«Отчаянный»

Меня зовут Чайный. Как вы успели заметить, я - совершенно лысый кот. Ни усов, ни пуха – я гол как лягушка.

О нет, я не побрит и не болен. Для своего вида я совершенно обычен. Далеко отсюда такие как я живут и процветают большими семьями-общинами, передавая голеньким котятам мастерство самых разных ремёсел. Мы отличные мастера и торговцы. Мы ловкие, выносливые и быстрые, но чувствительны к сквознякам, из-за чего часто болеем. Однако это вознесло наши способности к врачеванию если не до самого Небесного Гнезда, то до верхушек гор уж точно. Я всегда гордился принадлежностью к племени лысых кошек. Пока однажды не пришлось покинуть родные места.

Я приплыл сюда семь лет назад с другого хъярна. С Ладли, если быть точным. Обласканный его тёплыми ветрами, на родине я не нуждался в одежде и представить себе не мог, как холодно бывает у вас.

Я сказал, что меня зовут Чайный. То не вполне точно. Поправлю себя.

Сейчас меня зовут Чайный. А раньше…

***

Тогда меня знали как мастера по обработке Синего Луба – породы дерева, которая встречается только на наших хъярнах. И воображаемые тельницы туго оплели мою шею, стоило мне пронюхать, что на Ско-Хъярне Синего Луба нет. Нет вообще! Я быстро принял решение отправиться сюда и покорить сердца местных жителей украшениями и утварью из этого крепкого, блестящего, очень красивого материала.

Сборы, подготовка, поиск тех, кто сможет меня переправить – всё это было вопросом времени. Удушливо долгое плаванье в тесной скорлупке, многочисленные остановки - и вот я уже в Ветросоли. К моему удивлению произошло то, что было вполне предсказуемо: я оказался не первым, кому в голову пришла идея привезти сюда Синий Луб. Увы, в торговой столице мой товар вызвал гораздо меньше восторгов, чем я ожидал. Зверь я небольшой, а потому и не смог привезти с собой много вещей. И отдавать их дешевле, чем планировал, совершенно не хотел.

Сочувствующие товарищи посоветовали мне отправиться вглубь хъярна, чтобы там втридорога продать товар тем зверям, которые в глаза не видали заморских диковин. И вот я снова в пути. Напросился в компанию к странствующим торговкам – пуме Жолине и лисице Хваталке. У них имелась телега, которую везла Жолина, эта большая и очень сильная горная кошка. Внутри тихо перестукивались бутыли с маслами южных деревьев, а ароматные специи били в нос даже сквозь завязанные мешки. Я обещал расплатиться с торговками по мере того, как буду продавать товар, но их вроде бы устраивало и то, что я помогаю вести походный быт.

Однако очень быстро ночи стали холодными, а вслед за ними и дни. Я приплыл сюда в начале осени и представления не имел, насколько сурово на Ско-Хъярне лютует Стужешкура. Близилась зима. Страшная, холодная, не щадящая зверей без меха. Мне нужна была новая одежда, и срочно. Та, что я прихватил с собой из дома, износилась ещё в Ветросоли. Помогать Жолине и Хваталке я уже не мог: порывистый ветер мигом бы меня продул, реши я вылезти из тряпок или отойти от костра. Я чувствовал, что начинаю их раздражать. Я обуза! Торговкам приходилось меня кормить, возить и ждать, когда я, наконец, продам свои изделия, чтобы оплатить их заботу.

***

И вот мы достигли места, где я надеялся получить хоть какую-то выручку. Скажу честно, к этому моменту я уже пожалел, что ушёл из приморской столицы. Путешествие явно не складывалось.

Жолина с Хваталкой устроились на лёжку, а я собрал весь товар, натянул на спину шерстяной плед и отправился в соседнее селение.

Ах, если бы я знал, какое несчастье меня там постигнет! Не успел я добраться до местной таверны, как шайка лисиц подкараулила меня, выхватила сумки и унеслась так быстро, что я, путаясь в испачканной ткани, никогда не смог бы их догнать. Я остался без товара, без денег, без добычи! Воображаемая тельница, мягко гревшая мою застуженную шею, воображаемо расплавилась. Меня охватило отчаяние! Лысый кот, ограбленный на пороге зимы в чужом неизвестном мире, уже задолжавший двум сердитым торговкам. Моё положение было бедственным настолько, насколько это возможно.

Не могу похвалиться, будто быстро взял себя в лапы, но выбора у меня не было. Я вернулся к моим благодетельницам, выдавил сморщенную улыбку и с жаром рассказал им, как здорово мне удалось всё продать.

«Только выручку я вам пока показать не могу, - сказал я, плотнее натягивая плед на самые уши. – По традициям моих земель чужие глаза не должны видеть тельницу, пока она не разрезана. А то удачу пробурундучим. Вот доберёмся до Бросхадома, там я добуду резак, и отрежу то, что вам причитается».

Я надеялся, что в Бросхадоме, далетравской столице, смогу тайком улизнуть от них. А там и зиму пережду в тепле. Работу подыщу, одеждой обзаведусь. Словом, временно я успокоился.

Но, когда мы продвигались по далетравскому Ельнику, Жолина выменяла небольшой топорик у местной жительницы. Тут у меня по морщинкам невесело запрыгали мурашки. Торговки вручили мне инструмент и даже отвернулись, чтобы не смотреть на неразделанную тельницу. Уважили выдуманную традицию. Я сослался на вечер и темноту, при которой можно было легко обсчитаться. Утром я запричитал, что пора скорее выдвигаться, потому что погода портится. А днём, сидя в движущейся телеге, Хваталка напористо загоняла меня в угол, требуя расплатиться, но я выдумывал всё новые отговорки. В конце концов, терпение лисицы лопнуло, и она рванула с меня плед. Помню то изумление в её глазах. Изумление, смешанное с чувством, которое появляется, когда подтверждаются твои опасения. Никакой тельницы на моём теле не было. И стыдно мне за этот обман до сих пор. Но что я мог? Продолжать путешествие с ними – вопрос жизни и смерти для меня. Но в этот раз у меня уже не нашлось хитростей и отговорок. Вы видели когда-нибудь торговку в гневе? Тем более такую, как Хваталка. Помню, как я летел с телеги в заиндевевшую траву – жёсткую и колючую. Как ускорилась Жолина, стараясь скорее оставить меня позади. Как деревья вокруг сотрясались от жгучих ругательств лисицы. Она даже не заметила, что вышвырнула меня вместе с топором, которым просила разрезать тельницу. Жолина и Хваталка навсегда скрылись из моей жизни.

***

Я остался один. Без товара, без одежды, с одним лишь топором и сердцем, полным страха. Вокруг простирались бесконечные торосы незнакомого леса. И признаюсь, я был готов просто лечь и дожидаться справедливой смерти. Но я задумался: неужели, это всё, что я могу? Только смириться? Нет. Я смотрел на топор в своих лапах. Потом на сами лапы. Потом на окружающие деревья неизвестных мне пород. И вспомнил, что я - мастер Синего Луба! А материал этот на моей родине считается одним из самых сложных для обработки. Неужели местные вялые деревца способны с ним сравниться? Нет! Я умею обрабатывать древесину! Я мастер! И это открывало мне путь ко спасению. Да, меха у меня нет. Но я хищный зверь с умелыми лапами и смекалкой. Я заберу мех с чужой спины. Я заберу мясо с чужих костей. Я построю укрытие.

Я помню, как смеялся. Над собой, над своими выдумками. Над Хваталкой, так запросто подарившей мне спасительный инструмент.

Близилась моя первая большая охота. Я готовился к ней так же усердно, как готовился к отплытию на этот ледяной хъярн. Сидя у кое-как разведённого костра, с помощью топора я изготовил много разного инструмента, но больше всего внимания уделял оружию. Оружию, которым я смогу одолеть крупную дичь. Я думал об олене или кабарге. О ком-то, чьего мяса мне хватит надолго, а шкура полностью покроет моё продрогшее тело. Я ещё не решил, как буду зимовать. Выполнял задачи последовательно, по мере их появления. И у меня неплохо получалось, знаете ли.

***

Уши у кабарги мягкие и округлые. Они дрожали и вращались, подвластные случайным звукам. Ноздри трепетали у земли, а зубки перетирали комочки лишайника. Влажный лишайник распространял тонкий грибной запах. Я сидел в засаде совершенно не по-кошачьи: мои передние лапы опирались не на пружинистый мох, а на древко копья. Мне было непривычно и неудобно. Говорят, что здесь не приветствуется охота с метательным оружием. Но я не видел иного способа изловить такую добычу. Кабарга быстрая. Кабарга ловкая. Кабарга манёвренная. Будет ли моё копьё быстрее, ловчее и манёвренней? Окажется ли моё творение совершенней творения Звёзд?

Когда кабарга вскинула голову, я побежал. Нелепо и смешно скакал на задних лапах, держа равновесие с помощью острой палки. Должно быть, моя будущая жертва в душе рассмеялась от такого зрелища. Так или иначе, она точно опешила и застыла, что позволило мне замахнуться и…

Промахнуться. Обращаться с копьём – не то же самое, что мастерить его. Меткости мне не хватило. И кабарга, круто развернувшись, исчезла в гуще леса. Свою первую добычу я упустил.

Вторую тоже. Копьё даже не воткнулось в землю, а упало плашмя. Третья кабарга также не стала дожидаться моего успеха.

Повезло мне только с четвёртой попытки. Когда я, разозлившись на свою криволапость, просто спрыгнул на кабаргу с дерева и воткнул копьё в её шею. Охота состоялась! И я даже умудрился соблюсти местный порядок, убив добычу не с расстояния, а в тесном столкновении. Успех!

***

Прошло совсем немного времени, а я уже щеголял в тёплой кабарожьей шкуре с заточенным деревянным копьём наперевес, которое я решил укоротить. Большая охота принесла мне уверенность. Теперь у меня в запасе были припрятаны и клинья, и подобия ножей, и рогатки, и рожны, и остроги. Возле шалаша сушилось вкусное мясо кабарги. Я учился работать по кости, делая свои инструменты ещё совершеннее и опаснее для добычи. Охота согревала мою кровь. Хорошо же я устроился! Я поверил, что мне под силу пережить зиму. Моих навыков хватало. Да, временами было непросто. Я не мог надолго отлучаться из шалаша - быстро мёрзли лапы. По этой причине я не рисковал отправляться на поиски селений. Я ничего не знал о местности, не имел карты. И, что удивительно, встречал очень мало других зверей. Лес оказался почти нежилым, и это меня изумляло. Но добыча водилась, припасы копились, и я в целом был спокоен. Я собирался набрать много еды, утеплить шалаш и пережить зиму здесь, в тишине и покое. Но и этим планам не суждено было сбыться.

***

В тот день птицы с тревожными криками носились над моим шалашом. Я выглянул и принюхался. И ветер принёс странные запахи. Чужие запахи. Сюда шли какие-то звери. Птичья тревога передалась и мне. Я схватил короткое копьё, на кончике которого белела острая кабарожья кость, и двинулся навстречу чужакам. Но не успел я спрятаться в кустах, как на мою полянку вышли двое. Пухлая собака и долговязая полосатая гиена с большим мешком. Они застыли, глядя на меня, и я тоже не двигался с места, только прятал за спиной своё оружие. Наконец гиена встряхнулась и с улыбкой обратилась ко мне.

- Ох, ты тут живёшь? Мы не ожидали тут кого-то повстречать.

Тем временем её подружка начала обходить меня сзади. Я занервничал.

- Тут маловато жителей, не так ли? – продолжала разливаться ручьём гиена. – Наверное, тебе одиноко.

