяной крыше. Взглянув мельком на часы, я обомлел: десять! Десять утра!

Отбросив все дела и ни о чем не предупреждая тетю, мои ноги помчались к дому Элли. По дороге я два раза поскользнулся и свалился на землю, разбил локти, замарался и весь промок до нитки...

На улице никого не было. Я перелез через забор. Меня ждало ужасное разочарование: дом был пуст, все двери заперты, шторы завешаны. В порыве гнева от собственной рассеянности я был готов упасть на каменную дорожку, но вдруг увидел ярко— красное ведро под крышей террасы. В нем плавал бледный кусочек бумаги. Я, запыхавшийся, вытащил его и пробежал глазами:

«Я не знаю, что произошло, Вилсон, но кажется, ты не придёшь до моего отъезда. Не вини себя. Погода, кажется, грустит, как и мы с тобой. Прошу, дорогой друг, пиши мне по адре... »

Дальше буквы были полностью размыты. Я не смог разобрать ни слова. Последняя ниточка, последнее связующее звено между ней и мной беспощадно растворилось на моих ладонях. То, что осталось, я бережно убрал в карман.

Я молчал. Из меня не вырывалось ни жалобных слёз, ни печального вздоха. Ноги сами зашагали к дому по скользкой земле, попутно пачкаясь о сырую траву.

— Вилсон! — тётушка всплеснула руками, столкнувшись со мной в прихожей. — Что с тобой случилось?
— Я опоздал. — сухо выпалил я, пряча за спину окровавленные ладони.
Тётушка не нашла в одночасье нужных слов. Я не стал дожидаться ни совета, ни сочувствия — мои слёзы скапливались в глазах и норовили вырваться наружу. Вольф, как ни в чем не бывало, крутил тонким хвостиком и облизывал мои руки.

В тот день в рот не лезло ни крошки. Погода совсем испортилась: вёдра в саду небрежно раскидал ветер, молодые почки дрожали под напором холодного ливня. Скоро я уеду — к счастью, скорее! Мне не придётся терзать душу видами черепицы твоего дома, не придётся с щемящей тоской пробегать мимо родника и закрывать глаза, дабы просто не вспоминать то огромное тёплое чувство, улетевшее от нас в один миг.

Я тут же засобирался. Ещё никогда с такой быстротой мне не хотелось покинуть Долину — не было для того причин. Тётушка, очевидно, беспокоилась: постоянно предлагала мне поесть или выпить чаю, но я всё отнекивался.

Мама приехала вскоре, ожидая увидеть меня по обыкновению радостного и свежего, однако этот случай стал исключением.

Уже не помню, как я сообщил о том, что беру с собой Вольфа; не помню, как собирал вещи. Помню лишь то, как сижу на переднем сидении, передо мною дорога и серое небо, мама прожигает меня обеспокоенным взглядом, а Вольф нервно пытается усесться в багажнике. По радио играет «Without You» Гарри Нильсона.

Здесь стены знакомые, но холодные, бетонные. Я предпочёл засесть в своей малюсенькой комнатке с бежевыми обоями, деревянной одноместной кроватью и складом коробок в углу. Мы собирались переезжать — как я уже говорил, это приходится делать часто из-за маминой работы.

Я не любил эту квартиру и домом называл её с трудом. Она неуютная, какая-то отторгающая и очень тёмная — ни с какой стороны солнце не заходит в окна. То местечко, где в ванной пахло нарциссами и ромашками, где на первом этаже стояла булочная прямо под окнами, мы давно покинули. Теперь я скучаю по нему.

Аромат духов Элли совсем скоро испарился с моей холщовой рубахи. Когда это случилось — а случилось оно незаметно и очень тихо, — я был в счастливом забытьи. Ближе к вечеру в моей душе заныла невыносимая тоска. Я хотел снова её почувствовать.

Моя рука испуганно потянулась к шкафу, открыла скрипучую дверцу, небрежно сорвала с вешалки одеяние, в котором я находился вчерашним вечером. В голове крутилось одно: «Лишь бы я смог это вновь ощутить! »

Ничего! Совсем ничего!

Я поднёс нос к воротнику, к рукавам — всё тщетно. На секунду мне даже показалось, что я готов зареветь от обиды, будто маленький ребёнок. Насупившись и собрав волю в кулак, я повесил рубашку назад.

Запах растаял также быстро, как и весь её образ, как худые бледные руки и каштановые волнистые локоны.

По красной черепице беспощадно барабанил дождь. Он совсем не жалел меня, а скорее наоборот — надеялся своей шумной и холодной стеной прибить мою душу к земле еще сильнее.

Я прикоснулся рукой к щеке. Её поцелуй — жадный, горячий, но притом чрезвычайно робкий — растворился, как и аромат парфюма.

В комнату постучала мама. Я открыл дверь.
— Я нашла подходящий вариант — светлую двухкомнатную квартирку в Виареджо. Это в провинции Лукка. Мы двинемся туда через неделю.
— Это же другой город... Далеко отсюда.
— Море будет в шаговой доступности, золотце. — улыбнулась мама.

Я кивнул и попытался улыбнуться в ответ, чтобы не расстраивать её.

— Тебе стоит купить ошейник и поводок для Вольфа, сделать ему все необходимые прививки, присмотреть еду. Теперь твоя жизнь кардинально меняется — он почти как дитя.

Взяв волю в кулак, я направился в зоомагазин. Мое настроение может быть любым, но малыш Вольф никуда не делся и, раз уж я взял ответственность, то должен исполнять обязанности хозяина.

Погода не становилась лучше. Через полчаса я вернулся с новым ошейником, поводком, лежанкой и пакетом корма. В моем кармане по— прежнему лежал рваный кусочек бумаги, уже совершенно нечитабельный. Только там оставалась маленькая частичка Элли — в этом аккуратном почерке, который размыла вода.

III

Глава 12.

Наш белый Citroen колесил по длинному шоссе. Вольф смирно посапывал, уложив лохматую голову и передние лапы на мои колени. Мама сидела в своих любимых круглых очках с ярко— желтыми линзами и обеими руками держала руль. «Viareggio» — было написано большими буквами на указателе.

Наша новая квартира находилась в терракотовом трехэтажном доме из белого камня, с большими красными ставнями, с занятной кованой лестницей, которая вилась у стены, подобно плющу. Из окон здания лились каскады цветущей ароматной герани. Как только я ступил на вымощенный тротуар, в меня ударил запах порошка, кипарисов и цветов, показавшийся безгранично знакомым. Со второго этажа — а именно из приоткрытой деревянной дверцы, выводящей на балкон, звучало фортепиано. В тот миг я вдруг влюбился в свой новый дом. Удивительно и скоропостижно.

Вольф первым поднялся до нашей двери, а я с мамой несколько раз поднимался и спускался по лестнице, доставая из фургона все чемоданы и коробки. Комната с молочными стенами была отдана мне под владение, и я тут же пожелал как-нибудь миловидно расставить хоть парочку горшочков с цветами, поместить в угол свой любимый торшер и покрыть матрац на белой деревянной кровати клетчатым ореховым пледом. Вольф не привык жить в квартире, но я искренне надеялся, что вскоре он ко всему сумеет приспособится

Первые дни после переезда давались мне непросто, но я старался поскорее привыкнуть к новой обстановке.

Под нашими окнами располагался ресторан Dolcecuore, откуда всегда пахло специями, сыром и выпечкой. Я был счастлив вновь оказаться этажом выше над притягательным местом — душа моя любила наблюдать в сиесту[4] из окон за людьми, их наружностью и повадками.

