Андрей Николаевич Воронин. Слепой. Большой куш. Слепой – 29. Аннотация. Андрей Воронин. Слепой. Большой куш

Андрей Николаевич Воронин

Слепой. Большой куш

Слепой – 29

Текст предоставлен издательством http: //www. litres. ru/pages/biblio_book/? art=67125192

«Слепой. Большой куш»: Харвест; Минск; 2005

ISBN 978‑ 985‑ 18‑ 5047‑ 7

Аннотация

Глеб Сиверов, внештатный агент ФСБ по кличке Слепой, получает задание, для выполнения которого должен выступить в несвойственной для него роли: ему поручено расследовать преступление, произошедшее несколько лет назад в другой стране. Дело оказывается настолько сложным, что даже он, бесстрашный и хладнокровный, сомневается, сможет ли исполнить поручение своего бессменного шефа.

Андрей Воронин

Слепой. Большой куш

Глава 1

Пришло время поговорить серьезно.

– Всего товару на двенадцать лимонов, – подытожил человек с серебристо‑ седыми усами, которые резко выделялись на красноватом лице.

– В каких единицах? – сморгнул собеседник.

– В наших родных – зеленых.

– Говоришь, всего восемь? По сколько на нос выходит? – человечек с прилипшими ко лбу завитками волос стал делить на листке бумаги в столбик.

– Е‑ мое, а еще с высшим образованием…

– В виде отвлеченной задачи я тебе любые интегралы решу. Но когда дело доходит до денег, у меня математические способности пропадают. Должно быть, конечно, наоборот, но так уж сложилось.

Закончив вычисления, человечек кивнул сам себе и снова поднял на собеседника круглые глаза:

– Значит, решил, что нас будет именно восемь – ни больше ни меньше? Хотя на людях лучше не экономить.

– Водиле надо сидеть за рулем, бойцу смотреть по сторонам. Если человек занимается сигнализацией, он не должен держать в одной руке пушку и каждую минуту оглядываться. И так далее.

– В любом случае организатор ты, тебе видней. Кто платит за музыку, тот танцует девушку.

– Не спеши, Гога, – остановил краснолицый. – Ты должен задать все вопросы сегодня, а не завтра.

– Я человек не въедливый, но если ты настаиваешь… Вопрос по существу: как будем цацки приходовать?

– Каталог выставки уже напечатан, там есть оценочная стоимость каждого штучного камня, каждого украшения. Мелочевку будем считать по рыночной стоимости карата.

– С учетом вида огранки?

– Фирма‑ то одна. Они гранят мелочевку на один манер.

– Тогда вопрос закрыт.

Гога провел рукой по волосам. Бесполезно: завитки остались на месте.

– Так ты не хочешь нас собирать?

– Не вижу смысла.

– Все равно ведь увидимся завтра.

– Терпеть не могу коллективных обсуждений и фоток на память. Ты бывал когда‑ нибудь на заседаниях райкома комсомола?

– Чур меня, – всплеснул руками Гога. – Нет, конечно.

– А мне вот довелось в молодости поприсутствовать. С тех пор даже на троих не могу ничего обсуждать, блевать тянет. Если есть личные пожелания, могу передать остальным. Один, например, попросил, чтоб ни на ком не было грязных носков.

– Главное, чтобы мне обеспечили тишину. Сам понимаешь…

– Теперь о принципах «демократического централизма». Никаких междусобойчиков. Пока я в поле зрения, все обращаются ко мне и слушают мои команды. Если нет меня рядом, приоритет получают люди из силового прикрытия.

– А если они начнут противоречить друг другу? Такое ведь может произойти.

– Слушайся человека в черной майке с широким поясом вроде армейского.

– Как нам друг к другу обращаться? «Эй, товарищ»?

– Не морочь голову. Прямо как тот англичанин из анекдота, которого не представили женщине. Слава Богу, на одном языке говорим, поймем друг друга.

* * *

Краснолицего усача звали Вождь. Не в комсомольском смысле, а совсем в другом. Цветом лица и густыми черными волосами, доходящими до ворота рубашки, он напоминал индейца. Точнее, не аутентичного «Виннету», а заслуженного актера, которого подобрали для этой роли.

Коренастый, с продольными складками на переносице и подбородке, он был прирожденным организатором. Он давно понял, что в жизни главный талант – умение «работать с людьми». Врожденные способности к такой работе ему не нужно было специально развивать.

Если бы он имел талант поддакивать и лизать задницы вышестоящим, он бы сделал себе карьеру еще в молодости, среди «вечно молодых» комсомольских деятелей. Но по духу Вождь был анархистом: не признавал над собой никакой власти, и подчинение ему других тоже оказывалось временным. Подельников он менял после двух‑ трех удачных съемов «кассы».

Из теперешнего состава пятеро уже удостоились чести поработать под его началом. К ним он добавил только Гогу и Глюка. Специалист по сейфам в прошлый раз не понадобился, как и спец по сложным охранным системам. Новая цель была покруче…

– Бриллианты везут на выставку со всей Европы.

– Тогда нам лучше брать выставочный зал, – заявил крепыш с черным кожаным поясом шириной в четыре пальца.

– Умный, сил нет. Сможешь зал гробануть, сниму перед тобой шляпу.

– Не знаю… – дрогнул под пристальным взглядом Вождя бывший спецназовец. Его по‑ детски курносый нос плохо сочетался с тяжелой челюстью. – Я просто имел в виду, что цацек там будет в десять раз больше.

– В двадцать раз. Представляешь, какие там меры предосторожности? Но если у тебя есть готовый план…

– Откуда, что вы? Мое дело нажимать на курок.

– Тогда слушай меня, скромного человека, который не претендует хапнуть всю выставку. «Carrier» привезет побрякушки самолетом – у компании есть свой «борт». На летное поле подгонят броневичок – он поувесистей, чем был в прошлый раз у инкассаторов. В нем нет даже бронированных стекол, экипаж смотрит на дорогу в самый настоящий прицел.

– И как водила рулит при таком обзоре?

– Все делает компьютер. Получает со спутника карту и рулит куда надо, сканируя движение и сигналы светофора. Водитель чисто на подстраховке.

– Колеса у этого чуда‑ юда тоже бронированные?

– Шутки шутками, но они прикрыты специальными защитными экранами. Выстрелом не пробьешь, разве только пуля полетит строго горизонтально в сантиметре над асфальтом.

– Как им шип на дороге понравится?

– А сканер на хрена? Уж если он встречные и поперечные тачки отслеживает, то состояние дорожного покрытия тоже видит наперед.

– И какой дает сигнал? На останов?

– Только никто из броневика не вылезет. Будет эскорт на мотоциклах, они все моментом подчистят. Сколько наберется этих ребят, я точно не знаю, но никак не меньше четырех. Плюс еще две‑ три полицейские машины – вклад городских властей.

– Маршрут, наверное, держат в секрете?

– В любом случае закоулками камни не повезут. Скорей всего, вот здесь: мимо Конгресс‑ центра по Нусельскому мосту, дальше по Легеровой мимо Национального музея, – краснолицый провел пальцем по туристической карте центра города, где отмечены важные достопримечательности. – Не доезжая вокзала, завернут по Рузовой. Хотя могут и специально выбрать кружной путь.

– Движение полицаи перекроют?

– Вряд ли. Зимой сюда привозили на выставку картины Веласкеса из Прадо. Тогда движение перекрыли всего на полчаса. Но мэрию обделали в газетах за наплевательство на интересы горожан, и они теперь десять раз подумают, прежде чем полностью освобождать улицы на маршруте. Наверно, просто организуют зазор впереди и сзади максимум метров на пятьдесят.

– Так вы хотите по дороге их перехватить? – пальцы правой руки Курносого невольно сжались в кулак.

Вождь отмахнулся от его предположения, как от мухи.

– Исключено. Я одного боюсь: лишь бы они все просчитали, лишь бы не дали повод каким‑ нибудь придуркам полезть на дело раньше нас. Знаешь, сколько в Праге любителей? У кого‑ то наверняка возникло желание поживиться, вот я и хочу, чтобы оно отпало.

– А мы когда будем камни брать?

Оба сидели за столиком в кафе на Староместской площади. Радовали глаз старинные, умело отреставрированные дома и цветочная клумба с пестрыми маргаритками.

– Когда прибудут на место. Запомнил план первого этажа?

– Туточки, – курносый с гордостью похлопал себя по макушке с первыми признаками ранней плеши.

Современное здание на Златницкой улице предназначалось для разного рода VIP‑ мероприятий. Именно здесь, а не в картинной галерее или Национальном музее выставлялись придворные портреты Веласкеса, а несколькими годами раньше – сокровища гробницы Тутанхамона. Здесь проводились и совещания важных персон, например министров экономики Евросоюза. Ни одно здание в Праге не могло похвастаться таким уровнем безопасности.

– Броневик заедет с тыла в третьи ворота, их на днях проверяли особенно тщательно. Стальные роллеты опускаются, его отсекают от улицы и направляют дальше.

– В бокс «А», – уверенно предположил Курносый.

– Совершенно верно, я обозначил это помещение буквой «А». Здесь машину вторично отсекают от улицы и начинают разгружать.

– В зал оттуда не поднимешься, – прищурился Курносый, припоминая чертеж.

– А они не стремятся к простоте и удобству. Впрочем, на их последующие планы мне плевать. Дальше грузом будем распоряжаться мы. Выезжать будем ночью, на этом самом броневике.

Курносый смутно представлял себе дальнейшее. Но уверенно кивнул, как привык, будучи сержантом, кивать офицеру, ставящему боевую задачу.

– Держи, – человек с красным лицом бросил Курносому ключ. – Ровно в полдень заходишь со двора в шестой дом по Златницкой, поднимаешься в пятьдесят восьмую квартиру. Примерно в это же время товар прибывает в аэропорт. Аккуратно посматриваешь, что творится на улице, какие меры предпринимает охрана. Дом не самый ближний, но с верхнего этажа все отлично видно. Проследи, как броневик заедет внутрь, что потом будет происходить снаружи. Если случится что‑ то важное и непредвиденное, плотно задерни занавеску в спальне. Тогда я к тебе наведаюсь на чашку чаю.

– Может, вам лучше не светиться там? Пару слов по мобиле…

В том юбилейном году мобильниками в Праге еще хвастались, они считались предметом роскоши.

– Отключи свой мобильник прямо сейчас, при мне. Для дела он не нужен, все остальные звонки для тебя в ближайшие дни не актуальны.

Бывший спецназовец беспрекословно выполнил требование. Спрятал сотовый обратно в карман и по‑ детски шмыгнул курносым носом.

– В квартире, в шкафу, найдешь форму полицейского, три гранаты и семь пушек с глушителями. Обойдемся без запасных обойм – все придется нести на себе. Наш полицейский не должен тянуть в руках никаких подозрительных пакетов и свертков.

– Зачем столько оружия? Ты ведь сам говорил, что будет всего два бойца, у остальных другой профиль. Да я один всех привечу.

– Неизвестно, как повернется дело, как будем уходить. Я не могу никого лишать шансов отбиться в одиночку.

– А мне предлагаешь обойтись шестью патронами?

– На промежуточной остановке обзаведемся парой автоматов.

– И то хлеб.

Глава 2

С третьим по счету собеседником краснолицый Вождь общался в гараже. Дрель с мощным аккумулятором удивительно тихо работала на малых оборотах. Вместо сверл мастер пользовался разнообразными насадками, они позволяли ему почти мгновенно заворачивать разнообразные винты, даже затягивать болты. Иногда просунуть дрель не удавалось, тогда он брался за обычные слесарные приспособления.

Заперев гараж изнутри, Вождь уселся на табурет, внимательно наблюдая за тем, как продвигается сборка. Человек в комбинезоне и шапке с козырьком, одетой задом наперед, дышал тяжело, как будто бежал стометровку. Он действительно старался делать все как можно быстрей и, судя по темпу, репетировал сборку уже не в первый раз.

Сейчас он ставил фрикционный диск сцепления с кожухом на установочные штифты, совмещая заранее нанесенные метки. Сцентрировав диск, затянул болты крепления и перешел к установке КПП.

– Время засекал? – спросил Вождь.

– Начал в тринадцать пятнадцать, – коротко выдохнул человек в комбинезоне.

– Нормально, Денис. Только про качество не забывай. Качество еще важней, чем сроки.

– Кто придумал это чудо‑ юдо? Небось решил вспомнить свой детский конструктор? Оно же развалится на ходу.

– Полчасика проедет, а больше и не потребуется. Потом поставят в музей городской полиции. Бывал там?

– Да ну. Чего я там не видел?

– Большей частью, конечно, туфта. Рецидивисты прошлого в профиль и анфас, страницы старых архивных дел, наручники всех фасонов, кандалы. Лично мне понравилась только «железная дева». Средневековое орудие пыток, вроде литого футляра для человека, утыканное изнутри шипами.

Вместо движка Денис закрепил пустой корпус. Тем не менее стал подводить требуемые шланги, разъемы и тросы к головке цилиндров и дроссельному патрубку, подсоединять нужные провода.

– Сколько, вы говорите, настоящий весит?

– Друзья помогут, пуп не надорвешь.

Дождавшись окончания сборки, Вождь придирчиво осмотрел транспортное средство со всех сторон.

– Надеюсь, не я его буду вести? – поинтересовался Денис, вытирая руки ветошью.

– Ты у нас повезешь товар. Слабовата у тебя водительская квалификация, чтобы вызывать огонь на себя.

– Ничего, я не в обиде… На хрена я руки вытираю, сейчас же все равно разбирать. Раз уж вытер, попью кофейку, – подойдя к столу, Денис взялся за небольшой китайский термос. – Налить вам, Вождь?

– Я только что пил в кафе двойной «экспресс».

– Тогда молчу. После пражского кафе мой растворимый – помои.

Несмотря на такую оценку, Денис с удовольствием опорожнил пластиковый стакан.

– Можешь не пачкаться, напарник за тебя разберет.

– В смысле, моя тренировка закончена?

– Считай, да. Вечерком пройдись пару раз по маршруту, все прикинь. И еще раз ночью, около трех. Шкурой все запомни, чтоб не тормозить на каждом повороте. Может случиться, наш спец не сумеет быстро разблокировать бортовой компьютер. Машину придется вести при минимальном обзоре.

– Тогда проще приоткрыть дверцу и крутить руль, стоя на подножке.

– Кофе допил?

– Уже выгоняете?

– Вот именно.

– Да не оберегайте вы нас как девственниц, все равно ведь увидим друг друга. Или косыночками заставите прикрываться? У меня вообще на лица память плохая.

– Проваливай, не разводи мне демагогию.

* * *

Последним по счету Вождь встречался с Глюком – вторым кроме Гоги человеком, впервые привлеченным к работе. Гогу Вождь давно знал, был с ним на «ты». С Глюком познакомился в прошлом году, в датском следственном изоляторе. Вождя тогда арестовали по давнему делу – ограбление и убийство известного коллекционера‑ нумизмата.

На самом деле старика он не трогал – поручил Курносому присмотреть за ним. Связать на всякий случай, чтобы бедняга, размахивая в негодовании руками, не ушиб гостя.

Собрав урожай арабских дирхемов и венецианских талеров, он вернулся в комнату, где старичок сидел с посиневшими губами, без кровинки в лице. То ли слишком перепугался, то ли расстроился. А может, Курносый чересчур сильно затянул веревку на запястьях.

Одним словом, с коллекционером случился инфаркт, перед уходом Вождю пришлось вызвать по телефону «скорую». Как позже выяснилось, врачи не смогли помешать отходу старика в мир иной.

Спустя два года следователь убеждал арестованного Вождя, что на шее старика остались следы пальцев – этого вполне достаточно, чтобы квалифицировать смерть как насильственную. В калейдоскопе событий память о том случае слегка поугасла. Вроде бы сам Вождь не трогал старика за цыплячью шею. Может, Курносый, проверял пульс на сонной артерии?

Оба были в перчатках, но экспертиза по горячим следам провела химический и генетический анализ мельчайших брызг слюны – она оказалась стопроцентно идентичной слюне Вождя. Он помнил, как ругался, стоя возле потерявшего сознание хозяина. И лишний раз убедился, что повышать голос последнее дело.

Как водится, ему пообещали скостить часть срока в случае сотрудничества со следствием. Называть сообщника он, конечно, не собирался, намерения признаваться в грабеже тоже не имел. К моменту знакомства с Глюком он изучал датское уголовное законодательство с помощью компьютерной системы перевода на все языки, включая фарси и русский.

Программа выдавала полную бессмыслицу. Вождь требовал выделить ему живого квалифицированного переводчика, иначе он на первом же заседании суда заявит протест. Но полицейские жались, экономили бюджетные деньги – ведь переводчика нужно было приглашать со стороны.

В компьютерном зале Вождь познакомился с соотечественником, чьи карие глаза смотрели удивительно оптимистично для места лишения свободы. Длинные пальцы Глюка летали по клавиатуре, как пальцы пианиста по клавишам. Он рассказал Вождю, как хорошо себя ведет. Даже помогает тюремной администрации создавать сайт, чтобы она могла выиграть конкурс среди исправительных заведений и отхватить денежный грант.

Вождь не считал, как другие уголовники, «хороших» зеков суками и продажными шкурами. Каждый человек волен вести себя в тюрьме как он считает нужным. Главное не закладывать товарищей по несчастью и вообще не портить никому жизнь.

Глюк сообщил, что в его деле полицейским ровным счетом ничего не удалось доказать. Судя по всему, его вот‑ вот должны выпустить: если не на этой неделе, так на следующей. Вождь поделился в ответ своими проблемами, сказал, что его раскручивают на длительный отдых за решеткой.

– Смотри, будь осторожен, – ни с того ни с сего вдруг сказал Глюк.

– В каком смысле?

– Сидеть ты не хочешь, по всему видно.

Вождь на всякий пожарный проявил осторожность:

– Наоборот. Давно мечтаю перевоспитаться.

– Не будем говорить вслух, кто о чем мечтает, – усмехнулся Глюк.

Разговор происходил в интернет‑ зале – так называлась комнатка с двумя компьютерами. Заключенные допускались сюда по очереди, в большинстве своем они играли в игры вроде «Mortal Combat» или «Counterstrike» – мудреные диссертации психологов доказывали, что проявления виртуальной агрессии препятствуют выбросам агрессии реальной.

Выходить в Интернет разрешалось немногим – только тем, кто зарекомендовал себя перед администрацией с самой лучшей стороны. Каждый такой выход всегда отслеживался дежурным через административный компьютер, чтобы заключенный не мог обменяться электронным посланием с друзьями на свободе.

– Я знаю от одного приятеля, как здесь поступают с беглецами, – сообщил Глюк. – Здешнюю тюремную систему можно сравнить с перевернутым айсбергом: большая часть над поверхностью и только самая малая под водой. В надводной части все замечательно и гуманно – тренажерные залы, учебные аудитории, возможность выбора блюд в столовой. Но где злостные нарушители режима? Неужели славной администрации удалось победить в человеке грубые инстинкты? Ничего подобного – просто тех, кто «не вписался», переводят в другую, «подводную» часть системы. Там тоже все чисто и прилично, но в этой стерильности быстрее сходят с ума, чем в наших родных вонючих и холодных одиночках.

– Я туда не попаду. Я буду белым и пушистым.

«Пока не настанет время и место для резкой метаморфозы», – подумал про себя Вождь.

Его глаза ничего не выражали, да и Глюк не вглядывался в них, продолжая смотреть на монитор.

– Я тебе могу по‑ свойски помочь. Если хочешь.

«Подстава? – промелькнуло в голове у Вождя. – Зачем она следствию, если у них и так все козыри на руках? »

– Скажу честно, я не герой, – продолжал Глюк. – Если б мне предстояло торчать здесь еще год, я бы не стал ничего такого предлагать. Эта штука сработает, когда меня здесь уже не будет.

– Они догадаются, кто ее придумал?

– Наверняка. Заведут дело о твоем побеге. Но им невыгодно будет отражать там мою роль. Кто мне предоставил такие возможности? Они, голубчики, администрация… Ладно, хватит на сегодня разговоров.

Вождь неплохо разбирался в людях, иначе он бы не заработал такое прозвище. Он видел, что собеседник совсем неглуп. Если бы от Глюка потребовали «прикупить» соотечественника, этот оптимист потоньше подошел бы к делу. Четко обозначил бы свою выгоду, потребовал бы что‑ нибудь, услуга за услугу. Рассказал бы правдоподобную историю о причине своего ареста. И самое главное – он не стал бы предлагать вот так, с налету.

Суть плана состояла в следующем. Для контроля за «играми» заключенных компьютеры подсоединяли к другому. Правда, тот не входил в локальную сеть администрации, тем самым возможность проникнуть в нее вроде бы исключалась.

Будучи асом, Глюк сумел найти решение. Разрабатывая сайт тюрьмы, он параллельно урывками писал специальную программу. Во‑ первых, она преодолевала защиту «компа» – контролера от несанкционированного доступа. Во‑ вторых, записывалась как вирус на любую вставленную в дисковод дискету.

С контролирующего компьютера брали информацию для статистики: сколько зеков выходят в Интернет и какие из дозволенных сайтов у них самые популярные: спортивные, юмористические или образовательные. Как в большинстве европейских тюрем, в этой тоже проводились разные нужные и ненужные исследования. Министерства, ведомства и социальные учреждения заботились о своем имидже.

По плану Глюка «вирус» с дискеты должен был внедриться в локальную сеть администрации и скрыто запустить программу. В определенный день и час она должна была сымитировать поступление запроса на выезд подследственного за пределы тюрьмы.

– Ты должен знать по буквам фамилию старшего чина, ответственного за твое дело.

– Я видел ее на протоколах допроса, когда расписывался, – кивнул Вождь. – А ты знаешь стандартную форму заявки?

– Знаю, как они вызывают на следственный эксперимент.

– Неплохо. Только ведь зека не выдадут на руки кому попало?

Теперь Глюк и Вождь не встречались открыто. Разговор происходил в столовой, во многом похожей на нормальное городское кафе без официантов, где посетитель сам убирает со стола поднос с грязной посудой. Разница состояла в полном отсутствии женских лиц.

Трапеза здесь не начиналась и не заканчивалась по команде, на нее был отведен час времени. Многие уже покончили с едой, но народу в просторном помещении оставалось еще достаточно много. Настоящий интернационал: негры и славяне, арабы и латиносы. Громкая разноязыкая речь. Глюк и Вождь сидели спиной друг к другу, за соседними столиками у стены.

– Все как доктор прописал. Конкретная машина с конкретными людьми.

– Уточни.

– Потом. Сейчас тебе нужно знать одно: по дороге я вас встречу.

– Ты?

Вождю не было нужды оборачиваться, он и так хорошо помнил не слишком атлетичную фигуру Глюка.

– Может, лучше кто‑ нибудь из моих друзей?

– Я не могу доверять неизвестно кому.

– Я ведь тебе доверяю.

– Ты меня слышишь и видишь. Для толкового мужика этого вполне достаточно, чтобы составить мнение.

– Хорошо, я дам тебе их координаты.

– Не хочу я ничьих координат. Потом твой кореш попадется на собственной дурости, а меня на веки вечные запишут в подсадные. Чтобы не отвечать за чужие промахи, я должен все сделать сам. Возьму на себя водилу, ты будь готов заняться сопровождающим. Только не убивай его, не надо настраивать полицию на вендетту.

Глава 3

Теперь в канун похода за бриллиантами они встретились с Глюком в «Интерконтинентале» – лучшей из пражских гостиниц. Человек с оптимистичными карими глазами и маленьким ртом, ежеминутно готовым к улыбке, жил здесь под видом торгового представителя компании «Nokia». Компания и в самом деле оплатила его проживание. Правда, никто из ее многочисленных бухгалтеров не имел об этом понятия – деньги были очень хитроумно и аккуратно сняты с одного из ее банковских счетов.

На столике в номере лежали новейшие образцы товара.

– Должность обязывает, – улыбнулся Глюк. – Что будешь пить?

В номере такого класса имелся бар с напитками на любой вкус. Вождь только шевельнул бровями, но Глюк понял, что он имеет в виду.

– Обижаешь. Если я где‑ то обосновался, я первым делом проверяю насчет прослушки. Особенно в гостиницах. Сейчас включим музыку на случай, если кто‑ то из соседей любит спать, приложив ухо к стенке.

Из динамиков стереосистемы зазвучали скрипки и виолончели симфонического оркестра. Они прекрасно гармонировали с видом из окна на Старый город и Влтаву.

– Так что тебе налить? Теперь уж точно можешь говорить смело.

– Тоник есть? За тридцать часов перед началом работы я становлюсь строгим трезвенником.

– Тоник? У тебя такая приторно‑ сладкая жизнь, что хочется горьким побаловаться? – поинтересовался Глюк, наполняя бокал из небольшой бутылочки.

Вождь проигнорировал шутливый вопрос и задал свой, по существу:

– Разобрался с системой?

– Они ее перепрограммировали и слегка усовершенствовали. Сделали оригинальную разводку по зданию. В общем, ничего особенного.

– Теперь насчет бортового компьютера в броневике. Скорей всего, он транслирует координаты. Можно его просто отрубить. Но обзор хреновый, быстро не поедешь.

Глюк кивнул, плеснув спиртного себе в бокал.

– Наверняка, он работает постоянно, от аккумулятора. Отсутствие сигнала будет означать ЧП.

– Шито‑ крыто у нас все равно не получится.

– Сколько у меня будет времени на все про все?

– Минут пять максимум. Они только неделю назад выбрали средство доставки. Все, что мне удалось, – заполучить чертежи фирмы‑ изготовителя.

– У бортового компьютера тоже есть папа с мамой.

– Меня, как человека малообразованного, больше кузов интересовал.

– В главном разобраться успею. Но вряд ли смогу наладить пересылку ложных координат. В лучшем случае через четверть часа.

– И не надо. Пусть работает как положено, только не транслирует местонахождение.

– Это пожалуйста.

– Уверен?

– Настолько же, насколько ты уверен в остальном.

Почти минуту в номере звучал только симфонический оркестр – каждый из собеседников думал о своем. Наконец, Вождь собрался встать с кресла.

– Ты сделал как обещал, – заметил Глюк.

– Это не одолжение. Мне без тебя не обойтись.

Обещание взять Глюка на масштабное дело было дано Вождем после рывка к вожделенной свободе. Он прождал за решеткой полторы недели с того дня, как Глюка выпустили. И вот, наконец, пришли за ним.

Отвели во двор, где ожидал симпатичный датский «воронок» – микроавтобус с наглухо отделенным от водителя салоном без окон, обшитый изнутри стальными листами. Надели наручники, прицепленные к двум специальным крюкам, и он остался в холодном электрическом свете наедине с уже знакомым молодым сотрудником.

«Воронок» тронулся, и Вождь для приличия спросил на корявом английском, куда они едут. С дежурной вежливостью датчанин сослался на необходимость еще одного следственного эксперимента на месте преступления. Он выбирал слова попроще, чтобы русский понял их без труда.

– О’кей, – безучастно кивнул Вождь и стал прикидывать дистанцию для удара.

Он не настолько хорошо знал город, чтобы вслепую, по одним поворотам ориентироваться, где сейчас проезжает «воронок». С каждой минутой напряжение возрастало, каждая остановка на красный свет казалась следствием нападения.

Вождь смотрел в пол, потом в потолок. Потом решил, что не стоит упорно избегать взгляда следователя. Взглянул ему в глаза невесело и устало, как бы говоря: «Достали вы, ребята. Как ни старайтесь, признания вам все равно не добиться».

Машина резко притормозила, из отгороженной кабины послышалось сдавленное мычание водителя. Вождь тут же выбросил вперед обе ноги, пнув сопровождающего в живот. Тот скорчился, рухнул со скамьи вниз.

«Воронок» снова поехал – оставалось надеяться, в нужную сторону. Либо Глюк тычет пушкой в бок водиле, либо сам сел за руль. Либо… О плохом думать не хотелось. Первым делом нужно было освободиться от наручников.

Руками Вождь по‑ прежнему не мог дотянуться до сотрудника полиции. Пришлось подтащить его ближе, обхватив за шею ногами. Сопровождающий все еще не приходил в себя, иначе бы последовал еще один удар. Вождь забрал у него табельное оружие и ключи. Судя по размеру, они никак не могли разомкнуть стальные браслеты.

Конечно, полицейский проявил бы большую самонадеянность, если б остался наедине с зеком, имея при себе ключи и от наручников, и от глухой двери микроавтобуса. Возможно, у них есть твердое правило: одни ключи иметь с собой, другие оставлять у водителя.

Глюк никак не мог подсобить, дверь нужно было открыть изнутри. Как бы ни растягивался Вождь, до замка ему не достать. Требовалось безотлагательно привести в чувство полицейского.

Держа пистолет в одной руке, Вождь шлепал его по щекам другой, мотал голову туда‑ сюда, ухватив за волосы. Скованный наручниками, он не мог предпринять ничего другого.

Машина снова остановилась, со стороны кабины послышался стук. Глюк сигналил, что пора выбираться.

– Сейчас! – крикнул Вождь.

На крик полицейский приоткрыл глаза. Вождь немедленно отпихнул его от себя и взял на прицел.

– Живо дверь открой! Опен зе дор!

Испуганный сопровождающий сунул руку в карман, и Вождь вспомнил, что забрал ключи. «У него свои козыри, – мелькнуло в голове. – Если я его пристрелю, неизвестно, как отсюда выбраться. Чтобы освободить меня от наручников Глюк должен попасть внутрь, чтобы впустить его, я должен избавиться от наручников. Замкнутый круг».

К счастью, сотрудник полиции не осознал, что имеет возможность поторговаться. Возможно, счел Вождя отморозком, которому в такой ситуации опасно противоречить – выстрелит, не думая о последствиях, по крайней мере ранит. Так или иначе датчанин поймал брошенные ключи и беспрекословно отпер дверь.

В просвете показались Глюк с водителем. Сообщник Вождя держал руку в кармане – он не мог оставить водителя одного в кабине, без присмотра, поэтому велел выйти и ему.

Не прошло и полминуты, как сотрудник полиции оказался прикованным вместо Вождя. Оставив ему для компании водителя «воронка», Глюк захлопнул дверцу. Сунул в замочную скважину тонкий шип и обломал его, чтобы с замком пришлось повозиться.

За это время Вождь успел оглядеться: микроавтобус стоял в глухом каменном дворике старого города, с табличкой на одной из стен – судя по всему, здесь было краткое описание охраняемого государством памятника старины.

Когда они были уже далеко и от дворика, и от старого города, Вождь захотел узнать подробности операции. Глюк объяснил, что в гараж столичной полиции запросы на транспорт тоже поступают через компьютер. Получив такой запрос от имени руководителя следственной группы, водитель приготовился ехать.

Датская пунктуальность лишь немного уступает немецкой. Не увидев никого из сотрудников за минуту до выезда, водила позвонил в управление. Руководителя группы не оказалось на месте – Глюк рассчитал время так, чтобы этот тип оказался на традиционной «планерке» у начальства. Трубку, как и требовалось, взял один из молодых подчиненных, ни сном ни духом не ведавший ни о каком следственном эксперименте с участием русского.

Сунуться на «планерку» он, конечно, не решился, звонить в высокий кабинет тоже. Позвонил в тюрьму, чтобы разобраться с недоразумением. Ему подтвердили, что запрос поступал и сюда, и они уже ждут машину. Пожав плечами, младший сотрудник решил забрать Вождя и ждать вместе с ним окончания «планерки»…

В гостиничном номере продолжала звучать симфоническая музыка.

– Хочу тебя предупредить, – негромко произнес Глюк. – Если мы идем вместе на дело, ты должен знать обо мне кое‑ что важное. Это больше, чем детали личной жизни. В свое время я был сотрудником Комитета.

Вождь не сразу сообразил, о чем идет речь.

– Гэбэшником? – наконец переспросил он с той улыбкой, какой встречают странную шутку.

– Так точно. Выпал в девяносто первом, когда началась реорганизация, иначе сказать, развал. Потом, когда позвали обратно, многие вернулись, а я нет. В общем‑ то, это был развод по обоюдному желанию. Я всегда выглядел там белой вороной или, лучше сказать, паршивой овцой. Но как‑ то не решался сделать первый шаг. Помогли обстоятельства.

– Да‑ а. По роду занятий я привык к неожиданностям. Но такое услышать…

– Можно все переиграть, обойтись без моего участия. Или ты считаешь, что я теперь слишком много знаю?

– Подожди, мне надо подумать. Так ты, значит, работал там, на Лубянке?

– Нет, там я появлялся редко. Я сидел в другом месте.

– И чем занимался?

– Моя специализация мало изменилась, – улыбнулся Глюк.

Кареглазое лицо больше не казалось Вождю симпатичным. Неприметные, правильные черты. Такое лицо в самом деле может принадлежать бывшему сотруднику комитета безопасности.

– Ты похож на мужа, которому жена призналась в измене.

– Да нет. Вряд ли мое прошлое или прошлое других ребят можно считать образцовым. В смысле, образцовым для человека, который намерен взять крупный куш. Только сделай шаг назад, в прошлое, как ступишь в кучу дерьма. Но твой случай, конечно, особенный.

– Не спорю. Потому и предупредил.

– И как ты себя теперь чувствуешь в новой роли?

– Нормально. Работа прежняя. Разница одна, и для меня она очень существенна. Теперь я сам себе хозяин. Сам выбираю цели и средства, сам решаю в одиночку работать или нет. Да и противник почти прежний: раньше – чужие спецслужбы, теперь – чужая полиция.

– И еще хозяева больших денег и дорогих вещей.

– Ну какие это противники?

– «Carrier» – противник, – убежденно сказал Вождь.

– Увидим…

– Спасибо, что рассказал, – Вождь поднялся с места. – Извини, у меня теперь каждый час расписан. Наша договоренность остается в силе.

Чувство неприязни ушло. Все‑ таки не бывший мент, да к тому же чисто технический специалист. И никто ведь за язык не тянул, сам решил поставить все точки над i. Служба научила быть до конца честным с тем, с кем делаешь одно дело, а это не самое плохое качество.

Глава 4

Миниатюрный броневичок плавно выкатился на летное поле из чрева небольшого самолета – собственного борта компании «Carrier». Машина не выглядела чисто утилитарным транспортным средством для перевозки ценностей, к работе над проектом явно привлекли хорошего дизайнера.

Силуэт был изящным, несмотря на прикрытые боковыми стальными накладками колеса. Никакой тяжеловесности – на автомобильной выставке среди фотовспышек и вращающихся постаментов это чудо техники выглядело бы очень уместно, особенно если на бронированной крыше разлеглась бы юная красавица в мини‑ юбке.

Конечно, и другие ювелирные фирмы привезли свои экспонаты на выставку с особыми мерами предосторожности. Но эффектнее всех это получилось у «Carrier». Недаром журналисты были заранее извещены – весь церемониал доставки был не только необходимой процедурой, но и рекламной акцией.

К броневичку сразу приклеился эскорт из мотоциклистов в черных кожаных комбинезонах, белых шлемах и перчатках‑ крагах. При выезде на трассу добавилось полицейское сопровождение с мигалками.

Никто не мог заглянуть внутрь машины, но журналистам было уже доподлинно известно, что покажет на выставке знаменитая фирма. Серию колье с бриллиантами и сапфирами под названием «Царица Савская», бриллиантовую диадему, которой короновали пару лет назад «Мисс Европы», другие украшения и отдельные камни.

Пресса гадала, как упакованы изделия. Понятно, что каждое находится в своем футляре, но где находятся сами футляры – в особых кейсах или в хитроумно запертых стальных ящичках, которые вдвигаются в специальный стеллаж и выдвигаются обратно?

Прикидывали, сколько охранников едет внутри. Двое, максимум трое. Если больше, они будут тесниться и мешать друг другу. Гадали, не закроют ли в последний момент движение городского транспорта по трем‑ четырем улицам, хотя бы на короткий срок.

Кортеж поехал маршрутом, которого не знал никто, даже сами полицейские. Только в самую последнюю секунду они получили точные указания объездного пути с выездом на другой берег Влтавы и обратным пересечением реки через Манесов мост.

Телевидение не вело прямой трансляции из аэропорта. Средствами связи Вождь не хотел пользоваться, опасался, что, по мнению некоторых членов банды, было чересчур. Поэтому Курносый, наблюдавший из окна за тыльной стороной павильона, ничего не знал о причинах задержки.

Едва он успел встревожиться, как кортеж, похожий сверху на гусеницу, медленно и плавно выполз из‑ за угла. Мотоциклисты соскочили с «коней» по обе стороны от раскрытых ворот, полицейские выбрались из своих одинаково раскрашенных машин, напряженно оглядываясь по сторонам.

«Вождь прав: легче всего прихватить товар на разгрузке. Но почему уверен, что с разгрузкой будут долго тянуть? » Стальные роллеты опустились, скрыв броневичок, и суть происходящего внутри стала для Курносого тайной.

…События в выставочном центре начались примерно за час до приземления драгоценностей в аэропорту. На полу в просторном павильоне неожиданно появились лужи. Представители фирм со всей Европы еще только начали размещать на стендах свои изделия и сразу же забили тревогу. Техническая служба павильона кинулась проверять водопроводные трубы. К ужасу администрации обнаружился прорыв одного из стыков – оттуда хлестало на полную катушку.

Водопровод был уложен еще до строительства павильона, под старым, снесенным потом зданием. Когда отрыли фундамент под новое, трубы оказались слишком высоко, в метре от пола первого этажа. Но переделку водопровода изначально не заложили в смету, поэтому строители оставили все как было.

Теперь обе трубы находились в узком пространстве между вертикальными стенками соседних подвальных помещений. Под ними тоже был железобетон, который обеспечивал цельность фундамента. Заполнив нишу, вода стала подниматься вверх – другого пути у нее не было.

Авария грозила срывом выставки. Представители фирм срочно стали собирать свои драгоценности со стендов, упаковывать их обратно. Дирекция комплекса успокаивала, клятвенно обещая быстро разрешить проблему.

Две бригады ремонтников вскрыли пол. Вентили за пределами здания были перекрыты, и стало возможным приступить к замене трубы. Как раз в этот момент, уже по ходу движения броневичка, новость об аварии получили представители «Carrier». Немедленно возник вопрос: что делать? Временно парковать машину где‑ то в другом, заранее не изученном месте? Возвращать ее в аэропорт?

Самолет уже успел улететь, и диспетчерские службы загруженного аэропорта в центре Европы не могли разрешить ему развернуться и снова сесть. Зеленый свет для него мог зажечься только ближе к вечеру.

Люди из «Carrier» срочно созвонились с коллегами из других фирм, прибывшими в Прагу раньше. Те были возмущены нелепым инцидентом, но сообщили, что вода больше не прибывает, и они на данный момент не намерены отказываться от участия в выставке. Просто повременят размещать в павильоне экспонаты, пока его не приведут в надлежащий вид.

Ответственные сотрудники «Carrier» не хотели брать на себя слишком много. За время проезда по пражским улицам они успели связаться и с головным офисом. Там приняли решение не устраивать на ходу опасных импровизаций и загонять броневичок на заранее согласованное, хорошо охраняемое место.

Вскоре трубу благополучно заменили, покрытие пола восстановили в прежнем виде, лужи вытерли. Но воздух в павильоне стал влажным, как в тропиках. Конечно, для современных ювелирных изделий это было не так страшно, как, например, для живописи эпохи Возрождения. Но представители фирм в один голос потребовали соблюдения норм, принятых для выставочных помещений.

Открывать крупногабаритные рамы, устраивать сквозняки? Сколько тогда нужно охранников, чтобы наверняка исключить доступ посторонних? Дирекция выставки предпочла установить в зале мощные вентиляторы. Шумели они сильно, зато с работой справлялись хорошо.

* * *

Нечто сугубо штатское всегда присутствовало в облике генерала Потапчука – кадрового офицера федеральной службы безопасности с тридцатипятилетним стажем. Так и хотелось назвать его по имени отчеству, Федором Филипповичем. Глеб имел на это право – их с генералом связывала давняя дружба. Но каким бы приятельским не казался со стороны их разговор, каждый отдавал себе отчет в дистанции, разделяющей генерала‑ орденоносца и секретного, официально не состоящего в штате агента, не отмеченного даже ценным подарком в виде именных часов.

– Помнишь Мишу Шестакова? – спросил Потапчук.

– Неплохой мужик, хотя и со странностями. Дважды ненадолго свела работа, нашли общий язык. Еще немного и мы бы точно подружились.

– Да, бывали у него причуды. Других бы поперли за такое, а ему сходило с рук. Умел к себе располагать.

Слепой мысленно представил себе капитана Шестакова. Кареглазый, бледноватый, как все технические спецы, редко работающие на свежем воздухе. Не характерной для таких спецов была только добродушная улыбка. Пожалуй, ни к кому больше из штатных сотрудников Слепой не решился бы применить этот эпитет: добродушный. Все недостатки Шестакова проистекали именно отсюда.

– Давненько я о нем не слышал.

– А его давно уже нет в живых.

– Жалко, – помрачнел Глеб.

– При Бакатине попал под сокращение. Ребята старались поддерживать с ним связь, уверяли, что все нормализуется и он сможет вернуться. Сам захотел поменять профиль. Пару раз доходили слухи, будто он связался с криминальными делами. Я не знал, верить им или нет.

Глеб поймал себя на том, что не слишком удивился. Большинство известных ему офицеров службы безопасности ни при каких обстоятельствах нельзя было представить себе в роли преступников. Преступить закон ради дела они могли, не моргнув глазом. Но ради наживы – ни в коем случае. Насчет Шестакова многое можно было допустить. Он был из другой породы, из другого, не такого твердокаменного материала. Одним словом, добродушный человек – а доброта может повести разными дорогами.

– Надо было, конечно, напрячь кого‑ нибудь, навести точные справки, – продолжал Потапчук. – Каждый раз дела отвлекают – одно, другое. Короче, только на прошлой неделе выяснил, что он погиб пять лет назад в Праге, во время ограбления ювелирной выставки.

– Известно хоть, где похоронили?

Генерал покачал головой.

– Надо бы разыскать, – задумчиво произнес Глеб. – Если там, в Чехии, привезти прах на родину. Семья его…

– С женой развелся, детей не было. Родители, по словам соседей, знали о нем еще меньше, чем я. И отец, и мать в позапрошлом году скончались.

– В любом случае надо найти могилу. Лишь бы только не кремировали – там это любят.

– Страна небольшая, места мало. Но я тебя не только ради этого вызвал. Нужно разобраться, кто виноват в его смерти. Конечно, он погиб, уже не будучи сотрудником. Но свой всегда остается своим, если только не становится двойным агентом. Согласен?

– Полностью.

Глава 5

Вождь заранее подал заявку на участие в выставке от имени никому не известной кипрской ювелирной фирмы. Ему отправили ответный факс, предупреждая, что изделия должны будут пройти экспертизу. Если их качество окажется недостаточно высоким, фирму могут не допустить к участию в выставке.

За полгода пребывания в Праге Вождь в достаточной степени освоил чешский, чтобы объясниться на эту тему. Искусство грима он давно уже освоил и умел скромными средствами добиваться нужного эффекта.

На сей раз он наклеил короткую бородку и бакенбарды, которые выглядели еще более натуральными, чем настоящие усы. Надел очки с толстыми стеклами. Мало кто из обычных людей представляет себе, насколько такие очки меняют внешность – преображается вся полоса от бровей до кончика носа. Конечно, у Вождя болели глаза, конечно, он видел хуже, но игра стоила свеч.

Он лично навестил оргкомитет под видом кипрского грека, директора фирмы по маркетингу. Продемонстрировал фотографии продукции, отсутствие реальных образцов объяснил предварительным характером своего визита.

– Зачем мне брать штат охранников? Вначале решим вопрос в принципе.

Ювелиры‑ эксперты из комиссии оргкомитета на глазок дали образцам твердую «четверку», подтвердив, что для реальной оценки нужны «живые» украшения. Председатель оргкомитета известил господина Ставроса, что его фирма, к великому сожалению, не будет допущена к выставке.

– Вы на верном пути, но пока еще чуточку не дотягиваете. Будьте активней в рекламе. Даже мы, профессионалы, ничего толком не знаем о вашей фирме, что тогда говорить о потребителях? Наши участники давно заслужили прочную репутацию на рынке, большинство женщин перечислит вам без запинки названия этих фирм.

Вождь притворился обескураженным, потом завел речь об отдельном павильоне.

– Если бы мы могли представить свою продукцию параллельно с выставкой…

– В принципе, это возможно. Заранее хочу предупредить: павильон будет небольшой, совершенно отдельный и плата за него, безусловно, превысит взносы участников выставки.

– Я все передам нашему руководству. В любом случае спасибо, – протянул руку «господин Ставрос».

Деньги за соседство с ювелирной элитой были переведены за день до приезда главных участников. Глюк взломал защиту электронной сети нужного банка и сбросил нужную сумму со счета заранее выбранной кипрской фирмы, чье название сообщил оргкомитету Вождь.

Огромных корпораций, ворочающих миллиардами, на Кипре не водилось, поэтому денежный перевод неминуемо должен был быть обнаружен в ближайшие несколько суток. Но Шестаков давал сто процентов гарантии, что тревога по поводу банковской операции не поднимется в течение следующего рабочего дня.

Этот рабочий день уже начался…

Позвонив в оргкомитет, Вождь поинтересовался, пришли ли деньги.

– Да, пришли, но почему так поздно? Надо ведь готовить зал, монтировать стенды.

– Все необходимое мы привезли с собой. Это наша первая большая презентация, и мы специально заказали стенды по высшей категории. Я как раз хотел предупредить, что машина у нас приличных размеров.

Разрешать арендатору выставочной площади монтаж своего оборудования было против правил дирекции. Но деньги от «киприотов» уже были получены и включали в себя оплату всех услуг. Вдобавок предстояло извиняться за прорыв водопроводной трубы и лужи на полу. Поэтому компромисс был найден сравнительно легко. Пусть монтируют собственные стенды под надзором охраны.

– Значит, нашу охрану вы не пропустите? – уточнил Вождь.

– Ни в коем случае. Сейчас у нас продукция полутора десятков фирм. Представляете какая начнется неразбериха, если всем это позволить. В такой мутной воде и ловят рыбу грабители. У нас система четкая: внутри здания за все отвечает полиция и наша служба безопасности. В случае пропажи любого экспоната мы выплачиваем по договору сорок процентов от суммы вашей страховки. Но нам еще ни разу не приходилось этого делать.

Вождь уважительно кивнул. Собеседник еще раз с нажимом поставил точку:

– Только наши люди, больше ни одного вооруженного человека, даже с газовым пистолетом. Если есть желание, поставьте своих охранников на дежурство где‑ нибудь возле комплекса. По крайней мере не будут болтаться без дела. Главное – успеть получить разрешение от полиции.

Аккуратный, вымытый до блеска грузовой фургон «Вольво» подъехал к комплексу с тыльной стороны через два часа после прибытия драгоценностей от «Carrier». За рулем сидел Игорь Харитонов, по кличке Шумахер. Вплотную за первой машиной следовала вторая, инкассаторская, тоже арендованная здесь, в Праге. Бородатый Вождь бросил взгляд на окно пятьдесят восьмой квартиры в доме номер шесть. Все в порядке, цацки «Carrier» проследовали, как и ожидалось, в третьи ворота.

Для мнимых киприотов открылись первые по счету ворота.

– Добро пожаловать. Мне поручили вас, так сказать, опекать, – заявил молодой человек с подчеркнуто аккуратным пробором. – Думаю, вы не будете в претензии за тщательность досмотра. Это делается, в первую очередь, в ваших же интересах. Сколько с вами приехало людей?

– Пятеро.

– Немало.

– Иначе не успеть – работы много.

Подошел офицер полиции.