Я тряхнул ушами и сильнее сжал кол, пряча его теперь на грудке, в складках кабарожьей телогрейки. Собака приближалась ко мне со спины, гиена давала ей незаметные по её мнению сигналы. Я попросил их уйти, хоть и понимал, что это бесполезно. Но что меня удивило: от них пахло селением с множеством зверей. Незваные гости несли их запахи на своей шерсти, и я почти услышал городской гомон и цокот когтей по ступеням крылечек. Ароматы леса не успели осесть на телах незнакомок, и это означало, что из селения они вышли не так давно. Значит, оно было поблизости! Я так обрадовался, что вспомнил об угрозе только тогда, когда собачье дыхание обдало мой затылок.

- Давай, Лакомка! – крикнула гиена.

Собака резво кинулась на меня. Я рванулся прочь, она за мной. Погоня получилась очень короткой, почти моментальной, но даже этих секунд хватило, чтобы Лакомка врезалась в мой шалаш и разломала его своим весом. И пока я стонал от досады, она победно сомкнула челюсти поперёк моего тела. Маленькая доля везения выпала и мне: крепкая кабарожья телогрейка защитила мою нежную кожу от зубов, но вывернуться никак не получалось. Ужас сковал моё горло, я и рад был бы закричать, но мог только размахивать лапами, в одной из которых по-прежнему стискивал копьецо.

- Хвяхы ему лахы, - рычала собака, подходя к подружке.

Она махала мной как тряпкой, трясла головой, когда я сопротивлялся. Мельком я заметил в зубах гиены верёвку. И запаниковал окончательно. Запаниковал так, что вспомнил про копьё и без раздумий замахнулся им куда-то в сторону морды собаки. Острый наконечник, посланный всей силой, которая у меня была, сначала вошёл во что-то мягкое, следом упёрся в преграду, но в итоге пробил и её, стоило мне надавить посильнее. Лакомка завизжала и распахнула пасть, из которой я благополучно вывалился. Гиена смотрела, как корчится её подруга, и ничего не предпринимала. Верёвка упала к её полосатым лапам.

Видимо, я повредил Лакомке мозг, потому что очень скоро она легла на траву перед разрушенным шалашом и затихла. Кровь текла с её глаза, в котором торчало моё копьё. Она ещё какое-то время дышала и испуганно таращилась на безучастную гиену, а потом судорожно испустила дух. Я не хотел такого исхода. Я прямо на месте погрузился бы в смутные терзания совести, но гиена… я не имел никакого права забывать о ней. А она совершенно спокойно прошагала к телу Лакомки, небрежно осмотрела его и вытащила копьё. Казалось, оно интересовало её гораздо больше, чем развернувшаяся здесь трагедия. Она повертела его в лапах, понюхала, попыталась оторвать наконечник. Потом обратила внимание на нож, выкатившийся из моего бедного жилища. Пробежалась взглядом и по другим инструментам, оставленным на улице. Ох, мне следовало бы прямо сейчас сорваться с места и удрать, но меня несказанно заворожила её реакция. Гиена повернулась ко мне.

- Откуда взял? – спросила она, стряхивая кровь с копья.

- Сам сделал, - откликнулся я.

- Неплохо. Хорошее оружие. Остальные штуки тоже сам смастерил? - голос гиены звучал серьёзно и деловито. – В Подлом Городе не пропадёшь. Думаю, тебе больше пойдёт роль торговца, а не раба. Что скажешь?

- Твоя напарница погибла, - только и смог вымолвить я.

- Да, - хмыкнула гиена. – Погибла. В нашем деле такое случается. Но она мне никогда не нравилась. Зато нравится твоё изделие. У нас подобные хорошо продаются. Приходи сам. Скажешь, что Метёлка позвала. Метёлка – это я.

Я ничего не понимал. Что за Подлый Город? Какое такое «наше дело»? А главное, как мне теперь пережить зиму без жилища? Холода уже на пороге, первые заморозки и даже первые снегопады стали спускаться на твердь всё чаще. И ещё эта мёртвая собака на моём пороге. Шубка у неё, к слову, была завидная. Я, боюсь признаться, засмотрелся.

А гиена тем временем взвалила на спину мешок. Сначала я не обратил на него особого внимания, а теперь увидел, что мешок был пузатый и сам по себе шевелился. Мне стало жутко. Метёлка собралась уходить.

- Постой! – сказал я, сам от себя не ожидая. – А где этот Подлый Город?

- А на севере, - махнула хвостом она. – Иди через лес, уткнёшься в Кручинную Пустошь. Там уж не пропустишь. Бывай!

Она ушла. А я остался в раздумьях. Остался возле своего сломанного дома, чужой сломанной жизни, своих сломанных планов. Хотел ли я тут оставаться? Нет. И я прекрасно это осознавал. Мурашки не покидали моей холки, когда я бросал неосторожные взгляды на белую груду, застывшую здесь по моей вине. Помню, как ком подступил к горлу. Я даже ночевать рядом не хотел. Добрый дом, что я создал собственными лапами, внезапно стал грязным и гадким. Я хотел бы забыть его навсегда.

Я наспех собрал уцелевшие пожитки и мясо, не забыл про любимый топорик. Костяное оружие и инструменты - мои самые лучшие творения. Я надеялся, что они понравятся другим жителям так же, как понравились этой странной Метёлке. Времени на сомнения не было. Я схватил мешок и со всего духу помчался вслед гиене. Голыми лапами прямо по мёрзлой земле, по иголкам травы, по звенящим лужам, силясь вытравить из головы прилипчивые страхи. Слишком далеко от укрытия, от тепла. С момента прибытия на этот хъярн холод так и остался моим главным ужасом. Но я бежал дальше, и вскоре нагнал Метёлку. Она хохотнула и сказала: «Отчаянный малый! ».

Теперь мы без суеты продвигались к северу, и Метёлка даже предложила мне сесть ей на спину, когда узнала, как сильно мёрзнут мои подушечки. Она была со мной мила и дружелюбна, охотно рассказывала о себе и Подлом Городе, а из шевелящегося мешка то и дело доносились печальные стоны.

«Её дело». Её дело заключалось в отлавливании зверей в окружающих лесах, чтобы сдать их торговцам рабов. Я вёл себя как безнадёжный безумец, когда шёл за ней, когда слушал её сладкие речи о богатой наживе и жирных наградах. Она ловчиха рабов. Она идёт в Подлый Город продавать свой улов. А я иду за ней так доверчиво и слепо. Глупо? Конечно. Но я смертельно устал. Я построил себе жизнь в глухом лесу, но теперь она смята, и строить пришлось бы заново. У меня закончились силы. Бесснежное время подходило к концу. Я не мог больше выживать. Да и кто я отныне? Убийца! Такой же падший зверь, как и все в этом городе. Совесть сжирала меня, и я решил, что, если Метёлка меня обманет и представит друзьям не как товарища-торговца, а как товар, то это будет справедливое наказание для меня. Я смирился.

***

Подлый Город не обрадовал мой взор, несмотря на то, как сильно я изголодался по комфорту. Грязный и неуютный, он встретил нас сердитыми взглядами охраны, грубой речью скалящихся Златозубых и перешёптыванием запуганных невольников.

Златозубые. Так себя называли они, жители города, имеющие право продавать и покупать. Среди них встречались самые разные виды: от собак, привычно вписывающихся в такие роли, до куниц и белок, торгующих крадеными реликвиями. У каждого из них пасти сверкали металлом. Один, два, три, а то и больше зубов заменялись золотой или серебряной копией, когда зверь оседал в городе и приобретал авторитет. Метёлка не стеснялась показывать окружающим свой серебряный клык. Да и вообще улыбки не сходили с местных морд, но почти всегда веяло от них фальшью, а не радушием. Фальшивые улыбки стали частью местной культуры, позволяя Златозубым быстро различать, кто свой, а кто чужой.

В многочисленных шатрах и палатках хранился товар, там же отдыхали хозяева и содержались рабы. Хитрые жилища легко складывались и паковались, чтобы в любой опасной ситуации была возможность быстро исчезнуть отсюда. Метёлка сказала, что к моменту очередного набега бросхадомских стражников Подлый Город становится пустым и заброшенным. Дюжие росомахи крушат оставленные постройки, но не подозревают, насколько просто всё это восстанавливается.

Я с любопытством изучал гомонящий город, но скоро волнение вытеснило интерес. Метёлка продолжала щебетать, но я её не слушал. Попутно гиена здоровалась с товарищами. Она улыбалась им во все клыки, они привычно улыбались в ответ, а я больше всего на свете хотел спрятаться от их хищно бегающих глаз и удушливого запаха пыльных шкур. Эти повсюду обнажённые зубы начинали сводить меня с ума.

Свой мешок Метёлка торжественно опустила у лап чёрно-подпалого пса. Я действительно сторонюсь больших собак, а зигсибау – породу востроносых – боюсь сильнее других. Уж больно вид у них недобрый и запах острый. Гладкие тела, летящие на тебя подобно разъярённым змеям, длинные пасти с частоколом зубов… Так или иначе, Чаган являлся зигсибау, и мне предстояло иметь с ним дело. Метёлка развязала мешок и продемонстрировала начальнику выпрыгивающие головы куниц и котов. Зверьки старались вырваться, но не могли. Их лапы и челюсти оказались стянуты кожаными ремешками, и беспомощным пленникам оставалось лишь скулить и плакать. Мне стало невыносимо жаль их, аж сердце забилось чаще. Я почти не сомневался, что моё предательское сердцебиение услышали все окружающие. Но они ничего про это не сказали.

После того, как Чаган одобрил гиений улов, продемонстрировав четыре золотых клыка, он обратил внимание на меня.

- Этого тоже ко мне? – спросил он. Даже его голос напоминал что-то скользкое и извивающееся.

- Сами посудите, - растолковала Метёлка. – Какой же из него раб? Помрёт в первую же зиму, отчаянный. Никто не купит такого нежного зверя. Но зато он мастер по оружию! Думаю, вы неплохо сработаетесь, если разделите с ним лавку.

Настало время и мне вывалить своё добро на суд этого сурового места. Чаган долго рассматривал мои творения, проверял на прочность и пробовал в борьбе с воображаемыми врагами. Его ловкие движения, дополненные моими костяными пиками, приводили в трепет. В конце концов, пёс остался доволен, проникся ко мне симпатией и разрешил торговать в его лавке.

Помню ещё как Метёлка, счастливая до одури, ткнулась в меня мокрым носом и заявила, что теперь я буду должен продавать ей снаряжение по дешёвке, а то и даром, ведь она так меня выручила. Мне пришлось согласиться, куда уж деваться.

Так началась череда грязных деньков в унылом Подлом Городе. Я видел многое. Много ужасных вещей, которым не воспрепятствовал. Много сломленных зверей, которых не защитил. Много негодяев, которым помог.

Мой дух всё чернел и чернел, покрываясь копотью мерзких сделок с мерзкими покупателями. Вместо белоснежного верхнего клыка у меня теперь блестел серебряный. Я привык улыбаться. Я делал новое оружие. Снова и снова, больше и больше, боясь потерять источник тепла и крова. Я был сыт и согрет. Я общался и перенимал замаранный опыт, от безысходности считая друзьями тех, от кого стоило бы бежать без оглядки. Я ненавидел себя и любил Подлый Город.