В новой квартире приятно пахло порошком и свежим деревом. С улицы доносился шум моря. Оно здесь было совсем близко — спуск за поворотом вел на Набережную. Мне полюбилось выгуливать там Вольфа по утрам и вечерам — после сиесты. И я бы был бескрайне счастлив, но воспоминания об Элли приходили ко мне каждый час. Где же она? Что с ней? Что она подумает о моём молчании? Встретимся ли мы вновь?

Вечерами я выходил на балкон. Наш дом стоял на возвышенности, поэтому я мог видеть большую часть города с его красными крышами. Я смотрел в закатное летнее небо, закрывал глаза и просил у небес, чтобы они послали Элли сигнал о том, что я скучаю по ней
Мама приходила поздно. Тем не менее, я и Вольф всегда с нетерпением ждали её прихода. Я даже успевал тренировать свои кулинарные способности, чтобы всех удивить.

«Я гуляю по побережью в бермудах и хлопковой рубашке фисташкового цвета. Закаты здесь неописуемые. Ветер щекочет лицо. Вдали тихо— тихо шипят волны, звучно шумят бары и рестораны, расположенные вдоль по побережью. Как бы я хотел оказаться здесь с тобой, Элли. Я бы хотел слышать здесь твой заливистый смех; хотел бы, чтобы ты хулиганила и брызгала в меня морской водой, пока я отвлёкся, чтобы танцевала под живые оркестры и украдкой глядела на меня…»

Глава 13.

Я распахнул дверь автомобиля. Мои ботинки осторожно приземлились на сырую землю. Заскрипела калитка, а из-за неё показалась тётушка Сильвия, встречающая нас в своем нарядном желтом сарафанчике и красных туфельках.

— Наконец, приехали! Пойдёмте скорее, обед уже на столе!

И снова я здесь — в Долине. Мы приехали отпраздновать начало лета — каждый год Риччи собирались именно здесь. Помимо нас с мамой, в гости приехал мой дядя Алонзо. К сожалению, путь от его города до Долины был очень далёк, поэтому его жена — синьора Марта — и их маленький сын Амадео остались дома.

Я прошёлся по саду. Всё налилось цветом — апельсины, сливы, яблони, ровно посаженные близ дорожек миндальные кусты... Таким приятным ароматом благоухал ладанник и олеандр! Вокруг них кружили мохнатые шмели и разноцветные бабочки... Бабочки!

Меня окликнули из дому. Пришлось возвращаться. Я с волнением уселся за уставленный множеством блюд стол, стараясь отгонять любые мысли о милой, прекрасной Элли, которой я не видывал уж почти год. В мою голову закрадывалась дума о том, что, быть может, и семья Макбет сегодня здесь... Однако же я старался не верить в это полностью, ибо всякая такого рода вера есть риск остаться разочарованным.

Сквозь звон хрустальных бокалов и тарелок мой слух различил крайне знакомый звук. Я тут же встрепенулся. Вольф навострил уши и стал рычать: медленно и осторожно.

Из открытого окна донёсся стук копыт.

— Вольф! — закричал я. Щенок залился лаем и вылетел на крыльцо. Я стремглав побежал следом в одной летней рубахе, не накинув ни куртки, ни свитера. Всё происходило за считанные секунды...

Белокурая Терция мчалась прямо ко мне. Я не поверил глазам: сзади лошади бежала Элли, одетая в длинное синее вискозное платье, бурое пальтишко и желтый берет. На её лице дрожало ошеломление.

— Элли! — на выдохе воскликнул я и набросился на неё с объятиями. — Я не могу поверить, что вижу тебя вновь!

Я почувствовал, как её теплые руки обвивают мою талию, и как она жмётся к моему плечу.

— Я так скучал, так хотел увидеть тебя! Знала бы ты, Элли! — продолжил я, отпустив её и взглянув в её испуганные глаза. – Этот месяц, казалось, тянулся целый год!
— Право, ты не писал мне писем, и я уже думала, что нашей дружбе не бывать. — робко прошептала она.
— Записку, которую ты оставила в заборной щелке перед отъездом, подхватил ветер и уронил её в садовое ведро. Увы, весь текст с адресом размыла вода.

— О, Вилсон! — с чувством повторяла она, бережно пытаясь ухватиться за мой локоть. – Какой ты растяпа!

Я прижался головой к её макушке. От вьющихся мягких волос пахло персиками и большой сиреневый кардиган невзначай терся о мои руки.

А дальше последовало какое-то ощущение счастья, такого детского и безграничному, что никаким пером не удаётся мне вывести здесь хоть пару слов о нём. Быть может, душа моя отчаянно пытается скрыть самое сокровенное, что не желает выдавать ни капли. Мы долго ходили молча по лесу, мимо молодой сочной травы, переполненных озёр и полянок, сплошь заросших цветами. Столько всего я хотел ей сказать, но в те минуты будто бы потерял дар речи. Мои глаза смотрели на её лицо, усыпанное веснушками, на её кофейного цвета кудри, белое хлопковое платье — словно кукольное — и на маленькие ниточки, обвязанные вокруг запястья. Вокруг розовым цветом распускались дикие яблони, жужжали пчёлы, слышался звон ручья… И, представьте себе, в Безмятежную Долину девушка вернётся летом на два месяца – до самого августа!

— Вечером на поляне Солнца устраивают танцы! — вдруг воскликнула Элли, между тем прерывая весь монолог. — Не хочешь составить мне компанию?
— С радостью! — закивал я.
— Я буду красива —в самом прелестном платьице с оборками и рюшами и чудных низких туфельках. Но тогда нам придётся ненадолго расстаться, чтобы переодеться и навести марафет.
— Ты всегда самая красивая, Элли! — сказал я, но моя подруга уже быстро и невозмутимо шла в сторону дороги.

Глава 14.

Я тщательно подготовился к танцу — нагладил и накрахмалил белую рубашку, отпарил утюжком черные вельветовые брюки, уложил волосы и даже решил использовать свои любимые духи — мама привезла мне из Парижа небольшой флакончик «Guerlain», и я так дорожил каждым его миллилитром, что использовал парфюм довольно редко. Пришлось долго раздумывать, стоит ли тратить туалетную воду на простое мероприятие, однако ответ пришёл сам собой — Элли впервые танцует со мной. Значит, это особый случай.

Весь при параде и с одухотворенным лицом, я выбежал на улицу. Моя подруга уже стояла в саду, и, как обещала, надела своё нарядное платье молочного благородного цвета, пропускающее сквозь рукава лучи вечернего солнца. По девичьим плечам струились каштановые кудри, и на голове красовался венок из ромашек. Она замахала рукой.

До поляны мы добрались довольно быстро, миновав каменный мост, золотые озёра и ферму Росси. За холмом показалось ограждённое белым заборчиком пространство, над которым были развешаны треугольные разноцветные флажки и желтые лампочки. Посреди участка стояло двухэтажное здание.
— Что это? — поинтересовался я, указывая взглядом на одинокий дом.
— Очень давно в этом доме жила большая семья Кавалли. Когда их дети выросли и покинули родную обитель, хозяева к старости захотели переехать к морю. Один из их сыновей открыл свою кондитерскую, поэтому с лёгкостью оплатил новое жилище, а это было решено передать Долине и близлежащим деревенькам. Теперь здесь проходят ярмарки и праздники.
— Звучит, как легенда!
— Брось, Вил! Никакой мистики. Могу рассказать тебе настоящие легенды Долины, но тогда придётся пощекотать нервишки.
— Элли Макбет, Вы позволяете себе брать меня, Вилсона Риччи на слабо? — извернулся я.
Девушка с хитростью сверкнула зубками и подмигнула мне. Моя душа растаяла — чувства прекраснее мне испытывать еще не доводилось.

