Контакты

Случайная статья

Глава XXXVI

⇐ ПредыдущаяСтр 32 из 52Следующая ⇒

Никогда не забуду тех счастливых минут, когда мы, вскочив на коней, тронулись в обратный путь. В богатейших нарядах, с колыхающимися перьями на шлемах, мы продвигались между двумя рядами ликующего народа. Люди склонялись перед нами, точно нива под серпом жнеца, и на коленях приветствовали помазанника божьего и его спутницу, Освободительницу Франции. Проехав во всем блеске по главным улицам города, мы уже приближались к дворцу архиепископа, как вдруг у гостиницы «Зебра» натолкнулись на странное явление: на обочине дороги стояли, выделяясь из общей массы коленопреклоненных зрителей, два человека. Они стояли в первом ряду, остолбенев от удивления, и пристально смотрели на нас. Оба были в грубой крестьянской одежде. Двое стражей с алебардами, пылая гневом, бросились к ним, чтобы проучить их за непочтение. Они уже готовы были схватить их, как вдруг Жанна вскрикнула: «Стойте! » и, мгновенно соскользнув с седла, бросилась к одному из них с распростертыми объятиями, называя нежными именами и громко рыдая. То был ее отец, а стоявший с ним рядом – ее дядя Лаксар.

Новость тотчас же облетела всех, вызвав бурю восторга, и в один миг два презренных, жалких плебея стали знаменитыми и известными. Все им завидовали, каждый стремился поскорее взглянуть на них, чтобы потом всю жизнь хвастаться, что ему выпало счастье видеть отца Жанны д'Арк и брата ее матери. Как легко она творила подобные чудеса! Она была, как солнце, лучи которого, разгоняя мрак, озаряли мир сиянием славы.

– Подведите их ко мне, – сказал любезно король.

И она подвела их. И все трое предстали перед королем. Она – улыбающаяся, счастливая, а они – растерянные, испуганные, комкали свои шапки в трясущихся руках. И тогда, на глазах у изумленной свиты и всего народа, король протянул им руку для поцелуя и сказал старому д'Арку:

– Благодари бога, что ты отец этого дитяти, этого источника бессмертия. Ты носишь имя, которое останется в памяти благодарного человечества даже тогда, когда все короли будут забыты. Не подобает тебе обнажать голову перед бренным величием одного дня. Покрой ее!

Поистине, он был великолепен, произнося эти трогательные слова. Затем он приказал позвать реймского бальи и, когда тот предстал перед ним, низко склонив обнаженную голову, король промолвил: – Эти двое – гости Франции! – и велел ему принять их со всем радушием.

Но я должен заметить, что старый д'Арк и Лаксар так и остались в маленькой гостинице «Зебра». Бальи хотел переселить их в лучшую гостиницу, предоставить им разные удобства и окружить приятными развлечениями, но скромные жители села уклонились от предложенных благ и упросили бальи оставить их в покое. Всеобщее внимание и почет не доставили бы им удовольствия. Бедняги не знали даже, как себя держать, куда спрятать свои непослушные руки. Бальи старался изо всех сил. Он велел хозяину гостиницы отвести им целый этаж и приказал доставлять им без ограничений все, что они пожелают, возложив расходы на городскую казну. Кроме того, каждому из них он подарил лошадь и сбрую. От удивления, восхищения и гордости они не могли вымолвить ни слова; они даже не смели мечтать о подобном богатстве и никак не могли поверить сначала, что лошади живые и настоящие, что они не исчезнут, не развеются как дым. Впечатление от подарка было настолько сильным, что они без конца повторяли «мой конь», «мой конь» и ни о чем другом не желали говорить. Они наслаждались звучанием этих слов и смаковали их, причмокивая губами, при этом вытягивали ноги и, заложив большие пальцы в проймы жилетов, блаженствовали, как господь бог, когда он созерцает созвездия, плывущие по мрачным глубинам вселенной, сознавая, что все они принадлежат ему, и только ему. Это были самые счастливые, самые простодушные старики‑ младенцы, которых когда‑ либо видел свет.

Во второй половине дня город давал грандиозный банкет в честь Жанны, короля, двора и главного штаба. В разгаре пиршества вспомнили об отце Жанны д'Арк и Лаксаре. В гостиницу были немедленно посланы гонцы с приглашением, но старики никак не решались пойти туда до тех пор, пока им не пообещали, что они будут сидеть отдельно, высоко на галерее, и лишь следить за происходящим. Они уселись рядышком и наблюдали за великолепным зрелищем. Чудесно, прекрасно, умилительно! Они до слез были растроганы теми невероятными почестями, какие воздавались их маленькой любимице, и тем, как свободно, спокойно и уверенно она сидела среди знати, выслушивая похвалы, сыпавшиеся на нее как из рога изобилия.