С подачи Метёлки все жители стали называть меня Отчаянным. Я быстро сжился с новым именем и не спорил, ибо старое имя – доброе и благородное – я подарил Подмирью вместе с бедной Лакомкой. Я не достоин его носить. Оно отрезано от моей сути, мы больше не спаяны в единое целое. Оно скользит с моей души как шёлковая накидка с узкой спины. Нарекая меня, мама вплела в моё имя счастье и созидание, а я выпрыгнул из его смысла, оставил его на окровавленной земле, позади. Поэтому я Отчаянный. Отчаянный, торговец оружием. Ах, тот самый Отчаянный с его удивительно гибкими лучесеками. Отчаянный, который из простого дерева сотворит что угодно. Отчаянный, который снабжает убийц смертоносными инструментами для свершения тёмных дел. Добрый, милый, улыбчивый подлец Отчаянный.

Зима пролетела быстро, а за ней и весна умчалась в прошлое. Сперва я планировал совершить перелап в Бросхадом к лету. Но в Луну Лапотрава к нам обещали прибыть гости издалека, богатые гости с широкими тельницами. И работа закипела. Не утихла она и к осени, а там и новая зима замаячила. Я снова перезимовал в Подлом. А потом ещё раз. И ещё.

Привольно мне там жилось, как ни стыдно признавать. Хорошо жилось, жирно. Я делал прекрасное оружие, получал много опыта в торговых отношениях, заказы сыпались дождём – только лапы подставляй. Я быстро завоевал уважение местных и чувствовал себя в относительной безопасности. Я прославился в этих кругах. Но вот разбогатеть мне никак не удавалось: Чаган забирал добрую часть дохода себе, да и Метёлка тоже успевала подсуетиться. А я не жадничал, щедро делился, давал в долг и порой оплачивал чужие долги. Всё равно такое количество накоплений далеко мне с собой не утащить, а ведь я всё-таки собирался доковылять до Бросхадома однажды. Только к тому времени позабыл, зачем мне туда надо. Торговля шла бойко именно тут, в Подлом. Прятаться мне уже не приходилось. Но сердце звало меня дальше, прочь отсюда. Я искал варианты другой жизни, но так и не придумал ничего подходящего под мои особенности. По ночам я молился Фрызк.

***

Сезоны ползли, сменяя друг друга, а я всё сидел за прилавком и строгал деревяшки, отсвечивая прохожим блеском серебра. Мимо меня водили рабов, я старался на них не смотреть. Метёлка нашла себе новую спутницу, тоже гиену, и теперь они были неразлучны. Она относилась к новенькой совсем не так, как когда-то относилась к Лакомке. Гиены, дружно шушукаясь, уходили гораздо дальше и приводили начальнику всё более разнообразных животных. Нередко даже крупных, которых приходилось тащить за собой на привязи.

Одним осенним утром они приволокли молоденького конька, совсем ещё жеребёнка. Он упирался кривыми ножками, кричал и звал мать, но вторая гиена всякий раз резко дёргала его за узду, и малыш захлёбывался плачем.

Наблюдать таких пленных было особенно тяжело. Напуганные детёныши больно кололи моё сердце, и я закрывал глаза и уши, оставляя в голове мысли только об изготовлении оружия.

Гиены привели жеребёнка прямо к нашему шатру и позвали Чагана. Я слышал, как напарница Метёлки - пятнистая гиена по имени Куцая – угрожает маленькому пленнику жестокими наказаниями за шум. Я слышал, как он стонал сквозь закрытый рот, стараясь удерживать рыдания внутри ходящей ходуном груди. Как бы мне ни было больно, любопытство опять взяло вверх, и я принялся разглядывать нескладную долговязую фигуру. Лошадей я видел крайне редко. Этот жеребчик по окрасу напоминал самого Чагана. Чёрная шкура с рыжими подпалинами подрагивала от прикосновений провисшего поводка. На крупе и плечах алели запылённые ссадины, многие до сих пор сочились. У меня перехватило дыхание от жалости.

Наконец начальник вышел из недр жилища и застыл на деревянном помосте, бросая сверху-вниз оценивающие взгляды.

- Смотрите, кого мы поймали! – похвасталась Метёлка.

Куцая натянула повод так, чтобы жеребёнок вытянул мордочку.

Однако хвост Чагана и не пытался завилять от радости. Вместо этого пёс скривил губы и закатил глаза.

- Вы что, привели мне лошадь? – спросил он. – Этого ещё не хватало.

- А что? – удивилась Метёлка. – Лошади сильные. И редкие. Смотрите, какой красавчик. Его и воспитать можно как хотите. И он уже может тянуть тележку. Великолепный товар!

Чаган с отвращением смотрел на «товар» и тяжело выдыхал. Мне стало не по себе. Обычно он хвалил ловцов за хорошую поимку, особенно редких животных.

- Не буду я продавать лошадь, - сказал пёс. – И заниматься ей не собираюсь. Я потерплю у себя лошадь только в качестве коврика или покрывала.

- Так что же, попробовать продать его другим торгашам? – не поняли гиены.

- Нет, просто грызаните. От лошадей одни неприятности. Что они тут устраивали! Ненавижу. Загрызите, а я вам за шкуру, мясо и кости заплачу. Эй, Отчаянный! Посули всем оружие из конских костей ограниченной партией.

Я не помню, что сказали гиены, потому что был близок к обмороку. Кровь гремела в висках, а уши, должно быть, взаправду вспыхнули огнём. Конёк закричал и стал биться, охваченный ужасом, но его быстро смирили, избили и связали. Такой жестокости я тут ещё не видел, и, наверное, это и стало последней каплей, отрезвившей мою совесть.

Хладнокровная казнь безвинного малыша была назначена на ночь, чтобы не распугать дневных покупателей. Метёлка объяснила, что много лет назад на Подлый Город регулярно совершала набеги одна безумная кобыла. Она отличалась неудержимым буйством, воровала рабов, сильно портила торговлю и постоянно убивала Златозубых. Компанию ей часто составлял дюжий жеребец, и избавиться от этой парочки было ой как непросто. С тех пор в Подлом Городе лошади в немилости. А Чаган ненавидит их сильней всего, потому что они разрушили его дом, лишили товара, и из успешного дельца пёс превратился в презренного нищего. Ему пришлось начинать весь свой путь сначала, даже клыки заново вставлять.

Солнце торопилось в Небесное Гнездо, а я молил его задержаться. Жеребёнок тихо лежал под частоколом прямо напротив моего прилавка, и весь день я держал его в поле зрения. Несчастный малыш. Где твои могучие родители? Как я хотел ему помочь хоть чем-то. Улучив минутку, я набрал в миску воды и осторожно подошёл к пленнику. Я уже привык, что меня окружают крупные звери, и, тем не менее, размеры этого детёныша произвели на меня сильное впечатление. Этот жеребёнок крупнее и Чагана, и Куцой, и Метёлки, но ему суждено погибнуть от их клыков, потому что они взрослые и безжалостные, а он маленький и напуганный.

Я поднёс миску к его губам, перепачканным вспененной слюной. Завидев меня, конёк напряг все мышцы и жутко выкатил покрасневшие глаза. Его ноздри дрожали, грива склеилась пеной и песком. Ремни туго стягивали его голову и копытца. Я смочил его рот водой, и он высунул язык. Пить не смог, но вода хотя бы смыла грязь. Я спросил, как его зовут, но ответа не дождался. Оставшейся водой я промыл те раны, до которых смог достать, а потом меня вспугнули гиены. Я поспешил вернуться на своё место.

Весь вечер я либо украдкой бегал к жеребёнку, либо пытался успокоить барабанящее сердце. В моём присутствии ему становилось немного легче. Я шептал ему успокаивающие слова. В один момент он даже начал пить.

Но чем ближе подбиралась ночь, тем теснее сгущались тучи. А когда прогремели первые раскаты, я с ужасом подумал о малыше, который вымокнет и замёрзнет. Чаган велел мне прятать товары под навес, а гиенам – увести рабов под крышу. Я ждал, что они возьмут и жеребёнка, но он так и остался возле забора связанный и беспомощный. Хлынул дождь, тьма расползлась по улочкам города, заставляя Златозубых зажигать фонари. Обычно я любил момент, когда желтые пятна разгоняли мрак и тоску, но сейчас он означал только одно. Конец рабочего дня, все готовятся ко сну. Близится час казни.

Но начальник не спешил раздавать приказы, а гиены не спешили вылезать из укрытия. Все трое сидели за столом и чавкали перчёными дольками, запивая их горячим отваром из трав. Меня тоже позвали. Я спросил у Метёлки, не осталось ли у неё ещё каких-то дел.

- Не в такую погоду, друг мой. В такую погоду мы все заслуживаем отдых и покой.

- Ох, ты права, - охотно согласился я. – Только я не весь товар перенёс. Забыл инструменты, вот балда!

И я убежал на улицу.

- Ну ты и Отчаянный! – догнал меня голос гиены.

Дождь зарядил знатный, и лужи моментально наполнялись водой. Улицы опустели, все Златозубые и даже их рабы грелись в укромных убежищах. И только один жеребёнок мок и мёрз, перемешивая хлюпающую грязь связанными ногами. Под него натекла большая лужа, и ему приходилось держать голову на весу, чтобы не захлебнуться. Наверное, Чаган и гиены были бы рады, утром обнаружив его мёртвым. Но я не собирался этого допускать. Я подбежал к нему, подхватив его голову. Голова тут же бессильно обмякла, и я чуть не сломался под её весом. Но вовремя прихваченный с собой ножик – моё творение – уже закружился вокруг ремней и верёвок. В этот момент, барахтаясь в луже под холодным дождём, я даже забыл о своём страхе холода. Потому что в этот момент я был счастлив. Моё творение впервые за несколько лет несло кому-то утешение и спасение. Я резал и плакал, и всё шептал малышу добрые слова. Кажется, даже начал рассказывать какую-то сказку.

Вскоре жеребёнок смог перевернуться на живот, а затем и встать. Не без труда и падений, но в итоге у него получилось устоять на затёкших ногах. Мы выбрались из лужи и оба дрожали от холода и усердий. Я попросил его идти за мной как можно тише. Благо, за грохотом грома и стуком дождя нас всё равно никто бы не услышал. А вода смоет наши запахи, и никто не докажет, что пленника отпустил я. Воодушевлённый удачей, я резво пробирался по самым тёмным закоулкам. Жеребёнок ржанул и со страхом закивал на высокий помост у ворот. На нём неусыпно дежурила охрана, и сейчас тоже мерцал робкий свет. Я успокоил детёныша, сказав, что туда нам не надо, мы уже на месте.

Я отодвинул одно брёвнышко, и в заборе образовался лаз. Я давно его приметил. Узкий для коней, но с помощью жеребёнка я собирался раскачать и соседнее бревно. Дождь делал древесину скользкой, а землю – жидким месивом, в котором не найти опору. Никогда не забуду, как летел носом в жижу, как она заливалась в рот.

С моими указаниями жеребёнок смог выдавить второе бревно. Как он старался! Теперь передо мной стоял не жалкий страдалец, а целеустремлённый беглец, готовый побороться за свой шанс.

Я вышел наружу вместе с ним. Перед нами расстилалась удручающая Кручинная Пустошь, ещё более мрачная, чем обычно. Ночью она всегда наводила жуть чёрными силуэтами скрюченных деревьев на фоне серно-жёлтых облаков. А сейчас даже их не получалось различить в темноте. Мы стояли посреди чёрной пустоты, и казалось, что в мире больше ничего не существует, кроме нас и наших врагов, с которыми мы заперты на одном клочке земли. Конёк замер, прижав уши. Он замотал головой, после чего вытаращился на меня изо всех сил.

- Я не могу пойти с тобой, - сочувственно сказал я. – Но ты не бойся темноты. Сегодня она твой лучший друг и защитник. Скажи дождику привет, ведь именно он спасал тебя наравне со мной. Иди с ними, и, пока они рядом, ты в безопасности.

