Лефорт Рафаэль 2 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 2 из 6Следующая ⇒

Я подскочил, как ужаленный: " Значит, вы -- Шейх Даул? 7

-- Да.

-- Мне очень жаль, видите ли...

-- Я вижу очень ясно.

-- Видите ли, я хочу сказать...

-- Что вы хотите сказать?

-- Мне нужна помощь.

-- Зачем?

-- Чтобы найти себя.

-- И что потом?

-- Познать самого себя и узнать, способен ли я к развитию.

-- Зачем?

-- Чтобы быть в гармонии с органическим развитием космпоса.

-- У вас высокие представления о своем месте в космосе!

-- Шейх, я сознаю, что я ничтожен, но до тех пор, пока я не пойму, насколько я ничтожен, я не могу ничего толком делать.

-- Откуда вы знаете об этом?

-- От людей, поручивших Гурджиеву нести их провозвестие Западу.

-- Гурджиев умер.

-- Но ведь его провозвестие живет благодаря тем, кому Гурджиев передал свои полномочия.

-- Гурджиев никому не передавал свои полномочия. Его провозвестие умерло вместе с ним.

-- Значит, нет никакой ценности в том, что он говорил?

-- Ценность была в то время, когда оно было провозглашено и в том месте, где оно было провозглашено. Это была только одна ступень к более полному осознанию всего провозвестия. Ступень к подготовке климата определенного характера. Он никому не давал полномочий вносить сгоревший уголь в будущее под видом живого огня. Если кто-то делает это, то он показывает свою неспособность различить холодный мертвый уголь и живой огонь. Угли обязаны своим существованием пламени, а после сгорания они -- инертный углерод. Их используют только те, кто применяет углерод, а не ищет тепла и энергии пламени.

-- Шейх, могу я спросить вас о Гурджиеве?

-- Вы говорите о человеке или об учении?

-- О том и о другом, но в различной степени.

-- Знайте тогда, что Гурджиев был моим учеником, посланным ко мне моим собственным учителем Абдуллахом Джамави из Дамаска. Он пришел ко мне изучать учения Салмана Фарси. Я обучил его тому, на что у него хватило способностей, ни больше, ни меньше.

Салман Фарси был учеником великих учителей, а его провозвестие пришло через Бахауддина Накшбенда и Шаха Гватха к Шейху Абдуллах Шаттару. Это скоростная техника развития, с помощью которой ученик совершает более быстрое продвижение вперед, чем при обычных методах, но которая применима только к тем, кто имеет особую на то причину и разрешение своего учителя. Этот метод не всегда применим, даже когда им уже владеют, но в некоторых случаях нужно его знать. Гурджиев узнал его от меня, но использовал по-другому. Этот способ обладает безмерной гибкостью, и поэтому даже часть его может быть использована там, где нужно добиться успеха.

-- А мне он помог бы? -- спросил я с надеждой.

-- Такой вопрос не возникает, потому что я не буду учить вас этому. Скажут вам об этом или нет, зависит от вашей готовности. А если вы готовы, -- то нужно ли изучать вам его? Многие дервиши, глубоко продвинутые в своем развитии, не знают его, ибо им не нужно было его изучать.

-- Что можно сказать о Гурджиеве, как о человеке?

-- Он несомненно был человеком со всеми слабостями и неумениями, присущими роду человеческому. Был ли он развитым человеком? Нет. Стал он им или нет -- не мне гадать. Ибо, хотя я хорошо знаю историю его деятельности в Европе, мало что можно оттуда узнать, если вы не знаете специальных заданий, которые он выполнял.

-- Кто отдавал эти приказы?

-- Центр.

-- Который находится?

-- Перестаньте выпытывать у меня информацию, которая для вас бесполезна. Первый раз в жизни вы услыхали о Центре и прежде чем хотя бы поразмыслить, что это такое, вы хотите знать, где он находится и ето им управляет. Вы не можете претендовать на мое знание. Вы не имеет права на мои ответы. Прощупывайте меня не столь глубоко и, может быть, вы узнаете больше.

