Глава 4. Дворец 7 страница

Что??!

По-моему, ты потерял остатки способностей дваждырожденного, ты не только не проникаешь в мои мысли, но ты даже перестаешь воспринимать слова. Забыл, что сказал Учитель? «Вы попали в руки лучших наставников нашего братства». Лата — такой же наставник, как Крипа. А иначе, чего ради она стала бы терять столько времени с нами, с тобой, прежде всего? Ты же знаешь, никто из дваждырожденных, будь то мужчина или женщина, не может предаваться праздности, у каждого своя работа. Вот зачем были эти прогулки! Она готовила тебя к предначертанному пути со всей мудростью дваждырожденных.

От предчувствия справедливости этих слов у меня похолодело сердце.

— Постой, но ведь ты такой же, как и я, и у тебя тоже должен быть наставник.

Митра пожал плечами:

Я всю свою жизнь, кроме последних месяцев, провел во дворце, ты что, забыл? Конечно, не в такой роскоши, но сам образ жизни мало отличается, как и поведение людей. Поэтому, я думаю, за меня никто и не беспокоится. Может, я вообще попроще устроен, покрепче. А вот ты, если оставить тебя без присмотра, можешь погибнуть, как старая циновка в сезон дождей.

Но зачем же кого-то приставлять?

А как бы иначе ты втянулся в жизнь Двара-ки? Разве теперь город не стал для тебя приятным и родным? Разве в этой жизни ты не обрел счастья и смысла? Да ты здесь как рыба в воде! Я сначала этому удивлялся, а потом понял: это твои прогулки и беседы с Латой приносят свои плоды. И разве не она вдохновляет тебя на овладение кшат-рийской наукой? И хорошо! Что ты стоишь со слезами на глазах? Я тобой горжусь — ты так быстро учишься. Признаться, была у меня недостойная мыслишка, что хоть здесь я над тобой верх возьму, а вот нет, не дали наши заботливые братья. Быстро и легко тебя в этот узор вписали. Спасибо им за это.

Митра был прав, тысячу раз прав, но от этого было не легче. Меня скрутила такая горькая обида на Лату, на Митру, на весь белый свет, что слезы, к моему стыду, сами собой покатились из глаз, а губы затряслись, как у ребенка, потерявшего игрушку. Мне до сих пор стыдно вспоминать, как я жалел себя в тот момент. Митра даже растерялся, видя мое состояние.

А я, смахнув слезы, вдруг ощутил, что обида сменилась злостью на себя. Вот оно, мое самообладание дваждырожденного! Вот мой контроль над мыслями и чувствами! На зыбкой чаше весов колышется судьба великих государств, не зная отдыха, борются за сохранение света и знаний те, кто принял меня в свое братство. А я опять погряз в трясине собственных мелочных переживаний и обид. Что я делаю с собой!?

Дваждырожденный должен повелевать своими чувствами, — растерянно сказал Митра, не зная, как меня утешить.

Да какой дваждырожденный? — едва выговорил я. — Слепой черепашонок, тычущийся носом в твердеющий мир. Те, кто наблюдают за нами, потому и приставили ко мне Дату, что чувствуют, какой жалкий, темный крестьянин допущен в их ряды. И они правы: я — самое слабое звено. К тебе они менее внимательны по одной простой причине: ты надежен, уверен в себе, а я…

* * *

Жизнь в Двараке изменилась до неузнаваемости. Кришна и Баладева начали всерьез готовить свои войска к сражению. Каждый день с крепостной стены горожане наблюдали, как на пустошах вокруг города боевые колесницы плели причудливые кружева, отрабатывая тактику действия в едином строю. Неистовые кони неслись наперегонки с ветром, и в руках воинов вспыхивали разящие молнии позолоченных боевых луков. Тревожно трубили слоны, которых погонщики приучали к весу боевых башен, запаху крови и виду огня. По тенистой дороге мимо горы Райвата к блещущим воротам Двараки тянулись караваны повозок, запряженных буйволами и лошадьми. Крестьяне свозили в город продовольствие, которое будет теперь храниться в каменных амбарах на случай осады. Крипа ужесточил тренировки, и у меня почти не осталось времени думать о Дате. Впрочем, в тот момент это доставило мне какое-то горькое удовлетворение.

С утра до вечера я усердно упражнялся в стрельбе из лука, фехтовании на мечах, верховой езде, вызывая насмешливые замечания Митры. Мой план был весьма прост и наивен — измучить тело физическими упражнениями до предела, заглушить голос чувств, чтобы не хватило сил на страдания духа.

