СМЕРТЬ ШЕРИ МУР! 3 страница

Все закончилось быстро.

Бейнбридж рассказал о своей двойной жизни. Перекрестный допрос окружного прокурора оказался на удивление коротким и поверхностным. Создавалось впечатление, что он хотел как можно быстрее избавиться от свидетеля и убрать его из зала суда. Когда Бейнбриджа отпустили, Барретт не сомневался, что о Леру и всех остальных свидетелях обвинения забыли, что показания Джерри Гриффита теперь будут считаться фантазией и неправдой и что книга вне опасности.

Спорным оставался один вопрос, которому и посвятил свое заключительное слово окружной прокурор Элмо Дункан.

Является книга непристойной или нет?

Но когда судья давал последние напутствия присяжным перед тем, как те удалились для вынесения вердикта, Барретт не сомневался, что их мучили и другие вопросы. Как мог сенатор Бейнбридж, этот столп новоанглийского общества, который открыл свою тайну, выступив сегодня в этом зале, как мог этот человек, пусть даже и под именем Дж Дж Джадвея, быть порнографистом? Как мог Джерри Гриффит, несчастный и больной юноша, который предпочел обвинения в изнасиловании и убийстве насмешкам, быть развращен «Семью минутами»? Могла ли книга, в которой автор прославляет сбросившую оковы женщину, раскрепостившую своего мужчину, быть произведением, направленным только на возбуждение похоти?

Когда присяжные зададут себе вопрос, являются ли «Семь минут» непристойной книгой, они не смогут обойти и все эти вопросы.

И вот суд возобновил свое заседание. Зрители заполнили зал, присяжные заняли свои места.

Судья Натаниэл Апшо посмотрел на старшину жюри и спросил:

— Вы пришли к решению?

— Да, ваша честь.

— Пожалуйста, передайте его приставу.

Пристав получил лист бумаги и принес его судье. Апшо взглянул на него и вернул.

Пристав вышел вперед, выпрямился в полный рост и зычным голосом объявил вердикт присяжных:

— Мы, присяжные на процессе народ против Бена Фремонта нашли ответчика невиновным в распространении непристойной продукции!

— Это ваше единодушное решение? — поинтересовался судья Апшо.

— Да, ваша честь, — одновременно ответили все двенадцать человек.

Их ответ потонул в криках зрителей.

Только через полчаса шум и крики стихли. Апшо поблагодарил присяжных и отпустил. Зелкин, Кимура, Сэнфорд и Фремонт обняли Барретта, вокруг которого так и вились репортеры. Мало-помалу комната 803 Дворца правосудия Лос-Анджелеса опустела, и в ней остались только два человека.

Майк Барретт медленно собирал бумаги и засовывал в портфель, сидя за столом защиты. Бурлящая толпа переместилась из зала в коридор, где Джадвей-Бейнбридж согласился провести пресс-конференцию для журналистов, которые не попали в зал суда. Барретт почти не слышал шума и еще не мог радоваться победе. Неожиданный поворот событий, появление Бейнбриджа, наэлектризовавшее весь зал, и ошеломительная победа вместо неминуемого поражения — столько событий сразу его разум постичь не мог. Майку казалось, что борьба еще не закончилась, что он продолжает идти по следу. Даже сейчас, закрыв портфель, Майк понимал, что знает ответы не на все вопросы. Сенсационные показания Бейнбриджа многое открыли, а второе появление в зале суда Джерри Гриффита, после которого выступили выздоровевшая Дарлин Нельсон и убитый горем Говард Мур, пролили еще больше света, по крайней мере, достаточно, чтобы признать Бена Фремонта невиновным и полностью реабилитировать «Семь минут». Но для Майка Барретта по-прежнему оставались «темные пятна», продолжающие «скрывать реальность».

Кто-то позвал Барретта, и он повернулся. Майк думал, что остался один, но с радостью обнаружил, что это не так. К нему торопливо шла Мэгги Рассел.

Девушка бросилась в его объятия.

— Майк, ты был великолепен! Все закончилось, и ты выиграл. Я горжусь тобой… Я так счастлива!