– Майор Поспишил. Можем приступать? Если не возражаете, я начну прямо с вас. Времена сейчас такие, везде и всюду приходится быть начеку.

Он проверил Вождя металлоискателем, в то время как «работники» в форменных ярких комбинезонах по вежливой просьбе полицейских встали возле машины в ряд. С ними дело металлоискателем не ограничилось, всех тщательно ощупали с ног до головы.

– Теперь рассказывайте, где у вас что, – обратился майор к «господину Ставросу».

– Здесь, как вы сами догадываетесь, наши лучшие образцы.

Вождь кивнул одному из «работников», и тот стал извлекать из чрева инкассаторской машины объемистые металлические чемоданы.

– Придется все открыть, – извиняющимся тоном произнес полицейский.

– Конечно‑ конечно.

Внутри каждого из чемоданов было несколько рамок с рядами закрытых гнезд. Дешевые искусственные камушки Вождь закупил оптом. Он знал, что при досмотре к ним присматриваться не будут. Так и случилось, майор глянул на выбор в два гнезда и остался вполне удовлетворенным.

Один из его подчиненных простукал каждый чемодан на предмет двойного дна и кивком сообщил, что все в порядке. Предстояло самое сложное: досмотр грузовой машины. Именно на этом этапе можно было ожидать неприятностей. Кроме громоздких стендов в собранном и разобранном виде здесь имелись вещи, явно не предназначенные для павильона.

– Там, в глубине, автозапчасти, – предупредил полицейских Вождь, запрыгнув следом за ними в кузов.

– Зачем они вам?

– В таком виде прислали машину. Вначале мы загрузились в меньшую, но с ней что‑ то стряслось перед самым выездом. Водитель вроде бы починил на скорую руку, но я уже поостерегся ею пользоваться. Позвонил заказать другую. Мне говорят, можем прислать прямо сейчас, в кузове пара запчастей, но они вам не помешают. Я ведь не знал, что «парой» у вас называют все это.

– Странно, – заметил майор, осматривая внушительную гору сваленных кое‑ как больших и малых деталей самого разного предназначения. – Не могли разгрузить этот хлам?

С первого взгляда здесь можно было различить и движок, и выхлопную трубу с глушителем, и колесную ось, и сами колеса. Куча замасленных, брошенных как попало шлангов валялась на днище с отчетливыми следами ржавчины. Крыло, наоборот, выглядело совсем новым.

– Какая кому разница? – пробормотал на отличном чешском водитель. – Мне завтра рано утром выезжать, так я сразу и поеду.

– И куда свои драгоценности повезешь? – пошутил майор. – На какую свалку?

– Они не мои, – обиделся водитель. – Мне без разницы, что возить. Завтра мне ехать в сторону Рузыне. Заказали в какой‑ то частной лавочке, хотят конфетку из этого дерьма сварганить и удивить всех в сентябре на ралли.

Каждый пражанин помнил о ежегодном параде необычных машин – по традиции в нем участвовали как старые, тщательно восстановленные модели, так и новые, иногда самые фантастические по дизайну.

– Говоришь, какая разница? Кто‑ то будет на ралли красоваться, а моим ребятам теперь придется засучить рукава и все здесь перебирать. Вот тебе и разница.

– Так я и знал! – недовольно воскликнул «господин Ставрос». – Лучше бы дождался следующей машины.

– Ничем не могу помочь, – развел руками майор. – Как бы вы ни спешили…

– Нет‑ нет, я уважаю труд полиции. Делайте, что положено, а своих я придержу, чтобы не путались под ногами.

Майор приказал трем рядовым полицейским надеть рукавицы, предупредил быть осторожными и не запачкать форму. Он все еще продолжал недоумевать насчет дополнительного груза. Решил, что иностранец просто не сориентировался и нанял транспорт у несолидной компании.

Назначение деталей не вызывало сомнений. Главное, чтобы в этой куче ничего не запрятали.

Глава 6

После благополучного окончания досмотра Вождь все равно не торопился разгружать оборудование для павильона. Он изъявил вполне естественное желание вначале взглянуть на помещение своими глазами.

– Сто десять квадратных метров, как вам уже известно. Освещение досконально продумано.

– Что за гул стоит? Или мне кажется?

– Небольшая проблема с водопроводом. Быстренько устранили, теперь выгоняем избыточную влажность вентиляторами.

До сих пор в отношениях со здешней администрацией Вождь выступал в роли Золушки, просящей разрешения постоять рядом с главным бальным залом. Но теперь, после уплаты денег, он стал клиентом и имел право получить свое в лучшем виде.

– Потолок, конечно, высоковат, – заметил он сразу. – Да еще белый. Камням нужно некое подобие пещеры, они играют по‑ настоящему только на темном фоне. В главном зале ведь не белый потолок.

– Мы его затянули тканью бордового цвета, – признал молодой человек с аккуратным пробором.

– Вот видите. Сегодня я не претендую быть допущенным на Олимп. Но наша фирма заплатила больше любой другой. Будьте добры сделать все как положено.

– Это займет время, – поскучнел представитель администрации.

– В ближайшие часы нашим изделиям здесь все равно не место. Посмотрите, какой влажный пол. Так что у вас есть достаточно времени для работы.

Молодому человеку не очень нравился тон киприота со слишком длинными по современной моде волосами и бакенбардами. Всякое можно стерпеть от представителей «Chopard» или «Chaumet», «Van Clef & Arpels» или «Boucheron», но то же самое трудно вынести от директора по маркетингу никому не известной компании. Пусть бы лучше на этом островке занимались турбизнесом, оливками и вином. У них нет столетних традиций, им все равно не затесаться в аристократическое сообщество всеми признанных домов ювелирной моды.

Заявить это в лицо молодой человек с пробором не мог – его бы просто выгнали с работы. Он всего лишь поинтересовался, нет ли других претензий.

– Конечно, есть, но их вы вряд ли сейчас устраните. Это моя вина, я должен был заранее все проверить.

– Смею заметить, тут вы совершенно правы.

Благополучно разрешился второй по счету после досмотра важный вопрос. Представитель администрации подтвердил право Вождя не разгружать немедленно фургон и не отправлять его назад в отличие от инкассаторской машины. Теперь важно было разведать обстановку в том помещении, где «отстаивался» броневичок «Carrier».

Задача возлагалась на Глюка. Он уже приступил к ее решению, хотя команда по‑ прежнему оставалась под присмотром двух полицейских и одного сотрудника службы безопасности выставочного комплекса. Как всякий уважающий себя бизнесмен, «господин Ставрос» должен был иметь при себе ноутбук. Отправляясь на осмотр зала, Вождь оставил его в кабине «Вольво», и бывший сотрудник КГБ забрался туда, на место рядом с водительским.

Тем временем Шумахер в роли водителя попросил у плечистого охранника при галстуке разрешения подключиться к одной из розеток бокса и поставить аккумулятор машины на подзарядку. Тот вначале поморщился:

– Здесь тебе не гараж.

– Сдыхает он у меня, понимаешь? Электричества жалко? Потом машина не выедет и будет всем головная боль.

– Не выедет, вытянут на буксире… Ладно, удлинитель хоть есть?

Обрадованно кивнув, Шумахер побежал подключаться. На самом деле концы провода шли вовсе не к зарядному устройству, а к разъему под приборной доской. Глюк подключил к ним ноутбук, хотя тот вполне мог работать автономно.

Уже тогда, в двухтысячном году, был разработан способ передачи данных между компьютерами не по телефонному кабелю, а по силовому. Технических сложностей в деле массового внедрения хватало, но для своего частного случая Глюк их разрешил. Теперь его ноутбук питался от той же самой линии, что и все охранное оборудование комплекса и мог благополучно вытягивать данные. Важно было только разобраться, к какому из компьютеров обратиться с запросом, на какой приходит изображение с нужной камеры.

Кабина грузовой машины располагалась достаточно высоко. Те, кто стоял на полу, не видели ноутбук на коленях Шестакова. Локоть его правой руки свешивался из раскрытого окна кабины, весь вид Глюка говорил о расслабленности. Но длинные пальцы левой бегали по клавиатуре, боковым, периферийным зрением он отслеживал изменения на экране.

Когда Вождь вернулся назад, Шестаков уже «настроился на нужную волну». В ответ на запрос очередной компьютер стал медленно выдавать изображение, разбитое на четыре части. Оно еще только раскрывалось, но броневичок уже отчетливо прорисовался в верхней четвертушке экрана.

Такая неспешная загрузка была мерой предосторожности. Если б шестаковский ноутбук захватил все ресурсы чужого «компа», сориентировав их на обмен данными, это бы обязательно отразилось на работе удаленного монитора. Качество «картинки», получаемой с камер слежения, резко ухудшилось бы, встревоженный охранник мог сообщить начальству о странной помехе. Поэтому Шестаков решил быть скромнее и копировать «картинку» малыми порциями.

Сев на водительское место, Вождь стал изображать в меру сил разговор по‑ гречески. Выдавая словесную белиберду, всматривался в изображение.

Возле броневичка все было тихо и спокойно. Собравшись в кружок, беседовали несколько человек. Полицейского нетрудно узнать по форме, охранника комплекса – по габаритам. Остальные двое, вероятно, были сотрудниками «Carrier». Вид с другой камеры позволял заметить еще одного охранника и самого капитана Поспишила.

Вниманием фирму явно не обделили. Ее выставочные экспонаты, похоже, признали самыми ценными – наверняка здесь сыграла роль общая сумма их страховки.

Бронированная машина стояла с закрытыми наглухо дверями. Трудно было определить, есть ли кто‑ то внутри. Но Вождь остался доволен, пока все шло по плану.

* * *

Пять фотографий, на обороте каждой имя‑ фамилия и кличка.

Гога – Георгий Гайворонский. Озабоченное лицо с прилипшими ко лбу завитками волос. Похож на великовозрастного студента‑ заочника, который явился на экзамен неподготовленным и прикидывает, как бы незаметно заглянуть в «шпору».

Игорь Харитонов, по прозвищу Шумахер, в застегнутой на верхнюю пуговицу сорочке, с прищуренным взглядом, хмурым и жестким. Глаза ничего не выражают – холодные, стальные.

Деготь – это Денис Кудрявцев – красивый парень с веселым нахальством в глазах, из тех, кого до смерти любят бабы. Он сфотографирован зимой в дубленке. Обнимает одной рукой длинноволосую подругу, в другой держит горсть снега.

Внешность Семена Ершова вполне оправдывает кличку Курносый – типичный боец с мощным загривком и массивным подбородком. Руки привычно вытянуты по швам – бывший спецназовец имеет понятие о дисциплине.

И последний – Серьга, Марат Селиванов. На снимке выглядит мрачнее всех остальных. Сидит за праздничным столом, держит полную рюмку, усталые глаза смотрят презрительно. В кадр попали початые бутылки водки и шампанского, обильная закуска.

Эта фотография, самая поздняя из всех по времени, по словам Потапчука относилась к прошлому году. На кого так презрительно смотрит Серьга – на весь мир или на кого‑ то конкретно?

Разложив снимки перед собой, Слепой попытался представить этих людей вместе, делающими одно дело. Впрочем, Федор Филиппович, они не составляли банду и видели друг друга только мельком, во время ограбления. В пражской акции участвовали еще Миша Шестаков, Василий Луконин, по кличке Шмайсер, и, конечно, Вождь, собравший их всех вместе.

Вождь был единственным, чью личность так и не удалось выяснить. Он часто менял фамилии, не жалея денег на фальшивые документы. Умел изменять внешность, не прибегая к пластическим операциям. Он выбирал объект, находил ключевую идею. Под идею подбирал исполнителей, сознательно стараясь не сплачивать вокруг себя постоянный коллектив.

Наверняка он боялся предательства, но все‑ таки не сумел от него уберечься…

* * *

Пока Глюк с Вождем посматривали на экран ноутбука сзади, в фургоне началась слаженная работа. Деготь и Шумахер уже не раз и не два собирали‑ разбирали для тренировки машину, внешне очень похожую на броневичок.

Назвать ее точной копией было бы большим преувеличением. Другая начинка: от движка и коробки передач до подвески и тормозной системы. Никакой заботы о долговечности, на первом плане простота сборки – ведь машиной придется пользоваться самое большее полчаса. Внутри все по минимуму: приборной доски фактически нет, вместо водительского кресла просто блин, чтобы кое‑ как примостить задницу. Сам корпус совсем не из брони, как в оригинале, а из такого же тонкого листа, как у обычных автомобилей.

Части корпуса были оклеены снаружи тонкой, но прочной защитной пленкой. Во‑ первых, на красочном слое не появилось приметных царапин пока они валялись как попало. Во‑ вторых, цвет покрытия не мог навести полицейских на лишние ассоциации, если б они до или после досмотра увидели броневичок.

Тщательное сличение внешнего вида позволило бы выявить еще немало мелких отличий. Но Вождь предполагал, что машина‑ двойник быстро промелькнет перед глазами охраны.

Сейчас впервые Деготь и Шумахер работали вдвоем. Они не знали друг друга даже по кличкам и тем не менее неплохо взаимодействовали. Во всяком случае, не мешали один другому. Только слышались время от времени тихие, но твердые требования:

– Стартер… Ремень сюда… Фильтр топливный…

Так хирург, не отрываясь от операции, требует у ассистента: «Скальпель… Ножницы…».

Роль ассистента выполнял Шмайсер. Не такой большой спец в автомобильном деле, как два других члена банды, Шмайсер достаточно в нем разбирался, чтобы быстро отыскать в куче требуемое. Он не только передавал детали из рук в руки. Он принимал на себя главную тяжесть двигателя, поддерживал топливный бак, пока емкость крепили на место.

Обходились минимумом слов, старались работать как можно тише. Стенки цельнометаллического фургона в некоторой степени преграждали выход звукам, но охрана снаружи все равно понимала – внутри фургона происходит какая‑ то деятельность. Беспокойства это не вызывало, ведь «Вольво» проверили на предмет мало‑ мальски подозрительного содержимого. Скорей всего работники кипрской фирмы, не желая терять времени, начали сборку стендов внутри.

И все‑ таки чрезмерно сосредоточенное копошение могло бы вызвать вопросы через полчаса или час. Вождь предвидел, что в атмосфере будет сгущаться напряжение, и знал, как его разрядить. Время от времени из фургона доносились взрывы смеха.

Вождь заранее подсказал каждому, как добиться искреннего смеха в момент большого напряжения. Нужно принять самую неудобную позу, застыть в ней и долго смеяться, оставаясь неподвижным. Нескольких тренировок вполне хватило – сейчас смех звучал вполне естественно. Гога, остававшийся снаружи, «на стреме», делал вид, что ему тоже интересно и заглядывал в такие моменты внутрь фургона…

Прошло шесть с половиной часов, прежде чем сборка приблизилась к окончанию. За это время работники не раз и не два покидали кузов вместе и поодиночке. Пили вместе с охраной кофе из пластиковых стаканчиков, объяснялись на пальцах и даже пересказывали с помощью пантомимы анекдоты.

Вождь периодически отлучался из бокса. Изучал обстановку в здании перед решающим рывком к миллионам в драгоценных камнях и ювелирных изделиях.

Вентиляторы почти высушили пол в главном выставочном зале и в отдельном зале для кипрской фирмы, еще не пробившейся в аристократическую семью. Скоро исчезнет причина, по которой отложили разгрузку. Придется сгружать заказные стенды, которые останутся «Carrier» в качестве возмещения за ущерб. Отпадет необходимость держать на месте грузовой фургон «Вольво».

Проблема с белым потолком в зале уже решена, хотя можно постараться и придумать еще повод покапризничать. В любом случае все зависит от момента открытия дверцы настоящего броневичка. После этого счет пойдет на секунды.

Глава 7

По каждой из пяти фотографий Слепой получил наводку. Иногда предельно конкретную – адрес, иногда самую общую. Например, Марата Селиванова последний раз видели в загородном кабаке под Киевом. Там он участвовал в массовой драке, где численное преимущество было на стороне противников. В одиночку раскидав человека четыре, он к приезду милиции растворился в воздухе.

Насчет Гайворонского наводка была ясной и определенной. Глядя на фотографию, Глеб никогда бы не подумал, что этот человек может стать директором фирмы. Однако по информации Федора Филипповича дело обстояло именно так. Координаты офиса Глеб запомнил: Красноказарменная, дом девять, на углу Лефортовского вала.

Подъехав на фирму, Глеб узнал, что она занимается дверями всех видов – от обычных подъездных, оснащенных домофонами, до квартирных с изысканной отделкой. Имелись здесь и такие, которые больше походили на дверцы большого сейфа. Образцы продукции были выставлены в магазинчике на первом этаже. Глеб долго их разглядывал, потом спросил у продавца:

– А если у меня свои требования?

– Берем индивидуальные заказы. Срок исполнения – от двух недель до месяца.

– С кем мне тогда обговорить детали? – спросил Сиверов, надеясь, что ему разрешат пройти в офис.

– Сейчас спустится человек, – продавец взялся за трубку.

«Человек» оказался эффектной миниатюрной особой по имени Марина со спиральными прядями бронзовых волос и перламутрово‑ розовыми ногтями, непропорционально длинными по отношению к маленьким изящным ручкам.

– Слушаю вас, – достав из прозрачного «файлика» девственно белую и гладкую бумагу, девушка вооружилась остро заточенным карандашом с резинкой на обратном конце.

Глеб назвал нестандартные размеры двери и большую толщину стального листа.

– А какие сейчас самые крутые датчики? – спросил он в несвойственном ему тоне, играя роль мужика делового, но не больно образованного. – Я, вроде, слышал есть такие, которые глаз узнают.

– Вы имеете в виду определение личности по сетчатке глаза? У нас их нет в наличии, но, в принципе, можно заказать. Стоят очень прилично. Во‑ первых, само устройство дорогое, во‑ вторых, мы будем заказывать не партию, а всего одну штуку. Могу предложить другой датчик – он запоминает отпечаток пальца, – и молодая женщина подняла очаровательный пальчик с перламутровым ногтем.

– Вы уверены, что его нельзя обмануть? – с сомнением прищурился Глеб.

– А как вы себе представляете? Разве что палец чужой отрезать и приложить вместо своего, – весело хихикнула она.

Сиверов давно заметил: те, кто видит насилие только на экране, часто делают его предметом шуток. Он никогда не пытался объяснить, что на самом деле это не смешно.

– Тоже вещь не дешевая, – добавила для большей убедительности сотрудница фирмы. – Но на складе такие датчики сейчас есть. Или вас не волнуют ни сроки, ни цена?

– Знаете, что меня волнует? Не хочу оформлять свой заказ.

– Почему? – аккуратно выщипанные брови чуть приподнялись вверх.

– Свои причины.

– Мы такого не делаем.

– Разве я похож на подсадного из налоговой?

– Нет, что вы! – протестующим жестом молодая женщина показала, что не хотела оскорбить клиента.

– Тогда в чем проблема?

– Я ничего не решаю, понимаете? А начальство на такое не пойдет.

Еще некоторое время Слепой продолжал для виду уговоры, потом вздохнул, примирившись с отказом.

– Здорово вы меня разочаровали. Но всегда можно добавить в ложку дегтя бочку меда. Как насчет ужина сегодня после работы?

– Резкие у вас, однако, переходы.

– Нормальные. У меня чувство, будто мы знакомы сто лет.

– Успели уже надоесть друг другу? – игриво улыбнулась сотрудница.

– Да нет, я в хорошем смысле.

…В ресторане они общались совсем по‑ другому – Марина говорила не умолкая. Сиверов сразу угадал в ней болтливую особу, потому и решил положить начало тратам из выданной Федором Филипповичем суммы на «представительские расходы».

За час Марина успела рассказать о тысяче самых разных вещей. О своих любимых кушаньях, фильмах, духах, о мужчинах своих подруг и скандалах своих соседей. От Сиверова многого не требовалось, только кивать и сохранять на лице заинтересованное выражение.

О работе и сослуживцах Марина заговорила после второго бокала сладкого вина. Поведала о злодейских интригах двух «настоящих сучек», о начальнике производства, который несколько раз делал ей прозрачные намеки.

– Самовлюбленное ничтожество. Не стоит о нем лишний раз упоминать.

– Не твой масштаб, правда? Вот если б директор… Шучу‑ шучу, – Глеб поднял руки вверх, увидев как нахмурились тонкие бровки.

– На первый раз прощаю. Наш директор вообще чудо из чудес. Человек, конечно, хороший, но не рожден быть руководителем. Его двоюродный брат – другое дело. У брата несколько продуктовых магазинов по Москве, обороты бешеные. Лишние деньги есть, вот он и решил сделать родственнику подарок – дал денег на фирму. Время от времени присылает своего человека на проверку, мы ее прозвали между собой «аудит». Пару раз после такого «аудита» люди не просто вылетали с работы, но еще и по морде получали не слабо – за махинации за спиной у директора.

«Доверчивые люди тоже бывают преступниками, – подумал Глеб. – Хотя сейчас он, похоже, в завязке. Своя фирма, свое дело, в котором он большой дока. Что еще нужно человеку, чтобы спокойно встретить старость? »

Фирменный десерт Марине чрезвычайно понравился. Глаза ее подернулись легкой дымкой.

– Что у нас еще на сегодня в программе? Можно, в принципе, поехать ко мне.

Сиверов был человеком старомодным в отношениях с женщинами – проще говоря, однолюбом. Обижать Марину он не хотел и стал подыскивать благовидный предлог.

– Твою дверь, наверное, можно будет сделать, – тем временем пообещала она. – Я часто бываю на производстве, вожу им чертежи. Поговорю с ребятами.

– Не надо. Еще нарвешься на «аудит».

– Вызову тебя на защиту. Приедешь?

– Ясное дело, не оставлю тебя на съедение. Но давай лучше не будем тебя подставлять. Познакомь меня с вашим Георгием Александровичем, попробую с ним найти общий язык.

Марина наморщила лоб: после ужина с десертом и двух бокалов вина ей стало сложно генерировать идеи. Тут в кармане у Сиверова проснулся мобильник. Звонила Ирина, интересовалась, когда он появится.

– Скоро. Попроси их подождать.

– Кого?

– Ну не могу я так сразу сорваться с места.

– Кому ты там голову морочишь?

– Все, пока, – он дал отбой и спрятал мобильник обратно.

– Жена? – угадала Марина.

– Говорит, люди ко мне заявились. Чего‑ то хотят.

– Тогда давай, езжай. Терпеть не могу, когда человек рядом ерзает и думает о другом.

– До встречи. Придумай что‑ нибудь, ладно?

– Придумаю. У тебя ведь с самого начала именно Георгий Александрович был на уме.

«Ох уж эти женщины, – подумал Глеб. – Не чувствуют фальши, только если речь идет о любви. Во всех остальных случаях чутье срабатывает».

– По крайней мере ты не киллер, не собираешься его убивать? – спросила она со смешком, не подозревая, насколько мал зазор между ее предположением и правдой.

Конечно, Глеб не мог честно признаться: «Смотря по обстоятельствам». Только покачал отрицательно головой…

* * *

Сидя у окна квартиры номер пятьдесят восемь, Курносый ждал условного знака. Он уже был одет в форму пражской полиции и насмотрелся на себя в зеркало, стараясь придать лицу соответствующее выражение. С внутренней стороны к кителю было пришито достаточное количество двойных петель. Оружие разместилось там: отдельно пистолеты, отдельно снятые с них глушители. Один пистолет находился на положенном месте, в полицейской кобуре.

Две гранаты со слезоточивым газом поместились под мышками. Третья, боевая, – в паху (Курносый ухмыльнулся, представив, что будет в случае «несанкционированного» разрыва).

Бывший спецназовец точно знал, куда выходят все три разделенных узкими перемычками окна нужного зала. Там горел свет, как и повсюду в комплексе. Иногда двигались человеческие тени – видимо, что‑ то меняли по требованию «господина Ставроса». Потом в зале, отведенном для «кипрской фирмы», надолго воцарилось спокойствие.

И вот, наконец, вплотную к окну подошел человек – знакомая фигура – уперся в стекло ладонью, приник к нему, будто высматривал что‑ то на улице. Ощутимо потолстевший от снаряжения Семен кинулся на выход. Лифта в старинном, эпохи модерна доме не было, и он бесшумно сбежал по лестнице, чтобы выйти на улицу спокойным уверенным шагом.

Никто в банде, конечно, не надеялся, что Курносого из‑ за его «прикида» впустят через главный вход или откроют для него нужные ворота. Дверь пожарного выхода уже была подготовлена к приему «дорогого гостя». Отлучившись минут на пять из бокса, Гога быстро справился с замком. Тем временем Глюк, не вставая с кресла в кабине «Вольво», блокировал сигнал тревоги в одном из охранных компьютеров.

Поблизости от здания хватало сотрудников городской полиции и служб безопасности фирм – участниц выставки. Но человек в полицейской форме слишком уверенно подошел к двери и слишком уверенно ее распахнул, чтобы пробудить хоть в ком‑ то тревожные сомнения. Попасть в бокс из здания не составляло большого труда, но Курносый должен был дождаться еще одного сигнала.

Тем временем Глюк продолжал следить за происходящим в третьем боксе. Туда вошел осанистый мужчина с седой ухоженной шевелюрой – из поля зрения одной камеры перескочил в другую четвертушку экрана, где появился уже в новом ракурсе. Это был старший из представителей «Carrier», находящихся в столице Чехии. Судя по всему, он заглянул в бокс, чтобы дать окончательное добро на разгрузку.

Одного его слова, конечно, было мало. Доступ в броневичок осуществлялся непросто. Все, кто ехал из аэропорта вместе с драгоценностями, по‑ видимому, покинули машину, теперь они не могли открыть дверь изнутри.

Представительный мужчина наклонился к дверце. Ни одна из камер слежения не позволяла разглядеть, как именно он колдует над ней. Дверца не открылась, он выполнил только половину работы. Следом подошел хранитель второй половины секрета – этот был помоложе и покудрявее.

Глюк дотронулся рукой до чертика, висящего у лобового стекла над водительским местом. Шумахер мгновенно его понял – заскочил на подножку, плюхнулся на водительское место и включил движок.

– Сейчас он подаст чуточку назад, так удобней разгружаться, – объяснил Вождь трем чужакам в боксе.

Те уже расслабились за долгие часы спокойствия и безделья. Охранник кивнул, полицейские продолжали пялиться на фургон. Они даже не испытали облегчения от того, что в боксе скоро нечего будет охранять. Без работы не оставят, пошлют в главный зал или другую часть комплекса.

Подав команду с ноутбука, Глюк‑ Шестаков «заморозил» на охранном компьютере все четыре изображения из бокса номер один. Что бы здесь теперь не произошло, «картинка» на мониторе будет по‑ прежнему благостной. Если погасить ее или сделать неразборчивой, тревога поднимется мгновенно. На «заморозку» обычно реагируют с опозданием, самое меньшее на несколько секунд.

Тем временем Шумахер коротко просигналил, как часто сигналят водители грузовиков, прежде чем дать задний ход – вдруг кто‑ то зазевался у задних колес? На самом деле это был сигнал для Курносого.

Бывший спецназовец заскочил в бокс из коридора, ногой захлопнул за собой дверь. Выстрелил с обеих рук в головы охраннику и одному из полицейских. Второй полицейский рефлекторно вскинул руки вверх, и это спасло ему жизнь. Деготь ударил его по голове тем самым разводным ключом, которым пользовался при сборке – полицейский мгновенно отключился.

Скинув китель, Курносый остался в черной майке без рукавов. Все, кроме Шумахера и Гоги, быстро разобрали оружие. У этих двоих имелись дела поважней.

Шумахер уже поменял удобное водительское кресло «Вольво» на неудобную подставку под задницу, завел упрощенную копию броневичка – топливо успели в достаточном количестве перекачать из бака грузовой машины. Из стендов, как из подручного материала, в один миг соорудили наклонный помост для съезда. Транспорт одноразового пользования выкатился из чрева фургона наружу.

Гога, не теряя времени, разбирался с очередным замком. Соседние боксы для удобства соединялись между собой проемами в боковых стенках. Проемы эти оставили достаточно большими, чтобы при надобности переносить какое‑ нибудь оборудование, но все же они были узковаты для любого четырехколесного транспортного средства.

Шестаковские часы беззвучно отщелкали очередную секунду. Экран ноутбука показывал, как ничего не подозревающие работники «Carrier» бережно достают из броневичка первый плоский короб с гербом фирмы на крышке. На другом экране, в глубине выставочного комплекса кому‑ то вот‑ вот должна была показаться подозрительной застылость всех фигур на картинке из первого бокса.

Шестаков не хотел, чтобы именно первый бокс вызвал там беспокойство. Он подал с клавиатуры новую команду, затормаживая все пять «картинок» из пяти расположенных друг за другом помещений для досмотра и разгрузки.

Этого уже невозможно не заметить, даже если дежурные перекидываются в картишки. Теперь точно начнется переполох, скоро весь огромный комплекс загудит, как растревоженный улей.

Почти одновременно с Шестаковым сработал Гога – открыл металлическую дверь к соседям. Фирма, которая разгружалась во втором боксе, оказалась не такой привередливой по части влажности в главном зале – из черной, похожей на катафалк, машины уже вынесли и подняли наверх все тщательно упакованные ювелирные изделия.

Водитель «катафалка» так и не понял, надо ли ему выезжать отсюда или машину можно оставить в боксе, как в гараже. На свое счастье он отправился выяснять этот вопрос – в помещении остался только один охранник комплекса, которому, по сути, нечего было охранять.

До сих пор охранник держался на почтительном расстоянии от «катафалка», но теперь мог позволить себе подойти вплотную и с любопытством осмотреть салон. Через кирпичную стенку он не расслышал ни одного слишком резкого и необычного звука – гул заработавшего движка, конечно, не мог его встревожить.

Он поднял голову только тогда, когда распахнулась металлическая дверь. В проем заскочили сразу двое. Щуплый человечек с прилипшими ко лбу завитками волос прямиком кинулся вперед, к следующей двери. Второй, покрепче, в черной майке без рукавов выбросил вперед руку и выстрелил с негромким хлопком.

Охранник получил пулю в переносицу. Кровь брызнула на толстое стекло «катафалка» и струйками потекла вниз по гладкой черной дверце.

Каждый из банды понимал – вот‑ вот должен прозвучать сигнал тревоги. Он многократно дублируется и бесполезно пытаться блокировать его через главный охранный компьютер или перерезать где‑ то жилу кабеля. В эту секунду все зависело от Гайворонского, Гога должен был открыть дверь без задержки, как открывают незапертую дверь поворотом ручки. Он будто взвалил ее вес на себя – от напряжения вздулись вены на висках, вытаращились глаза. Еще одно движение «эксклюзивной» отмычкой, и язычок замка благополучно убрался внутрь.

Тут по зданию заверещала сигнализация. Все могло сорваться в последний момент. Достаточно было захлопнуть дверь броневичка, и тут же срабатывал сложнейший кодовый замок. Даже если под дулом пистолета оба хранителя секрета, ответственные сотрудники «Carrier», стали бы снова открывать замок, они не смогли бы сделать это мгновенно. Процедура специально была задумана конструкторами как достаточно долгая. Поднятая по тревоге охрана успела бы перекрыть все пути.

Но в дверях как раз стоял человек со вторым по счету плоским коробом в руках. Первый короб с бриллиантами в бархатных гнездах он уже передал сотруднику, который должен был нести его в зал.

Представительный мужчина с седой шевелюрой судорожно толкнул дверь. Она ударилась о локоть человека с коробом, не успевшего ни нырнуть внутрь броневичка, ни отскочить в сторону. В следующее мгновение обоих свалили на пол несовместимые с жизнью ранения в голову. Застрелены были еще два охранника, один из которых успел выхватить пистолет. Раненого полицейского быстро оглушили.

Ворота на выезд успели уже заблокировать, но Вождь заранее это учел. Закинув два короба с продукцией «Carrier» обратно в броневичок, шесть членов банды, включая главаря, быстро забрались туда, упаковались, как сардины в консервную банку.

Последним протиснулся Шмайсер, перед тем, как захлопнуть дверцу, он бросил разом все три гранаты – боевую и газовые. На запирание замок сработал быстро, гидравлическое устройство моментально задраило дверцу.

Взрыв у ворот все почувствовали по тому, как тряхнуло броневичок, но выброс слезоточивого газа заметил только Деготь, взявший в свои руки руль. Узкая щель замутилась белым, трудно было разглядеть насколько ворота повреждены.

Шумахер все еще оставался в третьем боксе. По коридору уже топали ботинки, но сюда пока никто не ломился. Все знали, что груз у «Carrier» самый ценный, никто не сомневался, что цель грабителей находится в боксе номер один.

До сих пор Шумахер ждал, пока откроется сквозной просвет. Теперь настал его черед проявить свой водительский талант. На крохотной свободной площадке он вывернул руль, резко накреняя набок облегченную версию броневика. Только таким образом машина вписалась в проем между соседними боксами, проскочила из первого во второй, из второго в третий.

Еще один вираж в сторону подорванных ворот. На этот раз вслепую, в белом плотном дыму слезоточивого газа. Шумахер рассчитывал прорваться сквозь дыру с первого раза, но это ему не удалось – машина зацепила рваный край металлических роллет.

Будь она потяжелей – смяла бы этот край и прорвалась на оперативный простор. Но силы удара не хватило. Копию, где все держалось на соплях, отбросило назад.

Глава 8

Миша Шестаков… Глебу не нужна была фотография, чтобы вспомнить бывшего сослуживца. Они только дважды сталкивались по работе – младшими офицерами в восьмидесятые годы, когда Слепому еще не сменили биографию и внешность, и был он штатным сотрудником. Тогда его использовали на разных заданиях, не всегда опасных для жизни.

Первый «стык» случился в Берлине, куда в правление «кремлевского старца» Черненко привезли на обмен диссидента‑ правозащитника. Кроме знаменитого обмена Луиса Корвалана, были и другие обмены, менее известные публике. Тогда в Берлине случился последний по счету.

Очкастого кандидата наук по фамилии Айхенвальд меняли на толстогубого негра – лидера одной из компартий на Юге Африки. По этому случаю в Берлин вылетело больше десятка сотрудников КГБ и почти столько же цэрэушников. Сиверову показалось, что сам обмен был всего лишь предлогом неплохо провести время в загранкомандировке.

Для него и Шестакова это были совсем другие часы и дни. Их нельзя было назвать особо напряженными – провокаций не предвиделось ни со стороны американцев, ни, тем более, со стороны бледного, мучимого язвой желудка Айхенвальда. Но оставлять диссидента в одиночестве нельзя было ни на минуту. Глеб и Михаил сидели в самолете справа и слева от кандидата наук, в том же расположении перемещались по улицам Берлина на заднем сиденье автомобиля. Жили втроем в двухместном номере гостиницы.

Ответственные лица с той и другой стороны не спешили с обменом. И тех и других ждала в родном ведомстве выматывающая работа с бумагами, нервотрепка с вызовами к начальству. Здесь они чувствовали себя почти на каникулах, проводили встречи и согласования в гостиничных ресторанах.

Если бы Глеб охранял кандидата наук в одиночку, возможно, все четыре дня большей частью прошли бы в молчании. Но Миша заполнил их доверху: рассказывал истории, обменивался впечатлениями от немецких телепрограмм, даже фокусы показывал без всякого реквизита.

Сиверов решил, что сослуживцу дали дополнительное задание: войти в контакт с диссидентом, вызвать его напоследок на откровенность. Особенно он в этом уверился, когда Шестаков начал рассказывать политические анекдоты, в том числе про покойного Брежнева. Так вот зачем под тумбочку подсунут включенный диктофон…

И все‑ таки он решил предостеречь товарища. Дождавшись, когда Айхенвальд попросился в туалет, он молча показал Шестакову «чудо техники». Тот искренне удивился:

– Серьезно не в курсе? – отключив запись, в свою очередь удивился Глеб. – Может, ты и анекдоты просто так, от нечего делать травишь?

– Да ну, пустяки, – добродушно улыбнулся Шестаков. – Кто их сейчас не травит? Даже в самом Политбюро наверняка хохочут в перерывах между заседаниями.

Сиверову еще не приходилось встречать такого пренебрежения к условностям у сотрудника госбезопасности.

– Тогда отмотаю назад, – решил он, все еще не веря до конца в поразительную беспечность Шестакова. – А то еще влепят тебе строгача.

– Наверное, в самом деле лучше стереть, – согласился тот.

Глебу пришло в голову, что диктофон вполне может дублироваться «жучком» в номере. Тогда его провинность окажется посерьезнее шестаковской – фальсификация оперативного материала. За такую, как минимум, выгоняют из органов вон.

И все же он не хотел неприятностей для сослуживца, которого впервые в жизни видел. Быстро отмотал пленку настолько, чтобы гарантированно стереть «криминальные» анекдоты и не оборвать диалог на полуслове.

Когда диссидент вернулся в комнату, Шестаков сменил тему, стал художественно рассказывать про Абрама и Сару. Тут Айхенвальд оборвал его:

– Прошу прощения, но я вас не желаю слушать. Именно из‑ за антисемитизма я не в последнюю очередь и добивался права на эмиграцию.

– Причем здесь еврейский вопрос? – снова наивно изумился Шестаков. – Это ж только анекдот. Немцам из «штази» я про Штирлица рассказываю, там же Мюллер и Борман полные козлы. Ребята нормально воспринимают, ржут.

– Ничего другого им не остается, – заметил кандидат наук. – А я вот не хочу делать вид, что умираю со смеху. И раньше не хотел.

– Напрасно, – пожал плечами Шестаков. – Не заработали бы себе язву желудка.

История с политическими анекдотами так и не вышла на свет благодаря стараниям Глеба. Но «строгача» Шестаков все же схлопотал. Случилось это под занавес, когда миновал самый ответственный момент обмена. Большой и болезненно толстый негритянский коммунист на слоновьих ногах кое‑ как втиснулся в машину с советским водителем. Щуплый диссидент в очках достался американцам.

В отличие от фильмов, изображающих подобные обмены, этот, реальный, закончился дружескими рукопожатиями всех участников из спецслужб. Время уже было другое, внутреннее напряжение «холодной» войны спало. Но Шестаков вытворил нечто, не укладывающееся даже в эти широкие рамки. Увидев значок на лацкане ближайшего американца, он достал заранее припасенную сувенирную медальку с серпом и молотом и без всякого стеснения произвел обмен на память.

Всю обратную дорогу руководитель группы не уставал его отчитывать.

– Я ж вручил ему нашу символику, – оправдывался Шестаков. – А себе взял ковбоя на лошади.

– Прекратите детский лепет. Это точно такой же символ американского образа жизни. Кого мне навязали, что за самодеятельность?

По приезде Сиверов узнал, что напарник получил строгача. С самим Мишей Шестаковым свидеться не удалось. Их пути разошлись, чтобы пересечься второй и последний раз через три с лишним года.

* * *

Во всякой даже самой продуманной операции есть критический момент, когда все повисает на тонкой ниточке. Иногда таких моментов бывает несколько. В Праге первый из них случился тогда, когда сотрудники «Carrier» могли успеть захлопнуть дверь в броневичок. Пронесло… Обладатель ухоженной седой шевелюры остался стыть и твердеть на перепачканном кровью полу.

Через несколько секунд все повисло опять. Как всякий мастер экстра‑ класса, Шумахер давно уверовал в свою непогрешимость. Больше того – он уверовал в свой вечный фарт. Он готов был поспорить, что с закрытыми глазами впишется даже в обычный дверной проем.

Короткий рывок из первого бокса в третий был более или менее зрячим – щель обзора у копии броневичка сделали пошире, чем у оригинала. Газовые гранаты специально были брошены в дальний угол бокса, но белый туман заполнил небольшое помещение почти мгновенно и выскочить наружу Шумахеру не удалось.

Что теперь? Машина одноразового пользования не рассчитана на удар. Вроде не рассыпалась на детали, но ходовая часть могла пострадать. Это выяснится очень скоро, когда придется уходить в отрыв.

О герметичности в салоне даже говорить не стоило, слезоточивый газ уже просочился сюда и прихватил спазмом горло. В глаза будто швырнули песком, их невозможно было открыть. Влага обильно заструилась по щекам, потекло из носа.

Шумахер не выполнил одного важного указания Вождя. Тот потребовал перед стартом надеть на голову большой прозрачный полиэтиленовый пакет, прихватив его края липкой лентой к шее. Запаса воздуха для дыхания вполне должно было хватить на полминуты – за это время Шумахер в любом случае успел бы прорваться сквозь облако отравы.

В последний момент водитель‑ ас пренебрег разумной предосторожностью. Зачем напяливать на себя эту смехотворную хренотень, если он проскочит в мгновение ока? Теперь поздно было исправлять ошибку. Пакет только усугубил бы его состояние.

Зажмурившись, сжав губы, чтобы не захлебнуться в собственных слезах и соплях, Шумахер подал чуть назад для разгона и снова рванул в сторону ворот. Руки на рулевом ободе и все его тело от пяток до корней волос запомнили удар, который отбросил машину назад, развернув градусов на девяносто. Каждой мышцей, каждым сухожилием Шумахер чувствовал, куда надо смещаться, как изменить радиус виража.

Охрана уже взломала дверь, ведущую из коридора в бокс. Газ повалил на них плотными клубами. Отпрянув назад, они открыли наугад беспорядочную стрельбу в проем. Несколько пуль легко продырявили тонкий корпус машины, всего лишь имитирующий броню.

Но Шумахер уже вырвался на волю. В ближайшие минут десять ему предстояло вызывать огонь на себя, отвлекая все силы противника погоней за ложной целью.

* * *

Его сообщники в машине выжидали. Здесь с герметичностью все было в полном порядке. На случай длительной поездки в задней части броневичка даже имелись два баллона с дыхательной смесью. Экипаж мог время от времени стравливать воздух с чрезмерным содержанием углекислого газа и добавлять нового, обогащенного кислородом.

Пока в этом необходимости не было – тем более, что Вождь передал всем просьбу Глюка позаботиться о чистоте носков. Но «плотность населения» намного превышала норму, и через час‑ другой воздух, возможно, потребовалось бы освежить.

Впрочем, Шестаков все равно остался недоволен. Это давно можно было заметить по выражению его лица, но грабители слишком тесно упаковались в чрево броневичка и слишком были возбуждены.

Все тяжело дышали и молчали. Никто не знал, что задумал Вождь. Может, упрощенная копия броневичка вырвется на улицу и уведет в погоню за собой всех и вся. Может, она займет место настоящей машины, чтобы быть окруженной в боксе плотным тройным кольцом.

Вдобавок к дыханию соседей каждый слышал стук собственного сердца. Никаких комментариев не последовало даже за звуком удара, который мог означать только неудачную попытку Шумахера прорваться через подорванные ворота.

Молчание Вождя устраивало – он не любил болтовню на работе. Он набирал незнакомых друг с другом людей в первую очередь для того, чтобы никто, попав за решетку, не смог заложить остальных. Во вторую – ради этой напряженной тишины.

В следующую секунду она нарушилась.

– Какого черта стольких завалили? – спросил Глюк. – Мы с тобой так не договаривались.

Шестаков один пока занимался делом. Подключив свой ноутбук к шине данных бортового компьютера, он выдавал на клавиатуре пассажи один быстрее другого, напоминая пианиста‑ виртуоза, чей инструмент по какой‑ то причине онемел. Но это не помешало ему задать вопрос.

– Не отвлекайся, – посоветовал Вождь. – Потом обсудим.

Словно отвечая Глюку, раздались автоматные очереди охраны, пули глухо ударяли в стенки бокса и звонко – по броне.

– Вслепую палят, – прокомментировал Вождь. – Сейчас газа накушаются и перестанут.

Герметично задраенный салон гасил треск очередей, поэтому Вождю даже не пришлось повышать голоса, чтобы его расслышали. Как он и предсказывал, стрельба быстро умолкла. Без противогаза никто не смог устоять в проеме, из которого прорывались в коридор клубы слезоточивого газа.

– Я еще там, в тюряге, говорил, что мне не нравятся трупы, – продолжал гнуть свое Шестаков. – Надо было предупреждать.

– А чего ты хотел? – спокойно ответил Вождь.

– Чем лучше дело организовано, тем меньше приходится убивать. Вспомни, как ты сам вышел на свободу.

– Может, все‑ таки потом поговорим?

Из всех членов команды больше всего Вождь уважал именно Глюка. Но теперь в его голосе зазвучали металлические нотки – давно уже никто не вызывал у него такого неудовольствия.

– В натуре многовато кровищи, – подал голос Гога.

– Откуда такие чистюли? – возмутился Шмайсер, – Может, на «вы» надо было разговаривать с тем сивым мерином, что броневик пытался захлопнуть? «Подождите, любезный, мы хотели бы сесть».

– Кончайте базар, – сухо потребовал краснолицый человек с фальшивой бородой и настоящими усами.

– Свое дело я сделал, – сообщил Шестаков. – Компьютер работает, координат не выдает.

– Спасибо, – мрачно поблагодарил Вождь.

В тускловатом освещении салона его прямые темные волосы до воротника казались совсем черными, а красноватая кожа лица еще красней. Часы на приборной доске продолжали отсчитывать минуты и секунды. Снаружи, с улицы, слабо доносились крики и автомобильные гудки – первая волна погони уже ушла за Шумахером, теперь настал черед второй.

Прошла еще минута. Вождь продолжал прислушиваться к звукам с улицы, как врач прислушивается через стетоскоп к дыханию больного воспалением легких. Наконец, он положил руку на плечо Дегтя, и броневик тихо выкатился из бокса в густом белом тумане.

Глава 9

Вторая встреча с Мишей Шестаковым тоже была необычной. Мобильных телефонов тогда еще не изобрели, и сигнал о срочной необходимости прибыть в гостиницу «Космос» Глеб получил по малогабаритной рации.

Тогда он еще числился в штате, но по специфике работы очень редко показывал кому‑ то свое служебное удостоверение. Сунув швейцару трешку, он проследовал к лифту и поднялся на нужный этаж. Дежурная по этажу пока еще не знала ничего о происшествии в номере. Она увлеченно читала «Огонек» и даже не повернулась, услышав шаги по коридору.

Другой сотрудник открыл Сиверову дверь номера. Они поздоровались, но знакомиться не стали. Глеб сразу прошел в спальню, где висел на крюке от люстры труп смуглого мужчины с аккуратной бородкой. Покойный был в европейском костюме и галстуке, но на голове у него красовалась аккуратная чалма из бледно‑ зеленой ткани.

– Военный атташе Пакистана, – мрачно сообщил коллега Сиверова. – Работали с ним на предмет вербовки.

– Надавили слишком резко?

– Наоборот, – было видно, что сотрудник Комитета боится именно этого обвинения. – Я только намекнул. Сказал, что никто его не торопит.

– Когда?

– Три часа назад.

Сиверов терпеть не мог дел, связанных с внутренним расследованием, с установлением вины или невиновности сослуживца. Неужели его решили использовать на этом фронте? Не нашлось никого более подходящего в ближнем радиусе от ВДНХ?

Оказалось, пакистанцу тривиально подсунули девицу и многократно сфотографировали их времяпрепровождение скрытой камерой. Наибольшим компроматом оказался даже не секс, а возлияния: коктейль «бурый медведь» из водки и коньяка. Пакистан – страна строгих мусульманских нравов, а употребление спиртного по шариату гораздо более серьезное прегрешение для мужчины, чем блуд.

Конечно, пакистанца не забили бы дома камнями, но с работы точно поперли бы. Тот самый сотрудник, который теперь нервно курил в форточку, показал дипломату красочные снимки и предложил сотрудничество – информировать о новых военных программах на родине. Конечно, не бесплатно.

