Александр Чаковский 24 страница

— А‑ а‑ а!

Звягинцев повернулся на этот вопль и увидал, что грузовика больше нет. На том месте, где все они только что толпились, теперь зияла большая полынья, а на кромке ее стоял, отчаянно крича, все тот же парень, который призывал их спасти хлеб. Он протягивал руки к черной бурлящей воде, и Звягинцеву показалось, что еще секунда — и парень этот бросится в полынью.

Звягинцев рванулся к нему, схватил за ворот телогрейки, повернул лицом в противоположную сторону и толкнул в спину.

Медленно хлюпая по воде, парень, как во сне, зашагал к своим товарищам — шоферам с других грузовиков.

— Все, ребята! — крикнул кто‑ то из них. — Разбирай уцелевшие мешки по машинам и поехали, а то движки застынут!..

Расхватав мешки, они побежали каждый к своему грузовику. Звягинцев и Молчанов остались на месте происшествия одни.

— Ну что, поедем и мы? — спросил Звягинцев.

Молчанов оглядел его с ног до головы и сказал твердо:

— Нельзя ехать. Обогреться надо.

— А другим можно?

— Другие хлеб везут, — все так же категорично возразил Молчанов. — А без нас с вами, товарищ майор, лишний час как‑ нибудь Ленинград продержится.

— Где же ты намерен греться? — раздраженно спросил Звягинцев.

Тот, ничего не ответив, направился к машине.

…Мотор завелся лишь с пятой попытки. Молчанов развернул машину и поехал в обратном направлении.

— Ты куда? — встревожился Звягинцев.

— Погодите, товарищ майор, дайте разобраться, — невнятно ответил Молчанов, озирая однообразную местность через приоткрытую дверцу. И почти тотчас воскликнул удовлетворенно: — Все правильно! Приехали, товарищ майор. Выходите.

Выйдя из кабины, Звягинцев почувствовал, что ноги почти совсем онемели. Метрах в трех от их «эмки» стоял грузовик, а за ним виднелась палатка и на белом щите чернела надпись: «Обогревательный пункт».

Молчанов первым откинул брезентовый полог и вошел туда. Звягинцев сделал шаг за ним и наткнулся на его спину.

Палатка была битком набита людьми. Они сидели на дощатом настиле или стояли — мужчины, женщины, дети.

Посредине палатки топилась печка. Там же на шестах висели два фонаря.

При тусклом свете фонарей Звягинцев смог разглядеть некоторые лица. Они были ужасны — казалось, не кожа, а серые пергаментные листы обтягивали выступающие скулы, заострившиеся носы, будто срезанные подбородки.

Неожиданно раздался женский крик:

— Нет, нет, не отдам!

Затем послышался тихий мужской голос, но слов Звягинцев разобрать не мог. Через несколько секунд снова на всю палатку прозвучал крик женщины:

— Нет! Я отогрею его, отогрею!

— А ну, граждане эвакуированные, — громко сказал Молчанов, — дозвольте товарищу майору валенки просушить!

Лица людей повернулись к входу в палатку, туда, где стоял Звягинцев. Некоторые из людей поднялись с пола, другие стали прижиматься теснее друг к другу, и через минуту образовался узкий проход.

В самом конце этого прохода, у печки, Звягинцев увидел закутанную в платки и шали женщину, а рядом с ней мужчину в белом халате поверх армейской шинели. Женщина прижимала к груди завернутого в одеяло ребенка. Звягинцева поразило ее лицо — молодое, но землисто‑ серое, искаженное гримасой гнева.

— Товарищ майор! — взмолилась она, метнувшись навстречу Звягинцеву. — Скажите ему!.. Я не отдам!..

Звягинцев медленно пошел к печке. Военный поднял руку к ушанке, вполголоса доложил:

— Военфельдшер Егоров.

Он был немолод, об этом свидетельствовали морщины на лице и седая прядь волос, выбившаяся из‑ под ушанки.

— Что случилось, товарищ майор? — спросил он, опуская руку.

— Муку из воды вытаскивал, вот что случилось! — раздался за спиной Звягинцева голос Молчанова.

