Глава IV. Глава V. Глава VI. Глава VII

Глава IV

В ПОИСКАХ БЛОТТОНА

Дорога шла ущельем по высохшему руслу «сезонной» реки. Кое-где в расщелинах еще лежал снег, от него, пересекая путь, протекали небольшие ручьи.

— Скверное место! — ворчал Ганс. — Если здесь из пещеры выползет какой-нибудь гад, то не убежишь… И ливень, проклятый, не прекращается. А туман!..

— Ветер совсем теплый. К дождям же и туманам нам придется привыкнуть. Здесь, по-видимому, дня не проходит без дождя, — заметил доктор.

Обогнули скалы. Ветер валил с ног. Туман редел. Яркий цветной луч, как бы пропущенный сквозь призму, ударил в глаза. Ганс в недоумении осмотрелся.

В просвете сизых туч проглянуло солнце. Но не оно ослепило разноцветными брызгами света. Синими, красными, желтыми лучами горела и искрилась подошва горы.

— Радуга на почве? Странный феномен! — воскликнул Ганс.

Путники подошли ближе. Перед ними сверкали в лучах солнца драгоценные камни: изумруды, топазы, аметисты, алмазы, рубины…

У Текера даже дух перехватило.

— Груды, тонны ценностей! — воскликнул он, потрясенный.

Самоцветы гроздьями покрывали гранитные утесы, блестели то кровавой росой, то яркой зеленью, то голубой синевой. Повыше, на скалах, виднелись большие полосы молочно-опалового цвета, ниже виднелся выход черной, блестящей горной породы, еще ниже — красная, желтая, зеленая полосы. На гранях и остриях скал сверкали огромные кристаллы.

Ганс громко рассмеялся.

— Вы что? — тревожно спросил Текер, опасаясь, не помутился ли у молодого человека рассудок при виде такого сказочного богатства.

— Я вспомнил смешную историю, — ответил Ганс. — Однажды я застал леди Хинтон, когда она перебирала свои алмазы. Она со страхом посмотрела на меня и прикрыла руками свои сокровища, как курица прикрывает крыльями птенцов, завидя коршуна. С самой Земли Хинтон таскает свои мешочки и дрожит над ними. Мне, право, хочется подшутить над старухой.

Ганс отобрал несколько крупных самородков и положил в карман.

— Идем дальше!

Солнце зашло. Туман снова сгустился.

— Блоттон, Бло-отто-он! — кричал Ганс.

«Отгон!.. » — отзывалось горное эхо.

Ганс споткнулся о камень и упал.

— Что за дьявольщина! — воскликнул он, лежа. — Здесь на каждом шагу сокровища! — Он поднялся, подошел к Текеру и показал огромный самородок золота.

— В нем килограмма три. Тяжело таскать, а все же захвачу с собой. — Ганс положил самородок в сумку. — Какие мы с вами богатые, доктор! Целое состояние в кармане. Блоттон! Блот-то-он!

— Нетрудно и заблудиться в таком тумане, — озабоченно сказал Текер.

— Не заблудимся. Я иду по компасу.

Стены раздвигались; наконец ущелье кончилось. Путники вышли на открытую горную поляну, полого спускавшуюся. Как далеко она простиралась, не было видно за пеленой дождя и испарений, поднимавшихся снизу.

Подул сильный горячий ветер. Ганс оглянулся. Высоко вверху, над отвесной скалой, был виден нос ракеты. Еще выше — снежные горы, уходящие вершинами за облака, — гнездо дымящихся вулканов. Пелена дождя и тумана уходила в сторону. Внизу синела полоска моря. Лес на берегу казался почти черным.

Когда воздух стал почти прозрачным, Ганс увидел у подошвы горы большой залив, в который вдавался полуостров. На склоне горы росли высочайшие деревья, безлистные, сухие, похожие на хвощи. Коленчатые, постепенно суживающиеся к вершине стволы. У каждого колена топорщились вверх совершенно ровные сучья. Сучья на концах разветвлялись тонкими прямыми прутьями, похожими на острия громоотвода. На концах прутьев — пучки длинных игл. Путников заинтересовали плоды, висевшие возле иглистых пучков. Эти плоды, по определению Ганса, были похожи на шары-зонды, такие же круглые и примерно такого же размера. Несколько плодов лежало на земле…

— Подойдем ближе, — продолжал Ганс. — Блоттон! Блоттон! — громко крикнул он.

Произошло необычайное: несколько лежавших на земле плодов-шаров, словно испугавшись крика, поднялись выше дерева и были унесены ветром в сторону. Сорвалась и часть плодов, висевших на ветвях.

— Занятно. Летающие арбузы!

Они подошли к самому дереву. Еще несколько шаров оторвалось от ветвей и полетело по ветру.

— Эти пузыри определенно боятся нас, — заметил Текер. — Надо полагать, что это не плоды, а живые существа.

— Попробуем подстрелить один из них.

Ганс прицелился и выстрелил. «Арбуз» вдруг сморщился, проткнутый, как детский воздушный шар, и упал на почву.

Возле сморщенной оболочки извивалась тонкая, «гусиная», не очень длинная шея, оканчивающаяся круглой головой с тончайшим клювом, острым, как игла шприца. Текер вынул нож и произвел вскрытие. Внутри шара он нашел подобие сердца, пищевод, желудок, в котором были обнаружены шишки, хвоя; далее был кишечник.

— Почек, печени, селезенки не видно, — говорил Текер, роясь во внутренностях шара-зонда. — Любопытная птица, — засмеялся он. — Конечно, это птица, если она летает. Но какой странный способ передвижения по воздуху изобрела она! Очевидно, ее организм вырабатывает какой-то газ легче воздуха. Это птицы-аэронавты. Интересно, могут ли они управлять своим полетом?

Ганс вспугнул еще несколько шаров и проследил за их полетом. Птицы-шары летели по ветру. Они то поднимались почти до облаков, то опускались совсем низко. Наконец, видимо, нашли такое воздушное течение, которое начало относить их к роще гигантских «хвощей», стоявшей вдали от неизвестных двуногих посетителей.

— Несомненно, птицы-аэронавты могут регулировать высоту полета. На Венере очень много воздушных течений, и шары-птицы легко находят нужное направление. Поэтому им вполне достаточно обладать одним органом управления полетом по вертикали. Они, вероятно, то выпускают часть газа и снижаются, то вырабатывают его вновь при помощи какого-нибудь специального органа.

А какой газ выделяют они? Текер раскрыл складки пузыря и понюхал. Тотчас же он отчаянно закашлялся, завертелся, завыл, сделал несколько прыжков и упал как подкошенный.

Ганс поспешил к нему на помощь.

Лицо доктора было сиреневого цвета. Губы обметаны сиреневой пеной, глаза открыты, зрачки сильно расширены.

Неужели отравлен?.. Ганс вынул из докторской походной аптечки спирт и начал тереть сиреневые виски доктора. Проходили минуты, Текер лежал без движения. Только сиреневый цвет начал сменяться желтым, и Ганс не знал, лучше это или хуже. Через полчаса, когда Ганс уже терял надежду вернуть Текера к жизни, тот внезапно очнулся и вскочил на ноги. Легкая желтизна переходила в нормальный цвет лица.

