Медведев Дмитрий 16 страница

Почему именно в Гоще? А потому, что это родина Новака, Оли Солимчук, Карпа Белоуса и других старых подпольщиков, у которых остались здесь родственники и товарищи - надежные люди. Ну и потому, конечно, что Кутковца не знала здесь ни одна душа.

К началу сорок второго года он наладил прочные связи. Была у него связь с Филиппом Далюком, с Белоусом, с Олей Солимчук, с родными Новака. Брат Новака Иван и сестра Устя первыми стали помогать Кутковцу.

Вскоре у него появился и другой весьма влиятельный " помощник" и покровитель - в лице господина Эриха Кригера, нового крайсландсвирта местечка Гоща. Герр Кригер сразу оценил таланты Кутковца, в особенности же знание немецкого языка, пусть не очень хорошее, но вполне достаточное для районного агронома. Иван Кутковец стал главным агрономом Гощанского района и заодно личным переводчиком самого господина Кригера.

Неизвестно, что сказал бы по этому поводу старый Тихон Кутковец, как отнесся бы он к этой стремительной карьере сына под покровительством крайсландсвирта, если бы Иван заранее не предупредил отца, равно как и мать и обеих сестер, для чего он приехал в Гощу. Он не услышал от родных ни слова о том, что это опасно, что это может плохо кончиться для всей семьи... Нет, Тихон Кутковец, человек, всегда смотревший с надеждой на Восток, депутат Народного собрания Западной Украины 1939 года, сам благословил сына на подвиг.

Оказавшись районным агрономом, Иван стал подумывать о том, как подобрать себе подходящий штат. Ему долго не везло. Повезло лишь тогда, когда, забыв на время о штате, он занялся подбором людей для организации из бывших военнопленных, бежавших из лагерей. Тогда-то появились у него младший лейтенант Василий Савченко, лейтенант-танкист Дмитрий Колесов. Они и стали участковыми агрономами.

А Кутковец продолжал ездить по деревням, присматриваться к людям в самой Гоще... И правильно сказано в песне, что тот, кто упорно ищет, всегда найдет! В данном случае это особенно правильно. Ибо чем еще объяснить, что в оккупированном местечке, на виду у немцев и полицаев, в толпе, среди которой наверняка были провокаторы, безошибочно нашли один другого, нашли по глазам Иван Кутковец и Владимир Соловьев.

До войны Соловьев учился в аспирантуре нефтяного института в Москве. Начало войны застало его на Военно-Грузинской дороге. Он направлялся с группой студентов на учебную практику. А двадцать четвертого июня Соловьев уже ехал на фронт офицером артиллерийского полка, предварительно отправив в Москву находившуюся с ним на Кавказе группу студентов.

В 1941 году Соловьев участвовал в тяжелых боях за Киев, попал в плен. Вместе с другими военнопленными фашисты пригнали его в Ровно, в концлагерь.

Это был один из многочисленных лагерей смерти. Расположенный на окраине города, он был обнесен несколькими рядами колючей проволоки и усиленно охранялся. Помещением для военнопленных служил холодный гараж. Здесь, прямо на цементном полу, вплотную друг к другу лежали обессиленные люди. Но гараж не вмещал всех, кого пригнали в лагерь. Больше половины находилось на дворе, под мокрым снегом, на пронизывающем до костей ветру. Кормили военнопленных жомом - отходами сахарной свеклы. Ежесуточно в лагере погибало до двухсот человек. Их хоронила так называемая бригада могильщиков, состоявшая из самих же пленных. Бригада эта вначале охранялась эсэсовцами, а затем фашисты назначили старшего из самой бригады, пришили ему на рукав белую повязку и поручили следить за остальными.

Пленные из бригады как-то рассказали Соловьеву о стороже русского кладбища, спасшем якобы уже многих из лагеря. Николай Иванович Самойлов так звали сторожа - помогал пленным бежать, а затем пристраивал их в селах, где у него были свои люди.

Могильщики по просьбе Соловьева вывезли его из лагеря на повозке вместе с трупами и доставили к Самойлову.

Тот послал его в село Мятин, где уже скрывался один из военнопленных, тоже бежавший из лагеря.

Добравшись в село, Соловьев нашел этого товарища и узнал от него, что крестьяне к пленным относятся как к родным людям и что староста села может выдать ему временный документ, разрешающий проживание и передвижение в пределах Гощанского района. Староста выписал Соловьеву документ, и он отправился в путь.