Звягинцеву хотелось прикрикнуть: «Помолчи! » Стыдно было привлекать внимание заполнивших палатку людей, которые конечно же промерзли не меньше, чем он.

— Что с ребенком? — негромко спросил Звягинцев фельдшера.

— А‑ а!.. — безнадежно произнес тот. — Снимайте валенки, товарищ майор.

В голосе его прозвучала профессиональная безапелляционность, и Звягинцев подчинился. С огромным трудом он стянул с себя набухшие от воды и уже задубевшие валенки, затем размотал портянки. Молчанов, усевшись прямо на дощатый пол, сделал то же самое.

— В город или в Кобону, товарищ майор? — спросил Егоров.

— В город, — ответил Звягинцев.

— Вы сядьте, товарищ майор, — проскрипел старик, находившийся рядом. — Мы‑ то скоро отдохнем, отмучаемся, на Большую землю едем, а вам…

Вслед за тем у печки произошло какое‑ то движение и появился грубо сколоченный топчан.

— Что вы, не надо! — запротестовал Звягинцев.

— Садитесь, товарищ майор, — сказал Егоров, — босыми ногами на полу стоять — верное воспаление легких схватите… если уже не схватили.

Он придвинул топчан ближе к печке и положил на его краю валенки и портянки Звягинцева. Молчанов продолжал сидеть на полу, вытянув ближе к огню свои голые ноги.

Звягинцев сел на топчан, поблагодарил всех:

— Спасибо, товарищи! Большое спасибо. Только и вы садитесь. Здесь еще много места.

— Он дышит, дышит! — вновь вскрикнула утихшая было женщина и протянула ребенка Егорову.

К удивлению Звягинцева, тот совсем не реагировал на это.

Несколько секунд женщина продолжала держать ребенка на вытянутых руках. Потом каким‑ то странным, лишенным всякого выражения, пустым взглядом посмотрела на фельдшера и на Звягинцева, снова прижала ребенка к груди, сгорбилась, сникла и стала что‑ то бормотать полушепотом.

— Почему вы так с ней?.. — упрекнул фельдшера Звягинцев.

— Потому что ребенок мертв, — безжалостно произнес Егоров. — Умер еще до того, как они доехали сюда.

— Но ведь она говорит… — начал было Звягинцев и тут же умолк, поняв, что пытается обмануть самого себя.

Неожиданно пришла мысль, что он ошибался, полагая, будто у войны всего два лица и оба знакомы ему: пожарища, разрушенные дома, вой сирен в затемненном городе или поля, изрытые траншеями и окопами, солдатские трупы, припорошенные снежком, разбитые танки, искореженные орудия… Нет, война многолика. Вот перед ним еще одно лицо войны: набитая измученными людьми палатка на льду, а под хрупким льдом — бездонная пучина; в любой момент сюда может прилететь неприятельский снаряд, и тогда этим мученикам, покинувшим родной город, не добраться до Большой земли, все они пойдут под лед, в черную пропасть, подобную той, которая только что поглотила полуторку, груженную хлебом…

Звягинцев посмотрел на мать, баюкающую своего мертвого ребенка, и ему показалось, что, должно быть, от дыма, переполнившего палатку, в глазах появилась резь. Он закрыл глаза и до боли прикусил нижнюю губу.

Голос Молчанова Звягинцев услышал как бы издалека и даже не уловил смысла прозвучавших слов. Но, открыв глаза и взглянув на водителя, он увидел, что тот натягивает валенки.

— Машину, говорю, пойду прогреть, — ответил Молчанов на его вопросительный взгляд. — При таком морозе больше двадцати минут без прогрева нельзя.

— Нет, — сказал Звягинцев.

— Чего нет?

— Мы сейчас поедем, — сказал Звягинцев и тоже потянулся за валенками.

Было около девяти часов вечера, когда они подъехали к Смольному. Остаток пути до Осиновца и весь путь до города, а потом уже по совершенно пустынным темным улицам — мимо Пороховых, по шоссе Революции, Большому Охтинскому и Литейному проспектам — занял немногим более часа.