— Что с вами произошло? — спросил Ганс.

Руки и ноги доктора дрожали. Он щелкал зубами и кричал:

— Надо взять себя в руки!..

Наконец ему удалось подавить приступ судорожной дрожи.

— Не спрашивайте меня! Это такая гадость… такая гадость, которой на Земле нет названия.

Молча пошли дальше. Текер начал чихать и чихал без конца. Пришлось остановиться. При каждом чихании тело доктора спазматически искривлялось. Наконец из носа пошла кровь. И лишь после этого Текер окончательно пришел в себя.

На большой каменистой площадке росли бурые растения. Их листья, шириною в тридцать сантиметров, постепенно суживались к концу, имели длину в пятнадцать метров и шли от корня во все стороны правильной розеткой. Из середины «звезды» поднимался высокий ствол, увенчанный четырехрогими «бра». На конце каждого рога росли продолговатые темно-красные шишки. Поверхность листьев была покрыта пупырышками.

— Словно присоски на щупальцах спрута, — сказал Ганс, входя между листьев. Он прикоснулся спиною к листку. Конец листа обвил его туловище сзади и начал скручиваться вместе с захваченной добычей. Вращаясь, крича, болтая ногами и руками, Ганс докатился до центра растения. Соседние растения, затронутые руками и ногами Ганса, также свернулись в трубку. Медленно свернулись и все остальные листья. «Звезда» превратилась в клубок.

— Скорее нож… режьте! — кричал, задыхаясь, Ганс. Растение сжимало его тело, как гигантский удав.

Текер выхватил охотничий нож, подбежал к растению и начал резать лист.

— Осторожно… смотрите, чтобы вас самого не прихватило! — кричал Ганс. Лицо его багровело от прилива крови.

Поверхностный слой листа поддавался ножу туго. Текер кряхтел, топтался возле Ганса.

— У вас руки дрожат… Дайте мне! — прохрипел Ганс.

Текер передал нож. Ганс полоснул, лист хрустнул.

Красная, как кровь, жидкость облила Ганса и Текера. Ужасное щупальце было отрезано.

Ганс упал вместе с листом. Текер откатил Ганса, как бочонок, подальше от растения. Попробовал раскрутить, но лист не раскрывался. Лишь по мере того, как вытекал красный сок, упругость листа уменьшалась, и Ганс наконец был освобожден.

Возле него стояла огромная лужа сока, черневшая и быстро затвердевавшая.

Ганс вздохнул всей грудью:

— Спасибо, доктор! Я думал, что этот растительный спрут сломает мне грудную клетку. Венера, кажется, каждому из нас приготовила по подарку. Здесь надо быть очень осторожным. Опасности подстерегают нас на каждом шагу.

Ганс ударил ногой почерневший лист:

— Плотоядное растение вроде наших мухоловок. Но пора домой. Скоро стемнеет. Только бы добраться до ущелья, там не собьемся с дороги. Блоттон! Блоттон!..

Блоттон не отзывался.

— Неужели он погиб? — воскликнул Ганс.

И, словно в подтверждение этого, на обратном пути Текер нашел несколько перьев, обрывков черной кожи — быть может, от крыла «птеродактиля», — следы крови в каменной ложбинке.

— Не здесь ли летучий гад расправился с Блоттоном?

— Но где же кости? — спросил Текер.

— Такой гиппопотам на крыльях способен сожрать и с костями…

Глава V

ПЕЩЕРНЫЕ ЖИТЕЛИ

Ганс и Текер вернулись к ужину — к скудному ужину из галет.

— Увы, мы не нашли следов лорда Блоттона, — грустно сказал Текер. О перьях и следах крови он не упоминал, чтобы не растравлять сердце невесты. Глаза Эллен без того были красны от слез.

В конце ужина Цандер произнес речь. Он говорил о том, что их пищевые запасы приближаются к концу. Нельзя терять ни одного дня. Необходимо спуститься в долину, развести огород, засеять поле, сделать запасы на зиму.

— А ппока чем мы пи-питаться будем?

— Придется промышлять охотой, рыбной ловлей…

— У меня пропадает всякий аппетит, когда я подумаю о здешних летучих гадах, — сказал Стормер.

— Не может быть, чтобы на планете не нашлось годных для еды животных, рыб и растений. Как вы полагаете, доктор? — спросил Цандер.

— Я полагаю, что растения и животные, в общем, везде сделаны из одного теста. Белки, жиры, углеводы… Но могут быть и какие-либо неизвестные нам вредные примеси. Ведь и на Земле есть ядовитые растения. Здесь надо быть очень, очень осторожным. — И, несмотря на то что он запретил Гансу упоминать о птицах-шарах, сам Текер не мог удержаться, чтобы не рассказать об их приключениях. На лицах слушателей были ужас, испуг, отвращение.

— Каким же об-образом мы уззнаем, что мможно есть и чего нельзя ддаже нюхать? — спросил барон.

Текер пожал плечами:

— А каким образом первобытные люди научились отличать съедобные растения от ядовитых? Опытом. Только опытом.

— Расплачиваясь за опыт жизнью?

— Разумеется, многие гибли. Если бы в моем распоряжении была оборудованная химическая лаборатория…

— Недурная пперспектива! Заахочешь сорвать лук, а он скрутит тебя; ппонюхаешь мясо — свежее ли оно? — и подохнешь от одного только запаха.

— Я не переступлю порога ракеты! — решительно заявила леди Хинтон.

— Охотой и рыбной ловлей можно заниматься, живя в ракете. Зачем нам переселяться в долину? Не правда ли, барон? — И Стормер хлопнул по плечу Маршаля.

Тот брезгливо поежился от такой фамильярности.

— Разумеется. Наше дело стариковское. Леди Хинтон, мистер Стормер, я, профессор, епископ, во всяком случае… кх… кх…

Цандер воспользовался паузой.

— Это невозможно, — прервал он речевые потуги барона. — Все работоспособные будут работать в приморской долине на поле, и носить вам сюда продовольствие никто не будет.

— Но у меня есть прислуга Мэри.

— А у меня Жак.

— Здесь, на Венере, нет личной прислуги. Нам предстоит тягчайшая борьба с суровой, незнакомой природой. И мы должны напрячь все наши силы, создать крепкий трудовой коллектив.

— Ком… ком… коммуну?

— Дело не в словах, барон.

— От… отказываюсь.

— Не отпущу от себя Мэри!

— А я иду! — воскликнул профессор Шнирер. — И мы все должны идти. Работать на земле, а жить на лоне природы. Среди мирных животных и растений…

— Хороши мирные животные и рас… рас…

— …Обрабатывать землю. Собирать урожай. Пасти стада. Питаться плодами земли. И никаких машин, никаких рабочих вопросов, никаких революций.

— Нне пойду.

— Отказываюсь, — вторила леди Хинтон.

— Что за тупоумная публика! — тихо сказал Винклер Гансу.