Он ходил из села в село, связывался с военнопленными, знакомился с крестьянами. Этот большелобый человек в выгоревшей гимнастерке вскоре стал известен во многих деревнях. В село Колесники, где он наконец поселился, стали наведываться военнопленные и крестьяне со всей округи. Приходили поделиться своими горестями, посоветоваться, узнать новости. С новостями на селе дело было трудное, но Соловьев, читая газету, которую распространяли украинские националисты, умел прочесть между строк, что его интересовало, и передавал это людям.

Он стал довольно заметным человеком и обратил на себя внимание Кутковца.

Гитлеровцы ввели правило, согласно которому все недавно появившиеся в селах так называемые " восточники" должны были каждый месяц отмечаться в ортскомендатуре по месту жительства. Это была своего рода проверка. Таким путем гитлеровцы выясняли, что " восточники" живут на месте, никуда не сбежали. По обыкновению около Соловьева собиралась группа людей. Кутковец сообразил, что раз к этому большелобому парню льнут " восточники", то происходит это неспроста. Выбрав удобный момент, когда Соловьев был один, Кутковец подъехал к нему на велосипеде и, внезапно остановив машину, сказал:

- Здравствуйте! Вы из какого села?

- Я не здешний, я с восточной стороны, - ответил Соловьев, недоумевая.

- Где вы работаете?

- У крестьянина.

- На кулака, значит, батрачите? А какое у вас образование?

- Высшее, - как-то невольно вырвалось у Соловьева.

- Так зачем же вам копаться в навозе? - невозмутимо сказал Кутковец. - Я могу вас устроить на хорошую работу.

- Очень вам благодарен. Я не знаю, чем обязан такому вниманию...

Если бы Кутковец мог ответить на этот вопрос откровенно, он рассказал бы, что накануне Новак поручил ему подыскать для ровенской организации надежного человека, который мог бы работать среди военнопленных. Именно такого Кутковец и почувствовал в Соловьеве.

- Я могу устроить вас агрономом, - предложил он.

- Но я по специальности геолог, - сказал Соловьев.

- Это не важно. Вы человек грамотный, а теперь не до агрономии. Мы дадим вам хорошие документы, в Германию вас не увезут. Одним словом, жалеть не будете, ну и меня выручите. У меня не хватает специалистов. Если вы поможете мне их подыскать, я их оформлю.

Соловьев подумал и согласился.

Кутковец устроил его на участке в селе Симонове, где находилось много военнопленных. Два-три раза в неделю Кутковец стал приезжать туда сам. Он пристально наблюдал за тем, как работает новый " агроном".

Так прошло около месяца. Они присматривались друг к другу, не решаясь заговорить начистоту.

Наконец Соловьев проговорился, что в Красной Армии он был офицером, вслед за этим признался, что он коммунист, и тогда только был отвезен на " смотрины" к директору фабрики валенок.

Новак долго и подробно расспрашивал Соловьева, касаясь самых, казалось, незначительных сторон его жизни. Между прочим, он осведомился и о том, в каких городах Советского Союза Соловьеву приходилось бывать.

- Вы геолог, а известно, что геолога, как волка, ноги кормят, сказал Терентий Федорович. - На Дальнем Востоке бывали?

- Жил семь лет, - ответил Соловьев.

- На Урале?

- Бывал.

- В Средней Азии?

- Тоже.

- Это хорошо, что вы поколесили по советской земле. Про Кавказ, про Центральную Россию я уже не спрашиваю.

- Приходилось и там работать, - сказал Соловьев, все еще не понимая, какое это может иметь значение.

Как бы в ответ на мысли Соловьева Новак сказал:

- Это ваше большое преимущество как подпольного работника. Среди военнопленных вы нет-нет да встретите " земляка", и это поможет вам быстрее найти общий язык. На чужбине земляки быстро сходятся. В нашем деле самое трудное - подбирать людей. Всегда есть опасность напороться на предателя. Приходится быть осторожным, а из-за этого и происходят такие вещи, как у вас с Кутковцем: целый месяц не могли договориться!..

Новак хотел еще что-то добавить, но тут его вызвали из кабинета. Слышно было, как он поднялся вверх по лестнице, как долго о чем-то громко говорил. Вернувшись, он продолжал свою мысль так, как если бы его не прерывали. По-видимому, все то время, что он отсутствовал, он продолжал думать о своей беседе с Соловьевым.