Мы вошли на территорию. По всему участку стояло множество людей, а из старых окон каменного дома доносились изящные вальсы Шульмана. Поднявшись и пройдя в залу, мы присели на скамью у стены. Я стал с любопытством наблюдать за происходящим. Мне удалось распознать, что у всех на ногах чёрные туфли, и я случайным образом поддержал эту традицию.

— Здесь обычно танцуют бранль, англез и немецкий вальс. — прошептала Элли, наклонившись в мою сторону.
— Не люблю танцевать англез... — робко произнёс я. Элли подняла брови и улыбнулась.
— Я тоже не люблю англез. Мне казалось, он нравится всем, кроме меня.
— А вот бранль!..
— Да! — подхватила Элли. — Бранль это моя страсть!
-тогда предлагаю во время англеза устроить побег на улицу. — ответил я с долей лукавства.
— По рукам!

Элли протянула мне свою ладошку, и я нежно пожал её, задержавшись на несколько секунд. Она иногда не могла сдерживать свои детские задор и ребячество, но я видел в этом прелесть, благодаря которой знакомился с настоящей Элли, какой она была в детстве.

— Обыкновенно, в конце праздника ставят какой-нибудь хорошенький джаз и блюз.
— Значит, нам придётся вернуться после побега.

Сперва мы кружились в менуэтах и контрдансах, затем с задором оттанцевали вальс. Когда пришло время для англеза, я взял Элли под локоть и мы вдвоём осторожно прошли вдоль стены к крыльцу. Уже темнело — солнце закатилось за горизонт. Туман лёг на Долину с сумерками.

Моя спутница встала, облокотившись на белые деревянные балясы, и посмотрела мне прямо в глаза.
— Хороший вечер. — выдал я, немного растерявшись.
— Кто бы мог представить, что спустя год мы снова встретимся, и к тому же будем вместе стоять тут во время англеза? — усмехнулась Элли.
— Никто не мог.

Качели на холме раскачивались от ветра. На небе сгущались синие тучи, и похоже что, нас ждала гроза. Элли не смогла долго гулять в саду — её плечи совсем замёрзли в шифоновом платьице. Я героически отдал девушке свой пиджак, но позже сам согласился поскорее войти внутрь. Было принято решение вернуться домой до начала дождя.

Мы вышли за изгородь. Элли осторожно сняла свою обувь и стала блаженно ступать босиком по влажной от тумана траве. Я шел рядом, придерживая одной рукой её локоть, а другой держа соломенную шляпку с розовым бантом. Когда мы прошли уже внушительное расстояние от поляны, то на меня вдруг нагрянула какая-то неведомая сила: я стал в мгновение предельно откровенен и честен. Волна пылкости захлестнула весь здравый смысл.

— Элли... — выдохнул я негромко. Моя спутница подняла голову и остановилась.
— Что стряслось?
— Я устал держать в себе эти душевные терзания, устал бороться и сражаться со своим чувством... — продолжал я, медленно шагая в её сторону и незаметно касаясь розовеющей ладони.
Элли не спускала с меня глаз. Я подходил всё ближе и ближе, пока мои губы не оказались прямо у тёплого личика и не почувствовали её быстрое взволнованное дыхание.
— Какой великолепный у тебя парфюм... — прошептал я и хотел было поцеловать Элли в щёку, но девушка отшатнулась.

В небе сверкнула молния.

— Зачем ты это, Вил? — спросила она дрожащим голосом.
Меня охватил испуг. Кажется, моя открытость всё испортила. Бедная Элли! Я смотрел в её грустные глаза и не мог вымолвить ни слова.
С неба медленно закапал дождь.
— Нужно поторопиться, иначе мы промокнем до нитки. Пойдём скорее. — строго сказала девушка, ухватившись за мое запястье. Гром гремел прямо над нами.

Дом Элли находился ближе моего —если идти напрямую, сквозь рощу. Моя спутница повернула туда.
— Переждешь грозу у меня. Иначе промокнешь до нитки и простудишься.
Я молчал. Мне было досадно от того, что произошло. Мы остановились.

— Ну что ты? — спросила Элли и вдруг рывком поцеловала меня в лоб, а затем потрепала по голове. — Пойдем же! Говорю — простудишься!
— Ради тебя я могу и простудиться. — вырвалось у меня.

О, как же возрадовалась моя душа! Неужели я нравлюсь Элли? Так нежно и воодушевлённо я себя еще не чувствовал. Похоже, счастье настолько охватило весь мой дух, что я не заметил, как поскользнулся и шлепнулся прямо в холодный горный ручей.

— Вилсон, ты такой растяпа! Мне снова придётся дать тебе одежду. Как у тебя так выходит? — засмеялась Элли. Я встал и понял, что весь намок.

Элли быстро завела меня в прихожую. Здесь всё также, как и год назад — белое деревянное окошко, замысловатая вешалка, зеркальце, хрустальная ваза, и всё тот же запах цветов и свежести.

Девушка принесла с кухни стопку бумажных салфеток и принялась старательно вытирать мои намокшие волосы, брюки и пиджак. Я почувствовал её теплое дыхание возле шеи и замер. Она несколько раз моргнула, прежде чем наконец взглянула на меня — и наши губы с нежностью прикоснулись друг к другу.

Элли вскоре оторвалась, спрятала глаза и взяла меня за руку.
— Нужно напоить тебя чаем. — произнесла она, нарушив неловкую паузу. — Пойдем.

Мы поднялись к ней в комнату.

— Бабушка и мама сегодня до позднего времени в гостях у соседей. — произнесла Элли, усаживая меня на стул. — Сиди здесь, а я побегу на кухню. Укутайся в плед.

Я сделал всё по её указаниям и стал ждать. Вновь появилась возможность детально рассмотреть комнату девушки.

Я любовался её вьющимися от влаги волосами, мокрыми ресницами; тем, с какой внимательностью она перебирала одежду в шкафу.
— Вот тебе рубаха. Кажется, еще мой старший брат оставил её здесь. — объявила девушка, протягивая мне одежду.
— Спасибо! В долгу не останусь.
— Дождь почти кончился. С осторожностью иди домой — везде лужи и грязь.
— Жаль, что закончился.
— Почему? — усмехнулась Элли.
Я ничего не ответил.
— Что же, раз пора, то я пойду. До завтра, Элли!
— До завтра, Вил. Спасибо, что пошёл со мной на танцы.
— Всегда рад. Я зайду завтра, занесу рубашку.

Ликование охватило меня. Я выбежал на улицу, попутно надевая футболку, и закружился, танцуя в полном одиночестве веселый бранль. Элли, милая Элли, как же я тебя люблю!

Глава 15.

— Не очень вежливо, Вилли, было пропустить семейный праздник. — мама смотрела на меня с укором, когда я вошёл в дом.

— Прости меня. Я совсем забылся, когда встретил Элли. Такое бывает лишь однажды.

— Я понимаю и почти не сержусь, но, золотце, не теряй голову! – шёпотом продолжила мама. – Ты рискуешь попасться в ловушку. Впрочем, я поговорю с тобой утром. Ложись спать.

Я молча кивнул. Лунный свет проливался сквозь открытые окна и окутывал своим таинственным сиянием все стены primavera. В гостиной постукивали старые часы с маятником, едва слышно скрипела под моими шагами дубовая лестница. Сегодняшняя ночь такая же особенная, как и день. Безусловно, передо мной начало нового пути!