— Благодаря тебе, дорогая.

— Я помогла только в самом конце, а все остальное ты сделал сам. Последние недели жизнь, казалось, совсем замерла, а сейчас все стало возвращаться на свои места: восходы и закаты, надежды и мечты.

— Мэгги, что произошло? — спросил Майк Барретт, отпуская девушку.

— Ты знаешь, что произошло. Ты все слышал в этой комнате.

— Но как ты заставила его приехать? Я хочу знать все. Рассказывай.

Он подвел ее к столу защиты, усадил и сел рядом.

— Ну, я не знаю, откуда… — начала девушка.

— Начать? Начни с того, о чем никто из нас не знал, с импотенции Джерри.

— Да. — Она на мгновение задумалась. — У Джерри было очень много проблем, слишком много, чтобы говорить о них сейчас, но хуже всего обстояло дело с девушками. С ними он был застенчив и робок, боялся их, как огня. Мы много беседовали на эту тему. Я сделала все возможное, чтобы убедить его в том, что он — личность, чтобы заставить его понять собственную привлекательность. Мало-помалу он начал ходить на свидания и с удивлением увидел, как это легко, как девушке нравится не только его машина или деньги, но он сам.

Барретт налил в два стакана воды и спросил:

— Джерри переспал хоть с одной из них?

— Нет, — ровным голосом ответила девушка. — Он девственник. Я узнала об этом не сразу. Джерри начал ходить на свидания и быстро узнал, что вечер не заканчивается, а только начинается поцелуем у двери. Бедный ребенок. Как он боялся! Но несмотря на все страхи, он должен был пройти через это. Следующий шаг после поцелуя у двери — постель. Джерри пришлось изведать и это. Одна девушка, вторая, третья, и всякий раз у него ничего не получалось. У него была не просто преждевременная эякуляция, а… Ну, понимаешь… он не мог достигнуть эрекции. Джерри удалось пережить эти неудачи, потому что, наверное, девчонки относились к нему с добротой, но потом он встретился с совсем другой девушкой, которая была далеко не такой доброй. Она поступила с ним жестоко. Джерри… вернулся домой в ярости, его просто трясло, и он решил, что не сможет жить евнухом.

Мэгги замолчала и рассеянно отпила глоток воды.

— После этого он в первый раз попытался покончить жизнь самоубийством? — спокойно спросил Барретт.

— Да, — кивнула она. — К счастью, я вовремя нашла и спасла его. Тогда-то я и узнала правду. Еще не придя в себя после таблеток, Джерри все мне рассказал.

— Тогда тебе и пришла в голову мысль свозить его в Сан-Франциско?

— Я понимала, что необходимо что-то сделать, Майк. Посоветоваться было не с кем. Конечно, не с дядей Фрэнком и тетей Этель, боже упаси. Это была тайна, Джерри доверился мне, и я решила действовать сама. Навела кое-какие справки, узнала имена двух надежных врачей с севера и записала Джерри на прием к обоим. Потом под каким-то предлогом… Сейчас я уже забыла, под каким… К тому же дядя Фрэнк тогда уехал по делам, и все оказалось просто… Я увезла Джерри на неделю в Сан-Франциско. Сначала показала его терапевту. Тот провел полный осмотр и твердо заявил, что импотенция Джерри имеет под собой не физическую, а психическую основу. После терапевта я два раза водила его к психоаналитику, и тот подтвердил диагноз терапевта. Болезнь Джерри была психической, и ее можно было со временем вылечить. Доктор все подробно объяснил Джерри, но ни инъекции гормонов, ни другие лекарства не помогли. Только серьезный курс лечения у надежного психиатра мог исцелить его и помочь преодолеть чувство неполноценности и вины, обрести свое «я».

— Потом — обратно в Лос-Анджелес, — сказал Барретт. — Интересно, а ты не пыталась найти Джерри доктора здесь?

