Царевны-лягушки

(Наталья Иванова)

На этот раз долетела. Шлепнулась плашмя, ряска разбежалась, открыв темное продолговатое окошко, и в это окошко еще пару секунд было видно, как она опускается, покачиваясь, все ниже и ниже — стрела дубовая, наконечник посеребренный, оперение натуральное, одна штука. Вода была мутной в силу высокой биологической продуктивности водоема, и на третьей секунде стрела скрылась от невооруженного взгляда, хотя просвет еще не затянулся ряской.

— Это чья? — спросила Маня, проводив ее взглядом выпуклых золотистых глаз.

— Тебе еще рано. За три дня до метаморфоза, не раньше. Давай, наедайся, не отвлекайся. Ты что думаешь — тебя там террариум ждет, кормежка? Щазззз...

— Ну и что, просто так пропадет? Дорогая вещь, ручная работа... Ты бы с таким же успехом мог палки сюда швырять, если просто для стимуляции, — проворчала Маня. Ворчание ее было очень мелодичным, ни дать ни взять лягушачий хор майским вечером. Черт, о голосе-то никто из нас и не подумал! Как они будут после метаморфоза разговаривать?

Я сразу вспомнил, как выбирал недавно в интернет-магазине новый мобильник. Уж все, кажется, характеристики учел. Даже как в руке лежит — там если сомневаешься, курьер на выбор несколько разных привозит. Расплатился, расписался, вставил, включил, попробовал — и схватился за голову! Рингтон! Любая мелодия, закачанная в мой новый, извините за выражение, гаджет, звучала резко и вульгарно. Единственным не раздражающим меня вариантом оказалась имитация телефонного звонка советского образца, и то на минимальной громкости.

Вот, хорошая бизнес-идея — завести себе интернет-магазин мобильных телефонов, просто реферальные ссылки, таких в Сети полно, расходов на них немного, но — такая фишка — каждый из телефонов найти в салоне, попросить включить, снять на видео, как у него что — как СМС писать, какой длины информация в каждый контакт влезает (русские фамилии часто куда длиннее английских и китайских, а мне бы еще хотелось имя-отчество не путать! ), и главное — какой звонок, какой будильник! Вот бы еще желающие могли, за отдельную плату, получить телефон БЕЗ игр! Но это вопрос к производителю, этого я на свои средства не потяну, так что идею могу подарить — в обмен на свою мечту, телефон без игр и дурацких картинок, но с интернетом, в мое личное пользование.

Но пока, слава богу, грант " Царевна-лягушка" еще не кончился, расходные материалы в виде одноразовых стрел (скажу по секрету, made in China) заложены в нем с избытком, и, Маня права, с тем же успехом я частенько заменял стрелы палками и даже желудями. Поэтому у меня, кроме нового мобильника с джипиэсом, еще есть целый ящик тушенки (тоже китайской — от того же поставщика, что и стрелы, в итоге то и другое еще дешевле), а средства притом пока до конца не израсходованы! Время есть на освоение, работа какая-никакая велась, отчитаться есть чем... в общем, бизнес-проекты пока можно отложить.

К месту падения стрелы тем временем подплыла Нюра. Она была крупнее Мани, но с маленьким хвостиком — резорбция еще не завершилась. — Что, хемотаксис у тебя? — ехидно поинтересовался я. — Тебе, хвостатой, и подавно рано, потерпи! Отъедайся пока...

— Что хвостатой дразнишь! — обиделась Нюра. — Я не маленькая уже!

— Да ты просто толстуха, и правильно, что хвостатая! Рано тебе еще замуж! Да и вообще обойдешься! — завелась Маня.

— Машка, жри больше! — строго сказал я. — Фигуру беречь после метаморфоза будешь. А диеты эти ваши до метаморфоза как раз и не доведут!

— Умный выискался! — обиделась на этот раз Маня. — У тебя еще ни одна до метаморфоза не дожила!

— Зато ни одна не сдохла! — соврал я.

Надеюсь, они не помнят, что стало с большинством икринок из родной им кладки.

А вдруг помнят? Я поспешил перевести разговор на другую тему:

— И вообще, Мария, пора заняться твоими манерами. Царевны так не разговаривают. Даже с родными сестрами.

