Книга первая 8 страница

Ничего похожего на это от Андре я не слыхал.

— Пустяки, — сказал Андре. — Гипотеза как гипотеза — анализ одного из теоретически возможных предположений... У Лусина в институте выводят пегасов и драконов воздействием на гены лошадей и ящериц, почему же не вывести человека генной обработкой обезьян? И вот я предположил, что некогда на земле высадились галакты и, немного поэкспериментировав с обезьянами, создали подобных себе людей. Согласись, допущение это отлично объясняет многие загадки.

— Допущение или фантазия? — переспросил Ромеро. — Раз уж вы начали, доведите свой рассказ до конца, Андре. Я имею в виду оценку, которую дала МУМ вашей любопытной теории.

— МУМ мою гипотезу объявила ненаучной.

— Она назвала ее чепухой, любезный Андре. Она выбрала именно это слово — «чепуха»— для точной квалификации вашего очередного научного творения.

Он сказал это с такой желчью, что меня передернуло.

После речи Веры устроили перерыв, чтоб гости поразмыслили, а в перерыве для желающих была исполнена симфония Андре. Он рассказал о своем творении, потом зазвучала механизированная музыка.

Я слушал концерт с Фиолой в их секторе. Музыка привела ее в недоумение, звуки грубы, а цветовые эффекты примитивны, сказала она. Неужели людей восхищает такое пустое искусство? Я заверил ее, что нормальные люди подобным искусством не восхищаются, а если попадаются штукари вроде Андре, то их высмеивают.

Я постарался также выяснить мнение других звездожителей.

— Значит, так, — сказал я потом Андре. — Альтаирцы полагают, что симфония мягковата, нужно бы подбавить рентгеновских лучей, для альдебаранцев она легковесна, ангелам кажется холодной и разреженной, вегажителям — грубозвучной и однокрасочной... Что еще? У людей узкий спектр условий существования, для них она по-прежнему убийственна. Кто выиграл?

— Иди к чертям! — сказал Андре без злобы. Подозреваю, что он предвидел провал и хлопотал о концерте, единственно чтоб выполнить условия пари. — У звездожителей эстетические способности еще ниже, чем у людей. Наслаждайтесь своими физиологическими мелодиями, если не понимаете шедевров.

— Ты не сказал, за кем пари.

— За тобой, — признал он нехотя. — Но, пожалуйста, не танцуй и не ори на всю Ору — ты переживаешь радости слишком бурно.

Я пообещал пережить эту радость тихо.

Последние дни пребывания на Оре заполняли совещания — то людей меж собой, то людей с группами звездожителей. На одном из совещаний у Спыхальского, без звездных гостей, было решено, что два самых крупных галактических корабля, «Пожиратель пространства» и «Кормчий», должны продолжать путешествие в глубь Галактики.

Вера объяснила, почему вторжение в звездную глубину не может быть отложено. У экспедиции на Ору было две задачи, из них выполнена лишь первая: заложены организационные основы Межзвездного Союза.

— Однако, — сказала Вера, — где-то обитает высокоразвитый народ галактов, нового о нем мы не узнали. У этого народа имеются могущественные враги, и о них мы ничего не знаем. Вся работа по созданию братства звездожителей станет необеспеченной, если не дознаемся, не грозит ли что-либо проектируемому Межзвездному Союзу. Куда направить корабли на поиск? Откуда галакты прилетали в созвездия Гиад и Альтаир? Вероятней всего, из Плеяд — ближайшего к Гиадам скопления звезд. Итак, прыжок на Плеяды, где люди еще не бывали, — вот очередное задание. Я лечу на «Пожирателе пространства», — закончила Вера. — Эвакуация гостей и отправка кораблей на Землю возлагается на руководителей Оры.

Я спросил Ромеро, когда совещание закончилось:

— Вы с нами, Павел, или на Землю?