Я указал ему направление. Оно вело туда, где когда-то стоял мой шалаш. Я знал, что ловцы редко посещали те места, поскольку выловили оттуда всё, что можно.

Я пожелал жеребёнку самого доброго пути. Он сделал пару неловких шагов, а когда Беломордый с грохотом порвал у нас над головами очередную тучу, резво сорвался с места. Он быстро скрылся из виду – чёрный зверь в чёрной мгле. Но ушёл я только тогда, когда стихли звуки его галопа.

***

Наутро я заверил товарищей, что конь сам выпутался из размокших верёвок, а я же отважно пытался преследовать его по холодным лужам. Он-де был такой чёрный, такой тихий и такой стремительный, что воротная охрана даже ухом не повела, а я всё бежал за ним, бежал и бежал. Весь промок.

Мне, конечно, поверили со скрипом. Ходили к воротным стражам, долго опрашивали всех жителей. Но в итоге махнули на него хвостом. Не хотелось им тратить силы ради плешивой шкуры и жёсткого мяса на слабых ногах. Про жеребёнка все быстро забыли. Но только не я. Случай с ним превратил моё нутро в бурный водоворот, не утихающий ни на миг. Я мучился совестью.

После той дикой ночки я страшно простудился. Это было ожидаемо. Слёг я надолго, и гиены неохотно ухаживали за мной. Тогда я вспомнил Хваталку и Жолину. Как на первых порах они вели себя со мной радушно и мило, но, когда я перестал приносить пользу, резко сменили участливость на холодное раздражение. Метёлка сейчас повела себя так же. Она уже не скрывала замученных вздохов и всегда стремилась поскорее покинуть коморку, где я приходил в себя. Я много дней не видел Солнца и неба. Никто не был по-настоящему заинтересован в моём исцелении. Меня просто кинули в чулан как сломанную вещь, которую жалко выбросить. Я почувствовал: моя смерть не станет всеобщим горем. Скорее всего, и Чаган, и гиены просто ждут исхода: помрёт Отчаянный или не помрёт. Если выкарабкается – то хорошо, будет ещё какое-то время работать и приносить доход. А помрёт – да и прекрасно, меньше возни с этим неженкой. Вот так ко мне относились в месте, которое стало мне домом. В деле, которое я посчитал своей судьбой.

Я вспомнил и Лакомку. Кажется, подобное отношение к товарищам было традиционным для Подлого Города, как и широкие фальшивые улыбки.

Мне долго не становилось лучше, и причина этого крылась в том, что я сам не хотел поправляться. Я просто не видел смысла. Я не хотел снова возвращаться в строй, работать ради зверей, которые видят во мне лишь инструмент. Я не хотел помогать тем, кто неволит безвинных. Я не мог больше смотреть на рабов. Я лежал в тряпье и даже не мурлыкал. Мы, кошки и коты, всегда мурлычем во время болезней, это облегчает боль и потихоньку исцеляет тело. Лысые коты знают это лучше всех. Но я не мурлыкал. Меня колотил озноб, а в голове то и дело всплывали перепуганные морды, выскакивающие из мешка, раны и залысины, оставленные крепкими верёвками… Но самое страшное – это безучастные глаза зверей, которых уже давно выставили на продажу. Они сдались, они смирились, они потеряли себя и свою волю. Их уводили – одного за другим – богатые покупатели. Для каких целей кто-то вообще покупает себе других зверей словно вещи? Я не спрашивал. Но слышал, что обладатели роскошных жилищ покупают рабов, чтобы те содержали дом в чистоте, а заодно символизировали власть своего хозяина. Другие звери становились охотниками, добывая владельцу мясо, шкуры и кости. Третьи становились участниками войн или мелких стычек, наращивая боевую мощь стаи владельца. А один негодяй-лекарь - о нём до сих пор шепчутся местные - был здесь весьма частым гостем и скупал рабов как перчёные дольки. Луна не успевала снова набрать вес, как он приходил за следующим. Этот рысь работал над созданием лекарств и ядов, а рабы служили расходным материалом. На них он проверял действие и того и другого. Я слышал, как рабы стращали товарищей, мол, попадёшь к нему – и Надмирье покажется уютным гнёздышком. К счастью, жестокого лекаря уже давно здесь не видели. Я за все годы, проведённые за прилавком, так и не застал его.

Да, во время болезни я успел многое осмыслить, но это не придавало мне желания жить. Редкое присутствие Метёлки стало мне так же противно, как и ей - моё общество. Я хотел быть один.

***

В тот день меня разбудил шум под пологом шатра. Я не видел, что происходит, но мои уши чётко следили за необычными движениями. Я не сразу понял, кто сюда явился. Мой нос почти не дышал, и почуять я не мог. Я замер, затаив дыхание, и внимательно ощупывал полумрак зрачками. Наконец я различил гибкий силуэт возле корзины со шкурами. Какая-то ласка кралась через кладовку и суетливо принюхивалась. Я так удивился, что забыл обо всём на свете. Её летняя шубка уходила почти в бордовый оттенок, и тем белоснежнее казались живот и грудка. Белые области расползались по телу, захватывая бурые: ласка потихоньку начинала линять в зиму. С собой она тащила набитый заплечный мешок.

Какое-то время она совсем меня не замечала, но длилось это недолго. Подняв глаза на мою лежанку, она беззвучно вздрогнула, взвила распушённый хвостик и застыла, часто дыша. Я миролюбиво прижал уши и по привычке улыбнулся во всю пасть, но она не расслаблялась.

- Тише, всё хорошо! – сказал я. – Я не обижу.

Ласка резко прервала меня приглушённым стрекотанием:

- Спокойно, Отчаянный. Лучше не поднимай шум.

Тут я удивился ещё сильнее. Она явно не жительница города, но она знает меня. Занятый своими мыслями, я не уловил её искромётного движения в мою сторону. Ласки – они, знаете ли, очень быстрые. Но в следующую секунду моё воспалённое горло почувствовало холодок лезвия. Я ощущал тяжесть и тепло на своём плече, туда же вцепились острые куньи коготки. Ласка шептала прямо мне в ухо:

- Так вот, куда ты пропал, торговец оружием. Как тебе мой ножик, узнаёшь его?

Ножик я, конечно, не узнавал. Он находился под моим подбородком, как же я мог его рассмотреть? Я, конечно, специалист, но не настолько, чтобы горлом различать ножи и определять их происхождение. Но слова незваной гостьи позволили мне думать, что орудовала она именно моим изделием.

- Отличный приём, - выдавил я. – Только зря. Я всё равно не могу тебе ничего сделать. Во-первых, не хочу. И это главное. А во-вторых, болезнь меня почти доконала.

- Ты болен? Да, я всегда говорила, что ты долго не протянешь здесь.

- Позволь, я протянул несколько лет!

- Что ж тебя срубило, уважаемый мастер костяных лезвий?

Её осведомлённость начинала меня раздражать. До чего же занудная ласка! Я пытался сглотнуть, но не получалось.

- Я вымок в страшную ночную грозу.

- А что же ты делал на улице в эту страшную ночную грозу, а? Ты же так любишь тепло и комфорт, Отчаянный, - ласка говорила быстро и чётко, в её голосе чувствовалась издёвка.

Я замешкался. Сказать правду? Правду не знает никто, кроме меня и жеребёнка. В противном случае меня призовут к ответу как предателя. Тогда надо соврать. Что же придумать? Ответ прост: я собирал инструменты. Но что, если ласка уже всё знает? Она же знала моё имя, и чем я занимаюсь. Надо как-то осторожнее…

Нож острее прижался к горлу, на меня накатила паника. Нос заложило окончательно, и я чувствовал, как поднимается температура. Ещё и кашель подступил. Все мысли вылетели из головы.

- Что замолчал? – рыкнула ласка. – Говори, что делал ночью!

- Там был жеребёнок… вывел его… он убежал…

Внезапно давление ослабло, воздух вернулся в лёгкие, чтобы сразу покинуть их с надсадным кашлем. Грудную клетку жгло нещадно. А ласка спрыгнула с меня, вытерла нож о свой мех и заговорила уже совсем другим тоном:

- Так это ты вытащил Подпалыша? Быть не может. Ты же трус и рохля. Чтобы ты пошёл мокнуть под дождём? Что вообще должно произойти для этого?

- Наверное, угроза жизни невинному детёнышу? Да. Его приговорили к казни просто потому, что он был не нужен. Зачем тогда было ловить его? Это злодейство.

- Это Чаган всё никак успокоиться не может после лошадиных набегов, - хмыкнула собеседница. – А Метёлке всё равно, кого ловить. Лишь бы получить деньжат. Отпустить его они не могли, да и, думаю, не хотели. Правило Подлого Города. Уже сколько тут живёшь, а до сих пор не знаешь?

- Кто пришёл сюда, не принимая Подлость города, не выйдет отсюда свободным или живым, - сказал я.

Я знал это правило. Они не отпускали неугодных рабов и старались поймать убежавших. Они… почему я говорю «они»? Мы. Мы боялись, что беглецы раскроют наши тайны тем, кто так яро жаждет нас остановить. Сказать по правде, рабы из Подлого Города всё равно время от времени успешно удирали.

- Так его зовут Подпалыш? - спросил я. – Он не сказал мне ни слова. Надеюсь, он благополучно покинул Кручинную Пустошь.

- В этом не сомневайся, - усмехнулась ласка. – Я навела справки. Подпалыш едва не попался патрульным на окраине, но на его удачу неподалёку паслась здоровенная кобыла северной породы. Она неслабо откопытила треклятых шавок. И жеребёнка увела.

Что это я ощущаю? Лёгкость? Счастье? Очень похоже на то. Такое радостное известие. Как будто лучик Солнца прокрался в коморку. Риск оказался не напрасным. И то, как ужасно я болел… Не напрасно! Не зря!

Я так обрадовался, что вскочил с лежанки, но головокружение заставило меня вернуться на место.

- Это просто замечательно! – прошептал я. – Теперь моя смерть не будет напрасной. Как же хорошо.

- Эй, чего так рвёшься в Подмирье? Рано тебе ещё, - ласка даже немного разозлилась. – Хороший ты кот. И правда Отчаянный. Только смерть твоя никому больше не поможет.

- Я знаю, но что я могу? Не выкарабкаться мне из этой простуды. И я чувствую, что Чаган с гиенами перестали мне доверять. Я думаю, они догадываются обо всём. Скорее всего, они, в конце концов, сживут меня. Они не дают мне сильных трав, а поят одной ромашкой для вида. Они не позволят мне поправиться. Но зато теперь мне гораздо спокойнее.

И я затих на грязном тряпье, мирно прикрыв глаза. Умиротворение разливалось по жилам. Я верил, что этим поступком искупил годы молчаливого одобрения, и приготовился принять свою кончину без страха. Только вот напоследок хотелось узнать имя моей собеседницы. И вообще, кто она такая? Я медленно открыл глаза, но вопрос не успел слететь с языка, потому что ласка меня опередила:

- Отчаянный, ты не унывай. И дождись меня. Я должна разобраться кое с чем, - она похлопала лапкой набитый заплечный мешок. – Совсем скоро к тебе вернусь. Не вздумай умирать!

И она убежала раньше, чем я успел что-то возразить. И что мне оставалось? Только ждать. Но теперь появился какой-то смысл моего пребывания здесь. Какая-то надежда. Хотя в остатке этого дня она была для меня по-настоящему мучительной. Я боялся, что ласка не вернётся. Что, после всех этих слов, я снова останусь один. Я начал даже думать, что она стала плодом моего бреда. Но нет, ближе к утру ласка возвратилась. Снова со своим мешочком. На этот раз она сразу же раскрыла его и достала несколько бутыльков.