-- Простите, Шейх, но я ехал так далеко...

- Так далеко! -- рассмеялся он. -- Несколько сот миль, да еще большую часть самолетом, -- и вы называете это далеко. Вы подбираете куски беспорядочных сведений, словно собака, выхватывающая падаль из мусорной ямы, и используете это большое путешествие как оправдание того, что вам недостает тонкости, и пытаетесь выведать у меня ответы на вопросы, вас не касающиеся, -- о человеке, чье провозвестие умерло! Я судил бы вас менее резко, если бы вы спросили, достигнет или не достигнет Запада подлинное учение снова, вместо того, чтобы дуть на мертвые угли.

-- Простите, Шейх. Разрешите мне задать такой вопрос. Где мне найти новое провозвестие?

-- Вам нельзя спрашивать меня! Ваша неспособность поставить вопрос является для меня достаточным доказательством, что вы не готовы к ответу. Вы так заполнены сложностями космических формулировок, пронумерованными личностями и искусными отклонениями от метода Шатара, который вы заучили на манер попугая, что ваше фрагментарное сознание не позволяет вам задавать правильные вопросы и получать пользу от ответов. Вы были " воспитаны7 или обусловлены мыслить по шаблону. Такое мышление бесплодно.

-- Как же я научусь, если не буду спрашивать?

-- Самый ваш вопрос вас характеризует. Вы учитесь делая, а не спрашивая. Суть не в том, чтобы прочитать какую-то книгу, а скорее в том, как вы ее должны читать, чтобы пережить то, что должно быть пережито.

Вас воспитали так, что вы думаете, будто у всякого вопроса есть ответ. Это не верно. Всякий вопрос несет в себе возможность ответа, но обладает ли ответ ценностью? Вы чувствуете, что вы должны спрашивать, имеете право спрашивать и обладаете умом, чтобы понять ответ, а также, конечно, у вас есть университетский диплом. Поможет ли ваш " интеллект7 в ручном мастерстве, в котором вы неуклюжи? Может ли излечиться ваше кожное воспаление быстрее от вашего диплома? Можете ли вы пробежать милю быстрее глупого, но мускулистого атлета? Даст ли интеллект крылья вашим ногам? Учение, знание и мудрость полезны вам только в том случае, если у вас есть способность правильно их применять.

-- Разрешите мне в таком случае спросить, полезно ли мне искать учителей человека, которого я никогда не встречал, но которого глубоко уважал?

-- Да, при условии, что это -- уважение к его учению, а не к самому человеку. Вы можете подойти так близко к культу личности, что не увидите значения стоящего за человеком. Если его личность воздействует на вас, ищите то, что дало ему эту личность... Почитайте только память о человеке, а вы чтите существо столь же хрупкое, как и вы сами. В январе ищите Кармани в Дамаске на медном базаре. Пока -отправляйтесь в Иерусалим и думайте об Иса бин Юсуфе. Прощайте! -- и он ушел.

В мастерской по прежнему было полно народу, но для меня она опустела. Так же пуст был и я. Но я чувствовал, что это хорошее опустошение подобно освобождению от давления, когда вскрыт нарыв. Потрясенный, я осознал, что у меня не осталось никакого воспоминания о том, как выглядел шейх. Мною владел его голос, -- говорящий по-персидски с афганским акцентом. Я усиленно старался припомнить какое-нибудь впечатление о его возрасте, но ничего не осталось, и если бы не ковер, лежащий передо мной на полу, можно было подумать, что я все это вообразил.

Иерусалим, расположенный между враждующими Иорданом и Израилем, действительно город, не изменившийся со временем. Я имею в виду, конечно, старый Иерусалим.

Время остановилось, чтобы придать узким улочкам, старым каменным стенам, сторожевым башням и зданиям ощущение живой истории. Я не мог сдержать дрожь волнения, когда я прибыл туда. Здесь внутри стен этого города, жили и учили величайшие люди истории -- христианской, еврейской и мусульманской.

