Успенский Петр 12 страница

-- Без сомнения так, -- сказал он, -- они предадут его смерти.

-- И вся эта картина, друг Глаукон, -- сказал я, -- относится к нашему предыдущему разговору, потому что, если ты сравнишь всю область, доступную нашему зрению, с описанной тюрьмой и свет огня в тюрьме с сиянием солнца, подъем вверх на гору с восхождением души в интеллектуальный мир, ты поймешь значение того, что я хотел сказать...

... И ты поймешь, что прибывший оттуда сюда неохотно будет участвовать в человеческих делах, и душа его не захочет расставаться с вещами, виденными там наверху... И тебя не будет удивлять, что человек, вернувшийся от божественного созерцания к человеческому злу, будет вести себя неловко и казаться смешным... В этом не будет ничего удивительного. Потому что если человек обладает рассудком, то он должен помнить, что может существовать расстройство зрения двух родов, происходящее от двух разных причин -первое, когда мы переходим из света в темноту, и второе, когда мы переходим из темноты на свет. И когда человек рассудит, что то же самое бывает с душой, то он, видя кого-нибудь растерянным и не замечающим ничего кругом себя, не будет смеяться безрассудным образом, но подумает, что это -- или душа, пришедшая из более блестящей жизни, чувствует вокруг себя мрак невежества -- или, переходя от полного незнания к более светлому существованию, наполняется ослепляющим сиянием, и он поздравит одну с ее судьбой и жизнью и выразит сострадание к судьбе и жизни другой.

ГЛАВА XIV

Феноменальная и ноуменальная сторона человека. -- " Человек в себе". -Как мы познаем внутреннюю сторону человека? -- Можем ли мы узнать о существовании сознания, находящегося в не аналогичных нашим условиям пространства? -- Мозг и сознание. -- Единство мира. -- Логическая невозможность одновременного существования духа и материи. -- Или все дух, или все материя. -- Разумные и неразумные действия в природе и в жизни человека. -- Могут ли существовать разумные действия рядом с неразумными? -Мир как случайно создавшаяся механическая игрушка. -- Невозможность сознания в механической Вселенной. -- Невозможность механичности при существовании сознания. -- Факт человеческого сознания, нарушающий механическую систему. -- Сознания других разрезов мира. -- Как мы можем узнать о них? -- Шестое измерение. -- Кант о духах. -- Спиноза о познании невидимого мира. -Необходимость интеллектуального определения того, что может быть и чего не может быть в ноуменальном мире.

" Человек" заключает в себе все три указанных рода явлений. Мы называем " человеком" известного рода комбинацию явлений физических, жизненных и сознания. Явления сознания мы в себе чувствуем, ощущаем и сознаем; явления жизни и физические явления наблюдаем и заключаем о них на основании опыта. Чужих явлений сознания, то есть мыслей, чувств, желаний другого человека, мы не ощущаем, и о том, что они у него есть, мы заключаем на основании его слов и на основании аналогии с самим собою. Мы знаем, что у нас самих известным поступкам предшествуют известные мысли и чувства. И, когда мы видим те же поступки у другого человека, мы заключаем, что он думал и чувствовал то же, что и мы. Аналогия с самим собой -- это наш единственный критерий и метод для суждения и умозаключения о явлениях сознания других людей, если мы не можем сообщаться с ними или не хотим верить тому, что они нам говорят про себя.

Если предположить, что я жил среди людей, не имея возможности сообщаться с ними и не имея возможности делать заключения по аналогии, то я был бы окружен движущимися и действующими автоматами, смысл и значение и причины действий которых были бы для меня совершенно темны. Может быть, я объяснял бы их действия " молекулярным движением", может быть, " влиянием планет", может быть, " спиритизмом", может быть, " случайностью", непроизвольной комбинацией причин, но во всяком случае сознания в глубине этих действий я бы не видел и не мог видеть.