- Это правильно. Нельзя открываться людям при первом знакомстве. Нужна проверка, и самая тщательная. В Гоще организацию надо укреплять. Делать это следует быстро, но осторожно. Принцип: выбрать двух-трех преданных человек и иметь дело только с ними, а они каждый пусть подбирает людей себе. Члены группы должны знать только своего руководителя. Есть еще вопросы?

- Я полагаю, что руководителем гощанской организации надо назначить товарища Соловьева, - сказал Кутковец, поднимаясь.

- Над этим мы подумаем, а пока прошу продолжать работу.

Через несколько дней подпольный центр утвердил Соловьева руководителем в Гоще, а заместителем его - Кутковца. Кутковец настоял на этом решении потому, что сам он по служебному положению не имел возможности надолго отлучаться от своего крайсландсвирта.

Первыми членами организации в Гоще стали сестры Ивана Кутковца - Анна и Екатерина. Вскоре к ним присоединились Василий Марыщенко и Казимир Горский, работавшие на Бабинском сахарном заводе - один агрономом, другой механиком, затем пришли ветеринарный врач Куцын, счетовод " районной управы" Раиса Столяр. Организация росла, разветвлялась, пустила корни в села, в крестьянские массы и в среду " восточников".

Работа началась с листовок. Чаще всего текст набрасывал Соловьев, потом они с Кутковцем обсуждали его и размножали. К переписке привлекались другие члены группы. Листовки обращались к бежавшим из плена бойцам Красной Армии, указывая, что их долг - уходить в леса, искать партизанские отряды и примыкать к ним; обращались к населению с призывом не сдавать захватчикам продукты, оказывать сопротивление; разъяснялось в листовках и то, кто такие украинские националисты, кто им платит за их предательство.

Значение листовок было не только в том, что они рассказывали народу большую правду. Самый факт их выпуска наглядно, с непередаваемой убедительностью показывал измученным и исстрадавшимся под гнетом оккупантов людям то, что, несмотря на временный уход Красной Армии, с Западной Украины не ушла Советская власть, что она есть, она живет и проявляется в делах подпольной организации советских патриотов.

И советские люди стали упорнее искать эту организацию. Организация росла.

Как-то в первых числах января Иван Кутковец навестил своего отца в городе Корец, где тот работал на почте. Иван сказал, что он пробудет дома с неделю. Причиной приезда явилось, между прочим, и то, что с некоторых пор Кутковца очень заинтересовала почтовая работа. " Если вскрыть письмо, думал он, - вписать туда несколько слов и потом отправить адресату, это будет очень действенный и очень верный способ донести к людям правдивые слова". Кутковец открыл этот свой план отцу.

- Что ты! Бог с тобой! - взмолился старик, выслушав предложение сына. - Как мы можем вскрывать чужие письма? Кто тебя надоумил?

- Отец, - почтительно, но твердо настаивал Иван, - ничего зазорного в этом нет. Письма идут из Германии, с каторги. Их читают целыми селами. Представь только, если будет хоть по одной строчке приписано в каждом письме, какое это произведет действие на народ. Надо не боясь открывать людям глаза.

- Нет! - отрезал старик. - Не могу!

- Боишься, значит, - со вздохом констатировал Иван.

Старик вспылил, что с ним редко случалось. Он наговорил сыну самых обидных слов, не давая себя перебить.

Кутковец понял причину отказа. Прослужив всю жизнь на почте, старик усвоил известные правила и обязанности человека, которому доверяются тысячи чужих тайн, он боялся нарушить почтовую неприкосновенность. Он, благословивший сына на опасную борьбу с врагами, готовый сам лечь костьми за жизнь и счастье своей Родины, теперь отступал перед формальностью, перед традицией, которую привык считать священной.

С большим трудом Ивану все же удалось добиться своего. На глазах у отца он распечатал письмо и вписал в него несколько строчек своих, а заодно восстановил и то, что было зачеркнуто немецкой военной цензурой. О смысле зачеркнутых строк догадаться было нетрудно.

Второе письмо они обрабатывали уже вместе.

Так стали появляться эти разящие письма. Старик теперь смело вписывал то, что было у него на сердце. Так он работал изо дня в день, но ворчать не переставал: не мог забыть о " почтовой неприкосновенности".