На горе Мориах, возле Святой Гробницы, стоят две святыни ислама: Купол Скалы и Мечеть Омара, сподвижника и преемника Мохаммеда. Там еще сохранялись руины храма Соломона. Почитаемый тремя религиями, в этом городе, несомненно, что-то было для истинного искателя! Наверно, мое ожидание было преувеличенным из--а указания Шейха. Было 1 декабря. Значит, в моем распоряжении был месяц, в течение которого я мог изучать город и испытывать его воздействие на себе.

Я знал, что он подействует на меня. Я чувствовал, что люди, через руки которых прошел Гурджиев, не пре6давались бесплодным прихотям. Я ощущал, что в этом городе находится провозвестие для того реального существа, которое было внутри меня. Того существа, которое необходимо питать и уберегать от окружающего хаоса.

Млои поиски шли по следам человека, которого я называл учителем. Этот поиск я хотел продолжать, но с некоей неуловимой разницей. Это различие заключалось в том, что я хотел попробовать учиться, попробовать понимать, быть восприимчивым. Я искал учение, которому можно было следовать в контексте сегодняшнего дня, а бесплодную пантомиму, лишенную корней. Люди, которым я бы доверился, были людьми, сформировавшими того, кого мы знали, как Георгия Гурджиева, и которые не имели никакой обязанности формировать себя.

Однако я знал, что даже крохи с их стола -- для меня частицы истины. Я могу использовать их для очистки заржавленной и шероховатой поверхности внутренней жизни, которая дремала во мне. Очистить и отполировать эту поверхность так, чтобы я мог видеть подлинного себя в своей сияющей форме, и сохранять эту поверхность блестящей, так чтобы никакое поддельное отражение не могло очаровать меня или разбросать на куски мое сознание.

Иса бин Юсуф -- Иисус, сынн Иосифа. Была директива думать о его традициях. Где еще можно было лучше впитать его провозвестие, как не там, где он жил и умер?

Каково должно быть направление моих мыслей? Должен ли я смоделировать их по нему или создать какое-либо мнение в пределах своей ограниченности? Должен ли я рассматривать его как человека, учителя, ценителя, мистика, или как сочетание этих определений? Или как совершенного человека, обладающего всем тем, что я искал?... Если, как сказал один шейХ. провозвестие человека умирает вместе с ним, тогда свято чтимые традиции, заключенные в книге " Все и вся" и во " Встречах с замечательными людьми", безусловно, мне не помогут. Нужно ли мне использовать литературу или развивать свое собственное отношение?

Я не мог не вернуться к исходному пункту учения в том виде, в каком мы его знали в Париже. Все ли оно было бесплодным? Неужели в нем не было никакой полезной основы для деятельности? Действительно ли оно было механическим повторением доктрины и танцев?

На меня глубоко подействовали рассказы о последних месяцах Гурджиева и его предсмертных словах. Согласно всем свидетельствам, в последние несколько месяцев своей жизни он, казалось, потерял интерес ко всему. Я вспомнил слова Хашим Кхаттата о том, что связь между Гурджиевым и Учителями прекратилась в последний год первой половины нашего столетия -- в 1949 г., в год смерти его. Знал ли он сам, что связь потеряна? Что не было никакого смысла учить дальше? Он, вероятно, вполне понимал, что продолжение его учения в том виде, в каком оно было известно ученикам, не помогло бы, а фактически лишь запутало их. Не потому ли его последние слова были: " В хорошей же неразберихе я вас всех оставлю! " Несомненно, если бы он знал, что они собрались продолжать под руководством, выходящим из источника, он призвал бы их " быть7 или " делать7, как он часто призывал при жизни. После мучительного раздумья я не мог поверить, что провозвестие Г. было полным. В том, что он был послан, чтобы подготовить почву для какой-то цели, я не сомневался. " Следовать7 ли главному учению, которое должно было прийти или пришло -этого я не знал, я не был подготовлен, чтобы отважиться на какую-нибудь догадку. Для меня было совершенно очевидным, что наследники Г. на Западе сами по себе шли в том направлении, которому он их научил. Странная судьба для провозвестия, когда сам Гурджиев всю жизнь восставал против " механического мышления! 7