У ворот Смольного Молчанов затормозил, но часовой сделал угрожающий взмах рукой, направляя машину к оборудованной неподалеку стоянке.

— Ну, вот и приехали, — устало сказал Звягинцев, когда Молчанов поставил машину рядом с другими «эмками» и полуторками.

— Приехали, — подтвердил Молчанов.

Однако они оба сидели не двигаясь, словно еще не закончили того, что должны были сделать.

Наконец Молчанов сказал:

— Сейчас я вам мешки помогу тащить, товарищ майор.

— Подожди ты с мешками, — возразил Звягинцев. — Надо еще тебя на ночевку определить и на довольствие поставить.

— Ни к чему мне это, товарищ майор, — услышал он в ответ. — Спасибо. Я должен завтра утром на месте быть.

— Ты что, в уме?! — воскликнул Звягинцев. — После такой дороги сразу обратно?!

— Нет, — покачал головой Молчанов, — сразу не поеду. Сейчас к себе, на Васильевский, заскочу, продукты отдам и… эту вон лошачью ногу.

— У тебя родные здесь? — спросил Звягинцев и смутился оттого, что не поинтересовался этим раньше.

— Жена и дочка пятнадцати лет, — ответил Молчанов. — Обе на «Севкабеле» работают… Если живы.

Молчанов уже открыл дверцу кабины, но Звягинцев опять задержал его:

— Подожди! — И, повинуясь неожиданно охватившему его порыву, положил руку на плечо Молчанова, потянул его к себе и поцеловал в обветренную, небритую щеку.

— Да вы что, товарищ майор?.. За что? — забормотал растерянно Молчанов.

— За все, — не глядя на него, ответил Звягинцев. — А теперь подсоби с мешками.

Молчанов выпрыгнул из кабины и открыл заднюю дверь.

— Куда тащить‑ то? К воротам, что ли? — подчеркнуто грубовато спросил он, вытаскивая и кладя на снег один за другим три брезентовых вещевых мешка.

— К воротам, — тоже выходя из машины, сказал Звягинцев. — Впрочем, погоди… — Он вспомнил, что у него уже давно нет смольнинского пропуска. — Давай вон туда, в комендатуру…

В приемной комендатуры царил полумрак — горела, да и то вполнакала, всего одна электрическая лампочка. Несколько военных стояли в очереди к укрепленному на стене телефону.

Звягинцев подошел к одному из окошек бюро пропусков и протянул сидевшему по ту сторону лейтенанту свои документы. Тот взял их, внимательно прочел командировочное предписание, перелистал командирское удостоверение — узкую книжечку в серой дерматиновой обложке, пристально взглянул на Звягинцева, видимо сверяя фотографию с оригиналом, сказал: «Подождите» — и захлопнул перед его лицом деревянную дверцу.

Звягинцев, поняв, что лейтенант сейчас будет звонить и перепроверять вызов, отошел к стене.

Ему, привыкшему чувствовать себя в Смольном своим человеком, которого многие часовые знали в лицо, было неприятно ощущать себя сейчас посторонним, вынужденным проходить строгую проверку.

Он сложил у стены вещевые мешки и стал терпеливо ждать. Время от времени то одно, то другое окошко бюро пропусков открывалось, дежурные негромко выкрикивали воинское звание и фамилию, и тогда кто‑ нибудь из находившихся в комнате торопливо подходил за пропуском.

Наконец вызвали и его:

— Майор Звягинцев!

Звягинцев подошел к окошку. Лейтенант снова взглянул ему в лицо, потом на фотокарточку в удостоверении и спросил:

— Оружие имеете?

— То есть?.. — недоуменно произнес Звягинцев. — Конечно, имею. Мое удостоверение перед вами. Там записано, что…

— Сдайте, — устало прервал его лейтенант.

— Это… на каком же основании? Я — майор, приехал с фронта…

— Таков приказ. Общий для всех, — снова равнодушно, не повышая голоса, прервал его лейтенант. Чувствовалось, что это ему приходилось повторять уже много раз.

