Репортаж из починка

Известно, что потери в годы Великой Отечественной войны были колоссальные… Более семидесяти лет назад наша страна освободилась от немецких захватчиков, но не только… Советские солдаты, отдавая свою жизнь, освобождали от фашизма и многие европейские государства: Польшу, Румынию, Венгрию, Югославию, Чехию, Болгарию …

Цена того освобождения – около 27 миллионов человек! Это солдаты и офицеры, которые боролись с оружием в руках на передовой; и партизаны, которые вели подрывную деятельность в тылу врага; и мирное население, которое уничтожали в концлагерях, казнили и сжигали на оккупированных территориях, морили голодом в блокадном Ленинграде…

Это женщины, старики и дети, которые, не жалея сил, создавали трудовой фронт, вносили свой вклад в Победу. Такую трудную, долгожданную, выстраданную, настоящую… Такую важную для всего человечества!

Прошло 76 лет. И кто мне объяснит, почему мир снова столкнулся с фашизмом? Почему США и почти все европейские государства, в том числе и Украина, считают Россию своим врагом? Почему все чаще звучит слово «война»? Неужели все было зря?!

Неужели смогли забыть!?

А моя бабушка, Уракова Валентина Митрофановна, помнит всё:

«… Было мне 6 лет, когда началась война, старшей сестре Нюре – 18, а брату Ванюше 12-й год пошел. Жили мы в починке, который входил в колхоз «Молодые ребята», еще к колхозу относилась Большая Дубовка. Эту деревню хорошо было видно из нашего починка, потому что она за речкой на бугре располагалась, высоко. Вокруг нее огромные дубы росли, потому, видать, и Дубовка. Большая деревня, далеко за горизонт прятались ее длинные улицы. Ребят, молодых и веселых, там много было. Часто слышалась оттуда гармонь по вечерам, да пение, да смех…

В нашем же починке всего 12 домов было. Знали все и про всех. И мужчин на фронт все вместе провожали, почти всех забрали сразу. Один взял меня под руки перед уходом, поднял к потолку и говорит: «Разобьем фашистов, хорошая жизнь будет, не переживай, девочка, не плачь, плохо сейчас, зато потом хорошо заживем! »

А девушки молодые, кому 16 исполнилось, уезжали в Ижевск, устраивались на завод, где производили патроны, гранаты, снаряды и много еще чего, что для фронта было необходимо. Одна приехала обратно, потому что не смогла там работать, так как кисть ей станком оторвало…

В соседнем доме мать одна с детьми осталась, их у нее семеро было, мал мала меньше. Прибегу, замерзшая, помогу ей по хозяйству – за скотиной убрать, за водой на ключ сбегать – заберемся на печь с малышней, лепешку одну на всех делим, поровну.

В колхозе всю тяжелую работу пришлось женщинам выполнять, старики да ребятишки тоже старались, как могли. Отцу нашему уже за семьдесят было, но и он с утра до вечера в колхозе трудился: литовки точил, серпы правил, грабли да вилы насаживал, сбрую для лошадей готовил, телеги и сани ремонтировал…

С 1942 года еще и посевная легла на женские плечи. Колхозные поля на лошадях пахали, а свои огороды – сами: втроем, кто повыносливее, в хомуты впрягутся и тянут тяжеленный плуг, а четвертая – управляет, чтобы плуг не заваливался, да глубину пахоты регулирует. В личных хозяйствах в основном картошку да капусту садили, а на колхозных полях сеяли рожь, овес да лен.

Страшную усталость все почувствовали осенью, когда собирать урожай время пришло. Все делали вручную, особенные хлопоты со льном были: его серпом сжать надо, то есть срезать, в снопы связать, а их потом поставить, прижав друг к дружке, чтобы не упали и ветром обдувались, и сохли. Уже высохшие, колючие снопы грузили на телеги и на молотилку везли. Замешкалась однажды, разбирая свалившиеся снопы, чувствую – вонзилось что-то в палец, хоть и изрезанные в кровь руки были, в цыпках, а почувствовала… Смотрю, а меня мышь кусает! Видать, тоже голодная была. Дома, рассказывая, расплакалась, мол, не пойду больше на работу, устала… А мама говорит: «Как не идти? Надо! »

От голода спасал лес. Благо, что от деревни до леса рукой подать. Любимое наше лакомство – севериха. Это еловые побеги, еще не огрубевшие, нежные, смолой пахнут; они не только вкусные, но и сытные. А еще в лес за «пирожками» бегали: найдешь спелую малину, завернешь в липовый листочек – и в рот, ничего вкуснее не едала! Летом, понятное дело, прокормиться проще: в лесу – грибы да ягоды, в огороде – морковь, картошка, свекла, в поле – подсолнухи и зерно, а стручки гороховые слаще конфет казались.