О существовании " души" я вообще могу заключить только по аналогии с самим собою. Я знаю, что известные явления во мне связаны с обладанием душой. Когда я вижу те же явления в другом человеке, я заключаю, что и он обладает душой (понимая под " душой" комплекс явлений сознания). Но прямо убедиться в существовании души у другого человека я не могу. Изучая людей только со стороны, я находился бы по отношению к ним буквально в таком положении, в каком, согласно Канту, мы находимся к окружающему нас миру. Мы знаем только наш способ его познания. Мира в себе мы не знаем.

Таким образом, для познания человека в себе (то есть сознания) у меня два способа -- аналогия с самим собой и общение моего сознания с другим сознанием, обмене мыслей. Без этого -- человек для меня только феномен, движущийся автомат.

Ноумен человека -- это его сознание и все, что заключает в себе это сознание и с чем оно человека связывает.

В " человеке" для нас открыты оба мира, хотя ноуменальный мир открыт мало и слабо, благодаря тому, что он познается нами через посредство феноменального.

Ноуменальное, значит постигаемое умом и характерное свойство вещей ноуменального мира, -- заключается в том, что они не могут быть познаны тем же способом, как вещи феноменального мира. Мы можем предполагать о существовании вещей ноуменального мира, находить их путем умозаключений, открывать по аналогии, чувствовать их, вступать с ними в какое-то общение, -- но мы не можем их ни видеть, ни слышать, ни осязать, ни взвешивать, ни мерить, ни фотографировать, ни разлагать на химические элементы или на число вибраций. Ноуменальный мир -- или мир причин, это для нас мир метафизических фактов.

Таким образом, сознание со всеми его функциями и со всем его содержимым -- с мыслями, с чувствами, с желаниями, с волей относится к метафизическому миру. Ни одного элемента сознания мы не можем познать объективно. Эмоцию, как таковую, нельзя видеть, так же как нельзя видеть стоимость монеты. Вы можете видеть, что написано на монете, но стоимость ее вы никогда не увидите. Мысль нельзя сфотографировать, так же как нельзя представить себе в пузыречке " тьму египетскую". Думать иначе, экспериментировать с фотографированием мыслей -- это значит просто не уметь логически думать. На валике фонографа есть царапины, повышения и понижения, но звуков нет. Кто будет держать у уха валик фонографа, надеясь что-нибудь услышать, тот наверное ничего не дождется.

* * *

Заключая в себе два мира, " человек" дает нам возможность понять, в каком отношении один к другому находятся эти два мира во всей природе.

Раньше мы пришли к выводу, что ноумен вещи заключается в ее функции в другой сфере, в ее значении, непонятном в данном разрезе. Затем мы пришли к заключению, что число значений одной и той же вещи в различных разрезах должно быть бесконечно велико и бесконечно разнообразно, что оно должно делаться собственной противоположностью, возвращаться опять к началу (с нашей точки зрения) и т. д. и т. д., бесконечно расширяясь, опять суживаясь и пр. и пр.

И нужно помнить, что ноумен и феномен не есть различные вещи, а только различные стороны одного и того же. Причем феномен есть конечное выражение в сфере нашего познания органами чувств бесконечного ноумена.

С нашей точки зрения мы совершенно одинаково можем сказать, что известный феномен или известная группа феноменов с ноуменальной стороны выражаются сознанием какой-то бесконечной и бесконечно разнообразной сущности', или что бесконечное и бесконечно разнообразное сознание выражается для нас тем или другим определенным явлением.

Феномен есть трехмерное выражение данного ноумена.

Эта трехмерность зависит от трехмерных форм нашего познания, то есть говоря просто, от нашего мозга, нервов, глаз и кончиков пальцев.

