Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





КНИГА ПЯТАЯ 4 страница



Я вылетел из комнаты и заскочил в соседнюю, откуда через дырку в стене мог видеть все происходящее. Злодеи сорвали с Клотильды, едва не потерявшей сознание, всю одежду и стали поворачивать ее так и этак, чтобы я как следует мог рассмотреть ее тело. Это было восхитительное зрелище, потому что здесь вступил в свои права разврат, пришедший на смену любви. Вот в таком виде впервые я увидел прелести, которыми Природа одарила это прелестное создание, вот в таком грязном месте этот благороднейший в мире зад предстал моим глазам. В это время меня ласкала знойная проститутка, и надругательство началось по моему условленному сигналу. Один из троих разложил Клотильду на своих коленях, двое других принялись осыпать ее ударами хлыста, после чего И подвергли самым мерзким унижениям. Ее заставили облизывать один за другим три ануса и обсасывать все три члена, и скоро ее лицо — не лицо, а лик ее чувствительной и нежной души, ее грудь, ее лилейная с розовым оттенком грудь, оказались забрызганными грязным семенем отвратительной троицы, которая, наученная мною, втаптывала в грязь добродетель этого ангела небесного, и в довершение всего все трое помочились и испражнились на ее тело, а я завершил эту сцену неистовым актом содомии с другой шлюхой, присланной в помощь первой. Не дойдя до кульминации, я оставил девицу, схватил со стены рапиру и ворвался в столовую, где происходил спектакль, с таким видом, словно за мной следует подкрепление; Клотильда была спасена, мои бандиты позорно бежали, и я театрально припал к ногам возлюбленной.

— Любовь моя, — кричал я, — я не опоздал? Может быть, эти негодяи уже…

— Нет друг мой, — сквозь слезы отвечала Клотильда, — нет, твоя жеца осталась верна тебе — униженная, растоптанная, но не обесчещенная. О Боршан, для чего ты привел меня в этот дом?

— Успокойся, мой ангел, все страшное уже позади. У мисс Бовел есть враги, и это вторжение — дело их рук. Но я привел подмогу, их схватили, и мы можем спокойно провести здесь остаток ночи.

Клотильда успокоилась не сразу; наконец немного пришла в себя, и мы улеглись в постель. Сильно возбужденный предыдущей сценой, доведенный почти до исступления от того, что держу в объятиях поруганную красоту и добродетель, я проявил чудеса стойкости и выносливости… Хотя этому прелестному созданию недоставало извращенного воображения ее сестры, она возмещала этот недостаток пылом и вдохновением, не говоря уже о потрясающе красивых физических достоинствах. Невозможно было иметь более нежную кожу, более волнующие изгибы тела, а ее интимные прелести могли свести с ума кого угодно. Попутно замечу, что Клотильда была абсолютно не искусна в распутстве, глуха к его тайным удовольствиям и даже не догадывалась о том, что можно совершить путешествие по узкой обходной тропинке Цитеры. [87] — Знаешь, мой ангел, супруг должен сорвать первые плоды в брачную ночь, и коль скоро у тебя из нетронутого осталось только это, — сказал я, касаясь ее заднего прохода, — надеюсь, ты мне не откажешь.

С этими словами я взялся за ее крутые бока и, совершив подряд пять актов содомии, довел свое семя до кипения, однако сбросил я его в ее влагалище. И вот в тот момент Клотильда, может быть, потому, что была со мной более страстной, чем с Тилсоном, зачала несчастную дочь, которую я увидел только много лет спустя.

К рассвету я настолько устал от своей богини, что если бы Клотильда могла заглянуть в мои мысли, она никогда бы не уехала из Лондона, да и сам я вряд ли стал бы настаивать на этом; однако она могла пригодиться мне во время путешествий, и мы стали готовиться к отъезду. С моей помощью Клотильда собрала все свое богатство, которое в общей сложности составляло двенадцать тысяч гиней и которое мы захватили с собой. Мы покинули Лондон через два года после того дня, когда моя нога впервые вступила в этот город.