Войдя в комнату, я бросил взгляд на свой кожаный чемодан. Мне нужно остаться, непременно! Сколько всего мы успеем до августа? К тому же, наша чудесная история только начинается…

Луч солнца защекотал моё лицо. Почувствовав его свет и тепло, я тут же открыл глаза. С первого этажа слышалась «II cielo in una stanza»[5]. Тётушка обожает слушать эту пластинку. Значит, все уже завтракают!

Я накинул халат и побежал вниз по лестнице, попутно завязывая пояс.

— Доброе утро! – сказал дядюшка Алонзо, потрепав меня по голове. – Вчера всё хорошо прошло?

— Да. Простите, что покинул вашу компанию. Я будто сам не свой, когда вижу Элли.

— Не переживай, Вил. Я помню, как влюбился в Марту! Всё казалось таким неважным... Всё, кроме неё. Жаль, что им пришлось остаться дома.

Я улыбнулся. Тем временем тётушка раскладывала по тарелкам ciambella[6], а я помог ей разлить по стаканам молоко. Вольф игрался с тапком. Мама сидела за столом и листала свежую газету. Я твёрдо решил: нужно объявить о своём решении за завтраком:

— Я хотел бы остаться в primavera с июня до августа. Если вы, конечно, не против…

— Меня ты совсем не затруднишь, Вилли. Наоборот – дом под присмотром и вечера не такие скучные. Оставайся, раз хочешь! – сказала тётушка.

— Но разве мы зря переезжали в Виареджио? Там ведь морской воздух, пляжи! Сейчас самый сезон… — мама выглядела слегка возмущённой.

— Я хочу провести время с Элли.

Мама отвела меня в гостиную и усадила на диван.

— Подумай ещё раз! Мне не нравится, что ты так рьяно пытаешься угнаться за чувствами. И мне не хочется, чтобы тебе разбили сердце, чтобы ты потом жалел о своём решении и страдал. – обеспокоенно проговорила она. – Однако, боль первой любви часто неизбежна.

— Я не думаю, что Элли разобьёт мне сердце. – ответил я. Во мне и правда торжествовала уверенность о том, что это судьба. — Я обещаю, что не пожалею. И я буду приезжать к тебе, и вернусь в августе. Честно, мама!

Она несколько секунд смотрела мне в глаза и кивнула:

— Так и быть.

Я радостно обнял маму за шею. Целых два месяца в Долине!

Радостное волнение кувыркалось внутри. Сияя от счастья, я отправился к Элли. Я обещал вернуть рубашку утром, так что, думаю, девушка меня ждёт.

На знакомом белом заборе восседало несколько ласточек, а за ним шелестели раскидистые ивы. Я прошёлся по каменной тропе, заглянул за дверцу и несколько раз позвонил в звонок. На пороге дома тут же появилась Элли в ночном платье и с незамысловатым пучком на голове.

— Доброе утро, Вилсон! Что стоишь? Проходи же.

— Здравствуй. – улыбнулся я и поднялся в дом.

— Право, прости, что я в таком виде. Луна так настойчиво светила в окна, что я уснула лишь утром.

— Элли, ты выглядишь чудесно в любом обличии.

— Всё же я лучше завью кудри и переоденусь. Хочешь чаю?

— Не стоит, Элли. Я лишь хотел сказать, что останусь здесь на целое лето. – ответил я.

— Это большое счастье! – воскликнула Элли. – Мы столько всего успеем, Вилли!

— Ты согласна быть рядом со мной?

— Да, милый Вилсон. – девушка прикоснулась ладонью к моим тёмным волосам и робко поднялись уголки её губ. Я со всею нежностью, которая у меня была, поцеловал её запястье.

Глава 16.

Дивное это время – начало лета, смешавшее в себе трепет первых чувств, сладких бессонных ночей с ароматом кампсиса, герани и вкус ягодного морса. Я окрылён и до того влюблён, что даже забросил писать пейзажи.

С утра до вечера, если позволяет случай, я провожу время с Элли, гуляя по лесу, на мостике или в фруктовых садах. Если день дождливый, то мы по очереди ходим в гости то ко мне, то к ней и слушаем джаз на виниле. Однако, субботу и воскресенье мама забирает меня в Виареджио – она поставила такое условие по прошествии первой недели июня. Я не стал пререкаться – нужно иногда уделять время семье. Зато как радостно возвращаться в Безмятежную Долину и стучаться в дверь дома возлюбленной!

Я бодро спустился по лестнице, слегка замирая на тех участках, где на лицо попадали солнечные лучи. С кухни доносилась Mamma Maria[7] и запах завтрака.

— Доброе утро, тётушка! – весело воскликнул я и подошёл было к буфету, чтобы достать посуду и накрыть стол, но тётушка сказала:

— Не хочешь позавтракать у Элли? Я как раз испекла шарлотку. Думаю, она будет рада.

— Grazie! Тётушка, ты меня прямо балуешь. Конечно, я буду только рад.

— Ты стал таким счастливым.

Тётушка Сильвия протянула в мои руки корзину с горячим пирогом, обёрнутым в ткань, а после осторожно добавила:

-только будь осторожен.

Я закивал и убежал на улицу. Закрепив корзину на раме велосипеда, я закрутил педали.

Элли выбежала ко мне навстречу сразу, когда заприметила из окна мой силуэт, и с порога пригласила меня на чашку чая. Но вот, что меня удивило — девушка сказала, что хочет выпить его не на кухне. Я подумал, будто в большом саду на заднем дворе есть укромное местечко для чаепития в беседке или под деревьями, но когда мы подошли к одной из крепких сосен, я не увидел ни столика, ни покрывала на траве.
— Что ты собираешься устроить?
— Увидишь! — воскликнула Элли и вдруг стада взбираться по ступенькам, приколоченным сзади к стволу. Я поспешил вслед.
Вскоре я миновал дыру в деревянном квадратном основании и понял, что Элли повезло иметь настоящий дом на дереве. Это было небольшое строение из красного дуба, имеющее заборчик по периметру и четыре столба на углах, удерживающих крышу. Посередине располагался маленький стол, покрытый красной скатертью и табуреты.
— Осталось принести сюда чайник, посуду и пирог. Как тебе? — спросила Элли, ухватившись за перила и наслаждаясь порывом ветра. Я взялся за то, чтобы перетаскать из дома все нужные вещи. Вскоре две фарфоровые чашки, заварник и коробка были аккуратно доставлены наверх.

— Чем еще ты успеешь меня удивить? — улыбнулся я, когда мы уже сидели за столом.
— Я никому не показывала это место. Конечно, родители и бабушка знают о нем, но вот никто из моих друзей здесь еще не бывал. Оно для меня очень личное.
— Здесь замечательно. Кто это построил?
— Дедушка, когда он был еще жив. — вздохнула Элли. — Ты знаешь, у меня был очень веселый дедушка. Он всё для меня делал.
— К сожалению, я не застал своих бабушку и дедушку. Тебе повезло, что от них останется память в виде такого чудесного места.
— Да, Вилсон. Да. — Элли отхлебнула чай. — Не забудь передать тётушке, что пирог вышел очень bellisimo.
— Спасибо. Обязательно передам. – я отхлебнул чай. – Обожаю, когда ты разговариваешь на итальянском. Он выходит у тебя забавно.

Элли смущённо улыбнулась и опустила взгляд. Ветер запутывал каштановые волосы и раскидывал пряди по худым изящным плечам. Я не мог поверить, что покорил Элли – синьорина всегда была добра ко мне, однако я и представить не мог, что простое расположение перерастёт во что-то большее.