Он сухо ответил:

— В древности главным достоинством мужчины считалось умение сражаться с врагами. «Пожиратель пространства» имеет задание — разведать врагов. Я потерял бы к себе уважение, если бы уклонился от возможности показать свою мужскую храбрость!

Мне думается, он мог бы высказать ту же мысль и не столь витиевато.

В ближайшие дни улетели корабли на Арктур, на Альдебаран, на Капеллу, на Фомальгаут, настал черед Веги.

Ночь перед отлетом Фиолы я провел в ее саду под грустным светом искусственной луны. В эту ночь мы больше молчали, чем разговаривали. В молчании было что-то до того лирически-земное, что грусть моя превратилась в печаль. Это была первая ночь с Фиолой, когда она не выспрашивала ни о науке, ни о космосе, ни о социальных наших порядках, ни о звездных кораблях, — интимно-глуповатая ночь, подлинная ночь влюбленных.

— Зажигается солнце, Эли. Мне надо уходить. Мы увидимся в звездном порту, — сказала она утром.

Вечером на базу звездолетов один за другим подъезжали автобусы и из них выплескивались сияющие столбы вегажителей. Сумрачный нарядный свет озарил базу, так их было много, гостей с Веги. Я пришел с Лусином. Многие узнавали меня, махали руками, приветственно вспыхивали глазами. Потом показалась Фиола. Я сделал к ней шаг, и она мигом очутилась около меня.

— Ты обещал приехать, — напомнила она.

— Желанная и недоступная! — повторил я, когда она уносилась в звездолет.

Мы с Лусином потом долго ходили по Оре.

— Ты биолог, Лусин, — сказал я. — Ты знаешь, что любовь — один из стимулов продолжения рода. Может ли она быть, если нет этого стимула — продолжить род? Если два существа разнородны, потомство у них невозможно... Законна ли их любовь?

Лусин понимал мое состояние больше, чем я ожидал.

— Любовь — продолжение рода, да. Так начиналось. Будет новой. Любовь — единение душ. Высшая связь индивидов.

— Выходит, я случайно попал в пионеры нарождающегося чувства — единства родственных душ Вселенной? Мне выпало на долю первому полюбить биологически чуждое существо?

— Да, Эли. Первые шаги. Сегодня — чуждо. Завтра — близко.

— Завтра будет твой ископаемый бог с головой сокола, — сказал я с досадой. — Дальше этого ваша биология не пойдет.

На другой день флотилия из трех звездолетов с ангелами уходила на Гиады. Посадка крылатых на корабли совершалась под крики, хлопанье крыльев и клекот. Знакомые ангелы кидались прощаться, увеличивая беспорядок плачем и причитаниями. А потом в крылатой толпе появился Труб, и разыгрался скандал. Труб заметил нас и, расшвыривая сородичей мощными крыльями, ринулся наперерез общему потоку. Он ревел, обращаясь почему-то ко мне одному:

— Эли! Эли! Эли!

Обхватив меня крыльями, он страшно заклекотал:

— Не пойду! Хочу с людьми!

У Лусина в глазах стояли слезы. Он с нежностью гладил глянцевитые крылья Труба.

— Хороший, — шептал он. — Замечательный. Лучше всех.

Я разыскал Спыхальского и объяснил, что происходит.

— Хотите взять ангела с собой? — изумился Спыхальский. — А какого вам черта в ангеле?

— Посмотрите на него, — сказал я. — Это же красавец. Привести такого на Землю, он же всех потрясет. И он привязался к нам не меньше, чем мы к нему.

Спыхальский вызвал Веру, сообщил ей о желании Труба и нашем и от себя добавил, что ходатайствует о том же.

— Можете взять Труба, — сказала Вера, исчезая.

Я помчался к своим, издали крича, что дело выгорело.

У Труба дьявольская сила в крыльях, он так сжал ими, что у меня закружилась голова.

— Я твой раб, — сказал он. — Раб навеки, Эли!

— Ты мой адъютант, — сказал я. — Адъютант — это что-то не ниже друга, что-то близкое, почти братское. На правах друга я попрошу об одном приятельском одолжении.