— Майк, вопрос не в том, пыталась я или не пыталась. Джерри к тому времени пришел в себя, и решение должен был принимать он сам. Конечно, я подбадривала его, но не могла лечить на свой страх и риск. Следующий шаг должен был сделать он сам. Доктор дал ему очень хороший совет, но у него не хватило силы воли и убежденности, чтобы последовать ему. Он прекрасно знал, каким должен быть первый шаг, но просто не мог заставить себя бросить родительский дом и жить своей жизнью. Он даже окольным путем намекнул отцу на диагноз психоаналитика, и знаешь, что услышал в ответ? Длинную гневную тираду в адрес Фрейда и других дуроломов, поэтому Джерри больше никогда об этом не заговаривал. Для Джерри в его положении оставался только один способ попытаться выздороветь.

Барретт покачал головой.

— О господи! Как стать олимпийским чемпионом, когда у тебя нет ног?.. Хорошо, Мэгги, продолжай. Что случилось по дороге?

— По дороге? — рассеянно повторила она. — С одной стороны, нормальная жизнь подразумевает нормальных друзей. Джерри познакомился с Джорджем Перкинсом, попытался подружиться с ним, потому что Джордж был не только нормальным, но и, несомненно, пользовался популярностью у женщин. Однажды вечером под руководством Джорджа Перкинса они… сняли Шери Мур и поехали к ней домой.

— И она оказалась маленькой акулой, — сказал Барретт. — Знаешь, как только я начал наводить о ней справки, то сразу заподозрил неладное. У меня было предчувствие, что она совсем не недотрога, что ей нравится доставлять удовольствие парням. Не знаю почему, но тогда я прогнал это ощущение. Наверное, я поддался общему мнению.

— Ты убедил сам себя. — Мэгги улыбнулась. — Ты принадлежишь к поколению, которое приучили верить, что все девушки должны быть невинными. Ты хотел верить в чистоту Шери, ты думал, что она такая же, какой была твоя мать, твоя бабушка. Я сейчас говорю не о твоем интеллекте, а о сыновних чувствах.

— Возможно. Мы обсудим это ночью. Итак, постель Шери была открыта для всех. Джордж пошел первым и встретил символическое сопротивление, но никаких проблем не было. Потом наступила очередь Джерри. Он так и не рассказал, что произошло.

Мэгги неохотно поведала Барретту, как было совершено изнасилование.

— А тут вдруг подворачивается книга, на которую можно все свалить, — сказал Барретт. — За одну ночь «Семь минут» стали преступником. Но в суде никто не задал одного вопроса, Мэгги: где Джерри достал книгу?

Она молча смотрела на свои пальцы.

— Ну, Мэгги?

— Это сейчас важно?

— Для меня важно, — твердо произнес Майк. — Где он достал книгу?

— У меня.

Глаза Барретта расширились от удивления, он не мог поверить своим ушам.

— У тебя, Мэгги?

— Да, — подтвердила девушка и подняла голову. — Я купила ее себе, потому что хотела прочитать. И тете Этель. Я знала, что она тоже захочет.

Мэгги знала, что тетя Этель любит читать. Она просто глотала книги, обрела в них целый мир. Мэгги покупала книги якобы для себя, а потом, когда дяди Фрэнка не было дома, давала читать тетке.

Но тетя Этель так и не прочитала «Семь минут», потому что Мэгги передала книгу Джерри. Тот заявил, что его не интересуют такие книжки, но Мэгги настояла, чтобы он прочитал ее. Она хотела, чтобы Джерри понял: не он один страдает импотенцией. Джадвей не только вылечился, но и честно написал о своей болезни.

— Помнишь, как это описано в книге, Майк? — спросил Мэгги. — Если помнишь, то поймешь, зачем я дала ее Джерри.

— Значит, ты уговорила его прочитать «Семь минут»? — уточнил Барретт.

— Я. Он прочитал книгу, и даже дважды. И хотя многое заставило его краснеть, книга потрясла Джерри, дала возможность одним глазком заглянуть в женскую душу и зародила некоторую надежду. Однако этого было недостаточно, потому что без советов опытного психоаналитика или самого автора Джерри никак не мог поставить сексуальный опыт Джадвея на службу своим интересам. Джадвей не так уж и много для него сделал. Дал Джерри кое-какие полезные сведения, но Джерри нужно было от Джадвея больше, а Джадвей был мертв. Что ему оставалось? Подражать человеку, пользующемуся успехом у женщин, а именно своему другу, Джорджу Паркинсу.