На отлете от Гощи, близ асфальтового шоссе Ровно - Киев, находилась ветеринарная больница. Здесь, в просторном особняке, жил, почти никуда не отлучаясь, районный ветеринарный врач Матвей Павлович Куцын. Человек он был уже пожилой, с солидным брюшком, туго обтянутым жилеткой. Он принадлежал к типу тех людей, при первом взгляде на которых можно догадаться об их профессии. Нельзя было и представить того, что этот человек, с лица которого, кажется, никогда не сходила добродушная улыбка, мог отважиться на грозное дело подпольной борьбы. А Матвей Павлович Куцын был одним из первых и самых активных членов гощанской группы.

Он сам предложил план уничтожения скота в немецких животноводческих хозяйствах и сам же в широких размерах осуществлял его. Докладывая о результатах, он смотрел на Соловьева и Кутковца такими добрыми, смеющимися глазами, как будто говорил не о серьезной и тяжелой операции, а о чем-то легком и веселом, не имеющем отношения к диверсии. Он выполнил задуманный план, но, рассказывая об этом, не открыл, чего стоила ему каждая отравленная лошадь. Он страстно любил животных, охране которых посвятил свою жизнь, и лишь ненависть к врагу смогла побудить его нарушить то, что он считал святым долгом врача.

Начали работу Василий Марыщенко и Казимир Горский. Они поставили задачей помешать оккупантам вырастить урожай сахарной свеклы. Фольварки и экономии немецких помещиков, захвативших земли на Украине, готовились к посевной. Семена перед посадкой предварительно просушивались на сахарном заводе, где работали Марыщенко и Горский. Там они сумели по-своему организовать это дело. Сушили семена свеклы до тех пор, пока они не перегревались, становились негодными.

Оккупанты провели " посевную", не подозревая о том, какие она даст результаты.

Агрономы ездили по селам, выполняя свои обязанности с такой педантичной точностью, что крайсландсвирту решительно не к чему было придраться. Шеф был доволен. Не менее его удовлетворен был работой своих помощников и районный агроном Кутковец. Он аккуратно подшивал в пачку многочисленные акты на вымокшие и выгоревшие участки земли, так что Кригеру оставалось только " подмахнуть" резолюцию об освобождении владельцев этих участков от поставок.

Агрономы оказались популярными и уважаемыми людьми в районе. Крестьяне часто видели их у себя в селах, сами ходили к ним за различными советами по самым неожиданным делам.

Однажды пришел к Кутковцу старый крестьянин Прищепа из села Чудница.

- Как быть, агроном? Бандеровцы житья не дают. Велел станичный отвезти его к невесте в Липки, а я не отвез.

- Что ж так? - поинтересовался Кутковец.

- Хай его бис на дрожках возит, а я ему не слуга.

- Что ж он вам на это сказал? - усмехнулся Кутковец.

- Та что сказал - присудил, гадюка, двадцать пять шомполов. А я сбежал. Неделю сидел в хате у кума, а как вернулся, слышу - мне уже сто сорок пять шомполов следует. Говорит: " Это за то, что сбежал". И еще провинность вспомнил, кровопийца: сухарей когда-то моя баба не насушила ему.

- Сухарей? - удивился Кутковец. - Запасы, что ли, он делает? Удирать, наверно, собрался.

- Та я уж не знаю, - простодушно ответил старик, - удирать чи що... Помолчал и добавил со вздохом: - Дай совет, агроном! Знаем тебя как своего человека, а то б и не пришел. Скажи, ради господа бога, что делать?

- Ну а сам как считаешь?

- Мы дома рассудили своей семьей и так считаем: сам я один сто сорок пять не выдержу, а если эти шомполы разделить на семью, то на каждого не много придется. Семья у меня большая. Три хлопца, дочка взрослая, зять...

- Как же это вам в голову взбрело! - возмутился Кутковец. - Пороть всю семью...

- То не мне, - сказал старик. - Сыны так думают.

- А ты скажи своим сынам: если они люди, то пусть не дают ни тебя, ни себя в обиду! Понял? Не можете сопротивляться - так ступай опять до кума и там у него сиди, пока не забудет про тебя негодяй станичный. Что хочешь делай, но в руки ему не давайся! И сынам передай: агроном, мол, так советует.

- Добре, - согласился Прищепа. - Спасибо тебе, агроном, за совет. Так и передам.