— Спрашивай и требуй. Я счастлив, могущественный...

— Прими ванну и смени одежду. На складе заготовлены тюки ангельских рубах, возьми дюжину в запас.

Он немедленно взмыл вверх.

Для такого тяжеловеса летал он великолепно.

Часть вторая

ПОХОД ЗВЕЗДНОГО ПЛУГА

Небесный свод, горящий славой звездной,

Таинственно глядит из глубины, -

И мы плывем, пылающею бездной

Со всех сторон окружены.

Ф. Тютчев.

Когда я оглядываюсь на пройденный путь, меня охватывает сложное чувство: печаль понесенных утрат и гордость. Мы были участниками самой трудной космической экспедиции из всех доныне свершенных и полностью выполнили свой человеческий долг.

Дело не в том, конечно, что за два земных года мы преодолели десять тысяч светолет, и если не вторглись в таинственный центр Галактики, скрытый темными туманностями, то проникли в звездную бездну так далеко, как еще никто до нас. Если бы лишь этим — триллионами оставленных за кормой километров — исчерпывалась заслуга, гордиться было бы нечем. Пустота остается пустотою, большая она или малая. Но мы узнали, как высоко достигнутое иными существами могущество, как огромны добро и несправедливость, схватившиеся меж собою в галактической схватке, и как неизбежно все это заставляет человека, лишь вступившего на звездный путь, втягиваться в не им начатые споры, ибо, кроме него, некому их решить окончательно. «Наш век трагичен», — часто говорил бедняга Андре и доказал это собственной жизнью. За бортом нашего корабля промелькнули тысячи звездных систем — ни в одной мы не открыли сладенького рая спокойствия и благости.

Зато нам пришлось обрушить тяжкий кулак человеческой мощи на тех, кто строит свое маленькое счастьице на большом несчастье других. В сплетение кипящих во Вселенной страстей мы вторглись величайшими из доселе существовавших собственными нашей страстью и силой — страстью разума, силою справедливости. Быть злым ко злому — тоже доброта. Мы промчались меж звезд факелом освобождения, ударили в грудь жестоких угнетателей мечом возмездия. Да, конечно, полной победы мы не добились, я далек от такого высокомерного заблуждения, мы были разведчиками, а не армией человечества. Но мы знаем теперь, за кого мы и кто против нас, мы знаем, что тысячи обитаемых миров, проведав о нашем выходе во Вселенную, с мольбой и надеждой простирают к нам руки.

Вот она вьется тонкою нитью, пылевая стежка, след нашего полета. Я надеюсь, я уверен, что недалек тот час, когда проложенная нами в космосе тропка превратится в широкую дорогу, высочайшую трассу Вселенной — от человека к мирам, от миров к человеку!

Первым летел «Пожиратель пространства», за ним «Кормчий». Командиром первого звездолета была Ольга, помогали ей Леонид и Осима. Вторым звездолетом командовал Аллан. Вера избрала «Пожиратель пространства», с ней были я, Лусин, Андре, Ромеро.

Я каждый день подолгу работал с Верой над ее отчетом Земле, и она разрешила вызывать себя без предупреждения. Как-то, высветив ее комнату, я увидел Ромеро. Мне надо было тотчас погасить вызов. Растерянный, я забыл об этом. Вера прижималась к стене, Ромеро схватил ее за плечи. У него бело сверкали глаза, дыхание вырывалось со свистом.

— Нет! — не говорил, а шипел он. — Нет, Вера! Этого не будет!

— Уйди! — требовала она, вырываясь. — Я не хочу тебя видеть. Отпусти руки, мне больно!

Ромеро отошел на середину комнаты. Он запнулся, отходя, и бешено глянул на пол, я хорошо помню его взгляд, полный ярости, — он ненавидел даже вещи.

Вера поправила кружевной воротничок.

— Вот так лучше. И поставим на этом точку, Павел. Уходи!

