А.С. Рейнс. Светильник Джека. Обложка

А. С. Рейнс

Светильник Джека

Обложка

Александр «Hagtorp» Черномаз

Старый Джон сегодня не спал.

Стоя на крыльце, он настойчиво вглядывался в дальнюю часть своего поля, туда, где росла его кукуруза. Сейчас там происходило что-то неладное. Небольшая оранжевая точка то вспыхивала, то гасла — казалось, будто кто-то тушит и вновь зажигает факел.

Джон облизнул обветренные губы. Одно из двух — либо это первые сигналы возгорания будущего пожара, либо на поле пробрался посторонний. Оба варианта ничего хорошего не сулили. В первом случае урожай погибнет, во втором чужак наверняка попытается умыкнуть часть фермерского имущества. Такого допускать было никак нельзя. Но старик мешкал, не решаясь отправиться к огоньку — в голову постоянно лезла всякая мистическая чертовщина, связанная с суеверной болтовней деревенских мужиков.

Истошный кошачий вопль вывел Джона из ступора. Хрипло выдохнув: «Маркус! », старикан во всю прыть помчался к источнику мигающего света. Плевать на дьявольские козни, плевать на поверья, плевать на предубеждения! Там страдал его кот, любимый питомец — и ему прямо сейчас делали больно. Чистые эмоции всегда сильнее разума.

Как только фермер отбежал на приличное расстояние, у крыльца появилась Тень и неслышно замерла на месте. Покачиваясь, словно на ветру, она несколько секунд топталась на месте, затем юркнула в распахнутую дверь дома. Ночной призрак, такой нематериальный с виду, издавал вполне человеческие звуки — топот заплетающихся ног был неслышен на улице только благодаря толстым каменным стенам помещения.

Джон давно затушил все свечи, однако темнота никак не мешала пришельцу. Словно зная дом наизусть, призрак быстро, насколько позволяла его нестойкая походка, достиг входа незапертой кладовки. Ему было нужно совсем немного — пару связок сухой тарани, бочонок эля да несколько головок сыра. Не потрудившись закрыть после себя дверь, грабитель вместе со своим скарбом поспешил убраться прочь. В одной из комнат он всё же задержался. Недопитая кружка эля, стоящая на кухонном столе, была слишком большим соблазном. Залпом утолив жажду, незнакомец поспешил нырнуть в спасительную ночь.

Согнувшись в три погибели, пришелец стремился поскорее убраться прочь от места преступления. Фермер ещё не вернулся, однако источник света, к которому он отправился, уже погас. «Ну и пусть, — шипел про себя незнакомец, — пусть подавится этим фонарём, я себе другой найду». Фонарь был и вправду неплох — вымазанный с одной стороны смолой, крутящийся на ветру, словно флюгер, он казался настоящей находкой. Установив его на шесте в ветреную ночь, можно было знатно повеселиться, изводя стариков-огородников «мигающим» светильником.

Человек, ограбивший старого Джона, легко смирился с потерей. Ведь сам фонарь он тоже украл — прямиком с порога дома дьякона, неделю назад. Благодаря паре доработок обычный светильник превратился в первоклассное средство для отвлечения внимания. Человек был этим очень горд — сделав такую незаменимую штуку однажды, он был уверен, что сумеет соорудить себе еще несколько подобных фонарей.

Заросли малины зашумели, и воришка замер, как вкопанный. Огромный лохматый пёс, высунув язык, настороженно смотрел перед собой, сверкая глазищами. Человек улыбнулся и тихонько позвал: «Ко мне, Нюх, дружище…». Собака, признавшая своего хозяина, радостно завиляла хвостом и лизнула протянутую руку. Странная парочка, зверь и человек, неслышно затрусили прочь с чужого поля.

Пса парень любил. Идеальный напарник. Молчаливый и сообразительный. Сегодня он в буквальном смысле спас положение. Старый хрыч всё никак не решался пойти к фонарю, но, к счастью, у его кота мозгов было поменьше. Жирный питомец Джона имел неосторожность подойти к светильнику поближе — тут его Нюх и сцапал. Неплохо сработал, как говорится.