Пакистанец сперва гордо отказывался, потом раскачивался и причитал нараспев – «посыпал пеплом голову», как говорят на Востоке. В конце концов, вроде бы притих и смирился. Никаких письменных обязательств с него, конечно, не собирались брать. Сотрудник Комитета просто дружески попрощался и ушел, пообещав скорую встречу.

И вот такая неувязка, такой быстрый и плохой конец. Шила в мешке не утаишь, в ближайшие часы придется сообщить в посольство. К этому времени никаких комитетчиков не должно быть поблизости – только милиция. Дежурной по этажу надо твердо запомнить свои показания. Неплохо бы еще подыскать пару свидетелей, способных подтвердить версию. Только вот какую?

Доставать покойника из петли было никак нельзя – соотечественники из посольства должны были увидеть картину в оригинале. Атташе тихо покачивался все время пока шло предварительное обсуждение ЧП. Потолки в здешних гостиничных номерах не шли ни в какое сравнение с высокими потолками гостиниц сталинских времен – черные ботинки дипломата торчали носами в разные стороны на уровне чуть выше сиверовских колен.

– Кто‑ нибудь из постояльцев видел вас вместе? – спросил Сиверов.

– Кажется, нет. Я перехватил его в коридоре на пути к лифту, сказал, что нужно поговорить. Дежурная по этажу разговаривала с пожилой женщиной, но та стояла к нам спиной.

– Почему в коридоре? Почему в номер не постучал?

Сиверову искренне хотелось найти для сослуживца смягчающие обстоятельства. Но для этого он должен был иметь полную картину.

– Ключ торчал в замке изнутри, я не мог открыть дубликатом. Когда он проснулся, я послал сперва горничную. Он уже давно был один, но не впустил ее, попросил прийти потом. Хотел убраться незамеченным. Тем более он не впустил бы незнакомого мужчину.

Тренированным слухом Глеб услышал в дальнем конце коридора шаги целой группы деловитых мужчин. Прибыли главные силы. Он испытал облегчение и одновременно поспешил дать виновнику ЧП несколько полезных советов. Они были сверстниками – старшего по возрасту Глеб вряд ли стал бы учить.

– Напирай, что «Восток – дело тонкое». Где тонко, там и рвется.

– Да я учился на востоковеда, ездил туда в командировки, – сотрудник обхватил руками голову.

– Не клади заранее голову на плаху. Если слишком старательно это делать, ты не оставишь начальству другого выбора. Отчитался максимально четко и жди оргвыводов.

Из группы прибывших выделялся один человек, в котором Глеб узнал напарника по «берлинской операции». Все рьяно занялись несостоявшимся куратором пакистанца, и только Шестаков с искренне огорченным видом остановился возле мерно покачивающегося мертвеца.

Заметив Сиверова, он протянул ему руку.

– Это ведь я устанавливал скрытые камеры. Надо снять их по‑ быстрому. Пакистанцам, конечно, не разрешат проводить собственный досмотр, но береженого Бог бережет. Наши закадычные друзья из милиции вполне могут подкинуть им улику, чтобы только нас обделать.

– Давай помогу.

– Я и фотографии отбирал. Всего было полста, не меньше. Смеялся много – бедняга ведь так и не снял чалмы. А теперь жалко его до слез.

– В самом деле жалко, – согласился Сиверов. – Не захотел работать на чужих. Это, как минимум, достойно уважения.

Их сочувствие покойнику было разным – у Сиверова буднично‑ спокойным, у Шестакова чересчур эмоциональным. Углы его улыбчивого рта опустились, как у куклы Пьеро, всегда веселые карие глаза поблескивали от влаги.

«Странный все‑ таки мужик, – подумал Глеб. – Как он держится в Комитете? И не похоже, чтоб крепкую спину имел за собой – такие смолоду тренируются курсировать между кабинетами».

Его впечатления от разговора с незадачливым сослуживцем пока никого не интересовали, он слышал через дверь, как куратору заново задают те же вопросы. Им с Шестаковым разрешили уходить – здесь в их услугах больше не нуждались.

По дороге в лифте и в фойе они успели еще немного пообщаться. Шестаков откровенно объяснил, что съемки скрытой камерой не его главная специальность, он вообще‑ то системный программист.

Теперь его личность немного прояснилась для Сиверова. Глеб уже успел соприкоснуться с этой породой людей, в восьмидесятые годы еще не такой многочисленной. Их отличали специфический юмор, особая манера общаться. Компьютер был для них гораздо роднее человека, поэтому реакция их иногда казалась неадекватной: временами слишком ироничной и холодной, временами чересчур чувствительной.

Так или иначе вторая встреча только укрепила симпатию Глеба к Шестакову. Тогда Слепой не мог предугадать, что они видятся в последний раз.

* * *

Сиверов начал действовать одновременно в нескольких направлениях. По Семену Ершову информация была скудной. Постоянного адреса мужик не имеет, бичует по вокзалам и станциям Москвы и области.

– Инвалид, – объяснил Потапчук. – Если б в нашем спецназе воевал, его бы не бросили. У министерства обороны народу слишком много, они там привыкли дивизиями разбрасываться.

– Бывших спецназовцев без кола без двора я знавал. Но чтоб бандит до бомжа скатился…

– Говорят, характер у мужика не сахар. Неуживчивый.

Кроме клички, от которой Семену вряд ли удалось отделаться, у Сиверова была в распоряжении одна характерная деталь: нерабочая правая рука. Припарковавшись на площади «Трех вокзалов», он принялся опрашивать людей. На Казанском обнаружился носильщик по кличке Курносый, но старше по возрасту, чем Ершов, и со здоровыми сильными ручищами. На Ярославском ему показали бомжа‑ инвалида с ампутированной рукой, но плюгавенького мужичка при всем желании нельзя было представить бывшим спецназовцем.

Пришлось возвращаться к машине и продолжать объезд. На Курском и Белорусском Курносого вспомнили – там он достаточно долго ошивался. Память о себе оставил не слишком хорошую.

– Амбиций имел до хера, – объяснил у пассажирского вагона «коробейник» с шоколадными плитками, наборами авторучек и прочей мелочевкой. – Поработал, как я, и бросил, не понравилось, что пассажиры морды воротят. Конечно, воротят – кто хотел, тот уже накупил в городе достаточно. Полсотни отвернется, полсотни скривит рожу и обольет презрением и один купит на копейку – такая вот пропорция. Его не устроило…

Уборщица в халате и клеенчатом фартуке, казалось, занималась в зале ожидания сизифовым трудом. Протирала шваброй плитки пола, которые тут же испещряло множество новых грязных следов – в Москве с утра моросил дождь.

– Был такой. Не слыхала, чтоб звали Курносым, но, судя по роже, кличка вполне подходящая. И рука сухая, висела, как плеть. Левой управлялся нормально, только злился по каждому поводу. Пассажиров чуть ли не жаться к стенкам заставлял. Один наследил по свежевытертому, так он на него с кулаками накинулся. Парень здоровый был, но струхнул.

– Короче, не прижился у вас Семен.

– Не прижился. Через две недели поперли. Денег вообще не заплатили, сказали, испытательный срок не выдержал. Он, конечно, сразу на коня. Но шашкой помахать не дали, быстренько скрутили…

Одно время Ершов работал и живой рекламой – топтался у входа на Курскую‑ Кольцевую со щитом на груди.

– Мы с ним отдых на море рекламировали, – рассказал напарник. – Турция, Греция, Кипр. Каждый день звал в переулок: там и магазин и местечко укромное, где можно без проблем пузырь раздавить. Я вначале думал, мерзнет с непривычки, посоветовал больше ходить, не стоять подолгу на месте. А он мне: я, мол, бывший спецназовец, я двое суток без движения мог в засаде просидеть. И ничего, нормально – если для дела надо. Он правда в спецназе служил?

– В афганскую.

– Кто ж виноват, что он льготы себе не выцарапал. Ну, сели раз, выпили. Вначале жаловался, что скучно торчать с рекламой. Потом такие понты развел. Я зову на место возвращаться, чтобы прогул не засчитали, а он меня шестеркой обзывает. Кончай, мол, шестерить, такой поганой работы можно сколько угодно найти. Если такой генерал, какого черта вообще нанимался?

Главного Глеб так и не узнал – Курносый ни с кем не делился планами на будущее. Скорее всего, он их вообще не имел. Просто пытался найти хоть какое‑ то место, где мог бы работать, не теряя самоуважения. С каждой новой неудачей, новым увольнением, ему становилось еще сложней – характер, если и менялся, то не в лучшую сторону.

Мог он быть предателем, виновником гибели Шестакова? Трудно представить. Но нельзя спешить и заранее вычеркивать его из списка подозреваемых.

* * *

В задачу Шумахера входило привлечь к себе внимание и в то же время проскочить достаточно быстро, чтобы никто не успел заметить мелких отличий мнимого броневика от настоящего. Его отъезд зафиксировали те камеры наружного наблюдения, которые дым еще не успел забить белой ватой.

По машине открыли стрельбу те, кто находился снаружи, – дежурные полицейские и сотрудники собственной службы охраны ювелирных фирм, не допущенные администрацией внутрь комплекса.

Все они сидели в двух кафе на противоположной стороне Златницкой. Охранники разных фирм занимали разные столики, ревниво друг на друга посматривая. Их хозяева вели между собой жесткую борьбу на рынке, и охранники прекрасно это знали. И тем не менее проявили солидарность, как только это потребовалось.

Зажимая платками нос и рот, они стреляли по приземистой движущейся тени вместе с полицейскими. Потом ринулись к припаркованным машинам, одновременно дозваниваясь по мобильникам к старшим представителям на выставке. Кричали в трубки, одинаково срываясь на кашель, пытались отбежать или отъехать от ползущих во все стороны белых клубов.

Старшие представители проявили гораздо меньшую солидарность с «Carrier». He сговариваясь, все они запретили своим охранникам преследовать броневичок. В беспорядке и хаосе за первым ограблением может последовать второе. Когда рванут в погоню полицейские машины, нужно удвоить бдительность и перекрыть своими силами ближние улицы.

Легче было приказать это, чем исполнить. Со стороны фасада комплекса воздух оставался чистым и свежим, с противоположной – клубился ядовитый туман. Стрельба быстро прекратилась – даже если б глаза не слезились от невыносимой рези, все равно можно было ненароком попасть в полицейского или в своего ни в чем не повинного коллегу.

Вслепую ставить машины поперек улицы тоже оказалось делом не простым. Чья‑ то машина въехала задом в фонарный столб. Две других столкнулись, побив фары. К счастью, скорость в обоих случаях была малой, люди отделались незначительными ушибами. Но легче от этого никому не стало.

Тем временем погоня набирала обороты. За Шумахером увязались две полицейские машины и два мотоциклиста. Причин для колебаний у полиции не было, она стартовала достаточно быстро и выиграла от этого вдвойне – слезоточивый газ не успел причинить большого вреда участникам погони.

Немедленно включились все штатные средства связи. Были оперативно перекрыты мосты через Влтаву – Чехов, Манесов, Карлов и Мост Легионов. Начали перекрываться те улочки, куда броневик мог свернуть и, конечно же, все улицы и перекрестки по направлению его движения.

Шумахеру никто бы не позавидовал. Боковой и задний обзоры в машине отсутствовали – это диктовалось условиями внешнего сходства. Щель впереди была шире, чем в транспортном средстве «Carrier», но в любом случае мизерной по сравнению с привычным лобовым стеклом.

В настоящем броневике дефицит обзора восполнял бортовой компьютер – подключенный к нескольким «глазкам», он давал возможность переключаться между разными обзорными видами – вперед‑ назад, вправо‑ влево и даже вниз‑ вверх. У Шумахера в распоряжении были только щель и собственные, не перестающие слезиться глаза.

Уход от преследования по улицам Старого города требовал постоянных разворотов, виражей. Харитонов прекрасно знал район, и это ему очень помогало.

У него было три варианта конечного пункта – в каждом из них ожидал обычный велосипед. До любой из трех точек он мог добраться очень быстро, но Вождь поставил условие: двенадцать минут отвлекать на себя полицию, ровно двенадцать минут с момента выезда из ворот.

Внутри машины уже не было надобности копировать броневик, все здесь было по минимуму. И если приборная доска фактически отсутствовала, то светящееся табло часов красовалось на самом видном месте, прямо под щелью, и Шумахер следил за временем постоянно. Сейчас цифры на табло подсказывали: прошла всего лишь половина срока.

Он снова вывернул руль – машину занесло и едва не перевернуло на крышу. Нельзя, чтобы полиция распознала по ходу и маневренности, что машина весит во много раз меньше настоящей, бронированной. В идеале надо ехать плавно и по прямой – крейсерским ходом, каким движутся лимузины с президентами и премьерами. При каждом резком повороте, при каждом торможении отличия в «весовой категории» обязательно будут выпирать.

Одна надежда, что пражская полиция заранее наслышана о чудо‑ машине. Чехи готовы поверить и в сверхлегкую броню и в сверхмощный движок, который управляется с сейфом на колесах, как с пушинкой.

Несколько пуль зацепили на излете заднюю стенку. Одна из них, уже ощутимо потерявшая скорость, ударила как молотом в бронежилет под правую лопатку. Шумахер и так с трудом дышал, а теперь и подавно чуть не задохнулся от боли. Если б пуля угодила повыше, предплечье на какое‑ то время онемело бы, и он не смог бы маневрировать как положено.

Клин клином вышибают. От резкой боли зрение ощутимо прояснилось, слезы перестали течь. Какого черта он получает равную со всеми долю? Его роль в деле самая ответственная, самая рисковая! Сейчас, конечно, поздно выступать и требовать себе больше. Сам виноват, слишком впечатляющей оказалась сумма. Но в отличие от других ему, Игорю Харитонову, деньги никогда не доставались легко.

Как быть теперь? В обзорную щель видно, что узкая улица от стены до стены перекрыта двумя выставленными поперек полицейскими машинами. Успели, гады, подсуетились. Машины, само собой, пустые – никто не жаждет сломать себе позвоночник. На обычной тачке он бы раскидал эти ментовозки, но второго удара самоделка не выдержит, точно рассыплется.

В одном полицейские ошиблись: перегородили улицу возле самого перекрестка. Шумахер чуть крутанул руль направо – вышиб стеклянную витрину закрытого на ночь магазинчика, снес прилавок и вылетел на перпендикулярную улицу вместе с тучей режущих брызг от второй витрины. Вслед жалобно заверещала сигнализация магазинчика.

Глава 10

Денис Кудрявцев, по кличке Деготь, давно не проживал по месту прописки. Но Слепой имел в распоряжении несколько адресов его любовниц – два московских, два питерских и один одесский. В первую очередь, «не отходя от кассы», следовало проверить столичные «явки».

Обе квартиры находились на отшибе, и первым делом Глеб отправился в Восточное Бирюлево. Здесь в ответ на звонок кто‑ то долго кряхтел, шаркал и ворчал, добираясь до двери.

– Чего надо? – просипел, наконец, глухой голос.

Решив, что имеет дело с престарелой матушкой, Сиверов громко спросил:

– А Лены нет?

– Пять минут не могут обойтись.

Следом прозвучала изощренная матерная фраза. Приняв ответ к сведению, Сиверов задал следующий вопрос:

– Скоро появится, не знаете?

– Да я Лена, я! Кто там вообще? Хотя на фиг разница?

Открыв дверь, хозяйка повернулась к ней спиной, не проявляя к личности гостя живого интереса. С левой ее ноги соскочил рваный тапочек. Дважды она попыталась всунуть на место ступню, потом отправилась назад в комнату в одном тапочке и байковом, не первой свежести халате. Повалилась на диван, спрятав лицо в подушке, и кое‑ как натянула на себя плед.

Запаха спиртного Сиверов не почувствовал. Наркоманка? Он бросил взгляд на комнату, где царил полный бардак. Вперемешку валялись кожура банана, упаковка противозачаточных таблеток, старая новогодняя поздравительная открытка и еще много всякого барахла.

– Чего надо? – повторила Лена, так и не удосужившись взглянуть на вошедшего.

Сиверов решил не бродить вокруг да около:

– Не в курсе, где Деготь ошивается?

– Ой, бли‑ и‑ ин, – тоскливо протянула хозяйка. – На кой он мне, твой Деготь?

Сиверов высматривал место, чтоб присесть, и самым чистым оказался подоконник. Достаточно только было убрать с него будильник и магнитофонную кассету. Продолжая лежать, уткнувшись в подушку, хозяйка тем не менее контролировала его действия.

– Аккуратнее с кассетой. Мне одну уже испоганили. Вставь‑ ка в мофон, сделай одолжение. Иначе я точно не проснусь.

Пожав плечами, Сиверов выполнил просьбу. Музыка в самом деле заряжала:

«Вы хочете песен, их есть у меня. Я переору любого соловья! » – выдавал грубоватый мужской голос на простенький танцевальный мотив.

Сиверов узнал группу, которую часто слышал последнее время, – звуки ее песен вплетались в шумы российских городов. Оторвав голову от подушки, хозяйка энергично покрутила ею в разные стороны. Шейные позвонки хрустнули «Мэджик пипл, вуду пипл! » – нестройный хор прокричал припев без всякой связи с куплетом.

Лена села на диване и заморгала. Веки были тяжелыми, слипшимися, казалось, они тоже должны скрипеть после долгого бездействия. Несмотря на бледность, заспанный вид и полное отсутствие косметики, в ней можно было распознать довольно миловидную женщину лет тридцати. Теперь и она пристально смотрела на Сиверова.

Потом отвела глаза и огляделась по сторонам, изобразив удивленный вид:

– Кто это тут насвинячил?

«Вы хочете песен, их есть у меня, – будто в ответ ей повторил грубоватый голос с кассеты. – Пусть я пьяный в жопу, как последняя свинья…»

– Погодите, сейчас приберу немного, – хозяйка отправилась по коридору на кухню, виляя бедрами в такт зажигательной русской мамбе.

«Я пою, а ребята играют. Не попадаем друг в друга бывает…»

– Три ночи не спала, представляете? – сообщила Лена из кухни. – На выходных пикник за городом, а потом в ночную смену.

Сиверов не спешил напоминать о цели своего прихода, ожидая, пока душевный настрой хозяйки окончательно «гармонизуется». Кое‑ как прибрав со стола и стульев, она широким жестом предложила гостю переселиться с подоконника на более удобное место.

– С какой стати вы у меня насчет Дегтя интересуетесь? Он здесь сто лет уже не появлялся.

По опыту Сиверов знал, что это выражение может означать любой срок – от недели и дольше. Поэтому разочаровываться в своем визите не спешил.

– Не сошлись характерами?

– Как все в этом мире. Хотя я единственная посылала ему передачи на зону и моталась на свидания.

Слепой уже знал, что Денис Кудрявцев, или попросту Деготь, отсидел четыре года за перелицовку ворованных машин – перебивку номеров на двигателях и корпусах, перекрашивание и прочую «косметику». Освободился два года назад и, вероятнее всего, снова занялся прежним.

– Чипсы будете? Больше нет ничего. Только они холодные – какой‑ то придурок засунул их в холодильник. Может, и я машинально сунула.

«Мэджик пипл, вуду пипл! » – последний раз провозгласил хор.

Вместо новой песни дальше следовал повтор той же самой. Наверное, она очень нравилась хозяйке, и ей не хотелось каждый раз вставать с места, чтобы перемотать кассету назад.

– Вставляет, правда?

– То есть не звонит, не заходит? – уточнил Слепой насчет Дегтя.

– Деготь? Не‑ а.

– Какая неблагодарность.

Хозяйкино настроение снова радикально изменилось.

– Да кто ты такой, чтобы на него гнать? – окрысилась она. – Ты, блин, мизинца его не стоишь, понял? Никто не стоит!

Тут вдруг дверь открылась уверенным поворотом ключа, и в прихожей раздались твердые шаги мужчины, явившегося, как к себе домой. Глеб ожидал увидеть знакомое по фотографии лицо, но это был не Деготь.

Новый сожитель не стал расспрашивать Лену, кто к ней заявился и по какому случаю. Сразу же кинулся на незнакомца с кулаками. Глеб несколько раз увернулся, потом понял, что без острастки не обойтись. После двух коротких, но точных ударов, противник сел на пол и недовольно поморщился.

– Будет тебе наука, – язвительно заметила Лена. – Вначале головой работать, а потом уже руками.

За Дегтя она наверняка бы кинулась выцарапать Глебу глаза. Теперешний любовник еще не завоевал подобную преданность и вряд ли имел на это шансы.

– Ну, чего ты заволновался? – укоризненно спросил Глеб, помогая мужику подняться на ноги. – Я чисто по делу, проверить пожарную безопасность.

– Да я сама ему растолкую что к чему, – пообещала окончательно проснувшаяся хозяйка.

Беспокоиться за нее явно не стоило, и Слепой не захотел оставаться третьим лишним.

* * *

Замысел сработал – никто даже предположить не мог, что настоящая машина осталась в боксе. Одни пустились в погоню, другие сосредоточились на своем добре. Пройдет еще минут десять, прежде чем ядовитый туман начнет рассеиваться, но и тогда глазам откроется только пустой бокс.

Машину Шумахера обнаружат раньше, минут через семь, если ему не удастся сбросить ее во Влтаву, а самому остаться на берегу. Но даже в этом случае запаса времени вполне достаточно, чтобы загнать настоящий броневик в депо метрополитена, где ночуют и ремонтируются вагоны. Направление движения прямо противоположно петляющему курсу Шумахера.

Прошлой ночью Гога с набором миниатюрных, под стать собственной комплекции отмычек проник на одну из городских подстанций и подключил к высоковольтному разъему обычное реле времени. Завел его на двадцать четыре часа и замаскировал, чтобы персонал не смог обнаружить устройства размером со спичечный коробок.

Теперь реле сработало, со снопом искр закоротив фазу и «ноль». На подстанции сработала защита от короткого замыкания. В большей части старого города погас свет – в квартирах, где жильцы еще не спали, в ресторанах и барах. Главное, погасли фонари на улицах, светившие так ярко и назойливо.

Конечно, осталась вероятность случайно наткнуться на полицейскую машину, спешащую по тревоге в район Старе Место откуда‑ нибудь из Радлице или из Подоли. Такую машину пришлось бы взять на таран. В столкновении легковушки с броневичком последствия легко предсказуемы.

Под покровом тумана машина с уловом неслышно пересекла первый перекресток и резко прибавила скорость. На любой городской подстанции есть резервный трансформатор, он позволяет оперативно восстановить энергоснабжение. Но это не значит мгновенно – в случае аварии персоналу приходится производить целую серию переключений. Рубильники с большими токами включаются не клавишей на пульте.

Броневик продолжал ускоряться. «Мигалка» на крыше нужна была не столько для того, чтобы наводить трепет, заставляя остальной транспорт отжиматься в сторону, свет под колпаком из толстого бронированного стекла был достаточно мощным, чтобы освещать с равномерными интервалами ближние подступы справа, слева и сзади – куда не доставал свет фар.

Вождь не сразу понял зачем это нужно – ведь в машине есть сменные инфракрасные объективы, чтобы «глазки» видели в темноте. Потом сообразил, что цель здесь другая – броневик может оказаться в самых разных ситуациях, и никто не должен воспользоваться темнотой, подобраться к нему незаметно для наружной охраны.

Если б «мигалка» отсутствовала, Вождь достал бы обычную милицейскую. Но драгоценные минуты ушли бы на то, чтоб надежно закрепить ее на крыше и подключить.

Вдобавок к «мигалке» Деготь врубил дальний свет, гораздо более мощный, чем у самых крутых иномарок. Водители, каких еще немало было на улицах, успевали заметить только два вытаращенных раскаленных глаза и мигающий повыше третий. Фары слепили, не давая разглядеть очертания машины.

Про ограбление еще не успел узнать никто из горожан и гостей Праги. Злачные и питейные заведения погрузились во мрак. Те, кто покидал их и вываливался на тротуар, воспринимали машину с мигалкой, как транспорт полиции или аварийной службы, спешащей на подстанцию. Отличить чужую мигалку от своей могли только сами полицейские, пересечься с ними было крайне нежелательно.

– Какая ходовая, – не мог промолчать Деготь и тут же выругался, как всякий водитель, которому бросается под колеса зазевавшийся пешеход. – Нажрался, скотина. Турист, небось.

Через пару минут они уже вкатывались в предусмотрительно распахнутые ворота депо. Здесь дежурил Серьга – Марат Селиванов, устроившийся неделю назад на работу по фальшивым, собственноручно изготовленным документам.

Вождь знал и ценил этого человека именно как «художника» по паспортам, удостоверениям и справкам. На этот раз таких талантов не требовалось, разве только самого себя Серьга должен был обслужить.

Напарник Марата по дежурству был вырублен давно и надежно. На всякий случай Серьга связал его и запер в подсобке. Теперь, быстро закрыв ворота, показал, куда загнать броневичок, где оставить его, чтобы не бросался в глаза.

Осталось втащить добычу в обычный головной вагон и покатить сквозным манером без остановок. Все выглядели возбужденными, у всех блестели глаза. Никто не выражал свою радость вслух, чтобы не сглазить, но все уверовали в благополучный финал.

Даже Глюк уже не выглядел мрачным, по крайней мере отложил разговор с Вождем на потом. Гога сострил, уступая очередь на вход габаритному бывшему спецназовцу: «Только после вас». Шмайсер скалил зубы и похлопывал пустые вагоны, как лошадей в загоне.

Нужный вагон отцепили, в нем зажегся свет. Плоские коробы с ювелирными украшениями и отдельными гранеными камнями быстро перенесли из броневичка. Не хватало одного Шумахера, и каждый задавался вопросом: как решит Вождь, как долго захочет ждать последнего члена команды?

С каждой секундой напряжение росло. Дело было даже не в честности по отношению к сообщнику.

Ждать, теряя время, значит многократно увеличивать риск. Нет никакой гарантии, что где‑ то на улице востроглазый турист не обратил внимание на особенности мелькнувшего в темноте силуэта авто. Новость об ограблении должна была распространиться по Старому городу очень быстро. Турист вполне мог заподозрить в странной машине угнанный броневичок и сообщить ближайшему полицейскому курс движения.

Есть вариант не ждать и вкатиться в пустой тоннель, где нет ни встречных, ни поперечных. А вдруг неизвестный даже по кличке одноразовый друг‑ товарищ уже на подходе? Увидит пустой броневичок, поймет, что его во всех смыслах кинули. Как он на это отреагирует?

Каждый думал, как бы он сам поступил в этом случае. Трудно даже представить. Возможно, в ярости сделал бы анонимный звонок в полицию.

– Может, знак оставить на видном месте? – озвучил, наконец, Шмайсер общие мучительные сомнения.

Вождь показал, что понимает общий настрой, и существует крайний срок, дольше которого он ждать не намерен.

– Гаси пока свет в вагоне, – бросил он Дегтю, готовому пуститься в путь без привычного руля с одним только регулятором скорости.

Покинув ангар, вагону предстояло проехать метров триста по открытому пути и только потом нырнуть в тоннель. Кроме коробов с драгоценностями сюда же сложили три автомата, которые Серьга еще вчера притащил с собой и запрятал. Два предназначались силовому прикрытию – Курносому и Шмайсеру. Третий самому Вождю на случай неприятностей в пути или при выходе на поверхность.

Неприятности становились все реальней – прошло больше пяти минут с тех пор, как ворота депо закрылись за броневичком. Шмайсер, самый молодой и нетерпеливый, влез на крышу вагона, чтобы выглянуть наружу через ряд окон под самым потолком ангара. Шумахер мог подъехать на своем велосипеде с любой стороны, но с этой открывался самый лучший обзор.

Теперь все взгляды невольно устремились на наблюдателя. Только Вождь сосредоточенно смотрел на свои часы, будто колдовал – над временем, над перемещениями подельника?

– Явился не запылился, – с деланно небрежной усмешкой бросил, наконец, Шмайсер с крыши вагона.

У всех отлегло от сердца. Глядя под ноги, Шумахер молча, без эмоций завел велосипед внутрь.

– Утопил? – спросил Вождь.

– Не прорваться было к набережной, – с досадой ответил Харитонов.

– Ну и ладно. Вернуться важней.

– Когда есть ради чего.

Все неурочные пассажиры забрались в вагон.

– Осторожно, двери закрываются, – объявил Деготь весело и гнусаво.

У Вождя к Шумахером оставался еще один насущный вопрос:

– Дверь хоть закрыл за собой? Как считаешь, долго будут подбираться?

Если полиция продолжает верить, что броневик настоящий, ей надо еще выбрать нужную тактику. Такую машину можно только блокировать – обстреливать ее бессмысленно, хоть они и пытались по ходу погони стрелять вслед. Вдобавок внутри может оказаться заложник. Логичней всего для полиции окружить броневик, предложить по мегафону сдачу и ждать ответа по крайней мере пару минут.

– Дверь‑ то я захлопнул. Только передок помят и правый бок. Плюс еще дырки от пуль. Ихние полицейские, конечно, не шибко умнее наших ментов. Но как все это увяжется у них в мозгах с броней?

Глава 11

Чудом унеся ноги из пражского метро, Гога дал себе зарок завязать с криминалом. Теперь он оценил всю предусмотрительность Вождя, который не знакомил членов «сборной» друг с другом. Вождь мертв. Ни один из выживших не способен навести на след, если попадет в лапы полиции. Значит, можно вернуться на прежнее место, в тесную квартирку, снятую поблизости от вокзала.

Первым делом Гога избавился от одежды, в которой ходил на дело. Искромсал ее и выбросил в мусоропровод в одном из соседних домов. На ней не было ни следов чужой крови, ни других явных признаков его участия в ограблении. Но он чувствовал въевшиеся в нее запахи – запах внутри броневичка, запах тоннелей пустого метрополитена, запах пота, который прошиб его во время бегства. Вдруг полицейская овчарка унюхает эти запахи даже после стирки?

Весь следующий день он смотрел новости по дешевому телеку. Крупное ограбление… угон из павильона бронемашины с драгоценными камнями и ювелирными изделиями… перестрелка в метро… убытки компании «Carrier»… энергичные меры, предпринимаемые полицией…

Значит, их обвели вокруг пальца конкуренты – другая «сборная». Перехватили приз и смылись. Проведали план от начала и до конца? По крайней мере точно знали, когда и по каким рельсам покатит после угона броневичок.

Кто‑ то сдал, по‑ другому узнать не могли. Сдал, чтобы отхватить себе кусок побольше. Кто был способен на такое? Вождь исключается, потому что он мертв. Да и нет резона главарю поступать таким образом.

Тот, кто ждал в депо и менял колеса? Кажется, он тоже не выжил. Можно было бы подумать на водилу. Но он знал только часть маршрута, дальше слушал указания Вождя.

Нет, все гораздо сложней. Вождь один спланировал ограбление. Но где гарантия, что он посвятил каждого в дело точно в рамках отведенной роли? Вдруг он взял в команду кого‑ то из давних близких корешей? И этот «друг» всех продал и предал.

Но если подвергнуть сомнению осторожность Вождя… Тогда нельзя исключить, что они с «другом» обсуждали вдвоем остальные кандидатуры. Предатель был кровно заинтересован побольше узнать о сообщниках, которым в течение ночи предстояло стать врагами: кто из них боец, кто водила, кто чистый технарь.

Адреса Гогиного убежища Вождь не знал. Но если он назвал «другу» приметы, кличку, специализацию, это поможет напасть на след. Хотя на кой хрен им устранять всех выживших? Если они уверены, что сработали чисто, значит, не боятся мести.

В любом случае нужно мотать из Праги поскорей…

Вернувшись в Россию, Гога почти год сидел тихо. Потом не вытерпел, отправился на дело один. Но потерпел неудачу, оказавшись возле сейфа. Виной всему были нервы. Он не слышал ушами того, что слышал раньше, не чувствовал кожей пальцев того, что ощущал всегда. Перед глазами все время стоял обратный путь, который ему предстояло пройти с уловом.

Весь этот путь – пешком до машины и в машине до места назначения – казался дорогой по тонкому льду над черной бездонной пучиной. Кто‑ то уже сейчас стережет его, чтобы встретить и отобрать добычу, как это случилось в прошлый раз.

Гога понимал беспочвенность этих страхов, но все равно представлял, как будет возвращаться. Он заранее решил уходить другой дорогой, но это не имело значения. Если его действительно «вели» сюда, значит «поведут» обратно.

Сосредоточиться на сейфе Гога не мог. Он чувствовал то же самое, что чувствует мужчина в постели с женщиной, когда он не в состоянии отвлечься от своих проблем, сосредоточиться на главном – на ее прекрасном теле.

Он вышел с пустыми руками и злобным удовлетворением в душе. Нате, возьмите. Хотели чужими руками жар загрести, так давайте, вот он я. Он представлял себе разочарование неведомых врагов, и только эта мысль грела его на пустынной улицу, освещенной гудящими фонарями.

Никто не напал на Гогу в ту ночь. Но вывод он сделал однозначный и вполне логичный: профессию надо менять. Нужно каким‑ то другим, легальным способом зарабатывать на жизнь.

А если дать объявление в газетах: «Консультация по надежности всякого рода замков». Действительно ли они предохраняют от «несанкционированного вторжения» или хозяева квартир и офисов напрасно греют себя этой мыслью?

Идея не сработала, никто не спешил приоткрывать секреты собственных замков и ключей. Для душевного спокойствия после такой консультации заказчику желательно сменить все, что прошло проверку.

Гога окончательно убедился, что «во многой мудрости много печали». Лучше довериться сторонней воле, обратиться к двоюродному братцу.

Он недолюбливал родню вообще и двоюродного брата в частности. Ему очень не хотелось играть роль раскаявшегося. Но брат проявил деликатность, не стал поминать прошлое. Поселил Гогу на своей загородной даче, куда наведывался по выходным. Поделился выстраданным наблюдением: люди вокруг совсем совесть потеряли, ни на кого нельзя положиться. Им, братьям, нужно держаться друг за друга.

– Иди ко мне замом.

– Спасибо. Торговля не моя стихия.

– Думаешь, я всю жизнь мечтал держать магазины и беспокоиться о том, как бы поставщики не подсунули дерьмо? Ты не представляешь сколько сейчас подделывается торговых марок продуктов и напитков, на какую отраву можно нарваться даже в самом шикарном магазине. Ладно, не буду на тебя давить. Свободные деньги есть, можно и новый бизнес открыть. Чем бы ты хотел заниматься?

С этого разговора фактически и началась история Гоги‑ директора, где были свои победы и поражения, но отсутствовал страх.

* * *

– Можешь прямо сейчас приезжать, тебя пропустят наверх.

Дважды повторять Марине не пришлось. Через двадцать минут Глеб уже поднимался по ступенькам офиса.

– Я тебя отрекомендовала как странного заказчика, любителя эксклюзивных дверей. Наш директор сам человек странный, поэтому рекомендация покатила.

В кабинете сидел человечек небольшого роста с прилипшими ко лбу завитками волос. Сиверов с легкостью представил его ссутулившимся возле сейфа с деньгами, как возле больного, которого необходимо прослушать и прощупать, а потом уже лезть внутрь.

– Чем обязан? – человечек оторвал глаза от кальки с нанесенными тушью линиями.

– Можно вопрос, Георгий Александрович? Как вы поступаете с чертежами на свои хитрые замки?

Директор наморщил нос, украшенный двумя родинками.

– А вы человек грамотный, по вопросу видно. Приятно иметь дело с таким клиентом. Присаживайтесь, поболтаем.

Пока секретарша принесла кофе на подносе, он объяснил, что производство на фирме мелкосерийное. Это уже обеспечивает клиенту преимущество, ведь конструкции замков, произведенных крупными фирмами, хорошо известны квалифицированным ворам. На мелкосерийном производстве легче вносить изменения в замковые механизмы, нет нужды переналаживать линию сборки.

– Кальки с чертежами у нас пронумерованы и хранятся здесь, в моем кабинете. Здешний сейф не открыть, не разрезать и даже не вынести, разве что кто‑ нибудь разрушит здание и подцепит сейф подъемным краном. На производстве за чертежами постоянный контроль – ни украсть, ни скопировать. По окончании смены кальки обязательно возвращают сюда, даже если завтра они понадобятся снова.

– А сами люди? У хорошего мастера все сохраняется в голове.

– Голову я, к сожалению, не могу открутить и хранить у себя в кабине до следующей смены. Старшего мастера у меня нет, как нет и главного чертежа со всеми подробностями. Каждый занимается своей частью, человек на конечной сборке только прикручивает десяток винтов, не зная больше ничего. Чтобы продать секрет замка, как минимум трое мастеров должны объединиться. В это я, извините, не верю. Даже если все трое окажутся продажными шкурами, они обязательно переругаются между собой из‑ за того, чей секрет стоит больше. И все выплывет наружу.

В конце монолога директора по его лицу пробежала легкая тень. Возможно, он вспомнил давнюю историю в Праге, предательство одного из членов банды, так дорого обошедшееся остальным.

– Кроме того, у каждого экземпляра свои мелкие особенности, не говоря уже о коде, который вы сами сможете установить. Наши мастера ничего не знают о покупателях, об адресах установки. Даже сам не знаю, никто здесь не спрашивает у вас ни фамилию, ни адрес.

– А если дверь изготавливать по заказу?

– Странно даже слышать такой вопрос от разумного человека. Впишите в бланк любые данные вместо своих.

Тут Сиверов перевел разговор на особенности замковых механизмов. Его познания в этом вопросе были достаточно глубокими, и директор просто расцвел. На любимую тему он готов был беседовать часами. Несколько раз он односложно ответил на звонки, потом отключил все телефоны, в том числе мобильные, чтобы не портить себе удовольствие. Предупредил секретаршу не беспокоить его даже в случае стихийного бедствия.

– …Я тоже терпеть не могу все эти замки с соленоидами и облегченными ригелями. Только механика, никакой электрики.

– Цилиндры с сувальдными дисками дают отличное группирование по главным ключам…

Глава 12

Вторая из московских женщин Дегтя оказалась полной противоположностью первой во всем, начиная от внешнего облика и заканчивая внутренним содержанием. Лена была блондинкой с длинными распущенными волосами, Ольга – шатенкой с короткой стрижкой, вдобавок в очках. Квартира сияла чистотой, мягко гудел компьютер, в шкафу за стеклами стояли тесными рядами увесистые тома научных монографий.

Слепой уже решил, что адрес напечатали с ошибкой, перепутав цифры в номере дома или квартиры. Потом вдруг тренированным слухом засек очень тихий, но подозрительно знакомый ритм.

Сверху на системном блоке компьютера лежали крохотные наушники. В дисководе крутился диск, в наушниках продолжала играть музыка. Сиверову не понадобилось их надевать – приблизившись к рабочему столу, он разобрал знакомую разухабистую музыку и хрипловатый голос.

– Зачем вам компьютер понадобился? – занервничала хозяйка. – Я уже жалею, что вас впустила.

– Меня можно. Но в следующий раз не доверяйте незнакомым людям.

«Мани‑ мани‑ мани на кармане.

Мани‑ мани‑ мани на кармане…»

Совпадение, конечно, не было случайным. Вряд ли вкусы двух таких разных женщин соприкасались хотя бы в одной точке. Эта музыка нравится третьему человеку – мужчине, кассета и диск остались от него. Песенка свежая, только теперешним летом стала шлягером. Выходит, Лена соврала, и главный мужчина в ее жизни все‑ таки появлялся не так давно.

– На память от Дегтя?

Хозяйка не потеряла с возрастом способности краснеть. Через пару секунд кровь отхлынула от щек.

– Вы из милиции?

– Не всегда же человека ищут с дурными намерениями.

– Господи, зачем я вас пустила? Какая‑ то клиническая беспечность. И с ним точно так же было.

– Тоже позвонил в дверь?

– Мы по‑ другому познакомились. Надеюсь, я не обязана отчитываться где и как?

– Нет, Оленька. Ваша личная жизнь останется при вас. Мне только Дегтя нужно разыскать, обсудить срочный вопрос.

«Хорошо когда есть на кармане

Эти самые мани‑ мани.

Если бабки есть, значит все путем,

Значит снова пьем, значит снова пьем».

Совсем неподходящие тексты для квартиры с научной библиотекой.

– Опять под статью подвести?

– То я у вас мент, то браток…

– Послушайте, сейчас должен вернуться муж.

– От вас зависит, как быстро мы распрощаемся.

– Дениса я давно не видела. Сразу после освобождения он проторчал здесь безвылазно две недели, пока муж был в Америке на конференции. Потом только звонил – последний раз под Новый год. Естественно, не отчитывался, где он и чем занимается. Хотя я единственная ездила на свидания, когда он сидел, и передачи регулярно посылала.

«Похоже, все женщины Дегтя разделяют эту уверенность. Не иначе, как он сам внушал им эту мысль, изображая себя покинутым и одиноким».

– А диск? По почте прислал?

– Я сама купила. У этого Шнура голос – вылитый Денис. Вообще, Денис не поет, но если б пел…

В дверь позвонили, Ольга с упреком взглянула на Сиверова. Муж, однако, безоговорочно принял ее версию о друге детства и отнесся к Глебу со всем радушием. Пожурил супругу, что гостя до сих пор не потчевали ничем вкусным.

– Сейчас мы быстренько исправим это положение, – пообещал он, отправившись мыть руки.

«Как приятно иметь дело с интеллигентными людьми, – подумал Сиверов, невольно сравнивая ситуацию с предыдущей. – Экономишь энергию». И все же пользоваться гостеприимством сухопарого доктора наук было совестно, будто не Деготь, а лично он, Глеб Сиверов, спал с хозяйкой.

Вряд ли Ольга врет. Скорее всего именно схожесть голосов была причиной неожиданной схожести музыкальных пристрастий двух женщин из разных миров. Задерживаться больше нет причин. Но если свалить прямо сейчас, сразу после прихода мужа, даже такой простодушный человек, как он, может заподозрить неладное…

* * *

Параллельно с визитами к Денисовым женщинам Слепой продолжал заниматься поисками бывшего спецназовца, теперешнего инвалида. Колесил на «девятке» от одной подмосковной станции к другой под звуки единственной в диапазоне FM радиостанции классического формата.

Особенное удовольствие доставляли ему оперные арии и увертюры. Эта музыка свидетельствовала, что все в мире преходяще и бренно. Именно с таким настроением Слепой в последнее время старался приступать к очередному заданию. Спокойствие и некоторая отстраненность, как правило, помогали его выполнить.

Он не удалялся слишком от столицы. В ржевском направлении проехался только до Троицкой, в смоленском – до Голицыно, в угличском до Дмитрова. Спрашивал тут и там о сухоруком бродяге, и Курносого частенько вспоминали. Редко где добрым словом: здесь он выпендривался, там поцапался, тут бренчал отсутствующими на груди медалями, а на соседней станции дебоширил по‑ черному, сломал щит с расписанием поездов и был посажен на пятнадцать суток в кутузку.

Курносый казался самой неподходящей для предательства фигурой. Предатели гораздо лучше устраиваются в жизни. Хотя Глебу попадалась и особенная категория предателей – не по нутру, не по призванию. Это были одноразовые предатели, люди с ущемленным самолюбием. Из своего поступка они не извлекали никакой выгоды, получая чисто моральное, притом непродолжительное, удовлетворение.

Вскоре открылись новые обстоятельства, они заставили всерьез принять на рассмотрение этот вариант. Подъезжая к Нахабино, Глеб заметил на хвосте другую, бежевую «девятку». Это нельзя было называть ни слежкой, ни агрессивным преследованием, и чтобы побыстрей понять суть дела, Глеб остановился возле станционного навеса.

Бежевая «девятка» тоже притормозила. Двое молодых парней решительно направились к нему.

– Слышь, мужик! Ты вроде инвалида ищешь?

– Ищу.

– А кто он тебе: сват, брат?

По настроению молодых людей Сиверов оценил, что бывший спецназовец и у них не оставил о себе хорошей памяти.

– В гробу я таких сватьев видел.

– И тебе, значит, удружил?

– Не сыпь соль на рану. Залезайте, хлопцы, в машину, чего торчать под дождем?

Оба парня явно были не из числа законопослушных граждан. Сиверову ничего не стоило убедить их, что и он ягода с того же куста.

– Давай так: найдешь этого козла – сразу нам звони, мы раскопаем первыми, тебе весточку пошлем. Не знаю второго такого инвалида: сегодня здесь, завтра там. Нигде, сука, не задерживается из‑ за своего характера паскудного.

Глеб возражать не стал. Парни быстро разговорились и поведали совсем свежую историю. На Митинском рынке какой‑ то узкоглазый открыл новое кафе и назвал его «Ханой», потому что «Сайгон» там уже имелся. Раньше вьетнамец имел точку поблизости, в Южном Тушино, и, уходя, не до конца рассчитался с «реальными пацанами».

– Вот нас и попросили получить с него должок. Ничего сурового, только попугать на словах, чтобы митинские не возбухнули за самоуправство на ихней территории. Упрется рогом, тогда придется с митинскими вопрос вентилировать, а они могут залупиться – мол, не надо было выпускать, пока не заплатил.

Незадолго перед этим Курносый нанялся работать к вьетнамцу – жарить для «Ханоя» какие‑ то колбаски на мангале. Одному из троих посланцев он был знаком. Двое зашли к вьетнамцу, а этот третий остался снаружи – присмотреть, чтоб не зашел никто посторонний.

Решил сделать инвалиду одолжение, бросить по‑ дружески пару слов. А Курносый просек, в чем дело, и полез в бутылку: какого хрена полезли к Нгуену, если я здесь стою, надо вначале ко мне обращаться.

– У кореша аж челюсть отвисла от такой борзоты. Да кто ты, блин, такой – начальник службы безопасности? Жарь свой вонючий шашлык и мало говори.

Оскорбившись, Курносый решил выгнать всех троих. Приложился левой к собеседнику, получил ответ. Вокруг начался шум‑ гам, и троице пришлось сматываться. Митинские не успели их ухватить, но приметы запомнили. Повторно соваться на рынок было уже опасно.

– Главное, он и узкоглазому потом сала за шкуру залил, – сообщил Сиверову словоохотливый парень. – Мне потом рассказали, как он в тот же вечер стал себе требовать почетного статуса. Распугал я, мол, троих человек. Так что бери меня в «секьюрити», а шампуры вертеть найми кого‑ нибудь посопливей. А узкоглазый к этому времени его уже отблагодарил: поставил пузырь и решил, что в расчете. Ты, говорит, конечно, крутой чел, но рванули‑ то люди не от тебя. Если б здесь на рынке не было крепких ребят, эти трое тебя в клочья порвали бы, а мое кафе сожгли бы к чертям. Козел этот однорукий оскорбился за неуважение, хотел узкоглазого сунуть рожей в угли. Тот еле вывернулся, но кой‑ чего в кафе инвалид успел напоследок перекоцать.

* * *

Ночь Глеб проспал в поезде на Питер.

Третья по счету женщина Дениса Кудрявцева оказалась артисткой. Сиверов разыскал Жанну на репетиции – вместе с тремя другими, в таких же точно париках, она работала на подтанцовках у облезлого ветерана отечественного юмора и пародии. «Помню его бородатые шутки кто‑ то пересказывал у нас в школе на выпускном, а мужик и теперь живее всех живых, – удивился Глеб. – Такого и со вставной челюстью не оттащишь от микрофона».

«Проинтервьюировать» танцовщицу насчет Дегтя Глеб так и не успел. Пока он ждал в заднем ряду перерыва, кто‑ то опустился на соседнее место и сразу стало ясно, что выбор этот не случаен. Деготь собственной персоной жевал рядом жвачку.

– Освежает дыхание, облегчает понимание, – протянул он тонкую пластинку в фольге. – Ну и кариес предотвращает само собой.

Голос оказался в самом деле очень похожим на голос популярного питерского певуна.

– Нашелся, значит. Предупредили?