— Раньше надо было думать про воспитание! — вставила Нюра. — Жениться надо было! На царевне! Она бы манерами нашими и занималась. А мужика к детям в одиночку подпускать нельзя. Они у него всегда будут сопливые, оборванные и жрать роллтон с тушенкой!

Я не стал демонстрировать удивление. Не удивляться надо, а внимательнее посмотреть список обучающих фильмов. Это единственная вещь, которую я составил, гм, не вполне самостоятельно.

— Р-р-разговорчики! — предупреждающе рыкнул я. Маня с Нюрой нырнули.

Вынырнули они уже втроем. Не проявлявшая видимой заинтересованности Василиса незаметно, под ряской, подплыла к нам и теперь вынырнула... со стрелой во рту.

Если вы думаете, что царевна-лягушка держит стрелу, как собака палку, вы счастливо заблуждаетесь. Представьте, что у вас нет ни щек, ни губ, ни зубов, а вам надо что-то удержать во рту!

Василиса заглотила серебряный наконечник, как сделала бы это с комаром того же размера. Вся остальная стрела торчала снаружи. Зрелище было душераздирающее, будто бы стрела на полной скорости влетела в открытый рот и вонзилась в глотку, застряв в ней, как рыболовный крючок.

Чтобы узнать, по какому образцу сформировалась у царевны-лягушки глотка, ее (царевну-лягушку целиком, а не только ее глотку) надо фиксировать и резать, и у меня мелькнула мысль, что, к сожалению, для Василисы момент фиксации уже настал. Но в какой посуде? Вон она какая вымахала...

Василиса брассом подплыла к кочке, на которой стоял я, и выкарабкалась на сушу. Маня с Нюрой от избытка впечатлений нечленораздельно квакали. Василиса подозрительно молчала, затем начала конвульсивно содрогаться, как будто ее тошнило. Я наконец понял, присел, взял царевну-лягушку на руки и, аккуратно придерживая ее челюсть, вытащил стрелу. Наконечники я, конечно, заказывал закругленные, что я, дурак что ли. Только не ожидал, что они их глотать начнут.

— Спасибо, — прохрипела Василиса.

Кстати, насчет манер.

— Это инстинкт, — начала оправдываться она. — Блестящее, движется в воде... Я и проглотила. Прости, пожалуйста.

Эх, не на палках их надо было тренировать. Или попробовать — кончик палки фольгой обматывать, тоже дешево. Хотя нет: фольга оторвется, ее я так легко не извлеку...

Неужели ни на чем нельзя экономить?

Какие мысли лезут в голову. Недостойные настоящего ученого. Или я не настоящий? Стоп. Диплом защитил, грант дали, значит, настоящий, все по-честному.

— Ничего не болит у тебя, Василисушка? — спросил я, придав голосу как можно более ласковое выражение.

— Горло, — пожаловалась она.

— Давай посмотрю, что там. Открой рот пошире... Нет, можешь пока закрыть, мне надо фонариком посветить. Закрой глаза и открой рот.

Я заглянул ей в рот еще раз, с фонариком, и понял, что мне не померещилось. Двусторонняя симметрия косвенно указывала на то, что дело не в травме, или не только в ней. Горло было красное, опухшее, но вполне человеческое. Язык — тоже. Зубов, права, не наблюдалось, младенческое такое горлышко. " Как же она теперь питаться будет", — мелькнуло у меня.

— Извини, Ваня, ты велел питаться получше, но можно я пока не буду? Мне что-то совсем не хочется, и глотать больно, — попросила Василиса.

— Где больно глотать? — с подозрением спросил я.

— Глаза болят. Начну глотать, закрою глаза, а на них что-то снизу давит. Больно.

Я заметил, что говорит она шепотом, еле слышно. Мои царевны научились издавать членораздельные звуки, подобно некоторым людям, которые говорят сквозь зубы и не шевеля губами — правда, у лягушек ни зубов, ни губ все равно нет, зато подвижный язык и резонаторы.