— Понятно, — кивнул Барретт. — Джерри взял на себя изнасилование, потом его арестовали, выплыла книга…

Сейчас картина начала проясняться.

Книга… книга Мэгги… Книгу нашли в багажнике, куда ее спрятал не Джерри, а Мэгги. От Фрэнка Гриффита. Гриффит уверовал в то, что «Семь минут» была истинным виновником и, подталкиваемый Лютером Йерксом и Элмо Дунканом, немедленно заявил, что книга совратила его сына. Да, сейчас картина прояснилась. Джерри, не решившись перечить отцу, боясь противоречить закону, может, и сам захотел поверить, что это книга побудила совершить его вымышленное преступление, подхватил песню, признался и выступил в суде.

— Мэгги, а вторая попытка самоубийства? — спросил Барретт. — Что стоит за ней?

— Джерри очень переживал из-за критического состояния Шери, хотел услышать несколько добрых слов от Джорджа Перкинса и познакомиться с подругой Шери, но не для того, чтобы раскрыть правду, а для того, чтобы объяснить, что травма была следствием несчастного случая. Он выбрался из дома и отправился на поиски Джорджа в тот клуб на Мелроуз, но, как ты сам видел, Джордж не захотел с ним разговаривать и впутываться в неприятности. Чтобы избавиться от Джерри, Перкинс показал ему Дарлин Нельсон. Ты видел, как Джерри пытался поговорить с ней. Он просто хотел объяснить, что произошел несчастный случай, хотел попросить прошения и немного облегчить душу покаянием, но получил нокаут. Дарлин знала, что случилось. Это было жестоко, бесчеловечно, но… — Мэгги пожала плечами, — все мы порой жестоки. Дарлин попрощалась с Джерри, как прощались в старину в Ирландии: «И пусть Господь Бог придаст тебе сил». Джерри в ужасе выбежал из клуба, не сомневаясь, что скоро весь мир узнает про его импотенцию. Он не мог смириться с этим и попытался убить себя. Ты теперь понимаешь его состояние, да?

— Да.

— Этот же страх, Майк, заставлял его постоянно угрожать самоубийством, лишь бы не выступать в суде. Он боялся не Дункана и даже не тебя лично. Он боялся оружия, которым ты обладал, — ужасного перекрестного допроса, боялся не выдержать и рассказать всему миру о своей импотенции.

Барретта мучил еще один вопрос.

— Мэгги, что же ты молчала, если все знала о проблемах Джерри?

— Потому что я не была полностью уверена, что он оконфузился в ту ночь. Я только знала наверняка, что прежде он был импотентом, но потом я подумала… Многие мужчины становятся полноценными, только когда их жертва сопротивляется. Мне пришло в голову, что, возможно, возбуждение дало Джерри первую эрекцию и обеспечило его страшный триумф?

— Да, в этом есть смысл, — кивнул Барретт.

— Но вчера, Майк, после смерти Шери Мур, меня вдруг осенило, и я начала подозревать, что в ту ночь, когда Джерри был с Шери Мур, произошло еще что-то. Потом я вспомнила еще одну вещь. Когда Джерри прочитал «Семь минут», он пожалел, что Джадвея нет в живых и с ним нельзя поговорить. Почему? Потому что Джадвей был единственным на земле человеком, который мог бы понять Джерри и проявить сочувствие. Джерри тогда мне сказал только это и не объяснил, о чем хотел бы поговорить с Джадвеем. Наверное, он считал, что и так слишком много мне рассказал и что я в глубине души презираю его. Мне даже кажется, что у него мелькнула мысль, будто обвинение в изнасиловании позволит ему вернуть хотя бы толику моего уважения, пусть извращенного, но все равно уважения. И потом…

Она умолкла и задумалась.