Поскольку я всегда мечтал посетить северные страны, мы поехали в Швецию. Путешествие наше длилось уже девять или десять недель, как вдруг однажды, оглянувшись на прошлые события, Клотильда упрекнула меня за насилие, которое я употребил для того, чтобы завоевать ее сердце. Мой немедленный ответ был сформулирован в таких красноречивых словах, что моя дорогая женушка сразу поняла, что я готов заставить ее совершать преступления, но ничуть не расположен выслушивать ее раскаяния. Клотильда разрыдалась, когда я рассказал ей всю правду о том, что произошло на самом деле.

— И каждая деталь, — сказал я в завершение, — была подготовлена мной; желание избавиться от твоей сестры и твоего мужа, которых я сношал немилосердно, желание прочистить и твои трубы, а заодно завладеть твоими деньгами, убив твоего отца, — вот, сладкая моя, истинные мотивы моего поведения. Кроме того, ты должна зарубить себе на носу, что действовал я ради своего блага и удовольствия и никогда не думал о тебе. Еще могу прибавить, дорогая, что я всегда мечтал посвятить себя гнусному пороку и скрывал это от тебя, чтобы ты не мешала мне, а напротив того — помогала, хотя бы невольно.

— В таком случае, сударь, какая, на ваш взгляд, разница между рабыней и женой?

— А ты что скажешь на это: какая, по-твоему, разница между рабыней и женой?

— Ах, Боршан, почему вы не сказали мне об этом сразу, в тот первый день, когда я встретила вас? Как горьки и бессильны теперь эти слезы, которые я проливаю о своей несчастной семье!

— Перестаньте рыдать, мадам, — резко и угрожающе произнес я, — и не стройте больше иллюзий касательно своей судьбы: я жду от вас беспрекословного повиновения. Если мне захочется вот в эту самую минуту остановить карету и заставить вас пососать член кучера, вы сделаете это, дорогая, сделаете непременно. А если нет, я тут же вышибу вам мозги.

— Боже мой, что я слышу, Боршан? Неужели это и есть ваша любовь?

— Я вовсе не люблю вас, мадам, что это вам взбрело в голову? И никогда не любил: я хотел ваши деньги и вашу задницу, я получил и то и другое, и может случиться, что очень скоро мне надоест второй упомянутый предмет.

— Тогда меня ждет участь Клеонтины?

— Только с вами я, пожалуй, обойдусь без таинственности и уж наверняка сделаю — это более артистично и искусно.

Тогда Клотильда решила употребить оружие своего пола: она наклонилась ко мне с намерением поцеловать и увлажнить мою щеку своими слезами, но я грубо оттолкнул ее.

— Как ты жесток, — проговорила она, захлебываясь слезами. — Если ты хочешь оскорбить мать, имей, по крайней мере, уважение к бедному созданию, которое будет обязано жизнью твоей любви, ведь я беременна… Прошу тебя остановиться в первом же городе, потому что я чувствую себя не очень хорошо.

Мы остановились, и Клотильда которую сразу же отнесли в постель, серьезно заболела. Придя в бешенство от того, что пришлось прервать путешествие из-за существа, к которому я начинал питать самое искреннее отвращение, и от того еще, что всегда ненавидел беременных женщин, я уже собирался плюнуть на все и оставить жену и будущего ребенка в приюте, как вдруг в коридоре меня остановила какая-то женщина и попросила на минутку зайти в ее комнату. Великий Боже, каково же было мое удивление, когда я узнал прелестную помощницу принцессы Софии, ту самую Эмму, о которой уже рассказывал!

— Какая неожиданная встреча, мадам, — сказал я, — и к тому же очень счастливая! Вы здесь одна?

