ДАНЬ УВАЖЕНИЯ 1 страница

РАССКАЗЫ

Внутреннее пространство

Джордж Ронкерс – молодой уролог – работал в клинике университетского города. В нынешнее время это весьма прибыльная профессия, учитывая общий уровень непросвещенности студентов и людей более старшего возраста, а также их терпимое отношение к любовным утехам. Венерические заболевания пациентов Ронкерса отличались впечатляющим разнообразием, и работы у него всегда хватало. Большинство его пациентов по линии консультативного комитета по охране здоровья студентов прозвали доктора «похабник Ронк». Жена, искренне любившая Джорджа, ласково называла его Ронч. [36] Жену его звали Кит. Она с большим юмором относилась к работе мужа и обладала пространственным воображением. Кит училась в аспирантуре Школы архитектуры и параллельно вела курс для студентов‑ дипломников, будущих архитекторов. Курс назывался «Внутреннее пространство».

Это была ее сфера деятельности. Кит целиком отвечала за внутреннее пространство в доме Ронкерсов. Она снесла внутренние стены, сломала старомодные ванные комнаты, трансформировала арочные двери, комнаты с закругленными углами и овальные окна. Короче говоря, внутреннее пространство она воспринимала как иллюзию.

– Весь трюк в том, чтобы не было видно, где кончается одна комната и начинается другая. Концепция комнаты губительна для концепции пространства. Границы должны стать неразличимыми…

И так далее. Она умела создавать пространство.

Джордж Ронкерс ходил по своему дому, как ходят по парку в незнакомом, но интригующем городе. Теории пространства не интересовали его ни с какой стороны.

– Сегодня осматривал девицу. У нее семьдесят пять бородавок, – сообщил он, вернувшись домой. – Ей к хирургу нужно. Даже не знаю, зачем она пришла ко мне. А вообще, ей следовало начать с гинеколога.

Единственной частью их владений, которую Ронкерс считал по‑ настоящему своей, было большое красивое дерево черного ореха, росшее рядом с домом. Первой дом заприметила Кит; тогда он принадлежал старому австрийцу по фамилии Кеслер, у которого недавно умерла жена. Кит сообщила мужу, что дом пригоден для внутренней переделки. Ей понравились высокие потолки. Однако сам Ронкерс купился на дерево. У черного ореха было два ствола, напоминавших букву V. Такие экземпляры встречались редко. Обычно это дерево имеет один ствол и отличается высотой и элегантностью пропорций. Листья и ветви начинаются где‑ то на уровне второго этажа. Листья у черного ореха небольшие, узкие; они расположены очень плотно и имеют красивый зеленый оттенок. В октябре листья становятся желтыми. Орехи неспешно вызревают все лето; их скорлупа долго остается бледно‑ зеленой, а сами орехи похожи на маленькие резиновые мячики. К осени они достигают размера персика. Скорлупа темнеет, а местами даже чернеет. В это время орехи начинают падать. Белки их очень любят.

Кит тоже понравилось ореховое дерево, но главным источником ее энтузиазма был дом. Она вдохновенно рассказывала Кеслеру, какие изменения ждут его дом, когда он отсюда съедет. Старик смотрел на нее и лишь иногда переспрашивал:

– Какую стену? Ту? Вы хотите ее сломать? И эту тоже? Тогда… на чем будет держаться потолок?

Ронкерс рассказал Кеслеру о своем восхищении черным орехом. Вот тогда‑ то Кеслер и упомянул о соседе.

– Der Бардлонг, – проворчал Кеслер. – Он хотел дерево срубить, но я его никогда не слушал.

Джордж Ронкерс попытался выудить у Кеслера, чем их будущему соседу Бардлонгу не нравится черный орех. Но австриец, словно что‑ то вспомнив, постучал ладонью по стене и крикнул Кит:

– Только не эту стену! Я надеюсь! Я всегда имел удовольствие от этой стены!

