Роберт Лоу Белый ворон Одина 24 страница

– Кроме того, – добавил я вслух, – если мы убьем законного правителя Новгорода, сына Святослава, то в дальнейшем трудно будет рассчитывать на помощь богов Асгарда. Даже главные соперники Владимира – его братья, – и те откажутся вести с нами дела после подобного злодеяния.

После краткого раздумья Финн снова пожал плечами и, не сказав ни слова, зашагал прочь. Он на ходу ковырялся в зубах грязным ногтем и всем своим видом выражал неудовольствие. Было совершенно очевидно: Финн сознает мою правоту, но в решающий миг это вряд ли его удержит.

Тем временем на островке закипела работа. Обретенное серебро чудесным образом сгладило все противоречия, и мои побратимы вместе со славянами весело тянули и толкали по льду тяжело груженные повозки. Наверное, им казалось, будто они тащат свою добычу… Торгунна и Тордис занялись приготовлением ужина. Отгородившись от ветра высокими бортами повозок, они развели огонь и принялись кашеварить. Когда день плавно перетек в свинцовую зимнюю ночь, я обратил внимание, что Абрахама с Морутом нигде не видно.

Теперь, когда у нас появилась возможность устроиться с относительным уютом – по крайней мере у нас имелись дрова, а также запас муки и сушеного мяса, – былая общность, продиктованная холодом и голодом, быстро распалась. Дружинники развели собственный костер и уселись кружком вокруг него. Что касается юного князя и его двух незыблемых столпов, они устроились поодаль ото всех и о чем-то тихо шушукались. Я отметил, что маленький Олав не пошел к ним, а пристроился возле нашего огня. Уж не знаю, почему, но сей факт согревал мне душу.

Однако беспокойство за Коротышку Элдгрима не давало мне покоя. Я рвался поскорее спуститься вниз и одновременно боялся этого неизбежного действия. А посему, к стыду своему, должен признаться, что с благодарностью ухватился за доводы Финна, который заявил: мол, прежде должно как следует согреться и насытиться.

Итак, я сидел и посматривал в сторону Финна. Женщины разложили еду по мискам, и все приступили к трапезе. Я смотрел на своих побратимов, лихо таскающих куски из похлебки, и размышлял о странностях человеческой натуры. Вокруг нас все так же свирепствовала зима, грозя превратить наши носы в черные обмороженные обрубки. Мы по-прежнему находились посреди заснеженной степи, отгородившись от нее лишь ненадежными вадмалевыми стенками, и жевали старую волокнистую конину. И вот поди ж ты! Люди выглядели сытыми и довольными, как домашние коты.

Впрочем, не все лучились довольством.

– Эти славянские придурки чересчур хитрожопые, – проворчал Финн, даже не потрудившись понизить голос.

Иона Асанес нахмурился и бросил озабоченный взгляд туда, где сидел юный Владимир.

– Этот мальчик – князь, – начал внушать Финну грек. – И сей факт возвышает его над остальными людьми – так же, как орел возвышается над воробьиной стаей. Ты не имеешь права так отзываться о законном новгородском правителе.

Финн сокрушенно покачал головой и принялся вдумчиво, не спеша, втирать жир в кожу лица (мы уже убедились в действенности этого средства против здешних морозов). Покончив с этим немаловажным занятием, Финн смерил Иону с ног до головы презрительным взором и заговорил:

– В своем Хольмгарде ты потратил немало времени на учебу. В результате выучился болтать на дюжине различных языков, умеешь читать-писать. Все это хорошо… Однако ты многое пропустил, юный Козленок. Для начала неплохо бы тебе усвоить, что орлы имеют дурную привычку таскать добычу у других птиц.