Звягинцев вытащил из кобуры пистолет и протянул его дежурному.

Тот положил пистолет на стол, потом, прижимая металлическую линейку к длинному листку, оторвал от него половинку и вложил ее в удостоверение.

— Оружие получите в комендатуре при выходе, — все тем же блеклым, стертым голосом произнес он и подал Звягинцеву документы.

Отойдя от окна и став под лампочкой, Звягинцев прочитал написанное в пропуске. В графе «по чьему вызову» было выведено: «полковник Королев».

Закинув один мешок за плечи, а другие держа за лямки, Звягинцев шел по так хорошо знакомому ему коридору. Здесь многое изменилось: коридор был плохо освещен, ковровые дорожки, некогда устилавшие пол, исчезли, как и таблички с указанием фамилий, раньше висевшие на дверях.

Кто‑ кто, а Звягинцев ориентировался и без табличек. Кабинет Королева он мог бы отыскать и с закрытыми глазами. Он открыл дверь в крошечную приемную, надеясь увидеть знакомого лейтенанта, адъютанта полковника. Но за маленьким столиком сидел какой‑ то неизвестный ему младший лейтенант. Увидя на пороге командира, нагруженного вещами, он вопросительно посмотрел на него.

— К полковнику Королеву, — сказал Звягинцев. — Майор Звягинцев. По вызову.

— Сейчас доложу, — вставая, ответил младший лейтенант и исчез за обитой черной клеенкой дверью. Через мгновение он вернулся и сказал с едва различимой улыбкой:

— Проходите, товарищ майор. Ждет!

Звягинцев сложил свои вещи в углу приемной и, как был в полушубке и ушанке, вошел в кабинет.

Королев стоял почти у самой двери и, увидев Звягинцева, широко раскинул руки.

— С приездом, Алексей, с приездом! — взволнованно проговорил он и обнял Звягинцева. — Рад тебя видеть. Ну, проходи давай, садись!

Однако Звягинцев застыл в оцепенении. Он был поражен тем, как выглядел Королев. Совсем еще недавно крепкий, склонный к полноте, даже с намечавшимся брюшком, нынешний Королев казался лишь своей бесплотной тенью. Гимнастерка казалась непомерно широкой, стоячий воротник намного отставал от тонкой, жилистой шеи, гладко выбритые щеки ввалились, нос заострился.

— Ну что ты застыл, точно ростральная колонна? — спросил Королев, видя, что Звягинцев не двигается с места.

— Я… я… — пробормотал Звягинцев, не зная, что сказать.

— Ну что «я», «я»? Прибыл — значит, докладывай! — грубовато сказал Королев, и Звягинцев подумал, что грубость эта нарочитая, что Королев догадывается, что именно его, Звягинцева, так поразило.

— Прибыл по вашему вызову, товарищ полковник! — произнес наконец Звягинцев и подошел к столу.

— Ну вот теперь садись. Хочешь — снимай полушубок, хочешь — нет, топят у нас теперь плохо.

Звягинцев снял ушанку, расстегнул полушубок и опустился в кресло.

— Ну, рассказывай, — сказал Королев, тоже садясь. — Впрочем, слыхал, знаю, воевал ты неплохо, только вот что со штабной работы удрал, не одобряю.

— Так получилось, Павел Максимович.

— Знаю, знаю, что получилось, — покачал головой Королев. — Как добирался сюда? Самолетом?

— Нет. По Ладоге.

— А‑ а, по Ладоге! — оживился Королев. — Значит, сам, своими глазами трассу видел! А мне вот, червю штабному, еще не довелось. Ну как, здорово? Мы этой трассы, как манны небесной, ждали! Идет хлеб, видел?

На мгновение Звягинцев прикрыл свои покрасневшие от секущего ветра, усталые глаза, и ему показалось, что он снова там, на Ладоге, что он видит, как, раскалывая лед, медленно оседает в пробитую снарядом полынью груженная мешками с продовольствием полуторка, слышит неистовый крик шофера, потом это видение исчезло, и Звягинцеву почудилось, что он ощущает на себе безумный взгляд матери, укачивающей мертвого ребенка…

— Ты что, заснул, что ли? — раздался нетерпеливый голос Королева. — Я спрашиваю, машины с продовольствием видел?