Но это спокойствие было неожиданно нарушено. Ее сердца не тронули ни изящная речь короля, ни комплименты герцога Алансонского, ни восторженные признания Дюнуа; даже громовой голос Ла Гира, штурмом взявшего слово, нисколько не подействовал на нее. Но, как я уже сказал, нашлись силы, которым она не могла сопротивляться. В конце пиршества король поднял руку, требуя внимания, и ждал с поднятой рукой, пока не замер последний звук. Наступила глубокая, почти ощутимая тишина. И тогда в дальнем углу громадного высокого зала послышался грустный напев, и в торжественном безмолвии зазвучала нежная, чарующая мелодия нашей простой детской песенки о Волшебном Бурлемонском буке. Тут Жанна не выдержала и, закрыв лицо руками, зарыдала. Как видите, в одно мгновение ничего не осталось от ее серьезности и величия; она снова была маленькой пастушкой, перед которой раскинулись зеленые луга с пасущимися на них овцами. Картины же войны – кровь, страдания, смерть, безумие и ярость битв – все это лишь тяжелый сон. Какая могучая сила таится в музыке, этой волшебнице из волшебниц! Стоит ей взмахнуть своей палочкой и произнести магическое слово, как все реальное исчезает, а призраки фантазии, облекаемые в плоть, предстают перед вами.

Этот приятный сюрприз придумал король. Должен признаться, он обладал многими хорошими качествами, которые, правда, редко проявлялись из‑ за интригана де ла Тремуйля и прочих льстецов, вращающихся около него. Король, желая избавить себя от забот и волнений, Во всем соглашался с этими интриганами, предоставляя им полную свободу действий.

Вечером мы, представители личного штаба и земляки Жанны, встретились с ее отцом и дядей в гостинице. Сидя все вместе, мы пили крепкие напитки и вели непринужденную беседу о Домреми и наших земляках. Вдруг дверь распахнулась: принесли большой сверток от Жанны и велели не разворачивать его до ее прихода. Вскоре явилась и она сама. Отослав своих телохранителей, Жанна сказала, что займет одну из комнат отца и проведет ночь под одной с ним кровлей, как некогда в родном доме. При ее появлении мы, штабные, поднялись, вытянулись в струнку и стояли так, пока она не приказала нам сесть. Жанна обернулась и увидела своих стариков, которые также вскочили, но стояли в замешательстве и отнюдь не по‑ военному. Это было забавно, и она чуть не рассмеялась. Однако сдержала себя, не желая обидеть их. Жанна усадила их, села сама, устроившись поудобнее между ними, взяла каждого за руку и, положив их руки к себе на колени, сказала:

– Оставим всякие церемонии, мы, как и прежде, – одна семья. Я покончила с великими войнами, вернусь вместе с вами домой и увижу… – Она умолкла, и на мгновение счастливое лицо ее стало печальным, – казалось, ее мучит какое‑ то сомнение или предчувствие. Вдруг ее лицо снова озарилось, и Жанна воскликнула в страстном порыве: – Ах! Скорее бы наступил этот радостный день! Домой, домой, вместе с вами!

Отец изумленно спросил:

– Как, дитя мое, неужели ты серьезно? Перестать творить настоящие чудеса, за которые все тебя славят? И ты готова оставить блестящее общество принцев и генералов, чтобы вновь превратиться в простую крестьянку, в ничто? Это же неразумно!

– Удивляюсь и не понимаю. Что за странные речи? – сказал дядюшка Лаксар. – Раньше она меня удивляла, когда безудержно рвалась на войну, а теперь удивляет еще больше. Не хочет воевать и бросает службу! Говоря откровенно, я впервые в жизни слышу такое. Мне хотелось бы понять, что это значит.