Резонаторы у самок из экспериментальной кладки были предусмотрены большие, самцовые, чтобы с ними было проще общаться. Но теперь резонаторы Василисы оставались неподвижными, когда она говорила, и казались на ее голове чужими и бесполезными, как серебряные серьги. Зато по краям рта под кожей что-то явственно набухало. Лицо Василисы теперь напоминало лягушку, как художники-иллюстраторы рисуют ее " из головы" — изображают, например, губы, ресницы...

Нет, ресниц не появилось, это было бы слишком. Не. Зато она вдруг пошевелила передними лапками в непривычном направлении снизу вверх, как бы желая почесать в затылке, и, мне показалось или? — слегка повернула голову.

Я перевернул ее на спину. Желтовато-белое брюшко по-прежнему начиналось сразу от нижней челюсти, оно поднималось и опускалось часто-часто, лишь ключицы развернулись и проступали сквозь тонкую кожицу, но возможность поворота головы в сторону представлялась очень сомнительной.

" Эти ваши китайские геномодификаторы... " — подумал я с неодобрением.

Если внимательно не приглядываться, со спины Василиса оставалась обычной Rana sp., только раз в десять крупнее и с относительно большей черепной коробкой, как и ее сестры. Но в висцеральном скелете, закрытом от посторонних глаз, что-то уже явно менялось. " Кранио-каудальный градиент, — подумал я. — Если все будет так продолжаться, дойдет и до ног".

Держать ее на руках было тяжеловато, я аккуратно посадил ее на сфагнум и прилег рядом, вглядываясь в знакомые, на глазах меняющиеся черты. Сфагнум был мокрый, и Василиса повеселела.

Фотоаппарат, как же я сразу не сообразил! Что значит, нет с детства привычки, нет условного инстинкта сначала щелкнуть, потом рассмотреть и подумать! Мне же никто не поверит...

Я вытащил из футляра мыльницу и попросил:

— Василисушка, открой пожалуйста еще раз ротик, вот этот приборчик его за секунду запомнит, и все, ничего страшного.

— Чего она, глупая что ли? Это называется — фотоаппарат! Мы знаем! — встряла Нюра.

— И нас сфотографируй! — заявила Маня.

— Обязательно, девочки, и сфотографирую, и измерю, и нарисую, всех!

Василиса жалобно пролепетала:

— Ванечка, только я при них стесняюсь! Унеси меня куда-нибудь, пожалуйста!

Она уже не шептала, а говорила, тоненько-тоненько — не то птичка щебечет, не то младенец лепечет. Зря я не сфотографировал ее горло сразу, хотя зрительно запомнил.

— Хитрая какая! — возмутилась Маня. — Мы без разрешения Ваниного стрелу тронуть боялись, а она схватила! Без очереди! Инсти-и-инкт! Инстинкты у всех одинаковые! Мозги еще должны быть, чтоб инстинкты регулировать!

Василиса неожиданно прыгнула и повисла у меня на шее, сцепив в замок заметно, оказывается, удлинившиеся уже передние лапки. Точнее, лапы. Или уже руки?! Если вас интересует впечатление от прикосновения огромной... как это? с утра была лягушкой... — то я вынужден вас разочаровать: полевая одежда оставляет обнаженной ничтожную часть кожи. Нижними лапами она крепко обхватила мои бока.

Нюра и Маня возмущенно заквакали с удесятеренной громкостью и полезли на штурм кочки. Я встал, придерживая одной рукой висящую на мне Василису, и пошел к палатке. Кожа ее была влажной и прохладной. Обернувшись, я сказал:

— Пошел звонить царевичам. Не советую вам вылезать из воды, а то пропустите свою стрелу! Давайте, наедайтесь напоследок, красавицы мои!

Маня и Нюра заурчали и нехотя сползли с кочки. Я подумал, что зря сказал про царевичей, потому что не факт, что они заметили те приметы начавшегося метаморфоза, которые увидел я у Василисы. Я был не готов к тому, что это начнется так скоро. А если серебряная стрела как раз его и запустила... А если бы я каждый раз стрелял именно серебряными стрелами...