Луна взошла, когда человек с собакой уже вышагивали по дороге. Бледный свет осветил лицо ночного вора. Это был Джек, кузнец из города, знатно поддатый, глупо улыбающийся одному ему понятной шутке. Только что ограбивший своего родного дядю Джона, он, шатаясь, брёл домой, предвкушая знатную попойку благодаря украденному спиртному. Его пёс вышагивал рядом, вероятно думая о сочном кусочке хозяйской ветчины и глупом коте, которого он так удачно отодрал.

Джек не знал, что, по иронии злой судьбы, именно он, в отличие от десятка других пройдох и пьяниц, навсегда останется в памяти всех грядущих поколений. И ещё многие века люди по всему миру будут пересказывать друг другу историю о Джеке и его Светильнике…

Тёплый эль на вкус отвратителен. Терпкий, тошнотворный, склизко лижущий глотку изнутри — он всё равно отлично подходил, чтобы освежить голову после похмельного пробуждения.

Кэйтилин хмурилась, ожидая ответа, уперев руки в бока.

Какого лешего ей надо? Джек шумно сглотнул остаток пойла и вынужден был констатировать, что он даже примерно не помнит, что она спрашивала две минуты назад. Как известно, если нет слов — просто пожми плечами. Что он с явным удовольствием и проделал.

— Ты в пропасть катишься! При собственной кузне, при всех талантах, в свои двадцать пять ты стал настоящей развалиной!

У неё не получалось ругаться. Она корчила из себя сварливую бабу, подражая в своём обличении матери, но на деле оставалась всего лишь молодой девкой с тихим голоском и тоненькой белоснежной шеей.

— Слышь ты, Дева Мария, мужа там жизни иди учить. А на брата старшого рот не разевай, ишь мамашкиных привычек нахваталась!

— Мамино имя хоть бы не чернил. Ей и так на такого грешника, как ты, с небес смотреть стыдно…

— Ну так пусть не смотрит! У неё один хрен зенки уже сгнить должны, нехрен зырить.

Кэт открыла рот от возмущения, потом закрыла. Даром, что муж у неё дубильщик — так и не приучил дурёху к крепким словцам. Она приходила читать морали каждую неделю, но диалог всегда захлёбывался из-за сказанной Джеком грубости.

— Ну сегодня какого дьявола ты припёрлась?

— Ночью ограбили дядю, — сестра выразительно взглянула на кружку, где ещё недавно плескался эль.

— Это был не я.

— Джек, перестань врать. Там кругом следы твоей псины. Все грядки вытоптаны.

Кузнец рассеяно потёр щетину на щеке.

— Нюх у меня свободный. Гуляет, где хочет. Я ему не тюремщик. Да если он там и был, что с того? Он всё равно пиво не пьёт, да и сыр не любит, собакам на него покласть.

— Я не говорила, что украли именно сыр.

Отвечать на это было необязательно. Да и нечего тут отвечать, в общем-то.

— Ты должен остановиться. Прекрати, возьмись за ум, — Кэйтилин подошла ближе, осторожно попробовала погладить голову брата, давно немытую и нечесаную. — Дядя Джон столько сделал для нас. И после смерти мамы, и вообще… Он тебя на ноги поставил. Мне приданое обеспечил. Зачем ты с ним так?

Её руки пахли фиалкой. Вкусно. Ангел с общипанными крыльями, целитель душ с маленьким ртом.

— Он не будет рассказывать старосте. Обещай только, что это было в последний раз. Иначе тебе руку отрубят за воровство. А у тебя они золотые, ты же мастер. Обещаешь?

Солнце припекало. Алкоголь сладко обволакивал голову, вытесняя похмелье и принося опьянение. Он требовал веселья.

— А давай так, — Джек осклабился, обнажая жёлтые зубы. — Услуга за услугу. Я тебе обещание, а ты мне расслабиться поможешь…

Он сграбастал Кэйтилин себе на колени. Правой рукой держал её за плечи, левая скользнула под юбку. Губы кузнеца с шумным причмокиванием припечатались к её шее.

Сестра вскочила, как ошпаренная. Зелёные глаза расширились от ужаса. Лицо пылало. Даже пощупать толком не успел, как-то отстраненно подумал Джек.

— Ты… Ты… — Ей явно не хватало воздуха. — В тебя дьявол вселился! Нечистый в твоей душе! Господи, Господи, помоги, спаси нас, сохрани нас, о Всевышний…

— Да чёго ты такая ханжа, — продолжал веселиться поддатый парень. — Думаешь, детишки Адамовы не забавлялись на лесных опушках? Да из-за них все совы в округах краснели!