Щеки Асанеса вспыхнули от жаркого гнева. Юноша вскочил на ноги, и на какое-то краткое головокружительное мгновение у меня возникло опасение, что он сейчас набросится на Финна. Впрочем, подобное было немыслимо. Скорее уж Тор снизойдет до наших земных дел и огреет кого-нибудь по голове своим молотом…

Иона действительно сдержался, хотя я видел: далось ему это нелегко. Дрожа от негодования, он бросил в лицо Финну гневные слова:

– Орел – благородная птица. Именно по этой причине тебе никогда не бывать князем, Лошадиная Голова. В тебе слишком мало от орла…

Высказавшись, он опрометью бросился прочь. Финн задумчиво посмотрел ему вслед. Затем достал из-за уха – своего единственного сохранившегося уха – костяную иглу и принялся ковыряться в зубах.

– Этот мальчишка нравился мне гораздо больше, когда скакал по скалам и задавал по сотне вопросов в день, – проворчал он себе под нос. – А теперь он знает все ответы и мечется, словно ветер в кронах деревьев.

– И сына уму доверять не дерзай, – посоветовал Рыжий Ньяль и по привычке добавил: – Так моя бабка однажды сказала.

– Она, видать, была хорошо знакома с Козленком, – язвительно заметил Финн.

– Много ты понимаешь, Лошадиная Голова, – отмахнулся Рыжий Ньяль под всеобщий смех. – Сказано же, в тебе нет ничего от орла!

Игла сломалась в руках Финна. Он посмотрел на нее и грустно покачал головой.

– Что правда, то правда, – вздохнул побратим. – А вот в нашем маленьком греке, сдается мне, русский орел успел побывать.

И он бросил обломки иглы в огонь. В разговоре повисла неловкая пауза, во время которой люди невольно вспоминали все, что слышали о противоестественных склонностях греков. Я лишь рот разинул от удивления. Зато Торгунна вспыхнула, словно уголек в костре.

– Какая подлость! – воскликнула она. – То, что ты сказал, Финн Лошадиная Голова, недостойно ни тебя… ни Ионы с князем. Будь я мужчиной, клянусь, так наподдала бы тебе, что до конца жизни ты ел бы одну лишь кашку. По причине отсутствия зубов.

Финн и сам понимал, что зашел слишком далеко, но поворачивать назад было поздно. Что сказано, то сказано… Поэтому он молча сидел, сгорбившись под градом Торгунниных упреков и ковыряя трещины на костяшках пальцев – до тех пор, пока из них не выступила свежая кровь. Все остальные тоже примолкли: сосредоточенно жевали неподатливую конину и старались выкинуть из головы дурные мысли об Ионе Асанесе. Хотя, уверен, многие в тот миг, как и я, вспоминали его необычную любовь к стихам, его нежную привязанность к умершему Паю… и многое другое, что было известно о распутстве славян и пагубной любви греков к юным мальчикам.

Тордис забрала у Финна пустую миску и сунула ему в руки одну из своих костяных иголок.

– Вот, возьми, – ровным голосом сказала она. – Прочисть свои зубы, Финн Лошадиная Голова. Если это и не сделает твои речи более приятными, то, по крайней мере заставит на некоторое время умолкнуть.

– Женщина, собака и старый орешник… – проворчал Финн, однако ж иголку принял и употребил по назначению.

Все знали эту старую поговорку и в уме завершили ее за Финна. Женщина, собака и старый орешник – чем больше их бьешь, тем лучше они становятся. Однако вслух произнести это не решился никто, даже старая бабка Рыжего Ньяля.

Громко фыркнув, Торгунна принялась собирать пустые миски, затем кинула снега в котел, чтобы растопить его и помыть грязную посуду.

– Маленький Олав, – внезапно сказала она, – если у тебя имеется подходящая история, сейчас самое время рассказать ее.

Ай да Торгунна! Я в очередной раз восхитился умом и проницательностью Квасировой жены. Все это время Воронья Кость неподвижно сидел, завернувшись в кучу мехов и не принимая участия в разговоре. Люди попросту забыли о его присутствии. А между тем мальчик этот был близким другом князя Владимира (равно как и грека Асанеса), и высказываться при нем следовало с осторожностью.