— И что потом, Мэгги? — спросил наконец Барретт.

— Потом я узнала от тебя, что Джадвей жив. После твоего звонка из Вашингтона, узнав, что сенатор Бейнбридж отказал тебе в помощи Джадвея, я решила встретиться с Бейнбриджем и попытаться уговорить его свести живого Джадвея и умирающего Джерри. Позвонив в Вашингтон, я выяснила, что сенатор собирается в Чикаго, где ты нашел Касси Макгро. После этого мысль, которая занозой сидела в моей голове, превратилась в уверенность. Я была убеждена, что Бейнбридж едет в Чикаго к Касси Макгро и что он и есть Дж Дж Джадвей. Майк, тебе такая мысль когда-нибудь приходила в голову?

— Приходила, но я прогнал ее, потому что Бейнбридж никак не соответствовал образу Джадвея, который сложился у меня. А что касается Джерри, то, конечно, я не знал о его проблеме.

— Ты и не мог знать об этом, потому что не знал о нем того, что знала я. Сейчас я расскажу тебе о том, что произошло после того, как Джерри приехал к тебе вчера утром.

Барретт внимательно слушал.

Джерри приехал к Мэгги перед самым арестом. Мэгги притворилась, будто знает, что на самом деле произошло той ночью. И в конце концов заставила Джерри во всем признаться. Мэгги умоляла его заявить об этом публично, чтобы спасти себя от тюрьмы, но Джерри отказался делать это. Он мог еще вынести срок за изнасилование, но не пережил бы огласки своей болезни. Тогда-то Мэгги и сообщил ему, что Дж Дж Джадвей жив. Новость произвела на Джерри потрясающее действие. Если бы только он мог поговорить с Джадвеем! И Мэгги пообещала устроить эту встречу.

Сначала она хотела встретиться с Говардом Муром, чтобы подтвердить свою догадку. Когда она встретилась с отцом Шери и обо всем рассказала, тот печально сказал, что это правда. Сразу после смерти Шери Дарлин Нельсон рассказала ему о последних словах его дочери. Да, он знал, что это была ошибка его девочки, его бедного ребенка, ее ошибка, а не Джерри. Нет, он не станет раскрывать правду, если парень не хочет этого, но если Джерри надумает изменить показания, он поддержит его в суде.

Итак, для Мэгги все сошлось клином на одном человеке.

Мэгги полетела в Чикаго на поиски Бейнбриджа. Как она и ожидала (или, по крайней мере, надеялась), вместо сенатора ей встретился Дж Дж Джадвей. По пути в аэропорт девушка рассказала великому человеку историю Джерри Гриффита. В аэропорту он наконец принял решение. Бейнбридж заявил, что если убедит Джерри признаться в правде, тогда, возможно, и сам наберется смелости сделать то же самое.

— Это все, что я могу рассказать тебе, Майк, — закончила Мэгги. — У тебя есть еще вопросы?

— Нет, — тихо ответил Барретт. — Он посмотрел в окно и увидел, что день клонится к вечеру. — Пойдем, Мэгги.

Они встали, и Барретт сказал:

— Как же ты хочешь отпраздновать победу?

— Быть с тобой.

— Тогда начнем с праздничного ужина.

Когда они пошли по проходу, девушка сказала:

— Я могу немного опоздать. Я попросила Джерри приехать в бар отеля «Беверли-Уилшир» после того, как его выпустят из тюрьмы. Сенатор Бейнбридж собирается присоединиться к нам после пресс-конференции. Знаешь, что мы хотим посоветовать Джерри? Уйти из дома и жить собственной жизнью. Обратиться за помощью к твоему доктору Файнгуду. Я буду оплачивать его счета, пока у него не появятся свои деньги.

— Думаешь, он согласится на это?

— На что?

— Жить одному?

Они подошли к дверям, и Мэгги задумалась над вопросом.

— Не знаю, Майк, не сразу. Свобода штука хитрая, и к ней непросто привыкнуть, но, когда привыкнешь, это великолепно. По себе знаю. И надеюсь, что в один прекрасный день Джерри тоже поймет это.