Ронкерсы решили вести себя поделикатнее. Никаких планов вслух, пока Кеслер не съедет. Он нашел себе жилье в другом пригороде. По непонятной причине Кеслер в день выезда оделся как тирольский крестьянин. В фетровой шляпе с пером, в кожаных шортах, из‑ под которых выглядывали белые старческие колени, он стоял под моросящим весенним дождем. Рядом стояли его древние деревянные чемоданы. Джордж и Кит помогали грузить его мебель.

– Мистер Кеслер, почему бы вам не зайти в дом? – предлагала ему Кит.

Пока вся мебель старого австрийца не перекочевала в кузов грузовика, он упрямо стоял на дорожке перед своим бывшим домом. Он смотрел на черный орех.

Когда прощались, Кеслер простодушно коснулся спины Кит (почти на уровне зада) и сказал:

– Не позволяйте, чтобы der pest [37]Бардлонг срубил дерево. Хорошо?

– Хорошо, – ответила Кит.

Весной Джордж Ронкерс любил по утрам лежать в постели и смотреть, как солнце пробивается сквозь свежую листву ветвей его дерева. Черный орех отбрасывал на кровать почти мозаичные узоры из света и теней. Кит расширила окно, чтобы дерево было лучше видно. В ее терминологии это называлось «позвать дерево внутрь».

– Ох, Ронч, как красиво, – прошептала она.

– Да. Замечательное дерево.

– Я говорю и про комнату тоже. И про окно, и про нашу высокую спальную платформу…

– Платформу? А я думал, это кровать.

Одна смелая белка подбиралась почти к самому окну. Иногда ее хвост загораживал верхнюю часть окна. Белка любила обрывать недозрелые орехи, словно предчувствовала скорую осень.

– Ронч!

– У?

– Помнишь девицу, у которой было семьдесят пять бородавок?

– Забудешь такое!

– Слушай, Ронч… а где были бородавки?

«Der pest» Бардлонг ничем не досаждал Ронкерсам. Всю весну и жаркое лето, когда рабочие разбирали стены и переделывали окна, мистер и миссис Бардлонг лишь улыбались, наблюдая за всей этой суматохой с безупречных лужаек своего участка. Иногда они приветственно махали с террас, а то вдруг появлялись из‑ за живой изгороди. Но всегда они вели себя по‑ добрососедски, молчаливо одобряя затеи молодых соседей и ни во что не вмешиваясь.

Бардлонг был пенсионером. Если вы вообще знакомы с автомобильными тормозами и амортизаторами… да, это был тот самый магнат Бардлонг. Возможно, в штатах Среднего Запада вам попадались большие грузовики с рекламой на бортах:

БАРДЛОНГ ВАС МИГОМ ОСТАНОВИТ!

БАРДЛОНГ ПРИМЕТ ЭТОТ УДАР!

Казалось, даже на пенсии Бардлонг сохранил способность амортизировать любой возможный удар, нанесенный ему соседями и их реконструкцией. Сам он жил в старом особняке из красного кирпича. Дом содержался в идеальном порядке. Стены увивал плющ, а ставни были выкрашены в благородный темно‑ зеленый цвет. Архитектура особняка была выдержана в георгианском стиле, с квадратным крыльцом посередине и высокими, узкими окнами первого этажа. Дом был большим, к нему примыкали террасы, живые изгороди, садики с каменными горками, избалованные вниманием цветочные клумбы и зеленая лужайка, ровная, как поле для гольфа.

Владение Бардлонгов занимало целый угол тенистой улицы. Единственными их соседями были Ронкерсы. Два участка разграничивала невысокая стена, отделанная сланцем. Из окон второю этажа Джордж и Кит созерцали безупречный двор соседей. На их собственном дворе никто не регулировал природу, не подстригал кусты и не мешал траве вымахать на целых пять футов над низенькой стеной. Только она еще как‑ то защищала мир Бардлонгов от вторжения. К несчастью, оба дома стояли слишком близко друг от друга. Когда‑ то давно никакой стены не существовало, и в доме, купленном Ронкерсами, жили слуги хозяев особняка.