— Погоди, они сами побегут. «Кто не работает, тот не ест». Кроме того, у меня есть верное средство выгнать их на работу, — так же тихо ответил Ганс.

Под шум спорящих он вынул большой бриллиант и, будто нечаянно, начал катать его по столу перед глазами леди Хинтон.

— Откуда это у вас? — подозрительно спросила она, мигом переменив тон.

— Нашел на дороге, леди Хинтон.

— Бриллианты на дороге не валяются.

— Венерианка обронила, может быть? — с насмешкой спросил барон.

— Возможно, — ответил Ганс. — И венерианки, очевидно, очень рассеянные женщины. Такие камушки мы встречали на всем пути. Вот, не угодно ли полюбоваться? — Ганс засунул руку в карман и высыпал горсть крупных самоцветов. Затем вынул из походной сумки большой слиток золота и небрежно бросил на стол. — Они здесь валяются, как булыжники.

— Золото! Алмазы! Бриллианты! Изумруд! — воскликнула леди Хинтон, наваливаясь на стол и протягивая руки к груде самоцветов.

Стормер покраснел, барон стал бледен. Глаза епископа блеснули алчностью. К драгоценностям потянулись дрожащие руки: толстые, поросшие рыжими волосами — Стормера; бледно-синие, с вздувшимися венами — барона; пухлые — епископа; тонкие, с длинными пальцами и розовыми ногтями — Делькро… Толстые, худые, красные, белые пальцы сбились в шевелящийся клубок. Пассажиры тяжело дышали, разгребали кучу, отталкивали чужие жадные руки.

— Бриллиант! Шестьдесят каратов!

— Восемьдесят!

— Дайте мне!

— Да не отнимайте же!..

— Я только посмотрю!

— А вот этот! Какая прелесть!

— На пятьдесят тысяч фунтов!

— Миллион!

Леди Хинтон зажимала в левой руке бриллиант чистейшей воды. Даже Эллен забыла о своей печали и смотрела на это неожиданное богатство как зачарованная.

Камни быстро разошлись по рукам. Из-за самородка золота разгорелась горячая ссора.

Ганс рассмеялся.

— Не жадничайте, господа, — сказал он. — Уверяю, что каждый из вас может набрать этих камней и золота целый мешок. Сомневаюсь только, что эти стекляшки обогатят вас.

— Это не стекляшки, молодой человек! — наставительно произнесла леди Хинтон, не понявшая Ганса. Она все еще жила в мире земных ценностей.

— Где вы это нашли? — спросил Стормер, прижимая под полою пиджака к животу слиток золота.

— Я уже говорил вам: на дороге. По пути к заливу. И если мы переселимся туда…

— Разумеется!

— И возможно скорее! Что вы скажете, леди Хинтон? Вот так Венера! Вот так планета! Недаром ее назвали именем богини красоты. Нет, ради этого стоило полететь в звездолете. Черт возьми, мы будем богаты как крезы! Да что крезы! Крезы будут нищими по сравнению с нами…

— А завтра нам нечего есть, мистер крез, — вернул Цандер разгоряченные головы к печальной действительности.

— Долой золото! Долой драгоценности! — вдруг закричал Шнирер. — Это валюта! Мать спекуляции! Это борьба! Это кровь!.. — И он снова заговорил о своей пасторальной идиллии. — Но я против коммуны, против централизации населения.

— У нас будут Англия, Франция, Германия, — сказал Стормер. — Что ж, это неплохо! — И начал подсчитывать в уме народонаселение будущих государств. Англия: он, Стормер, Хинтон, Эллен, Уэллер, Пинч, Мэри… Жаль, что погиб Блоттон, он олицетворял бы английскую армию. Военный министр. Итого: Англия — шесть человек… Германия: трое Текеров, Шнирер с дочерью, Цандер, Винклер, Фингер. Восемь, больше, чем в Англии. Но им что! Германию будет ослаблять классовый антагонизм. Франция: Маршаль, Делькро, ну и Жак в качестве колониальной части империи. Франция нисходит на роль второстепенной державы. — «Золотые россыпи достанутся Англии, то есть мне. Что может сделать одна женщина и дохлый барон! » — Да, это неплохая мысль, — продолжал Стормер уже вслух. — «Правь, Британия! », «Боже, храни короля! ». Я думаю, толковый король…

— Может найтись и толковая королева, — величественно возразила леди Хинтон со своего троноподобного кресла. — «Тоже подбирается к золотым россыпям! » — подумала она.

— Это решит выбор! — ответил Стормер. И он начал подсчитывать шансы: «За меня: я сам, конечно, голос Пинча, — припугну щенка, обещая в крайнем случае должность министра… гм… и только… А за Хинтон: Уэллер, конечно, Эллен, Мэри обработают… Хорошо, что нет Блоттона… Как бы не прошла королевой! Нет, лучше без голосования, напролом, по-наполеоновски».

— Эти дела «государственной важности», — с иронией сказал Цандер, — мы пока оставим. Собирайтесь в дорогу. Не берите с собою ничего лишнего. Помните, что личных слуг на Венере не существует. Завтра выступаем на рассвете.

— А вы?

— Я остаюсь в ракете для ее охраны. Притом я не теряю надежды, что мне удастся наладить связь с Землей.

Начались новые сборы, новый отбор вещей. Леди Хинтон и на этот раз не рассталась со своим замшевым мешочком, пополнив свои сокровища двумя крупными бриллиантами. На заре прозвонил колокол. Началось «переселение народов».

Горячий дождь больно стегал по лицу. Кругом пар, дым, туман. Грохочут громом облака, грохочут вулканы. Дрожит, гудит почва от скрытых вулканических сил. Жутко… Леди Хинтон шествует, опираясь на руку епископа. Скользит под ногами мокрая, каменистая почва. Длинная ряса епископа и подол широкого платья леди Хинтон путаются в ногах, цепляются за острые камни. Струйки горячей воды текут по лицу, спине, груди. У леди — лицо жертвы, ведомой на заклание.

— Боже мой! Никогда я не думала, что…

— Прошу вас, остановитесь, — сказал епископ, отдуваясь.

Он положил в лужу узлы — свой и леди Хинтон, поднял полы рясы до пояса и связал их узлом. Леди Хинтон отворачивается. Она шокирована. Епископ с открытыми ногами! Мало того что неприлично, это почти противоестественно.

— Советую и вам, мадам, сделать то же.

— То же? — с негодованием восклицает леди.

— Да, то же. Здесь не до этикета. Мы и так отстали и рискуем заблудиться. Нас никто не видит.

— Нет, нет. Идем, — решительно отвечает леди Хинтон.

Епископ кряхтит, поднимает узлы. Плетутся дальше.

— Эй, эй, епископ! Хинтон!

Что за непочтительность! Это голос, кажется, мясника Стормера. Леди наступает на подол, падает. Уэллеру с трудом удается поддержать ее грузное тело. Он измучен, зол. Говорит грубо, повелительно:

— Я же говорил вам. Из-за вас мы отстаем.

— И это лорд епископ! Что делает с людьми Венера!