— Да, — отвечала прелестница, — мне также пришлось бежать от своей ненасытной и тщеславной госпожи, черт ее возьми со всеми потрохами! Вы очень благоразумно поступили, проявив в тот раз такую решительность. А ведь вы не знали и, возможно, не знаете до сих пор, какую судьбу готовила для вас ее коварная политика. Она сказала вам, что бургомистр с ней заодно, но она солгала; это вы должны были устранить его с дороги, и если бы все сорвалось, быть бы вам покойником. Принцесса пришла в отчаяние и бешенство после вашего бегства, но все-таки продолжала плести свои гнусные интриги еще два года и наконец настояла, чтобы это убийство совершила я. Будь здесь речь об обычном преступлении, я бы, конечно, согласилась, потому что преступление забавляет меня, я люблю встряску, которую оно производит в моем организме и которая приводит меня в восторг, а поскольку мне чужды всякие предрассудки, я отдаюсь этому без страха и после этого никогда ни о чем не жалею. Но такое серьезное дело было не по мне, и я последовала вашему примеру, чтобы не сделаться жертвой принцессы, потому что не захотела быть ее помощницей.

— Вы необыкновенная женщина, — с чувством произнес я, кладя руку на ее промежность, — оставим все церемонии, ведь мы с вами достаточно знаем друг друга, чтобы обойтись без предисловий. Скажите только, мой ангел, вы рады, что я снова нашел вас? Под неусыпным оком принцессы мы не могли обнаружить все свои чувства, а теперь ничто не мешает нам…

— Хорошо, друг мой; а эта дама, что сопровождает вас — могу я узнать, кто она такая?

— Это моя жена.

И я поспешил рассказать моей новой подруге все, что произошло в Лондоне, что случилось с семейством Берлингтонов и что единственная из них, оставшаяся в живых, лежит теперь больная в соседней комнате этой гостиницы. Эмма, будучи в душе дьяволицей, оценила по достоинству мою шутку и когда вдоволь насмеялась, спросила, не хочу ли я представить ее моей нежной супруге.

— Вы, конечно, не собираетесь таскать ее за собой всю жизнь, — заметила она. — Лучше оставить ее здесь. Я больше подхожу вам, чем эта монашенка. И я не потребую от вас никаких клятв перед священником: я всегда презирала церковные церемонии. Хотя я, между прочим, благородного происхождения, но считаю себя пропащей женщиной из-за своей распущенности и своей связи с Софией, так что вы будете иметь пылкую любовницу и надежного друга. Как у вас с финансами?

— В самом лучшем виде. Я очень богат.

— Жаль. У меня есть сто тысяч крон, которые я хотела предложить вам, рассчитывая подчинить вас своей власти, что было бы мне очень приятно.

— Осмелюсь заметить, Эмма, что я тронут вашим благородством, но не таким путем вы можете привязать меня к себе; моя душа не терпит зависимости от женщин: я должен властвовать над ними или вообще с ними не связываться.

— Ну что ж, очень хорошо, я буду вашей шлюхой, мне нравится и эта роль. Сколько вы будете платить мне?

— Сколько вы получали от Софии?

— Сто французских луидоров в месяц.

— Я положу вам такое же жалованье, но будете ли вы верной мне и послушной?

— Как рабыня.

— Рабство предполагает отсутствие всех залогов свободы и средств повредить господину. Поэтому отдайте мне свои деньги.

— Вот они. — И Эмма протянула мне шкатулку.

— Признайся, мой ангел, — заметил я, открыв крышку, — что ты украла эти деньги: получая сто луидоров в месяц, ты не могла скопить такую сумму, тем более в твоем возрасте.

— Неужели ты считаешь, что я ушла от своей Мессалины, не заглянув в ее сундуки?

— А что, если я донесу на тебя?

— Боршан, я люблю тебя; все, что я имею, принадлежит тебе; я не просто доверяю тебе эти деньги — я их отдаю тебе. Но ты получишь этот подарок и мою благосклонность только при одном условии.

— Я тебя слушаю.

— Мы немедленно избавимся этой ничтожной поклажи которую ты таскаешь за собой по всей Европе.