В " человеке" мы нашли, что его ноумен -- это сознание, что именно в сознании лежит разгадка непонятных со стороны функций и значений человека. Что такое сознание человека, как не его функция, непостижимая в трехмерном разрезе мира? Действительно, если мы будем всеми доступными нам способами объективно, со стороны изучать и наблюдать человека, мы никогда не найдем его сознания и не определим функции этого сознания. Мы должны сначала осознать свое сознание, затем или вступить в разговор (знаками, жестами, словами) с другим человеком, начать с ним обмен мыслями и на основании его ответов вывести заключение, что он обладает сознанием, -- или заключить об этом на основании внешних признаков (одинаковые с нами действия в одинаковых обстоятельствах). Прямым методом объективного исследования без помощи речи или без помощи заключения, по аналогии, мы в другом человеке сознания не найдем. Что недоступно прямому методу исследования, но существует, то ноуменально. И, следовательно, мы не будем в состоянии определить функции и значения человека в ином разрезе мира, чем мир геометрии Эвклида, единственно доступный " прямым методам исследования". Поэтому мы с полным правом можем рассматривать " сознание человека" как его функцию в разрезе мира, отличном от того трехмерного разреза, где функционирует " тело человека".

Установив это, мы можем задать себе вопрос: не имеем ли мы права сделать обратное заключение и рассматривать неизвестную нам функцию " мира" и " вещей" вне трехмерного разреза, как их сознание.

Наш обычный позитивный взгляд рассматривает сознание как функцию мозга. Без мозга мы не можем представить себе сознания.

Макс Нордау, когда он захотел представить себе " мировое сознание" (в " Парадоксах" ), должен был сказать, что мы не можем наверное утверждать, что где-нибудь в бесконечном пространстве Вселенной не повторяется в грандиозном масштабе та же самая комбинация физических и химических элементов, какая составляет наш мозг. Это очень характерно и типично для " положительного знания". Желая представить себе " мировое сознание", позитивизм прежде всего должен представить себе гигантский мозг. Не чувствуется ли здесь сразу нечто из двумерного и плоского мира? В самом деле, идея гигантского мозга где-то за звездами показывает удивительную бедность и слабость позитивной мысли. Эта мысль не может выйти из обычной колеи, у нее нет крыльев для полета.

Представим себе, что какой-нибудь любознательный житель Европы XVII столетия пытался представить себе средства передвижения XX столетия и рисовал себе огромную почтовую карету величиной с большую гостиницу, запряженную тысячью лошадей. Он был бы очень близок к истине, но в то же время и бесконечно далек от нее. А между тем в его время уже были умы, которые видели по правильным линиям, уже намечалась идея парового двигателя, уже появлялись модели...

Мысль, высказанная Нордау, напоминает излюбленные построения обывательской философии, что планеты и звезды видимого мира -- это только молекулы какого-то большого тела, ничтожную часть которого составляет наша Вселенная...

" Может быть, вся Вселенная лежит в мизинце какого-нибудь большого существа, -- говорит философствующий обыватель. -- И может быть, наши молекулы -- тоже миры. Черт возьми, может быть, у меня в мизинце тоже несколько Вселенных! " И обывателю делается страшно. Но все эти рассуждения только большая карета. Подобно этому рассуждала одна маленькая девочка, о которой я раз читал, кажется, в " Theosophical Review". Девочка сидела у камина; рядом с ней спала кошка. " Вот кошка спит, -- думала девочка, -может быть, она видит во сне, что она не кошка, а маленькая девочка. А может быть, я на самом деле совсем не маленькая девочка, а кошка; и только вижу во сне, что я маленькая девочка... " В следующее мгновение дом оглашается неистовым криком -- и родителям маленькой девочки стоит очень больших трудов убедить ее, что она не кошка, а на самом деле маленькая девочка.

Все это показывает, что философствовать нужно с некоторым умением. Нашу мысль окружает очень много тупиков. И позитивизм тупик сам по себе?

* * *

Наш анализ явлений и установленное нами отношение явлений физических, жизни и сознания позволяет нам совершенно определенно сказать, что явления сознания не могут быть функцией мозга, то есть функцией явлений физических и физико-химических -- или явлений низшего порядка. Мы установили, что высшее не может быть функцией низшего. А разделение высшего и низшего основано тоже на совершенно реальном факте различной потенциальности разных родов явлений, -- различного количества заключающейся в них (или развязанной ими) скрытой силы. И, конечно, мы имеем право назвать высшим явления, обладающие большей потенциальностью, большей скрытой силой, и низшими -- явления, обладающие меньшей потенциальностью, меньшей скрытой силой.