В ответ на обращение Торгунны он улыбнулся. Улыбка бледной тенью скользнула по синеватым губам и растаяла, так и не достигнув разноцветных глаз.

– Жил-был один орел, – с готовностью заговорил Воронья Кость, и я поспешил вскинуть руку в протестующем жесте.

У меня не было никакого желания выслушивать очередную притчу Олава. Я имел представление, каково их воздействие на слушателей: обычно истории эти вызывали у людей чувство недоумения и раздражения. Ну, как если бы пришлось наблюдать за дурной собакой, кусающей руку хозяина. В нашей компании и без того наметился серьезный разлад, не стоило усугублять дело ненужными спорами. Я так и сказал вслух, и Олав безразлично пожал своими костлявыми плечами. Ну, нет так нет…

– А я бы послушал, – раздался глухой голос из того угла, где прикорнул Квасир.

Темная повязка закрывала оба глаза побратима, ибо он жаловался, что пламя костра слишком яркое для его единственного глаза. Я был уверен, что ему наплевать на истории Олава, а настаивает он лишь в угоду жене. В душе я проклинал настырность Квасира. Но спорить мне не хотелось, и я кивком выразил свое согласие.

– Итак, жил на свете один орел, – снова заговорил мальчик. – Еще совсем молодой, только-только входил в силу… но был он гордым и тщеславным. История эта произошла в дальних краях (не спрашивайте меня, где именно) и очень-очень давно – так, что и не вспомнить, когда точно… Знаю только, что в те времена драконы предпочитали ходить по земле, а не прятаться со своим золотом в мрачных подземельях.

– О, если это история про золото, то я с удовольствием ее послушаю, – радостно воскликнул Финнлейт и тут же заработал тычок под бок от сидевшего рядом Оспака.

– Один такой дракон водил дружбу с нашим орлом, – продолжал Воронья Кость. – Во всяком случае, дракон с удовольствием проводил время в обществе орла и частенько приглашал его в свое скромное жилище. А поскольку дракон был гостеприимным хозяином, то орел с радостью принимал его приглашения. И дня не проходило, чтоб орел не наведывался в гости к своему другу дракону.

– Хейя! – отозвался Хаук. – Мне тоже довелось отведать гостеприимства дракона. Отличная штука!

И он отсалютовал мне деревянной кружкой так, будто это был наполненный медом пиршественный рог, а мы с ним сидели в уютном гестерингском жилище.

Остальные поддержали Хаука веселыми смешками. Не составляло большого труда увязать «дракона» с моим собственным именем – равно как и догадаться, кого описывал рассказчик под видом орла. Чертов мальчишка! Я почувствовал, как по спине у меня поползли мурашки. Судя по всему, это будет наихудшая история Вороньей Кости.

– И всякий раз, как орел покидал жилище дракона, он громко смеялся, – продолжал рассказывать Олав своим тонким, заунывным голосом. – Орел летел и думал, как ловко он устроился. Он-то регулярно наслаждался щедростью дракона, а тому никак не подняться в его поднебесное гнездо.

– Да, Орм, похоже, в тебе тоже маловато от орла, – хмыкнул Рыжий Ньяль.

Олав пропустил это замечание мимо ушей и неспешно продолжал свое повествование:

– Другие звери были свидетелями их ежедневных встреч, и между собой они частенько обсуждали себялюбие и неблагодарность орла. И решили они поговорить с драконом и раскрыть ему глаза на правду. На роль посланника избрали лягушку. Вернее, она сама вызвалась пойти к дракону. Совесть ее была чиста, ибо лягушки с орлами не поддерживали никаких отношений. А как можно поддерживать отношения с чудовищем, которое падает камнем с небес, похищает одного из ваших собратьев и утаскивает к себе на ужин?.. Короче, пришла лягушка к дракону и все ему рассказала. Но благородный дракон не поверил лягушке. Тогда она предложила: «Давай сделаем так. В следующий визит орла предложи ему принести тебе большой котел с крышкой. Якобы ты хочешь передать подарки его орлятам».