От обиды, усталости, оскорбления, досады леди Хинтон готова заплакать. Где ее выезды, вымуштрованные лакеи, понимающие ее с одного взгляда?..

— Да ползите же, черт возьми, иначе мы не будем ждать вас! — кричит Стормер.

Леди Хинтон вздыхает. Поистине скорбный путь.

Ганс идет впереди, осматривает почву. Вот здесь были найдены перья и лужа крови. Их теперь нет, смыли дожди.

А вот и выход самоцветов. Ну, здесь уж, наверно, будет остановка.

— Ппомогите мне фвстать. Я уппал и лежу, кажется, на пбриллиан-тах… колются… — раздается в тумане голос барона.

— Ого! Вот они, россыпи! Ффу! Даже в жар бросает! — рычал Стормер.

Леди Хинтон почувствовала неожиданный прилив сил. Уже не думая о приличиях, она высоко подоткнула платье и потянула за собой епископа.

— Скорей! Скорей! — задыхаясь, говорила она. — Иначе нам ничего не останется.

Барон, Стормер, Уэллер, Пинч, Делькро развязали мешки и начали наполнять их драгоценными камнями, выбрасывая одежду и белье. Никогда еще они не богатели с такой быстротой. Одно лишь движение руки приносило сотни тысяч — так им казалось. В мешки сыпалось многомиллионное состояние.

Ганс смотрел на эту сцену с улыбкой, отдыхая под откосом скалы. Встав, он свистнул: пора отправляться в путь.

«Миллионеры» взвалили на спины мешки. Тяжелый груз! Пошли. Камни невыносимо давили на плечи. Кряхтели, тяжело дышали, но несли.

Внизу, когда редел туман, виднелось темное пятно залива.

Вдруг почва заколебалась под ногами. Все упали, содержимое мешков рассыпалось. Глухой подземный гул нарастал, переходил в громовые раскаты и разразился ударом чудовищной силы. Со скал полетели камни. С правой стороны туман налился багровым светом, ослепительно вспыхнуло пламя. Клубы черного дыма заволокли все кругом. Молнии бороздили этот первобытный хаос стихий. На голову сыпался пепел, мелкие камни. Укрыться под скалой? Скала дрожала как в лихорадке и могла обрушиться. Всеми овладела паника. Ганс пытался установить порядок, но его голоса не было слышно. Побросав окончательно свои мешки, пассажиры, как обезумевшее стадо, бросились вниз по отлогому склону. Справа, через утесы, стремительно текла огненная река, ярко освещая окрестности. С Гансом остались только Винклер, Мэри и Жак. Они намотали свои мешки на головы и побежали.

Подземные силы, прорвавшись наружу, успокоились. Почва еще дрожала, но сильные толчки больше не повторялись. Тяжело было только дышать от паров серы. К счастью, ущелье кончилось и за ним начиналась открытая долина — пологий спуск к подошве горы. Здесь всегда был сильный ветер. Он относил туман, серные пары и пепел в сторону. Стало легче дышать.

Вскоре собрались остальные. Все были налицо и целы, если не считать ссадин.

Узкий полуостров, вдававшийся в залив, был уже хорошо виден. Полуостров начинался у отвесной скалы красного песчаника. От дождей и выветривания в этой скале должны образоваться пещеры. Туда и направил Ганс своих измученных спутников.

Птицы и животные попрятались, спасаясь от бушующих сил. Не видно было даже птиц-шаров на «хвощах».

Вот и залив. С левой стороны на полуостров набегают валы прибоя высотою с многоэтажный дом. На Земле не бывает таких высоких волн. Только необычайные бури здешних мест способны так раскачивать воды океана. Каждые двадцать секунд на полуостров низвергается водопад в несколько километров длины. Неистовый шум, от которого дрожат почва и скалы, ритмически наполняет воздух.

Поток, черный поток преграждает дорогу. Пахнет чем-то знакомым. Ну конечно, это нефть! Сколько горючего, сколько энергии сконденсировано на Венере! Эти горные водопады, прибои, ветер, нефть… Есть, вероятно, и уголь. Венерианские богатства ждут своей очереди, когда земные запасы истощатся…

С левой стороны полуострова — бешеный прибой, с правой — тихая заводь, поросшая деревьями. Они несколько напоминают мангровые деревья Индии и Южной Америки, растущие на залитых водой площадях. Но здесь воздушные корни достигают гигантских размеров, сам же ствол и ветви по сравнению с корнями — карликовые. Так приспосабливаются растения к сильнейшим ветрам, дующим над этой долиной. Как когти, запускает дерево в воду и илистое дно свои далеко разветвляющиеся корни.

На карликовой, корнеобразной кроне дерева кривые, изогнутые ветви оканчиваются кисточками. Ганс подумал, что по этим переплетающимся воздушным корням очень легко перебраться на другую сторону через Тихую заводь, как он мысленно назвал эту часть залива.

Меж корнями и у самого берега из воды поднимаются болотные растения в три-четыре метра вышиной. Каждый стебель имеет вид вопросительного знака. Много таких вопросительных знаков для пытливого ума расставлено на Венере…

На полуострове, покрытом буро-зеленой травой, достаточная площадь для посева и огорода. Но почва неодинаковая: есть заболоченные места, есть песчаные дюны, выход гранита. Однако есть и жирный чернозем.

Закатное солнце выглянуло сквозь тучи, осветив группу людей на фоне красноватых скал.

Какой жалкий вид имеют эти миллионеры, мечтающие стать королями на новой Земле!

По-королевски величественная на Земле, леди Хинтон, с подоткнутым мокрым платьем, грязными, распухшими красными ногами, осевшая, с взлохмаченными седыми волосами, похожа на базарную торговку. Лорд епископ словно прилетел на Венеру прямым сообщением из лондонских трущоб. Ему под пару барон.

— Надо подумать о ночлеге, граждане, и выбрать пещеру, — сказал Ганс.

— Пппе… по… пещерные люди!.. Дцошли!..

Заглянули в одну пещеру. Сыро, мокро, журчит вода.

Мимо! В другой посуше, но она мала. Третья — того и гляди обвалится, над ней нависла целая глыба мокрого, источенного подпочвенными водами песчаника. Четвертая хороша. Большая, прочная, удобная. От нее отходит несколько боковых пещер, ниш, ходов.

— Надо исследовать эти ходы: не живут ли в них какие-либо обитатели, — говорит Ганс. — Винклер, зажги фонарь, идем.

Едва свет фонаря проник в пещеру, как оттуда с сухим шуршанием выбежало нечто отдаленно напоминающее земную сороконожку. Она была почти белая и немногим тоньше телеграфного столба. С необычайным проворством гигантская сколопендра промчалась через большую пещеру и исчезла в боковом проходе. Следом за нею проследовал десяток пятиметровых «малышей». Женщины вскрикнули и отбежали подальше от пещеры. Свет фонаря упал на «таракана» с двухметровыми мохнатыми коричневыми лапами. «Таракан» шевелил полуметровыми усами, уставившись на Ганса черными, величиною с яблоко, глазами. При этом он тихо свистел. Винклер тронул Ганса:

— Не лучше ли нам уйти? Видно, на Венере ни одна пещера и ни одна нора не пустует.