- Теперь пойдёшь на поправку, - улыбнулась она.

Я тоже улыбнулся своей привычной улыбкой. Но тут же устыдился её. Как я мог отвечать этой фальшью на искреннее добро? И снова на душе потеплело: впервые за все эти годы на меня смотрели участливые глаза, а не равнодушные взоры Златозубых, думающих только о наживе.

Почти с удовольствием я выпил все горькие настои, втянул заскорузлым носом целебные капли и теперь улыбался уже по-настоящему – с благодарностью. Ласка убедилась, что со мной всё в порядке, и убежала по делам. Что за дела у неё такие, я долго не мог узнать. Даже своё имя она назвала только на пятый или шестой визит.

- Клаква, - сказала она, поправляя мне покрывало.

- Но что ты тут делаешь? Зачем ты здесь?

- Как видишь, чтобы тебе помочь.

- Но ты ведь не знала, что я тут. Что привело тебя сюда в первый раз?

- Всё одно – желание помочь. Но не твоей братии, а тем, кому помощь и сочувствие здесь нужнее всего.

- Ты освобождаешь рабов…, - догадался я.

И правда, как же рабам удавалось сбежать под надзором охраны, через неприступный забор? Да, я сам находил в нём лазейку – ту самую – но как о ней пронюхивали рабы, которых денно и нощно держали на привязи? Теперь я знал, как.

- Я с тобой! Я тоже хочу! – только и смог выпалить я.

Я был так воодушевлён тем, что существует возможность помочь несчастным, от боли которых я так долго отворачивался, что я готов был прямо сейчас бежать сражаться с Чаганом. И устрашился собственных мыслей. Безрассудство какое-то. Я всегда боялся им слово поперёк вставить, а теперь смакую мысль о том, как царапаю им морды. Тем не менее, решительности во мне не убавилось, и я горящим взором смотрел на Клакву.

- Ух-ты, ну точно Отчаянный! – хихикнула она. – Значит, слушай сюда. Ты всё ещё болен и слаб. Твоя задача сейчас – выздоравливать. А, когда почувствуешь силу, то самой лучшей помощью с твоей стороны было бы дело, в котором ты заслуженный мастер.

- Это значит…

- Оружие и инструменты! Они очень нужны, очень! Всякое режущее, отковыривающее и даже кровозорское. Разных размеров для разных зверей. Я твой нож очень люблю, никому не даю. Сколько раз он меня выручал! Поэтому я могу оценить твой талант. Материалы я добуду все, какие только хочешь.

- Получается, ты не одна этим занимаешься? У вас группа? Стая? – поинтересовался я.

Она отмолчалась.

- Хорошо, я готов делать для вас инструменты. Но как быть с моим начальством? Метёлка может заглянуть в любой момент, вдруг я не успею спрятать?

- А зачем тебе прятать? Скажешь, что пытаешься вернуться в строй, прилагаешь усилия, от которых у тебя сразу начинает болеть голова. Разложишь для вида пару деталей, пример старого оружия – и всё. Кому какое дело, что там ковыряет умирающий кот?

- А что будет, когда я поправлюсь? Я же займу прежнее место. Но я больше не хочу работать на них, - эти опасения терзали меня с момента обретения надежды.

- И они не особо хотят работать с тобой, - мрачно сообщила Клаква. – Я наводила справки. Они действительно ждут, когда ты тут помрёшь. Заметил, что гиены всё реже заходят? Твои страхи сбываются – тебе намеренно не дают лекарств. Ты больше им не нужен, к тебе потеряно доверие. Прости, что говорю это так прямо.

- Но я же поправляюсь, - возразил я.

- Да, но лучше бы им этого не ведать. Заметив твой бодрый вид, они мигом придумают, как вернуть всё к началу. Слушай, что я придумала, Отчаянный.

Я перепугался не на шутку и навёл на Клакву внимательные уши. Сразу показалось, что силы тают, а болезнь возвращается.

- Ты будешь притворяться больным всё это время, пока на самом деле не поправишься. Пусть держат тебя тут, да пореже заглядывают. Не привлекай их внимание. Когда ты будешь совсем здоров, я устрою тебе побег. Сейчас это слишком опасно, ведь ты слаб, а у меня ещё ничего не готово. О еде, воде и лекарствах не волнуйся – я буду навещать тебя каждый день. Или не только я. Ещё я буду извещать тебя о планах Чагана.

- Значит моя задача…

- Притворно страдать и виртуозно строгать.

Я уверенно кивнул. Я понял её. Я был готов.

- Я вытащу тебя отсюда, котик. Я в этом мастерица! Ты не для этого места создан.

Я не для этого места создан. Да. Я другой.

***

Потянулись долгие дни восстановления. Больным полагается покой, но я покоя не видел даже во сне. Наверное, это замедляло выздоровление, но я радовался, что у меня хотя бы появились желания, надежды и планы. Это означало, что я буду жить. Если Златозубые не раскроют наш замысел. Я об этом сильно переживал. Ещё переживал об изделиях, которые начал делать. Вдруг их обнаружат? А вдруг моих актёрских навыков не хватит, и они поймут, что я иду на поправку? А вдруг они поймают Клакву? Или она заразится от меня, принесёт болезнь в свою стаю, и никто из них не сможет меня навещать? Да, волноваться было о чём.

Но я исправно пил лекарства, заставлял себя принимать пищу и непрестанно мурлыкал, изо всех сил желая скорее поправиться. Сидя в коморке, я потерял счёт времени и не знал, что в Далетравье уже мчится Стужешкура.

Страх ворвался в моё сердце, когда я увидел, что на шубке Клаквы почти не осталось тёмных пятен.

- Клаква! – взвился я, когда она невозмутимо складывала в сумку новую партию инструментов. – За порогом уже зима! Как же я сбегу? О, Фрызк…

Белая ласка серьёзно на меня посмотрела.

- Да, это проблема. Но оно сразу было понятно. Ты всю осень проболел, мы не успели бы вытащить тебя до холодов, как ни крути. Но теперь ты крепче, чем был. Может, мы рискнём зимой. Может, сумеем дождаться весны. Я смотрю по обстановке. Ты чувствуешь, что уже можешь бежать?

- Нет. – Честно сказал я. – По простуде я уже может и здоров, но я столько времени просидел без движения. Мои лапы ослабли. Я даже стоять долго не могу.

- Тренируйся! – строго велела Клаква. – Каждый день ходи по комнате, разминайся, двигай лапами. Иначе всё пропало.

И она снова ушла, а я снова остался. Добавилась новая тревога. Целых две! Я не мог ходить. И близилась зима. Ситуация принимала скверный оборот. Конечно, я последовал совету моей подруги и усердно дрыгал лапами, наматывал круги и потягивался всем телом, но заниматься этим было очень рискованно. Заметив такую активность, гиены мигом бы раскусили моё притворство. Но на моё счастье Метёлка и правда стала появляться всё реже и реже. Иногда я не видел её по нескольку дней. Чаще всего она приходила, чтобы взять что-то со склада, и тогда приличия ради заносила мне поесть. Еда была самой плохой – объедки или пустой суп из сушёной петрушки и крапивы. Никто бы на таком не протянул, даже здоровый зверь. Рабов и тех кормили гораздо лучше. А я всё не умирал и не умирал. И она начала подозревать.

- Ты не голоден, мой маленький друг? – спросила Метёлка как-то раз. Блеснула обычная улыбка, но я не спешил отвечать ей тем же.

- Ты же кормишь меня, - буркнул я.

- Но тебе хватает?

Гиена как бы случайно оказалась возле моей лежанки, поворошила тряпки, будто за ними и пришла. Из дырявого пледа выпали заготовки для отмычек, над которыми я тайно работал. Сердце у меня чуть не остановилось, но я совладал с эмоциями.

- Хватает или нет – не знаю. Аппетита нет совсем, - вздохнул я, усиленно изображая хрипы. – Но спасибо тебе за заботу. Метёлка, не могла бы ты поднять, что уронила?

Но гиена с недоверчивым любопытством уже вертела костяные пластинки в лапах.

- Что это такое? – она сморщила нос.

- Шпильки. Призваны придерживать ткани в жилищах. Я подумал, что надо расширять выбор. Для сложных изделий моих сил совсем не хватает, понимаешь? Да и эти я забросил пока, подняться не могу уже который день.

Как же я благодарил Фрызк, что накануне Клаква забрала готовые отмычки. Я бы точно не смог оправдаться.

- Шпильки. Дело интересное, хоть и бесполезное, - проворчала Метёлка.

- Почему же? – возразил я, не забыв покашлять. – Я уверен, в Подлом будет спрос на домашнюю утварь.

- Может быть, может быть. Но вот что мне скажи, Отчаянный. Ты кости для них откуда взял? Я тебе только дерево приносила.

Холодок пощекотал мою голую спину. Пёсья желчь!

- Ну да, верно. Кости не приносила. Я это сам прекрасно помню, - я закатил глаза и изобразил приступ жара, чтобы дать себе время подумать. – Но вот обглоданные рёбрышки я тоже помню хорошо. Ты их принесла для меня, а я и припрятал, когда поел. Как знал, что пригодятся.

- Не было никаких рёбер. Рёбра мы сами едим. Мы же гиены, - нахмурилась она.

Гиены могут поедать кости. Как я не подумал. И делают они это с удовольствием.

- Значит, это была не ты. Может, Куцая? Или сам Чаган. Я не помню, я очень плохо себя чувствовал и находился в бреду.

- Ешь свой суп, - мрачно отрезала Метёлка и поспешила удалиться. На прощание она толкнула лапой миску. Кислый бульон расплескался по полу.

После этого её визиты стали чаще и внезапнее. Она могла явиться среди ночи. Могла заглянуть несколько раз в день. Я перестал работать и упражняться, боясь стать застигнутым врасплох. А она именно этот момент и пыталась поймать. Визиты Клаквы тоже стали короче и опаснее.

Однажды она прибежала и сказала:

- Дело дрянь. На тебя пало большое подозрение, Метёлка и Чаган последнее время только и обсуждают, как бы от тебя избавиться. Они понимают, что тут что-то нечисто. И сегодня ночью они задумали убить тебя! Ты ведь притворялся больным всё это время, не так ли?

- Да, разумеется! – в ужасе прошептал я. – Лежал и изнемогал что есть мочи. Они убьют меня? Ох, Клаква, что же делать? Как именно они хотят меня убить?

- Когда закончится торговый день, Метёлка войдёт в твою комнату и накроет тебя подушкой. Она не отпустит, пока ты не перестанешь биться. Они хотят, чтобы это выглядело, будто ты умер от болезни. Поэтому не будут пускать тебе кровь.

- Тогда я… я просто не буду биться. И она решит, что я умер.

- Да. В то, что ты болен и слаб, они верят. Поэтому тебе надо прикинуться мёртвым.

- Они не дураки, а я не актёр. Моё сердце будет биться, а нос - дышать. Они распознают это.

Положение казалось безвыходным. Если только не удрать прямо сейчас! Я высказал свои опасения Клакве.

- Сейчас никак, - развела лапами ласка. – Не пройдём мимо охраны. Обычно мы выводим рабов под утро, в самый сонный час. Я должна подумать. Есть вариант, но он очень опасен.

- Какой же?

- Ты примешь снадобье, которое погрузит тебя в такой сон, что будет трудно отличить, умер ты или жив. Даже твоё сердце застучит медленно и тихо. Это снадобье в ходу у кровозоров, когда им надо вывернуть зверю потроха, чтобы исцелить их. Но если не пробудить тебя вовремя, то ты можешь умереть на самом деле.