Дракон согласился, и орел не заставил себя долго упрашивать. Он притащил огромный котел и заранее радовался знатному пиру, который закатит для своих детенышей. Орел предупредил, что скоро вернется за подарками для детей, и улетел – по своему обыкновению посмеиваясь над другом-простофилей. Тогда лягушка скомандовала дракону: «Залезай внутрь котла. Я накрою тебя свежей пищей, и орел ничего не заподозрит».

– Не нравится мне эта лягушка, – проворчал Финн. – Уж больно хитрожопая!

– Не похоже, чтобы ты почистил свои зубы, Лошадиная Голова, – оборвала его Тордис, и Финн безропотно прикусил язык.

– Орел и впрямь скоро вернулся. Не увидев дракона, он подхватил тяжелый котел и полетел с ним в свое гнездо. Лягушка оказалась права: он ничего не заподозрил, летел и по привычке издевался над глупым драконом. Он разглагольствовал довольно громко, так что дракон мог слышать каждое слово. Нельзя сказать, чтоб это доставило ему удовольствие. Речи орла были грубыми и дерзкими – как и предупреждала лягушка. Дракон слушал и потихоньку закипал от злости, а к тому времени, когда они достигли жилища орла, он уже готов был на части разорвать своего неблагодарного друга.

Тем не менее, выбравшись из котла, дракон заговорил довольно вежливо. «Дружище-орел, – сказал он, – ты так часто прилетал ко мне в гости, что наверняка будешь рад оказать мне гостеприимство в своем гнезде».

Куда там! Орел понял, что его обвели вокруг пальца, и пришел в ярость.

«Я сдеру плоть с твоих костей! » – крикнул он и накинулся на дракона. Однако выполнить свою угрозу ему не удалось – лишь клюв обломал о твердую чешую дракона.

Опечалился дракон и сказал: «Ну что ж, теперь я вижу, чего стоит твоя дружба. Отнеси меня домой, и больше я не желаю с тобой знаться». Орел впился в него когтями (что нисколько не повредило дракону) и, поднявшись в воздух, прокричал: «Ну все, дракон, прощайся с жизнью! Сейчас я сброшу тебя на землю, и ты расшибешься в лепешку». Видя такое дело, дракон накрепко сомкнул собственные когти вокруг лапы орла.

– Глупый дракон! – в запале выкрикнул Онунд. – Надо было пыхнуть на орла огнем, да и спалить дотла!

Вот уж никто не ожидал такой вспышки от нашего молчаливого исландца. Раздались смешки, все принялись потешаться над ним. Горбун привычно втянул голову в плечи и снова умолк.

– Онунд прав, – поддержал его Финн. – Следовало поджарить этого мерзавца на месте. Скажи-ка, Воронья Кость, почему твой дракон не поступил таким образом?

– И что бы это ему дало? – возразил Олав. – Тогда бы он навечно застрял в орлином гнезде. Нет, Финн Лошадиная Голова, мой дракон поступил гораздо мудрее.

– Вот потому-то он и является ярлом… а ты, Финн, нет! – с ухмылкой добавил Гирт.

Теперь уж вся честная компания потешалась над Финном. Люди обрадовались возможности как-то разрядить обстановку. Они громко смеялись, хлопали себя по ляжкам и всячески проходились по адресу Финна. Тот же в ответ беззлобно отбрехивался, хмурясь и улыбаясь одновременно. Так продолжалось до тех пор, пока Квасир не призвал всех к порядку.

– Я попросил историю, – заявил он. – Так дайте же дослушать до конца!

Воронья Кость поблагодарил нежданного помощника легким кивком и продолжил свой рассказ:

– Орел попался в ловушку. Он пытался освободиться от железной хватки дракона: рвался и метался, краснел и бледнел от гнева. Сначала он требовал и угрожал, затем принялся умолять бывшего друга, чтобы тот отпустил его. «С радостью, – отвечал дракон, – но сперва доставь меня обратно домой».