— Выходит, ты мне платишь за ее смерть?

— Именно это я и требую в обмен на сто тысяч крон.

— Ах ты, чудная маленькая сучка, но расправу надо бы украсить жестокими эпизодамию

— Несмотря на то, что она больна?

— Но разве твое предложение разделаться с ней не жестоко?

— Разумеется.

— Тогда сделаем так: я представлю тебя, как мою бывшую супругу, которая требует, чтобы я вернулся к ней; я буду просить прощения за свою слабость, которая в моем затруднительном положении вынудила меня действовать таким образом; ты придешь в ярость; тогда я скажу Клотильде, что покидаю ее, и бедняжка умрет от печали, с ней вместе умрет и ребенок в ее чреве.

— Так она еще и беременна? Тогда мы весело проведем время! — И по заблестевшим глазам Эммы я понял, как возбуждает ее предстоящая гнусность; переполненная чувствами шлюха бросилась целовать меня и в приступе параксизма страсти выбросила из себя обильную дозу спермы.

Мы вошли в комнату больной. Мы так искусно сыграли свои роли, что несчастная Клотильда приняла все за чистую монету. Эмма, мудрая, хитрая и порочная Эмма, утверждала, что, уходя от нее, я ее обокрал и что ни одна вещь, вплоть до последней пуговицы или носового платка, не принадлежит в этой комнате авантюристке, потерявшей всякую совесть. Я признался, что все именно так и обстояло, и тогда моя отчаявшаяся жена, очень хорошо понимая, что ей грозит, отвернула в сторону свое прекрасное лицо, чтобы скрыть слезы.

— Нет, нет, подлая предательница, я не позволю тебе прятать свои бесстыжие глаза, — разъярилась Эмма. — Я не двинусь отсюда, покуда не получу все свое имущество.

Тем временем в комнату принесли ужин. Мы с Эммой от души поели и послали за самым лучшим вином, а беспомощная Клотильда молча, сквозь слезы, смотрела, как ее обдирают до последнего пенни, и с каждой минутой возрастало отчаяние в ее глазах. Покончив с сытной трапезой, мы устроились возле кровати обреченной женщины и мерзкими утехами отметили наш союз.

Эта Эмма была просто чудо: двадцати одного года, с лицом, олицетворявшим собой сладострастие, с фигурой нимфы, с большими темными глазами, с самым свежим на свете ротиком и ослепительно белыми зубками, с маленьким проворным языком и удивительно гладкой и нежной кожей, с потрясающей формы грудью и ягодицами и с ненасытным темпераментом развратницы, приправленным солью и перцем жестокой похотливости. Мы совокуплялись самыми разными способами и наслаждались зрелищем, редким и одновременно возбуждающим, моей жены, которая исходила жалобными стонами, упреками и отчаянными рыданиями.

Когда я содомировал ее, Эмма потребовала, чтобы ее злосчастная соперница показала ей свой зад. Клотильда была настолько слаба, что не могла пошевелиться, но ей пришлось повиноваться. Я несколько раз ударил по этому великолепному предмету, который недавно еще доставлял мне столько сладостных минут и который я теперь безжалостно покидал; я бил по нему с такой силой, что бедняжка, сраженная отчаянием и горем, истощенная болью и болезнью, перестала дергаться и неподвижно лежала на кровати.

— Мы можем придушить ее, — предложил я, продолжая усердно орудовать в заднице Эммы.

— Можем, конечно, но это будет большой ошибкой, — возразила умная и богатая воображением девушка. — Лучше всего просто оставить ее в таком состоянии, испортить ей репутацию в глазах хозяина гостиницы, и тогда, не имея никаких средств, она либо умрет с голоду, либо выживет посредством проституции.