– Понять нетрудно, – ответила Жанна. – Я всегда была противницей страданий, и не в моей натуре причинять их. Распри и ненависть между людьми глубоко огорчали меня, а звон мечей и грохот орудий никогда не ласкали мой слух. Я хочу мира, покоя и благополучия для всех живущих на земле. Такая уж я есть! Разве могу я при этом помышлять о войнах и умиляться при виде пролитой крови, горя и скорби, которые приносит война? Но бог послал своих ангелов и возложил на меня эту миссию. Могла ли я ослушаться? Я выполнила свой долг. И не так уж много дел поручил мне господь. Всего лишь два: снять осаду Орлеана и короновать законного наследника в Реймсе. Дело сделано – и теперь я свободна. Разве при виде бедного сраженного солдата, будь то друг или враг, я не ощущала такой же боли, как и он, разве слезы его родных не жгли моего сердца? Это повторялось изо дня в день. Какое блаженство сознавать, что наступил час избавления и я не увижу больше этих кошмаров и мне не придется выносить эти пытки! Так почему же я не должна вернуться в родную деревню, стать такой же, как и была? Это же рай! А вы удивляетесь моему желанию! Ах, мужчины, мужчины! Вот моя мать поняла бы меня!

Они ничего не могли возразить и некоторое время сидели молча, уставившись в пространство. Потом старик д'Арк сказал:

– Твоя мать поняла бы – это правда. Я никогда не видел таких женщин! Она не находит себе места, волнуется и волнуется. Просыпается по ночам и думает о тебе, думает и волнуется. А когда шумит ветер и льет дождь, она стонет и приговаривает: «О боже, сжалься над ней, она ведь там одна со своими промокшими солдатами! » Когда же небо рассекают молнии и раздаются страшные раскаты грома, она вся дрожит и, заламывая руки, шепчет молитву: «Боже, спаси ее! Ведь это же, как те ужасные пушки и смертоносные стрелы! И она там мчится на коне, беззащитная, и нет меня там, чтобы заслонить ее! »

– Бедная, бедная мама! Как мне жаль ее!

– Да, очень странная женщина, я это не раз замечал. Когда в деревню приходит весть о победе и все радуются и гордятся, она мечется, как безумная, и расспрашивает только о тебе. Когда же узнает, что ты жива и здорова, падает на колени, иногда прямо в грязь, и благодарит бога не за дарованную победу, а за милосердие, проявленное к тебе, повторяя одни и те же слова: «Теперь все. Теперь Франция спасена. Теперь она вернется». А тебя все нет и нет, и она опять горюет.

– Довольно, отец, у меня сердце разрывается. Зато, вернувшись в родной дом, я утешу ее. Все буду за нее делать, стану ее опорой и поддержкой, и ей не придется страдать из‑ за меня.

Некоторое время беседа велась в том же духе; наконец дядя Лаксар промолвил:

– Ты выполнила волю божью, дорогая, и теперь, можно сказать, со всеми в расчете. Это правда, и никто не посмеет этого отрицать. Но как посмотрит король? Ведь ты у него лучший воин. А вдруг он велит тебе остаться?

Это был удар – и притом неожиданный. Жанна смутилась, задумалась, потом ответила скромно и просто:

– Король – мой повелитель. Я – его слуга.

Она умолкла и снова задумалась, но вскоре ее лучистые глаза заблестели по‑ прежнему и она воскликнула:

– Прочь мрачные мысли! К чему предаваться унынию! Расскажите лучше, что делается дома.

И старые болтуны развязали языки. Они говорили и о том и об этом, припоминая самые незначительные происшествия. Приятно было слушать их. Жанна по своей доброте пыталась и нас втянуть в разговор, но из этого, конечно, ничего не получилось. Ведь она была главнокомандующим, а мы – никто. Ее имя было на устах всей Франции, мы же были лишь невидимые пылинки; она была соратником принцев и героев, мы – никому не известные солдаты; она была выше всех знатных и великих мира сего, ибо сам господь указал ей путь. Словом, она была Жанной д'Арк, и этим сказано все. Для нас: она являлась божеством, а это значит, что нас разделяла бездонная пропасть, мы ей были не чета. Вы сами понимаете, что это было бы невозможна.

И все же она была такой человечной, такой обходительной и любезной, такой веселой и очаровательной, такой искренней и непосредственной!.. Нет! Я слишком слаб! Бледны и бесцветны слова, чтобы воссоздать образ Жанны хотя бы частично. Эти старые простаки не понимали ее и не могли понять. Общаясь с простыми смертными, они подходили к явлениям с весьма ограниченной меркой. Оробев сначала, они быстро оправились, осмотрелись и увидели в ней обычную девчонку и ничего более. Поразительно! Меня бросает в дрожь при мысли, как спокойно, легко и свободно они чувствовали себя в ее присутствии, беседуя с ней, как с любой другой французской девушкой.