Он взглянул не на нее, а на меня. Он не мог знать, что я незримо присутствую, но повернулся ко мне. Его сведенные брови как бы ударились одна о другую, скулы ходили. Если бы я был с ними, я бы загородил Веру. От человека с таким лицом нельзя ждать доброго.

— В древности существовал неплохой обычай, — заговорил он хрипло. — Дамы, бросая поклонников, объясняли, что перестало им нравиться у отвергаемых. Надеюсь, ты не откажешь мне в вежливости твоих легкомысленных предшественниц?

— Ты хочешь сказать, что я легкомысленна?

— Я хочу знать, что случилось? Только одно — что?

— Ты не знаешь? Странно для такого проницательного человека, каким ты считаешь себя, Павел.

— Вера, клянусь тебе! Крыша обрушится на голову — не так неожиданно!.. Всего я ожидал от поездки на Ору...

— Хорошо, слушай. Я не люблю тебя. Этого хватит?

— Это я знаю. Но почему? По-человечески объясни — почему?

— Я могла бы ответить твоим любимым присловьем: неизвестно, почему возникает любовь, неизвестно, почему она пропадает. Вряд ли тебя удовлетворит объяснение в твоем стиле. Так вот, я не люблю тебя, ибо не уважаю. На этот раз достаточно?

Он помолчал, набираясь духу.

— Значит, все дело в звездных недочеловеках? В бегемотах с Альдебарана, пауках с Альтаира, змеях с Веги, тупых ангелочках с Гиад? Они тебе дороже, чем я? Я встал на защиту человека и в результате потерял единственное человеческое чувство, что нас связывало, — нашу любовь?

— Павел, наш разговор беспредметен. Неужели ты не понимаешь, что каждым словом усиливаешь отвращение к себе.

Гордость боролась в нем со страстью. На миг мне стало жаль его. Еще больше мне было страшно за Веру. В неистовстве он мог поднять на нее руку. Я сжимал кулаки от бессилия. Мне надо было оградить ее грудью, а не подглядывать!

— Я бы ползал перед тобой на коленях, целовал твое платье, — сказал он горько. — Я гордился бы долей быть твоим слугой, рабом твоим, если бы тебе хоть немного это было нужно.

— Рабов мне не нужно. А слуг у каждого хватает.

— Да, механических! Механических, будьте вы все!.. Восемнадцать миллиардов киловатт на человека, так ведь? Восемнадцать миллиардов киловатт, двести миллиардов египетских рабов! Какой фараон, какой президент мог похвастаться такой армией лакеев? И среди этой бездны киловатт ни единого горячего, преданного, человеческого сердца! Автоматы вы или люди, вы, апостолы всеобщей помощи? Как я ненавижу вас!

Вера подошла к нему вплотную. Теперь я боялся, что она первая ударит его.

— Я долго ждала такого признания. Вот он весь ты — ненависть, одна ненависть! Глупец, ты думаешь, ненависть порождает любовь?

Он опустился на колени и, обхватив Веру, прижался лицом к ее платью — она молча боролась с ним. Он в исступлении целовал ее ноги.

— Оставь! — закричала она гневно. — Зачем ты мучаешь себя и меня?

Он медленно поднялся. Он стоял, пошатываясь.

— Верочка, Верочка! — шептал он, задыхаясь, и неуверенно, как слепец, протянул к ней руки. У него были мутные глаза, мне показалось, что он и вправду не видит. Она отодвинулась. — Верочка, жить без тебя!.. Пойми, жить без тебя!.. Все, что потребуешь, ни единого слова против, восхвалять буду... Верочка!

Она руками заслонилась от него, отвернула лицо от его отчаянного взгляда. Он подошел ближе, она оттолкнула его:

— Отойди и успокойся! Это недостойно — действовать такими средствами... У нас с тобой спор о принципах. Будь честен, Павел, ты не переделаешь себя!

— Переделать себя! — бормотал он глухо. — Переделать себя!