Черное ореховое дерево росло на участке Ронкерсов, на холмике. И с чего это герру Кеслеру взбрело в голову, что Бардлонг хотел срубить дерево? Возможно, всему причиной был языковой барьер. Старый австриец так и не овладел английским языком. Джордж считал, что Бардлонгу черный орех нравится ничуть не меньше, чем им с Кит. Дерево давало тень окнам бывшего магната, возвышаясь и над его крышей. Правильнее сказать, его половина дерева, поскольку одна часть раздвоенного ствола клонилась в сторону дома Ронкерсов, а другая – в сторону особняка Бардлонгов.

Неужели этот человек не ценил красоту неокультуренной природы?

Возможно, хотя за все лето Ронкерсы не услышали от Бардлонга ни одной жалобы. В своей неизменной выцветшей соломенной шляпе Бардлонг либо возился в саду, либо просто бродил по дорожкам и лужайкам. Почти всегда его сопровождала жена. Чета Бардлонгов была скорее похожа на постояльцев старомодного курортного отеля, нежели на хозяев дома. Даже для работы в саду оба одевались весьма официально, как будто долгие годы, проведенные Бардлонгом в мире бизнеса, отучили его от всякой другой одежды, кроме деловых костюмов. Ронкерсы видели его в вышедших из моды костюмных брюках с подтяжками и такой же уже не модной рубашке к костюму. Бледный веснушчатый лоб Бардлонга защищала уже упомянутая широкополая соломенная шляпа. Из обуви он носил только спортивные двухцветные полуботинки.

Миссис Бардлонг надевала платья, какие привыкла надевать для приема гостей в саду, дополняя свой наряд белой, с кремовым оттенком, панамой. Ее седые волосы были стянуты на затылке в пучок и перевязаны красной лентой. Чувствовалось, что больше всего миссис Бардлонг тревожили шатающиеся бруски вымощенной террасы. Она постукивала по ним тростью, указывая мужу. Мистер Бардлонг тащил за собой маленькую, почти игрушечную тележку с цементом и лопаткой.

В середине дня Бардлонга устраивали ланч. Они усаживались на задней террасе, под большим тентом. Белая металлическая садовая мебель напоминала об эпохе «охотничьих завтраков», фуршетов с шампанским и пышных свадеб, устраиваемых богатыми родителями для избалованных дочерей.

Единственным вторжением в размеренную жизнь Бардлонгов стал приезд их взрослых детей и не слишком взрослых внуков. Три дня подряд тишину разрывали детские крики, собачье тявканье и удары мяча, угрожавшие хрупкой симметрии двора. Бардлонги тревожно следили за беготней внуков, пытались распрямлять и подпирать сломанные стебли цветов, собирали в траве обертки от жвачки и восстанавливали дерн после «раскопок» невоспитанного и неуправляемого пса. Тот носился по мягкой траве с неистовством футбольного хавбека.

После этого вторжения Бардлонги целую неделю только и могли что сидеть под тентом на террасе. Им было не шевельнуть ни рукой, ни ногой, не говоря уже о ремонте шатающейся брусчатки и водворении на место веток плюща, сдернутых пробегавшим сорванцом.

– Знаешь, Ронч, Бардлонг примет этот удар, – шепнула мужу Кит.

«Бардлонг вас мигом остановит! » Эта надпись на бортах грузовиков встречалась Ронкерсу по всему городу. Но ни одна из машин‑ монстров не подкатывала к свежевыкрашенному бордюру возле дома Бардлонгов. Магнат действительно отошел от дел. Ронкерс никак не мог представить, что когда‑ то жизнь этого человека целиком вращалась вокруг тормозов и амортизаторов.

Как‑ то Ронкерсу привиделась странная сцена. Он рассказал Кит, что у него было нечто вроде галлюцинации. Он видел, как массивный грузовик с рекламой «БАРДЛОНГ ВАС МИГОМ ОСТАНОВИТ! » въехал на лужайку дома Бардлонгов, открыл задний борт и с грохотом вывалил из кузова россыпь тормозных барабанов и колодок. Они блестели от густого слоя тормозной жидкости. И все это, подпрыгивая и подскакивая, катилось по зеленой траве, оставляя темные пятна и сминая цветочные клумбы.