Последние слова Олав прошамкал сквозь зубы, как если бы что-то мешало ему говорить. Все сразу же признали в этой пантомиме Финна с «римским костылем» во рту и разразились новой серией насмешливых возгласов и шлепков по коленям.

– Орел взлетел под самые облака, затем камнем упал вниз и проделал так несколько раз. Он резко менял направление полета и пытался стряхнуть с себя дракона. Все напрасно… В конце концов орел смирился с мыслью, что самостоятельно ему не освободиться, и послушно принес дракона к порогу его дома.

– Дружба – такая штука, которая требует вклада с обеих сторон, – изрек дракон на прощание. – Но поскольку ты, орел, этого не понимаешь, то нашей с тобой дружбе пришел конец. Не стану я впредь приглашать тебя в гости.

Дракон был очень разочарован. Он утратил доверие не только к орлу, но и ко всему белому свету. А посему спрятался под землей и залег на страже своих сокровищ.

– Вот и неправильно, – вмешался Рыжий Ньяль. – Лучше поделиться своим богатством, иначе все соседи будут желать твоей смерти…

Он не успел добавить привычную присказку про свою старую бабку, поскольку в нашем кругу появилось новое лицо. Никто не заметил, когда именно подошел Добрыня. Неизвестно, слышал ли он рассказ Олава, и если слышал, то как к нему отнесся. Сам Добрыня ничего не сказал, просто сделал мне знак отойти в сторону.

Я последовал за ним, мучимый дурными предчувствиями. За моей спиной раздавались смех и оживленные голоса: люди принялись обсуждать услышанную историю. Побратимы прекрасно поняли смысл притчи и горели желанием объяснить его остальным.

– Князь решил немедленно уходить в Белую Вежу, – тихо сообщил мне Добрыня, назвав Саркел привычным русским именем. – Мы заберем лошадей, чтобы тащить подводы с серебром. И еще одна лошадь понадобится для повозки с припасами. Князь надеется разжиться в Белой Веже новыми телегами с лошадьми и затем вернуться сюда. Абрахама и Морута я послал вперед, чтобы они разведали, как обстоят дела в крепости.

Я вынужден был признать правильность такого решения. Прежде чем ехать в Белую Вежу, требовалось разузнать, какой прием окажут юному князю местные жители. Со смертью Святослава многое изменилось. И не факт, что пограничная крепость – в недавнем прошлом принадлежавшая хазарам – сохранит верность сыновьям погибшего владыки. А если и сохранит, то, скорее уж, киевскому князю Ярополку, а не маленькому мальчику из далекого Новгорода…

Я высказал эти соображения Добрыне. Старый лис степенно кивнул в ответ и хитро усмехнулся:

– Я знаю степняков. Они будут верны тому, кто больше заплатит. И потом, как ни крути, Владимир все же Святославов сын. Защитники крепости побоятся с ним ссориться и дадут нам все, что запросим. Мы обновим наши припасы и возьмем столько лошадей, сколько потребуется для полновесного обоза. После этого вернемся сюда и загрузим телеги тем серебром, какое удастся поднять из гробницы Аттилы. Полагаю, к тому времени лед на реке уже вскроется. Так что мы сможем добраться до Меотийского озера на лодьях.

Ага, понятно – урвать кусок пожирнее и сразу же смыться. Такой тактики придерживались все морские разбойники, и, судя по всему, Добрыне удалось убедить племянника, что это наилучший образ действия. Собственно, кто бы спорил… Все равно мы не в состоянии вынести все содержимое гробницы. Да если честно, нам хватило бы и того, что уже есть. Но, к сожалению, тут возникает осложнение. После того как князь Владимир объявится в Белой Веже, месторасположение могильника Аттилы перестанет быть тайной. И от желающих поживиться за чужой счет не будет отбоя. Они слетятся на этот островок стаями стервятников, и тогда драка станет неизбежной.

Тем не менее я кивнул в знак согласия. Но добавил по возможности твердо:

– Не ранее, чем я отыщу Коротышку Элдгрима.