Он вдруг скверно выругался и пошел к двери. Вера устало села на диван и закрыла глаза. Она по-прежнему не догадывалась, что я наблюдаю за ней. Так, с закрытыми глазами, она сидела минуты две. Потом она стала плакать, сперва тихо, почти беззвучно. Рыдания, усиливаясь, трясли ее тело. Вера повалилась лицом на диван, вскрикивала, захлебывалась слезами. Я погасил вызов.

Лусин со своим новым любимцем Трубом пропадает в недрах корабля, и мы его почти не видим. Ангел учится говорить по-человечески без дешифратора. На столе у Андре стоит карточка Жанны. Жанна так походит на Андре, что издали их путаешь. Многое тут от природы, но еще больше от старания — одинаковые, до плеч, локоны, тот же наклон головы, тот же покрой одежды. Не знаю, кто к кому приноравливается, — вероятно, оба стараются, но они больше смахивают на брата и сестру, чем на мужа с женой.

Однажды на столе у Андре появился и его будущий сынишка, три гороскопических фотографии — каким тот будет в год, в два и в десять лет.

— Иконостас родственников, — сказал я. — Затосковал, милок?

— Сегодня Олег родился, — торжественно ответил Андре. — В десять утра по местному земному времени. Толстенный парень, сероглазый и розовощекий, шестьдесят три сантиметра, пять с половиной килограммов улыбок и веселья — вот он каков!

Я полюбопытствовал, как известие с Земли преодолело разделявшие нас в это время четыреста светолет.

Андре поглядел на меня с возмущением.

— Не думал, что ты забудешь о машинном гороскопе малыша. Мне подарили в дорогу альбом состояний Жанны на все дни беременности.

Он вытащил из стола объемистую книгу. На каждой странице имелась дата, фотография Жанны, синтезированная по формулам этого дня, и запись, как Жанна будет чувствовать себя, а также какой у нее на эти сутки режим сна, еды и прогулок. Я перелистал книгу.

Медицинские машинные прогнозы исполняются неточно, особенно у женщин. Кроме того, возможны случайности — упал, сломал ногу, поссорился с приятелем, все это влияет. Но я не стал расстраивать Андре сомнениями.

Андре любовался фотографиями и записями.

— Когда ты наконец обратишь внимание на земных женщин, заведи себе такой же альбом. Будешь далеко от возлюбленной — и рядом с ней! Все знать о ней, ощущать биение ее сердца, тепло ее руки!..

— Надеюсь, скоро это не будет. А если случится, я приобрету альбом настроений жены на каждый день года — какого числа нежна, какого — встает с левой ноги... Думаю, к тому времени подобные прогнозы станут обычны. Лишь тогда семейная жизнь обретет прочный фундамент, как по-твоему?

— Ты мастерски портишь хорошее настроение, — сказал он с досадой. — Не понимаю, почему тебя любят друзья!

— По нетребовательности, Андре. Знают, что хорошего от меня не дождаться, и мирятся на плохом.

Андре спрятал альбом.

— Пойдем в обсервационный зал. Неужели рождение сына мне не удастся отпраздновать хорошим открытием?

Корабли третий месяц шли курсом на Плеяды.

Скорость звездолетов равнялась трем тысячам световых лет, мы основательно вспахивали пространство. Из мироздания был вырван клок вакуума, достаточный для образования звезды. Если бы нарушенная нами геометрия этого участка мира не восстанавливалась за счет невозмущенной мировой пустоты, изменения от вторжения Звездных Плугов были бы еще значительней. «Зола космического пространства», — сказал как-то Андре, рассматривая образованную нами пыль.

В зале Андре повернулся к оставленному позади Солнцу. Солнечный Мешок — еще недавно, на Оре, величественное созвездие — сжался и потускнел, даже гиганты Вега и Капелла были на пределе — наша звездная отчизна закатывалась в невидимость. Андре настроил умножитель на экран, чтоб мы оба видели одну картину. Потерянные миры ожили. Снова засверкало Солнце. Нам показалось даже, что мы различаем обращающиеся вокруг него планеты, — это был, разумеется, оптический обман.