Кэт не слышала. Погружённая в священный транс, не переставая креститься, она остервенело пятилась от крыльца. Неожиданно лицо её перекосилось и она рухнула на спину. Огромная чёрная псина вцепилась в подол её платья, с рыком пытаясь оторвать от него кусок.

— Фу, фу, Нюх! Не перебарщивай!

Пёс отцепился, напоследок громко клацнув зубами. Девушка подскочила, испуганно зыркнув на брата, с придыханием скороговоркой прокричала «Боже, Боже» и пустилась наутёк по дороге прочь от дома. Вслед ей слышался пьяный хохот вперемешку с лаем.

Джек так смеялся, что в глазах стояли слёзы. Нюх смеяться не умел, он лишь глупо вилял хвостом, глядя на своего хозяина. Шутка удалась.

Главное, чтобы она мужа не прислала. Хотя куда ей, святоше.

Корчма этим вечером пустовала. На улице светила полная луна, большинство жителей села́ готовились к завтрашним полевым работам. Джек был единственным посетителем, регулярно квасившим, пока не выставят наружу.

С компаниями ему последнее время не везло. Ровесники сидели по домам, вкалывали и не смели ослушаться своих баб. Алкаши постарше сторонились, боялись его богохульных шуток. Обычные люди в такие места просто не ходили.

Кузнец заглянул в кружку. Хоть в глазах у него двоилось, он ясно видел, что на дне ничего не осталось. Денег в карманах тоже не было. Беда.

Напротив кто-то сел. Джек попытался сфокусировать на нём свой взгляд. Ему стало дурно. Незнакомец в чёрной рясе обладал перевёрнутым лицом. Вверх ногами.

Парня прошиб пот. Жуткий гость распахнул свою пасть, расположенную прямо по центру лба. Внутри обильно росли волосы. В волосах лениво двигались белесые черви.

— Привет, Джек. Знаешь, кто я?

Голос был сиплый. Нос кузнеца уловил трупный запах.

— Дьявол, — прошептал он одними губами.

Человек — существо? — зашёлся в хриплом, с покашливаниями, смехе. Физиономия начала стремительно меняться. Сатана будто перебирал, в каком обличье продолжать разговор. Козья морда? Свиное рыло, покрытое угрями? Или дохлая рыба, со змеёй вместо языка?

В итоге он остановился на чём-то более человечном. Лысая пепельно-серая голова без бровей и с порванными ноздрями. Белые, без зрачка, будто у слепого, глаза. И язык, как у утопленника распухший, вываливающийся из разрезанного горла.

— Мальчик мой, — голос исходил изо рта, язык лениво подёргивался. — Я пришёл за тобой. Я зову тебя к себе в гости.

Соображать надо было быстро. Но Джек был так пьян, в его случае и быстро, и соображать — явно невозможные вещи. Поэтому он просто сонно кивнул и прямо спросил:

— Отправляемся сейчас или есть время посидеть на дорожку?

Хозяин преисподней облизнулся. Если так можно назвать то, как он облобызал языком нижнюю часть подбородка.

— Ты мне нравишься. Не задаёшь глупых вопросов. Может и есть время посидеть. Поговорить. Но не долго. Пять минут. До полуночи.

— На сухую как-то сидеть грустно, — постучал кузнец по пустой кружке перед ним. — Угостишь?

— А ты заслужил?

— Как сказать, — пьянчуга нахмурил лоб, подпёр голову кулаком. — Ты же у нас вроде как оттуда, у тебя всё наоборот… По твоим разумениям выходит много сделал. Третьего дня сестру почти изнасиловал, а до этого родного дядьку ограбил. Церковный пост вообще никогда в жизни не соблюдал…

— И как с сестрой было? — хоть у демона не было зрачков, Джек чувствовал, что он смотрит прямо на него. Эти пустые глазищи кололи, как иголки и вызывали неясный зуд в коленях.

— Весело было. Я б ещё попробовал, но до конца б довёл.

— Ещё пробовать тебе уже не грозит, — хихикнул сатана. — Но дела твои мне правда нравятся. Может и угощу тебя. И как у сестры родной там было, кровинки твоей единственной, окромя дядюшки обворованного?

— Мягко, — не моргнув глазом ответил кузнец. Какой смысл лгать и тушеваться, когда общаешься с самим прародителем зла?