Я обнаружил, что, анализируя современное положение на Западе, вижу только жалкий страх, господствующий над всем. Не дисциплина или слепое уважение к авторитету, но жалкий страх. Перед чем? Что один из авторитетов проклянет человека в его будущей жизни? Что вопросы или оппозиция могут быть ересью? Гурджиев настаивал на беспрекословном повиновении и на абсолютной дисциплине. Дисциплина является непосредственной реакцией на приказание, как результат собственного желания и отождествления, тогда как бездумное повиновение есть действие, производимое под влиянием террора... Развитие через страх? Думаю, что нет. Ибо когда мозг онемел от страха, человек не может действовать, мыслить или быть.

Возможно, такая система привлекает тех, кто приравнивает страх к авторитету или нуждается в таком обращении.

Гурджиев, я думаю, использовал террор, но как хорошо знакомый инструмент. Он не использовал его как путь жизни. Что осталось, так это пережитки ужаса, попустительство и довольно-таки отвратительная пантомима. Г. говорил на ломаном языке и-за плохого знания некоторых языков, но разве это является метафизическим мандатом для тех, кто подражает этой черте со всей серьезностью? Симпатическая магия? Сверхотождествление? Иили просто больше нечего проявлять?

Но вернемся к моей теперешней проблеме. Нужно ли тогда мне искать традиции Иисуса в древнейшей литературе? Должен ли я понять, что они делают из человека, который сам никогда не заявлял, что он -- личный представитель Бога, не претендовал на то, чтобы быть ипостасью Божества? Должен ли я согласиться с Никейским собором, который зафиксировал природу Иисуса и, таким образом, не был в состоянии подняться до завершенности, которая и есть Иисус? Или он был добрым и хорошим, мягким и благородным, мудрым и скромным, полным сострадания, чего никто не станет отрицать, -- в этом случае нет ничего удивительного, что он был частью самой природы и плоти Бога. Не будучи легкомысленным, человек мог бы сказать, что если его Божественный статус истинен, а не является, как предполагает разум, старым наследием, завещанным антропоморфизмом прошлых веков, тогда, значит, у него было руководящее начало!

Его личность окутана покровом тайны и легенды. То, что мы имеем в Новом Завете, является, мягко говоря, менее точным, чем можно надеяться. Мэттью Арнольд представил убедительные доказательства о крайней ненадежности записей Нового Завета. Если кто-либо считает, что необразованные массы нуждаются в контакте со Всемогущим Божеством более близким, чем просто мистическое учение, то он может принять во внимание, что была необходима какая-то форма учения на более низком уровне. Но нужно ли было содействовать тому, что посланник принимает участие в природе Божества и, таким образом, является конкретной связью между человеком и Богом? Опять-таки, если кто-то, как я, верил, что отрывки, неприятные для отцов церкви, изъяты, чтобы усилить свое право посредника? И так не осталось ничего эзотерического, посредством чего человек мог бы найти себя самого, и, найдя себя, найти Бога... Павлианское христианство, пересаженное из своего питомника и основанное на искажении, оставило, за своим догматическим реализмом, эзотеризм Христа и стало скорее застывшим, чем экспериментальным, отлитым скорее для нового мира гибнущего язычесьва и не стало образцом прямой веры, посредством которой человек мог бы найти Бога, - может быть, вопре4ки себе самому, но найти его.