Звягинцев вздрогнул и открыл глаза. Тишина этого кабинета, нарушаемая знакомым, но уже забытым им мерным стуком метронома, показалась Звягинцеву противоестественной.

— Да, видел, — сдержанно ответил он. И добавил: — Много машин.

— Много, говоришь? Это хорошо… — проговорил Королев и добавил внезапно севшим голосом; — Нет, Алексей, еще мало. Капля в голодном море. С того дня, как открылась трасса, перевезли только тысячу с небольшим тонн. Немногим больше того, что потребляет город за двое суток. Десятки машин пошли ко дну, — немцы непрерывно бомбят и обстреливают трассу.

— Я хотел сказать, что трасса еще плохо оборудована. Мало обогревательных пунктов… Там ведь холод адский, ветер…

— Это мы знаем, — недовольно сказал Королев. — Погоди, дай срок — все будет на трассе. И обогревательные пункты, и ремонтные — для машин. Медиков туда мобилизуем. Не все сразу… Зенитки встречал по дороге?

— Несколько видел.

— Мало еще и зениток… Как там у вас, в пятьдесят четвертой, идет подготовка к наступлению?

— Полным ходом, — ответил Звягинцев, понимая, что Королев задал этот вопрос так, для формы, поскольку в штаб фронта ежедневно поступали доклады Федюнинского. — Формируется ударная группа. — И добавил: — Войск только еще маловато.

— А как мы эти войска могли перебросить? Вот теперь, когда трасса вступила в действие, будут и войска. Словом, вся надежда на вас. Пока ладожский берег все еще под угрозой.

Звягинцев молчал. Он ждал, когда Королев наконец заговорит о самом для него, Звягинцева, сейчас главном — о том, для чего его вызвали в Ленинград. Его обрадовало то, что Королев сказал «Как там у вас? » и «Вся надежда на вас». Значит, он воспринимает его, Звягинцева, как представителя 54‑ й, и вызвали его ненадолго, по какому‑ то конкретному делу, и в ближайшие же дни можно будет вернуться назад.

— Если немцы прорвутся к побережью — накрылась наша трасса, — продолжал Королев.

Все это было ясно. Однако молчать дальше Звягинцеву показалось неудобным.

— Да, враг стоит в шести километрах от Волхова, — сказал он.

— И непосредственно под Войбокало, — добавил Королев, — так? А это значит — в полутора десятках километров от Кобоны. А в Кобону упирается конец нашей Ладожской трассы. Вот какие пироги. Какой вывод отсюда делаешь?

— Только такой: что в эти дни мне как исполняющему обязанности командира одного из полков, стоящих под Волховом, следовало бы быть на месте.

— Скор ты на выводы, Звягинцев, — усмехнулся Королев, — и хитер тоже! Ладно, давай поговорим о деле. Подойди‑ ка к карте.

С этими словами полковник поднялся. При этом он слегка пошатнулся и ухватился рукой за край стола, но тут же выпрямился и преувеличенно твердыми шагами пошел к стене, на которой были развешаны карты. Их было несколько. Карта советско‑ германского фронта. Карта Ленинградского фронта. Карта расположения войск к юго‑ востоку от Ленинграда. Карта города Ленинграда. Именно к пои и подошел Королев.

— Где Кировский завод, еще помнишь, не забыл? — спросил он, не оборачиваясь.

Вопрос этот не нуждался в ответе, и Звягинцев промолчал.

— Помнишь, значит, — повторил Королев. — А то, что именно тебе было поручено руководить строительством оборонительных сооружений, это тоже помнишь?

— Павел Максимович, я вас не понимаю, — уже не скрывая своей досады, произнес Звягинцев. — Что вы хотите этим сказать? То, что было поручено, мы сделали, укрепления построили…

— Это я, Алексей, знаю. Только куда эти укрепления обращены?