– Ронч, – прошептала Кит.

– У?..

– А бородавки у нее были в самом влагалище?

– Внутри, на нем и вокруг.

– Семьдесят пять! Ой, Ронч! Мне даже не представить.

Было раннее утро конца лета. Солнце едва пробивалось сквозь густую листву орехового дерева. За окном покачивались ветки, отяжелевшие от орехов.

– Знаешь, почему мне так нравится здесь лежать? – спросил жену Ронкерс.

Кит прижалась к нему.

– Нет. Расскажи…

– Дерево. Мой первый сексуальный опыт был в древесном доме. Тоже высоко. Как здесь.

– Черт бы тебя побрал вместе с этим деревом! – обиделась Кит. – Моя архитектура – вот что заставило тебя влюбиться в дерево. Или даже я. А твоя история… сомнительно, чтобы ты занимался в древесном доме такими штучками. По‑ моему, ты слышал это от какого‑ нибудь похотливого старика…

– Если честно, то от похотливого парня.

– Ты просто жуть, Ронч… Семьдесят пять бородавок… боже мой.

– И еще столько хирургии в таком месте!

– Ты же говорил, что операцию делал Томлинсон.

– Он и делал, а я ассистировал.

– Но ведь ты обычно не ассистируешь ему.

– Нет, конечно. Только это был необычный случай.

– Страшный ты человек, Ронч…

– Чисто медицинский интерес, профессиональное желание поучиться у коллеги. Мы потратили бездну вазелинового масла и двадцатипятипроцентного подофиллина. [38]

Тонкое прижигание…

– Фу, какое дерьмо, – поморщилась Кит.

Но лето кончилось, и с возвращением студентов у Ронкерса уже не было времени залеживаться по утрам. Путешествия в разные уголки мира одарили студентов впечатляющим количеством инфекций мочевых путей. Своеобразный «бонус» от туристского бизнеса и крупнейшая (хотя и неизвестная) национальная статья летнего импорта.

Каждое утро к Ронкерсу выстраивалась очередь студентов. Летние путешествия остались позади. Началась учебная пора, а с нею – и растущие проблемы мочеиспускания.

– Док, мне кажется, я подцепил это в Измире, – говорил какой‑ нибудь студент.

– Вопрос в том, с кем вы успели поделиться своим измирским «сувениром», – отвечал ему Джордж.

– Хуже детей, – жаловался Ронкерс жене. – Ведь прекрасно знают, чт о заработали. И часто – от кого. Но почти все надеются на чудо: «само пройдет». Хуже того, передают дальше. А ко мне приходят, когда уже терпеть невозможно.

Но к своим пациентам‑ венерикам Ронкерс относился сочувственно; никогда не заставлял их каяться в грехах или сожалеть о полученных удовольствиях. Он говорил, что они не должны испытывать чувство вины за свои утехи. Но он всегда настаивал, чтобы парни уведомляли об этом свою «дарительницу». Конечно, если знали, от кого «подарок».

– Она ведь может и не знать, что больна, – говорил им Ронкерс.

– Мы больше не общаемся, – обычно говорили студенты.

– Послушайте, ваша бывшая подружка может заразить других, а те, в свою очередь… – накидывался на беспечных парней Ронкерс.

– А мне какое дело? – огрызались они.

Голос Ронкерса становился почти умоляющим.

– Вашей бывшей девушке это грозит более серьезными последствиями.

– Вот вы ей и скажите, – заявлял очередной упрямый оболтус. – Номер могу дать.

– Ронч! – не выдерживала Кит, слушая эти истории. – Почему ты не заставишь этих парней?

– Как? – спрашивал Ронкерс.

– Скажи, что не будешь их лечить, если они не проинформируют своих девиц. Наговори им всяких страхов насчет мочеиспускания!

– Тогда они пойдут к другому врачу. Или начнут мне врать. Скажут, что уже сообщили, когда на самом деле и не собирались.