Они вышли в коридор.

— Если ты будешь занята, — сказал Барретт, — тогда я тоже задержусь здесь. У меня несколько вопросов к Джадвею. Я хотел бы послушать, что он говорит, если он еще не ушел.

— Ты хочешь знать все?

— Есть семь минут, — улыбнулся Майк Барретт, — и я не могу остановиться на шестой.

— Тогда до встречи.

Мэгги Рассел попрощалась и пошла по коридору.

— Только не задерживайся! — крикнул он ей вслед.

После ее ухода Барретт спросил у проходившего мимо полицейского, где находится сенатор Бейнбридж.

— Они недавно перешли на шестой этаж. Телекомпания установила аппаратуру в комнате шестьсот три, и там продолжается пресс-конференция.

Комната 603 во Дворце правосудия предназначалась для проведения пресс-конференций.

В ней стояли три стола из красного дерева. Репортер из «Лос-Анджелес таймс» уступил свое место за центральным столом сенатору Бейнбриджу.

За исключением свободного пятачка вокруг этого стола, который купался в ослепительном свете ламп, помещение было забито до отказа.

Майк Барретт смешался с толпой и прислушался.

Сенатор Бейнбридж, холодный и невозмутимый, сидел за столом и ждал вопросов.

— Итак, сенатор, съемка. Начинайте! — крикнул кто-то.

Сенатор Бейнбридж кивнул, спокойно и внимательно посмотрел в ближайшую камеру, сложил руки и невозмутимо повел свой рассказ:

— Я уже показал в суде немногим более часа назад, что в тысяча девятьсот тридцать четвертом году под именем Дж Дж Джадвея написал книгу «Семь минут». Если вас интересуют подробности, я могу обобщить мои показания и добавить несколько автобиографических деталей. Вы хотите знать всю историю, и вы имеете на это право. Видите ли, друзья, я не только ратую за свободу слова, но и извлекаю из нее выгоду, особенно теперь, когда мне нужно продавать книгу.

Барретт рассмеялся вместе с остальными. Он с радостью заметил, что сенатор тоже улыбнулся.

Потом патрицианское лицо Бейнбриджа посерьезнело.

— Я воспитывался в семье в Новой Англии. Нас было пятеро. Мой отец добился успеха своим трудом. Волевой и честный, он при этом был догматиком и большим самодуром. Мать мало чем отличалась от робкой служанки; две младшие сестры страшно боялись отца, беспрекословно выполняли все его желания и росли ужасно забитыми. На меня, наследника, отец смотрел, как на простое продолжение рода и самого себя. Он считал, что я родился только для того, чтобы помогать ему в деле и унаследовать семейное предприятие.

Моя учеба на юридическом факультете была попросту средством придать мне деловую и общественную ценность. Личностью я не был, но, прежде чем отец и его дело целиком поглотили меня, предпринял последнюю попытку выяснить, кто я таков и кем мне суждено быть. Мне пришлось проявить недюжинную смелость, чтобы потребовать у отца на год отпустить меня за границу. Я умолял его и обещал вести себя хорошо, поэтому он отпустил меня на год в Европу и дал денег. Так в тысяча девятьсот тридцать четвертом году я отправился на поиски своего «я». Путь мой лежал в Париж, откуда всегда начинаются подобные изыскания.

Я должен был доказать себе, что не только являюсь настоящим мужчиной, но и обладаю собственной индивидуальностью. До тех пор я не был мужчиной ни в широком, ни в узком смысле слова. Свободы я боялся не меньше секса. Я был импотентом и в творческом плане, и в половом. Я хотел писать и не мог. Я хотел любить, но был не в состоянии делать и это. Я хотел быть человеком со своим характером и прошлым, а не примечанием к жизнеописанию своего отца.

Первые месяцы в Париже я был беспомощным, вялым, растерянным. Я ничего не делал, ни к чему не стремился, ничего не получал. В таком состоянии я и пребывал, когда познакомился с молодой американкой, художницей, которая тоже приехала в Париж искать себя и свободу. Только она обрела их, в отличие от меня. Это была Касси Макгро. Мы полюбили друг друга. Я так никогда и не узнал, что она нашла во мне. Так или иначе, Касси полюбила и раскрепостила меня.