Мусульманские мистические писатели называют Иисуса Пророком, Учителем, Посланником и причисляют его к рангу Инсан Камила, или Совершенного Человека. Многие мусульманские историки рассматривают вопрос о его жизни и учении и подробно останавливаются на эзотеричес4кой стороне, -- за исключениемп того, что собрано в последних Евангелиях, спустя века после его смерти. Абдул Кари из Рамаллаха приводил случвай, когда Иисус и ученики выполняли " круговой танец7, поразительно похожий на танец Кружащихся Дервишей. Упоминание это встречается в некоторых апокрифах. Ни одно из этих мистических сказаний не одобряется Церковью, и тем не менее они представляют собой недавние события. В том смысле, что ни одно из них не встречается в легендах религий или мифов до рождения Иисуса. Откуда же тогда они пришли, как не из действительности?

Бродя по городу и изучая его, я проводил свое время в Иерусалиме. Я не искал никаких встреч, а просто довольствовался медитациями в публичном саду возле башни Скалы, построенной в форме восьмиугольника. На кровлю этой скалы, говорят, приземлился Мухаммед, путешествуя ночью из Мекки в рай. Это то место, куда раз в году, к тому же, приходят евреи, чтобы помазать камни маслом, плакать и стенать.

Мнения археологов расходятся. Может быть, первоначально это был Алтарь Всесожжения. План фундамента показывает, что внешний восьмиугольник содержит в себе еще один восьмиугольник, состоящий из восьми колонн, поддерживающих 24 арки. В каждом сегменте внешнего восьмиугольника пробито пять окон.

В парке стояла величественная тишина. Высокие тополя, фонтаны и изразцы радовали глаз, тогда как негромкое монотонное пение чтеца Корана было как музыка. Каждый четверг ночью множество людей спускались сюда и совершали безмолвные медитации или более звучные напевы дервишского ритуала. Здесь не было ни музыки, ни хлопанья в ладоши, как я это видел в Северной Африке, но было размеренное приглушенное бормотанье и иногда ритуал глубоких вдохов и выдохов, которые, как мне сказали, представляют особую церемонию. Я мог бы сидеть там вечно, настроив себя в созвучии с Иисусом и впитывая магнетическую атмосферу этого перекрестка вер. Так продолжалось до 18 декабря. Только потом я получил кое-какие указания на то, что я должен изучать. Сознательно я ждал какого-то чтения или деятельности и действительно не понимал атмосферной насыщенности этого места. Возможно, самый факт пребывания там и был живым изучением Иисуса. Может быть, ежедневный контакт с теми улицами, по которым он когда-то ходил, и был моим уроком. Я начал понимать это тогда, когда один человек, с которым я познакомился в Иорданской Туристической Полиции, Мохаммед Али (он свободно говорил по-английски) просто сказал мне однажды вечером, потягивая кофе: " Вы читали Манихейские Евангелия Леуциуса (Левкипия), одного из спутников Иоанна? Они как будто называются деяниями Иоанна? 7

Я ответил, что в юности читал Апокрифы, но лишь Ветхозаветные, и не особенно интересовался другими.

-- Это интересно, -- сказал он, -- Особенно то, что касается события, которое, как опсывается, случилось в жизни Иисуса незадолго до распятия. это имеет отношение к танцевальной форме.

Я посмотрел на него, но выражение его лица ничего мне не говорило. Было ли это тем указанием, которого я ждал? Иили я был в таком сверхчувствительном состоянии, что во всем видел смысл? Несомненно, что в Иерусалиме разговор неизбежно должен был коснуться Иисуса, но тем не менее...

В этот же денья оолжил книгу, содержащую Деяния Иоанна. Там, начиная с 94-го стиха и дальше, имеется не вызывающее никакого сомнения описание ритуального танца учеников, которые двигаются вокруг Христа и нараспев отвечают ему. Описывается, что они впадали в " изумления7, или в состояние транча, и что Иисус явился после распятия Иоанну и открыл ему некоторые тайны, но не тем голосом, который ему был известен.

Я привожу эти отрывки целиком, поскольку не могу оценить по достоинству то, что, как я считаю, имеет большое значение. Для меня это значит, что Новый Завет не является полным.