— Кудесник, кудесник! С тобой будет не скучно, — он придвинулся вплотную. — Что пить будешь? Только быстро. Дорога дальняя.

— Эль, пенный и душистый!

Нечистый с треском обратился в дым. Парня накрыла тьма. Уши заложило. Когда смог рассеялся, на столе лежала небольшая монетка. Столько, сколько нужно всего для одной кружки.

Джек воззрился на неё в ступоре. Если бы его мозги скрипели при мысленном процессе, вся комната сейчас наполнилась бы этим скрипом.

«Заказывай, не трать время попусту», — голос сатаны будто звучал отовсюду и ниоткуда.

Прошло несколько томительных секунд. Смачно рыгнув, кузнец одним резким движением сорвал с шеи крестик и прихлопнул им монету.

Рёв оглушил его. Лорд тьмы орал. Злобно, неистово, с ненавистью. Медяк раскраснелся добела. Удивительно, но пьяница не чувствовал боли — серебро креста не пропускало чёрную магию.

Вопль постепенно менялся. Интонации гнева сменились отчаянием, а отчаяние со временем перешло в покорность. В готовность компромисса. Договорённости. Перемирия.

«Чего ты хочешь? », злоба из его речи никуда не делась.

— Я жить хочу. Лапать сестру, пить, гулять и не бояться твоего прихода. Хоть десять лет.

«Десять лет, Джек. Ты будешь жить. Клянусь преисподней! »

Кузнец сграбастал монету вместе с крестиком. Подошёл к корчмарю. Хлопнул по стойке. У хозяина был опустошенный взгляд. С каменным лицом он выслушал заказ и с каменным лицом его выполнил. Он будто спал.

Джеку почудилось, что у хозяина поседели волосы. Может, он дьявола и не видел. Может, даже не слышал его. Но чувствовал.

Кузнец залпом опрокинул свой эль, только что купленный на демона, обращенного в обычный медяк. Опять повесил крестик на шею.

У двери не оборачиваясь проговорил:

— Прощай.

«До встречи», отвечал ему голос, сочащийся ехидной интонацией. От него кровь стыла в жилах.

Уже на улице Джек понял, что трезв как стекло. Луна скрылась за тучами. У него стучали зубы.

Душистый запах яблок щекотал ноздри. Они были везде — на деревьях и под деревьями, кокетливо прячась в траве и листве. Джек наслаждался этим ароматом. Особенно аппетитно пахли гнилые фрукты — их дух, как и любому пьянице, был ему особенно близок.

Вино кончилось. Обреченно вытряхнув оставшиеся капли себе в рот, он с ненавистью швырнул бутылку прочь. Она с грохотом разбилась.

Кто-то хихикнул.

Кузнец дёрнулся на звук.

Он стоял у яблони, облепленной плодами, столь яркими, что даже в ночи они горели алым светом. В этот раз он не пугал страшными рожами, но полумрак это делал за него. Джек сумел различить лишь красные глаза, тёмную шерсть на поверхности всего лица да огромные козлиные рога на голове. Больше ему рассматривать не хотелось.

— Привет! Доброй… эээ, точнее злой ночи! Рад видеть. Я тебя ждал.

Он поднял в приветствии руку. Несмотря на хмель, Джек понял, что это вовсе не рука, а большая когтистая лапа. Как хорошо, что сегодня туманная ночь и нет луны.

— Рад? Не ты ли мне в прошлый раз говорил «прощай»? — за годы голос сатаны ни капли не изменился. Такой же сиплый и хриплый, как прежде.

— Рад, конечно! Да ты сам посуди. Если б не хотел увидеть, то ходил бы в церковь и священником стал, а не бухал бы в кузнице и по садам чужим шатался целых десять лет!

— Мой мальчик… — дьявол произнёс это слово с любовью. — Именно поэтому я опять говорю с тобой, а не забираю тихо, спящего в пьяном бреду. За это десятилетие ты вёл хорошую жизнь. Мне нравились твои выходки. Тогда ты был мелким пройдохой, теперь ты настоящий позор этой деревни и своей семьи, — в ответ на это Джек картинно поклонился. — Как там твоя сестра поживает? Попробовал? До конца довёл?

Этот вопрос почему-то не удивлял. Он обязан был спросить именно это. А Джек, соответственно, обязан ответить. Это было неписаное правило той игры, что они вели. Игры, у которой правил не было.