Добрыня неодобрительно покряхтел. Я понял, что он намеревался выйти с первыми рассветными лучами, и моя идея поисков побратима – который совершенно очевидно, с его точки зрения, был мертв – казалась ему пустой потерей времени. По правде говоря, я и сам так думал. И, уж тем более, меня не волновала судьба Брондольва Ламбиссона, затерявшегося где-то среди гор серебра. А мысль о жутком призраке Хильд, который, возможно, бродит в мрачном подземелье, вгоняла меня в откровенный ужас. Я готов был согласиться с Добрыней – плюнуть на все и с утра пораньше отправиться в Белую Вежу. Однако Коротышка Элдгрим и, пуще того, боязнь нарушить данный обет толкали меня под землю.

Добрыня размышлял совсем недолго, затем с улыбкой кивнул. Мы скрепили наш договор рукопожатием, и новгородец потопал обратно к своему маленькому орлу. Князь Владимир даже не обернулся в его сторону, он смеялся и оживленно беседовал с Сигурдом. Воронья Кость тоже успел перейти к их костру и теперь сидел рядом с дядькой. Там же маячил и Квельдульв, который мне очень не нравился.

И наш бывший Козленок, ныне Иона Асанес, который нравился мне все меньше.

Спустившись в подземелье, мы очутились в настоящем ледяном царстве. Здесь было так холодно, что, пожалуй, действительно пламя в костре замерзло бы – как некогда пообещал Финн. Только теперь нам представилась возможность в полной мере ощутить блистающую и необузданную мощь Великой Белой Зимы. По-моему, даже Финн ее прочувствовал, пока спускался вниз по веревке, зажав в зубах неизменный «римский костыль» и освещая себе путь при помощи смоляного факела.

Я дожидался побратима внизу с точно таким же факелом. В другой руке я сжимал свой рунный меч, ибо никакая сила не заставила бы меня спуститься в гробницу невооруженным. Отблески огня превращали заиндевевшие стены подземного зала в искрящиеся и сверкающие поверхности – мне невольно вспомнились солнечные блики на морских волнах. Наконец мы двинулись вперед, настороженные и готовые к чему угодно.

Я уже бывал здесь прежде. Финн же попал впервые и, судя по всему, был поражен. Не могу сказать, что он разинул рот от изумления… но челюсти его сами по себе разжались, и «римский костыль» упал на замерзший пол. Я невольно съежился, ожидая страшного грохота, усиленного множественным эхом. Но ничего подобного не произошло: это проклятое место поглощало не только свет, но и звуки. Финн заметил отсутствие «костыля», лишь когда попытался перевести дух.

Мы невольно оглянулись на длинную веревку с навязанными узлами, по которой спустились в подземелье. Она уходила вверх и упиралась в небольшой клочок светло-серого рассветного неба. Весь мир живых в настоящий момент свелся для нас к этому крохотному невыразительному клочку света. Здесь же, внизу, безраздельно властвовала смерть. Она ухмылялась нам с огромного серебряного трона, покрытого инеем, словно проказной коркой. Я помнил этот трон. Он внушал мне такой страх, что я едва заставил себя взглянуть в ту сторону.

То, что я там увидел, мне сильно не понравилось. Поверх выцветших, некогда роскошных парчовых одеяний лежала груда костей, увенчанная древним черепом. Аттила, повелитель гуннов, приветствовал нас зловещей ухмылкой.

– Это Эйнар? – с трудом выдохнул вопрос Финн.

Губы его дрожали и, подозреваю, не только от здешнего холода.

Я молча покачал головой, разглядывая еще одну кучу разрозненных костей, сваленных у подножья трона. Часть из них принадлежала несчастной Ильдико – дикарке, убившей Аттилу в их первую брачную ночь. Прошло пять столетий, а пожелтевшие кости – пястные и часть предплечья – по-прежнему свисали с ржавых оков. Насколько я знаю, девушку живьем приковали к трону, чтоб она навечно осталась со своим супругом.