Эта последняя мысль исторгла из меня мощный оргазм, и мы стали собираться в путь. Мы забрали из ее комнаты все, до последнего предмета, стащили с Клотильды ночной халат, сняли с пальцев кольца, вытащили из ушей серьги; мы взяли даже ее туфли и шлепанцы, — одним словом, она осталась в чем мать родила; бедная моя супруга только плакала и тихо бормотала:

— Я понимаю, что если ты сейчас не убьешь меня, ты не сможешь больше творить зло. Но пусть небо простит тебя, как прощаю я, и как бы ни сложилась твоя жизнь, вспоминай иногда женщину, которая не сделала тебе ничего плохого — только слишком сильно любила тебя.

— Довольно, довольно, закрой рот, — бросила Эмма, — ты не пропадешь, если научишься как следует ласкать мужские члены. Между прочим, ты не проклинать нас должна, а благодарить: другие на нашем месте забрали бы у тебя не только вещи, но и жизнь.

Лошади были запряжены, карета ожидала у двери. Прежде чем уехать, Эмма переговорила с прислугой гостиницы.

— Эта женщина, которую мы оставляем здесь, — бродячая потаскуха, которая украла у меня мужа; по счастливой случайности я встретила его и теперь увожу с собой: я беру то, что принадлежит мне по закону и до праву, а вместе с ним и украденные ею вещи. Ее проживание оплачено до завтрашнего дня, а остальное мещане интересует: делайте с ней, что хотите, у нее при себе есть все чтобы оплатить любые долги, да еще заработать на дорогу домой, в свою страну. Вот ключ от ее комнаты. Прощайте.

Кучер щелкнул кнутом, лошади помчались, и я не скоро узнал, что случилось дальше с Клотильдой.

— Я очень довольна, — сказала мне Эмма. — Твое поведение в этом деле показало, что у нас очень похожие характеры, и я уже чувствую, как привязываюсь к тебе. Как ты думаешь, что будет с этой дамой?

— Она пойдет просить милостыню или продавать себя в вертепах; но какое, в сущности, нам до этого дело?

Чтобы перевести разговор на более достойный предмет, я попросил рассказать Эмму о себе.

— Родилась я в Брюсселе, — начала моя новая спутница, — не буду говорить о своем происхождении, скажу лишь, что родители мои занимают очень высокое положение в этом городе. В юном возрасте меня выдали за противного мужа; человек, который любил меня, затеял с ним ссору и по дороге к месту дуэли убил его ударом в спину. Вслед за тем он в отчаянии прибежал ко мне и сказал: «Я слишком переборщил и теперь должен скрываться. Если ты любишь меня, Эмма, поедем со мной; я не беден, мы сможем прожить тихо и беззаботно до конца наших дней». Могла ли я отказать человеку, которого погубил мой совет?

— Это убийство устроила ты? — спросил я.

— Ты еще сомневаешься в этом, дорогой? Итак, я последовала за своим возлюбленным в добровольную ссылку; скоро он осточертел мне, и я сыграла с ним такую же шутку, какую он сыграл с моим мужем. О моей истории узнала София, и мои злодейства очень ей понравились… Через некоторое время мы стали с ней близки. Она внимательно следила за тем, как развивается мой характер, мы каждый день ласкали друг другу куночки, она посвятила меня во все свои секреты; именно ей я обязана своими принципами, которые сегодня тверды и незыблемы; хотя в конце концов я обокрала ее, тем не менее всегда сохраню самые приятные воспоминания о принцессе. Она — выдающаяся распутница, ее воображению нет предела, все это и стало причиной моей к ней привязанности; и если бы не страх, который вызвало во мне ее последнее предложение, я, наверное, осталась бы с ней на всю жизнь.

— Мне кажется, Эмма, я знаю тебя лучше, чем ты сама: тебе скоро надоело бы служить пешкой в чужой преступной игре, тебе захотелось бы самой совершать свои собственные преступления, и рано или поздно ты ушла бы от этой женщины. Кстати, она ревнива?

— Ужасно.

— Она разрешала тебе развлекаться хотя бы с женщинами?