– Они на самом деле не знали, где я. Просто проинструктировал в свое время, куда на такой случай скинуть новость. Скинули сразу две. Ну, думаю, раз человек так рьяно взялся, значит со дня на день должен появиться в Питере.

– И здесь у тебя, вроде, две женщины.

– Вообще два десятка, если считать тех, у кого можно забуриться. Но из старой гвардии точно две. Только актриса моя ближе к Московскому вокзалу обретается, вот я и рассудил, что начнут с нее.

– Я смотрю, сильно не разволновался. Чист перед всеми, врагов нет?

– Вроде не должно быть. Никого никогда не подводил.

– Даже женщин не обманывал?

– Бабам правда не нужна. Так кому и зачем я понадобился?

– Умельцы еще не перевелись, еще угоняют в Европе крутые тачки.

– Конечно. Здесь много шишек ездит на ворованных тачках, понятия об этом не имея.

– Раньше с этим было просто. Когда наладилось сотрудничество с Интерполом, стало посложней.

– Иначе я бы не залетел. Самое обидное, что ни одной моей тачки тогда не пробили. Второй мастер напортачил, маленький пустячок на «Вольво» не довел до ума. Ну, и посыпалось все дело, как домино.

– Знаю, что не твоя вина, иначе бы не обращался. Сейчас стало совсем не продохнуть. В МВД есть специальный отдел – ничем другим не занимаются, только проверяют легальность крутых иномарок. Но есть люди, которых риск только заводит.

– Только не меня. Я уже знаю, чем дело закончится. Если у тебя есть хозяин или заказчик, напарник или подручный, пиши пропало. Если есть хоть кто‑ то один, этот один сукин сын обязательно напортачит.

– Научился работать в вакууме?

– Нет. Научился жить, не парясь. На содержании у баб. Каждая думает, она одна на всем белом свете обо мне, сироте, заботится.

Пародист на сцене менял парики и шмотки. Одновременно менялись голос и ужимки. Копируя ту или другую эстрадную звезду, он переделывал текст песни до невообразимой пошлости. Изначальные тексты и сами не были шедеврами, но в его «трактовке» они опускались ниже унитаза.

– И все‑ таки я тебе расскажу. Тачку угнали не у кого‑ нибудь – у мэра уважаемой европейской столицы.

– Спецзаказ?

– Лучше один раз увидеть.

– Опоздал ты со своим предложением. Раньше у меня глаза загорелись бы, а теперь… Сам видишь.

Глеб внимательно посмотрел Дегтю в лицо. Гладкое, без морщин – больше тридцати не дашь и не скажешь, что человек оттрубил срок на зоне. Но глаза действительно тусклые, равнодушные.

– Рядом с тобой, по сути, никого и не будет. Загородный дом, гараж. Ты и мастер, ты и сторож, сам себе готовишь, сам себя развлекаешь. На тачке нужно не просто свести особые приметы, ее важно усовершенствовать. У клиента целый список требований. Но ты его видеть не будешь: перечень пожеланий найдешь внутри, в бардачке – с расценками за каждое.

– Когда‑ то я мечтал о таком заказе. Но человек должен все получать вовремя. Сейчас уже поздно, я уже разучился напрягаться.

– Расценок я не знаю, но деньги не слабые. Только не говори, что ты и к бабкам потерял вкус. Этот инстинкт умирает последним.

Деготь улыбнулся, замечание ему понравилось. «А вот зубы у него гниловаты», – обратил внимание Глеб.

Тут зазвонил мобильник, он узнал голос одного из «конкретных» ребят, разыскивавших Курносого.

– Нашелся.

– Уверен? Что‑ то быстро очень.

– Для тебя, может, и быстро. А для нас веревочка долго вилась. Ты далеко? Сможешь через час подскочить?

Извинившись перед Дегтем, Сиверов отошел в сторону.

– Тут такая лажа: я, как назло, в Питере. Сегодня же выбираюсь обратно. Дотерпите, а?

– Издеваешься, брат? Нет, так мы не договаривались. Наше дело предупредить, а дальше твои проблемы. Принимаю пожелания трудящихся – чем и по какому месту его х. чить от твоего имени?

– Да поимейте же совесть! Я бы так с вами не обошелся. В конце концов, свяжите его и закиньте куда‑ нибудь, чтобы уж наверняка. А я до полуночи буду.

– Думаешь у нас нервы стальные: повязать его и сесть чай пить? Талер из‑ за него в больницу со сломанной челюстью загремел – еще не выписался. У меня руки чешутся, аж костяшки грызу.

– Руки? Мне он так подгадил, что ваши ручонки это детский лепет. У меня для него набор инструментов есть.

– Хватит одного, спортивного.

Глеб догадался, что речь идет о бите.

– И еще одно: мне нужно кое о чем его спросить, пока мозги не выбиты.

– Ладно, будем смотреть.

– До полуночи точняк появлюсь, – твердо пообещал Слепой.

Глава 13

Семен Ершов уже неделю работал уборщиком в больничном морге. За главного здесь был дюжий санитар, который принимал и выдавал родственникам трупы, следил за общим порядком. На долю уборщика приходилось мытье полов и «лежачих мест» специальным раствором, передвижение лежаков‑ каталок, снабженных колесиками.

Сухая рука Курносого вначале вызвала у администрации сомнение. Но он тут же продемонстрировал, как может управляться одной левой. Взяли его с испытательным сроком. Бывший спецназовец прекрасно знал, что это удобный предлог отказаться от оплаты за целый месяц, но аргументов в свою пользу у него не было.

Он заранее внутренне ощетинился, предполагая, что санитар будет держаться свысока. История повторялась почти каждый раз – гордость Курносого слишком резко противоречила уровню, до которого он скатился. Никакая работа не могла его унизить, но самым разным людям это удавалось с одинаковым успехом.

Однако санитар – сверстник Ершова – при своих подавляющих габаритах оказался молчаливым и незлобивым. К смерти он относился философски, на трупы смотрел, как на неодушевленные предметы. Свободное время уделял чтению замусоленного томика без переплета со стихами Есенина.

После первых нескольких дней внутренний напряг Курносого стал ослабевать. Начальство высокого ранга заглядывало в морг редко, родственники торопились быстрее забрать тело и уехать. Семен Ершов вдруг осознал, что давно не чувствовал на душе такого покоя, как здесь, в этом мрачном месте.

В отличие от санитара, свыкшегося с покойниками и абсолютно равнодушного к ним, Семен вдруг почувствовал к мертвецам уважение и симпатию. Давно он не встречал таких хороших людей: они не пытались напустить на себя важность на пустом месте, не жаждали унизить ближнего, не врали по‑ глупому, не ржали по пьянке. В общем, не делали ничего, что вызывало бы у Семена приступы бешенства.

У живых, наоборот, хватало недостатков – даже у спокойного санитара. Курносого раздражали его отрыжка после еды, его глубокие вздохи за чтением стихов, лизоблюдство перед каждым врачом и скупые намеки родне покойных насчет «посильной благодарности». Насколько благороднее вели себя покойники – ни одного лишнего слова. Возможно, при жизни все они были порядочными сволочами, но сейчас в это верилось с трудом.

Семен ходил между ними, засунув большие пальцы за широкий кожаный пояс. Еще подростком он выменял себе армейский ремень с бляхой и носил его, как самую важную деталь одежды. Потом на смену одному поясу пришел другой. Они добавляли уверенности, с ними Семен крепче стоял на ногах и в спецназе, и на гражданке.

В глубине души Курносый долго считал, что пояс защищает его от пули, ножа и прочих предметов, способных пустить кровь. В тоннеле пражского метро практика доказала ложность его веры.

За какую‑ то секунду в него угодило несколько пуль. Теряя сознание, он отстреливался, но отчетливо понимал, что настал конец. Потом он вдруг выплыл обратно из темноты в белизну больничной палаты, наполненной роскошным солнечным светом. В прежней жизни он никогда не видел такого божественного солнца и мог бы принять окружающий мир за загробный, если бы не отчетливо неприятный запах лекарств.

Первое время он часто задумывался над тем, кто же его вытащил тогда, истекающего кровью, кто спас ему жизнь? Один из сообщников, чужой человек? Ведь Вождь, единственный кто неплохо знал Курносого, погиб первым…

Потом он перестал искать ответ на этот вопрос. Как и на другой: почему они тогда попали в ловушку и потеряли все? Вопросы о прошлом заслонил собой насущный: как инвалиду без гражданской специальности найти средства к существованию?

Теперь, в морге, Семен Ершов вдруг отдал себе отчет, что очень хотел бы задержаться здесь подольше среди спокойных благожелательных людей. Единственных, которым он мог в своем положении посочувствовать.

К несчастью для Курносого пострадавший Талер попал на лечение именно в эту больницу. Пациент не имел привычки глядеть в окно, а Семен бродил подолгу по больничному двору. Но однажды Талер все‑ таки заметил из палаты характерную плотную фигуру с вдавленной в плечи головой и висячей правой рукой.

Выбравшись на балкон, проследил, как Курносый купил в ближайшем магазинчике буханку хлеба и пару пакетов молока, как прошел обратно через ворота и направился в сторону приземистого одноэтажного здания. На нем были халат и шапочка санитара.

* * *

Днем за въезд на больничную территорию частного транспорта брали плату. Ночью никто этим не занимался. Обычно за ночь «скорая» привозила пару‑ тройку больных с острыми приступами. Еще мог уехать или подъехать кто‑ то из родни пациента реанимации, зависшего между жизнью и смертью.

Пассажир бежевой «девятки» выскочил распахнуть створки ворот, связанные между собой куском цепи. Машина свернула налево и тихо прокатилась по липовой аллее в сторону морга. Дверь была заперта изнутри на ключ, но двое парней с бейсбольными битами уже знали, что «трупешники» подвозят сюда в любое время суток.

Послышались тяжелые шаги. Незнакомый голос что‑ то пробормотал неразборчиво, и в замке повернулся ключ. Поклонник Есенина не успел ничего разобрать. Удара битой промеж глаз вполне хватило, чтобы вырубить даже такого бугая. Санитар упал навзничь, двое парней перескочили через него и бросились искать Курносого.

Они считали, что найдут его сразу, но в нескольких тускло освещенных помещениях морга никого не обнаружили. Убежать в последнюю секунду инвалид не мог. В больничном морге окон было по минимуму: всего два, да и те забраны решетками.

Тут один из парней догадался, что Курносый лег на одно из свободных от трупов мест и накрылся с головы до ног простыней. Мертвецов в морге было всего пять. Молодые люди с битами перемигнулись: сейчас они моментом определят живого по дыханию.

Один занес руку с битой, второй склонился над ближайшим трупом. Вроде ничего. Так они обошли все пять застеленных каталок – ни разу не уловив ни вздоха.

– Если б ты еще не дышал с открытым ртом, – недовольно бросил парень своему товарищу с занесенной битой.

– Да ты сам дышишь, как будто трем бабам подряд по три палки кинул. Открывай по очереди, некогда церемонии разводить. Сейчас привезут из реанимации мертвяка, самому придется прикидываться кругом от унитаза.

С первого трупа запросто сдернули простыню – это был старик с заостренным носом и провалившимися щеками. Грудная его клетка странно выпирала, а живот с продольным швом, наоборот, выглядел впалым и пустым, казалось, через тонкую кожу должен проступить позвоночник.

– Ему, чего, весь кишечник удалили? – шепотом спросил один.

– Вскрытие, наверное, делали. Лишнее повыкидывали, чтобы сразу не начал вонять. Не надо так простынь сдергивать. Лицо приоткрой – нам хватит.

Перешли к следующему трупу. Один стал сдвигать край простыни кончиком биты, второй свою руку с битой занес точно напротив головы трупа…

Приоткрылось лицо молодой женщины. В отличие от старика она казалась живой. Парня с битой передернуло: вдруг ее привезли сюда по ошибке? Сейчас бы она вышла из комы, задышала, а он, не разобравшись, ударил бы с размаху битой – сломал бы этот прекрасный прямой нос, раздробил бы лицевые кости. Женщины не пользовались особым его уважением, для него играло роль только одно: насколько умело его ублажают в постели. Но тут…

Второго парня тоже прошиб пот. Он вдруг представил, как покойница протягивает к нему руки, хочет обнять. Наверное, он оцепенел бы от ужаса, не нашел бы в себе силы даже попятиться назад.

– Прикрой ее.

– Не могу.

– Ладно, двинули дальше.

– Нет его здесь. Он бы не выдержал так долго дышать в тряпочку.

– Сейчас проверим по‑ быстрому.

– Может, он себе какую санитарку нашел и пялит в главном здании на операционном столе? А мы здесь с покойниками… Надоело мне открывать их, давай поменяемся.

– Ладно. Сейчас увидишь, как быстро дело пойдет. Только приготовься, чтобы сразу его прихлопнуть.

Оба говорили в полный голос. В абсолютной тишине шептать не имело смысла: если инвалид здесь, он все равно услышит.

Чтобы продемонстрировать свою решительность, второй из парней уверенно взялся за край простыни, но тут обозначенная под нею голова вдруг резко дернулась, ударив его макушкой в живот.

Несмотря на готовность к такому обороту событий, волосы у его товарища встали дыбом. Он запоздал с ударом, и Курносый успел увернуться. Ухватил запястье противника здоровой левой рукой, попытался заставить парня выпустить биту.

Тот понял, что дело нешуточное, и сумел мобилизоваться. Не позволяя Курносому встать, столкнул его на выложенный плиткой пол.

Бывший спецназовец упал на правую сторону, всем весом на больную, высохшую от бездействия руку. Захрипел от боли, но чужое запястье не выпустил – парень едва сам не потерял равновесие. Он не мог пока сделать замах и нанести повторный, точный удар. Зато товарищ его очухался после удара в живот и попытался ткнуть инвалида без замаха в лицо.

Это ему удалось, из разбитой губы Курносого потекла кровь. Напрягшись, Курносый подтянул ноги, согнул их в коленях и ударил в грудь, повторно отбросив от себя противника. В попытке удержать равновесие тот опрокинул соседнюю каталку, и труп с глухим стуком упал со своего ложа.

Впрочем, теперь от обостренно нервного отношения к мертвецам не осталось и следа. Оба парня знали, что силы у инвалида есть, но такого отпора не ожидали. К счастью для них на помощь подоспел третий товарищ – пациент травматологии. Талер знал о точном времени прибытия «девятки», но предупредил, чтобы его не дожидались. Он выйдет из корпуса только в том случае, если сумеет сделать это незаметно.

Придерживая на бегу подвязанную челюсть, он забежал в морг, подскочил к месту отчаянной схватки. Стал душить своего недавнего обидчика, накинув ему сзади на шею тонкий полиэтиленовый шланг от капельницы. Курносый захрипел, выпустил чужое запястье и тут же получил серию ударов двумя битами.

Когда он потерял сознание, ему связали руки за спиной и закинули в багажник. Пациент больницы на цыпочках вернулся в палату, пассажир и водитель девятки сели на свои места и выкатились за территорию, по‑ прежнему не зажигая огней. Мертвецы остались лежать в некотором беспорядке. Санитар‑ тяжеловес потихоньку приходил в себя, в голове, как облетевшие кленовые листья, парили отдельные строчки любимого поэта.

Глава 14

Разговор с Дегтем пришлось прервать на полуслове.

– Завидую тебе, – сказал на прощанье Слепой. – У многих времени не остается. Пока поймут, как надо жить, уже осталось всего ничего. А ты успел.

Продолжая жевать, Деготь криво усмехнулся. Обменявшись с ним рукопожатием, Слепой широким шагом вышел из зала и, оказавшись на тротуаре, сразу же проголосовал, рванул на такси в Пулковский аэропорт.

Резкий, порывистый ветер и низко летящие тучи нравились ему все меньше и меньше. Ливень пошел полосами – с интервалом в несколько минут усиливался, ослабевал и снова накатывал стеной.

В аэропорту дурные предчувствия подтвердились: рейсы были отложены на неопределенное время. Вдобавок ближайший самолет на Москву был забит под завязку, к предполагаемому началу регистрации в кассе не осталось даже брони.

После того как чеченские шахидки взорвали самолет, спекуляция билетами перед вылетом стала рассматриваться как тяжкое преступление. Если б Слепой мог предъявить документ, место обязательно нашлось бы. Но эти времена прошли, удостоверения с его фамилией давно уже не существовало. Никогда, ни при каких обстоятельствах он не имел права объявлять себя сотрудником ФСБ.

Не в силах дожидаться милостей от небес, он помчался обратно на Московский вокзал. Поезд уже отходил, не оставалось ни минуты, чтобы взять билет. Но, слава Богу, на «железке» еще не ввели тех же запоздалых строгостей, что и на воздушном транспорте. Вдобавок у Слепого всегда был талант договариваться с проводницами.

Разогнавшись после мрачных питерских окраин, состав стрелой помчал через поля и перелески. Не лучше ли было выскочить на федеральную трассу и напроситься в попутку? Нет, он скорей прогадал бы во времени, чем выгадал.

По номеру, оставленному парнями, трубку долго никто не брал. Слепой занервничал, решив, что они уже приступили к делу и калечат потихоньку Курносого, превращая из инвалида в полутруп.

Наконец ответили. Голос был слабый, осипший. «Так бил, что устал? » – нарисовалась перед Слепым мрачная картина. Он злился на самого себя за досадное упущение. За двумя зайцами погонишься… Нужно было отработать по Курносому, а потом уже мотать в Питер. В результате смазал с Денисом, а с Семеном еще хуже. Кто ж знал, что молодняк окажется таким шустрым?

– Ты чего не в тонусе?

– Приезжай, узнаешь.

– Как он там? Вошли в мое положение?

– Ждет тебя. Как огурчик.

Немного отлегло от сердца, хотя Слепой опасался верить в лучшее. Скоростной, мчащий без остановок поезд, казалось, тащится, как телега. Давно уже Слепой не переживал так за здоровье человека, которого сам мог вскоре пристрелить.

Сойдя с поезда, отправился куда сказали. Одиноко стоящий гараж казался необитаемым, но на стук в ржавые ворота изнутри отозвались.

Все трое присутствующих выглядели не лучшим образом. Курносый, конечно, схлопотал больше – глаз заплыл, губа сочилась кровью, фиолетово‑ желтые синяки расплывались справа на скуле и слева над виском.

Двум молодым людям тоже досталось, оба выглядели обессиленными. Один курил, валяясь на тюфяке. Другой пристроился на заднем сиденье машины, положив ногу на ногу и вытянув их в просвет между передними креслами.

– Хочешь, мочи его. У нас тайм‑ аут.

Приблизившись к связанному инвалиду, Слепой заглянул ему в глаза. Точнее, в один глаз, поскольку второй превратился в щелку. Взгляд был вполне осмысленным, и энергии в нем было больше, чем у двух парней вместе взятых. Казалось, стоит только освободить Курносому руки, и победа останется за ним.

Не узнав Сиверова, бывший спецназовец не стал долго всматриваться, пытаясь вспомнить. Слишком часто за последние годы он требовал к себе уважения. Наверное, и у этого незнакомца скопились свои претензии.

– Я его забираю, – объявил Сиверов.

– То есть как? – слабо возмутился парень на заднем сиденье.

– Дело серьезней, чем вы думаете. Давай сюда свою мобилу.

– Ты чего, брат? Хочешь у меня мобилу отобрать? – спросил парень, оскорбленный до глубины души.

– И ты тоже, – обернулся Слепой ко второму, присевшему на тонком тюфяке.

Пока еще Глеб никого не пугал, но желания проигнорировать его слова все равно не возникло. Второй из парней пожал плечами и молча кинул «трубу». Глеб проверил список номеров. Его номер присутствовал только в одном из мобильников, более дорогом и новом. Глеб стер номер из памяти, уверенный, что никто из молодых людей не старался запомнить цифры.

Оставив сотовые на верстаке, он поднял Курносого на ноги и вывел из гаража. Напоследок предупредил парней:

– Если вдруг кто‑ то мой номер машины запомнил, советую забыть. А то сотру из башки – тоже придется пару клавиш нажать.

– Да зачем он нам? – развел руки парень на тюфяке.

– Все в порядке, – кивнул его товарищ. – Вопросов нет.

* * *

Сперва Слепой разрезал шнур, которым связали Семену руки, а потом уже тронулся с места. Инвалид молчал – не благодарил, не задавал вопросов.

– Может, в больницу заскочим, проверим косточки? – предложил Сиверов.

– Нечего там проверять, – проворчал Курносый.

Глеб обычно предлагал один раз и навязывать услуги не любил. Новый вариант, однако, был одобрен.

– Как насчет баньки?

Курносый кивнул и поморщился – движение головой причинило резкую боль.

Давным‑ давно генерал Потапчук дал Слепому связку из трех ключей – сделать себе дубликаты и вернуть. Ключи открывали скромную подмосковную дачу с небольшой деревянной банькой. Сюда штатные и внештатные сотрудники ФСБ в случае надобности наведывались для общения с глазу на глаз с нужным человеком. Федор Филиппович сразу предупредил о правиле: прежде, чем ехать, звонить – вдруг «явка» уже занята.

«Некоторых предупреждаю, чтоб не возили туда женщин, но ты у нас товарищ морально устойчивый», – сказал тогда генерал.

У Глеба всего пару раз возникала нужда наведаться на дачу. Долгая и кропотливая работа с людьми была не его профилем. Обычно его посылали ставить точку, а теперь вдруг навесили совсем другое задание, где одному единственному выстрелу должен был предшествовать не один разговор по душам.

Звонок показал, что дача пуста, потому от Слепого и последовало приглашение. Всю дорогу проехали молча: инвалид медленно приходил в себя, и Глеб не хотел сразу завязывать разговор.

За дачей никто не ухаживал, возможно, ее сознательно хотели представить заброшенной. Со времени последнего приезда Сиверова сорняки вымахали в два раза выше, яблони окончательно одичали. Оставив гостя одного, Глеб взял охапку дров из сложенного под навесом штабеля и отправился растапливать баню.

Когда он вернулся, Курносый разбивал очередное яйцо из холодильника – не меньше дюжины уже валялось в мусорном ведре и противно воняло.

– Хотел яичницу сварганить, а они все протухшие, – предъявил претензии гость. – Больше жрать нечего, если только ты в тайнике не заныкал НЗ.

Бесцеремонно, ничего не скажешь. Сиверов знал такую разновидность нахальства, оборотную сторону потери уверенности в себе.

– Водка у тебя хоть есть? – продолжил Курносый тем же голосом избалованного постояльца в пятизвездочном отеле.

– Давай, дружище, внесем ясность. Лично я не уверен, что мир без тебя осиротел бы. И сильно ублажать здесь никого не собираюсь.

– Да я всего‑ навсего про водку спросил.

– Сам не знаю, что здесь есть. Сейчас поглядим.

Водки не нашлось, зато в аптечке, среди множества лекарств – новых и просроченных – нашелся флакончик спирта.

– По пятьдесят грамм. Если неразбавленным принять.

– В нос закапать? – Курносый оскорбился мизерностью объема.

– Куда хочешь и как хочешь. Хоть через клизму в задницу вводи.

Разбитые губы Семена чуть тронула улыбка. Он уже понял, что выпендреж лучше оставить для более подходящего случая. Даже про отсутствие березовых веников в баньке упомянул как бы между прочим, не делая из этого проблемы.

– Сюда со своими приходят, – так же спокойно бросил в ответ Слепой из облака пара.

Он ждал, когда спасенный поинтересуется, зачем его спасли. Но Семен не задавал вопросов по существу. Бывший спецназовец согласен был понежиться в баньке, размягчить побитые косточки, потом «закапать» внутрь пятьдесят граммов, завалиться поспать и наутро отправиться восвояси.

Не пустит незнакомец переночевать – он готов без всякого базара уйти прямо сейчас, в ночь. Готов остаться в неведении насчет причин участия в своей судьбе.

– Валика Куковенко помнишь? – Слепой перешел к заготовленной заранее «легенде».

Валик был сослуживцем Семена Ершова в Афгане, и в ответе можно было не сомневаться.

– Ну?

– Помер недавно. Почки отказали, – это было чистой правдой.

Курносый не обернулся, продолжая лежать вниз животом на узкой деревянной полке.

– Какие люди в землю уходят, – тяжело вздохнул он, – какие сволочи остаются по ней ходить… Из‑ за того осколка от «духов»?

– Из‑ за него.

Дальше начиналась «легенда» как таковая.

– Мы с Валиком двоюродные братья. Напоследок просил меня найти ребят из взвода, поговорить с каждым, выпить за упокой.

– Я как чувствовал, стал искать бутылку. А ты коршуном накинулся.

– Не люблю излишнюю спешку. Всему свой черед. Есть у меня в машине банка «Столичной».

– Ну, даешь…

Курносому определенно не хватило слов, он даже медленно перевернулся на бок, чтобы еще раз взглянуть на незнакомца.

– Но спирта все равно можно принять, – осторожно заметил он спустя минуту. – Продезинфицировать желудок. Неизвестно, из какой бочки эту «столичную» разливали.

Одеваться в бане они не стали. Вернулись в дом голышом, чувствуя, как ночной воздух ласкает распаренную кожу.

– Жаль, сменное белье в морге осталось, – пробормотал Курносый, затягивая левой рукой широкий пояс. – Надо будет вернуться, вещи забрать. Нормальное место, хотел подольше там остаться. Теперь хрен – им в больнице такие разборки сто лет не нужны.

Когда помянули усопшего и перешли от водки к спирту, он спросил, долго ли Валик мучился. Видно было, что вопрос не праздный, инвалид примеряет смерть к себе, как примеряют одежду с чужого плеча.

Слепой ждал, что бывший спецназовец начнет жаловаться на жизнь, слегка размякнув от спиртного. Но внутренняя закалка еще осталась – Курносый не спешил жаловаться на отсутствие жилья, достойной работы, семьи.

После бани выражение его лица изменилось, он даже плечи старался расправить и подбородок держать повыше. Как будто бывшие сослуживцы по взводу и сам покойник незримо присутствовали рядом, и нельзя было выглядеть перед ними человеком, безнадежно проигравшим свою жизнь.

Слепой не торопил события, не начинал разговоров «за жизнь». Инвалид мог бы сразу просечь, что дело не так просто, от него хотят каких‑ то сведений.

– Других ребят видел? Как они?

Слепому было что сказать, он знал кое‑ что о трех бойцах из взвода. Все они худо‑ бедно устроились в жизни, хотя, конечно, не катались как сыр в масле.

– Так ты, значит, хотел бы вернуться в больницу? – уточнил Глеб. – Валик не просил меня никому помогать. Он знал, что я на спонсора не потяну. Но в твоем случае попробую устроить, чтобы не турнули. Объясню главврачу, что дело не в тебе. Просто «конкретные пацаны» приехали среди ночи и хотели без всяких документов забрать «родной» труп. Санитар потребовал от них соблюдения порядка, ты его поддержал. Вот и пострадал за соблюдение служебных обязанностей.

– Объяснить можно. Еще надо чтоб поверили.

– Ты, главное, санитара убеди, что так оно и было – просто он забыл после удара по башке. Я возьму на себя главврача.

– А мальчики с волшебными палочками? С ними двумя я еще справлюсь, но если больше народу прикатит…

– Они больше не придут, они понятливые.

Глава 15

– Пришел посмотреть? – с сияющим лицом подбежала к Денису Жанна.

Заключительная фраза незнакомца сильно подпортила Кудрявцеву настроение. Денис промолчал, только посмотрел с прищуром на подругу, стоящую перед ним в дурацком ярком парике и коротком платье с блестками. Он вдруг отдал себе отчет, что не так свободен, как раньше, в своих отношениях с женщинами.

Тогда, в молодости, красивое вранье было игрой без проигравших, которая заканчивалась в постели. Сейчас, когда ему перевалило за тридцать, секс стал соизмерим с многими другими житейскими радостями. Постель осталась главным призом только для его женщин, но не для него самого.

Как только Деготь решил завязать с криминалом, он попал в зависимость от многочисленных своих подруг. Конечно, жить на содержании у разных баб все же лучше, чем повиснуть на шее одной. Ему сейчас ничего не стоит сорвать свое раздражение на Жанне. Обидится, но ближе к вечеру проглотит, если он утешит ее в постели. Останется обиженной? На здоровье – он свалит к чертежнице Наде.

Но Надя ведь, по большому счету, мало чем отличается от Жанны. И там тоже надо будет кривить душой. Если изливать отношение к миру открытым текстом – такого потока брани ни одна, даже самая верная подруга не выдержит.

Пока фальшивые слова служили мужскому инстинкту, они были не в тягость Дегтю. Но теперь они его унижали – теперь он, как собака, лизал руку ради мозговой косточки. В отличие от пса на цепи он имел возможность послать подальше всех своих женщин во всех городах и завести новых. Но что изменится? Мозги у всех баб одинаковые, желания – тоже. Его будут содержать в тепле и уюте, ему будут прощать грубости. Но разве это жизнь?

Они вместе вернулись на квартиру Жанны, которую покинули почти одновременно, чтобы разными путями оказаться на репетиции. Жанна переоделась, сняла парик и шла, просунув узкую ладошку между его локтем и туловищем. В этой руке она держала раскрытый цветастый зонт с длинной рукоятью. Слышно было, как по нему барабанят редкие капли.

Зонт прикрывал их обоих. В первый момент у Дегтя возникло желание взять его самому, но при каждой, даже самой мелкой услуге он теперь представлял себя лохматым псом, виляющим хвостом. Пусть несет сама, тем более зонт женский, не пристало мужику таким пользоваться.

По дороге домой Жанна заглянула в продуктовый, купила печенья к столу и пачку сахара. Деготь не стал заходить в магазин, подождал ее снаружи. Он хорошо знал, какое пестрое изобилие встречает там покупателей, и скудость содержимого Жанниного пакета показалась верхом убожества.

«Было б хоть за что продаваться», – подумал он. Представил, как окрутит богатую любовницу, будет ходить в шелковом халате с вышитыми драконами, целый день пить кофе‑ «капуччино», гонять в бильярд сам с собой, а потом смотреть на экране домашнего кинотеатра любимые фильмы с гонками на крутейших авто.

Нет, не получится. Жанну и других теперешних баб по крайней мере можно презирать с полным на то основанием. Богатую любовницу презирать не удастся, и он ее люто возненавидит на второй или третий день.

– Молчишь? Дуешься на меня за что‑ то? – спросила Жанна, ставя чайник.

Спрашивала бодрым голосом, чтобы не быть обвиненной в нытье. «Хорошо хоть не заметила рядом со мной этого типа в темных очках, – подумал Деготь. – Иначе замучила бы вопросами».

– Ты ни в чем не виновата. Знаешь ведь, что я терпеть не могу здешних дождей.

– Как будто в Москве не бывает дождей.

– Там они другие, вроде как праздничные. А от ваших дождей удавиться можно.

В столице Деготь часто ворчал на грязь, приезжих, бестолковое движение. Но в Питере он стал фанатичным патриотом белокаменной. Не упускал случая обругать чужой город, его нравы и особенно погоду. Петербург казался ему иностранным городом, населенным сплошь эмигрантами из России.

В прежние свои приезды еще до тюрьмы Деготь вполне лояльно воспринимал Питер, голова его была слишком занята, чтобы обращать внимание на погоду и архитектурный стиль. Теперь все изменилось – от безделья он стал капризным. Дважды Жанна пыталась спорить – в ответ он таскал ее по комнате за волосы, и она зареклась противоречить своему дорогому и любимому.

«Не добавляй ему депрессухи, – велела она себе и сейчас. – Только положительные заряды».

Неожиданно для Дегтя она просияла и захлопала в ладоши.

– Чайнику закипевшему аплодируешь? – с мрачным видом поинтересовался он. – Лучше газ выключи.

– Придумала. Давай возьмем напрокат палатку и поедем за город. Как раз отдохнешь от города, от улиц и нашего двора.

Двор‑ колодец с пятнами сырости и кошками в мусорных баках она сама терпеть не могла.

– За городом земля мокрая, костер не разожжешь.

– Можно отлить из твоего бака немного бензина, – Жанна продолжался генерировать «положительные заряды». – Плеснуть – и загорится. И еще мы возьмем гитару, будем петь старые песни о главном.

– Ты же только со сцены. Тебе еще не осточертели все эти прихлопы и притопы?

– Ладно, останемся дома, – легко уступила она.

Жанна готова была уступать во всем, лишь бы он оставался рядом. Она вообще никак не соответствовала обывательскому представлению об артистке «легкого жанра»: работа и жизнь были у нее строго разделены. Никаких веселых компаний, никаких пьянок, никаких интрижек. «На черта ты выбрала себе этот профиль? – удивлялся Денис. – С твоими привычками тебе закрыто любое продвижение наверх. Так и останешься на подтанцовках у облезлого, никому не нужного дяди».

– Давай я тебя подстригу, – предложила Жанна после молчаливого чаепития с дешевым печеньем.

Стрижка была одним из немногих безошибочных вариантов угодить любимому. Этот ритуал повторялся не меньше, чем раз в неделю. Он начинался с мытья волос – Деготь садился в ванной спиной к раковине и опускал туда голову, глядя в потолок, примерно так же как делают клиенты в парикмахерских. Жанна долго мыла ему волосы единственным шампунем, который устраивал его по запаху, массировала пальцами кожу головы, потом расчесывала мокрые волосы гребешком.

Потом они переходили в комнату, к другому зеркалу. Он пересаживался в кресло, она вооружалась ножницами, купленными специально для Денисовых волос – ничего другого их лезвия не касались. Повязывала ему на шею новенькую накрахмаленную простынь, свисавшую до самого пола, и принималась медленно, по миллиметру подравнивать кончики волос. Под конец она сушила ему волосы феном, снова расчесывала и сбрызгивала одеколоном из пульверизатора.

На этот раз Деготь внес в ритуал небольшое, но важное изменение. Он не пожелал любоваться на себя в зеркало. Включил телек и стал переключать каналы.

– А если тебе не понравится?

– Вперед, я тебе доверяю, – Деготь нашел фильм, который его устраивал, и сделал знак, чтобы «парикмахерша» не мешала ему болтовней.

Герой фильма «бороздил просторы» американского Запада на своем мотоцикле с мощным движком, выделывал разные трюки, то преследуя, то убегая. Денис никогда не был байкером, не носил перчатки с обрезанными пальцами, кожаную куртку с сатанинской символикой, полусапоги со шпорами. Но «рассекать» на мотоцикле он любил.

С каких пор он ограничил себя ближними выездами, словно пес, кружащий на длинной цепи? Уже года полтора, с тех пор как прикатил сюда в Питер. Неужели свобода, о которой столько мечталось за решеткой, стала в конце концов пугать?

Он не дождался, пока Жанна закончит выравнивать миллиметры. Остановил ее руку, забрал ножницы из пальцев и положил на стол.

– Прокачусь – приспичило.

– Меня не возьмешь?

Он знал, что Жанна будет тихо сидеть сзади, не станет умолять его сбросить скорость. Ей уже хватает опыта, она понимает всю бесполезность и даже опасность предостережений. И все‑ таки Денис не хотел ее брать – свобода покажется неполной. Тем более он едет не на прогулку, он убирается прочь из постылой северной столицы в дорогой сердцу город.

«И врагу никогда не добиться, чтоб склонилась твоя голова. Дорогая моя столица, золотая моя Москва! »

– Дай хоть докончу, совсем чуточку осталось.

– Вернусь и отдам себя всего в полное твое распоряжение. Хочешь – стриги, хочешь – вешай сушиться на прищепках.

* * *

Георгий Гайворонский не спешил приобретать себе квартиру. Брат убеждал, что рынок недвижимости слишком перегрет, цены завышены раза в два. Люди покупают квартиры с целью перепродажи, в расчете на дальнейший рост цен. По всем экономическим законам этот мыльный пузырь скоро должен с треском лопнуть. Некоторое время квартиры в Москве можно будет купить относительно дешево, пока цены снова не вернутся к золотой середине.

Гога подозревал, что брату просто нужен постоянный жилец на даче. Свой, близкий человек, на которого можно положиться, а не нанятый сторож. Семьей Гога еще не обзавелся и не испытывал насущной потребности в собственной квартире.

Давно прошло то время, когда он мог жениться легко и просто, не грузясь различными соображениями. Теперь, думая о будущей жене, он понимал, что значение имеет куча мелочей, каждая из которых может вырасти в серьезную проблему.

Выбирая для себя место жительства, он тоже не полагался на первое впечатление от планировки квартиры и вида из окна. Ему хотелось чистого воздуха и выхода к Москве‑ реке, наличия в доме бассейна и солярия, массажного салона и фитнес‑ центра. Он не собирался пользоваться всеми услугами подряд. Но их наличие было знаком качества.

Он внимательно изучал лифт, систему кондиционирования воздуха и, конечно, замки в подъездных дверях. Ориентировался по сторонам света, чтобы понять, в какие окна и когда будет светить солнце. И обязательно находил недостатки в квартирах, как и в женщинах из «приличных семей», с которыми знакомил его двоюродный брат.

После разговора в кабинете с приятным собеседником Гога некоторое время испытывал эйфорию. Но к вечеру она сменилась тревогой. Он сомневался, звонить ли брату, или причина беспокойства просто мнительность. Но брат сам потащил его на ночную рыбалку.

Зеркало озеро отражало луну и облака, из камышовых зарослей квакали лягушки, клев был так себе, но оба ведра постепенно наполнялись.

– Хотел поговорить, – пробормотал Гога, потирая лоб.

Такое предисловие свидетельствовало о неприятной проблеме.

– В чем дело? – хозяин дачи уже привык к мнительности брата, но находил ее вполне извинительным недостатком с учетом Гогиного прошлого.

– Сегодня мужик один заходил в офис…

Дальше последовал краткий пересказ разговора с Сиверовым.

– Ну и?

– Симпатичный мужик. Давненько никто меня так не располагал к себе.

– Это повод для беспокойства? – дружески улыбнулся брат.

– Неспроста он приходил.

– Понятное дело. Хочет сотворить себе что‑ нибудь особенное, дверь всех времен и народов.

– Да не нужна ему дверь.

– Думаешь, налоговик? Или…

– Нет. На наш с тобой бизнес ему плевать.

Брат отметил про себя, что Гога не сказал «мой бизнес». Молодец, помнит на чьи деньги была открыта фирма. Это с лихвой искупает его чудачества.

– Он посланец из того мира.

В первый момент брат испугался, решив, что Гогины странности незаметно перешли в тихое помутнение рассудка. Но тут же понял – не инопланетяне, не призраки загробного мира имеются в виду.

– Из последней по счету банды… извини, группировки?

– Тогда я б узнал его в лицо. Но все равно он, как минимум, знает о моем прошлом.

Двоюродный брат подсек приличных размеров рыбину, но радоваться, как прежде, не стал. Если Гога не ошибается, это в самом деле большая неприятность.

– Начали заново копать старое дело?

– Нет, он не мусор.

– Много знает и намерен тебя шантажировать?

Гога пожал узкими плечами и закурил, держа сигарету по‑ женски – двумя вытянутыми пальцами.

– Давай я переговорю со своим погоняйлом.

– С тем бывшим капитаном, что у тебя работает главным менеджером?

– И неплохо работает. Приличный человек, просто в ментуре у него не было шансов проявить свою порядочность… Пусть свяжется с старыми сослуживцами, подкинет им работенку. А я ее оплачу.

– Что за работенка? – Гога брезгливо скривил губы.

– Узнать, кто он такой, твой гость.

– Человек в черном, – задумчиво произнес директор фирмы. – Вроде того, который Моцарту «Реквием» заказал.

– Ради Бога. Ты у нас не Моцарт, и он тебе метки не оставлял. Давай съездим в город, проветримся с девочками. Или сюда их привезти? А мусора пусть тем временем землю роют.

– Пока не надо.

– Тебе нравится сидеть и мучиться подозрениями, как запором?

– Скоро еще раз появится, я сам попробую его раскусить.

– Как скажешь. В любом случае я пришлю к тебе в офис пару крепких ребят. Пусть погреют стулья за стеночкой.

– Вот за это спасибо.

Глава 16

Денис мчал по трассе со скоростью не меньше ста восьмидесяти. Свой третий по счету мотоцикл, купленный вскоре после освобождения, он превратил в настоящий «Чоппер». Снял все лишние навороты, сохранив только жизненно важное, вроде зеркальца заднего обзора.

Оставляя за спиной короткий туманный шлейф, он летел по мокрому асфальту, легко разрезал воздух, насыщенный мириадами мелких капелек. Казалось, они не падают в виде мороси, а висят в воздухе. Сноп света от самого мотоцикла и фары встречных машин превращали все новые и новые порции частиц влаги в золотые блестки.

– А‑ а‑ а‑ а! – время от времени принимался протяжно орать Деготь, заглатывая эти блестки широко распахнутым ртом.

Его голос сливался с треском движка в клич свободы. Правда, и здесь, на трассе, ее попробовали ограничить. Когда он проскочил пост, наплевав на требование остановиться, за ним не стали пускаться в безнадежную погоню, но сообщили по рации на следующий.

Там «беспечного ездока» уже поджидали. Наперерез выкатился автомобиль со знакомой раскраской, но Деготь заложил роскошный вираж, выкатившись на обочину встречной полосы, и показал на прощанье дэпээсовцам средний палец.

Впрочем, он не испытывал чрезмерной радости. Съехал с трассы и покатил по грунтовой в объезд, чтобы избежать очередной «теплой» встречи. Земля не размокла от дождя – до осени было еще далеко. Мотоцикл на грунтовке частенько подпрыгивал, но Деготь ничего не имел против непродолжительной встряски.

Перед тем как снова выкатиться на трассу, он притормозил и набрал на мобильнике оставленный незнакомцем номер. Звонок не прошел – возможно, именно этот участок не входил в зону покрытия МТС. Проехав чуть дальше по широкой глянцевой полосе асфальта, Денис нажал на ходу кнопку автодозвона.

На этот раз послышались длинные гудки. Треск движка заглушал гудки. Пришлось снова остановиться.

– Это я! – крикнул он в трубку. – Вчера на репетиции встречались.

– Ага, – спокойно констатировал знакомый голос незнакомца.

– Короче, я на пути в Москву. Надо будет состыковаться.

– Давай. Как у тебя завтра со временем?

– Нормально. С утра оттрахаю подругу в виде аванса за постой. И все, других обязанностей нет.

– Тогда звякнешь еще раз.

Через пару километров Дегтю помахала с обочины трассы незнакомая «подруга» в короткой куртке и мини‑ юбке. Видно отчаялась уже напроситься в кабину к дальнобойщику и готова была обслужить на свежем воздухе мотоциклиста.

Деготь пронесся мимо, даже не обернулся, чтобы получше ее рассмотреть. Женщины с их неуемными потребностями казались ему тиной, которая засасывает сперва по щиколотку, потом по пояс. Они готовы обеспечить полный комфорт твоему телу, но только в обмен на душу. Проститутки в этом смысле лучше других, им нужны только деньги. Но платить за женщину все равно, что зимой покупать снег, а осенью грязь.

Еще километров через десять Деготь увидел «девятку» с работающим двигателем и водителя, лежащего на руле. Дал задний ход, заглянул в салон, но крови не заметил. Дверца легко открылась, в нос шибануло запахом спиртного. Потеряв одну из точек опоры, хозяин «девятки» повалился на бок. Денис едва удержал его от падения и был награжден за это порцией отборного мата.

– Ну и хрен с тобой. Заберут и правильно сделают.

Самому Дегтю даже в голову не пришло залезть пьяному в карман – до такого он никогда не опускался. Грузный мужик никак не вмещался обратно на место. Раздраженный Деготь толкнул его ногой в бок. Потом с силой захлопнул дверцу и плюнул на стекло.

Мужики ничуть не лучше баб. Бабы – сучки, а мужики – козлы.

* * *

На утро Слепой запланировал визит к директору Гайворонскому. Чертежи двери и каждого из трех замков он уже набросал. Такой фанатик «замочного дела», как Гога, с удовольствием примет участие в обсуждении необычного проекта. На самом деле ему ведь скучно решать финансовые вопросы или карать за нарушения трудовой дисциплины. Его интересует только производство, причем не серийное, а эксклюзив.

Казалось, из тех троих, с кем Сиверов уже успел свести знакомство, самый лучший контакт получился именно с Георгием Гайворонским. Но ни Деготь, ни Курносый пока не вызывали у Глеба затруднений – их мысли и эмоции производили «волнение на поверхности» и относительно легко читались по лицу. Гога был более закрытым.

Марины в офисе Сиверов не заметил – возможно, ее отправили на производство. К шефу его, тем не менее, пропустили сразу. Секретарша узнала с первого взгляда и улыбнулась, как завсегдатаю, давнему клиенту.

Разговор в кабинете пошел заинтересованный. Гога сразу вооружился ручкой и стал вносить изменения в чертеж. Но в воздухе витало напряжение, Сиверову хватало опыта, чтобы его уловить. Ему даже померещилось, что в одном из соседних помещений наготове охранники ждут, чтобы вмешаться по условному сигналу.

– Смотрите: нарезка ключа и контактные поверхности в цилиндре расположены в двух различных плоскостях.

– Мне важно обойтись без пружин, это самые изнашивающиеся детали. Вдобавок на них влияют температура и влажность.

– О чем разговор, пружины у нас давно не в ходу. А замок служит вечно. Вот эти самые направляющие позволяют вставить ключ без контакта с дисками цилиндра. То есть они вообще не изнашиваются… Оленька, вы еще не сообразили, что нам желательно кофе? – взялся за трубку директор.

Только один человек из ста разглядел бы страшное напряжение под маской непринужденности. Глеб был как раз этим человеком, потому и решил круто изменить тактику:

– Дверь дверью, Георгий Александрович, но есть у меня к вам и другое дело, поважнее.

– Валяйте, уважаемый, – Гайворонский продолжал строить из себя чудаковатого профессора и теперь был похож на актера, не заметившего окончания спектакля.

Слепой выдержал паузу, дожидаясь ухода секретарши с подносом.

– У вас ведь можно говорить спокойно?

– Лично я здесь спокоен, – Гога обвел взглядом кабинет. – Насчет вас и ваших забот ничего не могу сказать.

– Если вы готовы разговаривать, значит и я тоже. Мы не были лично знакомы, но так уж случилось, что я знаю о ваших талантах. Однажды мне сказали, что лучшего спеца во всей России нет, а может, и в Европе.

– Иначе я не стал бы директором, – не моргнув глазом, ответил Гайворонский.

– Вот уж нет. Директором этой фирмы могли бы поставить просто грамотного администратора. Подобрались бы кадры, и работа пошла бы не хуже, чем теперь, а может и лучше.

Гога хотел возразить, но передумал. Он все еще делал вид, что не понимает до конца смысла сказанного.

– Администратор вы никакой, Георгий Александрович. Вы человек свободной профессии, как говаривали в старину. Вольный художник.

Собеседник понял, что дальше прикидываться непонимающим не стоит, это будет выглядеть позой страуса, прячущего голову в песок.

– Всему свое время. Раньше был вольным художником, теперь отвечаю за коллектив.

– Делаете нашу жизнь спокойнее и безопаснее?

– Почти так.

– Зато в прежнем бизнесе вы преемника не подготовили. А таланты теперь сами не произрастают. Даже наша земля скудеет на людей.

– Может, и скудеет, только меня глобальные темы не интересуют. Я занимаюсь другим, – Гайворонский кивнул на папки с чертежами и документами, заполонившие две полки в шкафу. – И времени у меня в обрез, прошу извинить.

– Я не предлагаю ничего конкретного, не называю никаких координат. Просто хотел познакомиться, решить на будущее, можно ли на вас рассчитывать.

– Решили?

– Это не провокация. Просто визит, чтобы засвидетельствовать почтение. Я не зову вас в команду. Команда – это вероятность предательства.

В лице Гайворонского ничего не изменилось. Оно по‑ прежнему выражало только досаду от бесполезного разговора.