— Почему мы не виделись раньше? – спросил я. – Ведь мне приходилось каждое лето с самого малого возраста приезжать сюда на Пасху и Рождество. И твой дом я видел. Мне в детстве всегда казалось, что в этом доме с темно— зеленой крышей и белыми колоннами живет принцесса. — я с чувством взглянул Элли в глаза. – И, как я думаю, мои догадки оказались чистой правдой.

Её щёки слегка покраснели. Я не смог сдержать улыбку.

— Я приезжала сюда лишь до семи лет, а потом бабушка переезжала к нам в Сент— Андрус. – продолжила Элли, выдержав паузу. — Ей пришлось быть там до того, пока она не восстановилась от последствий серьёзной травмы. Но теперь её вновь беспокоит боль в ноге.

— А я до шести лет жил в Великобритании с отцом. В маленьком городке Уоркворт. Там был невероятный замок, который изображён в «Генрихе IV» Шекспира.

— Ой, я всё стеснялась спросить, почему у тебя английское имя и такое хорошее знание языка. – Элли отломила ещё один кусочек пирога.

— Мой отец англичанин. Так уж вышло, что они назвали меня Вилсоном. Однако, после развода родители решили, что моя фамилия теперь будет Риччи, по линии матери. Чаще тётушка и мама зовут меня Вилли – на итальянский манер. Мы вернулись сюда и жили сначала в Ареццо, потом в Сиене, а сейчас в Виареджо.

— Ты не общаешься с отцом?

— Нет. У него, кажется, новая семья. – я глубоко вздохнул.

— Прости.

— Всё в порядке.

Элли настроила радио и оно вывело нас на «lo ti daro di piu»[8]. Я шутливо стал покачиваться в такт. Элли положила руки мне на плечи. Я поднялся со стула и не опускал взгляда с зелёных глаз девушки. Она робко положила голову мне на грудь и засмеялась. Я закрыл глаза от счастья, волной захлестнувшего нас.

— Тебе, наверное, пора возвращаться домой. – произнесла девушка и поцеловала меня в висок. Я кивнул, пошёл к велосипеду и отправил девушке воздушный поцелуй на прощание.

Красное закатное солнце проливалось на верхушки деревьев, и в воздухе витал одурманивающий аромат сладких цветов. Я был не в силах совладать с собой — поистине невероятен день, когда ты впервые влюблен. Такое бывает лишь раз!

Взобравшись на холм, я уселся на качели, свисающие с ветви большого дерева, и громко запел:

— Io ti darò di più
Io ti darò di più
Di tutto quello che avrò da te
E anche se tu mi amerai
Come non hai amato mai
Io ti darò di più di più
Molto di più! [9]

Солнце село. Я пробирался к дому через оливковую рощу – дорога была просёлочной, но значительно укорачивала расстояние. В сумерках всюду мерещились шорохи и силуэты, а я потерял голову настолько, что мечтал о том, чтобы это оказалась Элли — внутри всё замирало при одной такой мысли.

Вдруг я услышал вдалеке шум мотора. Стоило отойти с тропы к дереву, чтобы водитель мотоцикла или мопеда не столкнулся со мной в темноте. Но, к моему удивлению, нарастающий гул резко оборвался звуком удара об что-то очень твёрдое. Неужели авария? Я насторожился и ускорил шаг.

Мне навстречу, прихрамывая, выбежала фигура с керосиновой лампой в руке. Вскоре я разглядел молодого человека высокого роста и худощавого телосложения, с длинными курчавыми волосами.

— Per favore, potete aiutarmi? [10]– повторял он испуганным голосом.

Я направился к нему. Оказалось, что молодого человека зовут Альберто. Его беда была в том, что он добирался до фермы Росси (как позднее выяснится, к отцу), в полной темноте на старом мопеде, не справился с управлением и со всей силы врезался в одну из сосен.

Альберто едва мог бежать. Похоже, он неудачно упал и повредил ногу. Я попытался вытащить из ямы транспортное средство, но оно застряло в корнях.

— Нужно пойти ко мне. Держись крепко.

Я подхватил Альберто под плечо и осторожно повёл его к дому.

— Тётушка! У нас пострадавший. – воскликнул я, ступив на порог.

Она тут же вышла в прихожую.

— Альберто? Какими судьбами? – вопросила она.

— Я приехал к отцу, на выходные. Врезался в дерево на мопеде.

— Ох! Ты в порядке?

— Он повредил ногу. – ответил я.

Тётушка достала из шкафа аптечку и вынул оттуда всё необходимое. Через пару минут нам удалось наложить шину.

Я было хотел помочь Альберто дойти до фермы, но небо затянулось клубами чёрных туч, кое-где вспыхивала молния, усиливался холодный ветер и собиралась гроза. Юноша выглядел раздосадованным.

— Вечером облака были удивительными, солнце грело во всю, а теперь? – мыслил я вслух.

— Горная местность, Вилли! – отозвалась тётушка. – Быть может, Альберто переночует здесь?

— Не стоит, я доберусь до дома.

— Это опасно! Тебе лучше остаться здесь.

— Я и так доставил Вам много хлопот.

— Всё в порядке. Как говорится, accade spesso quello che non ci si aspetta[11].

Я провёл гостя в свою комнату, находящуюся на втором этаже.

— Что это у тебя? – спросил Альберто, указывая на стопку книг.

— О, я очень люблю читать.

— У тебя есть «Божественная комедия»?

— Могу одолжить её тебе.

— Я буду очень признателен.

Я много узнал об Альберто. Он жил в Сиене и подрабатывал в ресторане поваром, так как обожал готовить. С того дня мы стали приятелями.

Глава 17.

В тот вечер я гостил у Элли. Сидя за своим столом, который уже превращался в мастерскую, она наполняла маленькие стеклянные баночки из— под лекарств душистыми травами и полевыми цветами.

— Эти я отвезу к подругам в Шотландию, а эту, — девушка протянула мне одну из баночек с веревочкой, — подарю тебе.
— Благодарю!

Внутри стекляшки лежало несколько лютиков и белых акаций.

— Почему именно они? — поинтересовался я.
Элли лишь загадочно улыбнулась и пожала плечами. Но мне удалось уловить в её глазах какую-то тайну, в которой скрывался такой тщательный выбор растений.

— Ты можешь повесить кулон на шею. — сказала она, подойдя ко мне и осторожно взяв веревочку.
— Конечно. Я буду хранить его в память о тебе.

Элли снова загадочно улыбнулась.

— Тебе пора иначе придётся возвращаться в темноте.
— Я похож на того, кто боится темноты?
— Вовсе нет. Я всего лишь забочусь.

Я поцеловал её руку. Мы распрощались.

Всю дорогу мысли о баночке не покидали моего сознания. Я знал о существовании языка цветов, и сразу же подумал о нем. Оставалось только найти достоверный источник. Быть может, Элли хочет сказать, что любит меня?

— Тетушка! — воскликнул я, вбежав в дом. – У нас есть травник?
— Зачем он тебе понадобился? — ахнула она.
— Да, я всего лишь хочу узнать о том, что человек хотел сказать мне при помощи цветов.
— В кладовке, кажется, была книга.