Явления жизни -- высшие, сравнительно с явлениями физико-химическими (то есть явлениями движения).

Явления сознания -- высшие, сравнительно с явлениями жизни и движения.

Ясно, что может быть функцией чего.

Не совершая самой грубой логической ошибки, мы не можем назвать жизнь и сознание функцией движения. Наоборот, все заставляет нас признать движение функцией жизни, а жизнь функцией сознания (желания).

Но какой жизни и какого сознания? В этом вопрос. Конечно, было бы бессмыслицей рассматривать земной шар как функцию растительной и животной жизни, идущей на земле -- и видимый звездный мир как функцию человеческого сознания.

Но этого никто и не говорит. Нам важно установить общий принцип, что явления движения, как низшие, зависят от явлений жизни и сознания, как высших.

Если этот принцип можно признать установленным, то мы можем идти дальше.

Первый вопрос, который у нас является, -- это в каком отношении сознание человека находится к его телу и мозгу?

На этот вопрос в разное время отвечали различно. Сознание рассматривали как прямую функцию деятельности мозга (" Мысль есть движение вещества" ), этим, конечно, отрицая всякую возможность сознания без мозга. Затем пытались установить параллелизм деятельности сознания и деятельности мозга. Но характер этого параллелизма всегда оставался очень темным. Да, мозг, по-видимому, работает параллельно с сознанием. Остановка или расстройство деятельности мозга влечет за собой видимую остановку или расстройство деятельности сознания. Но все-таки деятельность мозга это только движение, нечто объективное, а деятельность сознания -- нечто объективно неопределенное, субъективное и в то же время более сильное, чем все объективное. Как связать это все вместе?

Попробуем посмотреть на деятельность мозга и сознания с точки зрения существования двух данных: " мира" и " сознания", принятых нами в самом начале.

Если смотреть на мозг с точки зрения сознания, то мозг будет частью " мира", то есть частью внешнего мира, лежащего вне сознания. Таким образом, сознание и мозг разные вещи. Но сознание, как нам говорят найти наблюдения и опыт, может действовать только через мозг. Мозг есть та необходимая призма, проходя через которую сознание является нам как интеллект. Или, говоря немного иначе, мозг есть зеркало, отражающее сознание в нашем трехмерном разрезе мира. Последнее значит, что в нашем трехмерном разрезе мира действует не все сознание (истинных размеров которого мы не знаем), а только его отражение от мозга. Ясно, что если разбивается зеркало, то должно разбиться отражение. Но нет никакого основания думать, что когда разбивается зеркало, разбивается сам отражающийся предмет, то есть в данном случае сознание.

Сознание не может пострадать от расстройства мозга, но проявление его может очень пострадать и даже совсем исчезнуть из поля нашего наблюдения. Поэтому понятно, что расстройство в деятельности мозга влечет за собой ослабление или искажение, или далее полное исчезновение способностей сознания, проявляющихся в нашей сфере.

Идея сравнения трехмерного и четырехмерного тела дает нам возможность утверждать, что через мозг идет не вся деятельность сознания, а только его часть. Мозг явно трехмерное тело, то есть нереальное. Сознание -- нечто, не имеющее измерений, или многомерное, во всяком случае реальное. Не может же реальное исчезать с уничтожением нереального.

Психическое существо каждого человека, -- говорит Майерс (Essay on the Subliminal Consciousness)* -- более экстенсивно, чем это человеку кажется. Оно является индивидуальностью, которая не может всецело выявить себя в телесных проявлениях. Человеческое " я" проявляется через организм, но" известная часть " я" всегда остается не выявленной.

* Цит. по книге проф. Джемса. Многообразие религиозного опыта, русский перев. 1910 г.

* * *

Позитивист останется неудовлетворенным. Он скажет: докажите мне, что сознание может действовать без мозга, тогда я поверю.

Я отвечу ему вопросом: что в данном случае будет доказательством? Доказательств нет и быть не может. Существование сознания без мозга, если оно возможно -- это для нас метафизический факт, который не может быть доказан как физический.