Через несколько дней Кутковец приехал в Чудницу. Старика Прищепы там уже не было. Разыскав станичного, человека лет под сорок, из кулаков, Кутковец поговорил с ним с полчаса, вспомнил общих знакомых из бандеровского " начальства" и наконец, запросто хлопнув станичного по плечу, - он с этой публикой не церемонился, - попросил за Прищепу. Станичный пообещал, что из уважения к " пану агроному" перестанет преследовать старика. Это было пока все, что мог сделать для Прищепы Кутковец.

Конечно, ни он, ни Соловьев, ни другие подпольщики, оказывая помощь крестьянам, не открывались никому из них. Про агрономов в деревне шла слава, что они хорошие люди, всегда идут крестьянам навстречу и, видимо, фашистов не любят, хотя и работают у них.

Впрочем, вскоре люди начали кое о чем догадываться. Произошло это после того, как Кутковец, приехав в село с крайсландсвиртом Кригером, стал переводить его речь, обращенную к крестьянам.

Перевод стоило послушать:

- Палач Эрих Кох заявил, что вытянет из Украины последнее, чтобы обеспечить фашистских солдат и их семьи, - переводил Кутковец. - Для этого и приехал к вам сюда герр крайсландсвирт Кригер. Он хочет, чтобы вы сдавали ему сало, яйца, масло. Они нужны для спасения подыхающей империи Гитлера. Но сало, яйца и масло лучше есть самим...

Кригеру решительно не к чему было придраться. Все знакомые ему слова стояли на месте: " крайсландсвирт", " гебитскомиссар", " гер Кригер", " гер Кох", " Адольф Гитлер", " нойес Эуропа". Если бы Кригер понимал по-украински или по-русски, он услышал бы отборную ругань по адресу этих имен, с торжественным пафосом и внушительной жестикуляцией передаваемую его личным переводчиком. Кригеру нравилась манера, с какой говорил Кутковец. Он сидел, удовлетворенно кивая головой всякий раз, когда переводчик упоминал его имя или называл Гитлера. А Кутковец, чувствуя себя хозяином положения, честил почем зря, не стесняясь в выражениях, и новую Европу, и Кригера, и наместника Украины, и самого Гитлера. В заключение он заявил крестьянам, чтобы те поступили " як сами знають".

Иногда слушатели не выдерживали, слышался смех. Переводчик этого не терпел. Он сердился, требовал внимания и, успокоив слушателей, продолжал " перевод".

Людей Кутковец знал хорошо и знал, где можно допустить " вольный перевод". Попутно он давал и " агрономические советы" крестьянам. Сводились они опять-таки к тому, чтобы не сдавать продуктов оккупантам, - указывал на возможность получения " акта на выгоревший участок". Кутковец и агрономы - его помощники - в разговорах с крестьянами рекомендовали задерживать молотьбу, держать хлеб в снопах, чтобы оккупанты не могли его вывезти. Агрономы, рассказывая об ужасах фашистской каторги, призывали крестьян всеми силами саботировать немецкую " мобилизацию". В беседах с агрономами крестьяне узнавали правду о событиях на фронте, о битве на Волге. Публично, при Кригере, говорить об этом Кутковец не рисковал.

Все было бы хорошо, если бы ко всему Кутковец обладал еще и оружием. Рано или поздно оно могло пригодиться.

Он долго ломал голову над тем, как достать пистолет. Просить у Новака не хотелось - ровенские товарищи сами с трудом добывали оружие. Обезоружить какого-нибудь гитлеровца? Но этого тоже голыми руками не сделаешь. Наконец случай пришел Кутковцу на помощь.

Как-то он был в гостях у шефа. Кригер человек умеренный, он не расточал своих доходов на кутежи, а находил им более удачное применение: менял продукты на барахло (специальный денщик ездил по этим делам в Ровно) и отсылал своей Эльзе бесчисленные посылки, содержимое которых со временем должно было составить кругленький капитал. Но на этот раз Кригер расщедрился и позвал гостей: был его " гебуртстаг" - день рождения. На столе были расставлены бутылки, украшенные елочной зеленью, румянился пирог с сорока пятью свечами. Гости произносили прочувствованные тосты с упоминанием господа бога и Адольфа Гитлера, славили хозяина дома как примерного христианина и преданного слугу фюрера, - в общем, все шло так, как желал Кригер.