— Здравствуй, родина! — сказал я. — Здравствуй, человек Олег, появившийся на свет сегодня. Твой отец и твой друг шлют тебе привет из звездных глубин! Андре, как нам отметить его рождение? В старину в подобных ситуациях напивались. Предлагаю потанцевать и покричать!

Не дожидаясь согласия, я толкнул кресло Андре. Он полетел головой вниз. Я понесся вслед. Звездная Вселенная завертелась, звезды то наскакивали, то удирали. Андре в восторге наддал ходу, я обогнал его. Мы варварски забавлялись в темноте, пронизанной звездным светом.

Устав, мы вывернули кресла лицом к далекому Солнцу.

— До свидания, сын! — сказал Андре. — Мы чудесно протанцевали в твою честь.

Он занялся Плеядами.

Два месяца мы мчались к Плеядам, они не менялись. И с Земли, и с Оры Плеяды казались небесной паутинкой, повисшей меж крупных звезд. А когда до скопления остались считанные парсеки, оно стало расширяться, наливалось светом. Великолепное созвездие, туго набитое ярчайшими светилами, разгоралось в небе. Гайгета, Астеропа, Целена, Электра, Мерепа, Майя, Алциона, Плейона, Атланта — каждая ярче наших Сириусов и Канопусов — играли разноцветными огнями, к ним теснились десятки других светил.

— Вижу планетную систему, — сказал Андре.

Крайние звезды скопления пусты — одинокие, небольшой светимости. Но эта, Атланта, в сотню раз более яркая, чем Солнце, имела спутники — три темных шара. Мы полюбовались ими и передвинулись к центру. Вокруг Алционы и Майи, двух мощно излучающих светил, вращалось по шесть планет, и так близко от звезд, что орбиты их должны были пересекаться. Я вызвал командирский зал. Ольга уже знала о планетах в Плеядах. На некоторых автоматы обнаружили атмосферу с кислородом.

— И, кажется, на Электре имеется высокая цивилизация, — добавила Ольга. — На второй из четырех ее планет замечено искусственное свечение. Оно разгорается вскоре после захода Электры, потом ослабевает. Ночное освещение городов дает такой же эффект.

— Но города! — закричал Андре. — Как города?

— Городов отсюда не обнаружить

Андре навел умножитель на Электру. Четыре планетки вокруг нее мы нашли скоро, но что-либо рассмотреть на них не удалось. Я забросил Плеяды и перевел умножитель немного в сторону. Передо мной засияли два рассеянных звездных скопления — Хи и Аш Персея.

С Земли и Плутона я часто рассматривал эти плотные кучки светил, удаленных от нас на четыре тысячи светолет. Никогда они не вызывали во мне большого интереса. Но сейчас в их рисунке было что-то непонятно знакомое. Я понимал, что это обман восприятия: отсюда, с Плеяд, далекие скопления Персея видны под другим углом, чем с Земли или Оры. Не только я, но и никто из людей не наблюдал еще этих скоплений в такой проекции, они не могли быть мне знакомы. Так я говорил себе, пытаясь подавить нараставшее волнение.

— Что с тобой? — спросил Андре. — Третий раз окликаю, не отзываешься. Посмотри на Электру. Искусственный свет над одной из планеток.

— Отстань! — пробормотал я. — Надоела твоя Электра!

Две сияющие кучки звезд были почти равны, но одна казалась концентрированней — многие тысячи светил, натолканные в узкий объем... Она была похожа на сжатый кулак, ударивший в центр другого скопления, — звезды разлетались в стороны как осколки... Внезапно я вспомнил, где уже видел эту картину.

Я схватил Андре за плечи, потряс его. Голова его моталась, он безвольно щелкал челюстями.

— Они с Персея! — орал я. — Они с Персея!

— Отпусти! — молил он. — Ты вытрясешь из меня зубы. Кто они? Почему Персей?