В палатке я попросил Василису расцепить лапы (это новое для нее движение далось ей не сразу, но оказалось, что если царевну-лягушку правильно погладить, то ее мышцы расслабляются), посадил ее на свой спальник, накрыв его на всякий случай чистым полотенцем, и пошел обратно к заболоченному озерцу — за сфагнумом, за водой. Я пока не знал, куда девать Василису, но на тот случай, если она больше не сможет жить в родном болоте, привычная вода и мох были двумя предметами первой необходимости.

Маня и Нюра подплыли ко мне и заквакали, как-то даже слишком нарочито подражая настоящим лягушкам:

— К-к-а-а-а-а-к? К-а-а-а-а-к?

— Что — как? — поинтересовался я, наполняя пластиковые бутылки.

— Поженились уже? — поинтересовалась Маня.

— Она превратилась, сбросила шкурку? — выказала более научные интересы Нюра.

— Вы что, девочки. Я не царевич, чтоб на ней жениться. И рано еще превращаться, у нее просто горло заболело, от стрелы. Спите спокойно.

— Мы ночами не спим, а поем!

— Ну, пойте...

Когда я вернулся, Василиса вытягивала задние лапы и, обхватив голову передними, пыталась повернуть ее в сторону.

— Ты что делаешь? Непарный затылочный мыщелок мы не предусмотрели. Скорее у тебя голова сможет вперед наклоняться.

Василиса перевернулась на спину и стала упражняться в указанных движениях головой. У нее начало получаться. Она была похожа при этом на голого длинноногого младенца в ластах, с глазами на затылке. Я прилег рядом и смотрел, как то и дело поднимаются и с каким-то инопланетным выражением смотрят на меня золотистые немигающие глаза, и одновременно я видел белесый живот и длинные мускулистые ноги с перепонками между пальцами, нежные и светлые с внутренней стороны и пятнистые, как камуфляж, снаружи.

Потом она вновь перевернулась, приняв обычную лягушачью позу, и облегченно произнесла:

— Вот так я могу говорить. Это твой дом? Ты здесь живешь?

— Сейчас здесь живу. Это моя палатка.

— На палаты каменные не очень похоже. Где здесь пиры устраивать?

— Не палаты, а палатка. Ты не волнуйся, пир не здесь будет.

Она приподнялась на передних лапах, покивала головой, да так и осталась, и стало понятно, что это уже не лягушачья посадка головы. Глаза уже смотрели прямо на меня, над ними возвысился лоб, а ранее замеченное набухание тканей вокруг рта превратилось в подобие щек и губ, этими органами она уже могла автономно двигать, еще чуть-чуть — и будет мимика. Я спохватился:

— Я же тебя пофотографировать хотел!

— Ты что, не видишь, что я голая!

— Ты не голая, ты в лягушачьей шкурке. Потом, я все равно с горла начну.

Она подобралась поближе.

— Поцелуй меня, Иван-царевич. Я стрелу твою нашла.

Я подумал, что поцелуи во всех сказках являются триггерами, а потому фотографировать все-таки надо до того, но было гораздо проще поцеловать, чем объяснять царевне-лягушке, как правильно фиксировать экспериментальные данные.

Я ее поцеловал.

В тамбуре палатки послышалось движение, это вернулась Алиса. К земноводным и сопутствующим комарам она особой любви не питала, но по гранту реально много сделала — без ее компьютерной обучающей программы я не смог бы вести с царевнами-лягушками столь содержательных разговоров. Так что она вполне заслужила проедать грант вместе со мной, а в свободное от еды и сна время шататься по более сухим и населенным окрестностям.

Алиса разулась, потянула молнию входа, заглянула — и приветствие застыло у нее на губах.

Я смотрел на нее, улыбаясь, и ждал, что будет.

Она опомнилась и подчеркнуто вежливо сказала:

— Извините, не знала, что помешаю, — она вновь исчезла в тамбуре и закрыла за собой молнию.

Я хмыкнул.

— Алис, а ты меня поздравить не хочешь?

— О, да, конечно, дорогой, поздравляю! От всего сердца! Очень за тебя рада! Прям так рада, что не знаю, что я сейчас сделаю... — градус сарказма экспоненциально нарастал.

Я тихонько засмеялся.