Я воспел Касси и нашу любовь в «Семи минутах». Пока я писал книгу, годичный срок пребывания за границей истек, и я принялся выпрашивать у отца отсрочку. Он перестал посылать деньги, и тогда мать с сестрами начали тайно поддерживать меня за счет своих довольствий. Кристиан Леру был не прав, когда сказал, что я написал книгу за три недели. Первый вариант я писал три месяца и еще три месяца редактировал и переписывал. Я не написал «Семь минут», как Клеланд «Фанни Хилл», чтобы выйти из долговой тюрьмы. Я получал достаточно денег от своей семьи.

Что касается самой книги, то все в ней основано на нашем совместном с Касси опыте. В ней нет осознанной аллегории. Я писал ее как натуралистическую повесть, отчасти навеянную творчеством двух писателей: Д. Г. Лоуренса и Джеймса Джойса.

Во-первых, возникла проблема языка. Лоуренс советовал: «Слова, которые шокируют попервоначалу, со временем перестают казаться грубыми. Думаете, потому, что сознание развращается благодаря их употреблению? Ни капельки. Просто слова шокируют глаз, а не сознание. Безмозглые люди могут всю жизнь прожить в состоянии шока, но я говорю не о них. Умные же люди, которых поначалу шокируют эти слова, сбрасывают с себя оковы. В этом все дело! Сегодня мы, как человеческие существа, давно перешагнули границы табу, унаследованные нашей культурой».

Потом нужно было преодолеть предубеждение против открытого описания различных сексуальных действий. И вновь Касси вместе с Лоуренсом указали мне выход. «Я хочу, чтобы мысли мужчин и женщин о сексе были всеобъемлющи, честны и чисты. Пусть мы не можем быть совершенно свободными в действиях, давайте хоть думать о сексе четко и ясно. Молодая девушка или юноша являет собой клубок мучительных противоречий, котел сексуальных переживаний и мыслей, который могут распутать только годы. Долгие годы честных взглядов на секс и годы борьбы за свободу секса приведут нас наконец к тому, к чему мы стремимся, — к настоящему целомудрию, когда половой акт и сексуальная мысль обретут гармонию».

Меня вдохновили эти слова. Я отбросил обиняки и прозрачные намеки, отказался от сносок и примечаний и написал правду. Перед тем как приступить к работе, я внимательно перечитал главу седьмую Песни Песней Соломона. Помните: «Округление бедер твоих как ожерелье, дело рук искусного художника; живот твой — круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино; чрево твое — ворох пшеницы, обставленный лилиями; два сосца твои, как два козленка, двойни серны». «Я принадлежу другу моему, и ко мне обращено желание его». «Поутру пойдем в виноградники, посмотрим, распустилась ли виноградная лоза, раскрылись ли почки, расцвели ли гранатовые яблони; там я окажу ласки мои тебе».

«Семь минут» были опубликованы. Я сохранял анонимность и отказывался встречаться с издателем, потому что еще не был готов сообщить отцу и семье о том, что сделал. Я хотел немного подождать и посмотреть, будет ли «Семь минут» пользоваться успехом и смогу ли я стать профессиональным писателем. Из-за маленького тиража и цензуры книга принесла совсем мало денег, однако разговоры о «Семи минутах», которые я слышал в кафе, письма, которые получал от иностранных студентов и туристов, подталкивали меня к новым работам. Сначала я не отказался от книги, но позже захотел, чтобы месье Леру и другие поверили, что я отрекся от «Семи минут». Постепенно эта сказка стала известна всем.