— Разрушители! Я знаю теперь, где гнездятся эти чертовы создания.

Андре так разволновался, что потерял голос.

— Вспомни картины в Оранжевом зале, — говорил я. — Вспомни, как ты убеждал нас, что слышал вопль, исторгнутый звездным скоплением при ударе... Разве это не те звезды? Я спрашиваю тебя, разве это не в точности та же картина?

Андре наконец оторвался от умножителя.

— Эли, друг мой, ты совершил открытие, — сказал он торжественно. — Я всегда был уверен, что ты предназначен природою для чего-то более серьезного, чем скучное зубоскальство. А теперь бегом к Вере.

— Зачем? Успеется.

— Ничего не успеется. Надо срочно менять курс. Зачем нам Плеяды, если те, кого мы ищем, в Персее?

Он тянул и толкал меня. Я уже хотел подняться, но в это мгновение вспыхнули аварийные сигналы, завизжали сирены. Небесную сферу затянуло дымкой. Мы услышали спокойный голос Ольги:

— Справа впереди по курсу космическое тело с околосветовой скоростью. Объявляю общую тревогу. Мы выходим из сверхсветовой области.

В последующие минуты на свободных креслах обсервационного зала непрерывно появлялись пассажиры. Рядом со мной уселась Вера. Я торопливо рассказал ей, что увидел в Персее.

— Мы поручим автоматам проверить твое наблюдение, — сказала она. — Но сейчас меня интересует, что за тело несется с такой скоростью. Что, если это звездолет?

Через некоторое время анализаторы доложили:

— Впереди корабль на фотонной тяге с бездействующими двигателями. Движется по инерции.

Космический корабль предстал в умножителе светящейся точкой, потом удлинился до стручка. Это была металлическая ракета. Мы различали кормовые дюзы, не экранированные броневыми плитами окна. «Пожиратель пространства» подал сигналы, незнакомый корабль не откликнулся. Андре стал доказывать, что перед нами «Менделеев» Роберта Листа, затерявшийся в мировом пространстве четыреста лет назад. Мне показалось невероятным, чтоб корабль с мертвым экипажем мог сохраниться за четыре века блуждания.

— Что-то не верится в летучих голландцев космоса!

Когда до корабля оставалось с миллион километров, на нем заработала радиостанция. Андре запустил дешифратор на все радиодиапазоны. Незнакомые звездоплаватели, применяя старинную азбуку Морзе, пытались заговорить с нами на русском и английском языках. Отчетливо различались фразы: «Земля... Лишен управления. Камагин, Громан... Земля... Звездолет „Менделеев“... »

— На этот раз ты угадал, — сказал я Андре. — Первый успех после многих провалов.

В пространство понеслись радиоволны нашего корабля. «Слышу вас хорошо, — диктовала Ольга. — Я звездолет с Земли. Отсутствие у вас управления значения не имеет. Заторможу и поведу на посадку своими полями. Дверей без команды не открывать».

А затем «Пожиратель пространства» повис над фотонным звездолетом, осветив его прожекторами. Рядом со Звездным Плугом ракета казалась крохотной. Поле плавно втягивало «Менделеева» в недра нашего корабля, потом вывело на причальную площадь, где стояли оперативные звездолеты, планетолеты и авиетки.

Дверь ракеты распахнулась, из нее высунулась лесенка. На лесенку выбрались два молодых человека. Они сорвали с себя шлемы и замахали ими, мы закричали и зааплодировали. Потом, словно по соглашению, на миг наступила тишина, и мы услышали первые слова космонавтов с ракеты.

— Боже, какие они высокие! — сказал один по-русски. — Это же не люди, а великаны!

А второй восторженно воскликнул:

— Эдуард, у них нормальная тяжесть! Здесь наши магнитные башмаки ни к чему!

К ним подошел Ромеро. Он единственный среди нас владеет древними языками. Ромеро пожал каждому руку и поздравил с благополучным причаливанием.