Отчасти я добился своего. Дневные занятия настолько поглощали меня, что на посторонние мысли не хватало времени. Зато Дата мне стала сниться по ночам — еще более прекрасная и недостижимая, чем наяву. Тогда я прибег к способу аскетов, укрощающих страсти воздержанием от пищи. Через два дня я действительно забыл о Дате, как и обо всем на свете, кроме еды. К тому же мне стали изменять силы на тренировках, и Крипа потребовал, чтобы я прекратил свои аскетические «подвиги».

За всеми этими переживаниями я не заметил, как закончился жаркий сезон. В Двараку пришли дожди. Жара отступила, и задули свежие, насыщенные морской солью ветры. Низкие черные тучи ползли по небу, как стадо коров. Ночами в небесных высях разыгрывались ужасающие битвы, и огненные стрелы ярости богов с грохотом срывались на землю. На следующее утро весь небосклон оказался завешан войлоком мелкого дождя, и знамена над дворцами Кришны и Баладевы повисли мокрыми тряпками. Вода широким потоком текла по мостовым. Ядовитые змеи и ящерицы покидали свои залитые дождем убежища и заползали в дома. Люди ходили, с опаской глядя на землю.

Однажды, когда дождь немного затих, ко мне приехала Дата. Поверх обычного платья на ней был одет кожаный плотный плащ, защищающий от влаги, которая буквально висела в воздухе, как плотный туман. Я смиренно оседлал своего коня и отправился за Датой к морскому берегу.

Раньше мы любили уединение полосы прибоя. Там, вдали от людей, я острее чувствовал близость Латы, там покой и величие океана передавались моему сердцу. Но в тот день покоя не было нигде. Пенные валы обрушивались на берег, с волчьей яростью грызли белыми клыками серую плоть земли. Грустным и тревожным было лицо апсары. Впрочем, причина для этого была самая серьезная.

— Кришна и Бхимасена убили Джарасандху, царя Магадхи, — сказала Дата, глядя куда-то мимо меня, за серый морской горизонт. — Теперь по нятно, какой путь избрали вожди ядавов для спа сения Двараки.

Я был уже достаточно искушен в хитросплетениях военных союзов, чтобы понять, что тень войны восходит над нашей землей, как огромная черная туча. Мы спешились и оставили коней пастись на скудной прибрежной траве, а сами пошли через широкий песчаный пляж к самой кромке прибоя. Только что принесенные вести сделали мелкими и ничтожными мои собственные терзания. И все же я не мог без горечи любоваться красотой Латы. Сильный свежий ветер бросал нам в лицо соленые брызги, и мне казалось, что по щекам Латы текут слезы. Ее длинные черные волосы колыхались, били по лицу, струились по ветру, как морские водоросли вокруг перламутровой раковины. Она не смотрела на меня. Ее невидящий взгляд, обращенный к небосклону, был полон тревоги.

Там, на морском берегу, она и рассказала мне о том, как Кришна и Арджуна, с небольшим отрядом телохранителей тайно уехали из Двараки. Это произошло через несколько дней после ночного совещания, на которое были допущены мы с Митрой. Где-то в лесах они встретились с Бхимасе-ной, о чем, очевидно, было условлено заранее. Передвигаясь с большой опаской, они смогли незамеченными пересечь границы чужих владений и подойти к столице Магадхи Раджагрихе. Глубокой ночью трое дваждырожденных царей проникли за стены крепости.

— Уже ходят слухи, что Бхимасена пробил сте ну голыми руками, — сказала Лата. — Но я думаю, что в городе было немало шпионов Кришны, и сброшенная со стены веревочная лестница могла сберечь силы Бхимасены. Зато точно известно, что братья Пандавы вместе с Кришной ворвались прямо в покои дворца. Могучий Бхимасе-на в честном поединке убил Джарасандху, а тем временем Арджуна и Кришна, разогнав охрану, освободили царей, которых властитель Магадхи держал заложниками. Пользуясь темнотой и поднявшимся переполохом, они смогли пробиться к воротам крепости и вскочить на ожидавшие их там колесницы. Воины Магадхи, потерявшие своего царя, не рискнули их преследовать.

Лата сбросила сандалии и ударила босой ногой по морскому песку, словно желая впустить его прохладу в свое разгоряченное сердце:

Джарасандху все равно надо было уничтожить. Он угрожал и Двараке, и другим городам, и даже Хастинапуру.