И если мой оппонент будет рассуждать искренно, он убедится, что доказательств быть не может. Потому что у него самого нет средств убедиться в существовании сознания, действующего не через мозг. В самом деле, предположим, что сознание умершего человека (то есть человека, мозг которого перестал работать) продолжает функционировать. Как мы можем убедиться в этом? Никак. У нас есть средства сообщения (речь, письменность) с сознаниями, находящимися в одинаковых условиях с нами, то есть действующими через мозг -- о существовании этих же сознаний мы можем заключать по аналогии с собой. Но о существовании других сознаний, есть они или нет, безразлично, мы никакими средствами убедиться не можем.

Вот это последнее и дает ключ к пониманию истинного отношения сознания к мозгу. Наше сознание, являющееся отражением сознания от мозга, может замечать как сознания только подобные себе отражения. Раньше мы установили, что о других сознаниях, кроме своего собственного, мы можем заключать на основании обмена мыслей с ними и на основании аналогии с самим собой. Теперь мы можем прибавить, что вследствие этого мы можем знать только о существовании сознаний, подобных нашему, и никаких других сознаний, есть они или нет, мы знать не можем.

Если мы когда-нибудь осознаем свое сознание, не только отраженным от мозга, а в более широком виде, то одновременно с этим мы получим возможность найти аналогичные себе сознания, не отраженные от мозга, если таковые существуют в природе.

Но существуют такие сознания или нет? Что на этот счет может сказать нам наше сознание, такое как оно есть теперь.

Наблюдая мир со стороны, мы видим в нем действия, происходящие от разумных, сознательных причин, такова работа человека; и видим действия, происходящие от бессознательных, слепых сил природы: движение волн, прилив и отлив, течение реки и пр. и пр.

В этом делении наблюдаемых нами действий на разумные и неразумные чувствуется нечто наивное, даже с позитивной точки зрения. Если мы чему-нибудь выучились, изучая природу, если нам хотя что-нибудь дал позитивный метод, то это -- уверенность в необходимом однообразии явлений. Мы знаем, и это знаем твердо, что одинаковые в своем корне вещи не могут происходить от различных причин. И наша позитивная философия знает это. Поэтому она тоже считает наивным указанное деление, и, сознавая невозможность такого дуализма, что часть наблюдаемых явлений происходит от разумных и сознательных причин, а часть от неразумных и бессознательных, она стремится объяснить все как происходящее от причин неразумных и бессознательных.

Позитивная философия говорит, что кажущаяся разумность человеческих действий -- это жалкая иллюзия и самоутешение. Человек игрушка в руках стихийных сил. Он только передаточная станция сил. Все, что ему кажется он делает, на самом деле за него делают внешние силы, входящие в него с воздухом, с пищей, с солнечным светом. Ни одного действия человек не совершает сам по себе. Он только призма, в которой известным образом преломляется линия действия. Но как луч света не идет из призмы, так действие не идет из разума человека.

В подтверждение этого приводится знаменитый " теоретический опыт" немецких психофизиологов. Последние говорили, что если бы было возможно с момента рождения лишить человека всех внешних впечатлений, света, звука, прикосновения, тепла, холода и пр., и в то же время сохранить его живым, то такой человек не был бы способен ни на одно самое ничтожное действие.

Из этого выходит, что человек -- автомат, подобный тому автоматому, над которым работал Тесла и который должен был, повинуясь электрическим токам и волнам, идущим с большого расстояния без проводов, исполнять целые ряды сложных движений.

Выходит так, что все действия человека зависят от внешних толчков. Для самого малейшего рефлекса нужно внешнее раздражение. Для более сложного действия нужен целый ряд предшествующих сложных раздражений. Иногда между раздражениями и действиями проходит много времени, и мы не чувствуем непременной связи между ними. Поэтому мы и считаем наши действия произвольными, хотя на самом деле произвольных действий нет. Мы не можем сами ничего сделать, так же, как камень по своему желанию не может прыгнуть вверх. Нужно, чтобы его что-нибудь подбросило. Нам нужно, чтобы нас что-нибудь толкнуло. И тогда мы разовьем ровно столько сил, сколько в нас вложил толчок (и предшествующие толчки), и ни капельки больше.