Во мраке во всех углах пещеры что-то шевелилось, шуршало.

Сыпались мелкие камни. Из боковых пещер слышались звуки, напоминавшие лошадиный кашель и коровьи тяжкие вздохи.

— Да, — согласился Ганс. — Первую ночь нам придется провести под дождем. Это хотя и тяжело, но зато безопасно. А завтра примемся за выселение всех многоногих жильцов.

К счастью, ночь выдалась на редкость тихая. Только вдали шумел неумолчный прибой. Томительно душно, жарко. Воздух густой и такой плотный, что трудно дышать. Голову кружит. Полыхают зарева вулканов. Горячая, багровая ночь…

Ганс спит чутко. Прислушивается к малейшим шорохам и звукам. В мозгу пробуждаются древние инстинкты первобытного человека, которого ночь подстерегала тысячею опасностей… Сквозь полузакрытые глаза Ганс видит свет. Приоткрывает веки… В воздухе носятся ослепительно яркие шары. Все новые и новые шары величиною с яблоко, с арбуз рождаются из ночной темноты. Беззвучно парят, опускаются, поднимаются.

И вдруг один шар разрывается с оглушительным треском. Все просыпаются, вскрикивают. Игра сверкающих шаров продолжается. Словно кто-то невидимый перебрасывается ими.

— Что это?..

— По-видимому, шаровидные молнии, — говорит Текер. — Воздух здесь слишком насыщен электричеством.

Песчинки сухо трещат, будто пересыпаются, хотя лежат неподвижно. Со стволов ружей срываются с тихим треском синие искры. Как в охлажденном, перенасыщенном влагой воздухе выделяются водяные пары, так в этой перенасыщенной электричеством атмосфере рождаются искры, шаровидные молнии. Ганс поднял вверх руку, расставил пальцы, и на их концах заструились огоньки. Красиво, но жутко! Волосы на голове топорщатся и потрескивают, словно их расчесывают невидимым каучуковым гребнем. В горах текут потоки раскаленной лавы. Она постепенно застывает, горит тусклым багровым пламенем.

В воздухе бесшумно летают рои больших насекомых. Над ними так же бесшумно реют, словно черные покрывала в воздушном вихре, ночные хищники, — быть может, здешние «летучие мыши». Все незнакомо, необычно, пугает новизной…

Крик в горах. Похож на человеческий. Ему отзывается звериный рев в лесах, по ту сторону залива…

Исчезли шаровидные молнии. Улетели насекомые, птицы. Светает…

Вздыхает барон, леди Хинтон вторит ему, шумно зевает Стормер. Сон бежит от глаз. Никому не спится… Ганс и Винклер тихо беседуют, составляя план выселения «нечистых».

С рассветом взялись за работу.

Входы в малые пещеры, трещины, лазы заделали — замуровали гадов. А из больших боковых пещер начали выкуривать обитателей. Посреди главной пещеры вырыли яму, наполнили ее нефтью, подожгли. Пассажиров предупредили — повыше на скалы взобраться: сейчас изо всех щелей поползут «выселяемые».

И точно — поползли. Тараканы с добрую овцу. Многоножки со сплющенными, как у змей, головами и с клешнями, горбатые пауки, четырехногие прыгуны, желтые, как янтарь, прозрачные, с глазами, как у рыб-телескопов, змеи…

Вылезли крупные гады, расползлись по соседним пещерам, потом поползла мелочь: сизые мокрицы ростом с кролика, красные черви, катившиеся колесом; мордастые «рыбы» на ластах, вихляющиеся, как морские львы… Казалось, не будет конца этому шествию, будто рожденному кошмарами ночи. Какая силища творческих замыслов природы! Сколько проб, экспериментов! Какая неистощимая фантазия в поисках лучших форм, наиболее приспособленных к существованию!..

Люди сидели на камнях, не двигаясь, затаив дыхание. Что это? Сон или бред расстроенного воображения?

Отгремела гроза. День давно настал. Воздух разрядился от электричества.

Только к полудню прекратилось шествие гадов. Догорела и нефть. Яма едва курилась. Винклер, Ганс, Текер и Пинч осторожно вошли в пещеру. Всюду трупы гадов и насекомых. Некоторые еще извивались, корчились, шевелили усами, дрыгали ножками, а «ножка» иного паука подлиннее ноги человеческой.

Неприятная работа, но кое-как вычистили пещеру, сволокли трупы подальше, нефтяную яму засыпали. Теперь можно жить в пещере.

Но женщины не соглашаются.

— Лучше под открытым небом, под дождем ночевать, чем в пещере. Там уснешь, а ночью новые гады вползут.

— Не вползут, — успокаивал Ганс. — Мы вокруг пещеры ям накопаем, нефтью наполним и по ночам зажигать будем. Все гады огня боятся, близко не подползут.

Женщины продолжали отказываться. Однако когда ночью пошел неистовый ливень, они также вошли в пещеру.

Покончив с жильем, стали думать о пище. Есть больше нечего. Надо идти промышлять на берег.

— Сильный прибой, — говорил Текер, — должен выбрасывать на берег много рыбы, моллюсков. Нам, полагаю, удастся найти съедобных. Пинч смастерил удочки.

На промысел пошли Пинч, Ганс, Винклер и Текер. Женщинам поручили изготовить постели из мягких мхов и лишайников. Их много росло на склонах гор. Эластичные, мягкие, теплые, не хуже перин. От почвы легко отрываются. Только края неровные; обрезать, придать форму — и готова постель. Стормера и Уэллера оставили в помощь женщинам и для охраны, вооружив ружьями и ножами.

Ловить рыбу удочкой Пинчу не пришлось. На берегу рыб, ракообразных, мягкотелых улиток было бесконечное множество. Оставалось одно — выбирать все, что не успело испортиться. Гниение здесь происходило очень быстро. Запах падали встретил путников еще за километр от берега. Вдоль линии прибоя ходили стаи бескрылых птиц, похожих на пингвинов. Их можно было принять издали за людей — они и ростом были не ниже человека, ходили, важно переваливаясь, и громко кричали. Ганс заметил, что и птицы избегают падали — выбирают свежих, еще трепещущих рыб. Птицы оказались очень мирными и совсем не трусливыми. Люди подходили к «пингвинам», гладили их. Птицы с интересом осматривали людей. Скоро птицы и люди ходили рядом, толкаясь, как на базаре.

За огромной стеной прибоя, разбивавшегося о гряду прибрежных скал, океан почти не виден. Изредка только возвышалась над гребнем прибоя гигантская голова какого-то «завра».

Трудно было дышать от трупного запаха.

Вот на берег выбросило плоскую раковину величиной с лодку. Эту не донести. Вот вторая — с чайный поднос. Оттащили в сторону. Огромная панцирная рыба едва не сбила с ног Пинча. Она еще судорожно билась. Оттащили и ее. Эта-то уж, наверное, свежая. Велика, килограммов на двести… Нет, не донести… Пришлось остановить выбор на меньшей. Винклер и Ганс взвалили на плечи рыбу, Пинч и Текер понесли «устрицу».