Простодушный старик Лаксар как ни в чем не бывало сидел, развалясь в кресле, и болтал о таких пустяках, что нам было стыдно слушать. Ни он, ни отец д'Арк даже не подумали о том, что в обществе существует Этикет, который должен строго соблюдаться. Свой нелепый рассказ они считали важным и интересным, для нас же его познавательная ценность равнялась нулю. Все, что им казалось волнующим и трогательным, вовсе не было трогательным, а лишь вызывало смех. По крайней мере так мне казалось тогда и так мне кажется теперь. Да, я убежден, что это было именно так, поскольку их дурацкая болтовня рассмешила Жанну. И чем больше было в их рассказе печали, тем громче она смеялась. Паладин говорил, что и он расхохотался бы, если бы не присутствие Жанны. Ноэль Ренгессон утверждал то же самое. Старик Лаксар поведал нам о том, как недели две‑ три тому назад ему пришлось побывать на одних похоронах в Домреми. Все его лицо и руки были в красных пятнах, и старик обратился с просьбой к Жанне смазать их какой‑ нибудь целебной мазью. Пока Жанна занималась врачеванием, утешая, лаская и успокаивая дядюшку, он рассказал ей, как все произошло. Прежде всего он спросил, помнит ли она того черного теленка, который был у них еще тогда, когда она жила дома. Жанна сказала, что помнит хорошо и что он был очень мил и она его очень любила, и сразу же посыпались вопросы: а каков он теперь – здоровый, большой, красивый? Старик ответил: «Еще бы! Теперь это уже не теленок, а бычок, и такой резвый, что принимал участие в похоронах». Жанна удивилась: «Кто – бычок? » Старик пояснил: «Да нет, бычка не пригласили, пригласили меня, но и он принимал участие». А дело было так: дядя Лаксар ушел из дому и направился к Волшебному дереву. У дерева он прилег на травку в своей праздничной траурной одежде с длинной черной лентой на шляпе и вздремнул. Проснувшись, увидел по солнцу, что время уже позднее и нельзя терять ни минуты. В испуге он мгновенно вскочил и увидел бычка, щипавшего траву. И пришло ему в голову, что на этом животном он сможет добраться скорее и как раз успеет к выносу покойника. И вот он набрасывает на бычка уздечку, берет поводья, садится верхом и – в путь. Бычок, не привыкший к подобному обращению, забеспокоился. Он метался во все стороны, летел, как шальной, брыкался и мычал. Дядюшка Лаксар был в полной мере удовлетворен путешествием и хотел было уже отказаться от своей затеи, намереваясь пересесть на другого быка или в крайнем случае добираться какими‑ нибудь другими, более надежными средствами, да не осмелился. Ему стало жарко, и, хотя день был воскресный, он устал так, что едва дышал, а слезать не решался. А бычок, потеряв терпение, задрал повыше хвост и с диким ревом бросился вниз с холма. У самой деревни он опрокинул несколько пчелиных ульев. Пчелы черной тучей вылетели и устремились за ними. Они облепили бычка и злополучного всадника, кружились, жужжали и беспощадно жалили их. Бычок мычал, седок кричал… Обезумев от боли, они вихрем промчались по деревне и врезались в самую гущу похоронной процессии. Люди с воем бросились врассыпную, а пчелы вдогонку. Во мгновение ока от многолюдной процессии остался лишь один покойник. Наконец, бычок метнулся к реке и бултыхнулся в воду. Дядюшка Лаксар чуть не утонул, его выудили из реки, как рыбу. Он был искусан пчелами, и лицо его напоминало рисовый пудинг с изюмом.

Рассказав о своем приключении, старый чудак обернулся и долго с недоумением смотрел на Жанну. Она, уткнувшись лицом в подушку, прямо умирала со смеху.

– В чем дело, чего это она смеется? – спросил он.

Старик д'Арк растерянно глядел на Жанну и, почесывая затылок, также признался, что ничего не понимает, – возможно, случилось что‑ нибудь такое, чего они не заметили.

Оба старика думали, что эта история интересна и трогательна. А по‑ моему, она была только смешной и ни для кого не представляла интереса. Таково мое мнение и тогда и теперь. Что касается истории, то здесь нет ничего общего с историей, ибо задача истории – собирать важные и поучительные факты. Сие же странное и случайное событие ничему не учит, разве только тому, что не следует верхом на бычке отправляться на похороны. Но рассудительному человеку, конечно, не нужны подобные поучения.

⇐ Предыдущая 27 28 29 30 313233 34 35 36 Следующая ⇒

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.