— Как это «куда»? В сторону противника, конечно, на юг в основном!

— Вот именно, друг ты мой Звягинцев, что на юг. А с запада что, противник не угрожает?

— Так на западе же Финский залив. И охрану этого направления несет Балтфлот.

— Верно. Но по льду‑ то корабли не ходят, не научились еще!..

Звягинцев посмотрел на карту, на голубое пространство залива, и только сейчас сообразил, что теперь уже не вода, а лед отделяет Кировский завод от засевшего в Петергофе противника…

— Товарищ полковник, — после долгого молчания произнес он, переходя на официальный тон, — прошу вас разъяснить: зачем меня вызвали? Какое вы хотите дать мне задание?

— Задание ты получишь не от меня, а от начальника отдела укрепленных районов штаба фронта.

— Зайцева?

— Нет, отдел возглавляет сейчас полковник Монес.

— В какой комнате он сидит?

— Отдел укрепрайонов находится не в Смольном, а на Дворцовой площади. Мы постарались, насколько это возможно, рассредоточить наш штаб.

— А в чем будет состоять задание? — добивался Звягинцев.

— Нетерпеливый какой. Ну ладно, не буду тебя мучить. Речь пойдет о строительстве укреплений. Полагаю, что в районе Кировского завода.

— Ничего не понимаю, — передернув плечами, сказал Звягинцев, — что, свет клином на мне сошелся? Других инженеров нет? Зачем понадобилось отзывать из армии именно меня?

— Да уж наверное на тебе свет клином не сошелся. И без тебя бы Ленинград выстоял, конечно. Но ты нам поможешь. А если говорить без шуток, то отозвали не только тебя, а еще нескольких инженеров, строивших укрепления с юга. Опыт пригодится. Понял?

— Понял, — хмуро кивнул Звягинцев.

— Ну, тогда давай говорить дальше, — удовлетворенно сказал Королев и направился к столу.

Усевшись, он неожиданно воскликнул:

— А здорово ты изменился, Алешка!

— Растолстел на Большой земле, хотите сказать? — с невеселой усмешкой произнес Звягинцев.

— Да нет, я не о том! Я так и ждал, что ты сейчас речи произносить начнешь. Ну, как раньше: «Не хочу, не желаю, с передовой, мол, в тыл отзывают! » — ну и все такое прочее. Но ты молодец, сдержался. А ведь пот на лбу выступил, вижу. Повзрослел ты, Алешка, вот что я хотел сказать.

— А если бы протестовал? — все с той же усмешкой спросил Звягинцев.

— Ну, мы бы тебе разъяснили, что есть постановление Военного совета фронта на этот счет. А потом, разумеется, врезали бы за разговорчики.

«А действительно, — подумал Звягинцев, — почему я не возражаю, не прошу, не настаиваю, как делал это не раз в прошлом? Разве не оправдались мои худшие предположения? Почему же я молчу и безропотно соглашаюсь? Наверное, он прав: я и впрямь изменился. Постарел, что ли?.. »

…Но дело было не в возрасте. Дело было в нравственном возмужании Звягинцева и сотен тысяч его сверстников в ходе этой, уже долгие месяцы длившейся битвы. Пришло чувство ответственности, чувство, обретение которого во все века знаменовало новый период в жизни человека — зрелость.

Сам не отдавая себе в этом отчета, Звягинцев уже понял, что война — это жестокий, изнурительный труд, не терпящий болтовни, какой бы то ни было рисовки, денный и нощный труд, требующий в первую очередь умения, дисциплины и готовности в случае необходимости пожертвовать собой именно там, где ты выполняешь приказ…

— Ну, а теперь отправляйся к полковнику Монесу. Ты назначен его помощником.

— Слушаю. Но…

— Значит, все‑ таки есть «но»?

— Не то, что вы думаете, товарищ полковник. Я привез посылки, они лежат в вашей приемной. Я дал слово товарищам, что доставлю по назначению.

— Оставь адреса. Я прикажу срочно доставить. Сам времени не трать, оно сейчас дорого. Больше вопросов нет?

— Павел Максимович, вы не знаете… как Вера?