– Это абсурд какой‑ то! Ты вынужден обзванивать всех женщин в этом чертовом городе!

– Просто я терпеть не могу междугородних звонков, – отвечал ей Ронкерс.

– Ронч, так заставь их хотя бы платить за звонки!

– У них обычно и денег‑ то нет.

– Зато есть родители. Пусть те платят!

– А это уже почти шантаж. Родители тут при чем?

– Ронч, это просто жуть. Настоящая жуть.

– Лучше скажи мне: ты что, собираешься сделать спальную платформу еще выше?

– Да, Ронч, чтобы ты потрудился, залезая туда.

– Понимаю. Мне скоро понадобится лестница.

– Вот и достань платформу со своего распрекрасного дерева. Ты ведь любишь такие штучки. А всякий, кто получает меня в награду, должен быть сильным и спортивным.

– Я, чего доброго, шею себе сверну.

– Ронч! Кому ты опять звонишь?

– Алло! – сказал в трубку Ронкерс. – Алло, это мисс Уэнтуорт? A‑ а, миссис Уэнтуорт… в таком случае, мне нужно поговорить с вашей дочерью… Что? У вас нет дочери? Значит, я должен поговорить с вами, миссис Уэнтуорт.

– Ронч! Когда прекратится эта чертовщина? – крикнула Кит, но Джордж прикрыл трубку рукой и продолжил:

– С вами говорит доктор Ронкерс. Я – уролог из университетской клиники. Да, Джордж Ронкерс. Доктор Джордж Ронкерс… Здравствуйте. Да. Джордж. Вас зовут Сара? Так вот, Сара…

С концом лета закончилась и внутренняя перестройка в доме Ронкерсов. Кит вернулась к преподаванию и аспирантским занятиям. Когда в доме перестали появляться рабочие, когда оттуда вынесли все инструменты, а со двора убрали остатки сломанных стен, Бардлонгу, скорее всего, стало ясно: реконструкция завершена. По крайней мере, до следующего лета.

Ореховое дерево осталось на прежнем месте. Возможно, Бардлонг думал, что соседи спилят и черный орех, освобождая место для пристройки. Он и не догадывался о том, под каким девизом проходила реконструкция. «Позвать дерево внутрь».

С приходом осени Ронкерсам стало понятно отношение Бардлонга к черному ореху. Старый герр Кеслер не заблуждался. Джордж и Кит поняли это в первую же холодную и ветреную ночь. Они лежали на спальной платформе. Дерево заглядывало в их окно, нависало над крышей. Пожелтевшие листья бились в стекло. Потом у них над головой что‑ то глухо стукнуло, словно на крышу свалился упругий мячик и покатился по скату в водосточную трубу.

– Ронч, это что? – насторожилась Кит.

– Орех, черт бы его побрал!

– А стук такой, будто из трубы выпал кирпич.

За ночь они еще несколько раз вскакивали, разбуженные непривычным звуком. Ветер помогал дереву освобождаться от орехов. Ближе к утру белка успешно атаковала еще один орех. Бамп! Он ударился о крышу и потом – бампам, бампам, бампам, бум! – свалился в пока еще сухую водосточную трубу.

– Этот уволок с собой и белку, – сказал Ронкерс.

– Мы хотя бы знаем, что это была белка, а не грабитель, – вздохнув, сказала Кит. – Звук очень похожий.

– Будто кто‑ то отмычку уронил, – пошутил Ронкерс.

Бамп! Бампам, бампам, бампам, бампам, бампам, бум!

– Грабитель, свалившийся с крыши. – Кит вздохнула громче.

– Со временем мы привыкнем. Уверен, – подбодрил жену Ронкерс.

– Знаешь, Ронч, я думаю, что Бардлонг долго привыкал.

Утром Ронкерс внимательно разглядел крышу дома Бардлонга. Она была покрыта шифером. Ее крутизна заметно превышала крутизну их собственной крыши. Ронкерс попытался представить, каково Бардлонгам слушать стук падающих орехов.