— Никогда, кроме тех, которые участвовали в ее утехах.

— Я повторяю, Эмма, ты не долго прожила бы со своей принцессой.

— Да, друг мой, я благодарю судьбу за то, что она вырвала меня из ее объятий и бросила в твои. Давай же будем помнить кодекс воровской чести, и пусть наша сила обратится на других людей, но никогда — друг против друга.

Хотя Эмма была очень хорошенькая и несмотря на сходство наших характеров, я все еще не был уверен, что смогу долго хранить именно то гармоничное чувство в наших отношениях, о котором она говорила. Я замолчал и предоставил ей толковать мое молчание, как ей вздумается.

Тем не менее наша связь с каждым днем делалась все прочнее, и мы достигли определенной степени взаимопонимания, которое основывалось прежде всего на нерушимом и взаимном обещании не упускать ни одной возможности творить зло, какое только будет в наших силах; мы также договорились, что будем всегда делить поровну плоды наших общих преступлений.

Однако я забежал немного вперед, поэтому вернусь в тот день, когда расстался с Клотильдой.

Не успели мы отъехать на двадцать лье от гостиницы, как нам представился, случай проверить на практике наши максимы и наши клятвы. Мы приближались к городу под названием Иенкепинг, когда у французского экипажа, ехавшего впереди нас, сломалась ось. Слуга отправился в город за мастером, а хозяину ничего не оставалось, как, сидя на обочине, ждать помощи, которую мы и предложили, когда поравнялись с ним; оказалось, что он — французский торговец и едет в Стокгольм по делам своей компании, очень известной в торговом мире. Вильнею было двадцать три года, и я редко встречал такую красивую внешность, как у него; помимо того, он обладал радушием и искренностью, свойственным его нации.

— Премного благодарен за вашу любезность; буду счастлив, если вы довезете меня до ближайшего перегона, — сказал он. — Я вам тем более обязан, что вот в этой шкатулке находятся исключительно ценные вещи: бриллианты, золотые изделия, кредитные билеты, которые мне вручили три парижские фирмы для доставки своим коллегам в Швеции, так что можете себе представить, что было бы со мной, потеряй я эти драгоценности;

— В таком случае, сударь, мы с удовольствием обеспечив сохранность ваших ценных вещей, — сказала Эмма и добавила: — Если, конечно, вы нам доверяете.

Вильней охотно согласился, и мы посоветовали ему оставить своего форейтора охранять экипаж и ждать, пока лакей вернется со свежими лошадьми и с людьми, которые починят колесо.

Только мы тронулись дальше со своей неожиданно свалившейся на нас добычей, как Эмма незаметно сжала мне руку…

— Согласен, — еле слышно прошептал я в ответ, — но это надо продумать как следует.

— Разумеется, — не разжимая губ, проговорила она.

Добравшись до маленького городка Виммерби, мы нашли ладея нашего спутника на перегонной станции и Отослали его назад за экипажем господина.

— Вы, наверное, собираетесь провести ночь здесь? — спросил я юношу. — А нам надо спешить в Стокгольм, поэтому мы прощаемся с вами, сударь, и желаем вам всего доброго.

На это пылкий Вильней, который всю дорогу поглядывал на прелести моей подруги, ответил взглядом, полным сожаления от того, что мы уезжаем так скоро; Эмма заметила его расстроенное лицо и сказала, что не понимает, почему мы должны прощаться, и что, раз уж мы так приятно провели вместе эти несколько часов пути, можно, также всем вместе, ехать до самой столицы.

— В самом деле, почему бы и нет? — вставил я. — Вот что я предлагаю: господин Вильней оставит здесь, на станции, записку своему лакею, чтобы тот искал его в Датском отеле, где мы остановимся по приезде в Стокгольм. Таким образом, все устроится, и мы поедем втроем.

— Весьма заманчивое предложение, — сказал юноша, искоса взглянув на Эмму, которая равнодушно заявила, что со своей стороны она не против того, чтобы он согласился и остался рядом с ней.