Я нисколько не сомневаюсь в том, что эти отрывки -- часть эзотерического учения христианства, которая явилась преградой духовной власти, и поэтому была изъята церковниками. Как еще можно объяснить полуистины и противоречия (кажущиеся) в Библии?

Можно сказать, что я был взволнован, сделав это открытие, и что я хотел верить ему. Если человек удовлетворен верованием, свободным от предрассудков и не обуславливаемом иерархической монополией, можно ли сказать о нем, что он нашел веру? Смысл отрывка поразителен. Я не стремлюсь показать, что Иисус был суфийским дервишем или что дервиши копировали Иисуса. Это все несущественно. Академики могут заниматься казуистикой и спорить до хрипоты, но мне-то хотелось насытить свою сущность, если она у меня все-таки есть, и не важно, кто первый вдохнул веру. Для меня этот отрывок является достаточным доказательством того, что Иисус пользовался техникой, идентичной той, которую разрабатывают дервиши и сегодня, техникой, с которой работал на Западе Гурджиев. Следовательно, она полезна для раскрытия человека к повышенному восприятию. Снова и снова я читал, и, чем больше читал, тем большее изумление испытывал.

94. Итак, прежде чем Он был взят беззаконными евреями, которые также были управляемы (имели свой закон от Него) беззаконным змием, Он собрал всех нас вместе и сказал: " Прежде чем я сдамся им, споем гимн Отцу и так подойдем к тому, что лежит пред вами7. Он предложил нам образовать, так сказать, круг, держа друг друга за руки, а сам стоял посередине. И произнес:

" Отвечайте мне Аминь7. Он начал затем петь гимн и говорить:

Слава тебе, Отец. И мы, шествуя по кругу, отвечали ему: Аминь. Слава тебе, Слово. Слава тебе, Милосердие. Аминь. Слава да будет твоей Славой. Аминь. Мы прославляем тебя, о Отец! Мы благодарим тебя, о Свет, в котором нет тьмы, Аминь.

95. Итак, в то время, как мы возносим благодарность, я говорю:

Я буду спасенным, и я спасу. Аминь. Я буду свободным, и я освобожу. Аминь. С буду ранен, и нанесу рану. Аминь. Я буду рожден, и я рожу. Аминь. Я буду есть, и меня съедят. Аминь. Я услышу, и меня услышат. Аминь. Обо мне будут мыслить, мыслить полностью Аминь. Я буду омытым, и я омою. Аминь. Милосердие танцует. Я играю на свирели. Танцуйте все. Аминь. Число Восемь (буквально: один огдод) поет хвалу вместе с нами. Аминь. Число двенадцать танцует в высоте. Аминь. Все в высоте принимает участие в нашем танце. Аминь. Те, кто не танцует, не знают, что произойдет. Аминь. Я спасусь бегством, и я останусь. Аминь. Я украшу, и меня украсят. Аминь. Я буду объединенным, и я объединю. Аминь. У меня нет дома, и у меня есть дома. Аминь. У меня нет места, и у меня есть места. Аминь. У меня нет храма, и у меня есть храмы. Аминь. Я есмь светильник тому, кто зрит меня. Аминь. Я есмь зерцало для того, кто видит меня. Аминь. Я есмь дверь тому, кто стучит в меня. Аминь. Я есмь путь для тебя, путник. Аминь.

96. Теперь отвечай на мой танец.

Узри себя во мне, который говорит и видя, что делаю я, хранит молчание о моих мистериях.