В остальных костях я признал останки Эйнара Черного. Крупный череп с несколькими прядями тускло-черных волос – все, что осталось от роскошной гривы цвета воронового крыла – явно принадлежал нашему бывшему предводителю. Я кивком указал на него Финну, и тот, на всякий случай зачуравшись, шагнул вперед.

– Хейя, старый ярл, – прошептал он опасливо. – Как видишь, мы вернулись. Прими нас по-доброму.

Вот уж не стал бы я на это надеяться. Когда я в последний раз видел Эйнара, он сидел скрючившись на серебряном троне – там, где настиг его мой меч. Что касается останков Аттилы, то им вроде бы полагалось лежать на полу. Я сам видел, как его череп скатился с трона, когда безумная Хильд схватила один из чудесных мечей, покоившихся на коленях у вождя гуннов.

Тем не менее сейчас пожелтевшие от времени кости Аттилы снова лежали на троне – чья-то рука подняла их и заботливо водрузила повелителя на прежнее место. Зато Эйнар, пришлый самозванец, валялся у его ног, подобно мертвому псу. Здесь были и другие кости, очевидно, принадлежавшие нашим бывшим побратимам. Я осторожно перекатывал черепа и рассматривал их при свете факела. Ну, да, вот они: Кетиль Ворона, Иллуги и Сигтрюгг… Семь лет назад они пришли вместе с Эйнаром в подземную гробницу и вместе с ним остались здесь навечно.

Я назвал их всех поименно, и голос мой прозвучал тихо и глухо – словно пласт снега, упавший с крыши.

– А где же она, Убийца Медведя? – спросил Финн, засовывая свой «костыль» за голенище сапога. – Вот этот череп вроде поменьше остальных. Может, это Хильд?

Он взял в руки пожелтевший череп, зиявший пустыми глазницами и улыбавшийся оскаленными зубами. Я бросил взгляд на валявшуюся рядом руку в оковах и отрицательно покачал головой. Нет, это почти наверняка была Ильдико. Честно говоря, я даже не пытался отыскать останки Хильд, поскольку не верил в ее смерть. Что бы там Финн ни говорил, но кто-то должен был вернуть кости Аттилы на трон… А также разметать по полу останки наших побратимов, тем самым недвусмысленно выразив свое отношение к непрошеным гостям. Мне казалось маловероятным, чтобы все это проделал Ламбиссон или кто-либо из его людей.

Высказанные мною доводы заставили Финна крепко задуматься. И, судя по всему, размышления эти отнюдь не улучшили его настроения. Подняв факел над головой, Финн осветил темные глыбы, маячившие по сторонам, и узкие проходы между ними. Видно было, что он уже собирался спросить: а где же спрятано чертово серебро, из-за которого разгорелся весь сыр-бор… и тут вдруг до него дошло.

На лице Финна отразилось потрясение, когда он понял, что все эти черные горы и ЕСТЬ вожделенное серебро. Он судорожно вздохнул и упал на колени, не в силах осознать увиденного. Повсюду – справа и слева от нас – громоздились огромные кучи старого, почерневшего от времени серебра. Чего здесь только не было! Чаши и кувшины, винные кубки и подносы, маски и статуи… Большая часть изделий была украшена драгоценными камнями, которые тускло поблескивали в свете факелов. Все это валялось под ногами, наполовину погребенное под россыпью монет, браслетов и перстней.

В большом количестве присутствовали щиты, клинки и наконечники копий. Смятые обломки доспехов лежали вперемешку с узорчатыми блюдами, отделанными перламутром. Серебряные звери скалили золотые клыки, изящные птицы из слоновой кости таращили янтарные глаза, а миниатюрные танцовщицы изгибались на алебастровых постаментах.

Ближе всего к нам лежали: здоровенный рог тура, оправленный в серебро и яшму; серебряное ожерелье с порфировыми камнями; массивный серебряный кубок с двумя ручками и затейливым украшением из серпентина, а также маска с аметистовыми глазами, очевидно, снятая с античного шлема.