С логической стороны такая теория правильнее, чем теория двух родов действия, разумного и неразумного. Она, по крайней мере, устанавливает принцип необходимого однообразия. В самом деле, нельзя же предположить, что в большой машине некоторые части движутся по собственному желанию и разумению. Что-нибудь одно -- или все части машины обладают сознанием своей функции и действуют сообразно с этим сознанием, или они все работают от одного двигателя и приводятся в действие одним приводом.

Огромная заслуга позитивизма в том, что он установил этот принцип однообразия. Нам остается определить, в чем заключается это однообразие.

Позитивизм говорит, что началом всего является бессознательное механическое движение, возникшее неизвестно когда и от неизвестной причины.

Это взгляд мы уже разбирали и пришли к заключению, что движение совершенно невозможно рассматривать как причину явлений сознания, тогда как, наоборот, явления сознания служат несомненной причиной очень большого количества наблюдаемых нами явлений движения. Затем, раньше, разбирая сущность самого понятия движения, мы пришли к заключению, что движение совсем не очевидная вещь, что идея движения составилась у нас вследствие ограниченности и неполноты нашего чувства пространства (щелка, через которую мы наблюдаем мир). И мы установили, что не идея времени выводится из наблюдения движения, как обыкновенно думают, а идея движения вытекает из нашего чувства времени -- и что идея движения есть совершенно определенно функция чувства времени, которое само по себе есть граница или предел чувства пространства у существа данной психики. Мы выяснили еще, что идея движения могла возникнуть из сравнения двух разных полей сознания. И вообще весь наш анализ основных категорий нашего познания мира -- пространства и времени -- убедил нас, что у нас нет абсолютно никаких данных принимать движение за основное начало мира.

А если так, если мы не можем предположить за кулисами мироздания бессознательного механического двигателя, то мы должны предположить космос живым и сознательным. Потому что что-нибудь одно из двух: или он механический и мертвый, " случайный" -- или он живой и сознающий себя. Ничего мертвого в живой природе быть не может, и ничего живого не может быть в мертвой.

... Пройдя длинный период бессознательного и полусознательного существования в минеральном, растительном и животном царстве, природа в человеке доходит до своего высшего развития и спрашивает себя: что я такое. Человек -- это орган самосознания природы.

Так писал Шопенгауэр в своих " Афоризмах", и, конечно, это очень эффектный образ. Но у нас нет никакого основания считать человека верхом того, что создала природа. Это только высшее, что мы знаем.

Мысль Шопенгауэра, может быть, и очень красива, но все-таки нужно признать, что в природе ничего бессознательного рядом с сознательным быть не может. Должно быть что-нибудь одно.

Позитивизм был бы совершенно прав и в его картине мира не было бы ни одного самого маленького недочета, если бы в мире не существовало сознания. Тогда Вселенную волей-неволей пришлось бы признать случайно образовавшейся в пространстве механической игрушкой, и больше ничем. Но факт существования сознания " портит всю статистику". Его никак не исключить.

Приходится или признавать существование двух начал -- сознания и движения, " духа" и " материи" -- или выбирать какое-нибудь одно из них.

Дуализм уничтожается сам собой, потому что если мы допустим отдельное существование духа и материи и будем рассуждать дальше, то мы очень скоро придем к заключению, что или дух нереален, а реальна материя, или материя нереальна, а реален дух, -- то есть что или дух материален, или материя духовна. Следовательно, нужно выбирать что-нибудь одно -- дух или материю.

Но мыслить действительно монистически гораздо труднее, чем кажется. Я встречал многих людей, которые называли и искренно считали себя " монистами". Но в действительности они не сходили с самого наивного дуализма, и у них не мелькала даже искра понимания мирового единства.

Материализм, считающий основой всего " движение", никогда не может быть " монистическим". Уничтожить сознание он не может. В этом его главное несчастие. Если бы он мог совсем уничтожить сознание, тогда все было бы прекрасно, и Вселенная могла бы сойти за случайно создавшуюся механическую игрушку. Но, к сожалению, материализм не может отрицать сознания и не может его уничтожить. Он может только стараться низвести его как можно ниже, называя его отражением действительности, сущность которой заключается в движении.