— Смейся-смейся! Чего ж не смеяться... Кстати, вы мне мой спальник сейчас отдадите, или ты потом мне его завезешь?

— Я же говорила, что я голая... — с отчаянием прошептала Василиса. Глаза у нее совсем переехали на вентральную сторону, и сейчас, когда она лежала ничком, их не было видно.

— Кстати, девушка, по такой татуировке вас можно узнать из миллиона, так что прятать лицо бесполезно, — сказала Алиса за тентом.

— Какая девушка, Алиска! Ты иди сюда, посмотри внимательно! — заорал я. — Это же Василиса моя экспериментальная!

— Экспериментатор... Ты ей уже объяснил, что я Алиса экспериментальная, да? Она поверила? Может, она в Деда-Мороза верит?

Василиса прижалась ко мне, лица ее я не видел. Передним лапам нашлось новое применения: она закрывала ими голову. Я погладил ее по спине. Спина была сухая и теплая. Теплокровность мы в программу тоже не закладывали. Перегрев?

— Василиса-царевна, как тебе? Холодно? Жарко? Сухо?

Послышались рыдания Алисы. Уже издалека. Ладно, это потом.

— Стыдно мне, Иван-царевич. Подобрала я стрелу твою, думала, ты невесту себе ищешь, а ты женат. И я даже ничего объяснить не могу суженой твоей, нечем наготу прикрыть, не сбрасывается лягушачья шкура, нет под ней наряда богатого...

Придется Алису вернуть. Я вытащил мобилу и набрал ее номер.

— Да, — безжизненно отозвалась Алиса где-то после десятого гудка.

— Алиса, ну что ж ты такая! Сразу надумала черт знает что и убежала! Ну помоги человеку, ну то есть Василисе, у нее вообще никакой одежды нет, она тут ревет, ты там ревешь, я не знаю, к кому бежать, как по гранту отчитываться... Короче, есть у тебя запасная одежда какая-нибудь?

— А что с ней случилось? Откуда ты ее вообще вытащил?

— Из воды, — лаконично ответил я.

— Сейчас посмотрю, — ответила она со вздохом.

Ну надо же, к лягушке меня приревновала. Надо ей тоже что-нибудь такое устроить. И непременно чтоб с работой было связано... Чтоб поняла.

— Сейчас вернется, — сказал я Василисе. — Кстати, я не женат. Правда, и не царевич. Но мне тебя надо сфотографировать все-таки, обязательно надо.

— Не женат? — переспросила Василиса и повернулась на бок. Тут я увидел ее лицо. Фотографировать было уже поздно, лицо было совершенно антропоморфным, только без растительности. А про отсутствующие ушные раковины всегда могут сказать, что в фотошопе отрезали, про присутствующие резонаторы — в фотошопе нарисовали... Хотя — может быть, ноги с перепонками? Я включил фотоаппарат. Василиса неожиданно вновь обхватила меня всеми четырьмя сильными конечностями и начала целовать щеки, губы, уши, шею... Две противоположные мысли овладели мной: " Сейчас придет Алиса" и " А во что превратилась ее клоака? " Я представил себя на месте Алисы и решил, что я бы на ее месте не простил бы себе, если бы в вопрос с клоакой не была внесена ясность при таком удобном случае.

Ну... ошибся! Кстати, что самое обидное, и в ключевой вопрос науки ясности не внес. Алиса видела только, как я пытался — щупал вслепую, соображая, куда что должно сдвигаться при метаморфозе... Знаете, как это трудно из такого положения! И вместо того чтоб мне помочь, она закричала что-то в том роде, что хватит над ней издеваться... Я в в конце концов выбрался из палатки, Василиса продолжала висеть, вцепившись в меня, даже когда я обувался — человеку я бы такого не позволил... и пошел за Алисой.