– В их доме наверняка есть чердак, – сказала Кит. – Он приглушает удары.

Как Ронкерс ни силился, у него так и не получилось представить, как чердак мог приглушить звук упавшего на шиферную крышу и покатившегося к водосточной трубе ореха.

К середине октября орехи начали падать с пугающей регулярностью. В ноябре здесь дули ураганные ветры. Ронкерсам они представлялись чем‑ то вроде массированных бомбардировок. Как‑ то утром Кит вышла собрать упавшие орехи. В этот момент послышался знакомый звук срывающегося ореха. Вскоре тот уже шуршал в листве, пробивая себе путь вниз. Кит не рискнула поднять голову, опасаясь, что орех ударит ее между глаз или по затылку. Она скрючилась и прикрыла голову руками. Орех пролетел совсем рядом с ее спиной и ударил по почке. Ццок!

– Ронч, мне больно, – как маленькая, пожаловалась она.

Под своей половиной дерева стоял лучезарно улыбающийся Бардлонг и смотрел на молодых соседей. Ронкерс успокаивал жену. Кит даже не заметила старика. На голове Бардлонга красовалась толстая фетровая альпийская шляпа с общипанным пером. Кит подумала, что герр Кеслер выкинул эту шляпу, а скупердяй Бардлонг подобрал.

– Подарок Кеслера, – пояснил Бардлонг. – Я просил у него каску.

Он с вызывающим видом стоял под стволом черного ореха, держа грабли наподобие бейсбольной биты и ожидая, когда дерево скинет орех и на него. Лучшего момента для разговора на тему дерева не придумаешь: испуганная Кит с глазами, полными слез, и ощутимо ноющей почкой и ее растерявшийся муж.

– Вы когда‑ нибудь слышали, как эти орешки шлепают по шиферной крыше? – спросил Бардлонг. – В следующий раз я непременно вам позвоню и приглашу послушать. Они любят падать по ночам. Часов так около трех.

– Орехи – это действительно проблема, – согласился Ронкерс.

– Но дерево красивое, – возразила Кит, заступаясь за своего обидчика.

– Что ж, это ваша проблема, – сказал Бардлонг, излучая дружелюбие. – Если нынешней осенью у меня опять забьет водосточные трубы, как в прошлом году, мне придется попросить вас убрать часть дерева. Ту, что нависает над нашим двором. А все остальное меня не касается.

– А что у вас с водосточными трубами? – спросил Ронкерс.

– Не только у меня. Вас это тоже ожидает, когда начнутся дожди.

– Что ожидает? – спросила Кит.

– Эти чертовы орехи плотно забивают трубы, – ответил Бардлонг. – А дожди льют. Воде деться некуда. Она течет по стенам дома. Просачивается в окна. Заливает подвал. Вот так.

Кит шумно вздохнула.

– Кеслер купил мне швабру для чистки водосточных труб, – продолжал Бардлонг. – Может, в его стране так принято. Не знаю. Мне с этим беднягой никак было не найти общего языка. Думаю, вы и сами это поняли.

Кит снова вздохнула. Бардлонг ей не понравился. Дружелюбный тон был так же далек от его истинных намерений, как торговля амортизаторами – от изящных живых изгородей на его дворе.

– Я не против, если нужно вытащить из водосточной трубы с полдюжины орехов, – все так же улыбаясь, сказал Бардлонг. – Или несколько раз за ночь проснуться, думая, что в мою крышу с лету врезался журавль.

Бардлонг сделал паузу.

– Я даже не против ходить в этой шляпе.

Он снял шляпу и церемонно взмахнул ею, как средневековый кавалер, приветствующий даму. Кит молилась, чтобы сейчас орех долбанул его прямо в веснушчатую лысину. Однако Бардлонг был иного мнения на этот счет. Он быстро вернул шляпу на голову. И вот тогда с дерева упал очередной орех. Джордж и Кит присели, обхватив головы руками. Бард лонг не дрогнул. Падающий орех со свистом рассек воздух и, ударившись о стену, отделявшую участки, раскололся пополам. Орех был крупным, величиной с бейсбольный мяч.