— Надеюсь, вы здоровы? На борту имеются средства от любой хвори.

— Мы здоровы, — ответил первый. — Нас двое: я — Эдуард Камагин, помощник командира, и Василий Громан — штурман. Товарищи наши... они недавно погибли в катастрофе. — Он добавил с волнением: — Почему вы не появились на месяц, всего на месяц раньше?

— Давно стартовали с Земли, дорогие друзья?

На это ответил Громан:

— Не так давно: три года назад.

На площади пронесся гул, мы переглядывались. Ракеты в наше время можно увидеть лишь в музеях.

— Вы забываете, земляки, об Эйнштейновом замедлении времени, — весело сказал Камагин. — Чем больше торопилась наша ракета, тем тише плелось бортовое время. Когда мы покидали Землю, шел сорок первый год новой эры. — Он посмотрел на Ромеро. — Не откажите в любезности сообщить, какое сегодня столетие на дворе?

Ромеро ответил:

— Сегодня девятое апреля пятьсот шестьдесят третьего года новой эры!

Их все изумляло, этих славных парней, пятьсот двадцать лет назад стартовавших в космос и вскоре затерявшихся в его просторах. Они восхищались всем. О корабле они сказали: «Летающий остров — вот что это такое! » Их поражало, что внутри звездолета имеются не только машины, но и городок с парком и бассейнами. И они чуть ли не со страхом глядели на нас: наш рост поражал их, пожалуй, больше, чем размеры корабля. А когда они узнали, что мы движемся в сверхсветовой области и превращаем пространство в вещество, в материальные тела, как говорили в их времена, и столь же легко создаем гигантские пустоты из уничтожаемых материальных тел, то решили, что мы шутим. Физика двадцатого века старой эры с ее непониманием вещественности пространства, с преклонением перед необъяснимо предельной скоростью света, засела у них в мозгах как гвоздь!

— Мы знали, что вы, наши потомки, далеко уйдете вперед, — сказал Громан, когда ему разъяснили, что такое эффект Танева. — Но такой скачок!..

После того как молодые " предки " отдохнули, они рассказали подробности своего затянувшегося путешествия.

Звездолет «Менделеев», самое совершенное человеческое творение того времени, отчалил от Земли в пятницу, 13 августа 41 года новой эры, имея на борту четырнадцать инженеров и двух капитанов — Роберта Листа и Эдуарда Камагина. Съестных припасов и ракетного горючего было взято с расчетом на пятьдесят лет путешествия. В первые месяцы рейса миновали Солнечную систему, углубились в межзвездные просторы — шли курсом на Сириус. Цель экспедиции состояла в исследовании этой двойной звезды, в частности — меньшей, белого карлика.

Вскоре после выхода за Солнечную систему звездолет разогнали до световых величин. Лишь три тысячи километров в секунду отделяли их от светового барьера. Начали действовать околосветовые эффекты — увеличение массы звездолета, замедление бортового времени. А затем произошла катастрофа — удар шального метеорита и взрыв. Та часть звездолета, где хранились запасы антивещества, была уничтожена. К счастью, корабль разделен на отсеки, и люди не пострадали. Места разрушения были блокированы. Корабль, получивший от взрыва дополнительное ускорение, продолжал мчаться, но уже не в сторону Сириуса, а в созвездие Тельца, к рассеянному скоплению Плеяд. И выправить курс было невозможно, у них не осталось фотонного горючего, не действовали тяговые механизмы.

После первого отчаяния Роберт Лист потребовал от космонавтов, чтобы они взяли себя в руки. Плохо, говорил он, но мы еще не погибли, а это уже хорошо. Времени достаточно — вся жизнь, имеются механизмы, материалы, лаборатории, будем заделывать повреждения, попытаемся произвести некоторое количество горючего. Скорость у нас гигантская, убеждал он, нужно лишь изменить ее направление, может, и удастся вывернуть звездолет назад. Мы еще вернемся на Землю, твердил он, давайте закатывать рукава!

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