– Я сам не доверяю людям и стараюсь быть предельно осторожным, – продолжил Сиверов. – Из‑ за этого уже пропало несколько хороших наводок, некому было их вручить.

– Извините, у меня служебные дела. Я еще ни одному клиенту не уделял столько времени.

Слепой решил не усердствовать сверх меры. В конце концов ему не нужно было Гогино согласие поучаствовать в выгодном деле. Только пустить пробный шар и оценить реакцию.

Глава 17

«Что за работа, черт возьми, – ворчал про себя Слепой. – Столько целиться, прежде чем один раз выстрелить. Провоцировать на откровенность, оценивать каждый жест. Ну, не спец я в этом деле, не любитель рассматривать под микроскопом чужие души. Я уже не в том возрасте, чтобы проявлять чрезмерную любознательность. Покажите мне врага, и я его ликвидирую».

Глеб ожидал звонка от Дегтя, но звонка все не было, и он вернулся домой. Ирина спала, и он сел слушать музыку в наушниках. Из стопки дисков с любимыми оперными ариями он выбрал Верди и Вагнера.

Многие знаменитые оперы оставляли его равнодушным, например, Моцарт или Россини с их соловьиными трелями. Но великий итальянец и гениальный немец давно уже восхищали – обжигающая человеческая страсть и потусторонний космический холод. Если он не кончит свою жизнь где‑ то высоко в горах или глубоко на речном дне, если его похоронят как положено, пусть перед залпом в воздух звучит эта музыка. Не надо ни слезливых траурных маршей, ни пафосного гимна.

Чтобы сосредоточиться, он взял лист бумаги и разделил его на три колонки. Написал сверху «Деготь», «Гога», «Курносый» и надолго задумался. «За» и «против»…

Что говорит в пользу невиновности Дегтя? Отчасти его приезд в Москву. Ставим плюс. Перелицовка ворованных иномарок, которая привела его за решетку. Предательство не всегда хорошо вознаграждается, но пражское предательство явно было следствием точного расчета. Получив хороший куш, человек редко продолжает пачкать руки смазкой. Еще один плюс.

А минусы? Какие обстоятельства говорят против него? Полная беспринципность в отношениях с женщинами? Так это сплошь и рядом. Человек ни за что не предаст товарищей или подельников, но через женщин перешагивает, как через мусор на своем пути.

Главный и, пожалуй, единственный минус – первоначальная настороженность. Деготь знал, что его рано или поздно начнут искать у любовниц, и все предусмотрел для быстрого оповещения. Но, возможно, он боялся не ментов, а кого‑ то из прежних знакомых.

Всем сердцем желал окончательно порвать с криминальным прошлым? Ничего подобного. Хватило нескольких слов, чтобы он сорвался и прилетел в Москву, готовый «к труду и обороне». Опасаться он мог только расплаты за старые грехи.

Некоторое время Сиверов созерцал два плюса и один минус в графе «Деготь», потом перешел к следующей. Что можно записать в пассив Гайворонскому? Его теперешнее положение. Деньги на открытие фирмы вроде бы дал двоюродный братец. Но это могло быть просто ширмой. Чтобы избежать вопросов, откуда у него средства, Гога правой рукой передал их бизнесмену‑ родственнику, а принял левой.

Первый жирный минус и, пожалуй, последний. В излишней настороженности Гайворонского обвинить нельзя. Вначале он вполне радушно принял незнакомого человека в кабинете. Встревожился только тогда, когда возникли подозрения.

Теперь о плюсах. Гога производит впечатление человека, для которого деньги не главное. В своей фирме он в большей степени главный конструктор, чем директор. Его больше заботят новые замки, чем вырученные за них деньги, – за несколько лет доходы фирмы нисколько не возросли.

И второй плюс: доверчивость к сотрудникам. Гога чуток к фальши, когда имеет дело с человеком один на один. И если он не распознал махинаций за своей спиной, значит, изначально доверял персоналу. Предатель в каждом видит потенциального предателя. А Гога не считал нужным контролировать каждый их шаг, верил, что они действуют в интересах фирмы.

Третья графа – Курносый. Бывший спецназовец заслужил плюс за явное отсутствие интереса к фигуре спасителя и его мотивам. Нищета и бесприютность тоже в его пользу. Против него только чрезмерное самолюбие. Вкупе с обидчивостью и злопамятностью оно само по себе может стать причиной предательства…

Наконец, позвонил Деготь, сказав, что готов к встрече. Договорившись о времени и месте, Глеб подвел промежуточный итог. От перебора слагаемых сумма не изменилась – листок можно было спокойно выбросить в мусорку.

* * *

Слепой заранее обговорил с генералом Потапчуком, чем заинтриговать Дегтя. В распоряжении ФСБ как раз имелся крутой «Мерседес» со множеством наворотов. Конечно, он не был служебным автомобилем мэра Парижа или Рима – тамошние газетчики съели бы такого мэра с потрохами за излишества. Машину изготовили на заказ для крупного мюнхенского бизнесмена, и угнала ее среди бела дня «русская мафия» – интернациональная братва из бывшего Союза.

Органы правопорядка накрыли тачку в Калининграде и переслали для разбирательств в Москву. Здесь несколько высокопоставленных чиновников решили, что «фриц» купит себе другую. Эту лучше оставить для разных надобностей. Рисковать и оформлять ее на себя они не захотели и передали на баланс ФСБ с просьбой основательно переделать и оставить за собой.

Начальство службы безопасности долго отказывалось от такого подарка, потом нашлись новые, неизвестные самому Потапчуку аргументы, и тачку все‑ таки приняли. Уже три месяца она неотлучно стояла в гараже.

Милиция давно бы нашла нужного мастера из подведомственного контингента, и «мерс» переделали бы на высшем уровне – так, чтобы ни к одной мелочи нельзя было придраться. У ФСБ не имелось под рукой «подопечных» такого профиля, о «дареном коне» на время забыли. И вот теперь Потапчук решил воспользоваться им как приманкой.

Когда Слепой с Курносым парились в бане на «ведомственной даче», лимузин уже стоял в гараже. Мельком заглянув внутрь, Сиверов в этом убедился. Дорогущее авто оставили без присмотра. Понадеялись, что никому не придет в голову лезть сюда, на заросший сорняками участок? Или рассчитывают на скрытую камеру, тщательно замаскированную под выступом непритязательной двускатной крыши?

Просто тачка с криминальным происхождением никому из высокого начальства не нужна. Они не хотят иметь на балансе машину для чужих загородных развлечений. Тянут с оприходованием ненужного имущества и хотят задвинуть «мерс» как можно дальше.

Прикатили вместе, но каждый на своем личном транспорте: Слепой на «девятке», Деготь на мотоцикле. Зайдя в дом, Глеб внимательно осмотрелся, не было ли здесь кого из сотрудников в его отсутствие. Денис скинул на стол краги и мотоциклетные очки.

– Где она?

– Сейчас.

Прежде чем показать лимузин Дегтю, Сиверов решил сам на него взглянуть. И поступил, как оказалось, правильно – в гараже его встретила пустота. Никаких признаков угона. Все в целости – замок, стальные ворота и кирпичная кладка.

Настоящий профи поработал? Может, Курносый каким‑ то непонятным макаром умудрился углядеть «Мерседес» сквозь стенку и наведался за ним вскоре после расставания со своим спасителем?

В любом случае это прокол. Придется звонить Федору Филипповичу.

Генерал был удивлен возникшей проблемой, попросил перезвонить минут через пять. Слепой решил, что слишком долго уже отсутствует и вернулся в дом.

– Ну? – нетерпеливо поинтересовался Деготь.

– Не все так сразу. Тачки еще нет.

– Тогда какого хрена мы здесь?

– Еще вчера ты так полезно проводил время, – усмехнулся Слепой.

– С прошлым я в очередной раз порвал. И теперь должен ценить каждую минуту.

– Если не хочешь простаивать, сделай что‑ нибудь по дому. А я пока позвоню.

Потапчук уже навел справки.

– Закон бутерброда, Глеб. Три месяца никому не была нужна и вот, пожалуйста. Я предупреждал ее не трогать, но… Короче, я тебе потом объясню.

– Мне ждать здесь или нет? Когда ее должны вернуть?

– Думаю, к утру машина появится. Такая вот петрушка. Заморочишь голову Кудрявцеву?

– Не своим делом я занимаюсь, Федор Филиппович.

– Раз попало тебе, значит, твое.

Слепой объяснил Денису, что «мерс» скоро будет. Его пришлось временно перебазировать.

– Что‑ то случилось?

– Нет причин беспокоиться. Передохнем немного и вернемся в город. Завтра или послезавтра подскочим сюда снова.

– Да у меня уже задница задубела. Я, конечно, люблю погонять на двух колесах, но от Питера до Москвы мне хватило.

Глеб не стал предлагать Дегтю оставить его «друга» в гараже и пересесть в «девятку». Потом и мотоцикла не найдешь. Напрасно он связался с этой ведомственной избушкой на курьих ножках. Проходной двор.

– Отдохни, я тебя не гоню.

– Не ожидал, в натуре, что дорога так вымотает. Раньше сутками гонял без продыху.

О бане Глеб не стал заводить разговор. Придется и самому лезть за компанию, а париться через день – слишком уж здоровый образ жизни. Пусть Денис поваляется часок‑ другой, и надо ехать. Если человек взял машину, наплевав на запреты, значит, он и вернуть ее на место может не по правилам, без предварительного звонка. Не нужно Дегтю ни с кем здесь видеться.

И как в воду глядел – «Мерседес» прикатили обратно гораздо раньше, чем предполагал Федор Филиппович, через два с небольшим часа после того, как Глеб обнаружил пустой гараж. Когда он увидел выходящих из машины людей, то чуть не сплюнул прямо на пол.

За рулем был человек лет тридцати в парадной капитанской форме, к которой он присовокупил не положенные фээсбэшнику хромовые сапоги. С пассажирского места вылезла особа в ярко‑ красном платье до щиколоток и черной шляпке с опущенными полями. По соотношению плеч и бедер, по размеру туфель на высоком каблучке Глеб сразу признал ряженого мужика.

«Трансвеститов здесь только не хватало. Или оба ряженые? » Он никогда не идеализировал ФСБ, но не хотел верить, что в службу, отвечающую за безопасность страны, просочилась такая грязь.

– По звуку слышу – тачка супер, – встрепенулся Деготь.

Он валялся на тахте возле занавешенного оконца с засохшей геранью и протянул руку, чтобы отодвинуть занавеску.

– Погоди, – одернул Глеб. – Зачем тебе лишний раз светиться? Пусть сперва свалят.

У него уже возникли серьезные сомнения, что странная пара явилась сюда просто поставить машину. Вряд ли они планируют прямо сейчас, в сумерках, тащиться пешком до станции пять километров.

Он быстро спустился по ступенькам крыльца и прошел к машине, чтобы не выяснять отношения прямо под окнами. Капитан в парадной форме недовольно поморщился, как будто штатская одежда незнакомца заведомо низводила того на подчиненный уровень.

– Почему нарушаете порядок, торчите здесь без спросу?

Слепой давно приучил себя не раздражаться из‑ за чужой наглости. В положении этого капитана – настоящего или ряженого – наглость была лучшим выходом.

– А какие вам известны порядки?

– Я не намерен отвечать. Мы сюда не развлекаться приехали. У меня работа с важным агентом, и будьте добры…

– Если бы он действительно был важным агентом, вы бы об этом промолчали, – прервал Глеб. – Не знаю, как он, но сами вы выглядите не очень убедительно.

– Я поставлю начальство в известность. Пусть разберутся с вашим поведением.

Слепой не хотел требовать удостоверения, поскольку сам не мог ничего предъявить. Зато человек в парадной форме громко и презрительно потребовал:

– Звание, должность?

Впервые с начала разговора Слепому захотелось попортить его холеное лицо. Какого черта этот хлыщ повышает голос? Будто специально, чтобы Деготь слышал.

– Быстро в машину на заднее сиденье, – процедил он сквозь зубы. – Сейчас я сам позвоню и решу, что с вами делать.

Капитан сделал резкое движение, но не успел сунуть руку в карман – Слепой вывернул ее за спину. Он сознавал, что, вероятно, совершает недопустимые для своего ранга действия, но церемониться не собирался. Забрав пистолет, он втолкнул человека в капитанских погонах на заднее сиденье. «Дама» беспрекословно села сама, лишний раз доказав свою мужскую внутреннюю организацию – большинство женщин подняло бы возмущенный крик.

Оставшись снаружи, Слепой в третий раз за вечер набрал рабочий номер генерала.

– Извините, товарищ генерал, но это опять я. Тут явилась на машине парочка.

– Черт возьми!

– Так вы знаете этого, с позволения сказать, сотрудника?

– Знаю, хотя предпочел бы не знать. Будь с ним повежливей, я тебе потом все объясню.

Глеб отошел еще на несколько шагов от машины, продолжая следить за парой на заднем сиденье.

– Вы ведь в курсе, я человек не грубый. На красную тряпку перед носом я не реагирую. Но при большом желании меня можно достать. Особенно если мне ломают всю работу. Может, вы сами велите ему убираться?

– С такими я даже по телефону пересекаться не люблю. Напряги дипломатические способности и постарайся решить по‑ хорошему. Не получится, уступи.

– Он знает про меня хоть что‑ то?

– Не знает и знать не может.

– Ладно, пойду напрягать способности.

– По‑ хорошему, Глеб, – напомнил Потапчук.

Вернувшись к машине, Сиверов постучал в стекло, чтобы его опустили.

– Сейчас зайду на минуту в дом. Оставаться на месте.

– Тебя накажут, – пообещал капитан. – И очень серьезно.

– Спасибо за предупреждение.

«Кажется, я был вежлив», – оценил Слепой, возвращаясь к крыльцу.

– Что за дела? – спросил Денис. – Что за публика?

– Машину прикатили, скоро сможешь ее пощупать. Сейчас только закину их на станцию, чтобы не тянулись пешком. Это недолго.

– В форме, мать его. Предупреждать надо.

Сев за руль, Слепой сразу догадался, что движок запускается не поворотом ключа, а нажатием кнопки.

– Сейчас доставим вас в лучшем виде.

– Мое оружие, – напомнил капитан.

– Да‑ да, конечно. Чуть позже.

Глеб стал подчеркнуто вежливым, видимо, это убедило капитана в бесполезности угроз. Скрестив руки на груди, он откинулся на спинку. Движок в самом деле работал тише кондиционера, автоматическая коробка скоростей даже не щелкала при переключении. Подкатив к станции, Глеб скромно известил:

– Пожалуйте на выход.

На прощанье протянул чужой служебный пистолет, облегчив его от патронов.

Глава 18

Гога подробно пересказал брату последний разговор с незнакомцем.

– Послал бы его подальше и не пускал больше на порог. У тебя свой бизнес, ты давно уже не чета этим уголовникам.

– Я хотел понять, что ему обо мне известно.

– Ну и как?

– Еще не понял. Может, он не хочет раньше времени пугать своей осведомленностью. Сделал вид, что решил играть в открытую, но на самом деле это не так. Я ему по‑ прежнему не верю.

– За чем же дело стало? Не хочешь с ментами связываться, пусть тогда мои ребята прихватят его в следующий раз и заставят говорить.

– Похоже, он не сам по себе. Вдруг за ним стоят такие люди, которые в два счета пустят тебя по миру. Ты платишь с самого начала своей ментовской крыше и не имеешь дел с крутой публикой. Просто не в курсе, как оно бывает, а я в курсе.

– Ты будешь мне доказывать, что лучше знаешь жизнь? – возмутился старший брат. – У тебя слишком короткая память.

– Знаю‑ знаю, я всем на свете обязан тебе. Есть один путевый брат и один непутевый, который должен молчать и внимать ценным указаниям.

– Имей совесть. Разве я часто напоминаю о своих заслугах? Просто болею за тебя как за себя.

– Болеешь за вложенные бабки.

– Ладно, я велю ребятам, чтобы аккуратно за ним проследили. Посмотрим, где он обретается, с кем контачит.

– Неизвестно, кто на кого посмотрит. Мужик он с опытом и со стажем.

– Мой начальник охраны тоже с опытом. И грамотных ребят набрал.

– Взял трех знакомых и все дела.

– Увидим.

На самом деле брат уже отдал приказ присмотреться к незнакомцу. Удалось засечь «девятку», оставленную за два квартала от Гогиной фирмы. Попробовали начать слежку, но помешал гаишник, махнувший палкой, как всегда, некстати. Теперь по номеру выясняли фамилию владельца.

* * *

Глеб решил не придумывать для Дегтя слишком складное объяснение случившемуся. Сказал, что сам впервые видит и водителя и пассажира.

– Заказчика среди них не было. Просто перегнали обратно.

– Шутки шутят? Нашли кому доверить! Да как же я возьмусь за дело, если от этих двух извращенцев будет зависеть моя свобода? Это же люди с другими, инопланетными мозгами! От них всего можно ждать! Если менты разнюхают…

– Эта тачка стоит гораздо больше, чем твоя свобода. Если менты разнюхают, она ведь тоже накроется. Вот и сделай вывод, надо это кому или нет.

– Я человек маленький, но не хочу работать с постоянной оглядкой на собственную задницу. Какого хрена этот тип базарил с тобой? Про какую должность он спрашивал?

«Хорошо хоть не слышал других слов, вроде «звание» и «агент», – подумал Сиверов. – Иначе выскочил бы из окна с обратной стороны хаты».

– Ты же видел, он строит из себя офицера перед «подружкой».

– Кто дал оружие этому уроду? Видел я, как ты ему руку заломил и пушку забрал.

– Нормальная мера предосторожности, когда собеседник повышает голос.

– В общем, ты им тоже не доверяешь. Поэтому не обессудь, не останусь я здесь перелопачивать машину. Надо закинуть ее по другому адресу, где я смогу работать спокойно.

«Он прав, – сказал себе Глеб. – Если этот тип в самом деле на особом счету, завтра сюда явится настоящая комиссия – разбирать инцидент на месте».

– Что за адрес?

– Так ты не против? – у Дегтя отлегло от сердца. – Тоже загородный дом, здесь недалеко. Только другого уровня, не такая ободранная халупа.

– Очередной твоей бабы?

– С этой я не видался с восемнадцати лет. Ей я еще жениться обещал, прикинь. Потом я уже таких слов не произносил.

– Надежный адрес, – усмехнулся Слепой. – Надежней не придумаешь.

– Можешь издеваться, но я в ней уверен.

– И она была в тебе уверена, когда вам было по восемнадцать.

– Хотел к ней забуриться после тюряги. Навел справки, что она в разводе, отхватила от мужа неплохой кусок собственности. Но главное, он ей в свое время дал толчок на орбиту. Она ведь еще при мне увлекалась фотографией, даже меня щелкала задумчиво глядящим вдаль. Муж ввел ее в круг нужных людей, и она заделалась модной… Как будет фотограф в женском роде? Неважно, самым модным фотографом, снимает для крутых журналов, на которых глянец в два пальца толщиной.

– Неплохой адрес, чтобы нарастить жирок после баланды. Чего же не забурился?

– Как бы я тогда себя чувствовал? С какими бы глазами появился на пороге? Я вчерашний зек, ниже падать некуда. А она… Для бабы, я считаю, это потолок. Короче, полез я к девочкам попроще. Они знали мою биографию, наведывались на зону – каждая считала, что только она одна меня поддерживает на плаву… Теперь дело другое, теперь повод есть. «Танюша, дорогая, я к тебе по делу…»

– Перелопатить ворованную тачку.

– Зачем так грубо? Никаких подробностей. Просто конфиденциальный заказ.

– Ты скажешь это женщине, которая снимает для журналов? А завтра увидишь на очередном развороте знакомую машину. Фотографы они такие – красота жизни превыше всего.

– На другого она, может, и наплевала бы. Но первая любовь для женщины особый случай.

– О чем заговорил… У меня скоро очки запотеют, – Слепой вытащил из нагрудного кармана защитные очки и протер их платком.

И все‑ таки он согласился поехать. Других вариантов просто не предвиделось. Глеб давным‑ давно не «бороздил» коридоры Лубянки, не знал, насколько строги там теперь требования к личному составу. Может, кому‑ то сверху удается навязать и таких «особо ценных» сотрудников. Тогда капитан наверняка успел нажаловаться в управлении. Сюда могут нагрянуть в любой момент.

* * *

Они не стали сразу сигналить у ворот. Сиверов остался присмотреть за лимузином из своей «девятки», а Деготь отправился на рекогносцировку. Вернулся он через полчаса.

– У нее там подруги торчали, но я тихонько влез в окно второго этажа. Улучил момент и показался лично ей. Думал в обморок свалится. Подруги переполошились. Танюха их отсылает под предлогом, что утомилась слишком, а они чуть ли не в «скорую» собрались звонить. Еле убедила, что ее можно оставить одну.

– Не будем обсуждать, как она рыдала потом у тебя на груди, – Слепой выбросил окурок в приоткрытое окно. – Договорился куда заехать? Ключи взял?

– Сейчас. Ей нужно брата уложить спать. Она его, как видно, взяла к себе после развода. Я этого Илью однажды видел: больной на голову. Но тихий, не буйный.

Слепой кивнул. Иногда отдельные фазы операции развиваются в непредвиденном направлении. На самом деле с этим лимузином никто не рискует. Он просто позвонит Федору Филипповичу и предупредит, куда перебазировался эксклюзивный «Мерседес», по какому адресу Деготь будет колупаться с машиной.

Денис снова отошел и вернулся с женщиной, которая будто сама сошла с фотографии на обложке – стильное платье без рукавов, большая копна вьющихся волос цвета настоящего, а не поддельного золота, неяркий, искусный макияж.

– Татьяна, – протянула она руку Сиверову. – Можно заезжать.

– Мне вообще‑ то незачем.

– Задержитесь хоть чуточку. Составьте нам с Денисом компанию.

– Он предупредил вас, что эта красавица никому не должна попадаться на глаза?

– В гараж никто кроме меня не заходит. Я не держу ни водителя, ни сторожа, ни садовника. Сторожат меня мои псы, с остальными делами справляюсь сама.

– Денису, как ни крути, придется шуметь. Брат у вас не слишком любознательный?

– Он и не знает, что в доме есть подвал.

Три добермана мигом перестали лаять, как только хозяйка прикрикнула: свои! «Мерседес» загнали в гараж, туда же отправили и легкий Денисов мотоцикл, снятый с крыши сиверовской «девятки».

Войдя в дом третьим, Глеб остановился от неожиданности. Куча народу собралась, чтобы отметить их приезд. Глаза и улыбки сияли со всех сторон. Правда, были они не цветными, а черно‑ белыми, были взяты в рамку и развешаны по стенам. Стройные балерины на пуантах соседствовали с толстыми неграми‑ джазменами с бисеринками пота на висках. Старуха‑ нищенка с тысячью и одной глубокой морщиной – с юной девочкой, обхватившей руками коленки в полосатых гетрах.

– С непривычки можно начать здороваться направо и налево, – улыбнулся Глеб.

– Чего ты их в цвете не снимаешь? – по‑ хозяйски осведомился Деготь. – Было бы вообще круто.

– Слишком круто, – попробовала объяснить Татьяна. – Теряется светотень.

Подал признаки жизни сиверовский мобильник. Судя по номеру на дисплее, Федор Филиппович все еще находился на рабочем месте.

– Что ты там натворил? Приезжай сейчас же.

* * *

– Я ведь тебя предупреждал. Или нет?

– Так точно. После вашего предупреждения я вел себя абсолютно корректно.

– Значит, руку ты ему заломил раньше и оружие раньше отобрал? Неплохо было бы еще и пристрелить, а потом звонить ко мне интересоваться: кто такой да зачем явился.

– Виноват, товарищ генерал. Вначале я просто не поверил, что такой тип может погоны на плечах носить. Удивительно, как он не сломал мне всю работу с Дегтем. Имей Кудрявцев слух потоньше, он бы успел расслышать пару недвусмысленных выражений.

– Знаю я, что за птица этот товарищ, – досадливо поморщился Потапчук. – Могу предположить, с кем он туда явился.

– Ведь «подруга» его никакой не агент?

– Конечно Мата Хари. Таких агентов пусть наши враги имеют на службе.

– Не понимаю, как эта парочка дорвалась до машины. Хотя мне, наверное, и не положено понимать.

– Нет здесь никакой особой тайны за семью печатями. Никакой он не офицер, отроду нигде не служил. Сын одного нашего замечательного сотрудника, прошедшего в этих стенах службу от лейтенанта до полковника. Сдвиг какой‑ то в генах случился, мутация. Короче, поручили этому полковнику еще в первую чеченскую кампанию заложников освободить. Боевики попались молодые, отмороженные, в любой момент могли начать резню. Он и решил не медлить. Сам отправился на переговоры, чтобы отвлечь внимание бандитов. Тем временем снайперы заняли позиции, другие бойцы благополучно подобрались ближе. Если б там только наши спецназовцы были… Но тогда ведь сплошь и рядом затевали совместные операции со спецназом внутренних войск. Короче, заложников всех спасли, а мужика ранили в живот. Доставили самолетом в Москву, сделали операцию. Он висел на волоске, но в сознании. Шеф пришел вручить орден, а мужик попросил насчет сына. Мол, не оставьте. Шеф дал слово и вот теперь ума не приложит, что делать с таким сыночком. И лечиться заставлял и по душам разговаривал – все без толку. Не знаю, какие внушения он ему делает, чем пытается пронять, но строгих мер из уважения к покойному сослуживцу принимать не хочет. А кое‑ кто в ФСБ толкует такое снисхождение по своему: мол, с этим парнем лучше не конфликтовать, дать ему, что попросит, по принципу чем бы дитя не тешилось.

– Так у вас из‑ за меня могут быть неприятности?

– Нет, конечно. Даже если б он и знал, кто ты и кому подчинен… Но если б сам ты находился в штате, тебе, возможно, пришлось бы писать рапорт.

– Сейчас не надо?

– Ничего не надо, – рассказывая историю, Потапчук успел успокоиться. – Ты должен был с самого начала со мной проконсультироваться, но я так понял, что этот ублюдок просто не оставил тебе времени.

– Мне пришлось перевести оттуда Дегтя вместе с машиной, – Глеб назвал новый адрес.

– Что за особа? Фокусов не ожидается?

– Если только кто‑ нибудь из гостей не подсмотрит лишнее в подвале. На крайний случай можно предупредить милицию, что там все под контролем.

– Ты только не пускай это дело на самотек, проконтролируй условия для работы. Ты же у нас выступаешь как представитель заинтересованного лица.

– Окна в подвал я лично задраил.

– Всучили нам эту чертову машину. Моя бы воля, вернуть или в самом деле на запчасти разобрать.

– Жалко. Техника высшего класса.

– Все равно не нам с тобой решать. Пусть пока Деготь упражняется.

– Потом расчета попросит.

– Не проблема. Если из‑ за него тогда в Праге неприятность стряслась, расчет будет элементарный, – выразительно посмотрел Федор Филиппович. – Если он не при чем, пусть бежит, чтоб пятки сверкали… Какие вообще впечатления? С троими ты уже вплотную контачил.

– Пока еще ничего определенного. Это задание вообще не по мне, все равно как хомут на шее. Вы же знаете, Федор Филиппович, мой профиль. Получил цель, разузнал подходы и отходы и все сделал в лучшем виде. Отделять овец от козлищ – лично для меня нет ничего тягостнее.

– Знаю, копаться ты не любишь. Но кого послать на такое задание? Его ведь официально не оформишь, расходы через бухгалтерию не проведешь.

– Тут языком работать надо. Завоевывать доверие, провоцировать на откровенность. А у меня рабочий орган – указательный палец правой руки.

– Мое доверие завоевать труднее. Если тебе это удалось, с остальным будет семечки. Повторяю, Глеб: нет у меня другого такого же надежного человека за пределами штатного состава. Это ведь тяжкое бремя – быть лучшим. Так что не обессудь.

– Не люблю я стоять на пьедестале.

– За это и ценю. Кстати, тут за тебя сделали часть работы. Раскопали Серьгу и Шумахера – то бишь Селиванова Марата и Харитонова Игоря. С командировкой лучше не тянуть: у обоих серьезные проблемы, нужна помощь и поддержка. Здешняя троица у тебя нормально пристроена, никуда не дернутся?

– С Семеном уже несколько дней не виделись. Надо глянуть, как он в морге трудится.

– Обязательно глянь. В шесть часов у тебя рейс на Харьков, и неизвестно, как быстро ты вернешься в Москву.

– Тех двоих вытаскивать сюда?

– Сам решай, Глеб. Может и не понадобится. Там, на месте, все поймешь и поставишь в этой истории промежуточную точку.

– Промежуточную?

– Потом подключишься к поискам Мишиных останков. Перезахороним капитана Шестакова как положено – в родной земле, с воинскими почестями – и позволим себе считать, что долг оплачен.

Глава 19

Дела в морге обстояли как нельзя лучше. Дюжий санитар, любитель поэзии, принял версию Семена, как наиболее очевидную. В его практике уже был такой случай, когда неразговорчивые ребята с золотыми цепочками и мохнатыми кулаками приехали забирать труп такого же мохнатого типа.

Тогда он благоразумно не стал спорить, хотя никто не предъявил ему документа, свидетельствующего о родственных связях с покойным. Сейчас он удивлялся: какая муха его укусила? С какой стати он уперся и отказал просителям, рискуя в прямом смысле собственной головой, которая теперь просто раскалывалась? Хорошо еще память не совсем отшибло, иначе он мог сейчас выяснять у уборщика не подробности ночи, а собственную фамилию…

У больничного персонала тоже бывает законный перерыв. Семен и Глеб сидели на скамейке в ажурной тени от старой березы. Вокруг медленно прогуливались пациенты, кто‑ то так же мирно посиживал на свежем воздухе. Кто‑ то общался с родней, кто‑ то – с соседом по палате, кто‑ то просто грел кости на солнышке.

– Сегодня трупов не будет, – произнес, глядя в пространство, Курносый. – В реанимации всего один мужик. Вчера срочную операцию делали, вырезали кусок тонкой кишки. Отойдет от наркоза и переведут обратно в палату. Как я раньше сюда не попал работать? Лучше места у меня за последние годы не было.

– Если б еще здоровье мог поправить. Здесь случайно нет бесплатных процедур для персонала?

– Пусть хотя бы не выгоняют. А насчет здоровья… Было оно у меня после дембеля, не жаловался. Вот мозгов под гражданку заточенных не хватало. Иначе по‑ другому бы сложилось.

Слепой понимал, что должен сейчас ухватиться за кончик нити и попробовать вытянуть побольше. Помимо пражской истории его действительно интересовало, как бывшего спецназовца Семена Ершова угораздило стать уголовником Курносым. Но он молчал, не было у него сейчас настроения играть на нервах, заниматься психологическими изысканиями.

Курносый сам говорил – медленно, с долгими паузами после каждой фразы:

– Злился я на всех штатских. Пока мы дерьмом на войне умывались, они ходили себе чистенькими. Смотрели мимоходом по ящику новости в перерыве между футболом, как мы там мудохаемся – у самих в зубах «Мальборо», одна рука у бабы на теплой жопе, в другой фужер с бухлом.

– Ну, не все так красиво жили.

– Эти были на виду, в глаза лезли. Короче, понял я, что был полным лохом, что война для всей Москвы просто картинка. Тогда ведь не было еще ни взрывов в метро, ни «Норд‑ Оста».

Возле двери приемной притормозила «скорая», через заднюю дверцу микроавтобуса вынесли носилки. Врач в белом халате начальственно помахал Семену рукой, подзывая его ближе, и Ершов в своем светло‑ зеленом халате с клеенчатым фартуком отправился к нему.

Через минуту вернулся.

– Пострадавшего после аварии привезли. Пока еще дышит, но не жилец. Спрашивал, все ли там у нас в ажуре, готовы ли принимать контингент. Не могут, блин, спокойно видеть персонал без дела.

– Иди тогда.

– Да там и так уже шик‑ блеск. Чище, чем у живых. А у меня еще четверть часа законного отдыха… На чем я остановился, на штатских суках? Не хочу тебя обидеть, да ты, по‑ моему, и не принимаешь на свой счет. По всему видно – и тебе пришлось повоевать… Только не подумай, я никому не завидовал. Просто злился на самого себя, что дурили меня замполиты в Афгане красивыми словами. Если б я еще сразу после Афгана на гражданку ушел, тогда, может, и вписался бы. А я только в девяностом выпал из родного гнезда. Ни профессии, ни связей, торговать не умею. Чирикать на каждом углу: «Весь мир бардак, люди – продажные твари? » Я бы не смог, я бы лопнул от злости. Вот и пошел зарабатывать деньги как умел. Используя полученные навыки.

– Так ты уже здесь, на гражданке здоровье посадил?

– Знаешь, сколько пуль из меня вытащили? Шесть. Думал все придется делать через трубочку – дышать, жрать, срать. Запаса прочности хватило, чтоб без трубок обойтись. Но нормальной работы я с тех пор не видал.

– Как же ты так подставился?

– Загранкомандировка – Злата Прага. Бывал?

– Приходилось.

– Брали хороший куш, все было четко расписано. Но кто‑ то из своих заложил, чтоб урвать побольше. Перехватили нас на маршруте и раздербанили по первое число. А если б я там получил свою долю, все могло бы по‑ другому обернуться. Тогда я вроде как на развилку попал. Только выбор не от меня зависел – его другие сделали…

Сплюнув себе под ноги, он растер плевок подошвой.

– Хотя это еще бабушка надвое сказала. Может, разорвало бы меня от денег быстрей, чем от злости. С ними ты будто всплываешь со дна на поверхность. Только ведь можно, как водолазы, кессонную болезнь получить.

– И ты не пробовал узнать, в чем тогда было дело?

– Видел бы ты, каким я вышел из больницы. Чтобы разбираться нужно лошадиное здоровье.

– Так ты один, значит, выжил, если не считать того самого предателя?

– Думаю, не я один. Смутно видел, как ребята бросились врассыпную. Бугра нашего точно завалили, насчет остальных не знаю.

– Я, конечно, не в курсе законов тайги. Но всю жизнь думал, что за подставы жестоко мстят.

– Если б мы друг друга знали, обязательно собрались бы потолковать. Но бугор наш решил перестраховаться. Лично я с ним третий раз на дело ходил, только там людей и видел. И остальные тоже – ни имен, ни фамилий, ни кличек. В лицо я б сейчас, конечно, любого признал…

Вздохнув с глухим присвистом, он поднялся готовый вернуться к служебным обязанностям.

– Все это было давно и неправда. Спасибо, что зашел проведать. Я твой должник – давно мне никто не делал крупных одолжений. С ближайшей получки проставлю. Посидим плотно, если не возражаешь.

* * *

Великая вещь – предлог. В отношениях между людьми он иногда важен, как воздух. Татьяна и Денис чувствовали бы себя далеко не так свободно и раскованно, если б Кудрявцев просто явился в загородный дом: вот он я. Теперь он пришел по делу, в поисках подходящего места. «Личные дела» как бы имелись в виду, не требуя немедленных объяснений.

Вскоре после ухода Сиверова внимание хозяйки и гостя отвлекло мычание больного Ильи.

– Пойдем, – встряхнула она копной золотистых волос. – Поможешь, если понадобится.

– Он у тебя не ревнивый?

– Не бойся.

Улыбка говорила, что Илье не раз случалось видеть и слышать мужчин тет‑ а‑ тет с сестрой. Сам Деготь тоже не собирался ревновать к этим неизвестным. С готовностью отправившись следом за Татьяной, он увидел крупного человека в шелковом халате с восточной вышивкой – в таком он себя когда‑ то представлял.

Стоя босыми ногами на ковре, Илья раскачивался из стороны в сторону и даже не посмотрел в сторону вошедших. Он почти не изменился за полтора десятка лет – то же гладкое полное лицо великовозрастного ребенка, те же широко раскрытые голубые глаза без ресниц.

Татьяна говорила с ним по‑ матерински ласково. Быстро уговорила лечь, но не могла убедить перевернуться со спины на живот.

– Переверни ты, так будет быстрее. Я должна сделать укол.

Илья не сопротивлялся, но безвольное тело оказалось тяжелым, будто налитым свинцом или ртутью. Дегтю пришлось напрячься, чтобы сделать все бережно. Разорвав упаковку с одноразовым шприцем, хозяйка набрала лекарство из ампулы. Деловито приспустила пижамные штаны под халатом и вколола иглу в толстую бело‑ розовую задницу с темно‑ лиловыми точками от предыдущих уколов.

Когда они снова остались наедине, Денис поделился своим впечатлением:

– Он у тебя вечно молодой.

– Почему бы нет? Нервы себе не треплет, забот никаких. А я, на твой взгляд, изменилась?

– Стала еще красивей.

Татьяна недоверчиво прищурилась, словно мысленно фотографировала выражение его лица.

– Если спросить тогдашнего Дениса, он бы, наверное, предпочел тебя восемнадцатилетнюю, – добавил Деготь.

– С ума сойти, ты научился делать настоящие комплименты!

Он сам себе удивлялся: внутри все размягчилось, злость отвалилась, как короста.

– По сравнению с твоими достижениями это пустяк. Я, как видишь, обеими руками зарабатываю на хлеб.

– Нормально для мужчины. Особенно если тебе доверяют такую тачку.

Они не спешили рассказывать о себе, расспрашивать обо всем, что случилось за пятнадцать лет. Никто из них не хотел, чтобы этот весомый срок был озвучен. По крайней мере начинать нужно с другого…

Утром они не спешили вставать с огромной постели. Татьяна встала на минуту, чтобы включить кофеварку и снова залезла под одеяло, коснувшись Дегтя всем телом от плеча до ступни. Он разглядывал развешанные на стенах черно‑ белые снимки в тонких рамках – городские пейзажи Москвы. Патриот родного города, Денис увидел столичную красоту по‑ новому. Без слов, но абсолютно точно ему объяснили, за что он обожает «белокаменную».

– Как ты навострилась?

– А ты как навострился с иномарками разбираться?

– Это чепуха. Другое дело – искусство.

– Тоже набор правил и приемов.

– Ни хрена. Ты – молодец. Правильно сделала, что не повесила здесь портретов. Под чужими взглядами засыпать не очень‑ то.

– Заниматься любовью тем более.

Кофе был готов, и Деготь сам принес на подносе две чашки. За окном громко лаяли доберманы, слышно было, как бурчит себе под нос и топает в своей комнате пробудившийся Илья. Но Татьяне с Денисом ничто не портило утра.

– Я как‑ то представил себе, что живу дома у богатой бабы. Ношу такой же халат, как у твоего брательника, пользуюсь всеми благами. Не знаю, на третий день бы я сбежал или на четвертый.

– Ты проживи здесь три дня, потом поговорим. Я ведь тоже не подарок.

Он уже спустился в гараж и приступил к работе, когда Сиверов заехал проверить, как идут дела. Заодно привез оборудование для газосварки.

– Список не слабый, – Деготь ткнул пальцем в листок с перечнем необходимых изменений. – В приборную панель мне еще не приходилось лазить.

– Сам не пойму, зачем было угонять тачку с эксклюзивным оформлением салона. Полно лишних проблем.

Багажник «Мерседеса» был под завязку забит новыми деталями, призванными изменить облик машины, начиная от колесных дисков и дверных рукояток и заканчивая новой пепельницей и спидометром. Деготь уже все вытащил, распаковал и аккуратно разложил.

– Шлифовать есть чем, сварка теперь тоже есть. Но мелочевка еще понадобится, моего чемоданчика с инструментами точно не хватит. Не проблема – сам сгоняю на рынок и затоварюсь.

– Еще пожелания есть?

– Я, конечно, все сделаю под заказ, хозяин‑ барин. Но, между нами, тачку все равно при большом желании опознают. Слишком много здесь характерных фишек, все не устранишь.

– Нам с тобой ездить на ней не придется, не наша это головная боль. Как устроился?

– Пока не жалуюсь.

Деготь не хотел говорить больше, чтоб не сглазить. Сейчас он был вполне доволен жизнью.

Глава 20

У одного из бывших партнеров Дегтя по пражскому ограблению дела обстояли совсем по‑ другому. Упомянув насчет серьезных проблем Марата Селиванова, генерал Потапчук выразился слишком мягко. Проблемы у Марата выросли до катастрофических размеров. Зато генерал слегка преувеличил в другом: местонахождение Серьги раскопали не до конца – с большой долей вероятности удалось выяснить лишь одно: он по‑ прежнему скрывается в родном городе.

Искали его слишком многие, чтобы он сумел просочиться незамеченным. Вся городская милиция и все харьковские криминальные группировки. Марата обвиняли в том, что он поднял руку на самое святое – на мента при исполнении служебных обязанностей.

Сам Серьга понял это в самый последний момент, когда тучи над ним уже сгустились. И сразу же постарался провалиться сквозь землю. Причем не один, а с родной дочерью в возрасте девяти лет.

Все началось с попытки ограбления лучшего в городе казино на Советской. Фальцет, под чьим началом находилась группировка, долгое время пытался поставить заведение под надзор своих ребят. Но ухватить кусок в центре города ему не позволили, оттеснили обратно на обочину – в район Салтовки, где он обретался уже больше десяти лет.

Взбешенный, Фальцет поклялся доказать, что под его «крышей» заведению было бы лучше, а теперешняя просто дырявая. Год с лишним он выжидал, демонстрируя покорность судьбе, а потом послал взять кассу трех своих ребят в вязаных масках.

Те начали за здравие: положили на пол двух охранников, приставили дуло к виску старшего менеджера, знающего код сейфа. А закончили почти за упокой. Проморгали, как тот же менеджер нажал «тревожную кнопку» и вызвал ментов.

От ментов удалось оторваться, стрельнув пару раз для острастки. Целили поверх голов, зная, какие последствия будут, если попадешь. Но младшему из троих не повезло – его пуля угодила в железобетонную перемычку над окном и срикошетила милиционеру в лопатку.

Как всегда в таких случаях машина заработала на полных оборотах, к делу привлекли большую часть личного состава городских органов. Досмотр транспорта ничего не дал, опрос свидетелей и потерпевших – тоже. Однако расследование рассматривало две версии: либо на казино наехали молодые, никому не подотчетные отморозки, либо люди Фальцета.

Последнего забрали в горотдел и начали прессовать. Он долго открещивался, доказывал, что его люди никогда не прошляпили бы вызов и тем более никогда не открыли бы огонь по блюстителям порядка. Ему демонстрировали запись, сделанную скрытыми камерами, – она указывала, что во всем остальном действия грабителей были вполне уверенными и профессиональными.

Фальцету пообещали большую зачистку на Салтовке и приличный срок лично для него. И он сломался – стал клясться, что никого не отправлял на дело. Просто понизил в статусе троих своих людей, и те решили доказать свою профпригодность.

Сразу было ясно, что двое из троих отделаются обычным сроком за вооруженный грабеж. Но с человека, ранившего милиционера, будет отдельный спрос. Ему уже никогда не выйти на свободу. Он может получить ту же самую статью, но едва он появится на зоне, как на него спустят всех двуногих собак.

Фальцет прекрасно это знал и решил уберечь от страшной участи того, кто нажимал на спусковой крючок. Во‑ первых, парень по прозвищу Шрус приходился ему дальним родственником, во‑ вторых, знал гораздо больше двух других. Поняв, что Фальцет его сдал, он бы выложил слишком многое.

Оставались две кандидатуры, и Фальцет выбрал козлом отпущения именно Серьгу. Одних его слов ментам было мало, они хотели доказательств. Объяснив истинному виновнику сыр‑ бора ситуацию, Фальцет велел ему не просто стереть с оружия свои отпечатки пальцев, но сделать так, чтобы вместо них появились отпечатки Марата.

Для этого приклад был отделен от обреза и присобачен к другому стволу. Под благовидным предлогом напарник подстроил все так, чтобы Марат взял винтовку в руки. После чего приклад снова вернули на место, и вещдок был представлен милиции. Экспертиза установила, что именно из этого обреза был произведен злополучный выстрел. Отпечатки пальцев Селиванова уже хранились в картотеке, сличить их тоже не составило труда.

Если б не чутье Серьги, за ним уже закрылся бы ржавый «железный занавес». Но чутье сработало.

Он отсиживался в квартире вместе с двумя другими напарниками по неудачному ограблению. Шрус куда‑ то отлучался ненадолго, приносил самые общие новости – менты роют, но ничего не нарыли. Похоже, кое‑ что скрывал, хотя перепады настроения можно было объяснить натянутыми нервами.

Маясь от вынужденного безделья, все трое до одурения смотрели видео, благо в большой картонной коробке хранилось не меньше полусотни кассет. Потом вдруг Шрус заявил, что шеф разрешил время от времени проветриваться – ходить в ближайший магазин за пивом или в киоск за сигаретами.

Выбираться можно парами. Если Серьга не против, они отлучатся на полчасика и вернутся. В следующий раз он сходит с кем‑ нибудь вдвоем – никто в ущербе не останется.

Серьга предложил кинуть жребий, чтоб с самого начала все было по справедливости. Это вполне естественное предложение вызвало неадекватную реакцию – Шрус перекосился и скрипнул зубами. Но быстро поборол себя и принял безразличный вид. «Если приспичило – иди. Мы подождем, мы уже договорились сходить вдвоем».

«Им важно отделаться, отделиться от меня, – неожиданно сообразил Марат. – А что потом? Потом со мной случится какое‑ то дерьмо. Могу поручиться какое именно: менты накроют. С помощью Шруса Фальцет решил сдать им меня как главного виновника».

Пражская история не поломала Марату жизнь так круто, как другим. Он сам по природе любил всевозможные аферы, начинал свою «карьеру» карточным шулером, долгое время занимался подделкой документов. Уже потом, когда зрение начало садиться, стал принимать участие в вооруженных грабежах. Предательство было для него вполне нормальным и объяснимым явлением, Серьга сталкивался с ним не раз.

Скорей всего менты где‑ то рядом. Предпочитают взять его на квартире в четырех стенах. Но не против сделать это на лестнице или на выходе из подъезда, если он решит первым отправиться на прогулку.

Как только он переступит порог, Шрус позвонит предупредить. Да они и без всякого предупреждения контролируют дверь подъезда, окна и крышу.

Надо исчезнуть, провалиться сквозь землю. А потом? Потом будет видно. Главное, «свои» готовы его выпустить. Готовы идти на уступки, только чтобы он не догадался о западне.

– Что взять из жрачки?

– Пельменей побольше, острый кетчуп.

Серьга не испытывал злости к недавним напарникам, смотрящим ему в глаза. Особенно к Шрусу – парень залетел по‑ крупному, сейчас он и мать родную сдал бы.

– Так ты идешь или сомневаешься? Тогда оставайся, мы сгоняем.

– Куда спешить? Времени еще вагон и маленькая тележка, самое малое до конца недели придется здесь куковать.

– Да нет, ничего. Мы тогда пошли в ящик пялиться.

Звук сделали чуть тише, чем обычно, им важно было услышать, как хлопнет дверь. Вначале Серьга хотел оставить ее открытой. Потом вспомнил, что в комнате открыта форточка, сквозняк из прихожей напарники все равно почувствуют. Нет, лучше захлопнуть дверь как ни в чем не бывало. И не тормозить на площадке, пытаясь подслушать, только потеряешь драгоценные секунды.

Единственным его шансом было позвонить в одну из квартир ниже этажом. С какой стати хозяева откроют незнакомому человеку? Как повезет, на кого нарвешься. Во всяком случае он все сделает, чтобы выглядеть убедительным.

У него есть талант внушать к себе доверие. Ведь в тех же крапленых картах или липовых документах важно не только их качество, важны твоя собственная уверенность, умение убеждать людей. В каждой афере есть доля гипноза – одни поддаются ему легче, другие трудней.