Эти слова Звягинцев произнес, не глядя на Королева.

— Вера? — недоуменно переспросил Королев. — Ах… Вера… Да, да. Не знаю, Алексей. Я и брата‑ то уже два месяца не видел. Там, на Кировском, встретишься с ним, узнаешь.

— Еще один вопрос, Павел Максимович. Как там под Москвой?

— Ты, Алексей, человек не суеверный?

— Хотите спросить, не боюсь ли черных кошек?

— Да нет. К тому же кошек в Ленинграде опасаться нечего. Не осталось их давно. Ни черных, ни белых. Я про другое спрашиваю. Бывает у тебя так, что хочешь узнать о чем‑ то, без чего тебе жизнь не в жизнь, а спросить опасаешься, потому что ответа боишься. Бывает?

— Нет, не бывает.

— Ну, тогда завидую твоему характеру. А я вот хочу ответить на твой вопрос и боюсь. Ну… как бы не сглазить.

— Чего сглазить‑ то, Павел Максимович? — с горечью спросил Звягинцев. — Как будто никто не знает, что немец где‑ то у Химок стоит!

Некоторое время Королев молчал, потом, понизив голос, произнес:

— Наши начали наступать под Москвой. Чем закончится — гадать не могу и не хочу. И тебе не советую. Пока — молчок.

Эти вполголоса сказанные слова произвели на Звягинцева такое ошеломляющее впечатление, что он не сразу поверил себе — правильно ли он понял Королева?

— Неужели… наступают? — неуверенно спросил он. — Вы говорите, что… наши?!

— А ты как думал? Что только фрицы наступать могут?! — со злостью и торжеством в голосе ответил Королев.

— Но это… Павел Максимович, это же здорово, это так здорово! — воскликнул Звягинцев и в возбуждении вскочил. Полушубок его распахнулся, и Королев увидел на груди Звягинцева два ордена Красной Звезды.

— Ба‑ ба‑ ба! — тоже вставая, произнес он. — Вторую звездочку получил, а я и не знал! Это когда же, Алешка?

— Только что. Перед выездом сюда, — смущенно ответил Звягинцев, запахивая полушубок.

— Да ты не кутайся, не кутайся, — проговорил, выходя из‑ за стола, Королев, — дай посмотреть‑ то!

Он подошел к Звягинцеву и широко раздвинул борта его полушубка. Поглядел на грудь, коснулся нового ордена, прикрепленного к гимнастерке рядом с первым.

— Новенький! Блестит… Ну, поздравляю, товарищ майор! Это за что же? Рассказывай.

— Да так… случайно…

— «Случайно»! Случайно у нас орденов не дают. Говори точнее, когда спрашивают!

— Послал меня командующий с поручением в триста десятую. А там немцы к КП прорвались. Комбата, который КП оборонял, убило. Ну, пришлось взять на себя командование…

— А говоришь — случайно. Молодец! Дай бог, не последний. Обмыть‑ то успел?

— Какое там… Прямо от командующего — к вам сюда.

— Обидно. У нас тут пировать нечем. Чаем горячим угостить могу. Только без сахара. Чаю хочешь?

— Нет, спасибо. Я по дороге поел, — покривил душой Звягинцев. После всего пережитого он и впрямь не чувствовал голода.

— Что ж, предусмотрительно. Тогда вот что. Шагай сейчас к Монесу. А потом разведай у операторов, где у них там свободная койка. Ночевать тебе, наверное, придется в Смольном.

— Ясно, товарищ полковник.

— Тогда иди.

Звягинцев надел ушанку и пошел к двери.

— Погоди! — услышал он голос Королева, обернулся и увидел, что тот стоит у стола, опустив голову.

— Вопрос хочу задать, — глухо и как‑ то виновато проговорил Королев. — Как, Алешка, плох я стал? Только честно. Со стороны‑ то виднее…

Звягинцев почувствовал, что у него сдавило горло.

— Да что вы, Павел Максимович, — как можно увереннее ответил он, — разве похудели малость…

— Ладно, — по‑ прежнему не поднимая головы, сказал Королев. — Просто я немного устал. Ладно, иди.