Ты, танцующий, восприми то, что делаю я, ибо это страсть мужества, за которую готов страдать я, -- твоя. Ибо ты не мог бы вообще понять то, что ты страдаешь, если бы я не был послан к тебе, как слово Отца. Ты, видящий, что я страдаю, видишь меня страдающим и видя это, ты не выдержал бы этого, если бы не становился постепенно мудрым. Кто я есмь, ты узнаешь, когда я отойду. То, чем я выгляжу, тем не являюсь. Ты увидишь, когда ты придешь. Если бы ты узнал, как страдать, ты был бы способен не страдать. Учись страдать, и ты не смпожешь не страдать. Тому, что ты не знаешь, я сам буду учить тебя. Я есть Бог твой, не Бог изменника. Я буду сохранять гармонию со святыми душами. Во мне ты познай слово мудрости. Вместе со мной произнеси еще раз: " Слава тебе, Отец! Слава тебе, Слово, слава тебе, Святой Дух! 7 И если бы ты знал обо мне то, чем я был, знай, что словом я обманул все вещи, а сам обманут не был. Я кончил, но пойми целое и, поняв, скажи: " Слава тебе, Отец. Аминь7.

97. Итак, мой возлюбленный, окончив свой танец с нами, Господь проявил себя. И мы, как люди, сбившиеся с пути или очарованные сном, разбежались в разные стороны. Я же, увидев его страдающим, не смог вынести его страдания и убежал на оливковую гору, плача над тем, что случилось. И когда он был распят в пятницу, в шестой час дня, на всю землю снизошла тьма. И Господь мой, стоя посреди пещеры и озаряя ее, сказал:

" Иоанн, для толпы под Иерусалимом я распят и пронзен стрелами и копьями, и желчь и уксус даны мне, чтобы испить. Но для тебя я говорю то, что говорю. Услышь. Я призываю тебя подняться на ээту гору, чтобы ты мог слышать то, что надлежит услышать ученику от своего учителя, и человеку от своего Бога7.

98. И сказав так, Он показал мне крест света воздвигнутый, и возле креста великое множество, не имеющее единой формы. И на кресте была одна форма и одно подобие (так гласит рукопись). Я бы прочел: и внутри него была одна форма и одно подобие, и на кресте другое множество, не имеющее единой формы. И самого Господа я видел поверх креста, не имеющим какого-либо образа, но только голос. И голос не тот, который нам знаком, но мягкий, добрый, и поистине -- Бога, говорящего мне: " Иоанн, нужно, чтобы кто-то услышал это от меня, ибо я нуждаюсь в том, кто услышит. Этот крест света называется мною ради вас то светом, то словом, то умом, то Иисусом, то Христом, то дверью, то путем, то хлебом, то семенем, то воскресеньем, то Сыном, то Отцом, то Духом, то жизнью, то истиной, то верой, то милосердиемп. И под этими именами это дается людям; но то, чем оно является поистине, как постигаемое в самом себе и как сказанное тебе (в рукописи -- нам), оно отделимо от всех вещей и прочно возвышается над неустойчивыми вещами, являясь гармонией мудрости и, поистине, мудростью, в гармонии. ***

*** Это последнее предложение соединено в рукописи с: " мудростью в гармонии7.

Существуют места по правую руку и по левую, а также силы господства, власти и демоны, действия, угрозы, гнев, дьяволы, Сатана и корень внизу, откуда исходит природа вещей, вступающих в бытие7.

99. Этот крест, следовательно, есть то, что все разделило (или объединило все в себе самом) посредством слова и отделило то, что происходит, от того, что находится внизу (буквально: вещи от рождения и ниже) и затем, также будучи единым, излился во все вещи (или: заставил все излиться). Я соединил все в одно. Но это -- не крест из дерева, который ты увидишь, когда ты спустишься отсюда, а также тот, кто на кресте, которого теперь ты не видишь, а только слышись его голос. Это не я. Я считался тем, кем я не являюсь, не тем, кем я был для многих других; но они назовут меня (скажут обо мне) чем-то другим, низким и меня не достойным.

А поскольку место покоя не видят и о нем не говорят, то тем паче меня, Господа его, не увидят(и говорить обо мне не будут).