— Сегодня на обед будет осетрина и устрицы, — заявил Ганс, подходя к пещере. — Грейте скорее в котле воду.

Котел был поставлен на «керосинку» — яму с зажженной нефтью. Вода уже кипела, а «повара» все еще возились с продуктами: «устрица» не хотела раскрываться. Створки ее были так плотно закрыты, что Ганс не смог открыть их даже топором. Панцирная же рыба оказалась настолько прочно забронированной, что разрубить ее никто не мог. Решили «устрицу» облить кипятком. Это помогло: створки наконец раскрылись, показалось очень нежное бледно-розовое мясо.

Стормер положил «осетра» на землю вверх брюхом и рубил с ожесточением голодного человека. Брюхо панцирной рыбы имело более мелкие чешуйки, которые, по расчету Стормера, должны скорее поддаться ударам топора. И ему наконец удалось разрубить рыбу. Он осторожно понюхал. Ничего. Пахнет рыбой, как полагается.

— Придется мясо по частям вырубать.

— А с устрицей как? — спросил барон.

— Варится. Вареных устриц еще не ели, барон?

— Ук… уксуса бы!..

— Перцу, лаврового листа да бутылку вина. Вот это обед был бы! С вином и устрицами. Но чего нет, того нет, барон.

От котла пахло очень аппетитно. Но когда мясо было разложено по блестящим створкам захваченных Гансом плоских раковин, все переглянулись.

— Ккушайте, пожалуйста! — любезно предложил Маршаль.

— Вы, барон, старше, предоставляю вам честь отведать первое блюдо, — ответил Стормер.

— Выходит так, что самый старший должен помереть раньше других?

Начался спор.

— В конце концов это же не гриб, а рыба, и рыба свежая, — подбодрил сам себя Ганс и первым взял кусок в рот. Все смотрели на него, как на человека, принявшего яд. Ганс спокойно жевал.

— Ввкусно?

— Изумительно! — отвечал Ганс с набитым ртом.

Барон был очень голоден. Но он терпел: ведь яд мог

действовать не сразу. Однако, когда Ганс отправил в рот второй аппетитный кусок, барон не выдержал и взял маленький кусочек, за ним епископ, Стормер и другие. Скоро все ели с аппетитом пещерных людей. Мясо устрицы оказалось нежным и вкусным.

Приятное чувство сытости подняло настроение. Снабжение, по крайней мере на весь летний период, было обеспечено.

— Надо научиться сушить и вялить рыбу, чтобы сделать запасы на зиму, — сказал Ганс. — Цандеру также надо будет заготовлять сушеную рыбу. Сегодня я отнесу ему свеженькой.

И Ганс, отрезав большой кусок, отправился в обратный путь в горы, к ракете.

Вернувшись на другой день под вечер, он застал всех спящими.

Глава VI

ЕПИСКОП МЕНЯЕТ БОГОВ

Утром проснулись в опаловом тумане.

— Пахнет духами! — воскликнула Делькро, вдыхая воздух. — Не разлили ль вы духи, Эллен?..

— У меня нет духов…

— Может быть, вы, Амели?.. Откуда же такой сильный запах? Ветер разорвал завесу тумана. Полуостров, вчера серо-желтый, сегодня принял яркую окраску.

— Это цветы. Конечно, цветы так пахнут. Цветы выросли и расцвели за одну ночь. Разве это не изумительно?

— В такой теплице — нет ничего удивительного.

— Удивительно другое, — задумчиво сказал Ганс. — Наши земные ученые предполагали, что на Венере должен быть примерно каменноугольный период. А между тем здесь столько цветов.

— Ученые могли ошибиться, — заметил Текер. — Если даже Венера моложе Земли, процессы развития здесь могут идти быстрее, чем это было на Земле. Мы уже видели немало растений и животных, которых можно отнести к каменноугольному периоду. Этот период на Венере еще не прошел. Но эволюция пошла дальше. Ведь один период не сменяется другим внезапно. Эти хвощи, «птеродактили», панцирные рыбы и прочие представители карбона будут существовать еще многие тысячи лет наравне с позднейшими, более совершенными представителями растительного и животного царства.

— Да, весна в полном разгаре, и нам не надо терять ни одного дня. От пещер до наших будущих плантаций далеко. Нам придется на время полевых работ переселиться на полуостров. Построим там шалаши. После обеда двинемся в путь.

Ганс шел к Тихой гавани — подальше от громового прибоя и тяжелого запаха разлагающихся морских животных.

Как только прибыли на место, между «пассажирами» начались споры из-за лучших участков. Каждому хотелось захватить прибрежную полосу тучного ила. Притом здесь, в выходе гранита, был большой естественный водоем, постоянно наполняемый дождями. В пресной воде недостатка не было.

Между бароном и Стормером разгорелась ссора. На Венере была готова вспыхнуть первая война. Гансу и Винклеру пришлось вмешаться, чтобы ликвидировать этот конфликт. Но вслед за ним возникли новые конфликты. Стормер поссорился с Уэллером, Пинч — с бароном… Каждому хотелось, поменьше работая, побольше собрать плодов.

— Мне надоели эти бесконечные ссоры, — сказал Ганс Винклеру. — Это надо кончить раз навсегда.

— Вы жалуетесь на мой деспотизм? — обратился он к «пассажирам». — Хорошо. Живите как хотите, но и не рассчитывайте на нашу помощь, на наши запасы и урожай. Винклер, Мэри, Жак! Мы будем работать отдельно. Идем!

Барон и леди Хинтон протестовали против того, что уводят их слуг. Но на Венере уже не было больше слуг, так же как не было и господ.

«Пассажиры» приуныли, но скоро успокоились: пищи, воды вдоволь. Тепло. Что же еще нужно? Вот только бы шалаш устроить, чтобы хоть во время сна укрываться от дождей.

Стормер презрительно назвал группу товарищей Ганса «плебсом».

«Пассажиры» издали наблюдали, как «плебсы» строят шалаши, стали подражать им и кое-как выстроили свой шалаш. Затем потребовали у «плебсов» семян, так как свои они быстро съели.

Один лишь Шнирер приберег семена. Исполнялась его мечта о новой жизни на новой Земле. И он серьезно принялся за хозяйство. Но в первый же день он убедился, что изобретать философские системы для него много легче, чем копать грядки. После первого же часа физической работы он начал стонать, охать, не мог уснуть и размышлял. В его философской системе была какая-то ошибка, которую он не мог найти. И нашел только к утру: для счастливого существования на новой Земле ему не хватало… рабов, которые бы все делали за него, в то время как он предавался бы высоким философским размышлениям. Увы, Ганс безнадежно испортил философскую систему. И наутро философ мрачно сказал своей дочери:

— Высуши посевное зерно на солнце, истолки на камнях и испеки лепешки.

— А осенью чем будем питаться, папа? — спросила она.

— «Посмотрите на птиц небесных — они не сеют, не жнут, а собирают в житницы. Не заботьтесь о завтрашнем дне», — сказал он в ответ.

Сам епископ Уэллер не мог бы ответить лучше.