Но как же быть тогда с тем фактом, что " отражение" обладает в этом случае бесконечно большей потенциальностью, чем " действительность"?

Как это может быть? От чего отражается или в чем преломляется действительность, так что в отраженном виде обладает бесконечно большей потенциальностью, чем в в обыкновенном?

Последовательный " материалист-монист" может сказать только, что " действительность" отражается сама от себя, то есть " одно движение" отражается от другого движения.

Допустим, так. Но где же здесь сознание? Сознание есть нечто иное, чем движение.

* * *

Сколько бы мы ни называли сознание -- движением, мы все-таки будем знать, что это две разные вещи, разные по нашему восприятию их, вещи разных миров, несоизмеримые и могущие существовать одновременно. Причем сознание может существовать без движения, а движение не может существовать без сознания, потому что из сознания идет необходимое условие движения -- время. Нет сознания -- нет времени. Нет времени -- нет движения.

Мы не можем выйти из этого факта и, мысля логически, непременно должны признавать два начала. Если же мы начинаем считать нелогичным самое признание двух начал, то мы должны признать как единое начало -- сознание, а движение признать иллюзией сознания.

Что же это значит? -- Это значит, что " монистического материализма" быть не может. Материализм может быть только дуалистическим, то есть он должен признавать два начала: движение и сознание. Как только он признал одно начало, он становится идеализмом.

Но для того, чтобы мыслить идеалистически, нужно, чтобы идеализм не был дуалистическим. Потому что как невозможен " монистический материализм" -- так же точно невозможен и " дуалистический идеализм".

Для того чтобы прийти к чистому и строгому монистическому идеализму, необходима глубокая и коренная перестройка всех наших понятий. Здесь возникает новая трудность.

Наши понятия связаны с языком. Язык наш глубоко дуалистичен. Это страшный тормоз. Я уже сказал раз, как тормозит нашу мысль язык, не давая возможности выразить отношений существующей Вселенной. На нашем языке есть только одна вечно становящаяся Вселенная. " Постоянное теперь" на нашем языке выражено быть не может.

Таким образом, наш язык изображает нам заведомо ложную Вселенную. Двойственную, когда она в действительности едина, -- и вечно становящуюся, когда она в действительности вечно существует.

И если мы уясним себе, насколько это меняет дело, если мы поймем, до какой степени наш язык закрывает для нас действительный вид мира, мы увидим, что на нашем языке не только трудно, но даже абсолютно нельзя выразить правильного отношения вещей реального мира.

Эта трудность может быть побеждена только путем образования новых понятий и расширенных аналогий.

Дальше будут выяснены принципы и методы этого расширения, уже имеющиеся у нас и могущие быть извлеченными из запаса нашего знания. Пока нам валено установить одну вещь -- необходимость однообразия -- монистичность Вселенной.

* * *

В сущности, даже безразлично, что выбрать для обозначения единства -материю или дух. Можно стоять на том, что все материально, рассматривать мысль как тонкую материю. И можно стоять на том, что все духовно, рассматривать материю как создание духа. Но только необходимо стоять твердо на чем-нибудь одном. Нельзя смешивать дух и материю. Нельзя представлять Вселенную частью духовной и частью материальной. Это просто логически невозможно. А если признавать одно начало у Вселенной, то совершенно безразлично, какое, важно только знать, что это одно. Считайте мысль такой же материальной, как стол. Здесь будет меньше ошибки, чем думать, что мысль о столе и самый стол нечто различное, из разного материала. Вся задача именно в том, чтобы понять и признать единство материи и духа. А в каких терминах, под каким флагом будет сделано это признание -- это уже не существенно. Важно, чтобы человек, смотря на стол, на материальный стол, стоящий перед ним, ясно понимал и отдавал себе отчет, что этот стол ничем не отличается от его мыслей. Важно, чтобы человек понимал, что материя и мысль -- это одно и то же.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