Осенью пришла пора в школу идти. Была у нас одна учительница, Прасковья Осиповна, такая хорошая учительница, она умудрялась четыре класса враз учить! В одной комнате, одну-то проще обогреть, парты стояли в четыре ряда. На каждом ряду свой класс располагался, с первого по четвертый. Пока один класс делает задание, она объясняет другому… Выполняли мы задания добросовестно, аккуратно, только и слышно было, как перо по бумаге скрипит. Потом и бумага кончилась…

Не оставались без дела и долгими зимними вечерами. Вареную картошку резали кружочками да в печке сушили, потом в посылках на фронт отправляли. А еще отправляли солдатам шерстяные носки, перчатки и варежки, у которых большой и указательный палец раздельно вывязывались, чтобы стрелять удобнее было.

Когда мне исполнилось 8 лет, в 43-м году значит, мама стала брать меня с собой в ночное, мы пасли лошадей. Одежда на мне льняная, ноги босые (лапти берегли, до морозов ходили босиком! ), замерзну так, что зуб на зуб не попадает. Согреюсь у костра, чувствую, что засыпаю – и бегом по росистой траве, чтобы сон прогнать.

А днем, пока женщины в поле убирали рожь и овес, нам уже доверяли возить снопы на ток, где в молотилках зерно получалось.

Научилась я и милостыню просить… Приходили мы на мельницу, когда городские приезжали зерно молоть. Стоим у жерновов с кошельками: «Тетенька, дай муки! » Хоть горсточку, да дадут. Дома из этой муки завариху делали – до чего вкусная! До сих пор вкус помню!

Трудно было. Ох, как трудно! А еще и налог приходилось платить колхозникам: 50 кг. мяса, 72 яйца, 200 кг. картошки и 234 литра молока с семьи полагалось. Мне уже 9 лет исполнилось. Ко всем моим обязанностям добавилась еще одна: молоко на молочный завод относить. Мама нальет в две четверти под самое горлышко молока, в каждой банке по три литра то есть, и несу я их в Можгу, а это 5 километров пройти надо! Бывало, под дождь попадешь, до нитки промокнешь, но пока обратно вернешься, одежда успеет высохнуть. Так-то. Но думушки не было – жаловаться, трудно было всем. Нас спасала вера: скоро закончится война и начнется новая жизнь!

Что война закончилась, узнали в поле… Видим, человек бежит, руками машет и кричит что-то. Не сразу разобрали: «Война кончилась! » Как все обрадовались… бегом на митинг в Можгу побежали, не переодевшись, в чем работали на поле, в том и побежали.

Потом в соседние деревни стали возвращаться фронтовики. И в Дубовку вернулся… один. К нам же в починок даже ни одного письма за всю войну с фронта не пришло! Видать, в первом же бою погибли все, кого мы провожали… Кто знает, где они похоронены, помнят ли о них живые? Да что уж, и починка-то нашего, который назывался «Никитинский», уже давно нет; и колхоза «Молодые ребята» тоже нет…

Многое изменилось с той поры, но разве я могу забыть, что было?! А ведь было. »

Рассказывая, бабушка не раз останавливалась. И не для того, чтобы вспомнить то далекое время, а для того, чтобы смахнуть набежавшие слезы, успокоить нахлынувшие чувства, сдержать дрогнувший голос.

Слушая, я отчетливо себе представляла худенькую девчушку, босую, голодную, уставшую, лишенную игрушек и детских радостей. Трудности не помешали ей стать замечательным человеком и любящей мамой и бабушкой. Глядя на нее, я теперь лучше понимаю то поколение, пережившее войну. И не удивляюсь, что выстояли, что победили! Потому что они – другие!

И поймала я себя на мысли: а что такое должно произойти, чтобы мы, современное общество, сознавали ценность жизни, могли чувствовать чужую боль как свою, научились ценить то, что у нас есть?! Что может сделать нас другими?

Неужели за этим вернулся фашизм? Неужели неизбежна война? Неужели мир не усвоил уроки истории последнего столетия?!

И вспомнились мне почему-то слова того солдата, пообещавшего моей бабушке: «Разобьем фашистов, хорошая жизнь будет, не переживай, девочка, не плачь, плохо сейчас, зато потом хорошо заживем! »