Тетушка сняла с крючка старые ключи, и мы поднялись наверх. Место хранения старых вещей, книг и одежды располагалось прямо перед мезонином. Оттуда извечно шёл запах бумаги, пыли и дорогих духов. Я представлял, что в молодости тётушка обожала этот парфюм, посему и пропитались им все бархатные платьица и элегантные блузы. Наверное, она еще красила губы красной помадой, что по обыкновению подобает француженкам. Кто же знает, что любила тётушка?
— Входи. — сказала она, повернув ключ и распахнув неприметную дверь. — Посмотри на третьей полке, что возле стены с полотнами.
Я направился туда. К стене были сложены несколько холстов, и я вдруг заметил, что на них изображена тётушка.
— Ты писала автопортреты?
Она вошла внутрь. Её взгляд казался испуганным, но сдержанность играла свою роль.
— Я никогда не писала автопортретов, Вилли. Это мне их писали.
— Кто же?
— Надо же, как давно это было... Рафаэль Дюбуа, мой кавалер, приехавший во Флоренцию прямиком из Парижа. Три года мы были вместе, а перед помолвкой он сбежал. Позже я узнала, что на стороне у него была девушка, на которой он позже и женился.

Тётушка Сильвия переставила картины лицевой стороной к стене. Я молчал.

— Влюбленность опасна, Вилсон. Это пламя. Оно согревает нас холодными вечерами, но иногда может обжечь. Ровно также влюблённость вспыхивает и угасает, как спичка... – тётушка говорила это с трудом. – Понятия не имею, что делать с вещами, которые когда-то подарил тебе любимый человек. Даже если он больше не любимый. Тогда я сочла, что в них лежит душа. Он писал их, когда был влюблён. Жаль уничтожать искусство.

Давно я не видел тетушку Сильвию такой печальной и озадаченной. Взгляд мой вскоре упал на баночку — подарок Элли. Подарок, который я хочу растолковать с помощью книги. Нужно поскорее сменить тему.

— Где же то, что я ищу?

Тетушка достала с полки толстую зеленую энциклопедию. «Селам» — позолоченные буквы блистали на толстой обложке.
— Это точно она?
— Язык цветов впервые появился в Турции. Он так и называется — «селам». Там много интересного, прочти!

Я прижал книгу к груди и вышел в коридор.

— Ах, Рафаэль однажды подарил мне веточку мирты. «Она всегда остается зеленой, ибо венки, которые сплетает верная любовь, никогда не увядают». Так он сказал. Однако, всё случилось иначе. – тетушка закрыла дверь ключом. Я не хотел, чтобы она вновь печалилась, но пусть лучше выскажется.

— Не понимаю, чем его так очаровала та француженка. Я ведь тоже красила губы красной помадой, носила береты и имела такие же короткие каштановые волосы. – усмехнулась моя родственница. – Впрочем, жизнь каждого судьбе своей подвластна.
— Я был уверен, что ты красила губы красной помадой. А еще мне показалось, что у тебя были одни обожаемые духи. Так ли это?
— Да, помню, как сейчас. «Софи» с мускусом и апельсином. Больше их нигде не продают.
— Ты хотела бы встретить любовь?
Тетушка задумалась.
— Наверное, Вилли. Я люблю тебя, Долину и весь мир, но кто будет против еще одного огонька?
Я улыбнулся.
— Я верю, что однажды это случится.

Я вернулся в свою комнату и стал искать в путеводителе книги нужные мне два цветка. «За прочность нашей дружбы мне поручится твое доброе сердце» — гласила надпись возле акации. Лютик же обозначал расположение. Я улыбнулся и лег спать.

На утро в щелке между входной дверью в свою комнату я обнаружил клевер.
«Мне улыбнется счастье лишь тогда, когда я могу разделить его с тобой, друг мой» — вслух прочёл я из книги. Тётушка!

Глава 18.

Ветер пригнал с гор грозовые тучи. Я почувствовал дуновения сильного прохладного ветра около полуночи, когда засиделся на крыльце, разбирая механизм сломанных часов с маятником. Вольф заволновался, залился лаем — за садом послышался скрип входной дверцы на участок. Я встрепенулся, оправился и приподнялся. За листвой мелькал желтый огонек и по песку тихо шуршали шаги знакомой поступью. Лёгкий запах духов с пралине и малиной. Моё сердце забилось быстрее:

— Элли?
— Я чувствовала, что ты еще не спишь. — девушка уже стояла возле меня и говорила шёпотом. — Прости, что без предупреждения.
— Я тебе всегда рад. — улыбнулся я. — Что стряслось?
— Синьора Сильвия уже спит?
Я обернулся на дом, чтобы заглянуть в окна ее спальни. Шторы задёрнуты и, кажется, даже бордовая старая лампада уже потушена.
— Думаю, да.
— Не хочешь переночевать со мной в una casa su un albero[12]? Мне кажется, что такую грозу просто нельзя пропустить!

Поначалу я растерялся, но спустя пару мгновений закивал. Такое предложение показалось мне очень сближающим.

III

Глава 20.

Я помню, как тогда скудно позавтракал — трепет и волнение во мне отказывались от всякой, даже самой любимой пищи. И всё же, съеденной половины panini (сноска) мне хватило, чтобы выйти в свет и направиться к Элли. Я насвистывал, кажется, какую-то народную песенку, и собирался по пути заглянуть на ферму к Альберто — мы хотели обменяться книгами. Всё шло, как обычно и ничего не предвещало резких потрясений.

Уже на подходе к дому Макбет я почуял неладное. У ворот был припаркован бьюик «Электра» семидесятого года. У семейства я ранее такого автомобиля не наблюдал. А затем за белым забором послышался мужской голос — молодой, но при этом низкий. В ответ донёсся смех Элли.

Меня охватило любопытство, поэтому я тихо обошёл участок к лесу и попал на ту сторону, где плотная ограда сменялась сеткой. Рядом с Элли стоял какой-то незнакомый мне высокий темноволосый юноша с острыми и выразительными, почти соколиными чертами лица, в чёрных брюках и белоснежной рубашке. Пиджак он закинул на одно плечо. Элли стояла рядом в розовом шифоновом платьице и в своей соломенной шляпке с бантом.

Я насторожился, но не поддался поначалу сомнениям — быть может, таинственный незнакомец был её двоюродным братом, или вообще никакого прямого отношения к девушке не имел… Стоило проверить.

Я вернулся к воротам и постучался. Мне открыла мама Элли — синьора Беттани.
— Здравствуй, Вилсон! Проходи. Я сейчас позову Элли.
— Добрый день, синьора. Простите, а к вам кто-то приехал? — поинтересовался я, поднимаясь по ступенькам.
— Si, к нам приехал синьор Льюис. — синьора наклонилась ближе и следующую фразу прошептала: — il suo amante! [13]
— Amante? — вслух проронил я. Внутри меня за одну секунду, из-за одного произнесённого слова, рушился целый мир.

Синьора удалилась за Элли. Я принял решение бежать — сейчас же, быстро и не оглядываясь. Оставив на столе пустую банку, я ринулся куда глаза глядят.

Дыхание стало сбиваться и горло пересыхало от подступающих слез. Когда силы иссякли, я рухнул на траву под ивой у озера, с силой прижался к земле и зажмурил глаза.

— Вил! – послышался её голос издалека. Моё сердце заколотилось. Я постарался спрятаться за высокую траву и лечь ближе к берегу, но было уже поздно.
— Вил, ты здесь?

Я молчал.
— Я вижу тебя! Что случилось?

— Как ты могла молчать о том, что у тебя есть Льюис? – в сердцах воскликнул я. – Я же любил тебя! Я был уверен, что и ты меня любишь…

Элли хватала ртом воздух. Спустя несколько мгновений из неё вырвалось:

— Я обманывала тебя и себя, Вил. Прости… Знал бы ты, как мне сейчас совестно…

— Я не хочу с тобой говорить. Забудь всё, что было. – я встал и отряхнулся. – Прощай!