100. Множество одного аспекта (или не одного аспекта), которое рядом с крестом, имеет более низкую природу; а те, которых ты видишь на кресте, если они не имеют единой формы, то это потому, что еще не каждый член его, который спустился, был достигнут. Но когда человеческая природа возвышается, и люди, которые тянутся ко Мне и повинуются Моему голосу, те, кто слышат Меня теперь, будут объединены тотчас же и не будут больше тем, чем они являются сейчас, но выше их, так же, как и я сейчас. Ибо, пока ты не называешь себя Моим, Я не тот, кем являюсь (или был). Но если ты слышишь Меня, ты, слышащий, будешь как Я, а Я буду тем, каким был, когда ты у Меня есть, как есмь с самим собой. Ибо от Меня ты есмь то, чем есмь Я. Не заботься поэтому о многих, а тех, кто вне тайны, презри. Ибо знай, что Я целиком с Отцом, а Отец со Мной.

101. Ничемп, следовательно, из того, что они скажут обо Мне, я не страдал. Более того: страдание, которое Я показал тебе и остальным в танце, Я хочу, чтобы оно было тайной. Ибо ты видишь то, что ты есть, ибо я показал тебе это. Но то, чем являюсь Я, знаю Я один и никто больше. Выстрадай же меня, чтобы сохранить то, что есть мое и то, что есть твое, чтобы узрить через Меня и узреть Меня в истине. Я есть не то, что Я сказал, но то, что ты способен знать, так как ты близок к тому же.

Ты слышишь, что Я страдал, однако я не страдал. Я был пронзен копьем, и все же Я не был убит. Повешен, Я не был повешен. Кровь истекла из Меня, и все же она не истекла. И, одним словом, то, что они говорят обо Мне, со Мной не происходило, но то, чего он не говорят, так это то, что Я страдал. Итак, объясню тебе то, чем все это является, ибо я знаю, что ты поймешь. Восприми во Мне хвалу (или убийство) Слова (Голоса). Пронзение Слова копьем, кровь Слова, рану Слова, повещение Слова, страдание Слова, пригвождение Слова, смерть Слова. И так говорю Я, отделяясь от образа человеческого. Восприми же поэтому прежде всего Слово, затем ты воспримешь Господа и, наконец, человека, и то, что он страдал7.

Глава 4.

АТАУЛЛАХ КАРМАНИ

Пришло и ушло Рождество, а потом и Новый год. Я не знал, как мне путешествовать дальше. Я взял такси, уехал в Дамаск и, обосновавшись в гостинице, пустился на поиски Атауллаха Кармани -- медника.

Так как Дамаск все еще по-средневековому разделяется на гильдии, я без особого труда разыскал базар медников, а там -- процветающую мастерскую с кружевными занавесками на окнах и вывеской: " Атауллах Кармани, гравировщик по меди, слуга Всевышнего7.

Заколебавшись у порогга, я услыхал голос из мастерской: " Привычка к колебаниям разрушет привычку к решениям. Входи7.

В неуместном здесь плетеном кресле сидел пожилой мужчина в безукоризненном белом одеянии и курдском тюрбане с бахромой. Склонившись над столом, он с бесконечной тщательностью гравировал иероглифы на медном диске, лежавшем перед ним. Я неуклюже стоял, пока он не поднял голову и не пригласил меня сесть. Я сел и, запинаясь, задал вопрос на полуперсидском; полуарабском:

-- Где я могу найти мастера Атауллаха?

Нахмурившись, он поднял голову: " Кто называет меня мастером? 7

Я снова запнулся: " Шейх Даул из Кербалы7.

" Это не так7, -- раздалось в ответ, и он снова склонился над диском.

Я стал вспоминать. Употребил ли Шейх Даул этот термин? Обязательно ли человек, учивший Гурджиева, был Учителем? Затем на меня нахлынули воспоминания от инцинденте с ковром, и я объявил: " Нет, я сам употребил термин " Мастер7, так как вы обучали человека, которого я был бы горд назвать Учителем7.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 Следующая ⇒