Не удались и шниреровские «хутора», где «фермеры», как кроты, сидели бы по своим норам. Сама жизнь заставила пойти по социально опасному пути концентрации населения: даже «извечные враги» — Англия и Франция — в лице Маршаля и Стормера поселились в одном шалаше. Леди Хинтон поселилась с Эллен, Шнирер — с дочерью. Ганс и Винклер — с Жаком. Мэри — в шалаше посредине. У «пассажиров» был свой поселок, у «плебсов» — свой. Но в каждом поселке шалаши стояли вплотную друг к другу.

Ганс, Винклер, Мэри и Жак работали и в дождь и в полуденную жару: возделывали тучную почву, оградили тыном свои шалаши от непрошеных гостей: зверей, гадов, насекомых.

Гансу пришла в голову остроумная мысль: сделать «пингвинов» домашними животными. Он привязал к самодельной сохе — причудливой формы корню — двух «пингвинов». Они оказались сильными и послушными и очень помогали.

Женская половина «пассажиров» оказалась более трудоспособной, чем мужская. Тяжелее всех приходилось леди Хинтон и Эллен, совершенно незнакомым с физической работой. Но Эллен понемногу привыкла. Женщины приносили рыбу, «устриц», готовили пищу, стирали белье и одежду, которые все более превращались в жалкие рубища.

Ганс реквизировал у Уэллера его рясу для ребенка Текера, и епископ принял вид мирянина. С длинной одеждой с него словно спали и последние силы его духовного сана. Он уже не вел душеспасительных бесед с леди Хинтон, избегая ее укоризненных взглядов. Однажды она не выдержала:

— Я не узнаю вас, мой старый друг. Мне кажется, вы начинаете забывать бога.

— Я вовсе не старый, — возразил он, покручивая отросшие усы. — А что касается бога, то на каждой планете свой бог.

— Или богиня? — ядовито спросила Хинтон.

— Вы совершенно правы. Венера — богиня любви.

— И вы очень ревностно начинаете служить ей…

После таких богохульственных и неприличных слов

Уэллера леди Хинтон поняла, что бог навеки потерял епископа, а епископ — бога, а она, леди Хинтон, — друга…

Пинч кружил возле Амели. Стормер все чаще и многозначительнее поглядывал на Мэри, которая, однако, не обращала на него никакого внимания.

Леди Хинтон пыталась поделиться своими сетованиями хотя бы с Эллен, но и племянница изменилась, отвечала грубо, да и не до разговоров ей было. Ее миниатюрные пальцы давно огрубели от работы. Она была зла на всех.

Стормер и Маршаль все еще мечтали о возвращении на Землю. Они часто о чем-то шептались и каждое утро уходили в горы.

Однажды Ганс случайно, совершая очередной визит к Цандеру, услыхал в горах, в тумане голоса барона и Стормера. Они говорили о том, какими богачами вернутся на Землю.

Ганс понял. Маршаль и Стормер ходили собирать золото и драгоценные камни и складывали их, очевидно, где-либо недалеко от ракеты.

При встрече Ганс и Цандер обменивались новостями.

— Изобилие влаги, тепла, углекислоты, плодороднейшая почва, — рассказывал Ганс Цандеру, — делают чудеса. Овощи растут как на дрожжах, достигая чудовищных размеров. Картофель — с огромную дыню, капуста — выше роста человеческого, пшеница — как бамбуковая роща. Здесь, несмотря на короткое лето, можно собрать три-четыре урожая. Вялится и сушится рыба. Продовольствия хватит на зиму, хватит и на обратный полет… А что радио, молчит?

— Молчит, — огорченно отвечал Цандер. — Земля, быть может, и получает наши радиосигналы, но я не слышу ответов.

Однажды ночью случилось неприятное происшествие. Из Тихой гавани выползли на берег студенистые, бесформенные существа, похожие на гигантских амеб. И движения их напоминали движения амеб: из киселеобразного, студенистого сгустка формировались отростки, которыми «амебы» перебирали, как ногами… Сгусток то растягивался в червя, то вновь собирался в бесформенный комок. Скользкие, холодные, безротые, безглазые, бескостные существа.

Один такой комок живого теста залез в женский шалаш, вызвав там страшный переполох. Вреда он не причинил, только до смерти перепугал леди Хинтон своим холодным, осклизлым прикосновением.

Этот случай заставил задуматься о том, что в Тихой гавани могут водиться и более опасные существа.

Винклер предложил устроить жилище на воздушных корнях надводных деревьев.

— На этих готовых сваях для построек, — говорил он, — надо сделать лишь помост да крышу над головой.

Мысль была одобрена. Началось переселение на деревья.

Барон ворчал:

— Ммы ррегрессируем. Из каюты ссзвездолета — в пещеры, из пещер — на деревья… Скоро станем голыми на чет… чет…

— …четвереньках лазить! — докончил нетерпеливый Стормер. — Вам это очень пойдет, барон.

Леди Хинтон дрожала день и ночь: она боялась в бурю упасть вместе с шалашом в Тихую гавань, «где ее, конечно, растерзают крокодилы».

Ганс часто поглядывал на полосу леса по ту сторону залива. Перелезть туда по переплетающимся воздушным корням очень легко. В лесу могут найтись съедобные плоды, быть может, птицы. На «поле» было время тихое: прополка кончена. Почему бы не совершить экспедицию?

На другой день, вооружившись ружьями, револьверами и ножами, Ганс, Винклер, Текер, Амели и «ее тень» Пинч полезли по корням и веткам, как лазили их далекие обезьяноподобные предки.

Никто не ожидал, какие приключения ожидают их в этом рискованном путешествии.

Глава VII

«ИГРА В ПРЯТКИ»

— Вот вам и каменноугольный период, — сказал Текер. — Чем не лепидодендрон — гигантское растение каменноугольного периода? Вышина — двести-триста футов. Смотрите, на высоте футов сорока ствол разветвляется надвое, каждое разветвление делится снова на два, еще и еще раз. На верхушках плодовые шишки. Ветви покрыты длинными иглами. А вот и гигантский папоротник… и хвощи…

— Да, рядом нечто вроде пальмы. Это уж не из каменноугольного периода. Пальма с плодами. Хорошо бы попробовать, да не добраться. Уж очень высоко висят, ствол высокий.

— Вот один плод валяется в траве! — воскликнула Амели. — И даже с лопнувшей скорлупой. Еще бы, летел с такой высоты. Белая мучнистая мякоть. Пахнет хорошо. Попробовать разве? Мм… Сахар с ванилью… и мука… Как вкусно! И масло…

Все попробовали.

— Замечательно вкусно.

— Должно быть, и питательно. «Мука Нестле. Незаменимо для детей и стариков», — сострил Пинч.

— Прекрасное приобретение. Ради одного этого стоило сделать нашу вылазку. Рыбная диета надоела. Теперь мы обеспечены великолепной мукой.

— Представляю, как вкусны будут лепешки, — мечтала Амели.

Сытно позавтракав кокосами, путники осторожно углубились в лес. Полумрак. Тишина. Тихо свистит в иглах ветер. Зелень темная, с красноватым оттенком.