— Смотря что значит «до конца». Ты знаешь, она до тридцатника как раз дожила — у тебя её, наверное, нет, она в другое место попасть должна. Вот после конца я как раз и опять попробовал. Не сказать бы, что дальше дошло, но точно глубже. Времени мало было на церемонии, понимаешь ли. А там ещё и муж, дети… Нам зрители мешали.

Нечистый захохотал. Было в этом хохоте что-то грязное, порочное, огульное. Он хохотал и хохотал, забавляясь тем, за что в людском мире бы сожгли на костре. Кузнец украдкой понюхал пальцы — не пахнут ли фиалками.

— И как у сестры там было, такой смиренной матери троих детишек и верной жены до самого гроба?

— Прохладно уже было, — пьяная улыбка сама украсила лицо. Ему было не стыдно, а даже легко рассказывать об этом, приятно.

— Молодчина! Я бы тебе ещё эля проставил за такую историю!

Властелин ада дружески хлопнул его по плечу. Джек и не припомнил, когда его последний раз так хлопали — он давно растерял всех друзей и даже собутыльников, напиваясь в одиночестве, сторонясь простых людей.

— Пошли, мой мальчик, нам туда, — сатана указал на дальнюю, самую тёмную сторону сада.

Кузнец не пошевелился. Он засмотрелся на яблоко, висящее на дереве.

— А ты правда соблазнил Еву, просто предложив ей яблоко? В обличье змея? Она что, повелась на это?

— С каких это пор ты грехами заинтересовался? Подумываешь, что ещё не поздно в священники податься? — заискивающе поинтересовался демон.

— Да так. У нас много верит в эту чушь. Бред же полный.

— Бред? Нет, бред — то, что тебя в моём царстве ждёт. А про Еву всё правда. Ну, почти. Я был гораздо более обаятелен.

Сатана взвился. Треск, облако дыма — и яблоня преобразилась. По всем её веткам вилось чёрное тело огромного червя, лоснящееся и блестящее, будто от жира. Хвост этого змея-исполина проворно подцепил яблоко и протягивал его Джеку. Рядом из темноты вынырнуло лицо нечистого.

Его нельзя было назвать ужасным. Совсем не змеиное, оно своим благородством напоминало орла — огромные изумрудные глаза и тонкие розовые губы. Фигурный нос. Легко очерченные скулы.

Не человек. Не рептилия. Библейский искуситель.

Таким сатану видели лишь двое. Ева, первородная женщина и Джек, безродный деревенский алкаш. Две грешные души. И можно поспорить, чьи грехи был более грязными.

— Вкуси всю сладость порока. Душа твоя в клетке, а я даю ключ, — голос в тон облику изменился, став более мужественным, чистым, глубоким.

Кузнец облизнул губы. Сейчас бы выпить. Хоть чего-нибудь. Может, даже яблочного сока.

Чушь. На самом деле ему не нужно было пить. Ему нужно было жить.

Рука с ножом, выхваченным из кармана брюк, взметнулась вверх.

Дьявол усмехнулся. Какая нелепость — надумал убить хозяина преисподней! Того, кто властвует безраздельно и на земле, и под землей. Того, кто всё спланировал ещё до того, как грехопадение свершилось.

Он не сразу понял, чего хочет пьянчуга.

Джек сделал всего лишь два взмаха. Один вертикально, другой горизонтально. Приложено было совсем немного усилий — достаточно для того, чтобы на стволе начертать небольшой крест. Христианский крест.

Искуситель зарычал. Ветви дерева задымились. Они тлели, покрываясь пеплом. Сквозь тело змея проступили толстые вены. Яблоко, до этого мгновения возлежащее на кончике хвоста, упало на землю.

Утробный рык сотрясал сад, но не мог разрушить ловушку.

Демон, оторванный от земли, сидящий на яблоне, оказался узником той клетки, от которой грозился подарить ключ. Клетки, сооруженной именем и символом господним.

— Говори, чего хочешь! Говори!

Слова звучали страшно. Вся красота, что была в лице сатаны, неожиданно испарилась. Зелень листвы его глаз приобрела оттенок болотной трясины.

Кузнецу страшно не было. Чувство страха ушло уже давно — вместе с совестью, добротой и честностью. Он обманул дьявола второй раз. Он — победитель.