Значит, Кауравы будут благодарны Кришне?

В Хастинапуре обрадуются падению Джа-расандхи. Но там не могут не понимать, что освобожденные цари теперь могут стать союзниками Пандавов… Я думаю, что никто не может предсказать последствий этого убийства. Но раз Кришна и Пандавы пошли на такой отчаянный шаг, значит другого выхода не было.

Ревущие валы обрушивались на отмель, и клочья пены упрямо ползли вверх по песку к нашим ногам. Лата топтала белые пузыри, а я не мог оторвать взгляда от ее ног, белых, как лепестки лотоса. Закинув голову, Лата прочитала строки из неизвестного мне стихотворения:

На отмелях черных синего моря остались мечты кораблей. И сердце гудит, как пустая раковина, и полно предчувствием, как белый парус ветром. Где твой парус? Где твои флаги?

Как у вас на севере совершают брачный обряд? — неожиданно для самого себя спросил я у Латы. Впервые за время нашей встречи она улыбнулась:

Наверное, так же, как и у вас на юге.

Тогда пойдем в храм, — сказал я, чувствуя, как дрожит от волнений мой голос. — Я возьму тебя за руку и трижды обведу вокруг священного огня слева направо, и скажу слова: «Буду тебе кормильцем».

Лата опустила голову. Округлые линии на ее шее напомнили спираль морской раковины.

— Бессмысленно говорить об этом, — тихо сказала она. — В надвигающейся буре тебе будет не просто остаться в живых. Если часть твоего сер дца останется со мной, то ослабнет внимание и не будет крепка твоя рука. Учитель в ашраме го ворил тебе, что мудрый всегда сомневается и каж дый свой шаг соизмеряет с велением сердца. Так можно пройти по жизни, не отяготив своей кар мы. Но Крипа дал вам другую мантру. «Разруше на пелена заблуждений, я вижу истинный свет, я стоек, привержен долгу». Думай о долге и забудь обо мне.

Не знаю, как это у меня вырвалось, но прежде, чем отвернуться от Латы и пойти к своему коню, я сказал:

— Я потерял больше, чем наставника.

* * *

Тяжелые тучи, похожие на удавов, ползли по небу. Мелкий дождь висел в жарком воздухе.

Лата никогда больше не появлялась во дворце, где мы с Митрой принимали последние наставления Крипы.

Камень не чувствителен к боли. Дикий человек более вынослив, чем изнеженные придворные. Чем больше развиваются разум и чувства человека, тем острее он переносит страдания. Но вы должны стать властелинами воли!!! — почти кричал Крипа, глядя, как мы с Митрой охаживаем друг друга по плечам длинными бамбуковыми шестами. — Сила брахмы способна приглушить боль, остановить кровотечение так же, как и отразить невидимый посыл злой мысли. Мы знаем случаи, когда дваждырожденные, даже пробитые стрелой насквозь, продолжали сражаться. У великих подвижников каждая частица тела настолько пронизана сознанием и волей, что боль гаснет сама по себе, как факел, брошенный в море. Научитесь лечить раны дыханием. Ощутите свое единство с бесконечным миром, тогда сами собой падут стены и границы, а вместе с ними и страх смерти, самый древний и самый могущественный.

Я уже начинаю сомневаться, что нам пригодится ваша наука, — тяжело отдуваясь под моими ударами проговорил Митра. — Похоже, что мы с Муни убьем друг друга прямо здесь, на тренировочном поле, или почим от старости, так и не выйдя за стены Двараки. Время уходит, Пандавы скрываются где-то в лесах, а мы тупо упражняемся, ожидая, когда победа сама упадет в руки, как перезревший колос.

Крипа только улыбнулся и отошел под навес, куда не проникал накрапывающий дождь. Потом кивком головы пригласил нас к себе. Мы с Митрой не заставили себя долго ждать и, растирая саднящие плечи руками, уселись рядом с наставником на жесткие циновки.

— Я заметил в тебе, Митра, признаки нетер пения, — сказал Крипа. — Несмотря на то, что ты, как сам выразился, тупо упражняешься уже полгода, твои стрелы летят по своей собственной прихоти. Ты теряешь власть над оружием. Стро ишь планы, в то время как твоя голова должна быть чистой, как небо ранней весной. Это, кста ти, касается и тебя, Муни. Все ваше сознание дол жно быть сосредоточено на кончике стрелы. Не думайте о цели, она — удел завтрашнего дня, который может вообще не наступить. Полное доверие карме…

Но если цель благородна! — не выдержав, воскликнул Митра. — Я не боюсь отдать жизнь ради будущего.