" Алиса! — кричал я. — Ты сама подбирала им образовательную программу, помнишь? Чего ты им такого наподбирала? Мелодрамы, сериалы, порнуху? " — " А-а! Так значит, самой-то порнухи я не видела? Это, конечно, цветочки, а ягодки, значит, позади? " — " Алиса, в озере еще две таких сидят, сестры ее, Маня и Нюра, пойдем покажу! " (Василиса молчала, потому что старательно всасывала мое ухо). — " Да, я понимаю, на пляжу местных малолеток полно! Сесть не боишься? " — " Алис, ну помоги, хоть поснимай, у меня же руки связаны фактически! Мне результаты надо фиксировать! " — " Ага, чтоб я с тобой села? Камеры, конечно, разные будут, это хорошо; но все равно что-то не тянет! "

" Дурочка", — сказал я уже негромко. На этот раз она услышала. Остановилась. Заинтересовалась. Вернулась.

Василиса выпустила мое ухо и застонала: " К воде! Умоляю, к воде! " — и я пошел, потом побежал, придерживая ее, чтоб не свалилась. Алисе велел: " Иди за мной". Василиса стонала и ерзала брюшком по моей штормовке. Свободной рукой тайком от Алисы я поглаживал царевну-лягушку по спине, внизу которой прощупывался уростиль. Я шел не к заболоченному лягушачьему берегу, а к месту человеческого купания.

У озера я вспомнил наконец, как разжимал ее руки в первый раз, в палатке. Но на этот раз не помогало, Василиса держалась крепко и только просила: " Скорее, Ваня-а-а, в воду, не бросай меня, умираю! " Алиса наконец принялась за рациональные действия: вынула из моих карманов все, что нельзя было мочить или топить, подняла болотники. И я вошел в воду с Василисой.

Сначала наполнились водой болотники — Василиса просила: " Глубже, в воду, меня в воду! ", а выполнить ее просьбу каким-нибудь не столь прямолинейным способом, улечься, например, у берега — я не сообразил. Когда я зашел почти по грудь, она наконец успокоилась и сказала: " Вот так уже хорошо, погладь меня еще по спине" — и впилась в мои губы. Глаза ее стали спокойными и отрешенными, а тело содрогалось.

Не сразу, но довольно быстро я понял, что происходит: Василиса метала икру.

Ноги у меня закоченели, тем более что я умудрился встать рядом с подводным ключом. Вновь попробовал снять руки царевны-лягушки со своей шеи — и удивился, как легко мне это удалось. Оказалось, уже давно только мои руки удерживали Василису, ее мышцы были расслаблены. Я положил ее на воду — последние петли слизистого шнура, набитого необычайно крупной икрой, обвились вокруг ее пятнистой ноги, и она поплыла вместе со своей кладкой, раскинувшись на воде, увлекаемая к протоке, выходившей из озера. Круглые выпуклые золотистые глаза были широко открыты.

Я вышел на берег, снял болотники и вылил из них воду.

Алиса смотрела в бинокль.

— Красивая, — заметила она. Видимо, в бинокль, на свету она уже рассмотрела все признаки царевны-лягушки, отличающие ее от человека. — Она умерла теперь? Фиксировать будешь?

— Не знаю, — сказал я. — Как должны метать икру царевны-лягушки? Должны ли они вообще метать икру? Умирают ли они от этого? Или только если метаморфоз прошел так бурно? И как они выглядят, когда умрут? Я не знаю. Никто не знает. Она была первая. А фиксировать не в чем, и как везти потом?

— А икра, вон ее сколько. Из нее выведется кто-нибудь?

— Но как? Она неоплодотворенная.

— Как неоплодотворенная, а разве ты...

— Нет.

— А сейчас еще не поздно, если догнать?

— Знаешь, я больше не хочу продолжать этот эксперимент. Мне кажется, он меня убьет. Представь, вот мы тут живем в палатке, с аппаратурой кое-какой, а из реки вылавливают труп... татуированной малолетки... А если их будет больше на следующий год...

— Там дальше другое озеро.

— Ну, из другого озера, все равно мы выше по течению, к нам придут в первую очередь. Не смотаться ли нам? Меня здесь никто не видел, кроме Мани и Нюры... Ты к ним вообще не подходила...

— А царевич?

— А он не знает, где именно проходит эксперимент!

Мы собрались и уехали. С Маней и Нюрой не попрощались. Честно говоря, я надеялся к ним вернуться.

Потом, когда я рассказал Алисе о стадиях метаморфоза Василисы, она спросила:

— А что ж не фотографировал? Увлекся процессом?