Я увидел, как Элли опускается на траву и закрывает лицо руками, но нашёл в себе силы не подходить к ней и сразу удалился. Путь лежал к дому.

Я столько времени отчаянно цеплялся за первые воспоминания с ней! Ну что за диво: юность, весна, благоухание яблонь и вишен, робкие прикосновения к её рукам под дубовыми кронами, восхищение и жаждущее упоение её красотой. Как здесь не влюбиться?

С каждой секундой я стал понимать, что был для Элли ничем иным, как мимолётным увлечением, глупеньким покладистым мальчишкой! Она никогда не говорила мне ничего точно, лишь лукаво улыбалась и действовала так, как хочется. Захотела пойти на танцы со мной — пошла. Захотела быть с Льюисом – прощай, Вилли! Все вертятся вокруг неё, как марионетки. Я глупец, раз не заметил этого раньше!

Я тихо вошёл в дом и сразу поднялся к себе. Утром тётушка уехала в пригород по работе на целых три дня.

Зарывшись с головой в кровать, я отчаянно и непоколебимо проживал все эмоции, которые бесконечно настигали меня — гнев, жалость, печаль, жажда мести и уныние.

Как я злился на Элли! Она не ценила меня, она позволяла себе так бестактно и неуважительно обращаться со мной! Я ведь отдавал ей всё, был готов ради неё на героические поступки, всегда беспокоился о ней, всегда заботился и не получил в ответ ничего! Ложь звучала из её уст, наглая, противная ложь!

Но ради чего мне теперь улыбаться, ради кого? С кем я буду делиться переживания, к кому прижмусь в минуты отчаяния и уныния? Кого я буду нежно целовать в лоб перед сном? Мне будет не хватать Элли — моей маленькой, милой Элли, которая стала для меня огоньком в кромешной тьме.

Какое я ничтожество! Она выбрала не меня... Я жалок, я неприятен! Я не достоин того, чтобы меня любили. Наверное, Элли правильно поступила — такого гадкого утенка, как я, просто нельзя принять к себе. На меня больше никто не обратит внимания, никто не захочет меня знать. Быть может, это из-за веснушек? Или из-за кривого носа? А может, я слишком худощав и от этого выгляжу болезненно?

И всё же, это нехорошо. Тогда стоило вообще не общаться со мной! Придержала бы лошадку за узду, и не случилась бы роковая встреча тем майским вечером.

Весь день и всю ночь сожаления не покидали моего сознания. Я мог задремать, но вскоре в тревоге просыпался, иногда даже вскакивал с постели. По крыше громко барабанил холодный дождь. Душа выворачивалась наизнанку — горячие слёзы дрожали между ресниц. Я не желал выпускать их наружу.

Получалось только писать страдальческие очерки. Я пробовал браться еще и за холсты, но оттенки выходили такими расплывчатыми и блеклыми, что я быстро забросил эту затею. Кому захочется украшать дом такой грязью?

Капли дождевой воды застывали между сосновых веток, пропитывали собою деревянный забор и сидение от любимых качелей. Природа разделяла мою печаль и мои горячие слезы.

Глава 21.

Приходилось выбираться из дома — собрать у кур яйца, чтобы приготовить пищу. Ел я все эти три дня редко и с неохотой. Когда тётушка наконец вернулась, то она всплеснула руками:
— Вилсон, как ты успел так исхудать?

После её слов я встал на весы. Четырёх килограмм как и не бывало. После я подошёл к зеркалу — заметно выпирали мои ключицы, немного впали щеки, лицо стало бледным и сухим. Я превращался в соломенного человека, который готов упасть, лишь подует ветерок.

Тётушка принялась меня откармливать. Помимо еды она давала мне чаи и отвары с травами, чтобы ко мне вернулись силы и боевой настрой. В обед я заметил на столе букет душистой лаванды. Но в Долине она не растет!

— Откуда у нас лаванда? — поинтересовался я.
Тётушка улыбнулась и даже чуть подрумянилась.
— Счастье еще будет в твоей жизни, Вилли. Столько лет я была одинока, и вот — погляди!
— Это от кавалера?
— Верно, дружок. А ты думаешь, почему я днями пропадаю в Пьенце? Думаешь, выбор муки занимает столько времени? — засмеялась тетушка.

Я улыбнулся впервые за несколько дней.
— Но стоит сказать, что я не была несчастна в одиночестве. Кому как — мне кажется, что это была свобода. Я посвящала время другим событиям и прелестям. В жизни много хорошего. Нужно научиться его замечать. Ты найдёшь счастье там, где не ожидаешь встретить его.

Лилии. Вернувшись в комнату, я открыл «язык цветов». «Воспоминание о тебе — моя единственная тихая радость». Тётушке определенно повезло.

Больше нет и никогда не будет прежнего Вилсона. Он пережил то, что суждено пройти, кажется, каждому — это оставит на нём свой шрам, но разве кто-нибудь умудряется прожить жизнь, не получив ни одной царапины?

Глубокая рана заживает долго. Мне нужно идти вперёд и не сметь останавливаться. Помни свою цель, Вилсон! В детстве я дал себе обещание, что буду счастлив любым образом!

Совсем скоро я окреп и стал видеться с Альберто. Дом Макбетов мы обходили стороной, а вот на ферме Росси проводили почти всё время.

У семьи Альберто был небольшой, но уютный двухэтажный каменный домик. Я восхищался красотой их участка, так как он располагался прямо на берегу реки — той самой, в которую я упал в прошлом году. Синьор Росси остриг все кусты миндаля под форму шара и всегда держал газон в идеальном состоянии, что придавало территории ещё более завершённый и ухоженный вид.

В один из солнечных июльских дней мы с Альберто сидели на покрывале под ивой и играли в шахматы.

— Тебе шах, amigo. – объявил я. Альберт не готов был сдаваться. Но наш поединок нарушил некто, попавший на участок и приближающийся издалека.

— Кто это? – спросил Альберто, прищуриваясь.

Я обомлел. По газону, огибая кусты, к нам спускался Льюис.

— Здравствуйте! – пролепетал он. Я был в оцепенении, поэтому Альберто взял ситуацию на себя.

— Добрый день. Какими судьбами?

— Мне сказали, что на этой ферме можно купить молоко и муку.

— Всё верно. А откуда Вы? Я Вас не видел прежде. – невозмутимым тоном продолжал Альберто.

— Я приехал к своей, как тут принято говорить, signorina del cuore[14].

Я скорчил гримасу, изображая Льюиса, пока тот осматривался. Мой приятель едва слышно хихикнул.

— Понятно. Пройдёмте.

Мы вдвоём поднялись и отвели Льюиса сначала в амбар, а после домой, где Альберто полез в погреб, чтобы достать молоко.

— Вы братья? – спросил Льюис у меня. Я сначала оторопел, а потом смекнул:

— Да, мы с Альберто братья. Правда, только троюродные. А Ваша signorina из этой Долины?

— Да, пять минут отсюда на велосипеде. Её зовут Элли Макбет.

— Ах, Макбет? Я слышал, будто за ней приударил некий симпатичный юноша. Это Вас не смущает?

— И очень симпатичный, между прочим! – поддакивал Альберто, вытаскивая бутылки. – Так хорошо сложен!

— Право, я впервые слышу об этом. Не знаете, как его зовут?

— Честно – не знаем. – сказал я.

— Понятия не имеем! – повторил Альберто.