- Это единственный выход?

- Другого я не вижу. Мы весь день будем наблюдать за Метёлкой, чтобы понять, когда точно она собирается к тебе. И прямо перед этим я принесу тебе снадобье. И тогда нам останется только молиться, чтобы они выкинули твоё тело наружу до того, как станет слишком поздно.

Всё развивалось так быстро, так стремительно, что я не успевал думать. Мои мысли остались где-то далеко в прошлом плане. Знает ли Клаква, что Златозубые ритуально протыкают тела своих умерших, если у них есть какие-то сомнения насчёт их верности? Меня подозревают Чаган и Метёлка, но перед остальным городом моя репутация кристально чиста. Возникнут ли насчёт меня жаркие споры? Позволят ли жители города осквернить моё тело недоверием? Сможет ли Метёлка убедить их в своей правоте? О, Фрызк…

- Клаква, ты знаешь, они ведь для надёжности втыкают в тела умерших нож, - начал я. – Если считают, что тот в чём-то был неверен городу и их мировоззрению. Есть большой риск, что и меня…

Мою речь прервал стук когтей, раздавшийся за дверью. Клаква молнией юркнула в свой лаз, а я рухнул на тряпки. В коморку вошла Метёлка, и пахла она угрозой. Её движения были размашистые и резкие, хотя обычно она передвигалась небольшими стелящимися шажками. Взгляд оставался предельно серьёзен. Вся сотня масок, которые она меняла каждую минуту, разом слетела с её морды. Передо мной возникла совершенно другая гиена, не та, что я знал. Я смотрел на неё из-под полуприкрытых век.

- Эй, Отчаянный! – рявкнула она. – Ты давно должен был сдохнуть. Без еды, без лечения. Но не издох. Отчего ж?

Я молчал и не подавал признаков сознания. Пусть думает, что я в обмороке.

- В Подлом Городе частенько происходят таинственные вещи, - гиена нависла надо мной, преградив все возможные пути к отступлению. – То рабы загадочно исчезают. То неожиданно останавливается сердце у здоровых надзирателей, а умирающие коты несколько Лун живут практически без еды. Не кажется ли тебе, что эти события как-то связаны?

Я молчал и старался не дышать, хотя из груди рвался удушающий кашель. Я заталкивал его обратно.

- Я знаю, Отчаянный, ты связался с теми, кто освобождает рабов. Мы не можем их поймать уже который год. Я уверена, что не мои супчики держат тебя на плаву. Говори немедленно, кто эти звери?

Метёлка схватила меня лапами и затрясла. Я не держал голову, позволяя ей безвольно болтаться, максимально расслабил тело и обмяк. Она всё ждёт моей смерти? Что ж, пожалуй, доставлю ей такое удовольствие. Актёр из меня никудышный, но я выложусь на полную. Она должна поверить. Иначе она найдёт способ развязать мне язык.

Лучшим решением было инициировать смерть, которая произошла только что, именно из-за её трясок. Теплота моей голой кожи не позволит притвориться, будто я умер несколько часов назад. Нет. Я умер прямо сейчас, в её лапах. И для пущей убедительности я прямо в воздухе опорожнил мочевой пузырь. Метёлка брезгливо отшвырнула меня прочь и с руганью отскочила. Я больно ударился об стену и костяным мешком завалился между стеной и горой тряпья.

- Ты что, сдох? – послышался изумлённый голос гиены.

Потом меня снова схватили полосатые лапы и стали вертеть и щупать. Я изображал бесхребетную тряпочку так искусно, как мог, но колотящееся сердце выдавало меня с головой. Я мог задержать дыхание, но контроль над собственным сердцем был мне неподвластен. Не могу поверить, что говорю это, но на моё счастье я испачкался в собственных отходах, из-за чего Метёлка не стала осматривать меня достаточно пристально. Брезгливость одолела её раньше, чем она добралась до моей грудной клетки. Она бесцеремонно бросила меня на пол, вытерла лапы о плед и ушла, раздражённо фыркая.

Лишь только стихли её шаги, ко мне бросилась Клаква.

- Молодец! Действительно Отчаянный! А теперь планы поменялись.

Планы поменялись. Снова. Сколько раз они менялись за последние полчаса? Ласка продолжала торопливо стрекотать:

- Вставай быстрее. И за мной. Надо вывести тебя наружу.

- Но как? Там же охрана.

- Ничего, это уже не столь важно. Скорее за мной!

И мы кинулись к её лазу. Я не понимал, как смогу пролезть в мышиную норку, но Клаква попросила меня отодвинуть стопку тканей, за которой пряталась новая лазейка. Кривенькая, с острыми краями, но кот вполне сможет протиснуться. Ну, Клаква! Хороша! Всё продумала, все варианты просчитала.

- Снаружи мы встретим шакала – одного из Златозубых, - ласка инструктировала меня на ходу. – Он свой. Тебе надо будет потерпеть холод и снова притвориться мёртвым. Он сыграет роль уборщика, выносящего тело. Так ты выберешься из города.

Моя голова с трудом пролезла в дыру, за ней худо-бедно прошло и туловище, неизбежно собравшее десятки заноз.

- Скорее всего, будет погоня. Метёлка же увидит, что тебя нет. Открыто помочь моя стая вряд ли сможет, я не могу допустить раскрытия. Извини.

О каких извинениях идёт речь? Она и так сделала для меня всё возможное и даже больше. Без неё я бы никогда не увидел Солнце снова.

А я увидел. Не скажу, что встреча оказалась радостной и приятной. Яркий свет, заливший всю улицу, больно хлестнул по привыкшим к полумраку глазам. Когда мы выбрались на улицу, я и ослеп и закоченел и обжёг лёгкие морозом. Глаза слезились, нос пересох, уличный шум пробил мои бедные уши. Я стоял совершенно сбитый с толку, как новорождённый котёнок, только что выпавший из тёплой утробы в холодный мир. Я не понимал, где нахожусь, и что вокруг меня происходит, но Клаква не поднимала тревогу, и я дал себе время спокойно привыкнуть к новым ощущениям.

Мороз причинял значительную боль. Моя дорогая подруга усадила меня на лоскут ткани и накрыла сверху какой-то шкурой, и это хоть немного облегчило мою участь. Мы ждали.

Клаква бегала туда-сюда, проверяя обстановку и встречаясь со своими товарищами. И, когда у меня уже получалось потихоньку открывать глаза, появился тот самый шакал. Его необычная чёрная шерсть блестела на солнце, и сам он напоминал чернильную кляксу на белом листе. Я поздоровался с ним. Он дружелюбно оскалился, сверкнув серебряным клыком - таким же, как у меня. Я непроизвольно улыбнулся в ответ. И, наверное, сердце Подлого Города сейчас пропустило удар, ибо два Златозуба радушно и искренне улыбнулись друг другу. Кажется, мой новый знакомый тоже это прочувствовал, и оттого хитро хихикнул.

Мы сидели за домом Чагана, там, где почти не появляются звери. Снег скрывал обломки костей, рваные верёвки и клочки задубевшей кожи – земля здесь была щедро усыпана всяким барахлом. Но сейчас пространство казалось чистым и гладким, только сломанные клетки виднелись тут и там из-под снега. Сюда приносили вещи, переставшие выполнять свою функцию.

Я очень не хотел вылезать из тёплой накидки, но время работало против нас. Клаква давала последние инструкции. Шакал серьёзно кивал, без остановки вращая ушами. Потом ласка повернулась ко мне.

- Пора, Отчаянный. Я не знаю, чем это закончится. Но если вам удастся выбраться за забор, то Парли отведёт тебя в наше убежище. От тебя сейчас требуется пережить мороз и успешно притворяться мёртвым.

Делать вид, что я мёртв, и при этом всеми силами цепляться за жизнь. Вот такая задачка. Ну что ж. Я тоже кивнул. Вылез из чужой шкуры и остался в своей, никудышной. Тело моментально охватила дрожь.

- Мертвецы не дрожат, - подмигнул Парли, осторожно поднимая меня за загривок.

Из его пасти шёл пар, дающий немного тепла. А из моей? Не выдаст ли это меня?

- Дыши носом, - велела ласка, тщательно нас осматривая. – Задерживай дыхание, когда будете проходить мимо зверей. Парли, задирай голову выше, а то он лапы сотрёт. И эй, Отчаянный!

Она коснулась белой лапкой моей щеки.

- Всё будет хорошо!

Я сомневался. Я не был уверен, что увижу её снова. Мне было жаль прощаться. И внезапно меня так обожгло моим собственным именем! Клаква в который раз произнесла его, но сейчас оно стало мне противно, как и всё, что связывало меня со Златозубыми. Я не хотел, чтобы она запомнила это имя. Это не моё имя. Это маска. Маска недостойного. У меня было настоящее имя, то имя, которое я загубил. Я вдруг очень захотел, чтобы Клаква его узнала. Чтобы она узнала обо мне что-то кроме того, что я был Златозубым.

- Отчаянным меня назвала Метёлка. Это не моё имя, - шепнул я, стараясь удержать в повлажневших глазах её мерцающий образ. – Мать звала меня иначе. Можно я скажу тебе, как?

Я заметил, как она оторопела. Белоснежная ласка сливалась с сугробами, но я хорошо различал её тёмные моргающие глазёнки. Я не стал тянуть.

- Райве.

Имя прозвучало. Такое чужое, почти незнакомое. Уже не моё. Мне стало так горько! Я надеялся, что искупил вину и теперь снова смогу носить его. Я ошибся.

- Удачи, Райве, - сказала Клаква.

И Парли двинулся в сторону скрипа снега, хриплого лая и невольничьих стенаний. Я обмяк. Мы пробирались тихими улочками, стараясь не попадаться на глаза Златозубым, но так или иначе сталкивались с ними.

- Помер Отчаянный, - сообщал Парли случайным прохожим. – Мне велели скорее вынести его на Пустошь. Он болел чем-то заразным, так что лучше держитесь подальше.

- О, боги! Какое горе! – наигранно всхлипывали звери, скорбя скорее по моему таланту, чем по мне самому.

Они кидали сочувственные взгляды на мой без шуток окоченевший «труп» и за несколько полозов обходили Парли. Судя по всему, Чаган и Метёлка пока не заметили моего отсутствия. Но не исключено, что многие из встреченных нами зверей уже спешили к моему бывшему пристанищу, чтобы выведать подробности и подлизаться к влиятельному зигсибау поддельным состраданием. А мороз тем временем становился просто нестерпимым. Мои челюсти свело, суставы выгнуло, и, наверное, это придавало моему телу ещё больше безжизненности. Главное, не допустить дрожь. Парли вышел на главную улицу и засеменил к воротам.

- Эй, шакал! Что у тебя? – строгий голос стража доносился с высокого смотрового помоста.

- Отчаянный. А точнее то, чем он был.

- Никак подох?

- Подох. Надо скорее вынести его, он заразен.

- Фу! – взвизгнул страж. – Только подальше!

- Разумеется, подальше! – согласился Парли, а для меня еле слышно добавил: - Мы же не хотим, чтобы они видели, как ты убегаешь.

Мы спокойно миновали ворота. Кручинная Пустошь ослепительно искрилась, будто сама Луна прилегла на неё отдохнуть. Последний раз я был здесь, когда миром правила хлюпающая тьма, а Пустошь напоминала воющую бездну. Теперь она давила тишиной и белизной.