Весь вечер он был в прекрасном расположении духа. Проводив гостей, Кригер даже мурлыкал что-то себе под нос, довольный неограниченной " властью над русскими мужиками", которыми он " управлял" по милости фюрера, и тем, что благодаря этой власти увеличилось содержимое сундучка с инкрустациями в спальне у Эльзы. Он уже разделся, когда вдруг вспомнил о том, что не положил под подушку свой " вальтер". Мало ли какие неожиданности могут ждать его в этой стране! Кригер поднялся, вышел в переднюю и принялся обшаривать карманы своей шинели. Пистолета не было. Кригер перетряхнул всю одежду, осмотрел мундир, заглянул в ящики стола, даже посветил карманным фонарем под вешалкой. " Вальтер" исчез. Он стал вспоминать лица гостей, все, что было в тот вечер. Вспомнил, что Дуль, его заместитель, уроженец Баварии, не раз уже завистливо любовался " вальтером" своего шефа. " Неблагодарная тварь! " - выругался про себя Кригер.

Утром первой его мыслью было вызвать и допросить Дуля. Но, подумав, Кригер решил, что допрос бесполезен. " Эта свинья все равно не признается, - подумал он. - Не знаю, где есть воры хитрее баварцев". Кригер сделал то, что подсказала " возмущенная совесть". Он сел и написал приказ о смещении своего заместителя.

Неприятности Дуля на этом не кончились. В Ровно после знакомства с его характеристикой, составленной Кригером, Дуля понизили в чине и отправили на фронт.

Иван Кутковец был вне подозрений. Больше того - Кригер сам поведал ему историю с " вальтером", высказав при этом свою уверенность в том, что кража - дело рук Дуля.

Кутковец выразил шефу глубокое сочувствие и возмущение поступком неблагодарного баварца.

Соловьев и Кутковец задались целью добыть бланки документов. " Хорошие" паспорта, мельдкарты, аусвайсы являлись делом первой необходимости для успешной работы организации. До тех пор пока не налажено снабжение всеми этими документами, рискованно было посылать людей на важные объекты, можно было провалиться.

Соловьев занялся " районной управой". В этом учреждении можно было заполучить все необходимые бланки. Он стал выслеживать, как и где они хранятся.

Соловьев стал часто наведываться в управу. Он познакомился с сотрудником - Георгием Якимовичем Сытем, ведавшим выдачей документов. Однажды, улучив момент, когда Сыть вышел из комнаты, Соловьев взял со стола несколько мельдкарт с печатями, прихватил бланки паспортов и спрятал в карман. Когда Сыть вошел, агроном, весело насвистывая, ходил по комнате.

Так повторялось несколько раз. Однако Соловьев отдавал себе отчет в том, насколько ненадежен этот способ и какими опасностями он чреват. Документы могли быть заранее подсчитаны, исчезновение замечено и тогда ничто не спасло бы его - ни знакомство в управе, ни дружба с самим крайсландсвиртом.

- Не нарвитесь! - предупредил его Новак при очередной встрече. - Вы лучше подберите человека, который мог бы все это делать более безопасно.

Соловьев вспомнил о своем новом знакомом в управе. Он назвал его Новаку.

- Георгий Якимович Сыть, - повторил Новак, припоминая. - Так, так. Сын учителя?

Он знал в Гоще чуть ли не всех поименно.

- Как будто так, - подтвердил Соловьев. - Такой, среднего роста, шатен, серые глаза... У него приятный взгляд - прямой и открытый.

- Помню, хорошо помню, - сказал Новак. - Хлопец как будто должен быть надежный, только вот почему он у гитлеровцев стал работать, да еще в отделе труда, при документах?

- В отдел труда он попал случайно, а почему вообще стал работать, это попытаюсь проверить. Все-таки мне кажется, что он неплохой человек!

- Что же, проверьте, - сказал Новак. - Это не помешает.

После нескольких бесед с Георгием Сытем Соловьев пришел к мнению, что тому можно довериться. Однажды, заглянув в управу, он предложил Сытю пойти вместе купаться. Тот охотно согласился. Они переплыли Горынь и улеглись на лугу, скрытые густой травой.

- Люди на фронте воюют, бьют фашистов, а мы с тобой здесь отсиживаемся! - повернувшись к приятелю, вдруг сказал Соловьев. - Совесть мучит, - добавил он с досадой.

- Да, - задумчиво протянул Сыть и замолк.

- Если бы хоть чем-нибудь помочь, сделать бы что-нибудь такое... Как ты думаешь, Георгий?