– Осенью с этим деревом не соскучишься, – сказал Бардлонг. – Моя жена вообще к нему не приближается. Узница своего же двора.

Он засмеялся, обнажив ряд золотых зубов – свидетельство процветающего бизнеса по производству тормозов и амортизаторов.

– Но вы правы. Красота цены не имеет, а дерево красиво. Однако вред, причиняемый водой… – У Бардлонга вдруг изменился голос. – Это ощутимый вред.

Ронкерс подумал, что Бардлонгу удалось произнести слово «ощутимый» на манер юридического термина.

– И если вы намерены потратить деньги на спиливание половины дерева, лучше не поскупиться и спилить его целиком. Когда ваш подвал затопит, вам уже будет не до шуток.

Последнее слово Бардлонг произнес как нечто непристойное. Нравилось это Ронкерсам или нет, но их сосед умел подавать серьезные вещи под видом шутки, рассчитывая, что умный человек поймет намек.

– Ронч, тебе же ничего не стоит забраться на крышу и прочистить водосточные трубы, – сказала Кит.

– Ему ничего не стоит, а вот я уже стар для таких вещей, – со вздохом сказал Бардлонг, будто любил лазать по крышам и сожалел, что больше не может этого делать.

– Ронч, ты бы мог прочищать и водосточные трубы мистера Бардлонга. Скажем, раз в неделю, пока не упадут все орехи.

Ронкерс посмотрел на гладкую поверхность крыши Бардлонга. Крутая, высокая крыша. У него в мозгу замелькали газетные заголовки: «ВРАЧ УПАЛ С ЧЕТВЕРТОГО ЭТАЖА!.. », «ГОЛОВА УРОЛОГА РАСКОЛОЛАСЬ, КАК ОРЕХ!.. », «ДЕРЕВО, ОБОРВАВШЕЕ КАРЬЕРУ! ».

Ронкерс быстро сообразил, что к чему. В будущем победа могла быть более ощутимой; сейчас он мог победить лишь наполовину. Бардлонг скрытничал, но старик явно из тех, кто умеет принимать решения и добиваться их исполнения.

– Вы могли бы порекомендовать специалиста‑ пильщика? – спросил Ронкерс.

– Ронч, ты что? – закричала Кит.

– Мы уменьшим высоту дерева наполовину, – отчеканил Ронкерс.

Он решительно двинулся к месту развилки стволов, поддевая ногами горки скопившихся орехов.

– Я думаю, отпилить надо вот здесь, – с энтузиазмом отозвался Бардлонг.

Чувствовалось, он давным‑ давно наметил высоту спила.

– Конечно, придется раскошелиться, – добавил он тоном, каким, видимо, привык говорить на собраниях своей компании. – Надо будет надежно закрепить веревками ветки, чтобы они не упали на мою крышу.

«Надеюсь, они протаранят твою крышу», – злорадно подумала Кит.

– Кстати, если вы решитесь спилить дерево целиком, то сэкономите время и деньги. Тогда оно упадет вдоль разделительной стены. Представляете? До улицы остается еще приличное расстояние.

Ветви черного ореха нависали над ними. Бардлонг давным‑ давно все измерил и просчитал. «Обреченный пациент, – подумал о дереве Ронкерс – И может, с самого начала».

– Я бы очень хотел, мистер Бардлонг, чтобы ваш дом ничуть не пострадал, – сказал он вслух.

Ронкерс держался с достоинством, сохраняя некоторую дистанцию. Бардлонг уважительно отнесся к деловой сметке своего молодого соседа.

– Я бы мог вам это устроить, – предложил Бардлонг. – Я знаю хороший персонал.

Услышав слово «персонал», Ронкерс почему‑ то сразу подумал про водителей громадных грузовиков из бывшей фирмы Бардлонга.

– Если вы мне позволите взять эти хлопоты на себя, вся работа обойдется вам дешевле, – с раздражающей уверенностью заявил Бардлонг.