Наконец пришло время принимать решение. Касси была беременна, я планировал писать другие книги. Я вернулся в Коннектикут, чтобы откровенно поговорить с отцом, но он серьезно заболел. Мать была на грани нервного срыва, а сестры жили в постоянном страхе — так огромна была их зависимость от него. Он черпал силы от Бога, к которому обратился на склоне лет, и опять стал католиком. Тогда-то я и узнал, что церковь интересуется Дж Дж Джадвеем и что книга Джадвея, моя тайная книга, будет занесена в список. Я понял, что ни отец, ни мать, ни сестры не перенесут этого последнего удара. Опасаясь за жизнь отца, я решил навсегда убрать с лица земли Джадвея, чтобы никто никогда не мог узнать, кто скрывается под его именем, чтобы мои родители не умерли от стыда.

Я сразу же написал в Париж Касси и Шону О'Фланагану, дал им подробные указания и послал деньги. Они поверили в мои благие намерения, в то, что я уничтожаю Джадвея, чтобы продолжить писать под другим именем. Я придумал Джадвею несносный характер, угрызения совести, самоубийство — короче, все самое ужасное, что могло прийти в голову, лишь бы следователи из церкви, архиепископ Парижский, Леру, отец Сарфатти и другие были удовлетворены и перестали задавать вопросы. Когда отец Сарфатти попытался дозвониться до меня, ему позвонил Шон О'Фланаган и сыграл роль Джадвея. Письмо отцу Сарфатти написала Касси Макгро, но текст подготовил я. Шон О'Фланаган поехал с Касси в Венецию и сыграл роль Джадвея на костюмированном балу. Это он отвечал на вопросы представителя Ватикана в герцогском дворце. Что касается телефонных бесед между Джадвеем и Леру, то за меня разговаривал Шон. Я прислал ему подробнейшие указания, что говорить. В это время я находился в Соединенных Штатах, и разговоры имели место после издания книги. Леру точно изложил их содержание, но неправильно назвал дату. Он заявил со свидетельского места, что они состоялись раньше, чем на самом деле. То ли он и впрямь забыл, то ли набивал себе цену в глазах обвинения.

Проще всего оказалось инсценировать смерть. Шон в начале тысяча девятьсот тридцать седьмого года подрабатывал в парижском издании «Нью-Йорк геральд трибюн», поэтому без особого труда поместил некролог на Дж Дж Джадвея. Он дал деньги нужным людям, и некролог перепечатали французские газеты. Шон распустил слухи через кафе, но смерть должна выглядеть по-настоящему. Касси устроила панихиду по Джадвею, на которой присутствовала она сама, Леру и несколько почитателей «Семи минут».

Джадвей исчез, я был в безопасности. Жизнь и честь отца, родственников были спасены. Потом я узнал, что Касси родила мою дочь, Джудит. Я оставил больного отца и вернулся во Францию. В Шербуре меня встречали Касси и Джудит. Оттуда мы вместе отплыли в Нью-Йорк. Я хотел назначить дату свадьбы, но Касси попросила подождать. Она хотела выйти за меня замуж, когда мой отец поправится, я расстанусь с ним и снова стану человеком, которого она любила. Она ждала в Нью-Йорке, а я поддерживал семью и тоже ждал — в Новой Англии.

Мой отец так и не поправился и умер ужасной смертью. Я так и остался живым приложением к нему. У матери не выдержали нервы, сестры были беспомощны и всего боялись. Дела фирмы шли все хуже, требовалась твердая рука. Вся ответственность за дело и семью легла на мои плечи. Мог ли я бросить свою семью? Касси сделала много, чтобы освободить меня, но у нее не хватило времени довести дело до конца. Я оставался в плену у своего прошлого.

Я отправился к Касси и умолял ее выйти за меня замуж до того, как я брошу свою семью и дело, от которого зависело благосостояние матери и сестер. Касси просто ответила: «Но Джадвей мертв, а я любила Джадвея». В следующий раз, когда я поехал к ней в Нью-Йорк, она исчезла. Только Шон знал, куда она уехала, но он обещал ей хранить молчание. Я поддерживал нашу дочь через Шона до тех пор, пока не узнал о замужестве Касси. Позже, когда я узнал о ее болезни, я платил за санаторий.

⇐ Предыдущая 33 34 35 36 37 38 39 404142 Следующая ⇒