Я наблюдал, как Финн поочередно поднимает эти предметы и, подержав в руках, снова роняет на пол, словно не в силах удержать сокровища в онемевших пальцах. Затем он выдрал из скованной морозом кучи серебряное блюдо размером с доброе колесо. Он долго рассматривал сложный растительный орнамент: виноградные грозди чередовались с лилиями и пальмовыми листьями, меж листьев прятались крохотные птички с рубиновыми глазами – и все сливалось в бесконечном переплетении плодов и бутонов. Из блюда струйкой посыпались монеты, и этот маленький водопад наполнил подземелье серебряным звоном.

Я смотрел, как он стоит на коленях – мой гордый побратим, никогда и ни перед кем не преклонявший колен – и плечи его сотрясаются от сдерживаемых рыданий. Я не знал, отчего он плачет – от осознания безмерности свалившегося на нас богатства или же от мысли, что все наконец-то закончилось. Что многолетняя охота за сокровищами, которую вело Обетное Братство, в результате увенчалась успехом.

Возможно, он оплакивал погибших товарищей. А может, просто не мог поверить, что, несмотря на многочисленные трудности и лишения, мы все же дошли… Не знаю. Я не спросил, а Финн не сказал. Да он, пожалуй, и сам не знал, что скрывается за его слезами. Так или иначе, вид плачущего Финна стал для меня подлинным потрясением. У меня было такое чувство, будто небо над моей головой внезапно обрушилось.

Медленно тянулись минуты… Наконец Финн очнулся. Он благоговейно водрузил серебряное блюдо на прежнее место и, вытащив меч из ножен, воткнул его в кучу серебра. Затем склонил голову и, опершись на рукоять Годи, стал бормотать слова молитвы:

– Всеотец! Услышь слова благодарности, которые обращает к Тебе один из Твоих посвященных. Преданный Тебе воин пришел сюда, чтобы обратить речь к Тебе и к своим побратимам, которых уже нет в живых. Пусть донесутся до них мои слова: «Еще не сегодня, но уже скоро». Тебе же приношу я нашу благодарность и вслух называю Твои имена…

И Финн стал вслух перечислять эти холодные и мрачные имена, одно за другим. Странно, но я не ощущал никакого священного трепета. Наверное, мне следовало проявить больше благочестия, как-никак я был годи для моих хирдманнов… Но я уже имел опыт общения с Одноглазым и не испытывал потребности благодарить его. Да, он привел нас сюда. Но мы заплатили дорогую цену… и заплатим еще. В этом я почти не сомневался. Поэтому я не стал вслушиваться в молитву Финна, а воспользовался мгновением, чтобы оглядеться по сторонам. Краем глаза я заметил нагромождение каких-то бревен и осторожно – чтобы не поскользнуться на обледеневших каменных плитах – двинулся туда.

Это оказался заваленный вход в наш туннель. Тот самый, по которому мы попали в гробницу семь лет назад, когда впервые пришли сюда с нашим предводителем Эйнаром Черным. Я вспомнил, как, стоя на этом месте, Иллуги Годи взывал к богам и молил, чтобы те помогли нам удержаться против черного призрака, в которого превратилась Хильд. Увы, боги остались глухи к его молитвам, и ответом Иллуги был лишь плеск воды, поступавшей в могильник.

Словно наяву, увидел я, как отчаянно барахтаюсь в глинистой жиже, пытаясь пробиться сквозь туннель. А по пятам за мной гонится обезумевшая Хильд. Помню, как она размахивала мечом, все круша на своем пути в страстном желании добраться до меня. Какой-то из ее ударов обрушил опоры туннеля. Земля просела, навсегда похоронив под собой Хильд и запечатав вход в могильник. Так что я был неправ, когда решил, будто образовавшееся озеро полностью затопило гробницу. Действительно, дождевой поток хлынул в балку – как и было задумано, как всегда происходило в сезон дождей, – но внутрь кургана просочилась лишь малая толика.

⇐ Предыдущая 19 20 21 22 232425 26 27 28 Следующая ⇒