Шагая вниз по лестнице, Марат даже не выглядывал во двор – менты наверняка отлично замаскировались. Спустившись на два этажа, он позвонил в дверь, выбрав наугад одну из трех. Услышал шаркающую походку и понял, что ошибся. Старуха выдаст его ментам, если он не успеет скрыться до начала сплошной проверки квартир. У людей этого возраста советская закалка, высокая сознательность.

Серьга решил все‑ таки не лететь сломя голову, взглянуть на хозяйку, если она откроет.

– Кто там?

Голос ворчливый, паскудный. Такую даже не стоит убеждать. Но просто уйти тоже нехорошо.

– Извините, мне Диму.

– Какого еще Диму?

– А какой это номер дома? – негромко спросил Серьга, подозревая, что напарники могут открыть дверь и прислушаться к происходящему на лестнице.

– Скажите, какой вам нужен.

«Вот, блин комсомолка‑ спортсменка, – подумал он. – Под пытками номер дома не выдаст».

– Я, наверное, ошибся.

На третьем этаже Серьга услышал, как кто‑ то в подъезде переступил с ноги на ногу. Он старался сбегать по лестнице бесшумно, но если они все же разобрали его шаги, значит поймут на каком этаже искать.

Все равно не оставалось ничего другого кроме звонка в дверь. Судьба скомпенсировала первую неудачу: дверь без всяких вопросов открыла женщина лет тридцать пяти – усталая, с темными кругами под глазами, но все‑ таки не вытравившая из себя женское начало. Самый благодатный материал для быстрой обработки.

Серьга без слов, знаком спросил можно ли ему войти. Хозяйка в свою очередь его оценила – на вид сверстник, прилично одет, смотрит доброжелательно, но без фальшивой улыбки. Волосы русые, серые глаза, вид интеллигентный, но не размазня – подбородок крепкий.

«Хорошо, что я снял серьгу, – подумал Марат. – Иногда она сбивает людей с толку». Вообще, серьгу он снимал и надевал обратно почти так же часто, как другие шапку. Золотистый пистон в ухе человека его возраста был не совсем обычным явлением. Поэтому Селиванов обходился без украшения в тех случаях, когда не хотел запечатлеться в памяти свидетелей.

– В чем дело? – одними губами спросила женщина, невольно подчиняясь правилу тишины.

На сей раз интуиция подсказала выдать полную правду:

– Внизу милиция, – так же точно губами ответил Серьга. – Сперва навесили, теперь ловят.

Его откровенность в самом деле произвела на женщину сильное впечатление. Вдобавок незнакомец не пытался ей угрожать оружием, даже не сделал попытки переступить без разрешения порог. Хозяйка не могла не оценить его выдержки и вежливости. После нескольких секунд раздумья она посторонилась.

Марат предельно тихо закрыл дверь, чтобы не щелкнул стальной язычок.

– Где схорониться, лапочка? – спросил он вслух. – Через окно не смогу свалить, там тоже пасут.

Женщина в растерянности пожала плечами. Он сам, не дожидаясь ответа, оглядел комнату и кухню.

– Как только начнутся поиски по квартирам, вызовут собак, – пробормотал Марат.

Хозяйка только теперь отдала себе отчет, что через несколько минут к ней и к ее соседям постучат вооруженные блюстители закона.

– Давай замачивать белье, – решил Серьга. – Неси побольше шмоток, а я пока наберу ванну.

Он повернул кран так, чтобы струя стекала по стенке ванны, не билась с шумом о дно.

– Для стирки у меня совсем мало, – растерянно ответила женщина.

– Неси чистое, еще чище будет. Неси, чтоб закрыло с головы до ног.

Менты в подъезде уже заподозрили неладное и перестали таиться, слышно было, как стучат по лестнице их тяжелые ботинки. Марат отчетливо представил себе фигуры в камуфляже с автоматами. Наверное, и бронежилеты нацепили.

Сколько человек осталось внизу? Сколько дежурит под окнами со стороны улицы? Может, и удалось бы прорваться без оружия, но что‑ то подсказывает: лучше остаться.

Через минуту начался обход квартир. Наверняка пенсионерка доложила, что к ней звонил в дверь «подозрительный элемент», это только подтвердило предположения милиции. Готовясь лечь одетым в воду, Марат напряженно прислушивался.

В очередной по счету квартире хозяев дома не было. Менты сперва молотили в дверь, потом перестали – видимо, заподозрили неладное и собирались ломать замок. Или попробуют узнать у соседей рабочие телефоны владельцев пустой хаты?

Прежде чем в дверь позвонили, он уже успел залечь на дно. Прятать голову не спешил – нос еще оставался на поверхности и дышал в обе ноздри. Только когда ботинки затопали по коридору, Серьга сделал последний глубокий вдох и полностью погрузился. Дверь в ванную открылась, потом закрылась. Менты на ходу задали хозяйке пару положенных вопросов и отправились дальше.

Серьга не сомневался, что они вернутся, и вскоре с улицы послышался ожидаемый им лай. Тренированных овчарок было по меньшей мере три, их собирались провести по всем квартирам в подъезде.

Войдя в ванную, хозяйка не решилась заговорить с непрошеным гостем. Все равно не услышит. Хотела опустить руку в воду и тронуть беглеца за плечо. А вдруг он примет ее за милиционера?

Она отвела в сторону свою плавающую на поверхности юбку, чтобы увидеть лицо гостя. Когда он высунул мокрую голову, встревожено спросила:

– Под водой точно не разнюхают?

– Не должны. Главное, сама не волнуйся.

– Тут уже двоих спустили по лестнице в наручниках.

Его напарников заподозрили в излишней хитрости. Вроде сдали своего с потрохами, но в последний момент предупредили.

– Они‑ то как раз виноваты. Таких быстро находят по запаху, – Серьга растянул губы в улыбке.

На женщину улыбка произвела большое впечатление, она не подозревала, что человек в таком положении способен ее изобразить.

Овчарка не унюхала никого под замоченным бельем. К счастью, она не стала долго крутиться в тесной ванной, и Серьге хватило запаса воздуха в легких. Милицейский спецназ вроде бы убрался восвояси, расписавшись в неудаче. Но ясно было, что подъезд и окна под пристальным наблюдением.

– Давай я спущусь проверю, – предложила хозяйка.

– Ни в коем разе. Даже к окну не подходи, на улицу не выглядывай. Они только и секут – кто, из какой квартиры проявит интерес.

Вода успела остыть, и он основательно продрог. Но вылезать не хотел. Если выберешься из ванны, придется переодеться в сухое – даже если в шкафу нет мужской одежды, найдется теплый хозяйкин халат. Но менты в любой момент могут вернуться. Он, конечно, успеет снова лечь, но натянуть на себя свои мокрые шмотки точно времени не хватит – останется улика. И ее могут найти.

Серьга решил не вылезать, только время от времени нащупывать под собой пробку сливного отверстия. Спускать половину остывшей воды и добавлять из крана новой, горячей. К несчастью, в августе, как и во все летние месяцы, харьковские жилые дома испытывали дефицит горячей воды. Сейчас она шла чуть теплая, и чем дальше, тем меньше такая температура устраивала Серьгу. Пришлось хозяйке держать на плите ведро и периодически выливать его в ванну.

– Долго ты собираешься здесь лежать? Я тебя не гоню, но я ведь не могу всю ночь не спать, таская тебе ведра.

– Ночное время как раз самое опасное, – уверенно заявил Марат. – У тебя есть большой кипятильник, такой, чтоб током не шарахал?

Кипятильник нашелся. Марат включил его в розетку и сунул в воду. Попросил еще водки, чтобы согреваться изнутри, но выпивки в доме не нашлось. При упоминании о спиртном хозяйка несколько раз нервно сморгнула – может, муж достал ее в свое время с выпивоном.

– Ты вообще ждешь кого‑ нибудь? – в первый раз за все время осведомился Серьга.

– Сын в лагере отдыхает. Иначе я бы в жизни не открыла тебе дверь.

– Смотри‑ ка. Я и не знал, что у нас еще есть пионерские лагеря.

– Не пионерский. И даже не лагерь, это я его так называю. В Крыму, за сто пятьдесят баксов, – сказала хозяйка с гордостью.

– Сколько ему?

– Четырнадцать.

– Моей девять. Надо было тоже отправить ее к морю. Заморочили, блин, голову.

Три года назад Серьга выкрал дочку у бывшей жены и перевез ее в Харьков, как и собственную мать. Знал, что жена подала в розыск. Но она жила в России, и шансов, что украинская милиция станет сильно париться по ее запросу было немного. В любом случае Серьга изготовил для дочери фальшивые метрики и в школе она училась под вымышленной фамилией.

Теперь он чувствовал, что слинять придется надолго. Может быть даже с концами убраться из Украины. Как он сумеет разубедить милицию, если оба напарника и Фальцет указали на него? Разве только чудо случится, и Шрус вдруг признает свою вину.

Значит, дочку надо забирать, потому как Фальцет про нее знает. Ее превратят в приманку и менты: будут ждать, когда Серьга не выдержит и клюнет. Чем быстрей удастся ее вытащить, тем лучше.

Глава 21

Человек, который встретил Слепого в аэропорту, описал события последней недели после исчезновения Селиванова.

– Он стопудово здесь. Милиция пошла на принцип – все машины подряд досматривают. Про вокзалы я уже не говорю – и здесь ждут не дождутся, и на железнодорожном.

– Пешком люди тоже из города уходят.

– Фотки для народа вывесили: особо опасный преступник, маньяк‑ извращенец. Ночью тоже бдят – десяток машин кружит по Салтовке, да плюс еще Фальцет всех своих напряг. Ему пообещали небо в клеточку, если Серьга не найдется.

– Его подозревают, что в последний момент предупредил?

– Никто его по‑ серьезному не подозревает. Не такой он человек, чтоб ради кого‑ то рисковать своей задницей. Но напугали здорово – сейчас он всех своих поднял. Даже проституток, которых они крышуют, заставил бегать и справки наводить.

– И все‑ таки при большом желании просочиться из города можно.

– Если б Серьга был один. Но с ним ребенок.

– Заложница? – нахмурился Сиверов.

– Дочка. Ее приметы тоже всем известны.

– Мужику позволили ее забрать? – искренне удивился Глеб. – И не устроили ловушки?

– Наверняка его ждали. Не знаю подробностей, как он ее выцарапал у всех у них из‑ под носа.

– Если он такой мастер… Карта города есть при себе? Где его должны были брать? Откуда он увел девочку?

– Только не наведывайся по этим адресам, – предупредил встречающий, показывая карту. – Обязательно сядут на хвост.

Слепой мог бы отмахнуться: не учи ученого. Но просто кивнул, занятый своими мыслями.

* * *

Каждый участник поисков – ячейка сети. Ему не обязательно иметь семь пядей во лбу, главное не отвлекаться, не терять бдительности. Сколько раз асов‑ невидимок накрывал обычный рядовой исполнитель.

Такой сети в распоряжении Слепого не имелось, он должен был рассчитывать только на самого себя. Вдобавок он не мог расспрашивать людей. Какими бы «корочками» он ни прикрывался, о его розысках почти сразу узнали бы и милиция, и братва Фальцета. Оставалось только думать, сидя в гостиничном номере.

Он далеко не был уверен, что Марат Селиванов с дочкой до сих пор прячутся на Салтовке, боясь лишний раз показаться на улицу. Не мог поручиться, что третья точка расположена в том же районе города, где и две другие, уже отмеченные. Вполне возможно, она сейчас далеко за пределами карты.

Дважды Серьга сработал четко. Либо он мастер, либо везунчик. И мастерство и везение прилипают к человеку надолго. Но вариант Салтовки в любом случае нужно отработать как можно быстрей. Район заводских и институтских общаг, панельных домов и троллейбусных линий. Не слишком зеленый и не очень живописный.

Вряд ли Серьга предполагал, что его девятилетнюю дочку похитят. И все‑ таки рискнул ее забрать. Если он любит ее, значит, не станет держать где‑ нибудь в сыром и темном подвале. Они сейчас там, где днем есть солнечный свет, где можно умыться и приготовить еду.

На квартире? Только на какой? Все, даже шапочные знакомства Серьги наверняка уже отработали. Несмотря на дефицит времени, он мог договориться о съеме жилья. Но всех, кто этим занимается, тоже обязаны были проверить. Просто постучался в дверь на авось? Если был бы один, возможно, рискнул бы. Но только не с дочкой вдвоем.

Еще одна проблема – еда. Серьга должен запастись на длительный срок. Недели на две, а то и больше, пока спадет интенсивность поисков и досмотров. Сейчас не составляет труда за разовый выход в магазин под завязку забить холодильник жратвой. Но сам факт большой закупки в одном из продуктовых магазинов может заставить присмотреться к покупателю повнимательнее.

А если Серьга поступил проще – устроился там, где готовят еду? В одном из подсобных помещений кафе или ресторана, предварительно хорошо заплатив за молчание шеф‑ повару или директору. При кухне всегда можно прокормиться.

На карте города «общепитовских» заведений хватало. Конкретно в Салтовке ресторанов было немного – гораздо больше недорогих кафе и баров для местной публики.

Казалось бы, какая разница – зависеть от хозяйки квартиры или от шеф‑ повара кафе? Но в одном Глеб был совершенно уверен: если отец с дочкой прячутся в городе, то где‑ то в людном, общественном месте, где их в последнюю очередь будут искать.

За один день Сиверов досконально проверил те кафе, где можно было заморить червячка более существенными блюдами, чем мороженое, орешки или сухарики. Проверка ничего не дала, даже новой пищи для размышлений. Проверить подсобки магазинов? Подъедать понемногу продукты по ночам можно спокойно – до инвентаризации ничего не прояснится. А если это не воровство, если деньги будут внесены в кассу через доверенное лицо из персонала, тогда все останется шито‑ крыто.

В конце концов Сиверов остановил свой выбор на самом большом и самом новом из магазинов района: огромном комплексе оптовой торговли, выстроенном на краю Салтовки. С раннего утра он уже заявился туда. Сперва пробрался в мужскую раздевалку персонала – грузчиков, водителей электрокаров, продавцов – и позаимствовал чей‑ то форменный комбинезон не первой свежести.

Торговые залы его мало интересовали, ему нужно было изображать не покупателя, а работника. Изображал он настолько правдоподобно, что ретивые менеджеры дважды тормозили его, отправляли подносить коробки с куриными окорочками.

Несмотря на утренний час, народу в комплексе хватало – большинство приезжало сюда на машинах. Людям состоятельным не было нужды покупать жратву коробками и ящиками ради скидок, людям бедным делать здесь было нечего. Парадом катил средний класс на подержанных иномарках. Кто‑ то кому‑ то перекрывал дорогу, и сразу звучали возмущенные гудки, слышалась ругань.

Всего в огромном комплексе Сиверов обнаружил семь запертых помещений. Самым просторным из них был торговый зал в состоянии ремонта с перепачканными побелкой окнами. Оттуда воняло краской, и отец с дочерью никак не могли там обосноваться. Другое помещение Глеб тоже отверг – это был закуток без окон, а он по‑ прежнему был уверен, что Серьга не станет держать девочку без солнечного света.

Осталось пять запертых дверей, возле которых Глеб не хотел задерживаться, не желая спугнуть «объект». Слух у беглеца наверняка обострен как никогда. После коротких раздумий отпали еще два помещения. Оба выходили дверями на слишком бойкое место – по коридору постоянно сновал народ. Может быть, дочка у Серьги очень молчалива для своих лет. Но ребенок есть ребенок, ее голосок могут услышать.

Еще одну дверь работники в форменных комбинезонах отперли на глазах у Сиверова и вошли внутрь. Число возможных вариантов сократилось всего до двух, но и эти два вскоре пришлось отвергнуть. Глеб уже собирался вернуть на место чужой комбинезон и отправиться восвояси, когда ему попалась на глаза автономная котельная для отопления торгового комплекса.

Он даже надел темные очки, которые снял, чтобы больше походить на работника. Очки помогали сосредоточиться. Чем плоха котельная как убежище? Сейчас, в конце лета, она не работает и закрыта на замок. С одной стороны, находится в бойком торговом месте, куда менты сунутся в последнюю очередь. С другой – настоящий изолированный островок.

Там можно разговаривать, не повышая голоса, там нет недостатка в воде. Наверняка там есть электроплитка, на которой «истопник» во время рабочей смены разогревает себе еду. Ночью, когда в огромном торговом комплексе остаются одни сторожа, оттуда можно выбраться за едой и быстро вернуться обратно.

Докурив сигарету, Слепой снова снял очки и отошел от большого витринного стекла. Теперь было особенно важно подобраться к котельной, не привлекая ничьего внимания. С этим у Слепого никогда не возникало проблем – скоро он прислонился спиной к кирпичной неоштукатуренной стенке. Вытянув левую руку, он мог дотянуться до края оконной рамы. Сделав два шага вперед, уперся бы в глухой бетонный забор – внешнюю границу торгового комплекса.

Из котельной не доносилось ни звука. Сделав еще шаг, Глеб осторожно заглянул внутрь.

Солнце пока еще стояло так, что нутро котельной оставалось неосвещенным. Своим феноменальным зрением Слепой легко разглядел трубы, вентили, несколько манометров со стрелкой на нуле, прошлогодний календарь с золотоволосой девицей на пляже.

Никаких признаков присутствия человека, но интуиция подсказывает другое. Кто‑ то стер на бетонном заборе прямо против окна непечатное слово, оставив только грязные пятна вместо трех букв. Но «Fuck off! » осталось нетронутым. Может, отец не хочет, чтобы дочка ежедневно видела родную похабщину, а английский она еще слабовато освоила в школе?

Проникнуть внутрь ничего не стоило. Глеб не сомневался, что успеет обезоружить Серьгу раньше, чем тот выпустит пулю ему в живот. А дальше? Как заслужить доверие затравленного беглеца? Легенды о боевом братстве, как в случае с Курносым, здесь не помогут. Марат Селиванов не того поля ягода.

Глава 22

Со стороны торгового комплекса отчетливо доносились разговоры и смех, ворчание медленно катящихся машин и сигналы особо нетерпеливых водителей. Движение личного автотранспорта и бойкая торговля происходили совсем рядом, но Глеба никто не видел. И он не видел никого в щели между двумя стенами – кирпичной и бетонной.

Ножа с широким лезвием хватило, чтобы бесшумно вскрыть рассохшуюся раму. Она открывалась внутрь и открылась бы бесшумно, если б не тонкая растяжка, закрепленная внизу с пластмассовыми шариками от детской погремушки. Шарики издали характерный звук, и тут же снизу из‑ за толстой трубы рывком высунулась рука с пистолетом, направленным Сиверову в лицо, блеснул судорожно раскрытый глаз.

Глеб не ожидал от невоенного человека таких мер предосторожности и не готов был к такой встрече, но долго размышлять не стал – выбросил руку с пистолетом вперед почти одновременно с противником.

Несколько секунд прошло в безмолвии и неподвижности. Сиверов догадывался, почему Серьга не выстрелил сразу. Он все еще рассчитывал доказать свою невиновность в ранении мента и не хотел брать на себя убийство сотрудника при исполнении. Братву он знал в лицо, и в этом случае рука у него не дрогнула бы. Однако незнакомец заставил его притормозить.

Серьга в самом деле заранее дал себе слово сдаться, если менты обложат его со всех сторон. Он обдумывал разные ситуации, но никогда не предполагал оказаться вот так, один на один с противником. Остальные поджидают за стенкой? Но милицейский спецназ никогда так не действует: если уж им приказывают штурмовать, они нападают все одновременно.

– Молодец, – пряча пистолет за пояс, спокойным тоном похвалил Сиверов.

«Штучки‑ дрючки, – промелькнуло в голове беглеца. – Ждет, что я расслаблюсь от такого широкого жеста, настроюсь на душевный торг по поводу сдачи. И тут меня прихватят за задницу».

– Кидай пушку сюда, – негромко произнес он.

– А иначе? Прикончишь? Дочка ведь проснется, – в паузе Слепой успел расслышать ровное детское дыхание.

– У меня глушак дай боже. Выстрелю тише, чем пробка от шампанского.

– Ну и что ты будешь делать с трупом? Выкинешь за окно? Не годится. Здесь разрубишь на части, чтобы ночью вынести?

– Да уж как‑ нибудь разберусь.

Тут вдруг отчетливо послышались приближающиеся шаги. По тому, как напрягся незнакомец, Серьга понял, что это для него неожиданность. Человек в темных очках мягко вернул оконную раму в прежнее положение и уселся на корточки, привалившись спиной к стенке.

Марату ничего не осталось, кроме как податься назад, уходя вслед за противником из зоны обзора. При этом он, конечно же, продолжал держать Глеба на прицеле. Слышно было, как шаги снаружи остановились у бетонного забора. Их сменило непродолжительное журчание. Наконец, облегченно насвистывая, человек двинулся в обратном направлении.

– Сука, – пробормотал Серьга, когда шаги затихли. – Там бесплатные туалеты, уборщицы каждый день до блеска вылизывают. А ему по кайфу под забором.

– Часто орошают? – уточнил Глеб.

– Раза три всего. Первый чуть не напросился, я его с одним из знакомых спутал. А ты на что рассчитывал?

– На понимание.

– Напрасно.

– Ради интереса: за кого ты меня принял – за мента или за братка?

– А ты, значит, ни тот, ни другой? Как же, как же… В принципе, мне по барабану. По‑ любому ты отсюда не выйдешь. Если только бартер организуется.

– Скажи сразу, что надо. Вдруг организую?

– Долго ты меня искал?

– Да нет, не очень. Долго менты ищут. И твоя братва.

– А ты ангел‑ спаситель? И пушка только для того, чтобы я сразу тебя не пришил? Давай ее сюда, пока терпение у меня не лопнуло.

– Тебе одной хватит.

Стиснув пистолет, Марат подался вперед и вытянул правую руку настолько далеко, насколько это было возможно, до хруста в суставе.

Глеб мог долго сидеть под прицелом, но не любил резких движений, которые могли закончится непреднамеренным выстрелом. Распрямившись, будто сжатая пружина, он выбил пистолет ударом ноги и поймал его в воздухе. Поморщился – получилось слишком картинно.

– Пап… Па‑ ап… – позвал детский голос.

Ошарашенный Селиванов не мог прийти в себя. Ведь он держал палец на спусковом крючке, но даже в потолок не успел выстрелить. Как все случилось, как его оружие оказалось у противника? Боль в запястье была не слишком сильной, чувство унижения жгло сильней. Он не считал себя лохом в обращении с оружием, но незнакомец обошелся с ним, как с мальчишкой. Хорошо хоть не на глазах у дочери.

Слепой кивком показал, что ребенку надо ответить. Проглотив слюну, Серьга постарался сделать это как можно спокойнее и мягче:

– Что, Ириша?

– Ты здесь?

– А где мне быть?

Вопросы исчерпались – судя по дыханию, девочка снова задремала. Несколько минут двое взрослых мужчин молчали. Серьга гадал, что с ним теперь будет, Сиверов ждал, чтобы ребенок заснул крепче.

– Мне главное, чтоб с ней все было хорошо, – прошептал, наконец, Марат.

– Сначала выдернул ее с собой, а теперь на жалость давишь?

– С матушкой моей она бы пропала. Последнее время толку от бабки никакого. Капризничает хуже малого ребенка.

– Попробую вытащить тебя из города. Планы были какие‑ нибудь?

Серьга пожал плечами:

– Я далеко не загадывал. Думал бабло на первое время есть, значит не пропадем.

Говорил он чуть громче собеседника, и девочка снова проснулась.

– Папа… Здесь кто‑ то есть?

– Все хорошо. Это мой друг.

Тут девочка моментально вскочила и высунула любопытную мордочку с широко распахнутыми глазами. Ни тени страха, уныния – веселое приключение продолжается. Страшно стало не ей, а Глебу при мысли о том, что могло бы случиться, если б охотники дорвались до добычи и завязалась перестрелка.

– Ложись спать немедленно, – строго нахмурился отец. – Мы очень заняты.

– Вы к нам надолго? – спросила девочка у Сиверова.

– Я еще буду здесь, когда ты проснешься, – пообещал он.

– Тогда ладно, – она снова исчезла, улегшись на невидимую Глебу постель.

– Как насчет перекусить? – спросил у гостя Серьга.

Он так и не понял, кто и зачем отыскал их убежище. Но уже убедился, что сдавать его незнакомец в защитных очках не намерен.

– Потом.

Глеб хотел привычным жестом извлечь пачку сигарет – совместный перекур помогает установить минимум взаимного доверия. Потом вспомнил о ребенке и втянул ноздрями воздух – похоже, Серьга не курит рядом с дочерью. Значит, сигареты отменяются.

– Потом так потом, – Серьга стал разговаривать еще тише. – В любом случае давай разберемся «ху из ху».

– Представляться по полной программе я не буду. Зови меня, к примеру, Глебом.

– Так дальше дело не пойдет. У тебя есть оружие, я теперь с голыми руками. Ты обо мне много чего знаешь. Я без понятия, кто ты есть.

– Ты ведь в жопе, а не я, – доходчиво объяснил Слепой. – Равенства между нами все равно не будет.

Марат отклонился назад посмотреть, как дочка.

– Давай поаккуратнее в выражениях при ребенке. Пока она спит, но как только проснется…

– Нет проблем, напрягусь и обойдусь.

На самом деле Сиверову нужно было напрягаться как раз для грубости, но собеседник этого не заметил.

– Может, я и сплоховал с пистолетом. Но роль слепого котенка точно не по мне.

– Дело проще, чем ты думаешь. Порекомендовал тебя человек, как мастера красивые ксивы по‑ быстрому рисовать. А мне нужна целая партия без долгой возни. Вот и затеял розыски.

– Еще и это хотят на меня повесить? Не хватает для полного срока?

– Думаешь, подстава? Да кто бы стал теперь работать с тобой такими нежными инструментами? Подвесили бы за одно место… Я не слишком грубо выразился?

– Чем мягче, тем лучше.

– Мне нужно десятка два паспортов, причем с шенгенскими визами.

– Сразу предупреждаю: для чеченцев делать не стану. Террористам не помогаю, не хочу, чтоб мой ребенок однажды попал под замес.

– Свои ребята, по фотографиям увидишь.

– Быстро все равно не получится. Я же не просто так ушел из этого бизнеса: село зрение. Правда, потом вроде восстановилось немного. Но если я опять начну рисовать по двенадцать часов в день, ничего хорошего не выйдет. Не только для меня, для заказа тоже. Тем более визы – придется работать с цветной фольгой. Кстати, как насчет материала?

Слепой и раньше знал: человек легко «покупается», если речь идет о деле, где он считает себя профи. Но готовность Серьги его просто поразила. Или Селиванову просто не осталось другого выбора – только поверить?

Глава 23

Беглец выглядел усталым, за все время с начала облавы он не мог себе позволить крепко заснуть. Зато для дочки он старался создать все условия – спала она на надувном матраце, аккуратно прикрытая пледом. Выглядела сытой, умытой и причесанной.

Марат заставлял ее больше отсыпаться днем. А ночью, отправляясь за продуктами, брал с собой, чтобы не закисла в четырех стенах, среди труб, вентилей и манометров. Вначале, чтобы полностью исключить риск, он точно выяснил, где сидят оба сторожа и по каким маршрутам делают обходы.

Через день в торговый комплекс завозили товар. Машины старались разгружать в нерабочее время, чаще всего поздним вечером. Слепой поинтересовался, почему Марат до сих пор не попробовал выбраться с дочкой из города в кузове какого‑ нибудь трейлера.

– Половина машин наверняка увозит пустую тару.

– Хотел переждать. Чтоб не так рьяно досматривали на трассе.

– А теперь уже не хочешь?

– Думал нас никто никогда не вычислит. Если кто‑ то один сумел, значит, скоро и другие могут сообразить.

– Тут ты прав. Тянуть в самом деле не резон.

– Тем более есть кому подстраховать. Комбинезон ты достал очень кстати, подозрений не вызовешь. Дашь нам сигнал на старт. Посечешь по сторонам, пока будем устраиваться, свистнешь, если вдруг что не так.

Слепой не первый раз видел у людей такие резкие переходы от враждебности к полному доверию, но они все еще продолжали его удивлять. Кому‑ то достаточно однажды столкнуться с предательством, чтобы видеть подвох в каждом слове даже самого близкого человека. А вот у Серьги рубцы от пражской подставы явно зажили. Тем лучше…

Две фуры приехали разгружаться около десяти вечера, ближе к полуночи подкатили еще две. К этому времени грузчики уже опустошили первую пару машин. Одна из них укатила сразу, во вторую как попало закидывали пустые деревянные ящики.

– Хватит уже, – ругался водитель. – В другой раз больше заберу. Сейчас на всех дорогах патрули, даже на объездных. Шманают как никогда. Заставят все на землю повыкидывать, а потом снова собрать. Когда уже отловят этого подонка? Я б его своими руками…

«Интересно, знает ли Серьга, что его записали для трудового народа в маньяки‑ насильники? » – подумал Глеб.

– Наше дело маленькое. Сколько велели, столько загрузим, – отвечали тем временем грузчики.

– Тогда пусть кто‑ нибудь едет со мной, – без особой надежды потребовал водитель. – Я вам не мальчик, в одиночку все это перебрасывать.

– А ты в какую сторону? – спросил Глеб.

Он решил больше не «косить» под подсобного работника. Избавился от комбинезона и вернулся к обычному своему виду.

– По трассе на Луганск. Знаешь, где там склады?

– Я на той фуре с синим тентом приехал. Водитель покатил домой отсыпаться, а мне в деревню, в Кривое надо попасть к сестре. Может, подбросишь?

Грузчики стояли рядом и слышали разговор. Дежурные сторожа на въезде видели своими глазами, что пассажиров в кабине фуры с синим тентом не было. Но грузчики подошли, когда машина уже припарковалась под разгрузку – пассажир мог успеть выйти.

– Запросто, – согласился дальнобойщик. – Только время сейчас такое, где‑ нибудь обязательно тормознут. На трассу не успеем выехать, а уже в очереди на досмотр придется стоять.

«Очередь – это как раз неплохо», – подумал про себя Слепой. Именно на очередь они с Маратом главным образом и надеялись.

Дотошный осмотр – дело не быстрое. Ночью машин немного, но вполне достаточно, чтобы выстроиться в цепочку. Глебу хватит времени дождаться подходящего момента и скомандовать нелегальным пассажирам на выход. Потом он найдет предлог потянуть время, пока отец с дочкой обойдут патруль и снова выберутся на трассу в километре впереди. Может и предлог не понадобится, одна разгрузка‑ погрузка займет вполне достаточно времени.

– Они хоть делают отметку, чтоб по второму кругу не шманали?

– Я со встречным водилой говорил на заправке. Он сказал, вроде, шлепают по путевому листу.

– Сколько в той таре весу? – Глеб подкинул и поймал ящик. – Перекидаем в четыре руки.

– Для хорошего человека ничего не жалко. Покажешь куда везти, прямо возле калитки высажу.

– Ты езжай тогда, как будешь готов. Я за воротами сяду – замордовался с непривычки в кабине, пройдусь немного пешком.

Серьга с большой сумкой в одной руке и дочкой в другой должен был уже выбраться с территории и ждать наготове в условленном месте за проходной. Подсаживаться в фуру еще до выезда ее из торгового комплекса он не хотел – слишком уж ярко был освещен прожекторами весь отрезок пути от ворот до места разгрузки.

– Смотри только, чтоб я тебя не искал, – предупредил водитель. – Стой на видном месте.

Поставив ногу на подножку, Глеб «обнаружил» развязавшийся на ботинке шнурок. Завязал он его с толком с расстановкой, но не настолько медленно, чтобы водитель начал ворчать. Серьга тем временем успел быстро развязать другой узел – шнуровки тента – и пролез сзади в кузов вместе с дочкой.

Первый патруль встретился, как и предсказывал водитель, еще до выезда из города. Очереди возле патруля не наблюдалось, и Глеб решил, что досмотр будет поверхностным. Так и случилось: у них с водителем проверили документы, осветили фонариком кузов и дали отмашку – вперед и с песней.

Вскоре дома растворились в темноте, через щель приспущенного стекла потянуло свежестью. Наверное, стоило, не дожидаясь досмотра, сойти всем втроем – отец с дочкой сумели бы выскользнуть незаметно, пока Глеб прощался бы с водителем. Но местность по обе стороны дороги была слишком открытой – залитые лунным светом поля. Деревья попадались пока что жалкими кучками, и Глеб ждал первого нормального лесного массива.

После очередного поворота лес замаячил впереди темной полосой, но на полдороге от него обозначилась кучка неподвижных машин. Глеб насчитал три легковушки и один самосвал, груженый щебнем.

– Приплыли, – констатировал водитель, добавив пару крепких слов.

«Как бы в самом деле не приплыть», – напрягся Глеб.

Они с Серьгой уже обговорили условные знаки, но сейчас нужды в сигнале тревоги не возникло, из громких слов водителя все и так было ясно. Правда, матерный довесок к информации вряд ли понравился Селиванову.

– Давай не будем заранее ругаться, – предложил водителю Глеб. – Плохая примета.

– Серьезно? В первый раз слышу. Если это плохая примета, у нас все дороги превратятся в кладбища.

В их сторону посветили фарами. Машина патруля на обочине была развернута назад и заранее освещала приближающийся транспорт, чтобы никто не имел шанса пешком удариться в бега.

Сбросив скорость, водитель медленно подкатил в хвост небольшой очереди.

– Что там у тебя? – спросил боец в камуфляже протягивая руку за документами. – Тара? Какая срочность ночью тару везти? У этого, допустим, левый гравий в кузове. А ты не мог до утра подождать?

– Ждать я предпочитаю дома. А дом у меня там, впереди.

– Тогда приступай. Мы с твоим говном пачкаться не будем. Половину выкидывай на обочину, остальное так расставь, чтобы освободить проход. Нам минуты должно хватить пройтись по твоему кузову с фонариком.

Одна из легковушек тем временем получила разрешение продолжить путь. Водитель КамАЗа как‑ то убедил патруль, его избавили от необходимости ссыпать гравий из кузова. Двое спецназовцев вскочили на борт и взялись протыкать огромную кучу тут и там длинными кусками арматуры.

Поравнявшись с патрульной машиной, трейлер снова оказался в относительной темноте. Тем не менее выскочить на обочину означало наверняка попасться на глаза. Беглецу с дочерью оставалось выбираться с левой стороны и бегом пересекать трассу, ныряя в низкорослые кусты. Но один из бойцов с короткоствольным автоматом пока не сходил с разделительной линии, стоял в голове очереди, не выпуская ее из вида.

Нужно было как‑ то отвлечь спецназовцев, и Слепой решил пожертвовать пистолетом Марата. Выйдя из кабины, чтобы помочь с разгрузкой, он неуловимым движением кисти швырнул пистолет вперед и низом – в ближайшие от дороги кусты. Потом стал лениво, вразвалку обходить патрульную машину. Обойдя, обернулся, чтобы заглянуть внутрь с миной праздного любопытства на лице.

Ему нужно было спровоцировать человека за рулем, чтобы тот включил фары. Расчет оказался точным, фары включились с явной целью ослепить слишком любознательного гражданина. Сиверов быстро отшатнулся, протер глаза и продолжил движение вперед. Фары продолжали гореть, чтобы он не вздумал больше оборачиваться.

Сделав еще пару шагов, он бросил столь же бездумный взгляд в сторону кустарника и вдруг присел на корточки. Замер и, не вставая на ноги, призывно замахал рукой:

– Сюда, быстрей!

– Кто там верещит? – раздраженно проворчал ближайший из спецназовцев, но все‑ таки не позволил себе оставить призыв без внимания.

Через несколько мгновений и он, в свою очередь, закричал, напряженно и четко:

– Товарищ старший лейтенант! Тут вроде как пистолет валяется!

Вскочив на ноги, он передернул затвор автомата и обвел глазами всю очередь. Потом стал поворачиваться вокруг собственной оси – ведь неизвестные враги могли засесть и в кустах.

– Прекрати, Дорошенко, – бросил старлей, двумя пальцами поднимая оружие с земли. – Тот, кто собирается нападать, оружием не разбрасывается.

Как истинный представитель своего ведомства, он спрятал пистолет в полиэтиленовый пакет, чего бы не сделал офицер армейского спецназа. Взгляд его уперся в Сиверова.

– Ты обнаружил?

– Ага, – Сиверов попытался изобразить испуг из‑ за собственной удачи.

Глеб знал, что Серьга все слышит и все понимает. Слышит, как подтягиваются еще двое патрульных и даже задержанные для досмотра водители. И все‑ таки беглецу нужно быть до конца уверенным в зеленом свете. Важно движение по встречной полосе – машина может неслышно появиться вдалеке, но фары бросят яркий сноп на полтораста метров вперед.

Пока полосу асфальта за разделительной линией заливали неразбавленные сумерки. «Черт! » – громко произнес Сиверов, подавая условный знак. Все глаза обратились на него – может еще что заметил?

– Угораздило потащиться среди ночи. Здесь же запросто можно было пулю получить, – вслух упрекнул он себя за необдуманное поведение.

Взгляды снова вернулись к месту находки. Кто выкинул «пушку», когда? Может быть, совсем недавно. Патруль до сих пор не обыскивал проезжих, за исключением одного, отчасти похожего на Марата Селиванова. Но неизвестный избавился от оружия, конечно же, из страха обыска.

По запоздалой команде старлея всех, кто еще оставался в очереди, поставили на растяжку. Второй, собственный «TT» грел поясницу Сиверова, но роль была сыграна настолько четко, что его как раз таки избавили от досмотра. С какой стати человеку выкинуть «пушку» и самому же на нее указать?

Не обнаружив ничего подозрительного, спецназовцы МВД пришли к выводу, что от оружия избавились раньше. Вспомнили, как отдельные личности, ожидая очереди на досмотр, перекуривали поблизости от места находки. Старлей выглядел сверхозабоченным – уже догадывался, что сброшенный в кусты пистолет поставят ему в вину.

С мрачным выражением лица он посветил фонариком в кузов под тентом, откуда водитель успел выкинуть только несколько ящиков.

– Чего застыли? – крикнул он с явной злостью на Сиверова. – Арбайтен, бляха‑ муха!

Глеб уже точно знал, что ящики можно ворошить спокойно – Марат с дочкой благополучно успели соскочить. Можно засекать время и прикидывать, когда они пройдут километр‑ полтора вперед и снова выйдут к шоссе. Лишь бы вышли, лишь бы Серьга не вздумал в последний момент обойтись без новоявленного друга и уходить своим путем, через лес.

Глава 24

– Промолчал бы, – упрекнул водитель Глеба, когда фура набрала уже скорость. – Лежит себе чья‑ то пушка и пусть лежит. Нас всех повязать могли, соображаешь? Хотя… если б они сами ее разглядели, тогда бы точно всем матки повыскребли. Не знаешь, как лучше.

Наконец Сиверов увидел на обочине условный знак – обломанную ветку. Метров через пятьдесят нужно встать.

– Тормози. Хреново что‑ то, подташнивает… Никогда такого не было, кидал в желудок все подряд и вот на тебе.

– Со страха выворачивает. Жрачка не при чем, – водитель сразу же остановил, не желая, чтоб ему запачкали кабину.

У него было два зеркальца – справа и слева. Он мог, конечно, посмотреть в правое и засечь тень, проскочившую сзади к фуре – Серьгу с дочкой подмышкой. Но по всем законам человеческого восприятия невольно смотрел вслед движущемуся предмету – спине пассажира. Отойдя в сторону от дороги, Глеб присел на корточки. Посидел с полминуты, потом встал, отплевываясь и утирая рот платком.

Через несколько километров фуру снова тормознули, но водитель уже мог показать отметку о досмотре и следовать дальше. Глеб перевел дух – они уже отъехали достаточно далеко от города, и опасность, похоже, миновала.

Вывод, однако, оказался преждевременным. Скоро они обогнали трейлер, водитель которого с перекошенным от злости лицом менял пробитое колесо. Лицо его не понравилось Глебу – не иначе как кто‑ то приложил к этой неисправности руку.

Трейлер остался позади, они проскочили мимо на ста километрах в час. Глядя, как отматывается лента шоссе, Глеб ждал ближайшего съезда с дороги.

– Первый поворот направо мой.

– Без вопросов. Закину обещал.

Свернув на грунтовую, в колдобинах дорогу, водитель резко сбросил скорость. Не успела фура прокатиться и сотни метров, как с шоссе требовательно просигналили.

– Кому это? – глянул водитель в зеркальце. – Неужели нам?

«Не оторваться, – оценил Глеб. – Еще машину бедняге попортят».

– Да не менты это и не ДПС. Пацаны недоношенные возомнили себя хозяевами тайги, – водитель снова прибавил ходу, и машина затряслась, окутавшись пылью.

– Как бы у них стволов с собой не оказалось, – спокойно заметил Слепой. – Вспомни того кадра с пробитым колесом.

– Нету в природе таких отморозков, чтобы при шмоне на трассе открывать стрельбу. Мужик наверняка напоролся на доску с гвоздями.

«Может и правда, – подумал Сиверов. – Как бы не сотрудничал Фальцет с милицией, стрелять у нее под носом по дальнобойщикам слишком уж борзо».

Вильнув в сторону от трассы, грунтовка пошла дальше параллельно ей. Никто в самом деле не палил по колесам, но квалификация «пацанов» оказалась серьезнее, чем предполагал водитель фуры. Со своими иномарками они не церемонились, гнали, как на ралли. «Фольксваген» повис на хвосте, «Ауди» стала обходить сбоку, чтобы перегородить дорогу. Какой‑ то узколобый тип высунулся из окна, крикнул что‑ то угрожающе и неразборчиво.

– Бросать надо эту работу, – в сердцах проворчал водитель. – Иначе скальп снимут в один прекрасный день. Вот чего они, спрашивается, привязались? Неужели не видят по ходу, что я налегке, поживиться особо нечем?

Слепому все меньше нравилась эта гонка по ухабам. Не дай Бог на ребенка упадет сверху ящик или Серьга не удержится, ударится вместе с дочкой о борт.

– Тормози, – положил он руку на плечо водителя.

– На хрена? Чтоб ногами пинали? Тебе, может, и по кайфу, а мне нет.

Судя по голосу, водитель кривил душой – поживиться как раз было чем. Только не в кузове, а у него в кармане.

– Тормози, говорю, – суровей потребовал Слепой. – Сиди в кабине, я сам все улажу.

Водитель хотел было огрызнуться в ответ. До этого момента Сиверов не производил впечатления человека, способного улаживать дела с братвой. Но теперь пассажир заставил водителя осечься и выполнить требование.

– Вот и чудненько, – Глеб соскочил вниз, все еще не теряя надежды уладить дело без крови.

– Вы чего, б…, беспредельничаете? – заорал бугай, первым выскочивший из «Ауди» навстречу.

Сделав несколько широких шагов, он размахнулся для удара, но, встретив холодный взгляд, спешить не стал.

– Ты чего так смотришь? Крутой? Открывай давай, показывай, что внутри!

– В натуре, мужики, – сказал второй браток, поигрывая нунчаками. – Это как зуб вырвать. Если быстро, тогда не больно.

– Ничего там нет, пустые ящики, – холодно сообщил Сиверов. – Свяжись с ментами, узнаешь.

– С какими ментами? – опять заорал первый. – Да мент для меня – говна кусок!

Вокруг собралось уже человек шесть из обеих иномарок.

– Пусть он перестанет визжать, – сказал Глеб, ни к кому конкретно не обращаясь. – Давай спокойно разговаривать.

– Ты у меня сейчас успокоишься! – снова замахнулся первый браток.

– Погоди, Вася, – остановил его парень без всяких признаков шеи, которого, по‑ видимому, отправили за старшего. – Размазать его мы всегда успеем.

– Это точно, – согласился узколобый, недавно выглядывавший из машины. – Чисто интересно, с какой стати он с нами грубо разговаривает?

– Вот это уже вопрос по делу, – кивнул Глеб. – Просто со мной пол‑ лимона денег. Я только что отбрехался от патруля и не хотел бы теперь останавливаться по пустякам.

– Пол‑ лимона? – недоверчиво переспросил бугай.

– Погоди, Вася, – не спуская глаз с незнакомца, повторил старший. – Это кто же и куда денежки переправляет?

– Извини, нет у меня полномочий отчитываться перед каждым, кто на «Ауди» ездит.

– Серьезные люди нас бы предупредили, если бы везли бабки по нашей территории.

– Вас? Да вы все поголовно с ментами снюхались, начиная с вашего Фальцета.

– За такие слова отвечать придется.

– Фальцету первому. На кого он вас послал работать? Конкретно сейчас – на кого? Вас ведь не товар интересует, не бабло. Своего же товарища хотите мусорам сдать, вот и трудитесь ночь напролет.

Такого никто не ожидал. Братве было сказано, что Серьга всех подставил и потому скрывается. В общем и целом они представляли себе реальную суть дела, но предпочитали ее не обсуждать.

– Мне нужно с шефом связаться, – объявил субъект без шеи, стараясь сохранять невозмутимый вид. – Как он скажет, так и будет.

Старший вернулся в «Ауди», чтобы поговорить без свидетелей. Сиверова тем временем молча обступили со всех сторон, но держались пока на почтительном расстоянии. «Узнал ли Серьга голоса? – задался вопросом Глеб, – Хватило ли места, чтобы Ира легла на пол? »

В ожидании развязки он оценил вооружение противника. Курсируя недалеко от милицейского спецназа, они ограничили себя насчет стволов, но не отказались от них совсем. Сиверов разглядел два «скромных» обреза и допускал наличие по крайней мере пары «пушек». На виду были нунчаки, пара полновесных бит и тесак.

Наконец, субъект без шеи выбрался из машины, явно довольный распоряжением шефа.

– Он удивился, что такую сумму стали возить на фуре. Велел тебе показать нам бабло. Если у тебя в натуре пол‑ лимона на руках, скатертью дорога. Если брал на понт, не обессудь.

Возможно, Слепой придумал бы экспромтом еще что‑ нибудь. Но Маратова дочка, похоже, испугалась по‑ настоящему и судорожно кашлянула, не в силах больше терпеть.

Братва прекрасно знала, что Серьга забрал с собой ребенка и моментально поняла, кто под тентом. Все закрутилось, будто лопнула туго натянутая цепь.

«TT» Слепого уже был на взводе. Он выхватил его, падая на спину, и выстрелил в двух противников с обрезами. Потом крутнулся под днище кузова – очень вовремя, поскольку отметину от его приземлившегося в пыль тела поразили одновременно две пули.

Успев выстрелить, один из бандитов пошатнулся, попятился назад на заплетающихся ногах и рухнул, как тяжеловес после встречного удара. Глеб высунул руку наружу и, не глядя, доверяя больше интуиции, снес еще одного стрелка.

Братки без огнестрельного оружия шарахнулись назад, но водитель из «Фольксвагена» успел плюхнуться на землю рядом с автомобилем и открыл пальбу по колесам фуры. Они сдыхали с хлопками одно за другим, и фура приседала, будто от испуга.

– Товарищ не понимает, – пробормотал Глеб и ответил противнику тем же.

Чтобы расстрелять все восемь колес легковушек, потребовалось загнать в «TT» новую обойму, но это заняло не больше секунды. Теперь уцелевшие братки могли спастись только бегом, на своих двоих. Но Глеб не склонен был отпускать их – менты моментально получили бы информацию и бросили на облаву крупные силы с собаками.

– Я здесь, – послышался из кабины голос Серьги. – До ствола не дотянешься? Кинул бы мне, мы бы их на пару быстро расчесали.

Достать оружие, в общем‑ то, было возможно, но риск все‑ таки был велик.

– Погоди пока.