— Странно: почему на Венере так много бурых и тем-но-красных растений? — сказал Ганс.

— На Венере такая густая и облачная атмосфера, что часть спектра солнечных лучей задерживается, как на глубине земных морей. Поэтому окраска листвы на Венере имеет красноватый оттенок. Впрочем, это только мое предположение, — оговорился Текер.

Под папоротником росли «грибы».

— Если пять-шесть огромных хлебов положить один на другой, получится один венерианский гриб, — сказал Пинч. — И гриб, может быть, съедобный. Но от грибов лучше подальше. Сколько наших предков умерло в страшных мучениях, испытывая на себе, какой гриб съедобный, какой ядовитый!

Под ногами вода. Надо поискать места посуше. Ганс обратил внимание на почти круглую залитую водой яму диаметром в два метра. Через десяток метров — такая же яма. Еще и еще.

— Можно подумать, что опушку леса бомбардировали снарядами.

— Причем с необычайной точностью прицела, — заметил Винклер, бывший артиллерист. — Обратите внимание: ямы идут параллельно, на одинаковом расстоянии одна от другой.

— Что же это значит? — спросил Ганс. — Ты предполагаешь, что ямы сделаны искусственно? Быть может, это ловушки для зверей? Но кто мог их вырыть? Едва ли на Венере существуют такие разумные животные или полулюди.

— Я думаю, что это следы, — ответил Винклер. — Следы гигантского животного.

— Следы? Каково же должно быть животное, если каждый шаг его больше десяти метров! — Амели опасливо посмотрела на след. — Не хотела бы я встретиться с таким животным. Здесь для охоты нужны не наши игрушечные ружья, а пушки.

Вышли на поляну. Хлынул дождь. Туман, как белая простыня, стоял перед глазами.

— Держитесь ближе друг к другу! — крикнул Ганс.

Шли осторожно, прислушиваясь, оглядываясь. Время

от времени в тумане появлялись темные очертания одиноких деревьев.

К знакомым уже звукам ветра, дождя, грома присоединились новые звуки, пугающие своей непонятностью.

— Можно подумать, что где-то поблизости паровозное депо. Словно из десятков паровозов выпускают пар, — тихо и взволнованно сказал Пинч. — А вот и паровозный гудок. Поезд отходит через пять минут…

— Тсс… — предупредил Ганс.

Впереди справа белый туман начал темнеть. Пятно все сгущалось, принимало неясные очертания дома, и вдруг «с высоты третьего этажа» выдвинулась чудовищная, величиною с автомобиль, голова животного, с очень маленькими по сравнению с головой глазками.

Раздался выстрел. Это Пинчу взбрело в голову разыграть перед Амели Буффало Билля — бесстрашного охотника.

Сильнейшая сирена океанского парохода — комариный писк по сравнению со звуком, который, как смерч, пронесся по лесу. Задрожала почва, зашумели деревья. Звук сразил людей, и они упали на колени, но тотчас поднялись, — темная масса вырастала из тумана, надвигалась на людей.

Откликнулись другие сирены, и поднялся такой адский концерт, от которого болело в ушах, как во время артиллерийских залпов. Эти животные, кажется, могли убивать звуковой волной…

Открыв рот, затыкая уши, люди бросились врассыпную. Ганс упал в одну из ям-следов. Яма была так глубока, что Ганс, присев, ушел под воду до ушей. Животное промчалось, не заметив его. Одна нога животного грузно плюхнулась возле ямы. Что-то ударило Ганса по голове, — это тянувшийся по земле хвост животного. Голова Ганса ушла в воду. Этот бесконечный хвост еще долго шуршал по траве возле ямы Ганса.

Наконец гигантский живой танк прополз. Ганс вылез из ямы, отряхнулся, прислушался.

Началась ужасная игра в прятки. Только бы туман не рассеяло ветром!

Хорошо еще, что животные неистово трубили, издали предупреждая о своем приближении. И люди спешили отбежать в сторону. Но иногда звуки скрещивались, отражались лесным эхом, и тогда трудно было определить направление. Приходилось следить за тем, с какой стороны почва начинает больше дрожать. Зазевавшиеся уже видели иногда темное пятно в тумане, это было последнее предупреждение. И еще одно спасло людей: неповоротливость животных, которые весили, вероятно, больше самого крупного американского паровоза… Нелегко им было передвигать массу своего тяжелого, громоздкого тела. Иногда с разбегу животные налетали в тумане на дерево и с ужасным треском ломали его. Судя по звукам, встревоженные животные начали успокаиваться. В адской какофонии сирен стали появляться паузы. В одну из этих пауз раздался далекий, невнятный человеческий голос, не похожий на голос Амели, Пинча, Текера. И снова дикий рев животных…

Люди валились от усталости и собирали последние силы, чтобы вновь и вновь спасаться от своих преследователей.

После очень долгой паузы раздался одинокий и протяжный грудной звук. Он был похож на сигнал отбоя. Наступило молчание. Но еще много минут уши людей не слышали ни шума, ни ветра, ни отдаленного грохота прибоя — до такой степени были поражены их барабанные перепонки.

Туман… туман… Где остальные?.. Что с ними? Не раздавлен ли, не растерзан ли кто?.. Предсмертный крик не мог быть слышен… Что делать?.. Куда идти?.. Ганс решил крикнуть:

— Винклер! Амели! Пинч!

Никто не отозвался. Но и животные не возобновляли своего рева, — видимо, они исчезли, словно растаяв в тумане.

Ганс повторил крик. Громче, еще громче… Наверно, спутники оглохли, как и он, и не слышат его… А животные? Они, быть может, даже не слышат человеческого крика.

— Винклер! Винклер!

Перед лицом Ганса выросло темное пятно. Ганс в испуге отскочил.

— Это я, — послышался, как из-за стены, голос Винклера.

Уши начинали слышать. Скоро прозвучал и тонкий голос Амели. Сильным ветром туман разорвало в клочья. Теперь он стоял над головой, как низкое облако. Поляна была ясно видна. Ганс осмотрелся. Никого!

— Словно пригрезилось, — покачав головой, сказал Винклер.

Из-под листьев большого папоротника выбежала Амели.

— Трое целы. Куда девался Пинч?

— Здесь, — вдруг послышался голос откуда-то сверху. Ганс и Винклер подняли головы. Высоко на хвоще сидел Пинч, кивая головой, — только со страху он мог взобраться на такую высоту по гладкому стволу.

— Почему же вы не отзывались, когда я звал вас? — спросил Ганс.

— Я поджидал, не отзовутся ли раньше меня чудовища. — Кряхтя и вскрикивая, Пинч начал спускаться.

— Лазить не так уж трудно, — сказал он. — Ствол немного шероховат. Чешуйки такие крупные, что можно ногу поставить. А впрочем, без чудовищ, пожалуй, и не влез бы. Они помогли, — признался он.

— Куда же нам идти? — спросила Амели. Все оглянулись.

— Шум прибоя оттуда, — сказал Ганс. — Туда и идем.

Они быстро пересекли поляну и углубились в лес.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