— Мой выбор — жизнь! Никогда не претендуй на мою душу! Никогда не забирай меня в ад!

Змей клацнул зубами. С шумом втянул в себя воздух.

— Я никогда за тобой не явлюсь. Никогда не заберу тебя в своё царство. Клянусь преисподней!

Джек взмахнул третий раз ножом — и перечеркнул крест. Яблоня обратилась в прах, рассыпавшись золой. Теперь рядом с ним стоял дьявол, такой же, как десять минут назад, рогатый и красноглазый.

Кузнец поднял яблоко, которое всего несколько минут назад предлагал ему искуситель. Откусил кусок. По подбородку потёк сладкий сок. Растягивая слова, он неспешно сказал:

— Из этих яблок выйдет доброе вино. Очень доброе.

Развернулся и сделал два шага прочь от пепелища.

— Ты опять переиграл меня, мальчик. Ты всех переиграл, — донесся сиплый шёпот ему вслед. — Даже себя.

Джек обернулся. Сатана исчез.

Луна теперь ярко освещала весь сад. Остатки сгоревшего дерева были холодны.

Старый Джон сегодня спал.

Он был таким дряхлым, что даже в бодрствующем состоянии едва ли сумел бы уследить за своим полем. Глухой на оба уха, слепой на оба глаза. Семидесятилетний дед с удовольствием отдал бы господу душу, но всевышний всё не призывал его.

Его племянник Джек сидел на корточках и шарил на грядке. Он никак не мог нащупать тыкву. Фонарь весьма некстати потух, а перед его взглядом прыгали неясно откуда взявшиеся яркие пятна — настоящий ужас для ситуации, когда нужно быть быстрым и тихим.

Наконец он за что-то ухватился. Тыква была средних размеров, ярко-оранжевая, наверняка спелая и сладкая. С треском оторвал её от стебля. Попытался встать в полный рост.

Спина отозвалась адской болью. Кузнец сделал несколько неловких шагов в сторону тропинки — и рухнул на колени. Суставы горели огнём. Он с трудом перекатился на спину.

Ему было сорок семь лет. Деревенские мужики в таком возрасте ещё тягали плуг. Кузнецы начинали готовить себе преемников.

Джек в эти годы растерял последние остатки здоровья. Печень у него болела ежедневно. Отдышка не позволяла бегать. Нос распух от пьянства.

Где же Нюх, когда он так нужен, с обидой подумал похититель урожая, возлежа на рыхлой земле. Пёс издох лет семь назад, но ужиться с этой мыслью так и не получилось. Порой хотелось отмотать время назад — и поинтересоваться у дьявола, куда деваются собаки после смерти.

Джек не чувствовал ног. Ему казалось, что стоит немного передохнуть, и всё придёт в норму. Он не знал слова «паралич» — а если бы знал, то вряд ли догадался о его значении.

Под рукой была краденая тыква. Нож всегда тоже хранился в кармане. Тот самый, что в своё время уберёг кузнеца от дьявола во второй раз. Джек сковырнул верхнюю часть овоща, вырезал кусок мякоти. Попробовал. Гнилые зубы отозвались ноющей болью. Плод был сладким. Очень сладким.

Он успел съесть куска четыре. Жуя пятый, он почувствовал, как боль из ног переместилась выше. Прямо в сердце.

Рука кузнеца метнулась к крестику на шее. Его там не оказалось — давно потерялся во время очередной попойки. Стоило бы прочитать молитву, но умирающий молитв не знал.

Тело Джека забилось в конвульсиях. Он дёргался несколько мгновений, на губах пузырилась пена. А потом пришла смерть.

Глаза Джека, обычного пьянчуги, перехитрившего самого сатану, закрылись навсегда. Как сам бы он сказал про это — подох, как распоследняя псина.

Старому фермеру предстояло утром найти на огороде вместо цветущей грядки труп своего непутёвого племянника.

Джек летел.

Боль прошла. Тело было лёгким, как пушинка. Никакого зуда в суставах. Никаких вшей в волосах. Никакой грязной одежды.

Ночь отступала. Пространство становилось серым, будто это рассвет пытался вступить в свои законные права. Полёт становился всё стремительнее. Вот серость обратилась в синеву. Синева, наполненная режущими глаз оттенками, уступила белизне.

Вспышка. Абсолютный свет.