Звягинцев направился к двери, но в этот момент в комнату вошел высокий, стройный полковник. Он был одет несколько необычно — в распахнутый короткий полушубок темно‑ синего цвета, отороченный серым каракулем. В руке он держал шапку‑ кубанку.

— Ба! — воскликнул Королев. — Как говорится, на ловца… Погоди, майор! — остановил он Звягинцева, который, козырнув вошедшему полковнику, уже готов был переступить порог. — А я и не знал, что ты в Смольном, — сказал Королев полковнику. Затем снова обратился к Звягинцеву: — Представляйся, майор, своему новому начальству. Начальник отдела укрепрайонов штаба фронта полковник Монес.

Звягинцев, снова поднеся ладонь к шапке, назвал себя.

— Знаю, лады! — бросил Монес. — Подождите минуту.

Он подошел к Королеву, и они начали что‑ то вполголоса обсуждать. Насколько мог уловить Звягинцев, речь шла о каких‑ то бронесооружениях.

Затем Монес, взглянув на Звягинцева, сказал:

— Что ж, не тащить же его сейчас на Дворцовую, устал, наверное, майор? По Ладожской трассе добирались?

— Так точно, — ответил Звягинцев.

— Путь нелегкий. Вот что, свободная комната здесь минут на десять найдется?

— Следующая дверь направо, — ответил Королев, — там сейчас пусто…

Разговор с Монесом был короткий. Начальник отдела УРов сообщил Звягинцеву, что по решению Военного совета фронта создан штаб внутренней обороны города, или сокращенно ВОГ, который занимается строительством укреплений. Первоочередной задачей ВОГа является укрепление побережья Финского залива, и в частности западной стороны, почти примыкающей к территории Кировского завода.

В качестве помощника начальника отдела УРов Звягинцеву надлежало руководить строительством укреплений именно на этом участке.

Сказав все это, Монес посмотрел на часы.

— Сейчас двадцать ноль‑ ноль. Начальник штаба ВОГа полковник Никифоров находится на совещании в нашем отделе и будет у себя примерно в двадцать два ноль‑ ноль. К этому времени и явитесь в штаб ВОГа на улицу Каляева. Вместе с Никифоровым проработаете карту, получите конкретные указания. Работа на Кировском вам предстоит не просто инженерная. Придется на месте изыскать рабочую силу, материалы, — предупреждаю, это нелегко, люди измучены холодом и голодом. И тем не менее укрепления построить надо.

…До улицы Каляева было ходу минут двадцать, не больше. Попрощавшись с Монесом, Звягинцев пошел в отдел кадров оформить документы, а потом направился в так хорошо ему знакомый по прежним временам оперативный отдел. Состав операторов значительно обновился, но кое‑ кто из старых сослуживцев еще работал здесь, и Звягинцев без труда договорился о ночлеге. Один из операторов пошел с ним и показал ему свободную койку, хозяин которой находился в командировке.

Была половина девятого, и Звягинцев решил не торопясь пройтись по городу, который после долгого отсутствия видел сегодня лишь сквозь оконные проемы «эмки».

Миновав часовых, Звягинцев вышел из ворот Смольного. И ему вдруг показалось, что он шагнул в огромную ледяную пещеру. Снег и лед обступали его со всех сторон. В снежных сугробах терялись протоптанные людьми тропинки, снег свисал с крыш домов, а стены их были покрыты инеем.

Звягинцев пошел по направлению к Неве. Едва различимые кучки людей темнели на льду, похожие на рыбаков далекого мирного времени — любителей подледного лова. То от одной, то от другой кучки отделялась маленькая фигурка, тащившая за собой санки, и Звягинцев в полутьме не сразу разобрал, что на санках везут ведра, самовары, кастрюли с водой. Фигурки двигались медленно, очень медленно, — это походило на какие‑ то странные кадры из фильма, демонстрируемого в замедленном темпе.

⇐ Предыдущая 19 20 21 22 232425 26 27 28 Следующая ⇒