Только безумец может добывать славу ценой собственной жизни, — отрезал Крипа. — Как гласят Сокровенные сказания, «нет пользы от славы мертвому, чье тело обратилось в прах». Только для живого имеет смысл радость победы. Конечно, нам приходится идти на жертвы. Но мечтать о них?.. Вы нужны общине живыми. Слишком долго и трудно постигается наука, чтобы не дорожить теми, кто ею обладает. Царь дорожит сокровищами, обретенными в битвах, пахарь знает цену каждому куску хлеба. А братство хранит зажженные сердца.

Пристыженный Митра поник головой, и я попытался за него заступиться:

— Крипа, мы все понимаем. Разговоры Мит ры о славе и смерти — просто бред, вызванный усталостью. В объятиях красавиц он забывает и о том, и о другом, мечтая о вечной жизни.

Крипа рассмеялся:

— Я знаю. Хоть вы и зоветесь дваждырожден– ными, но мечетесь в кругу страстей.

Митра передернул плечами:

Вот двинет Дурьодхана свои войска, и нам придется сломя голову мчаться на помощь Панда-вам, чтобы, скорее всего, доблестно сложить свои головы. И тогда никакого значения не будут иметь все наши благородные порывы и рассуждения о карме…

Карма милостива к тем, кто научился хорошо стрелять и отражать удары, — возразил Крипа. — Даже в бою не бывает случайных смертей. Именно сейчас вы должны научиться всему, что поможет вам выжить. Потом будет поздно сетовать на волю богов и превратности судьбы… Крипа уселся поудобнее и, вытащив из ножен свой широкий меч, положил его себе на колени. Я невольно залюбовался его оружием. Клинок блестел, как грань шлифованного алмаза. Крипа поймал в него рассеянный дневной свет и гордо улыбнулся:

Меч — это третья рука воина. Надо любить и беречь его, как собственное тело.

— Мы будем, будем любить его, только дай те…? — почти жалобно взмолился Митра.

И тогда Крипа развернул большой сверток из ткани, достав оттуда два меча в деревянных ножнах, обтянутых красной материей и украшенных медными бляшками. Мы потянули за позолоченные рукояти, и на свет вышли два широких упругих клинка, чем-то похожих на длинные листья бамбука. Невесть откуда взявшийся бледный луч солнца пробился сквозь дождевые тучи, заставив оружие в наших руках вспыхнуть длинным языком сизого пламени.

— Хороший знак, — довольно хмыкнул Кри па. — Клинок вспыхивает к победе.

Увидев наши недоуменные лица, пояснил:

Воины верят, что у каждого оружия свой характер. Если меч с трудом покидает ножны, то бой будет проигран. Если сам по себе издает звон — жди смерти. Эти клинки сияют и пахнут лотосом, и, значит, не будет им удержу в бою. Митра недоверчиво пожал плечами и поднял меч к самым глазам, чтобы получше рассмотреть, но его остановил предостерегающий вскрик Крипы:

Никогда не смотри на свое отражение в лезвии! Плохая примета. Также нельзя говорить, откуда он пришел к тебе и сколько он стоит. Оружие дваждырожденных создается кузнецами, хранящими тайны древности. Такой меч может перерубить обычный бронзовый клинок, как бамбуковую палку. Берегите оружие!

Митра опустил меч в ножны и спросил с улыбкой:

— Рубиться-то им можно? Или это тоже пло хая примета?

Крипа не принял шутки, серьезно посмотрел в наши глаза и вновь повторил слова, которые мы много раз слышали от него на тренировках:

— Закон для кшатрия — учение, жертвоприно шение, раздача даров и охрана живых существ. Со кровенные сказания запрещают убивать того, кто просит пощады, сложив ладони своих рук, кто бе зоружен и не участвует в битве. Нельзя убивать женщин, стариков и детей, применять отравленное и раскаленное оружие… Ну да ладно, больше ни чему не успею я вас научить. Если карма будет бла гоприятной, то мы увидимся вновь. Всем сердцем желаю, чтобы это произошло не на поле брани…

И, увидев немой вопрос в наших глазах, добавил:

— Идите седлать коней. Арджуна едет к бра тьям. Вы в его свите.

Только тогда мы с Митрой поняли, что это было прощание.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