Мой добрый товарищ стал расторопнее, стараясь скорее скрыться с глаз охраны. А я не был уверен в том, что обмороженные лапы смогут поднять моё тело. Оставалась надежда, что Парли донесёт меня прямо до укрытия стаи. И только я раскрыл ходящие ходуном челюсти, чтобы задать этот вопрос, как со стороны города послышались жуткие звуки. Исступлённый хохот. И я слишком хорошо его знал.

- Гиены… - только и смог вымолвить я.

У Парли подкосились лапы. Чёрный шакал на белом снегу - идеальная мишень для разъярённых преследователей. Метёлка, Куцая, Чаган, стража… сколько ещё зверей неслось сюда, чтобы положить конец двум предателям?

- Рой…Рэй…Райве, ты можешь бежать сам? – спросил Парли.

- Нет! Мои лапы не двигаются!

- Тогда держись!

И он что есть духу припустил по единственной утоптанной тропке. Если бы он меня бросил, то вполне мог бы спастись, затерявшись среди чёрных стволов приближающегося леса. Но он продолжал упорно меня волочить. Колючий снег, должно быть, резал мою кожу, но я не чувствовал. Силуэты гиен становились отчётливей.

- Всё, дело дрянь, - пропыхтел Парли и остановился. – Давай-ка дружище, подбери усы. Не зря же всё это затевалось!

- У меня нет усов! – это единственное, что я смог ответить, пока летел в рыхлый с виду сугроб в стороне от тропы.

Снег поглотил меня. Теперь я ощутил, как тысяча крохотных ос жалила моё незащищённое тело. Осторожно высунув голову, я увидел, как Парли пробежал дальше по тропке, а потом круто развернулся и помчался обратно к городу, навстречу гиенам. Зачем он это сделал? Он же мог спастись…

Его фигура стала для меня едва различимой, когда шакал последний раз взвизгнул, чтобы в следующий миг повиснуть в сокрушительных челюстях Куцей. Меня затрясло так, как не трясло никогда.

Мёртвого шакала тоже бросили в сугроб, после чего принялись рыскать. Найти меня оказалось непростой задачей. На моё счастье мороз щипал ноздри, и разбирать запахи было трудно. Вынюхивающие гиены то приближались, то отдалялись от меня, и вместе с этим моё сердце то замирало, то стучало как барабан. Я услышал обрывок их разговора, когда они подошли слишком близко:

- Зря загрызла Парли, Куцая, - ворчала Метёлка. – Я хотела вызнать у него про освободителей рабов.

- Он бы убежал.

- Так надо было ловить. Ты же ловчиха, - Метёлка принюхивалась и фыркала от снега. – А Отчаянный этот… Хитёр, мерзавец.

- Да сдох он уже давно, - уверяла Куцая. – Шакал выронил его в снег, там ему и могила. Весной отыщем.

- Нет, он выберется. Освободители ему помогут, или сама Фрызк. Мы должны найти его раньше.

- Ну и ищи. А я своё дело сделала.

Так и ходили они по тропе туда-сюда в сопровождении стражей. Искали. Потом Куцей надоело, и стражи с ней согласились. Осталась одна Метёлка.

- Ты думаешь, я тебя не пересижу? – она вопила так, чтобы я точно услышал. – Кто из нас околеет раньше, я или ты, Отчаянный? Ай-ай, всё-таки ты неблагодарный червяк. Я тебе всё устроила, у тебя было такое будущее! А ты вот как мне отплатил.

Она орала и орала, и эти вопли не давали мне провалиться в смертельный сон. Заснуть на морозе, в снегу… Я так хотел этого. Моё тело хотело. Оно стало таким тяжёлым, а веки ещё тяжелее. Но Метёлка раз за разом возвращала меня в реальность. Потом, выбесившись, она ушла.

А я снова остался один. Где-то неподалёку ещё лежал Парли. Я боялся увидеть его застывшее тело. Он спас меня, а сам погиб. Виновен ли я в его смерти? Если бы я не связался с Златозубыми, он был бы жив. Но тогда бы умер Подпалыш. Где же правильный путь? Как этого можно было избежать?

Я винил себя и ненавидел. Я хотел плакать, но слёзы замёрзли. Бедный Парли. Бедная Клаква, потерявшая товарища. Бедная стая, лишившаяся такого шпиона. И бедный я, заслуживший смерть в снегу. Но было ли справедливым остаться здесь и покорно умереть? Да, смерть я заслужил. Но старания Клаквы и Парли не должны были стать напрасными. Лечь и умереть было бы проще всего. Как и тогда, в лесу, когда Хваталка выкинула меня из повозки. Но я не сдался. И вот я здесь. Что будет, если я не сдамся опять?

Лечь и умереть означало предать Парли и Клакву. Я так не могу. Теперь я должен действовать сам. Сделать всё, на что способен. Моё тело ещё не умерло, и из него можно хоть что-то выжать. Я готов.

***

Когда я выбрался на тропу, стало уже почти темно. В Небесном Гнезде появлялись первые Звёзды. Красивые. Я полз на передних лапах, подтягивая задние. Каждое движение давалось чересчур тяжело. Но застывающая кровь начала потихоньку разгоняться, даря немного тепла. Совершать невозможные усилия оказалось приятнее, чем лежать в сугробе.

Я полз в сторону леса. В ту сторону, куда когда-то убежал Подпалыш. Я думал о том, как он пугливо пробирался по чернеющей пустоши, вздрагивая от каждого шороха. Как где-то ближе к лесу на него напали патрульные, встретить которых рисковал и я. И как могучей стеной между псами и жеребёнком встала незнакомая кобыла. Загородила его, спасла. И увела с собой. Может это был добрый лошадиный дух, провожающий достойных в Небесное Гнездо? Вряд ли. Клаква сказала, что лошадь была настоящая. И что живёт она где-то в местных лесах.

«Молю тебя, Фрызк! Озари меня надеждой, не дай моим усилиям пропасть зря. Помоги мне! Я не достоин спасения, но Парли не заслужил бессмысленной смерти. Придай ей смысл, спаси меня! »

Деревья на опушке тянулись к звёздному небу. Чёрные лапы, широкие и колючие, обрамляли вход в спасительный лес. Если бы я мог сделать ещё хоть пару шажков… То это бы ничего не поменяло. В лесу было так же холодно, как и везде.

Вышла Луна, чтобы проводить меня в последний путь. Затопила белым серебром всю Кручинную Пустошь и выхватила мою скорченную фигурку из темноты. Я не чувствовал своих ушей, но видел, какую забавную тень они отбрасывают на искрящийся сугроб. Пожалуй, умереть посреди такой красоты не так уж и жалко. Лучше, чем в душной коморке.

Я лежал и смотрел в сторону леса, открытый всему миру, уязвимый и беспомощный. Сбывался мой самый страшный кошмар. Но это было уже не важно. Я до последнего не хотел закрывать глаза. В них мерцали мушки и хлопья тумана, плясали размазанные деревья, пульсировал снег. И какое-то пятно никак не желало растворяться во тьме. Минуту назад его ещё не было, но теперь появилось и скручивалось и сворачивалось вместе с ёлками, будто на самом деле находилось там, на опушке, а не в моём гаснущем сознании. Потом оно стало двигаться отдельно от общей картины. Оно росло! Или приближалось?

Лунный свет ударил в него сбоку, и я увидел тень. Четыре ноги тихо ступали по тропке, сзади разметался полупрозрачный хвост. Большая голова и крутая шея. Оно шло сюда, и я так жаждал рассмотреть его получше, но тело не могло больше сопротивляться. И веки упали на глаза.

***

А потом я очнулся. Меня обнимало нежное тепло, нос втягивал запах древесины и горячей пищи. Я в коморке? Ох, то был всего лишь сон. Погоня и мороз, отнявшиеся лапы и смерть. Ничего этого не случилось? Где Клаква? Я должен с ней поговорить! Я резко поднялся на передних лапах и даже не успел открыть глаза, как боль охватила всё моё тело. Это была странная боль, которая даже не похожа на настоящую. Та боль, что возникает, если придавишь во сне хвост, а потом попробуешь им пошевелить. Я застонал и, наконец, открыл глаза. Взгляд мой упал отнюдь не на привычную деревянную стенку. То есть стена, конечно, была на своём месте, но составляли её не шлифованные бурые доски, а берёзовые брёвна – белые с чёрными крапинками. Это точно не моя коморка. Я пытался осмотреться, но взгляд расплывался и заставлял голову звенеть. Я пошевелил лапами: задние не отозвались на призыв.

Внезапно пол, лежанка и всё вокруг содрогнулось и затряслось. Что-то громко топало и хлопало рядом со мной. Я с усилием повернул голову. Шум стих, и на меня уставились внимательные глазёнки на тёмной мордочке. Существо разглядывало меня с высоты своего роста.

- Подпалыш?

В ответ послышалось радостное ржание, и пол снова задрожал от топота копыт. Это был он. Совсем не такой, каким я его запомнил, но, определённо, он. Подпалыш весело пританцовывал и взмахивал коротенькой гривкой.

- Привет-привет! – я тоже был очень рад. – Как поживешь?

Жеребёнок ничего мне не ответил. Наверное, мой простуженный голос звучал совсем тихо. Я был слабее, чем когда-либо.

Подпалыш остановился, а дом продолжил сотрясаться. К моей лежанке подошла ещё одна лошадь. Огромная и бурая, она была самым крупным зверем, что мне доводилось видеть. Мой взгляд едва мог охватить её целиком. Я сосредоточился на её переносице и никак не мог решить, в какой глаз надо смотреть. Смотреть сразу в оба не получалось.

Её золотистая грива была настолько длинной, что я мог бы зарыться в неё с головой и надёжно спрятаться. Я глянул вниз. Её копыта полностью закрывала длинная шерсть. Моя лежанка оказалась приподнятой высоко над полом. Скорее всего, её роль играла стопка ящиков или чего-то подобного. Я находился на уровне груди большой лошади и слышал, как бьётся её гигантское сердце. Этот стук убаюкивал.

Лошадь нагнула голову и обнюхала меня, шумно фыркая мне прямо в уши. Я вжался в перину и зажмурился. Её кожистые ноздри были так близко, а мягкие губы коснулись моего лба. От них пахло сеном.

- Как самочувствие, мой дорогой? – тихо спросила лошадь.

- Очень… больно… двигаться, - прокряхтел я.

- Ничего, ничего. Это пройдёт, - покачала головой лошадь. – С моими снадобьями ты быстро пойдёшь на поправку. Меня зовут Берза. А тебя как?

Я смотрел то на Берзу, то на Подпалыша, и не знал, что им ответить. Я молчал, ожидая, что нетерпеливый жеребёнок назовёт моё Подлое имя, но этого не происходило. Он тоже молчал, выжидающе глядя на меня.

Я закрыл глаза и сделал вид, что уснул. Нечего мне им ответить. Нет у меня больше имени. Вскоре я взаправду провалился в тревожный сон и выйти из него не мог очень долго. Я чувствовал, как Берза с Подпалышем время от времени приподнимают меня и вливают в рот горчащую жидкость. Потом они давали мне другую жидкость, жирную и вкусную. Свет и тьма ходили по кругу, время бежало со всех лап. И мне действительно начало становиться лучше. В конце концов, пелена слетела с сознания, из глаз пропала муть. И я начал потихоньку подниматься. Задние лапы по-прежнему не слушались меня, грудная клетка ныла при дыхании, но я каждый день садился, опираясь на выпуклые брёвна стены, и разговаривал с лошадьми.