— Ну, в общем, да.

Она надолго замолчала, видимо, решая, что ей противнее — иметь дело с человеком, который целует лягушек, или иметь дело с человеком, в которого мертвой хваткой вцепляются голые татуированные девицы, и которых, он, возможно, тоже, и не только.

— Ты не ученый. Ты просто натуралист с дипломом, — вынесла она наконец свой уничижительный вердикт.

— А ты?

— А я и не претендую.

Оставался вопрос — что делать с грантом.

Сутки мы это обдумывали, закусывая все той же тушенкой, потом трое суток боролись с похмельем. Наконец, Алиса вымыла голову, накрасилась, зачем-то погладила мой костюм для переговоров — трикотажный пуловер и джинсы — и сказала: " Пошли. Расскажем ему, как было, он нам скажет, что писать".

Царевича мы нашли за самым аристократическим занятием — он чистил конюшню.

Вы не поняли? У него была своя конюшня. С лошадьми. Это был очень богатый человек.

— Мы много работали, — начал я. — Было получено три экспериментальных образца. За счет увеличения объема мозга и благодаря специальной обучающей программе Алисы Аркадьевны мы смогли вступить с подопытными в ментальный и вербальный контакт. Первая особь вскоре после метаморфоза умерла, это произошло так быстро, что мы не успели даже сфотографировать этапы. Две других пока не вошли в метаморфоз, но я, кажется, теперь знаю, как их стимулировать...

— А шкурка лягушечья где? — поинтересовался царевич.

— Как где? На ней. Лягушки не сбрасывают кожу. У них метаморфоз. Головастики превращаются в лягушек и не отбрасывают хвост, а всасывают его в себя. Царевны-головастики превращаются в царевен-лягушек, а царевны-лягушки вступают в еще один метаморфоз и приобретают антропоморфные черты... Да вы можете поговорить с оставшимися двумя! — решился я.

— Нет, должна быть шкурка, обязательно! Без шкурки не то. Что же я сожгу в печке?

— Тогда вам не лягушка нужна, а змея, к примеру.

— Хорошо. Подготовьте мне лягушку, которая приобретает эти самые черты, как вы сказали, но при этом еще сбрасывает шкуру. Может, у змей как раз нужные гены позаимствуете...

— Но это уже отдельный грант!

— Разумеется. Не волнуйтесь. С тем мы вопрос закрыли.

— Только пусть этот другой грант выполняет другой человек. Я поделюсь методиками с ним. Я даже знаю такого человека...

— Да мне все равно, кто будет делать. Теперь по финансам. На какие цели сколько было израсходовано?

— Статьи оборудования и реактивов освоены полностью, статья расходных материалов освоена на треть, заработную плату получили в этом году за девять месяцев из запланированных десяти. Что делать с остатком?

— Вернуть, разумеется. Отчет, товарные чеки, договора, деньги. Нал, безнал — неважно. Месяца, думаю, хватит.

— Обошлось? — спросила Алиса, которая молча слушала этот диалог, когда мы распрощались с царевичем и уже шли к электричке.

— Ох, не знаю... Может, потому и обошлось, что ты рядом сидела, такая красивая. Давай подумаем, кому методику доверить... И, наверное, проще будет игуану какую-нибудь выдать за лягушку, если они обучаемы... Ой, через месяц надо как-то деньги возвращать, да еще с отчетом... Да за то, что я буду писать отчет, я в последний месяц еще и не буду получать зарплату! Нет, гранты частных лиц — это чума и засада! Я лучше буду гаджеты продавать через интернет! Кстати, тушенка еще осталась?

— Я помогу с отчетом-то, быстрей выйдет. Но надо бы съездить туда, к Мане и Нюре, налегке, одним днем. Давай завтра? В городе тушенку есть — обидно даже.

— Давай, конечно, отличная идея.

Но ни завтра, ни через неделю, ни через месяц мы не поехали.

Теперь зима. Если у Мани и Нюры не случился метаморфоз, если их не съели, не забили камнями, то они спокойно спят до будущей весны... Ждут своих стрел, серебряных или золоченых.