Кит уже раскрыла рот, чтобы возразить, но Ронкерс ее опередил.

– Буду вам очень признателен, мистер Бардлонг. А пока давайте уповать на везение. Это я о наших с вами водосточных трубах.

– Мы поставили новые окна. Они не потекут, – с упрямством подростка выпалила Кит. – И кого волнует вода в старом подвале? Мне на нее точно наплевать.

Ронкерс попытался ответить Бардлонгу такой же терпеливой и понимающей улыбкой, способной довести до бешенства. Улыбкой, которая говорила бы: «Да, я терплю и свою жену тоже». А Кит надеялась, что дерево обрушит на двух грешников весь груз еще не упавших орехов.

Позже, когда они вернулись в дом, она продолжила разговор.

– Ронч, а вдруг бедняга Кеслер это увидит? Он ведь иногда здесь бывает. Как ты объяснишь ему, что пошел на поводу у Бардлонга и предал дерево?

– Ничего я не предавал! – возразил Ронкерс, начиная раздражаться. – Люди не могут быть заложниками какого‑ то дерева. У Бардлонга есть все основания дать законный ход этому делу. А у меня нет законных способов ему помешать. Спилить дерево наполовину – разумный компромисс. Ты должна была это понять.

– А как ты объяснишь это старому Кеслеру? – не унималась Кит. – Мы же ему обещали.

– Дерево останется.

– Половина!

– Лучше, чем ничего.

– Но что Кеслер о нас подумает? – снова спросила Кит. – Он решит, что Бардлонг убедил нас и теперь мы тоже считаем дерево досадной помехой. Еще немного, и мы спилим его полностью. Вот что он подумает.

– Кит, но дерево – помеха, и более чем досадная.

– Я только хочу услышать, какими словами ты будешь объяснять это мистеру Кеслеру.

– Мне ничего не придется ему объяснять, – сказал Ронкерс. – Кеслер в больнице.

Новость ошеломила Кит. Кеслер всегда нравился ей своей особой крестьянской открытостью. Такие люди должны жить вечно.

– Ронч, – уже не столь уверенно продолжала Кит, – но ведь он выйдет из больницы. И что ты скажешь ему, когда он снова забредет в наши края посмотреть на свое дерево?

– Он не выйдет из больницы.

– Ронч! Не говори так…

Зазвонил телефон. Обычно трубку брала Кит. Она умела отсекать ненужные звонки. Но сейчас мысли Кит были поглощены старым Кеслером. Он стоял перед ее мысленным взором в своих поношенных кожаных шортах, из‑ под которых торчали тощие, лишенные волос ноги.

– Я слушаю, – сказал в трубку Ронкерс.

– Доктор Ронкерс?

– Да.

– Меня зовут Маргарет Брант.

Ронкерс порылся в памяти. Кажется, он где‑ то слышал это имя. Судя по голосу, молодая девица. Наверное, студентка.

– Так, – сказал Ронкерс.

– Вы оставляли сообщение в общежитии. Просили позвонить по этому номеру.

Теперь Ронкерс вспомнил. Он взглянул на список женщин, которым вынужден был звонить на этой неделе. Их имена он выписал напротив имен своих пациентов.

– Да, мисс Брант.

Кит шевелила губами. Ронкерс прочел ее вопрос: «Почему Кеслер не выйдет из больницы? »

– Мисс Брант, вам знаком молодой человек по имени Харлан Бут?

Звонившая замолчала.

– Почему? – сердитым шепотом допытывалась Кит. – Что у него?

– Рак, – шепотом ответил Ронкерс.

– Да, я его знаю, – послышалось из трубки. – Я знаю Харлана Бута. А почему вы меня спрашиваете?

– Потому что лечу его от гонореи.

Реакции на другом конце линии не было.

– Вам назвать синоним этой болезни? У мужчин ее чаше называют триппером. У Харлана Бута триппер.

– Я понимаю, о чем речь, – ответила Маргарет Брант.

В ее голосе появилась жесткость. И подозрительность.

Кит отвернулась, и теперь Ронкерс не видел лица жены.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