– Взял и выбросил без спроса мою «тэтэшку». А как теперь? Возьмут сейчас и запросят по мобиле подмогу.

– Еще громче скажи, вдруг не расслышали.

«Подсказки тут не требуется, – ответил сам себе Слепой. – Задним местом можно сообразить. Нельзя давать им ни секунды передышки».

– Ира с тобой?

– Пристроил.

– А как водила? В сознании? – спросил он Серьгу.

– Вроде моргает, но руки‑ ноги отнялись.

– Тогда сам подай назад.

Фура тяжело покатилась на ободьях колес. Уцелевшие братки стали быстро отползать с ее дороги, а Сиверов получил возможность подтянуть к себе обрез и подбросить к открытому окну.

– Держи!

Серьга довольно ловко ухватил обрез левой и тут же открыл огонь со своей верхней убойной позиции. По обе стороны грунтовки не было подходящего укрытия, и живые братки в три голоса «запели»:

– Сто‑ оп, мужики‑ и! Давайте по‑ хорошему!

– Если только руки за голову.

Противники не заставили повторять дважды.

Слепой забрал у них «средства связи», в то время как Серьга обыскал покойников. После чего трупы были уложены рядком, а живые связаны по рукам и ногам.

– Ничего не хочешь сказать им на прощание? – спросил у Серьги Сиверов.

Марат только махнул рукой и отвернулся. Он явно не держал зла на рядовых членов группировки – сейчас ему непросто было видеть мертвыми вчерашних товарищей.

Глава 25

За одну командировку Сиверову не удалось познакомиться с двумя последними участниками ограбления в Праге. Серьгу с дочкой пришлось безотлагательно доставить в Москву, пристроить на квартире в Бирюлево. Выдать две заготовки для паспортов и кое‑ какие необходимые принадлежности. Пусть продемонстрирует свою квалификацию – держится ли еще в руках прежнее мастерство.

Услышав, был вызволен Селиванов, генерал Потапчук поморщился:

– Приехал бы ты за ним в начале прошлой недели, и напрягаться бы не пришлось. Может, именно ему и придется ответить за Прагу. Такое иногда случается: вытащить с того света, чтобы потом вернуть обратно более надежным видом транспорта.

Слепой вспомнил девочку Иру, тезку своей любимой, так непохожую на взрослую Ирину. Меньше всего ему бы хотелось опознать пражского предателя в Серьге.

– Если нет, надо будет мужику помочь, – заметил Глеб. – Он, конечно, не самый законопослушный гражданин, но сожрать ведь могут с потрохами.

– Представь, что будет, если мы возьмемся подправлять милицейские ошибки. Свою работу забросим, и все равно потонем в этом дурно пахнущем море.

– Ребенка жалко.

– Это другой вопрос. На первое время девочке поможем, потом передадим матери. Твой Серьга попросту украл у нее ребенка. Ну да ладно, поезжай знакомиться с последним экземпляром. Ответа у нас с тобой пока нет, дело затягивается. А ты слишком ценный специалист, чтобы долго заниматься элементарным восстановлением справедливости.

Распрощавшись с Федором Филипповичем, Глеб снова отправился в аэропорт. По дороге он сравнивал реакцию милиции на ранение сотрудника и реакцию ФСБ на гибель отставного капитана. Такие разные по духу ведомства, а реакция схожа. За своих надо предъявлять счет. А свой всегда остается своим, пусть даже откололся от стада и стал «паршивой овцой».

* * *

Судьбы участников пражского ограбления составили разнообразный букет. Но последняя из них оказалась самой неожиданной. Игоря Харитонова, по кличке Шумахер, удалось обнаружить в Сочи – и не где‑ нибудь, а при местной православной церкви.

Курортный город никак не увязывался в голове у Глеба с религией. Он считал, что люди сюда приезжают ублажать тело, а вовсе не заботиться о душе. Но при мысли об известных курортах часто забываешь о местных жителях, воспринимая такие города, как огромный постоялый двор. Не избежал этой ошибки и Глеб – на воскресной службе обнаружились те же женщины в косынках, что и в любом населенном пункте средней полосы России. Загорелых здесь было совсем немного, несравнимо меньше, чем на улицах.

Пел небольшой хор из пяти человек под управлением регента. Сиверов сразу узнал среди певчих лицо с фотографии, несмотря на окладистую бороду. Взгляд этого человека стал совсем другим: был прищуренным, жестким, бескомпромиссным – стал глубоким, обращенным внутрь себя. Из характерных особенностей осталась сорочка, застегнутая на верхнюю пуговицу, только теперь она была черного цвета, как и брюки.

Сиверов простоял остаток службы вместе с другими прихожанами. Потом вышел из храма. Но выходить за ограду не спешил.

Седой батюшка с морщинистыми, но румяными щеками спустился по ступеням, благословил нескольких старушек и снова удалился внутрь. Через окно было видно, как Харитонов медленно движется вдоль стены, собирая огарки погасших свечей. Покончив с этой работой, он встал перед одной из икон и стал читать наизусть молитву, неслышно шевеля губами. Трудно было поверить, что вокруг плещется в море, танцует по дискотекам, пьет в кабаках и развратничает в гостиничных номерах приморский город, под завязку набитый отдыхающими.

Молитву сменил долгий разговор певчего со священником. Слепой словно попал в другое измерение, где время не пульсировало судорожными толчками, а текло медленно, как река с «млеком и медом». Чтобы не привлекать к себе внимание, он продолжал ожидать снаружи, под большой акацией.

Выйдя из церкви, человек, которого язык уже не поворачивался назвать Шумахером, обернулся и широко перекрестился.

– Спасибо вам, – сказал Глеб. – Хорошо пели, прямо благодать разливалась.

– Ну что вы, – смутился Харитонов. – Слишком сильно сказано. Мы ведь все не настоящие певчие, просто любители.

– Пришел исповедаться перед батюшкой и не могу. Ноги не идут.

– Ничего, в следующий раз пересилите себя.

– Может, с тобой поговорить? – перешел на «ты» Сиверов.

– Поговорить‑ то можно. Но исповедаться нужно перед священником. Иначе пользы не будет.

– Понятное дело.

– Нашего батюшку Афанасия смущаться не надо. Он каждого выслушает, для каждого подберет слова. Если нельзя не осудить, осудит так, чтобы не принизить, а, наоборот, приподнять.

– У меня особый случай: на мне кровь. Боюсь, милиция узнает.

– Не гневите Господа. Батюшка свято соблюдает тайну исповеди. Он только может посоветовать вам самому пойти с повинной.

– В советское время их ведь заставляли докладывать в КГБ. Сейчас, конечно, всем на всех плевать. Но кто его знает, вдруг есть установка на случай, если человек в чем‑ то серьезном признается.

– Нет никакой установки. А если б была, отец Афанасий не подчинился бы. Не такой он человек. Если вы со мной поделились, то с ним тем более можете поговорить.

– А чем таким я с тобой поделился, что я особенного сказал? Да это все, может, шутка была с моей стороны.

– Может быть, – кротко согласился Харитонов.

– Просто человека пришить еще полбеды, – Слепой вернулся к прежней «откровенности». – Конечно, для тебя это звучит как страшное кощунство. Но для меня есть вещи похуже.

– Например? – искренне удивился собеседник.

Они уже вышли из ворот и медленно двинулись по пустынной темной аллее. Воздух был душным, влажным, прохладой и свежестью со стороны моря даже не пахло.

– Предательство. Я предал друзей ради своей выгоды. И все они погибли – все трое. Теперь понимаешь?

– Да, – кивнул Харитонов после долгого молчания. – Не сразу язык повернется назвать себя предателем. Но если повернулся, это первый шаг к очищению.

«Неужто в самом деле переменился? – с трудом верил Слепой. – Как будто наизнанку вывернулся. Над прошлым никто не имеет силы. Но иногда люди с самым черным прошлым становятся подвижниками, аскетами. Находят точку равновесия, покой».

– А почему вы поверили именно мне, можно полюбопытствовать?

– Послушал, как ты поешь, и понял, что такой человек никогда в жизни не заложит.

– Думаю, причина другая. Вы почувствовали во мне нечто родственное.

Слепой не сморгнул и не сбился с шага, но внутри все напряглось: неужели дело закончится так просто, самым обычным признанием?

– Я ведь тоже был раньше преступником. Могу сказать больше: не за все свои дела я понес заслуженное наказание.

– Ты – преступник? – усмехнулся Слепой. – Не верю. Что ты такого натворил? Свежее яичко разбил, не дал цыпленку появиться на свет?

– Не совсем. Я был ничуть не лучше вас, а может, и похуже. Грабил, угрожал оружием.

– Серьезно, что ли? Никогда не скажешь. Не представляю тебя со стволом в руках.

– В последний раз нас тоже предали, подставили. Но я теперь благодарен тому человеку. Если б встретил, ноги бы ему целовал. Тогда нам светили большие деньги. Получил бы я свою долю, уже, наверное, никогда бы не отлепился от зла.

«Понятно, – констатировал Сиверов. – В предательстве он мне не пара».

– Я тоже вначале не решался исповедаться. Потом переломил себя. Шел как будто на операцию – не знал, перенесу ее или нет.

– Вот‑ вот, – подтвердил Сиверов.

Он чувствовал себя отвратительно, хотя сам же придумал, как подъехать к раскаявшемуся «разбойнику». Неожиданное доверие, внезапная откровенность часто обезоруживают даже человека, не приученного к сочувствию.

Киллеры живут в мире, где все чистое и доброе обычно оказывается блефом, ширмой, из‑ за которой может раздаться выстрел. Они допускают одно‑ два исключения – для Слепого таким исключением из правил стала Ирина Быстрицкая. Больше никому не было позволено пробуждать в нем теплые чувства.

Он не любил знакомиться с «объектами», играть перед ними какую‑ нибудь роль. Не его стихия мистификации, но что поделаешь, если иногда нельзя убить, оставаясь в собственной шкуре.

Внезапная откровенность Харитонова упростила задачу. Казалось бы, Глеб быстро добился желаемого, завязал контакт. Но, прощаясь, он не испытывал никакого удовлетворения.

Глава 26

Связавшись по телефону с генералом Потапчуком, Глеб уточнил: есть ли смысл вытаскивать Шумахера из церковного хора в Москву? Сделать это будет непросто, вряд ли Харитонов добровольно снимется с насиженного и намоленного места. Большим кушем его вряд ли соблазнишь, любимую работу он уже обрел.

– Как он тебе вообще? Прояснилось что‑ нибудь?

– Пока нет.

– Туговато дело движется, Глеб.

– Такой уж неоднозначный попался контингент. Я даже думал всем сразу очную ставку устроить. Но это на крайний случай.

– Совсем уж на крайний. Очная ставка – игра в открытую. Что будем делать, если она сразу не сработает?

– Пока не знаю, – признался Глеб.

– У меня тоже есть вариант на крайний случай. Придет нужда – обсудим.

– Как насчет Шумахера?

– Уверен, что на месте останется? Тогда оставляй.

Глеб завалился спать в гостинице среднего пошиба. Ему снилось то самое пражское ограбление, точнее, попытка скрыться вместе с бриллиантами. Черный тоннель закрытого на ночь метрополитена, пустые платформы, проскакивающие одна за другой.

Все пока еще живы, неслышный голос называет их одного за другим. Игорь Харитонов – Шумахер, Денис Кудрявцев – Деготь, Георгий Гайворонский – Гога, Семен Ершов – Курносый, Василий Луконин – Шмайсер, Марат Селиванов – Серьга. Жив Вождь. И самое главное – жив отставной капитан ФСБ Миша Шестаков, прозванный Глюком.

Свет в вагоне не горит, даже он не может ничего разглядеть. Зато слышно дыхание, слышен стук сердец разной частоты, как будто у него врачебный чудо‑ инструмент, позволяющий прослушивать за раз восемь пациентов. Сердце предателя… Бьется оно медленней других, потому что он единственный точно знает ближайшее будущее? Или само это знание заставляет его больше нервничать?

Сиверов так и не успел определить самого взволнованного и самого спокойного. Проснувшись от ослепительного, бьющего в окно солнца, он увидел далеко за крышами крохотную осьмушку моря. Быстро оделся и двинулся против общего движения – все шли к пляжу – в сандалиях, шортах, шапочках с козырьками и защитных очках. А он в своих темных очках отправлялся подальше от воды – к новой церкви.

Слепой ожидал встретить здесь Харитонова. И тот, похоже, не удивился, заметив вчерашнего собеседника, обменялся с ним молчаливым рукопожатием. Сегодня в церкви никого не было видно. Пожилая женщина раскладывала в киоске новые брошюры, другая, помоложе, только что встала у ограды с большим деревянным ящиком для пожертвований.

Сам Харитонов тщательно, не торопясь, подкрашивал одну из решеток ограды.

– Заснуть вчера не мог, – признался Сиверов. – Давно ни с кем так не говорил.

Человек в черной сорочке, застегнутой на верхнюю пуговицу, молча кивнул. Он не надел ни фартука, ни рукавиц, чтобы защититься от капель краски. Судя по тому, как медленно он действовал небольшой кистью, запачкаться ему не грозило. Глебу показалось, что Шумахер хочет продлить процесс, ему нравится заниматься несложным трудом.

– Все‑ таки удивительно, что я на тебя попал. Человек почти с теми же проблемами. Живой пример, можно сказать.

– У каждого свой путь, – нарушил, наконец, молчание Харитонов.

– Это точно. Да и случай у меня все‑ таки другой. Вот ты говоришь, что благодарен тому ублюдку, который всех вас предал. Но он‑ то ведь не о твоем благе заботился.

– Не важно.

– Мне вот точно никто не благодарен. Ребят просто замочили. Ходил к ним на кладбище прощения просить – только хуже стало.

– Вы ведь крещеный? – Харитонов упорно не желал переходить на «ты». – Зайдите в церковь, помолитесь. Должно помочь. Вспомните притчу о блудном сыне. Мы с вами оба такие сыновья. Главное раскаяться, и Господь нас не отвергнет.

«Как бы ненадолго развернуть его к прошлому от этих правильных речей? Только начни спрашивать, он сразу почует неладное».

– А в твоем случае погиб кто‑ нибудь?

– Конечно.

– Как же тогда? Из‑ за этого мерзавца погибли люди, а ты ему благодарен.

– Они знали на что шли, знали, что рискуют. Я предательство не оправдываю, но мою судьбу оно развернуло к лучшему.

– А тебе никогда не хотелось встретиться с этим человеком, посмотреть ему в глаза? Мне вот иногда мерещатся покойные ребята. Стоят, смотрят молча. Что называется, без эмоций – это всего страшней.

– Не знаю кто нас тогда предал. Нас всех собирал на дело главарь. Если б он выжил, он бы, наверное, смог бы определить виноватого. А мы… кого‑ то я видел во второй раз, кого‑ то вообще в первый.

– Может, и не было предательства? Просто нарвались, как оно бывает. Ты извини, что я влезаю. Я все равно вроде как пациент в палате для тяжелобольных. А такому пациенту сам понимаешь, что больше всего интересно – чужие истории болезни. Если не хочешь, не отвечай – в обиде не буду.

– Раньше не ответил бы, теперь могу. Если вам важно, пожалуйста. Предательство было, потому что нас ждали. Я бы еще мог допустить, что полиция оперативно сработала. Но нас ведь не полиция прихватила – такого же поля ягоды.

Харитонов окунул кисть в банку и дал излишкам краски стечь обратно.

– Если разобраться, предатели вокруг пачками ходят, – спокойно заметил он. – Какая разница, в большом или малом ты подставил другого? Важны не последствия, а суть.

К счастью, Шумахер не стал заводить диспут о грехе и возмездии. Скромно сослался на собственное неразумие в глобальных вопросах и неспособность разложить все по полочкам.

– Не нам, смертным людям, судить, – закончил он.

– Но про тот случай ты ведь не можешь не думать. Наверняка вспоминаешь, судишь так и эдак, подозреваешь кого‑ то.

«Слишком в лоб, – подумал Слепой. – С остальными меня так не заносило».

– Кого я могу подозревать? – кротко улыбнувшись, Харитонов разогнулся и стал протирать кисть тряпочкой, смоченной в растворителе. – Мы ведь не были своими, не были бандой. Друг о друге ничего не знали. Только старший знал. По крайней мере знал, кто и как попался ему на глаза, кого и как он сосватал на дело. Но старшего убили. Те, кто выжил, разбежались в разные стороны… Наверное, и в вашем случае кто‑ то успел слинять. Иначе вы бы так не интересовались моими подозрениями.

– Ну, ты просто рентгеном просвечиваешь, – притворился изумленным Слепой.

Другое оправдание настойчивым расспросам в самом деле трудно было найти.

– Вот, значит, почему у вас душа не на месте, – с легким разочарованием заметил Харитонов. – Сходите все‑ таки к батюшке, не надо тянуть. От мести он вас не защитит, но дышать полегче станет. А мне сейчас со столярами надо разбираться – придет бригада работать.

Глава 27

В Москве Сиверов первым делом проведал Серьгу. Тот вернул на место свое украшение в виде золотистой заклепки в ухе, но выглядел гораздо несчастнее, чем в котельной торгового центра.

– Полная Держал, чтобы тебе показать. Теперь можно в мусорку выбрасывать.

Слепой подошел окну, чтобы внимательнее рассмотреть обе заготовки для паспорта. Работу нельзя было назвать из рук вон плохой. Но мало‑ мальски опытный специалист быстро распознал бы фальшивку.

– На уровне первых моих опытов. И визу вклеил не так и расписался нехорошо. То ли глаза виноваты, то ли руки.

– Может, не отошел еще от последних приключений?

– Не в санатории жизнь прошла, бывало и похуже. Я ведь не за гонорар боюсь. Просто противно, когда собственными руками творишь такое. Плюс еще тебя подвел. Столько сил потратил, чтоб меня вытащить и все без толку.

– Не бери в голову. После долгого перерыва и пианисту надо разыграться, пальцы размять.

– Наверное, так. Аккуратней, Ириша.

Слепой уже заметил, что девочка накрывает на стол, доставая из холодильника закуски. Судя по запаху, на плите что‑ то разогревалось.

– На меня особо не рассчитывай. Я уже успел заправиться, – похлопал себя Глеб по твердому, как кирпичная стенка, животу.

– Даже не надейся. Мы ведь даже не отметили факт. Моя шкура чего‑ то да стоит.

В качестве завершения «натюрморта» на столе появилась запотевшая бутылка водки.

– Это еще откуда? – Глеб отлично помнил, что запасов спиртного в холодильнике не было.

– Единственная. Я себя всегда контролировал – со вчерашнего дня не касаюсь, купил – и стоит.

– На улицу выходил?

– А как иначе? Тебе же и заказать пузырь, чтоб за твое здоровье выпить?

– Поаккуратней. Москва и Харьков не на разных планетах.

– Не всю же мне жизнь теперь прятаться.

– Этот вопрос еще надо решить.

– Ничего не надо. Все равно индульгенцию не выпишут, даже если харьковская ментура вдруг поверит, что не я сотруднику кровь пускал. Моя статья все равно при мне с соответствующей путевкой на «курорт». А я туда не хочу, мне надо дочь воспитывать.

Сели за стол. Серьга начал с прочувствованного тоста.

– Не важно, что напрягался ради собственного интереса, мне это по барабану. Я сужу о людях по их делам. А твои дела спасли мне жизнь, сохранили отца для ребенка. Какой ни есть, а все родня, правда Ириша? – процитировал он Высоцкого.

Глеб опять почувствовал себя не в своей тарелке. Когда еще человек, которого, возможно, придется распылить, так его благодарил?

– Если ты предпочитаешь дела, давай от слов к делу, – прервал он. – Твое здоровье.

Опрокинув рюмку, Глеб заметил, как Ира на него смотрит. С таким восхищением глядят в ее возрасте только на экран, на рыцарей Круглого Стола или сказочных героев какого‑ нибудь «Властелина Колец». Знала бы она, что за столом сидит киллер, и ее отец с вероятностью в одну пятую попадет очень скоро ему на мушку.

Хотелось уйти поскорей. Но Марат неожиданно быстро опьянел после двух рюмок, рот у него не закрывался. Нужно было замерить уровень его откровенности о своем прошлом.

– Говоришь, не в санатории жизнь прошла, бывало и похуже. Это где тебя угораздило?

Как и ожидал Слепой, Серьга вспомнил о Праге.

– Представь себе тоннель в метро. Поезда не ходят – темно, пусто. И вдруг нас начинают поливать из стволов.

Насколько он оберегал дочь от ругани и мата, настолько же спокойно говорил при ней о своем настоящем и прошлом образе жизни. Возможно, он делал это сознательно, приучал ее принимать отца таким, какой он есть. Не хотел, чтобы истина открылась потом повзрослевшей Ире – вдруг она с отвращением отвернется от родителя?

– Как гром среди ясного неба, – продолжал он. – Мы были спокойны, все развивалось по плану. До полной победы осталось совсем чуть‑ чуть. Я был на седьмом небе… Иногда солнечный день для тебя черен, как ночь. А тогда темнота лучилась божественным светом. Разогнались по рельсам прилично, аж ветер завывал. Скорость, темнота, цацки с бриллиантами, часть из которых лично моя. Больше я такого счастья не испытывал. Давай за счастье, за жар‑ птицу в темноте. Ты когда‑ нибудь ее видел хоть краем глаза?

– Бриллиантами она точно не переливалась, – покачал головой Сиверов.

– И вдруг засада – никто ее не ожидал. Если б наш броневик мог бы по тем рельсам катиться. Там броня была в три пальца толщиной.

– Броня? – переспросил Сиверов.

– Машина была люкс. Будет время, расскажу подробнее… А в этом вагоне мы были как живые мишени. Дорогу перекрыли, шансов других не осталось – только соскакивать на рельсы. Тогда я первый и последний раз поверил, что могу умереть. А теперь, пока ехал в фуре, не боялся. Только вот за нее, чтоб не ушиблась от тряски.

Разговора о предательстве и мести, как с Харитоновым, не получалось. Серьга совсем не был уверен, что в сборную команду затесался Иуда. За все прошедшие годы он не пытался понять, что же произошло, как не хочет человек анализировать собственную юность, первую любовь. Яркая вспышка: Злата Прага, красиво спланированный грабеж, бегство, смертельный тупик под землей и чудесное спасение с пустыми руками. У него в памяти это осталось сказкой – пусть конец не такой уж счастливый, но ведь и не совсем плохой.

* * *

Деготь уже вполне освоился в доме с причудливой мебелью, светильниками и вазами, привык к десяткам удивительно живых глаз, глядящих со всех стен, кроме стен спальни. Все было гармонично: творческая работа в подвальном гараже и полноценный отдых. Ни тем, ни другим он решил не злоупотреблять – по восемь часов в день колупаться с тачкой самое оно.

Два дня им с Татьяной никто не мешал, только ее тихо помешанному брату нужно было вовремя делать уколы. Два дня она стойко отбивалась по телефону от всех приглашений и всех попыток заявиться в гости. На третий не удалось.

Исполнилось ровно пять лет, как она подписала первый свой договор с одним из глянцевых московских изданий, претендовавшим быть выше вкусов толпы. Какие только предлоги она ни выдумывала по телефону, все равно к ней нагрянула компания из дюжины дам. Денис слышал из подвала их щебет у дверей, потом он стал гораздо тише, но запахи дорогих духов просочились через щели даже сюда, в гараж, смешались с запахами бензина, резины, смазки.

Продолжая работать, он усмехался про себя. Вскоре к нему спустилась возмущенная Татьяна:

– Нужно в воздух стрелять, чтобы они убрались. Им плевать, что я нервничаю, у них, видишь ли, задача отметить юбилей. Чувствуют себя великолепно, настроены торчать до самого утра.

– И ты расслабься. Заслужила праздник, вот и отмечай на полную катушку.

– Ты их просто не знаешь. Плацдарм захвачен, теперь вызванивают своих мужиков. Я уже предупредила, чтобы обо мне никто не заботился, мне пары не нужно.

– Не волнуйся, я буду вести себя тихо. Запрусь на ключ и займусь любовью с лимузином. У нас есть позиции, в которых все происходит почти бесшумно.

– Лично я тебя не собираюсь прятать. Вся эта публика с претензиями на светскость не стоит твоего ногтя. Конечно, они умеют быть любезными, обворожительными. Но сделаешь шаг в сторону – нарвешься на вампирский оскал.

Денису, конечно, приятно было слышать комплименты. Но ему показалось, что Татьяна слегка перегибает палку, древний женский инстинкт требует заранее дискредитировать в глазах мужчины потенциальных соперниц.

Он повозился еще пару часов и присел на табурет отдохнуть. Уже переработал два часа сверх нормы и хотел переодеться в чистое, растянуться на диване перед телевизором с бокалом коньячка.

До сих пор он спокойно относился к перспективе проторчать в подвале, пока гости не уберутся. Но теперь задавался вопросом: чего ради? У него ведь не написано на лбу, кто он такой – Татьяна может придумать все что угодно.

Он решил, что поднимется, если она придет за ним. Но Татьяна все не шла, похоже, ее не отпускали обязанности хозяйки. Мужчины уже присутствовали в доме. Вначале Деготь расслышал их шаги и голоса над головой, в прихожей, потом вместе с парфюмерными ароматами вниз в подвал стали просачиваться запахи дорогих сигарет. Слов разобрать было нельзя, голоса сливались в общий нестройный гул.

Ожидание затянулось. Он в самом деле не изгой с клеймом и не дремучий колхозник, неспособный поддержать треп столичных штучек. Татьяне не будет за него стыдно. Надо только умыться как следует и переодеться.

Вода в подвале есть, отмыть руки можно и здесь. Но вот шмотье… Сюда он явился в кроссовках, турецких джинсах и кожаной куртке. Лучше поискать другой прикид. Главное, чтобы костюмчик сидел. Жалко, мобилы нет при себе, чтобы вызвать Татьяну, и об условном стуке заранее не договорились. Спустила бы вниз хотя бы тот темно‑ зеленый костюм с двубортным пиджаком.

Мужских костюмов в доме хватало. Деготь деликатно не стал спрашивать, чьи они – бывшего супруга или сменивших его любовников. Такая женщина, как Татьяна, не могла, конечно, остаться без внимания.

Пораскинув мозгами, он решил воспользоваться профессиональными навыками. Тихо вышел из гаража, закрыв на ключ стальные ворота. Мельком оглядел машины гостей, беспорядочно разбросанные по участку. Прижался к стенке, чтобы собаки не заметили и не подняли лай. Завернул за угол и стал взбираться наверх, цепляясь то за крюк от водосточной трубы, то просто за выступ кирпича.

Оказавшись на уровне окон второго этажа, он уже мог слышать речи гостей. Разводят сплетни, перемежая их заездами в высокие материи. Это окно задраено, но другое, в ванной, должно быть приоткрыто. Наверняка перед приходом гостей Татьяна принимала душ, а потом она всякий раз проветривает ванную комнату от пара.

Предположение оказалось верным. Деготь хотел было уже влезть внутрь, но услышал женский стон. Запершись изнутри, пара стоя, не раздеваясь, занималась сексом. Чувствовался характерный запашок марихуаны. «Настоящая творческая интеллигенция, не придерешься», – подумал Денис.

Как он и предполагал, ждать долго не пришлось. Обменявшись под конец затяжным поцелуем, пара выбралась в коридор. Через пару секунд Деготь выглянул из ванной и убедился, что путь к платяному встроенному шкафу открыт – гости распределились по комнатам.

В любую секунду кто‑ то мог высунуть свой нос, но Дегтю понадобился всего один миг, чтобы толкнуть дверцу на роликах, ухватить вешалку с костюмом, галстук и туфли. Галстук он после некоторых раздумий решил не надевать, чтобы не выглядеть слишком пафосно. Костюм сел, как влитой, а вот туфли оказались великоваты. Ничего, бегать в них не придется, лучше пусть болтаются на ноге, чем жмут.

Непринужденной походкой Деготь отправился на голос Татьяны, уверенный, что она ему обрадуется и сразу подберет нужные слова, сообразит, как его представить. Хозяйка вместе с тремя другими женщинами из числа гостей рассматривала новое ожерелье на плоской груди очкастой породистой женщины, в которой Деготь, сам не зная почему, определил главного редактора журнала.

Ожерелье представляло собой сложную сеть из тусклых металлических пластин, соединенных тонкими цепочками. «Золота ни грамма, – успел подумать Деготь. – Параша какая‑ то».

Тут одна из женщин обернулась в его сторону и ее тонкие, слабо накрашенные губы медленно растянулись в улыбке.

– Кто‑ о это к нам пожа‑ аловал? – протянула она фальшивым голосом, каким часто разговаривают взрослые родственницы с малыми детьми.

Татьяна растерялась сильнее, чем Денис ожидал. Вращаясь в светской тусовке, она должна была научиться лучше владеть собой. Вместо этого она вытаращила глаза и слегка приоткрыла рот, дотронувшись до него пальцами. В зобу дыханье сперло – по‑ другому не скажешь.

Деготь решил взять инициативу на себя и кивнул достаточно вежливо и достаточно небрежно.

– Татьянин друг. Плохо одет, хорошо воспитан.

Он мог себе позволить так отрекомендоваться именно потому, что чувствовал себя одетым как надо.

– Как мило, – произнесла владелица ожерелья. – Вообще‑ то, пользуясь привилегией близких подруг, мы привыкли знать всех Татьяниных друзей по именам.

Деготь привык очаровывать женщин и нисколько не стушевался.

– Денис.

Сунув левую руку в карман, он протянул вперед правую, сам еще не зная, что будет делать с худой и костлявой, унизанной странными кольцами ладонью – поднесет к губам или просто пожмет. Только взгляд Татьяны слегка беспокоил его – в нем присутствовало что‑ то еще кроме растерянности, которая должна была уже пройти.

В следующий момент Деготь понял причину.

– В моем костюме! Отлично! Вот почему ты меня не пригласила!

Обернувшись, он увидел красномордого усача с бокалом в руках и сигаретой, зажатой в углу рта. Сигарета не помешала гостю высказаться громко и отчетливо.

«Какая лажа! – мелькнуло у Дениса в голове. – С меня‑ то как с гуся вода, но вот Танюху я точно опозорил перед гостями. Вырядился, козел».

Тем не менее нужно было спасать положение, и Деготь отреагировал спокойно.

– Вы сильно поспешили с обвинениями. Наверное, мы с вами оба отовариваемся в одном и том же магазине.

Красномордый упорно не хотел быть вежливым:

– Давай, расскажи нам, где ты его купил? А потом посмотрим в шкафу – мой должен висеть на вешалке!

– Потише можно? – нужно было срочно спасать положение, и у Татьяны прорезался, наконец, голос.

– А ты пока заткнись, с тобой у нас будет отдельный разговор, без свидетелей!

Несколько человек уже явились, привлеченные рыком красномордого, и заинтересованно выглядывали из‑ за его спины.

– Ты в натуре перегибаешь палку, – нахмурился Деготь. – Выйдем и поговорим, как мужчина с мужчиной.

– Он считает себя мужиком. Мужик чужое не надевает, тварь поганая!

Краснорожий выплюнул окурок к себе в бокал, потом плеснул содержимое Денису в лицо. За собственный костюм он не беспокоился, видно считал его оскверненным.

Взбешенный Деготь занес было руку, чтобы с первого же удара вышибить из красномордого непомерную наглость. Но тут его самого отправили в нокдаун – кто‑ то, кого Деготь опрометчиво включил в общую массу зрителей, оказался человеком красномордого. Причем защитник был не один – стоило Денису сесть пятой точкой на пол, как другой парень, подскочив, ударил его ногой в бок.

Татьяна завизжала во весь голос. Не помня себя от ярости, Деготь вскочил, схватил попавшийся под руку стул и обрушил его на голову парня. Тот отвел удар, зато пропустил резкий тычок коленом между ног и скорчился.

На пути к красномордому Денис сцепился с первым его защитником. Главный Денисов обидчик тоже стремился сам поучаствовать в драке, но широкоплечий парень прикрывал его и оттеснял, как делают телохранители.

Со звоном рухнула стойка с несколькими вазами, слетел со стены большой фотопортрет в раме. Деготь пропустил удар по скуле, но и сам разбил телохранителю губу. Вдруг его затрясло, как в падучей, все вокруг слилось в цветной калейдоскоп. Он снова упал и стал кататься по полу с вывалившимся изо рта языком.

Кто‑ то долбанул его электрошокером. Сильные конвульсии быстро прошли. Он лежал, слегка подергиваясь, совершенно беспомощный. Красномордый, наклонившись, плюнул ему в лицо, Деготь даже не мог утереться. Потом он видел, как Татьяна влепила красномордому пощечину и сама отлетела к стенке от его ответной оплеухи. Потом, встревоженный криком сестры, из своей комнаты выскочил неуклюжий человек в шелковом халате с широко раскрытыми наивными голубыми глазами без ресниц.

Илья сам, похоже, не сознавал своей силы: двум телохранителям он нанес гораздо больший ущерб, чем Деготь. Но до красномордого так и не добрался – после очередного удара в голову пустил слюну и рухнул, как подкошенный, ударившись лицом о край низкого столика.

Глава 28

Явившись очередной раз на встречу с Федором Филипповичем, Слепой еще не знал о происшествии с одним из «подопечных». Разговор поэтому шел в общем обо всех.

– Теперь перед тобой полный расклад, – констатировал Потапчук. – Ясности не прибавилось?

– Не могу похвастать, – тяжело вздохнул Слепой.

– Вижу сильно тебя достала работа не по профилю. Разгрузись‑ ка немного от этих малосимпатичных граждан, слетай в Прагу для разнообразия. Вот тебе ориентировка с кем стоит поговорить. Тебе ведь достаточно одного лучика, чтобы картина стала ясной. И еще попробуй навести справки насчет Мишиного тела – куда его подевали. Может, безымянным захоронили рядом с бомжами – в Чехии их тоже хватает. Если возникнут сомнения, бери кости – мы генную экспертизу здесь проведем.

– Лишь бы меня с такими сувенирами не прихватили на таможне.

– Обеспечим, – уверенно кивнул Потапчук.

…В третий раз подряд Сиверов отправлялся в командировку. В Праге он бывал неоднократно, но всегда проездом. Все ее красоты от витражей собора святого Вита и часов Староместской ратуши до статуй Карлова моста и пивной «У Флеку» остались в памяти чем‑ то вроде ярких, но плоских открыток. И сейчас ему не суждено было неспешно прогуляться по красивейшему городу Европы, вдохнуть его воздух.

На пражском вокзале его встречал пожилой человек с симпатичным брюшком, чем‑ то похожий на постаревшего Швейка. Этот пенсионер пять лет назад был начальником отдела пражской полиции. Он относился еще к тому поколению, которое прожило лучшие годы в социалистической Чехословакии. Отлично знал русский язык и смотрел на визитера из Москвы, гостя из своей молодости.

– Вы похожи на тех, прежних русских. Теперешние совсем не такие, – признался он.

– Все правильно. Воспитание я получал советское и погоны надевал еще с советскими звездочками. Сейчас они те да не те. Не скажу лучше или хуже – просто другие.

– В каком вы звании, извините?

– Звания и должности в прошлом. Я теперь такое же частное лицо, как и вы.

– Просили снять вам частную квартиру на три дня. Не очень близко от центра, ну и вообще… Я должен был вписаться в сумму.

– Нет вопросов, – Глеб взял листок с адресом. – Давайте, если можно, по местам боевой славы. Сперва на Златницкую, потом в депо. Дальше станция метро. Остальное – на ваше усмотрение.

– С вашего разрешения я несколько изменю порядок. Мы сейчас как раз поедем на метро. Будем проезжать ту самую станцию.

Пражские станции существенно отличались от московских – залегали не так глубоко, платформы имели покороче и не были такими парадными, как станции центра Москвы.

Глеб с паном Ярославом вышли через одну.

– Мы появились здесь около четырех часов ночи. К этому времени мы уже обнаружили в депо настоящий броневик, стало ясно, каким образом банда собиралась скрыться. В нашем метро попроще разобраться, чем в вашем – всего три линии: А, В и С. Но казалось, что поезд ушел, как говорят по‑ русски. Было мало надежды ухватить этих ребят – времени прошло достаточно, чтобы они успели выскочить на поверхность…

Поезд плавно отъехал от платформы, где остались беседовать русский и чех. Часы на табло принялись заново отсчитывать секунды, и новые пассажиры уже выстраивались в ожидании.

– Нас больше интересовали точки выхода. Они наверняка предполагали выбираться не через станцию, а через технический люк. Большая часть личного состава осматривала эти люки в надежде найти след. Кого‑ то направили по тоннелям. Я не поверил своим ушам, когда поступил сигнал. Неужели, думаю, так скоро перегрызлись?

Руки пана Ярослава были сцеплены за спиной. Теперь он вытащил правую с пухлыми пальцами и взмахнул ею перед собой.

– Вот здесь стоял этот вагон. Ни одного целого стекла, внутри лужи крови и два трупа. Один с удивительно длинными пальцами, рядом с ним валялся пистолет…

«Шестаков», – подумал Слепой.

– Другой помоложе, с автоматом в руках. Вокруг полно стреляных гильз, присохших к полу вместе с кровью. Я по‑ прежнему думал, что случилась междоусобица. Но потом… Вот здесь, где мы стоим, тоже было полно автоматных гильз.

Глеб невольно взглянул под ноги.

– Нашли еще третьего, этот валялся на рельсах. Почти моего возраста – волосы по прежней моде, до воротника, усы с проседью. Как я потом узнал, он был главарем.

– Почему же вы решили, что они попали в засаду?

– Все подтверждало, что одни вели огонь отсюда, с платформы, другие отвечали из вагона и пытались отступать по рельсам обратно в тоннель. Странно получалось: ехали вместе, потом остановились. Часть людей сошла на перрон и перестреляла других, кто остался в вагоне? Это ведь проще было сделать прямо в вагоне – тогда уж точно никто не имел бы шанса скрыться.

После секундного раздумья Слепой утвердительно кивнул.

– Но самое главное – мы обнаружили следы стальных упоров. Их установили на рельсы, а потом сняли.

– Значит, движение вагону заблокировали? И хотели это скрыть, чтобы полиция приняла версию внутренней разборки в банде.

– Да‑ да. Тот, кто был у них за машиниста, вовремя разглядел эти упоры и использовал экстренное торможение. Иначе бы удар был очень приличный, все внутри получили бы серьезные травмы. Их потом просто добили бы без проблем.

– Выходит, все, кто спасся, ушли обратно в туннель? Их преследовали? Вы проверяли гильзы на рельсах?

– Мы обнаружили россыпь автоматных гильз на крыше вагона. Вряд ли кто‑ то из банды Вождя заскочил на крышу – его бы тут же смели огнем. Это был один из нападавших, он стрелял вслед беглецам. Но их не преследовали слишком активно. На рельсах мы обнаружили только кровь и пару девятимиллиметровых гильз, выпущенных из «глока», – похоже, половина банды Вождя имела при себе только пистолеты.

– Почему с ними до конца не разобрались? Как вы ответили себе на этот вопрос?

– Не видели смысла рисковать и спускаться в тоннель. Они, похоже, знали, что постоянного состава у Вождя нет, и все эти незнакомые друг с другом люди не смогут ничего предпринять.

– Общая беда быстро сплачивает.

– Думаю, нападавшие рассчитывали на легкую панику. Они могли одеться в одинаковый камуфляж, вооружиться одинаковыми автоматами, чтобы сойти за полицию. Не сомневаюсь, что в момент нападения бандиты так и решили. В ту ночь они были заинтересованы только в одном – побыстрей разбежаться в разные стороны. Уже потом из газет и телепередач они поняли, что полиция на самом деле не проявила должной оперативности. Но было уже поздно – никто из них понятия не имел, где искать остальных.

– И еще одно здорово им помешало, – заметил Глеб. – Все подозревали предательство. Кто‑ то из выживших их предал и мог сдать еще раз, сообщив про место новой сходки. Погоню по тоннелю устраивать не стали, чтобы ненароком не зацепить в темноте этого типа.

Пан Ярослав перевел руки в новое положение – вытащил из‑ за спины и сцепил на приятно округлом животе:

– Его могли первым, как у вас говорят, пустить в расход.

– Могли, – кивнул Глеб. – Ведь он должен был получить нечто посущественней, чем долю, обещанную Вождем. Тут он наверняка постарался не ввести их в искушение, обязательно подстраховался. Полновесный расчет надо было себе гарантировать, иначе какой смысл сдавать одну банду другой?

– Он мог быть просто членом этой самой второй банды.

– Думаю, Вождь досконально проверял кандидатов. Предательство произошло в последний момент из чисто корыстных побуждений.

* * *

Глеб предложил соблюдать хронологию хотя бы от конца к началу и прежде выставочного комплекса посетить депо. Пан Ярослав показал, где нашли пустой броневичок.

– Ума не приложу, как нас тогда обвели вокруг пальца? Наши люди потом изучали их жалкую копию и не могли понять, почему не разглядели блеф с самого начала.

– Объект преследования обычно видишь как условный знак, как цель. Когда счет идет на секунды, его трудно воспринимать в деталях.

Здесь, в депо, Глеб осматривался по сторонам только для порядка.

– Наверняка, никто, кроме Вождя, не представлял замысла в целом, – рассудил он вслух. – Иначе его кадровая политика вообще не имела бы смысла. Кто же мог заранее знать про метро? Два человека точно. Тот, кто ждал здесь броневик, и тот, кто выполнял отвлекающий маневр на этой самой «жалкой копии». Кстати, она сохранилась?

– По ходу следствия разобрали на запчасти и заново собирать не стали.

– Вряд ли детали добывались и заказывались где‑ то на другом конце света. Вы не пытались выяснить, откуда они?

– Пытались, но не слишком преуспели. Маркировку с двигателя сбили. Все остальное тоже не имело особых примет. Конечно, мы возили на опознание чуть ли не половину торговцев Чехии. Некоторые неохотно допустили, что ту или иную деталь преступники могли купить у них в магазине. Но когда и кто именно?

– А насчет кузова? Его‑ то ведь изготовили на заказ.

– По кузову мы тоже провели работу, и не малую. Сейчас Чехия потихоньку приближается к европейским стандартам жизни, потребители уже не хотят ничего кустарного. Пять лет назад здесь было полно мастерских, где вам могли восстановить безнадежно битую машину, могли вообще изготовить нужные детали корпуса. На чистосердечное признание мы особенно не надеялись – сообразительный человек сразу бы догадался, что его могут привлечь за соучастие, и прикусил бы язык. Думали найти улики…

– Но не удалось, – закончил Слепой.

Он был благодарен пану Ярославу за откровенность. Хотя кто знает, как повел бы себя чех, если б еще оставался в боевом строю.

Глеб думал о тех самых двух членах банды, которые заранее знали об отступлении через тоннель метрополитена. Человека, ожидавшего броневик в депо, он знал точно еще в Москве. По показаниям сотрудников депо был составлен словесный робот, по которому подобрали полсотни подходящих фотографий из картотеки пражской полиции. Все опознали Марата Селиванова – Серьгу. Эта информация из старого следственного дела генералу Потапчуку была уже известна, и с самого начала он передал Глебу материалы.

Водитель, бесстрашно отвлекавший на себя полицию, не был установлен так же однозначно. Им мог быть Деготь, мог быть Шумахер. Но некоторые важные детали свидетельствовали против последнего.

Никто из бандитов не вызывал у Слепого особой неприязни. Но именно к Серьге и Шумахеру он относился с симпатией. Он ехал сюда, в Прагу, пытаясь найти доводы, оправдывающие этих кандидатов на путешествие в мир иной. Но плюсов в обе графы не прибавилось.

Посещение охранного комплекса ничего не дало. Боксы с тех пор перестроили, ворота поставили другие. Слушая пана Ярослава, Слепой представлял, как все происходило. Рискованная затея, ничего не скажешь. Но ведь сработала бы, если бы в «стадо» не затесалась «паршивая овца».

Здесь, в комплексе, он впервые вспомнил о потерпевшей стороне.

– Как насчет страховки? Много тогда отхватил «Carrier»?

– Пустяки. Почему‑ то драгоценности были застрахованы на относительно небольшую сумму.

Впервые с тех пор, как Слепой начал заниматься этим делом, он почувствовал запах жареного.

– А вы не задавались вопросом, как такое могло случиться? Или «Carrier» часто экономила на страховке? Непохоже на такую уважаемую фирму.

– Нам хватало своих проблем. Страховка – это хлеб адвокатов, а не следователей.

– Вы бы могли мне помочь быстро разыскать в Праге одного такого адвоката?

– Я с ними не знаком, их услугами не пользовался. Загляните в справочник, там есть номера адвокатских контор и указано, на чем они специализируются.

Глава 29

Получив деньги за консультацию, адвокат с «бабочкой» в мелкий горошек, любезно согласился сообщить Сиверову основополагающие принципы страховых тяжб. Специально для гостя из Москвы он говорил на смеси чешского, русского и английского.

– Во‑ первых, такие тяжбы начинаются не всегда. Очень часто стороны сами приходят к согласию.

– Что может им помешать?

– Непримиримость интересов, – улыбнулся адвокат неприятно красными губами.

– Как я понял, они в любом случае непримиримы. Что получает один, теряет другой.

– Все дело в цифрах. Количество переходит в качество. Если цифры очень велики, начинается копание в тексте страхового договора. Можно зацепиться за каждую букву, каждую запятую. Ведь договор на то и договор, чтобы предусматривать некоторые оговорки, некоторые условия для законного отказа от платежа. Если застраховавшееся лицо – юридическое или физическое – проявило непозволительные халатность и беспечность…

– Значит, копаться начинают не только в тексте, но еще и в обстоятельствах дела?

– Каждая сторона нанимает хороших юристов. Одна собирается атаковать, другая – защищаться. Обычно представители нанятых адвокатских контор проводят несколько встреч, чтобы утрясти разногласия без суда. Например, потерпевшая убыток сторона соглашается несколько умерить свои требования по страховой сумме, с тем чтобы получить ее быстро и без проволочек. Для кого‑ то время очень дорого, а кто‑ то может себе позволить роскошь проявить принципиальность: пройти судебный процесс со всеми его издержками, а потом еще и апелляционный суд.

Ситуация со страховкой постепенно прояснялась для Глеба. Но все‑ таки он решил услышать подтверждение своего вывода из чужих уст.

– О чем, по‑ вашему, говорит изначально заниженная сумма страховки? Это часто случается?

– Не так уж часто. Даже если фирма или физическое лицо вбухали кучу денег в разные системы и службы безопасности, у них находятся еще средства на пристойную страховку. Тем, у кого средств нет, и страховать обычно нечего. Заниженная сумма – это симптом не скупости, а тонкого расчета.

– Какого, например?

– Я должен знать обстоятельства дела.

– Допустим, фирма производит очень эксклюзивный и дорогой товар. Везет его на выставку с большими предосторожностями, но мизерной страховкой на случай всякого рода неприятностей.

– А неприятности реально случились?

– Да.

– Тогда это, скорей всего, реклама. Такой фирме жизненно важно представить свой товар объектом вожделения. А уголовное дело в наше время – лучшая реклама. Можно сочинить дело о фальшивках, имитациях. В позапрошлом году перед продажей на аукционе картины Ван Дейка в прессу просочились красочные подробности о подделке другой картины этого же живописца. Такие новости – лучшее свидетельство моды, ажиотажа, они подогревают интерес. Тем более, что картина с аукциона чиста от подобных подозрений – это гарантируют авторитетные эксперты.

– И кража – реклама?

– Великолепная. Особенно при наличии жертв. Если преступники рискуют пожизненными сроками ради чего‑ то, кроме самих денег, значит, они очень сильно этого желают.

– Они в любом случае желают только денег. Никто не ворует красоту, чтобы созерцать ее в одиночестве.