- Я бы с удовольствием, - доверчивее взглянул тот на Соловьева, - но как поможешь?

- А что бы ты сказал, если бы понадобилось достать некоторые документы?

- Немецкие? В отделе труда?

- Да.

- Любые, - сказал Георгий. - Кстати, их у меня уже кто-то таскает...

Так у Соловьева появился новый помощник.

Георгий Сыть оказался славным, умным юношей, человеком преданным и скромным. Никто и никогда не знал, каких трудностей стоит ему добыть тот или иной документ, он об этом не рассказывал. Свое дело выполнял с большим старанием.

Организация получила множество разных немецких документов. У всех ровенских и гощанских товарищей теперь оказались запасные паспорта на случай, если бы пришлось скрываться, менять место жительства.

Соловьев с Кутковцем завели себе даже по три паспорта со своими фотокарточками, но выписанными на разные фамилии.

В это время Соловьев жил в новом месте, на хуторе, у богатого крестьянина, к которому устроил его Кутковец. На хуторе было спокойнее. В Гоще Соловьев бывал, однако, каждый вечер - ездил туда на своем велосипеде. Временами он отлучался в Ровно, но и тогда никто не замечал его отсутствия.

Иногда, впрочем, на хутор наведывался сам крайсландсвирт Кригер.

Случалось, что Соловьева он не заставал. Тот в это время сидел в Ровно и намечал с Новаком планы подпольной работы или участвовал в очередной диверсии - такой возможности он старался не упускать. Кригеру в этом случае говорили, что Соловьев уехал по своим " агрономическим делам".

Адресованной ему посылки Кригер так и не получил. Очевидно, она действительно взорвалась где-то в дороге.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Худой, обросший человек, весь в пыли, ступил на крыльцо сельской школы и на вопрос сторожа ответил, что ему нужна Ольга Петровна Солимчук.

Учительницу вызвали. Она взглянула на пришедшего и всплеснула руками, потом увела его с собой в школу.

- Это мой двоюродный брат, - сказала она сторожу.

На самом деле человек, вид которого ее так удивил и с которым ей хотелось поговорить наедине, вовсе не приходился ей родственником. Это был старый товарищ Оли Солимчук по подполью - Александр Гуц.

Как он изменился! Исхудалое лицо, морщины, седые виски. А глаза... Ясные, веселые глаза Александра Гуца, светившиеся надеждой и бодростью даже в тюрьме, к которой он был приговорен на двенадцать лет, - теперь эти глаза выражали неуемное горе.

Да, большое горе, великую беду пережил Гуц. Его семью и еще несколько семей села Деревян расстреляли фашисты.

Сам он был в числе пленников и ожидал смерти, но палачи, прежде чем расстрелять Гуца, решили сделать его свидетелем смерти жены и ребенка. Жену раздели, нагую, с ребенком на руках, вывели на сельскую улицу, поставили над ямой и расстреляли.

В ту минуту Гуц, уже готовившийся принять смерть, вдруг понял, что он должен жить, жить во что бы то ни стало, жить ради того, чтобы отомстить за жену, за своего ребенка, за кровь невинных людей.

Он бежал. Бежал, преследуемый пулями, мог каждую минуту упасть. Но, видимо, ему сопутствовала счастливая звезда - он ушел из-под пуль.

Гуц добрался до Ровно, здесь с трудом, рискуя каждую минуту быть схваченным, разыскал Новака, получил помощь, получил задание и теперь идет его выполнять. К Оле Солимчук он зашел во дороге. Адрес дал ему Новак.

Страшный рассказ Гуца о том, что произошло в Деревянах, глубоко взволновал Олю. Гуц говорил прерывисто, на глаза его против воли то и дело навертывались слезы. Было видно, что до сих пор он не переставал горевать о жене и ребенке. Оля даже не пыталась его утешать. Чем могла она утешить! Она думала о великих страданиях людей, ее соплеменников, ее братьев и сестер, замученных фашистами. За эти муки нужно мстить. Оля не могла даже представить предела неоплатного счета человеческих бедствий, слез и крови, что должен быть предъявлен фашистским палачам.

Гуц пробыл в селе день. Он направлялся в Володимерецкие леса, где, по всем данным, стоял со своим отрядом подпольный обком. Новак не сомневался, что Бегма посылает к нему связных, но те гибнут в пути или, добравшись до Ровно, не могут найти подполье.

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