Вильней быстро нацарапал письмо, вручил его хозяину постоялого двора, лошадей наших накормили и напоили, и мы покатили в сторону Стокгольма. До него оставалось около тридцати лье, и мы добрались до места только на следующий вечер; там моя спутница рассказала мне, какую хитрость она придумала, чтобы осуществить наш план. Мошенница под каким-то предлогом задержалась в Виммерби и написала свою записку, которую отдала хозяину взамен первой и в которой лакею было ведено искать господина не в Датском отеле, а в гостинице под названием «Английское воинство».

В Стокгольме ее первой заботой, как вы догадываетесь, было успокоить молодого коммерсанта, который волновался из-за того, что экипаж его задерживается; она сделала это без всякого труда и еще больше очаровала его. Вильней буквально потерял голову — это было совершенно очевидно, и Эмма искусно разыграла очередную сцену, после чего Вильней начал ревновать ее ко мне.

— Думаю, нет нужды говорить, что я не хочу быть объектом дорожного любовного приключения в духе дешевых романов, — сказала ему Эмма. — Я верю, что вы хотите меня, Вильней, но не вижу в ваших чувствах никакой любви. К тому же я не могу принадлежать вам, ничто на свете не заставит меня бросить Боршана, потому что он — мой супруг. Так что довольствуйтесь тем, что я вам сейчас предложу, иначе я не соглашусь на ваше предложение: мой муж очень распутен от рождения и с радостью присоединится к нашему счастью, потому что такие сцены доставляют ему большое удовольствие. Боршан любит главным образом мужчин. Вы удивительно красивы, сударь, так предоставьте ему свои прелести, и я гарантирую, что он позволит вам насладиться моими.

— Вы так считаете?

— Я уверена в этом. Ну так что: это предложение не шокирует вас?

— Ничуть. Я занимался этим в школьные годы и не вижу здесь ничего дурного.

— Стало быть, мы договорились?

— Я согласен на все ради вас.

После чего мудрая Эмма распахнула дверь чуланчика, в котором прятался я.

— Выходи, Боршан, — сказала она. — Вильней предлагает тебе свой зад; ступай закажи ужин, потом закрой дверь и займемся удовольствиями.

— Какой вы прелестный юноша, — начал я, покидая свое убежище, и сразу поцеловал нашего спутника в губы, лелея в душе желание убить его на месте после того, как он удовлетворит мою страсть. — Меня очень тронула ваша любезность. В самом деле, разве этане вполне обычная сделка? Я уступаю вам свою жену, вы отдаете мне на время свою задницу, и все мы останемся довольны друг другом.

Я еще не закончил, а моя подруга уже расстегивала панталоны Вильнея, и если ее нежные ручки извлекли на белый свет прекраснейший в мире член, то мои поспешили ощупать неописуемой красоты ягодицы. Опустившись на колени перед этим восхитительным алтарем, я прильнул было к нему губами, собираясь проникнуть в отверстие, но в этот момент моя дорогая Эмма отвлекла меня и пригласила полюбоваться тем инструментом, что топорщился между ног нашей жертвы. Едва лишь увидев его восставшую плоть, я мигом подставил свой зад, сгоравший от желания слиться с этим чудом Природы.

— Ах, Вильней, — вскричал я, — прошу вас начать с меня; прелести этой женщины будут в вашем распоряжении, как только вы утолите мое желание — таково мое непреложное условие, иначе вы ничего не получите.

Недолго думая, Вильней внедрился в мой зад, и пока он выполнял свою часть договора, я задрал юбки своей любовницы, чтобы юноша мог ласкать и целовать ее тело. Но не в силах больше сдерживаться, мошенник бросил меня, чтобы вонзить свой кол в вагину Эммы. Тогда я в отместку навалился на него сзади, проник в его анус, и в этот момент он испытал извержение; когда он извлек свой член из чрева девушки, я ощупал его, нашел вполне твердым и быстро направил в свой зад, а сам принялся содомировать Эмму; через несколько минут неописуемый экстаз увенчал наши удовольствия, а немного позже мы вновь слились в объятиях: Вильней сношал мою подругу во влагалище, а я содомировал его, и опять то же самое он делал со мной; в таких утехах прошла вся ночь, но когда угар страсти рассеялся, им заново овладело беспокойство.