Я так устал болеть. Я так хотел скорее поправиться. И начать новую жизнь. Я запрещал себе думать о прошлой жизни, о Подлом Городе и всём, что произошло там. Но Подпалыш оставался молчаливым напоминанием. Однако это только придавало мне сил. Я наблюдал за жеребёнком. То, каким счастливым он здесь стал, позволило мне уверовать в своё искупление и разрешить себе пойти на поправку ради собственного счастья. Я начинал верить, что заслуживаю его. Меня грел старенький плед, жаркий камин и чувство бесконечной благодарности.

***

Однажды Берза принесла в комнату котелок с ароматным варевом. У нас с Подпалышем уже стояли наготове кружки: у меня широкая, больше похожая на миску, а у него специальная лошадиная, с длинным носиком, который надо закусывать зубами, чтобы поднять кружку и влить напиток в рот. Это была любимая кружка Берзы, но она охотно делилась ею с жеребёнком. Других лошадиных кружек в доме не водилось.

Берза поставила котелок на подставку и размяла челюсть, болезненно пройдясь языком по зубам. Я заметил на них бороздки, оставленные долгими годами ношения предметов во рту. Ручка котелка была обычная, металлическая, не обмотанная даже тканью, и она неизбежно ранила и обжигала лошадиные губы, разрушала зубы. Прихватка всегда неуклюже сползала набок, она не защищала рот или просто выпадала. Берза мучилась, но не подавала виду. Это была её жизнь, её быт, и она привыкла.

Мои мысли прервал плеснувшийся в миску отвар. Берза разлила всем напиток и отломила по кусочку сахара. Запах вскружил мне голову. Это был не просто чай. Это был чай с Ладли-хъярна. С моей родины. Я ни с чем не спутаю его аромат.

- Хочу отпраздновать твоё исцеление! – возвестила кобыла. – Мы и на лапы тебя поставим обязательно, но сейчас я уже рада твоему успеху. Вот что значит воля к жизни!

Она подула в свою кружку, а мы с Подпалышем сделали первый глоток. О, этот глоток! В мгновение ока он перенёс меня домой, на тёплый Ладли, где воздух был сух, а ночи черны как море и нежны как бархат. Я услышал шум ветра в густых кронах и мяуканье сородичей. Моей семьи. Что там с ними сейчас? Скучают ли они по мне?

Я лакал и лакал сладкие воспоминания. Берза сказала, что эту заварку ей давным-давно подарил какой-то путник, которому она помогла. С тех пор она хранила её для особого случая. И вот случай настал – новое знакомство, новый друг. Она сказала, что неплохо было бы ещё узнать, как этого друга зовут. Ведь даже безмолвный Подпалыш сумел донести до неё своё имя. А я всё время переводил тему, когда она спрашивала.

Кобыла с улыбкой подливала мне чай, а я просил ещё и ещё. И истинно наслаждался каждым глотком. Этот вечер был так прекрасен!

- Не лопнешь? – усмехнулась Берза. – Чайный кот, не иначе!

Чайный кот. Чайный или Отчаянный? Что ж…

- А вот так меня и зови, дорогая Берза, - сказал я, хитро глядя на неё поверх миски.

- Хмм. А настоящее имя сказать не хочешь? – прямо спросила она.

- У меня нет имени, - честно ответил я. – Но теперь есть. Я думаю, оно мне подходит.

- Как же ты до такого возраста прожил без имени, мой любезный?

Я не имел никакого желания развивать тему дальше. А потому снова углубился в воспоминания, вращающиеся в чашке вместе с чаинками.

Этот вечер и правда стал одним из самых счастливых вечеров в моей жизни. В нём я испил забытый напиток. В нём я обрёл новое имя.

***

Когда в мои лапы вернулась толика прежней силы, я попросил у Берзы брусок древесины и ножик. Нож мне достался громоздкий, явно не кошачий, но с его помощью я собирался сделать более подходящие инструменты. А пока, первостепенно, задача была иной. И, надо сказать, справился я достаточно быстро. Пришлось немного повозиться с подгонкой размеров, но в целом всё прошло гладко. Лапы ещё не забыли своего дела.

Теперь на любимом котелке Берзы красовалась деревянная насадка на ручку. Она не скользила, не проворачивалась и идеально подходила под лошадиный прикус. Кобыла сразу оценила мою работу, схватила пустой котелок и стала размахивать им во все стороны. Всё держалось прочно и удобно.

- Ай, Чайный! Ну, удружил, сынок!

Она осталась страшно довольна и сразу поцокала готовить что-то вкусненькое. Уж не терпелось ей опробовать мой подарок.

Готовила Берза вкусно. Вкусно, сытно и жирно. Я никогда не бывал голоден и даже набрал вес. Но увы, почти вся её стряпня была исключительно растительной. Лошади не ели мясо, а я не мог выходить из дома, чтобы добывать его самостоятельно. Это была совсем не беда, я не жаловался, но в душе сильно тосковал по перчёным долькам и кабанине в горшочке. Я не посмел бы обидеть Берзу и тенью недовольства, поэтому о моих чувствах она могла только догадываться.

Каково же было моё удивление, когда тем же вечером я выловил в своей миске супа большое копчёное рёбрышко. О, как оно пахло! Я застыл, в изумлении капая слюной, и скользкое ребро плюхнулось обратно в миску.

- Чего смотришь? Кусай давай! – подначивала Берза, с удовлетворением глядя на мою реакцию. – Выменяла сегодня специально для тебя. Ох и непросто это было!

Я, конечно, долго раздумывать не стал. А просто взял и впился зубами в сочную горячую плоть. И с наслаждением обглодал ребро целиком. А кость сохранил.

***

Вскоре вся посуда обзавелась удобными ручками. Я мастерил что-то в любую минуту, свободную от дрёмы и болезни. Я снова чувствовал себя нужным и полезным. Но иначе, чем в Подлом Городе. Здесь на моё искреннее желание порадовать близких мне отвечали тем же. Здесь у меня появилась настоящая семья. И я начинал понимать, что никуда не хочу уходить, и путешествие моё закончено. Я был нужен этим лошадям, а они нужны мне. Я любил их, а меня любили в ответ.

Я строгал носик для лошадиной чашки, когда с улицы пришла Берза. Я приветливо помахал ей лапой, и она сразу подошла.

- К тебе тут пришли, - сообщила она.

Как пришли? Кто пришёл? По хребту побежал холодок. Я даже выронил нож.

- Это… это не гиена?

- Нет.

- Н-не собака?

- Это ласка.

- Клаква!!! – заверещал я и стал слезать с лежанки.

Но задние лапы отказывались повиноваться. В них уже начала просыпаться чувствительность, я каждый день разминал их, но выздоровление шло медленно. Я остановился, боясь выпасть.

- Можно ласка придёт сюда? – спросил я у Берзы.

- Разумеется! Я просто должна была спросить, хочешь ли ты видеть её так же, как она тебя.

- Конечно, хочу! Ещё как хочу! О Фрызк, как же я хочу!

Дверь снова хлопнула, и я услышал знакомый стук коготков. Потом моё ложе слегка дёрнулось, и в следующий миг передо мной сидела она – белоснежная Клаква, сияющая радостью. Её маленькая грудка заметно трепыхалась.

- Берза, милая, не сочтёшь ли ты грубостью, если я попрошу оставить нас наедине? – спросил я. Неловко было просить её уйти, но я очень не хотел, чтобы она узнала что-то о моём прошлом.

- У меня ещё очень много дел, дорогие малявки, - в голосе кобылы не звучало обиды. Она вышла наружу, и ослепительный зимний полдень поглотил её могучий силуэт.

Всё моё внимание теперь принадлежало только Клакве. Она приподняла деревянную болванку, размером с неё саму, и хихикнула.

- Та же морда, та же поза, то же дело. Ты не меняешься, Райве.

- О, Клаква. Ты даже не представляешь, сколько всего изменилось.

И я рассказал ей обо всём, что со мной происходило после нашего расставания.

- Как ты нашла меня? – спросил я.

- Наша стая всегда наводит справки. Несложно было узнать твою дальнейшую судьбу. Однако мы долго считали, что ты погиб вместе с Парли.

- Парли… Фрызк, как мне жаль, что это случилось!

- Все мы скорбим, но это обычное дело. К сожалению. Многие из нас гибнут вот так. Такая у нас работа.

Клаква изображала спокойствие. Я не верил ей. Она сидела у меня в лапах, и я даже чувствовал её тепло. А вместе с ним и коготки, которые нервно сжимались во время этого разговора.

- Я чувствую вину за его смерть, - поделился я.

- Напрасно. Всё прошло так, как должно. Тебя спасли. Это счастье. Я уверена, Парли тоже счастлив на Дальних Лугах. Ты молодец, ведь ты не сдался.

- Он мог добраться до леса, но не стал этого делать. Когда он выбросил меня в сугроб, то сначала пробежал дальше, а потом развернулся и сам прыгнул в пасть Куцей! Почему?

Тревога прокатилась по её мордочке. Скорее всего, мысль о том, что товарищ имел возможность спастись, но не воспользовался ею, причинила ласке боль.

- Может он боялся, что, если они добегут до места вашего расставания, то обнаружат тебя. Гиены же высокие, им легче охватить окрестности взглядом. А так он посчитал, что сможет замести твои следы. Он хорошо изучил их повадки и, вероятно, знал, что не побегут они в мороз до самого леса без видимой цели. Умный был шакальчик, - вздохнула Клаква.

- Да, и это сработало, - согласился я. – Они действительно до меня так и не добежали, а рыскали ближе к городу.

- Ну, вот видишь. На Парли можно было положиться.

- Я так сожалею о его смерти.

Мы просидели в молчании какое-то время. Такая у них работа – умирать ради других. Обычное дело. Сколько ещё таких «обычных дел» пережила Клаква за время своей деятельности? Я проникся к ней сочувствием и в который раз восхитился крепостью её духа.

А потом решил высказать свои опасения:

- Я боюсь, что гиены найдут меня.

- Здесь? Не найдут! – махнула лапкой Клаква. - Ни один Златозуб не сунется сюда. Тут же живёт лошадь! Они никогда не полезут к лошади сами. Я тебе гарантирую.

- А они ищут?

- Нет. Решили поверить, что ты замёрз на Пустоши. Им так удобнее.

- Но когда придёт весна…

- А ты не ходи на Пустошь, когда придёт весна! И вообще никогда не ходи. И далеко от Конского Двора не шастай. Здесь твоя крепость.

- Да, Клаква, ты права. Я и сам не хочу уходить. Я думаю, что нашёл свой дом.

- Это просто замечательно! – ласка широко улыбнулась.

Я приподнялся и протянул к ней лапы. Она охотно скользнула в мои объятия.

- Клаква, спасибо тебе. Если бы не ты… Я хочу отблагодарить тебя и твою стаю. Вы столько сделали для меня. Хочешь, я снова буду мастерить вам инструменты?

Глаза ласки заблестели.

- Конечно, хочу! Это то, чего нам очень не хватает! И приходить за ними сюда гораздо безопаснее, чем в дом Чагана.

Мы оба рассмеялись. Так хорошо и легко стало от этой встречи. Я попросил Клакву добыть мне базовые инструменты моего размера. Я снова был при деле и нёс большую пользу. Я был на своём месте. На правильном месте. На месте, которым гордился.

- Ну ладно, Райве. Мне пора! Увидимся! – Клаква спрыгнула на пол.

- Постой! - воскликнул я.

Ласка задрала голову кверху.

– Я не могу больше откликаться на Райве. У меня теперь новое имя.

- Какое?

О, оно мне нравилось. Уютное, домашнее, доброе и спокойное. Я любил своё новое имя и вобрал его без остатка. Я не Райве. И не Отчаянный.

- Я Чайный.