Джек стоял перед золотыми вратами. Абсолютно нагой. Девственно чистый. С мягкой розовой кожей младенца. Открытый.

Он добрался до входа в рай. Лишь пожелай — и заходи.

Кузнец неспешно шагнул вперёд. Протянул правую руку и коснулся сверкающих прутьев.

Боль от ожога была ужасной. Ладонь сразу вспузырилась волдырями. Врата завибрировали, наполнив монотонным звуком всё окружающее пространство. Они шумели, своим звоном оглушая Джека, делая его глухим, атакуя его уши так сильно, что из них закапала кровь.

— Зло бушует в твоём сердце! Чёрная душа, нет здесь места тебе!

Голос звучал отовсюду. Не мужской и не женский — наверное, именно так и должен говорить Господь. Без интонации. Механически. Беспристрастно.

— Ты загубил свою жизнь! Разрушил всё, что дали тебе в дар — и уничтожил всё светлое, что должен был взрастить и преумножить! Нет имени твоим грехам, ибо запретны они!

Джек разлепил слезящиеся веки. Попытался отвлечься от ожога — и посмотрел сквозь ворота. Он их увидел. Они не улыбались. Они просто смотрели на него. Две женщины, которых он знал. Мама и сестра. Они не прятали глаза — лишь качали головами.

Они его не ждали.

— Прочь! Прочь, порочная душа!

Прежде, чем Джек провалился во тьму, он успел показать пальцем на своё ничем не прикрытое причинное место. И криво усмехнуться бабам, над которыми издевался при жизни.

Джек падал.

Боль вернулась. Ожог на руке ныл. Нестриженые волосы кишели паразитами. Дубовая от грязи рубаха натирала тело. Кости и внутренности саднило.

Он возвращался в ночь. Тьма возвращалась, готовясь навсегда принять его в свои объятия. Белизна обратилась синевой. Синева в мгновенье посерела. Он увидел чёрную ночь и звёзды.

Всего на мгновенье. Падение продолжилось.

Пропали любые признаки света. Абсолютный мрак обступил кузнеца. Он лез ему в глотку и ноздри, обвивался вокруг шеи, душил и заставлял кашлять. После цвет вернулся. Бурые оттенки заплясали в окружающем его пространстве.

Джек рухнул на усыпанную кусками железа землю, которые тут же вонзились в его тело, словно бритвы. Штаны изодрались в клочья. Рядом шлёпнулась тыква — та самая, которой он лакомился за несколько секунд до смерти. Он машинально взял её в руки. Встал и огляделся.

Здесь было жарко. Впереди были ещё одни врата. Совсем другие. Кривые. Обожженные. Деформированные. Дурацкая карикатура на вход в рай.

Ворота в преисподнюю.

Створки со скрипом отворились. Из них вышел сатана.

Он был в своём истинном обличии. Джек порадовался, что уже мёртв — при жизни от такого зрелища он бы вовсе спятил. Огромное тело с дряблыми мышцами. Раздвоенный хвост. Лихо закрученные рога. Ноздри, в которых с шумом шевелились волосы. Алая кожа со вздутыми венами.

Дьявол выпячивал своё срамное место напоказ, прекрасно понимая всю отвратительность такого фаллического символизма. Он получал удовольствие, демонстрируя свою порочную натуру.

В его когтистой лапе была кость с остатками мяса. Он с урчанием обсасывал её кончик. Джеку не хотелось знать, что это. Ему не хотелось знать, куда деваются собаки после смерти.

— Какого чёрта ты здесь делаешь?

— Я пришёл отдаться в твою власть. На небесах мне места нет, — кузнеца тошнило. Он бы закрыл глаза, чтобы не видеть своего собеседника — но мышцы не слушались.

— Нет, мальчик мой. У нас был уговор. Ты забыл, Джек? Я обещал никогда не забирать твою душу. Она принадлежит только тебе одному. И во время жизни, и после неё. В аду нет для тебя места.

Внезапно стало очень холодно. Зубы начали ритмично постукивать.

— А ч-ч-что же мне т-т-тогда д-д-делать?

— Проваливай туда, откуда пришёл.

Джек взглянул назад. Чёрная лента дороги вела в глубины бурой породы. Она петляла сквозь холмы куда-то вдаль. Туда, где сама вера в свет была невозможной.