Я заметил, что Льюис забеспокоился. Этого было достаточно.

Альберто упаковал продукты, забрал монеты и захлопнул за Льюисом дверь.

— Ловко мы его! – засмеялся я.

— Нужно же иногда affrogare di petto[15]! – ответил мой приятель.

Глава 22.

На круглом столике остывает пирог, а дымок от него изящно поднимается вверх. Летний ветер нежно играет со скатертью, поглаживает мои волосы, шелестит листвой яблонь и апельсиновых деревьев. Тётушка Сильвия сегодня собирает здесь всех близких родственников — семью дяди Алонзо и маму. Такой шаг показался мне подозрительным, но я не стал ничего спрашивать и лишь молча помогал накрыть на стол.

Здесь всегда один и тот же запах. Едва сладкий, свежий, лесной. Запах детства и беспечности. Поверьте, год назад он был абсолютно таким же. Тогда в калитку, которую я вижу в конце сада, вбегала радостная Элли, а по этой траве ступали копытца её лошади. С болью щемит в груди. Кажется, это nostalgia[16].

«В проигрывателе кружится пластинка. Ты иногда касаешься меня с детской робостью и смешно улыбаешься. Я красный, наверное, как помидор! Смешной. И ты смешная. За это я тебя и люблю. »

В моём горле забегали мурашки. Я стал хватать ртом воздух. Где-то звякнула посуда — должно быть, тётушка вышла из дома с набором стаканов. Я тут же вскочил, чтобы ей помочь, но не заметил одного — мои руки слегка тряслись из-за нахлынувших эмоций.

Тётушка подала мне чашки, я сделал два шага, и... Разразился звон. Посуда вдребезги разбилась, выскользнув из моих рук и ударившись о каменную дорожку.
— Вот растяпа! — воскликнул я.
— Ты в порядке? Осколки никуда не попали?
— Кажется, нет. Это я во всем виноват. Прости.
— Что с твоими руками? — спросила тётушка, заметив мои дрожащие пальцы.
— Понятия не имею... Мне так жаль. Очень красивый был набор.
— Зато погляди, какой хрупкий. Не переживай, Вилли! — тётушка любезно потрепала меня по голове. — Ушло старое — придёт новое.
— Ушло старое — придёт новое... – едва слышно повторил я.
— Я вынесу другие стаканы, обыкновенные. А еще надобно предупредить тебя, что сегодня помимо родственников сюда приедет еще гость — синьор Бруно Марчетти. По такому поводу я хочу надеть свое любимое сиреневое платье.
— Ты будешь отлично выглядеть! — ответил я. Тётушка улыбнулась.

Я решил надеть свою парадную рубашку и вельветовые брюки. Намечается что-то серьезное, раз тётушка знакомит всю семью с синьором Бруно. А еще сегодня я наконец увижу братца Амадео — он шустрый мальчишка! Качели на холме ждут нас.

Тётушка сказала, что у нас закончилась приправа, а без

неё невозможно приготовить polpette[17]. Я взял велосипед и преспокойно направился к ферме синьора Росси, ничего не подозревая о том, что вскоре произойдёт.

Альберто сидел на чемоданах – он и родители собирались выехать к морю на пару дней, в Фоллонику.

— Отец сказал, что последнюю баночку с этой приправой продали две недели назад. – с досадой сообщил мне Альберто.

— И что же теперь делать?

— Её купили Макбеты.

— Это издевательство, Альберто! – возмутился я.

— Другого выхода нет. Придётся попросить горстку.

— Ты серьёзно? У Макбетов?

— Естественно. Прости, что не могу пойти с тобой.

Я глубоко вздохнул. Увы, действительно – вариант только один. Я попрощался с amico и направился в путь.

Разве я мог предположить, что придётся лицом к лицу встретиться с тем, чего я так усердно избегаю? Но нужно набраться смелости – на кону семейный вечер. Дом с тёмно— зелёной крышей уже выглядывал из-за высоких каштанов. Такой же, как и прежде – залитый солнцем, высокий и знакомый.

Ворота были распахнуты, и, к моему удивлению, бьюик исчез. Сделав над собой усилие, я постучался в дверь дома.

Меня встретила синьора Бетта.

— Вилсон, здравствуй! Что принесло тебя сюда?

— Росси сообщили, что две недели назад вы покупали у них приправу. Тётушка Сильвия делает сегодня popetti на важный семейный ужин, и ей потребовались те самые специи. Не могли бы Вы отсыпать мне горсть, пожалуйста?

— Конечно, подожди минутку. – синьора подошла к лестнице. – Элли, где ты оставляла spezia?

Я затаил дыхание. Девушка быстро спустилась по лестнице и слегка оробела, увидев меня.

— Я сейчас принесу. – произнесла она тихо и быстрыми шагами ушла на кухню.

— Что-то случилось? – шёпотом поинтересовался я у синьоры Бетты.

— Ничего не знаю кроме того, что Льюис неожиданно уехал. Элли молчит, как рыба.

В этот момент девушка подошла ко мне и протянула пакетик с приправой.

— Благодарю. – я сделал вид, что улыбнулся. – Всего доброго!

С каждой секундой дом оставался всё дальше и дальше. Я единожды обернулся, а затем только зажмурился и ускорил ход.

Я отгладил прелестное тётушкино платье, разложил на столе приборы и блюдца, надушился своим любимым guerlain и вышел к гостям в чудесном расположении духа.

Мама нежно поцеловала меня в лоб, за ней следовали дядя Алонзо, его супруга синьора Марта и сын Амадео. Голубоглазый белокурый пятилетний мальчишка очень обрадовался встрече со мной. Я сказал, что после трапезы возьму его на прогулку.

Мы уже уселись за стол, и вот, прибыл главный гость – синьор Бруно. Я таким его и представлял – худощавый, высокий, широкоплечий, с чёрными волосами, усами и в парадном костюме.

— Хочу познакомить всех вас с моим верным другом и спутником Бруно Марчетти! – громко объявила тётушка. – Мы познакомились год назад в милой траеттории на морском побережье. Бруно пишет картины в стиле импрессионизма и работает преподавателем в Академии Искусств во Флоренции.

— Чудесно! Очень приятно познакомиться! – отозвался дядя Алонзо.

— Grazie! [18]— с поклоном ответил гость. – Мне тоже очень приятно.

[1] Бабушка (итал. )

[2] Лимонный ликёр (итал. )

[3] Замороженный десерт из свежего коровьего молока и сахара с добавлением орехов, фруктов, ягод. (итал. )

[4] Послеобеденный сон, являющийся общей традицией некоторых стран, особенно с жарким климатом. (исп. )

[5] Код спотифай

[6] Ciambella – бублики из сладкого теста. (итал. )

[7]

[8] Код спотифай

[9] Я дам тебе больше,
Я дам больше всего того,
Что получу от тебя.
И даже если ты меня полюбишь,
Как никогда не любил прежде,
Я дам тебе больше, больше,
Многим больше! (итал. )

[10] Пожалуйста, не могли бы Вы помочь? (итал. )

[11] Бывает нередко и такое, чего никак не ждёшь. (итал. )

[12] Дом на дереве (итал. )

[13] Это её возлюбленный! (итал. )

[14] Дама сердца (итал. )

[15] Дать отпор (итал. )

[16] Ностальги́ я (от др. — греч. ν ό σ τ ο ς — «возвращение на родину» и ά λ γ ο ς «боль») — тоска по родине, по прошлому.

[17] Мясные тефтели на сковороде. (итал. )

[18] Спасибо! (итал. )