— Куда же запропастился мой лакей? — вопрошал Вильней, глядя в окно.

— Должно быть, его задержал ремонт кареты, — предположила Эмма. — Ведь в записке было ясно сказано, так что подождите еще немного. К тому же драгоценности с вами, вы можете и без лакея отнести их в нужное место.

— Завтра я так и сделаю, — согласился коммерсант и, утомленный ночными забавами, отправился в постель. Как только сон сморил его, я повернулся к Эмме:

— Сейчас самое время. Или мы действуем немедленно, или богатство этого господина уплывет из-под самого нашего носа.

— Но мы же в гостинице, друг мой, и что будем делать с трупом?

— Разрежем на куски и сожжем; этого человека никто не будет искать здесь. Ведь благодаря твоей смекалке лакей будет разыскивать его в другом конце города. А потом пусть сам объясняется с местными банкирами насчет своего господина; когда мы проезжали через городские ворота, я назвал наши имена сторожу и Вильнея представил как нашего слугу. Если кто-то будет интересоваться им, скажем, что слугу рассчитали, и дело с концом.

Потом мы открыли шкатулку с сокровищами ключом, вытащенным из кармана спящего, и стали разглядывать золото и драгоценные камни, которые составляли огромное состояние.

— Неужели, милая, ты настолько сошла с ума, — сказал я Эмме, — что даже теперь не можешь сделать выбор между жизнью этого дурака и такими сокровищами?

Мы все еще наслаждались великолепным зрелищем, когда, совершенно неожиданно, раздался стук в дверь. Я бросил быстрый взгляд на Эмму, затем в окно, и — о, небо! — на улице стояла карета Вильнея. А в дверь стучал его лакей. Хитрец разузнал-таки, где мы остановились; в гостинице «Английское воинство» ему сказали, что поскольку нас нет в числе их постояльцев, значит, мы живем в другом месте — скорее всего в Датском отеле. Словом, было поздно спрятать его господина, так как лакей уже вошел и увидел в постели спящего Вильнея.

— Послушай, приятель, — сказал я, отводя лакея в сторону и приложив палец к губам, — не надо будить его; он немного приболел, поэтому должен хорошенько отдохнуть; а ты возвращайся туда, где остановился, и жди дальнейших распоряжений; если он направил тебя в отель, значит, имел на то веские причины: у него секретное дело в городе, и он не хотел, чтобы его видели вместе со слугой. Он так и просил передать, если ты появишься, чтобы ты ждал его по тому адресу, который по его просьбе указала в записке моя жена, и ни о чем не беспокоился, а главное — не вздумай больше разыскивать его.

— Ну ладно, — сказал лакей, — я так и сделаю и отошлю карету обратно.

— Совершенно верно. Вот возьми деньги — это он просил передать тебе, а о хозяине не беспокойся: он в надежных руках, а дня через три сам придет за тобой.

Слуга с экипажем исчезли, а я со своей сообщницей стал думать, как поступить дальше.

— Давай действовать по первоначальному плану, — предложил я. — Сначала избавимся от Вильнея, затем нам не составит никакого труда прикончить и лакея; таким образом, мы заполучим карету, лошадей и прочий его багаж, которые не фигурировали в прежнем договоре.

Тело родившегося под несчастной звездой молодого человека было разрублено на кусочки, которые мы обратили в пепел в жарком камине, и скоро от коммерсанта не осталось никаких следов; а мы, возбудившись от ужасного своего дела, провели остаток ночи в самых мерзких утехах. Наутро я один отправился в гостиницу «Английское воинство».



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.