— Но к-к-как же я п-п-пойду? Там т-т-так темно… Я н-н-не смогу…

Сатана улыбался. В его глазах плясали порочные искры.

— О, не переживай. Я дам тебе свет. Это будет прощальным даром.

Наклонившись, он поднял с земли какой-то камень и швырнул его. Джек поймал левой рукой — ладонь обожгло до самого мяса, но кузнец не выпустил подарок. Крошечный уголёк, тускло светящийся адским пламенем.

Кусочек преисподней.

Он жёг руку. Не в силах больше терпеть, Джек сунул его вглубь тыквы, что до сих пор была при нём. Из овоща получился неплохой сосуд, своеобразный светильник. Идеально для освещения.

Сатана захихикал.

Кузнец присмотрелся. Передняя часть тыквы изменилась — вместо дырок от ножа там теперь была вырезана уродливая рожа. Кривые глаза и перекошенный рот смеялись. Злобно, издевательски они хохотали над глупым человеком, который переиграл дьявола.

Демон с хрустом прожевал остатки кости и проглотил её.

— И д-д-долго будет длиться м-м-моё странствование?

— До второго Пришествия, — съехидничал сатана напоследок.

Послышался скрип. Ворота ада закрылись. Джек не обернулся.

Ему предстояла очень долгая дорога.

Старого Джона сегодня здесь не было.

Он умер так давно, что никто не помнил его имени. Здесь уже многие годы никого не было. От усадьбы остались жалкие останки фундамента. Поле заросло сорняками. Никто бы не сказал, что когда-то на этой земле росла кукуруза.

В дальнем конце, среди кустарников, происходило что-то неладное. Там неспешно двигалась яркая оранжевая точка. Будто кто-то прогуливался с факелом. А может, это просто обман зрения. Зачем гулять в ночи так далеко от людских домов?

Нет, действительно — сквозь сорняки, не разбирая дороги, брела Тень, держа перед собой круглый предмет, источающий свет. Она вышагивала тихо, будто парила над землёй. Тень не дышала. Шаг за шагом она спешила прочь отсюда. Она стремилась как можно скорее добраться до ближайшего холма.

Конец октября — прекрасная пора. Урожай для трудолюбов. Золото на деревьях. Прохладные, но не ледяные, ночи, наполненные ностальгией по давно ушедшим временам. Лучшим временам. Временам, которые так хочется исправить. Сделать их хуже.

Под ногой у Тени чавкнуло яблоко. Гнилое, аромата доброго вина, такого родного любому пьянице. Тень остановилась. Слегка качнула своим импровизированным светильником — небольшой полой тыквой. Её голова осветилась.

Незнакомец с мертвенно-бледным лицом. Его черты было невозможно запомнить — они расплывались, словно подмоченная акварель на бумаге. Его глаза были крепко закрыты.

Постояв секунду, он продолжил свой путь. Дыхания по-прежнему не было слышно.

Странный человек остановился на вершине холма. Вдали горел редкими огнями город. Каменные домишки кучковались у огромной церковной башни, на вершине которой был установлен большой циферблат.

Раздался колокольный звон. Бом-бом-бом.

Глубоко вздохнув, Джек открыл глаза.

Ещё один год. Ещё один канун его смерти.

Он поднял тыкву высоко над головой. Рожа, вырезанная на передней части светильника, хохотала, глядя на город. Этот безмолвный смех был понятен каждому в канун дня всех святых.

Ещё одна ночь, чтобы исправить всё зло его жизни.

Никогда не будет достаточно времени.

Шёпот от автора:

Эту историю я намеревался рассказать уже многие годы. Легенду, своей чёрной драмой и житейской мистикой поражающую до глубины души. Предание, живущее в седых веках.

Теперь она на бумаге. И теперь любой может узнать, откуда есть пошла эта чёртова тыква и почему она так важна для празднования Хэллоуина.

Читайте интересные тексты и держите свои глазные яблоки целыми, а сосуд собственной души — кристально чистым.

Писателя можно найти и обидеть в сети:

acrainsauthor@gmail. com

www. acrains. livejournal. com

www. twitter. com/ACRains

www. vk. com/acrains

Художнику обложки можно написать:

hagtorp@rambler. ru

www. vk. com/hagtorp

Особая благодарность Вячеславу Мурыгину.

Мы ещё не раз увидимся.

Страшного Хэллоуина!

30 октября 2014 года.