– Воры и грабители – это барометр человеческих пристрастий. Кривая краж тех или иных марок машин точно соответствует кривой спроса.

– Сколько будет стоить информация о страховках одной известной фирмы на протяжении пары прошлых лет?

– Называйте фирму, завтра я попробую назвать цену. В любом случае эта информация конфиденциальная и стоить будет немало. Зачем она вам? Допустим, вы обнаружите то, что искали. А толку? К стенке никого не припрете, даже если пригрозите опубликовать свои выводы в прессе.

* * *

Глебу нужно было выяснить в Праге еще одну важную вещь. Что стало с телом Михаила Шестакова, обнаруженным в вагоне метро? Где его захоронили? Пан Ярослав сообщил, что всех покойников забрали, как положено, на судмедэкспертизу.

– У нас в морге как раз поставили хорошие холодильные установки. Мы получили возможность не спешить с захоронением. Заключение медиков, конечно, очень важно, но надо им подсказать, где и что проверить. В любом случае они добросовестно перечислят все повреждения и раны, классифицируют все средства и способы насилия. Ничего не пропустят, но этого может оказаться недостаточно.

Слепой знал, что значит труп для следствия. Для него это было чем‑ то вроде указателя конечной остановки – дело закрыто. Для пана Ярослава и ему подобных с трупа все только начиналось. Мертвое тело было для следствия кладезем информации – как атом для физики. Его рассматривали под разными углами, при разном увеличении.

– Иногда я говорил врачам: мне не так важны пулевые отверстия, внимательно посмотрите на синяк, который образовался при падении, – увлекся отставной полицейский. – Я хочу узнать, стоял ли покойный в полный рост или падал с колен. Чем дольше труп пролежит у нас, тем больше вероятность, что мертвый заговорит и подскажет важные детали. Русские трупы по делу «Carrier» не спешили востребовать родственники – мы держали их у себя довольно долго.

Глеб вспомнил Мишу Шестакова, каким увидел его в первый раз: веселые глаза с таким необычным для сотрудника КГБ слегка отвязанным выражением, мешковатый пиджак. Сотрудники госбезопасности умели носить штатское и знали толк в мужских костюмах. Шестаков еще и в этом вопросе выглядел «белой вороной».

– Потом все сроки истекли, трупы отправили в крематорий. «На усушку», как говорил один мой коллега из московской милиции.

– У нас скажут так скажут, – кивнул Глеб.

– Земли у нас в Чехии мало, живым она больше нужна, чем покойникам. Стараемся, чтобы кладбища были компактнее. У добропорядочных граждан фамилия указана, родня цветы поливает. А безымянные трупы хоронят за счет государства по десять урн в одной упаковке.

– Хорошо хоть не смешивают пепел.

– Нет‑ нет. Каждая урна отдельно под своим номером. Если вдруг объявится желающий забрать прах для перезахоронения, он может свериться по фотографии. При крематории есть архив. Мы отдаем туда копию снимка из дела, чтобы человека можно было опознать.

В крематорий они приехали, когда стало уже смеркаться. Сиверов еще не видел в этой ухоженной стране такого неуютного здания – бетонный куб почти без окон. Сухопарый сотрудник администрации с блестящей даже при тусклом свете лысиной сразу узнал пана Ярослава и почтительно с ним поздоровался.

Журнал учета безымянных трупов чем‑ то напоминал семейный альбом. Только вместо групповых и детских фотографий по приятным поводам вроде дня рождения здесь фигурировали черно‑ белые снимки покойников.

Предсмертное просветление и умиротворение не снизошло в последние минуты жизни ни на одного из этих людей. Никто не старался придать их лицам более или менее благообразный вид. Много было вытаращенных глаз, отвисших челюстей, мучительных гримас.

Лица щетинистые, покрытые коростой, с беззубыми ртами, ссадинами. После благополучных пражских улиц контраст был разительный. Где они водятся, эти отверженные? На каких задворках находят их трупы?

Уголовников из числа невостребованных мертвецов было совсем немного на страницах пятилетней давности. Они выгодно отличались своим здоровьем, если это слово имеет смысл по отношению к покойникам. Широкие плечи, приличная мускулатура, чистая кожа лица.

Вот белобрысый Шмайсер с грубоватыми чертами, вот Вождь со стиснутыми зубами и остекленевшим взором. А Шестаков? Перевернув несколько страниц, Глеб добрался и до бывшего сослуживца: на лице покойного в последний момент застыло выражение обиженного ребенка. Конечно, он изменился с момента последней встречи в гостинице «Космос». Но Слепой постарел больше, на пять дополнительных лет.

Стоя рядом, пан Ярослав прочел номер урны и еще один двузначный номер, который Глеб определил про себя как номер участка. Вместе обошли мрачноватое здание, приблизились к площадке, вымощенной красноватой тротуарной плиткой. Несмываемой черной краской здесь проставлены были цифры.

Работник крематория легко поддел плитку с нужным номером и глазам Глеба открылся железный ящик с одними стенками – без крышки и дна, заполненный шестью вдавленными в песок ржавыми цилиндрами. Именно их здесь называли «урнами». Работник ушел с равнодушным видом, Сиверов присел на корточки.

– Давайте смотреть, – пробормотал пан Ярослав.

Присел рядом на корточки, придержав ладонью животик, чтобы не слишком его растрясти. Взялся за первый попавшийся цилиндр с завинчивающейся крышкой. Оранжевая труха осыпалась с поверхности, стоило только взять его в руки.

– Номера выбиты или как? – спросил Глеб.

– Их, по‑ моему, тоже краской наносили.

– Это было опрометчиво, – мрачно произнес Сиверов.

* * *

Нужных денег на оплату «юридической услуги» у Слепого в кармане в любом случае не нашлось бы. Вдобавок Федор Филиппович вышел на связь и велел возвращаться быстрей. Возвращался Глеб вместе с шестью урнами пепла. Пусть специалисты в лаборатории ФСБ постараются как‑ нибудь разобраться с их нумерацией и содержимым.

На всякий случай Глеб пометил, в каком порядке урны лежали в своем гнезде под тротуарной плиткой. Кладбище невостребованных трупов при крематории заполнялось по мере их поступления и сжигания. По записям в «иллюстрированном» журнале регистрации пепел от Михаила Шестакова, сожженного двенадцатого ноября с двумя подельниками, попал в гнездо, где уже находились три урны.

Текучка кадров в крематории была большой, люди менялись каждый год. Неизвестный работник мог заполнять гнездо в какой угодно последовательности – слева направо, снизу вверх или еще как‑ нибудь. Даже те, кто делал это недавно, не могли точно сказать, в каком порядке они заполняют пустые места.

Пан Ярослав добыл Глебу нужную бумагу от министерства внутренних дел – необычный груз благополучно пересек границу под видом проб грунта.

…Внимательно оглядев все шесть упакованных по отдельности ржавых цилиндров, генерал Потапчук удовлетворенно буркнул и пожал Глебу руку.

– Моя роль была курьерской, – признал Слепой. – Пана Ярослава благодарите. Наш человек.

– А где последняя фотография?

Глеб показал снятую копию с обиженным лицом покойного Шестакова. Минуту генерал смотрел на нее молча, потом убрал в ящик стола.

– Если паче чаяния не сумеют наши физики‑ лирики отделить Мишу от соседей, насыплем в могилу весь прах. Памятник уже готов.

Насчет «Carrier» Потапчук уже «владел вопросом»:

– Было у них еще два случая небольших страховых сумм – в девяносто шестом и две тысячи первом. Обошлось без краж.

– Для отвода глаз. Чтобы пражская история не слишком выпирала.

– По‑ твоему кража была не настоящей? Они получили свое добро назад?

– Именно так, Федор Филиппович. Те, кто организовал банде теплую встречу на платформе, работали на «Carrier». Предатель тоже был на стороне ювелиров.

– Не слишком ли много крови для рекламного розыгрыша?

– Без крови он бы не попал на первые страницы газет. Чем ее больше, тем лучше для рекламы.

– Опять‑ таки риск. Если в банде на «Carrier» работал только один «крот», товар мог ускользнуть.

– Как именно, товарищ генерал? Наверняка «крот» мог передать информацию в случае непредвиденной смены маршрута. Вполне возможно, это был Вождь – самый удобный вариант для «Carrier». Вождь считал, что контролирует ситуацию, но в чем‑ то ошибся.

– Они не стали бы связываться с рецидивистом. У Вождя уголовщина в крови, посмотри по скольким делам он разыскивался. Сколько еще раз были подозрения, но не хватало улик. Вождь попытался бы обмануть их и уйти с уловом.

– Если только в броневике были настоящие драгоценности. Кто их видел вблизи? Может, там везли примерно такие же камушки, какие Вождь накупил по дешевке. Только чуть повыше качеством и знало об этом еще меньше людей.

– Не делают большие фирмы дела с такими личностями, как Вождь, – Потапчук убежденно покачал головой. – Они подкинули ему своего человека с нужной легендой.

– Насчет Вождя спорить не буду, это только вариант.

– Дело нужно закруглять, слишком уж оно затянулось. Твой отпуск вот‑ вот закончится, появятся более важные дела.

– У меня был отпуск? А я и не заметил.

Федор Филиппович пропустил иронию мимо ушей:

– Возня с этими гражданами тебе не по нутру. Ты у нас хирург, а не психолог. Раскалывать людей не приучен.

– Признаю и каюсь.

Глеб понимал, что это прелюдия к каким‑ то оргвыводам. Вряд ли его снимут с дела, когда контакт со всеми пятью подозреваемыми уже установлен. Но многое должно измениться.

– Есть мнение снова попробовать их в деле. Сколотить из живых ту же банду, только в облегченном составе.

– И мне стать новым Вождем?

– На большую дорогу вы, понятно, не выйдете. Ты просто посулишь большие деньги.

– Мне казалось, такие вещи тоже в компетенции хорошего психолога.

– Здесь не психология, здесь все будет конкретно.

– И опять они не должны до последнего знать про своих напарников?

– Ни один из них не должен увидеть другого в лицо. Иначе все пойдет прахом.

– И как по‑ вашему предатель себя выдаст?

– Повторным предательством. За годы службы я убедился: предательство – тоже вид наркотической зависимости.

– Предатели – люди рациональные, они считают на много ходов вперед.

– Я говорю о принятии решения, когда человек говорит себе «да» или «нет». Если у человека однажды выгорело предательство, он не откажет себе в удовольствии повторить этот опыт еще раз.

– Выгорело? Ни один из пяти не выглядит получателем выигрыша.

– Если человек способен на предательство, это еще не значит, что он способен с толком распорядиться «сребрениками».

– А кто им сейчас предложит сделку?

– Никто. Предатель сам начнет искать заинтересованное лицо.

* * *

В больничном дворе царили тишь да гладь. Утреннее солнышко светило ласково, казалось, все пациенты в этой больнице благополучно излечиваются, и морг существует только для порядка.

– Ты, вроде, говорил, что мой должник.

– А я не отказываюсь, – Курносый зажал большим пальцем ноздрю и высморкался на траву.

– Есть дело, – понизил голос Слепой. – Вроде того, о котором ты мне рассказывал.

Семен взглянул с недоверчивым прищуром.

– Нехорошо смеяться над больным человеком.

– Какие шутки? Думаешь, я сюда ради этого перся?

– Забыл сколько из меня пуль вытянули? Повторить?

– Не забыл. И правую твою прекрасно вижу.

– И кому я такой понадобился?

– Мне.

– Ты пойдешь за старшего?

– Не похож? – широко улыбнулся Слепой.

Семен внимательно оглядел недавнего своего знакомого все в тех же темных очках.

– Может снять? – продолжая улыбаться, Глеб дотронулся до дужки.

– Странное у тебя лицо. Однажды я видел такое же странное, потом случайно узнал, что человеку делали пластическую операцию.

«Ни черта себе, – удивился Глеб. – Мохнатые зубры не замечали, а рядовой боец спецназа вдруг разглядел, да еще через столько лет».

Комментировать догадку он не стал. Продолжал молчать, ожидая продолжения. Но Курносый не стал заострять внимание на чужой внешности, он вновь вернулся к теме разговора.

– И что ты мне предложишь? Постоять на стреме? Скольких ты ребят из братниного взвода перевидал? Неужто я самый подходящий?

– Просто с другими не законтачило. Посидели, пропустили по стопке и разошлись.

– Так это объяснимо. Меня ты из дерьма вытащил, а к ним просто в гости зашел.

– Ты ходил уже на гражданке на серьезные дела. Сам ведь рассказывал.

– А ты готов всему верить? Какой‑ то бомж тебе расписывает про брюлики с выставки, и ты все сразу принимаешь за чистую монету?

– Про брюлики ты как раз промолчал. Вот если б расписал красивые подробности, тогда бы я точно не поверил.

– Хорошо‑ хорошо. Но ведь мы облажались.

«А он хитер, – подумал Слепой. – Проверяет мою реакцию. Если я знаю о пражском ограблении не только с его слов, на моем лице может мелькнуть несогласие».

– За битого двух небитых дают.

Курносый снова вперился в лицо Слепого, где стекла защитных очков отражали подсвеченные солнцем облака. Потом высморкался еще раз. Новый знакомый вызывал у него сложные чувства. За последние годы он был, пожалуй, единственным, с кем Семен поостерегся бы начинать базар.

– Вообще‑ то, я всегда умел стрелять с двух рук… О каком куше речь?

– Точно пока не знаю. Но бабла должно быть много.

Тут Семена позвал санитар из морга – он только что выдал родственникам тело, теперь нужно было вымыть и продезинфицировать лежак. Курносый хотел было отмахнуться, имея в виду возможную перемену участи.

– Сходи, я подожду, – настоял Слепой. – Вдруг тебя не устроят условия.

Курносый хотел что‑ то ответить, но махнул рукой и отправился выполнять свои обязанности уборщика. Вернулся он минут через сорок, широко размахивая здоровой левой. Кисть правой пряталась в широком кармане халата. Казалось, Семен в любой момент может выдернуть ее оттуда с зажатой в скрюченных пальцах пушкой.

– Если у меня будет в руках оружие, меня устроит даже верная смерть, – сказал он буднично, без пафоса. – Последнее время я сильно завидовал тем, кто полег в Праге.

Его глаза на секунду прищурились, будто от вспышек автоматных очередей с темной платформы. Казалось, он снова переживает засаду в тоннеле, да так, будто она случилась вчера. Не может простить себе, что не огрызнулся как следует, не расстрелял даже половину боезапаса. В первые же секунды нахватал пуль и свалился, теряя сознание.

Он уже не мечтал снова стать бойцом. Но если такой шанс представится, он будет беспощадным. Не ради денег, а ради бога Войны, который должен снова простереть сияющую длань и поднять Семена Ершова с колен.

Глава 30

– Вы надолго? – спросила Татьяна, увидев Денисова знакомца в защитных очках.

По голосу было слышно, что она очень рассчитывает на отрицательный ответ.

– Что‑ то случилось?

– Денис ужасно себя чувствует.

– Переутомился на работе? – осведомился Слепой, следуя прямиком через просторную прихожую.

– Если бы видели его состояние, вы бы воздержались от шуток.

– Показывайте, не томите, – потребовал он.

– Не больше десяти минут, обещаете?

– Вообще‑ то, я собирался отвезти его к девочкам, они нас уже ждут. Все, что я могу для вас сделать, поручиться, что мы туда не поедем, – Глеб заглянул во вторую по счету комнату, поскольку хозяйка не спешила указывать верное направление.

– С какой стати вы так со мной разговариваете?

– Я вежлив как никогда. Где он? – Глеб повысил голос, чтобы Деготь, наконец, его расслышал.

Денис слабо отозвался со второго этажа.

– Смотри‑ ка, он в самом деле не в кондиции.

– Человека жестоко избили.

– Много переломов?

– А вам бы хотелось побольше? – возмутилась Татьяна.

Знакомец Дениса явно не торопиться ахать и охать.

– Сколько было людей, откуда взялись? – Слепой догадывался, что инцидент был случайным.

– Денис нарвался на одного моего поклонника.

Несмотря на всю жалость к Дегтю, маленькой частичке в самой глубокой глубине Таниной души было лестно, что мужчины сцепились из‑ за нее. Никакая слава, никакие подарки и комплименты не могут в большей степени подтвердить, что женщина еще многого стоит.

– Этот гад всегда и всюду ходит со своими мордоворотами.

– А как машина?

– Ничего с вашей машиной не сталось, – Татьяна презрительно отмела в сторону беспокойство о вещах, далеко не таких хрупких и неповторимых, как Денис Кудрявцев.

– Вы уверены?

– Да, – произнесла она не слишком твердо.

Глеб понял, что пострадавший и хозяйка не спускались в гараж с момента драки. Это обстоятельство стоило использовать.

При виде Слепого Деготь сел на кровати. Протягивая расслабленную руку, он как бы предупреждал, что жать ее слишком сильно нельзя. Синяки красовались под обоими глазами. В другой ситуации Денис быстро отряхнулся бы от боли и встал на ноги – нежная забота заставила его войти в роль потерпевшего, и теперь он с удовольствием готов был поваляться еще денек другой, поесть с ложечки.

– Еще шокером долбанули, уроды.

– Начнешь себя жалеть, проваляешься еще полгода. Схожу взгляну на тачку. Что ты успел, на каком мы сейчас с тобой рубеже.

Деготь сунул руку в карман джинсов, висевших рядом на стуле, и передал Глебу ключ.

– Погоди, может, я потихоньку встану. Спустились бы вместе.

– Татьяна мне глаза повыцарапает. Сам разберусь.

Открыв подвальный гараж, Слепой убедился, что с лимузином все в порядке. Работу Дегтя никак нельзя было назвать ударной, но по качеству ни у кого не возникло бы претензий. Курочить кузов ломом Глеб не мог, нужно было действовать без лишнего шума. Обмотав носовым платком кулак, он выбил подряд все стекла, включая лобовое, потом покромсал ножом сиденья и обивку салона. Выдрал «с мясом» CD‑ проигрыватель, провел крест‑ накрест две глубокие царапины по капоту.

Вернулся в спальню с суровым видом.

– Вставай, своими глазами посмотришь.

– Разве они… – побледнел Деготь.

– Никуда он не пойдет! – влетела в комнату Татьяна.

– Погоди ты, – отстранил ее Денис. – Мы здесь, по дому. Ты еще не заглядывала в гараж?

– Ключи у тебя. Моя машина вон, на участке. Я же тебе говорила, что летом ленюсь загонять ее и выгонять.

– С твоей все в порядке?

– А что ей сделается? – удивилась хозяйка.

Все трое спустились в гараж, и тут вся расслабленность мигом слетела с пострадавшего.

– Сучары! Да я их урою! Где этот хрен твой живет?

– Никакой он не мой, – отмахнулась Татьяна. – В гробу я его видала!

– Однако в гости позвала!

– Сам приперся!

– «Не виноватая я, он сам пришо‑ ол», – раздраженно скривился Деготь.

– Давай не будем втягивать ее в наши дела, – стал урезонивать Глеб.

– Уже втянули! – Его обжег взгляд из‑ под длинных ресниц.

– Я в натуре его убью, – тихо произнес Денис.

– Но как они могли сюда попасть? – спросила хозяйка сама у себя.

– Дверь была открыта нараспашку, – сообщил Сиверов, показывая жестом, как спустился в подвал из прихожей.

– Я ее точно запирал. Этот краснорожий или сам с отмычкой в гости ходит или его братва.

– У меня есть только один знакомый такого сорта, – глядя на Дениса, выразительно произнесла Татьяна.

– Чего ж ты меня приютила, если западло? Не поняла, откуда тачка и зачем ее переделывать надо?

– Давайте жить дружно, – Глеб расставил руки, как рефери на ринге. – Сейчас я заберу машину и попробую взять вину на себя. Скажу, что выбрал неудачно место.

Слепой велел Денису дожидаться его в доме и никуда не пропадать. Через два часа он вернулся, сообщив, что заказчик рвет и мечет.

– На хрена было показывать «мерс» в таком виде? – заикнулся Деготь. – Я бы подшпаклевал, подкрасил, стекла вставил.

– У этого человека шестое чувство. Он вознамерился именно сегодня приехать и взглянуть, как идут дела. Если б заявился сюда, тебе бы конец пришел. Вот я и предпочел повезти тачку к нему.

– Как тебя гаишники не тормознули.

– А я всегда вожу с собой копию протокола об аварии. Сегодня проставил в ней число.

– И что теперь?

– Он требует с нас половину стоимости машины.

– Да пошел он знаешь куда! Сейчас я кинусь собирать деньги, как же!

– Он знает, где стояла машина, и пришлет людей к Татьяне.

– Пусть к краснорожему шлет!

– С тем отдельная песня. А мы должны заплатить.

– Да это подстава какая‑ то. Как специально, мать его! Ты ведь понимаешь, что бабок у меня нет и в ближайшее время не предвидится.

– Будем думать. Никуда не дергайся, от него не спрячешься. И с Татьяной не ссорься. Если б ты сидел, как положено в подвале, ничего бы не случилось.

* * *

– Ну как? – Серьга с гордостью показал два новых образца своей работы. – По‑ моему, супер!

Он явно был доволен, что смог преодолеть «творческий кризис» – очередной паспорт уже выглядит как настоящий, комар носа не подточит.

– Вот это я понимаю. Не напрасно я тебя вытаскивал.

– Только учти: хорошее качество хорошо стоит. Я свой труд уважаю.

– Если все на мази, тогда завтра несу тебе данные. Может и сегодня еще успею.

– Большая срочность?

Слепой кивнул:

– А ты еще не почувствовал? Лови момент, можно неплохо заработать.

Глебу нужно был оправдание предстоящей «откровенности».

– Сегодня я угощаю, – он достал из кейса бутылку водки.

– Не до этого, работать надо. Не обижайся, просто я последнее время уже не так крепок по части выпивки. Полбутылки приму и уже расслабуха идет по полной программе.

– Ладно на себя наговаривать. Прошлый раз нормально сели‑ встали. Хочешь – мало пей, хочешь – много, я не из тех, кто в чужой стакан заглядывает. Просто не люблю оставаться в этом смысле в долгу. В прошлый раз ты угощал, сегодня моя очередь.

Не дожидаясь отцовского распоряжения, Ира побежала к холодильнику. Было видно, что девочке приятно накрывать на стол.

– Хорошая хозяйка вырастет, – заметил Слепой.

– Потом научу, чтоб больше о себе думала. Иначе сядет какой‑ нибудь козел на шею и ножки свесит.

Глеб наливал себе до краев и оприходовал больше половины бутыли в 0, 7 литра. Он оставался трезвым, но получил оправдание для несдержанности в речах.

– Дело намечается шикарное. Потому и срочность, – вернулся он к главной теме.

Серьга среагировал, как он и ожидал. Потеребил мочку уха и мечтательно произнес:

– Мне бы тоже не мешало. Заказ твой, конечно, очень кстати. А потом? Смог бы ты нарыть мне еще клиентов?

– Вообще я планирую сматываться…

– Иди, доча, посмотри телек. У нас тут такой разговор: короче, старые песни о главном. Дай только я тебя поцелую.

Утерев тыльной стороной ладони влажные от водки губы, Серьга бережно прикоснулся ими к дочкиному лбу.

– Золотце мое. Теперь иди‑ иди…

Не хотелось Слепому привлекать этого человека к сочиненной Федором Филипповичем проверке. Но, по имеющимся данным, Марат Селиванов оставался пока одним из двух главных подозреваемых.

Любящий отец? Любовь к собственным детям свойственна и закоренелым убийцам и самым жестоким хищникам – это не альтруизм, а инстинкт всего живого. По‑ настоящему Слепому было жаль только девочку, но ведь многие из людей, отправленных им на небеса, кому‑ то приходились отцами.

«Может и не Серьга, – сказал себе Сиверов. – Останется в живых и даже не поймет, что ему грозило».

– Проверну дело и свалю за кордон. На пару лет, как минимум.

– Я, конечно, не претендую ничего знать, – Серьга ухватил двумя пальцами за хвост безголовую шпротину и отправил в рот, капнув на скатерть маслом. – Просто имей в виду: я умею не только ксивы рисовать. Могу все. Если есть еще вакансии, я с дорогой душой.

– Вообще‑ то, уже комплект.

– Понятно, – огорченно выдохнул Серьга. – Свои люди, не раз проверенные.

– Просто дело очень рисковое, – понизил голос Слепой. – Не люблю мочилова, самому промокнуть недолго. Но жалко кассу пропускать. Сам знаешь: струхнешь, побоишься коронки обломать о подарок фортуны, следующий раз она тебе обглоданную кость подсунет.

Серьгу разбирало любопытство, но он сдерживал себя, понимая неуместность расспросов. Глеб сам «проговорился» о том, о чем совсем недавно подробно поведал Семену:

– Катер из Сочи в Сухуми. Везет четыре тачки для крутых абхазов. Через границу на Псоу такие не пропустят, на лапу погранцам придется давать немерено. А тут ночной рейс.

– Ясно.

– Ни черта тебе не ясно, – с самодовольным видом Глеб откинулся на спинку, доставая из пачки сигарету. – Не беспокойся, я курить не буду, просто нюхну табачок… Рейс этот с двойным дном… Все, точка. Слишком разболтался. Если сегодня не заскочу, значит завтра с утра. Береги руки, начинается рисование набело.

Глава 31

Слепой не хотел больше заявляться к Гайворонскому в кабинет. Похоже, Гога поставил в известность обо всем двоюродного брата, и тот пробует выяснить, откуда взялся незнакомец в темных очках.

По телефону Глеб назначил срочную встречу на десять вечера, в одном из загородных кафе в паре километров от Кольцевой. Подозревал, что Гога вопреки обещанию не явится сюда лично. Так и случилось.

Он сидел за крайним столиком на открытой террасе, когда трое крепких мужиков разом выскочили из затормозившей машины и направились в его сторону. Один из них подсел на пустой стул и крепко прихватил Глеба за руку повыше локтя. Другой встал за спиной Сиверова, сунул ему руку за пояс и забрал пистолет.

Третий перегородил широкой спиной видимость остальной немногочисленной публике и оглядывался по сторонам – не ли намерен ли кто прийти на подмогу человеку в не подходящих для этого времени суток очках.

– Слышь, друг? Мы здесь в первый раз. Не желаешь показать служебный выход?

– Пошли. Только не надо так нежно жать мне руку.

Машина тоже стала медленно объезжать кафе. Похоже, Сиверова хотели быстро вырубить и затолкать на заднее сиденье при минимуме свидетелей.

Оказавшись на заросших сорняками задворках кафе, Глеб резко вывернул левую, за которую его удерживали. Правая противника оказалась зажатой под мышкой у Сиверова, а челюсть встретила тяжелый Глебов кулак. Без малейшего промедления Слепой ударил ногой в живот второго из троицы. Последний попытался выдернуть свою «пушку», но Глеб сам вырвал ее и уже вжимал дуло в крепкий лоб.

Водитель подъехал достаточно близко, и все прекрасно различил в темноте. Включил задний ход, но Глеб отчетливо предупредил:

– Не спеши, все должны загрузиться.

Глеб все еще продолжал целить в голову единственному стоящему на ногах противнику.

– Теперь забери у них все лишнее, они не против.

Ошарашенный мгновенной переменой ролей, здоровяк беспрекословно выполнил требование и передал человеку в темных очках оружие напарников.

– Давай их на заднее сиденье.

Оба были в состоянии, которое у боксеров называется «грогги». Глеб быстро превратил их в сросшихся сиамских близнецов, туго прихватив липким скотчем широкие запястья двух рук, прижатых друг к другу. Одернул рукава пиджаков – если в салон заглянут блюстители порядка, они не должны заметить ничего подозрительного.

Пристроившись сзади третьим, Слепой кивнул тому, кто остался снаружи:

– Чего мнешься, садись вперед. Знаешь куда меня везти?

В ответ послышалось нечленораздельно бормотание.

– Первая попытка не засчитана, – мрачно произнес Слепой. – Следующая будет последней.

Дар речи тут же прорезался.

– Да мы вообще… Наехали чисто так, по злости.

– Ай‑ яй‑ яй. Так загубить последнюю попытку.

– Не знаю куда, должны еще позвонить, – скороговоркой произнес допрашиваемый.

– Звони сам, докладывай. С бодрым оптимизмом, как пионер. Твоего хозяина я знаю в лицо. Пока я его не увижу, ты у меня будешь на мушке.

После кратких телефонных переговоров, они проехали по Кольцевой, свернули на Профсоюзную, затем свернули еще раз и оказались возле помещения, похожего на складское. Навстречу вышел субъект, похожий сложением на своих коллег в машине. Нахмурился, заметив, что пленник сидит с краю, быстро огляделся по сторонам.

– Опусти стекло, но не высовывайся, – не шевеля губами, приказал Глеб сидящему впереди детине.

Тот выполнил команду. Встречающий нагнулся к окну:

– Что за херня… – начал он и не докончил.

Кулак Слепого точно вписался в неширокий зазор между крупной головой пассажира на переднем сиденье и стеклом. Получив по зубам, встречающий отшатнулся. Едва удержав равновесие, зажал рот ладонью, между пальцами которой заструилась кровь. Другая рука инстинктивно дернулась за оружием. Но Слепой уже успел выскочить наружу и сбить противника с ног.

Ударив каблуком по пальцам, он заставил их конвульсивно разжаться, забрал себе очередной трофей и кивком головы приказал выходить пассажирам и водителю машины. За время поездки двое на заднем сиденье более или менее очухались и могли теперь выйти без посторонней помощи.

Никто не пытался выкинуть трюк под дулом пистолета, пытаясь переломить ход событий. При внушительных габаритах профессионализм этих людей был не столь уж высок, а желание жертвовать собой «за правое дело» отсутствовало вовсе.

В освещенном проходе складского помещения Слепой сразу узнал заказчика. Во‑ первых, двоюродный брат был похож на Гогу, во‑ вторых, других здесь и не было – бизнесмен слишком самонадеянно распорядился личным составом.

– Куда ты полез? – жестко спросил Слепой. – Кем ты себя возомнил?

Гайворонский попытался сохранить достоинство.

– Я забочусь о брате. Хотел узнать, кому и зачем он понадобился.

– Узнать можно было по‑ разному: по‑ хорошему и по‑ плохому. Ты предпочел по‑ плохому. А где Гога? Ему не интересно было послушать, что я расскажу с отбитыми почками?

– Гога вообще был против, я его не послушал. Калечить вас я в любом случае не собирался. Попугать – и все.

– Я тоже никого из твоих не покалечил. Сам удивляюсь своей доброте. А ты, дружок, угодил в мой черный список. Не надо переть на незнакомых тебе людей – вдруг они заслуживают маломальского уважения. Теперь Гога должен тебя выручать, иначе у тебя не останется ни магазинов, ни тачки, ни хаты.

Развернувшись, Слепой вышел из склада на улицу, где начинал потихоньку моросить дождь.

* * *

Четверых Слепой уже «сагитировал». Деготь и Гога оказались должниками, Курносый и Серьга с радостью готовы были рискнуть ради большого куша. Оставался еще Шумахер – и это было самой трудной задачей. Но он пел в церковном хоре не где‑ нибудь, а в Сочи. Поэтому его и пришлось оставить напоследок.

Все остальные добирались к черноморскому берегу по одному. Сиверов не мог в таких условиях следить одновременно за всеми. Он не знал, как генерал Потапчук собирается засечь попытку предательства. Федор Филиппович был занят более важным и срочным делом, и встречи с ним временно прервались.

Чтобы поставить человека под постоянное наблюдение, нужно по крайней мере двое сотрудников для сменной работы. По двое на каждого? Вряд ли удастся отвлечь сразу столько людей для дела такого рода – оно ведь никак официально не оформлено и заведено по частной инициативе Потапчука. Значит, главная надежда Федора Филипповича на шестое чувство внештатного агента.

По дороге в Сочи Глеб в очередной раз пытался разложить свои впечатления по полочкам, подытожить все «за» и «против». Предателями не рождаются, ими становятся. Никто еще не считал, сколько человек из ста могли бы потенциально предать, – слишком трудно провести эксперимент.

Сам пражский предатель вряд ли считает себя таковым. Речь шла не о войне, не о Родине. Всего лишь о банде, собравшейся для грабежа. Кодекс чести преступного мира давно уже на грани исчезновения. Теперь каждый третий уголовник контачит с милицией или полицией, закладывает других.

Кого вообще продал этот умник? Сообщники были для него условными, безымянными фигурами. Только с Вождем он входил в предварительный контакт, только ему обещал выполнять приказы. Но сам Вождь тоже не был для этого человека ни грозным «шефом», ни «отцом‑ командиром».

Все пятеро по очереди вставали перед глазами. Семен Ершов с по‑ детски курносым носом и тяжелой, будто переставленной с другого лица челюстью. Русоволосый Марат Селиванов, в отсутствие своей серьги больше похожий на русского дореволюционного интеллигента, чем на бандита. Гога Гайворонский с прилипшим к бледному лбу завитком волос. Деготь, в чьих глазах поубавилось по сравнению с давней фотографией веселого нахальства. Смягчившийся и просветленный Игорь Харитонов в рубашке, застегнутой на верхнюю пуговицу.

Правильно ли воздавать кому‑ то из них за смерть отставного сотрудника комитета безопасности, если этот человек понятия не имел о биографии Шестакова? Наверное, правильно. Если копаться в обстоятельствах, всегда найдешь смягчающие. Не знал, не предполагал, не хотел. Судить и карать нужно по результату. В мотивацию стоит вникать только для поиска виновника этого результата.

Теперь о легенде – уже все в курсе дела. Все ли они поверили в большой катер с четырьмя иномарками, который будто бы перевозит еще кучу денег – то ли в Сухуми, то ли дальше в горы? Версия правдоподобная: под прикрытием одного нелегального груза перевозится другой. За иномарки береговой охране уплачено, поэтому досматривать судно не станут. Так действительно и делаются дела.

А дальше? Что если возможный предатель поборет в себе искушение? Если ему просто не к кому обратиться, некому слить информацию? Не побежит ли он закладывать в милицию или продавать секрет первому попавшемуся «бугру»?

Сколько придется держать ребят в ожидании катера на Сухуми – неделю, две? Вдруг двое из них столкнутся нос к носу в кафе или кто‑ то разглядит знакомое лицо на пляже? Странная все‑ таки идея возникла у Потапчука. Может быть, он знает больше, чем говорит, такое уже не раз случалось.

Глава 32

Вагон разгонялся по черному тоннелю пражского метрополитена. Он уже проскочил две станции. Справа близкая стена вдруг отступала, сменяясь черной пустотой. С левой стороны на стене появлялась и пропадала цветная плитка, озаренная отсветом из вагона. Вот и вся станция, пара секунд – и она позади.

Семеро человек вольготно расселись друг против друга в вагоне. Только один Деготь стоял на месте машиниста, всматривался в черный колодец, освещаемый снопом подвижного света. От перевозбуждения он моментами терял ориентацию, ему казалось, вагон не мчится горизонтально, а падает вниз. Когда заканчивался прямой отрезок пути и тоннель слегка изгибался, все становилось на свои места.

«Мы всех уделали, все заполучили. Вождь знает, где тормозить. Мы выскочим на поверхность из люка в каком‑ нибудь чертовом сонном дворе. Аккуратно задвинем на место крышку… А дальше? Где‑ то рядом должна быть надежная хата, чтобы сесть чин‑ чинарем и выложить на стол добро».

В вагоне все жадно курили и нервно перешучивались.

– Я даже вспотеть не успел, – признался Шмайсер. – Чисто сработали.

– Вспотеешь на бабе, – бросив окурок на пол, Серьга придавил его ногой.

Хотел привычным движением выбить сигарету из пачки, но переборщил: сразу три высыпались на пол. Подбирать он не стал, потянул другую.

– Кутить так кутить, правильно? – заметил Шумахер. – Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец.

– Вот кто‑ то с горочки спустился, – придерживая на коленях автомат, тихо и фальшиво напевал себе под нос Семен.

До «конечной» их станции оставалось меньше минуты…

* * *

В бархатный сезон самолеты в аэропорту Адлер приземлялись один за другим. Только из Москвы было шесть рейсов и двое из четырех подозреваемых прибыли разными самолетами. Георгий Гайворонский мог позволить себе снять одноместный номер в гостинице. Серьга устроился в трехместном и гостиницу выбрал поплоше.

Деньги он с собой прихватил, когда бежал от соратников, но в излишнем комфорте не нуждался. Пока его доля от большого куша оставалась в проекте, поэтому он собирался экономить на себе, чтобы не обрезать потом расходы на дочку. Слепому стоило больших трудов уговорить его оставить Иру на несколько дней в московской квартире. Хозяйка квартиры должна была временно вернуться туда и присмотреть за девочкой.

Выделенные самому Глебу «командировочные» подошли уже к концу. До загруженного работой Потапчука он добраться не мог, поэтому самому приходилось поджиматься. Оплатить за свой счет билет на самолет и жилье Семену он не мог, поэтому Курносый выехал днем раньше, а прибыл днем позже в кабине дальнобойщика. Сиверов устроил его убирать один из огороженных пляжей, недоступных для общего пользования. Это давало право на еду и ночлег.

Последним примчал на своем мотоцикле Деготь. Вначале Сиверов не соглашался, чтобы Денис отправлялся на «Чоппере» в такой дальний путь. У всякого мотоциклиста возникают на трассе проблемы с блюстителями порядка, и не всегда эти проблемы бывает легко уладить.

Характер Дегтя не позволял рассчитывать на его вежливость и покладистость. Но он клятвенно пообещал не нарываться. Трудно было судить, в какой мере он сдержал свое слово, но во всяком случае добрался в срок. Глеб пристроил его в щитовом домике, в одном из многочисленных мотелей в окрестностях Сочи.

Глеб допускал, что предатель мог начать действовать уже в Москве, передать кому‑ то информацию о черноморском рейсе. Возможно, в Сочи прибыла другая «группа товарищей», намеренных подключиться к делу на завершающей стадии.

Не стоило и пытаться отслеживать всех. Даже если б он мог поселить свою команду вместе, это было бы почти безнадежной задачей. Ни сам Федор Филиппович, ни кто‑ то другой от его имени не наводили справки о расселении «курортников». Сиверов все больше убеждался, что силы и средства на это задание отвлекаться не будут. Ему нужно исхитриться и самому сделать вывод, опираясь на предположения. Опять, как ни крути, хирургу нужно сделаться психологом.

Для чистоты эксперимента к охоте за большим кушем следовало привлечь и Харитонова. Слепой пока не мог решить, на какую клавишу нажать. Еще с незапамятных времен известно: если разбойник уверует в Бога, то всерьез и надолго. Речь не о золотых цепях с крестами, не о показушных визитах в церковь и щедрых пожертвованиях – речь о молитвах, соблюдении постов, отрешении от мирского. Вряд ли Шумахера могут погнать за большим кушем страх или алчность. Чем еще можно ввести в искушение новоиспеченного праведника?

Сиверову по‑ прежнему не нравилась собственная роль. Но смешно было бы ему, внештатному киллеру службы безопасности, оценивать приказы начальства с моральной точки зрения. В этом суть службы – какой бы она ни была.

Шумахера он обнаружил при деле: стоя на длинной лестнице, тот обрезал чересчур разросшиеся ветки одного из деревьев на церковном дворе. Поздоровался, глядя снизу вверх. Харитонов ответил с той спокойной благожелательностью, с которой, наверное, ответил бы и лучшему другу, и злейшему врагу.

– Опять, вот, приперся. Не надоел еще?

– Все нормально. Только подождите немного.

Зеленые ветки падали справа и слева от Глеба. Он думал о том, что эти листья тоже хотели жить, зеленеть дальше, впитывая солнце каждой клеточкой и жилкой. И вот их безжалостно обрезают по каким‑ то своим соображениям.

– Ну, давай, рассказывай, – Шумахер слез на землю и приставил к стволу садовые ножницы с ручками метровой длины.

– Неудобно тебя грузить. Но должен спросить совета. Дело одно, понимаешь, наворачивается. Болтать мне о нем нельзя, но если тебе не скажу, сглодаю сам себя изнутри. Ты такой человек… я точно знаю, что дальше это не пойдет.

– В ногах правды нет, пошли присядем подальше от глаз.

Зайдя с тыльной стороны церкви, они присели на кирпичный выступ забора. Выкрашенная руками Шумахера решетка уже подсохла, испачкать спины они не могли.

– Страшновато, – продолжил Глеб. – И хочется и колется. Бабки сумасшедшие, но если лапу наложишь, потом достанут из‑ под земли.

– Ну и как вы думали, что я могу посоветовать? От себя ничего не скажу. Есть заповеди Христовы, им и надо следовать.

Глеб молчал, ожидая вопросов. Неужели не заинтересуется что и как?

– Здесь особый случай. Может, Боженька и закроет глаза.

– Какие тут могут быть благие намерения? – улыбнулся Харитонов. – Передадите все в детдом? Заработайте честным трудом и передайте, вот когда пожертвование угодно Господу.

Глеб испытал то самое чувство камешка в ботинке, которое уже испытывал в редкие свои встречи с людьми набожными, праведного образа жизни. Откуда они так точно, до мелочей знают, чего хочет Бог? Что им позволяет мерить мерой с точными делениями каждый шаг человеческий?

Не все случаи жизни предусмотрены в Святом Писании. Да и кто на самом деле знает, как правильно истолковать притчу о блудном сыне, о рабах и винограднике, о пастыре и стаде овец?

– Я еще не дорос до такого: рисковать шкурой ради благотворительности. Бабки я собираюсь взять себе. Знаешь, чьи они? Чеченские. Переправляют туда, в горы, полевым командирам. Вот я и думаю, что много жизней мог бы спасти. Вдруг за это Боженька разрешит попользоваться?

– Чеченские? Вы уверены? – голос Харитонова изменился.

– Еще! Только ведь они известные мастера долго помнить и сурово мстить. Найдут, шкуру сдерут с живого, и никакие молитвы не помогут.

– Помощь дается человеку по вере его… Откуда вы знаете, чьи это деньги и кому отправляются?

– Дело случая, – Слепой нервно поправил темные очки. – Чужой разговор слышал, пары минут хватило. Никто меня не заметил: такое один раз в сто лет выпадает. Бабло должны переправить на днях, морским путем в Сухуми. Там повезут на палубе четыре иномарки, но главную фишку спрячут в другом месте.

Человек в черной, застегнутой на верхнюю пуговицу рубашке призадумался. Лицо его оставалось по‑ прежнему спокойным, рука плавно поглаживала бороду.

– Смотрите сами. Может, лучше сообщить куда надо – тут уж точно не ошибешься.

– У них сейчас такая аппаратура – моментом определяют, кто и откуда звонит. Прихватят за задницу, чтоб детали уточнить. Проверят по картотеке. Ты смотри‑ ка, его ж как раз разыскивает милиция! Нет уж, я с этими товарищами в игры не играл и играть не сяду. И вообще, многие подозревают, что у чеченцев есть повсюду свои, купленные люди. Иначе заварушка давным‑ давно бы закончилась, понимаешь?

– Так что вы намерены делать?

– Не знаю. Со мной еще несколько ребят, которым можно доверять. Но очко играет с абреками связываться. Тут никаких бабок не захочешь. А как решишь для себя – не полезу, ну его на хрен – так душит: бабло какое уплывет.

– Так чего вам не хватает: оружия, лодки?

– Стволы есть, лодку нароем. Люди нужны с железными нервами, один или два человека. Нет никого на примете? Только такие, чтобы нас потом не порешили, когда дело до дележки дойдет.

– У меня теперь другой круг знакомств, – улыбнулся Харитонов. – Большей частью женщины преклонного возраста. Но вообще, я подумаю.

– Ты ведь не заявишь никуда? Может, я и напрасно затеял разговор, но, надеюсь, ты меня не сдашь.

Шумахер поглощен был раздумьями и ответил почти машинально:

– Не сдам, конечно.

* * *

Глеб не искал для себя отдельного ночлега. Он мог переночевать под крышей у любого из своих «сообщников», мог навестить всех по очереди. Пока еще не решил, кого первым проведать, и медленно шел по сочинским улицам – беспечным и ярко освещенным, как улицы любого курортного города.

Красивые человеческие тела окружали его со всех сторон. Вечер был душноватым, и никто не обременял себя лишней одеждой. Мужчины были в майках без рукавов и даже с голыми торсами. Молодые женщины – в шортиках разного фасона, полупрозрачных кофточках с просвечивающими сосками или в какой‑ нибудь цветастой тряпке, повязанной узлом поверх лифчика от купальника.

У многих в руках были банки пива или миниатюрные бутылки кока‑ колы. Кто‑ то смеялся, кто‑ то жадно целовался.

Незнакомый человек среднего роста и ничем не примечательного сложения поравнялся с Глебом и пошел рядом, не убыстряя и не замедляя шаг. На «голубого» он был не похож, на сутенера тоже. Он смотрел вперед, не поворачиваясь к Глебу, и вдруг заговорил холодно официальным тоном:

– Работай с ними где хочешь, только не здесь. Все, кому не лень, лезут на курорт. Север надо осваивать, ясно?

Генерал Потапчук не предупреждал ни о каких контактах, поэтому Глеб на всякий случай ответил:

– С кем не работать? Куда не лезть? Вы обознались, уважаемый.

– Чтобы никто здесь больше не путался под ногами.

– Кто вы вообще такой, можно узнать?

– И так знаешь.

Незнакомец зашагал шире и сел в машину, которая явно его дожидалась. Слепой запомнил номер, хотя отлично понимал, что ничего по этому номеру не выяснит.

Странные дела. Выходит, Потапчук в самом деле не счел нужным согласовывать в Управлении свою затею. Теперь она вылезла на свет Божий и не все ею довольны. Неужели Федору Филипповичу недосуг снять трубку и позвонить, растолковать хотя бы в двух словах, как себя вести?

Секретный агент Глеб Сиверов не имеет права следовать указаниям незнакомых, взявшихся из ниоткуда людей. Даже если б этот тип предъявил удостоверение офицера ФСБ, не в его власти отменить генеральский приказ. Только сам Потапчук может это сделать.

Но он молчит, значит все должно идти своим чередом. «Show must go on» при любой погоде.

Глава 33

Глеб решил обойти всех новоприбывших, проверить, кто как чувствует себя на новом месте. Посмотреть, кто будет активнее других интересоваться подробностями предстоящего дела. Кто, наоборот, постарается как можно меньше вникать в детали.

Первым делом Сиверов заглянул к Серьге. В номере Марата не оказалось – там играли в преферанс, похоже, продолжали прерванную на пляже партию. Сообщник обнаружился в баре – он сидел за стойкой, потягивал пиво из высокого бокала, и смотрел по телевизору матч Лиги чемпионов.

Золотистая точка мерцала на мочке уха и притягивала женщин – к Серьге подсела одна, потом другая. Он не отворачивался демонстративно, но энтузиазма тоже не проявлял, обе долго не задержались рядом.

Присев возле входа в небольшой бар, Глеб внимательно наблюдал за будничными, на первый взгляд, движениями Селиванова. Как подносит бокал к губами, как оглядывается в поисках передвинутой соседом пепельницы.

Здесь, в отсутствие дочери, он курил одну сигарету за другой. Но совсем не так, как курит человек в нервном напряжении. Не затягивался часто и глубоко, не сбрасывал пепел слишком торопливо и резко. Когда мяч выходил из игры, он отводил взгляд от экрана и принимался следить за сизой струйкой дыма.

Конечно, он мог успеть все утрясти: продать кому надо сведения, выторговать себе выгодные условия. Теперь сохраняет полное спокойствие. И все‑ таки с трудом верится, что такой хладнокровный негодяй залетел по‑ глупому в Харькове, оказался дичью, за которой было столько охотников.

В далекой Италии мяч влетел в сетку ворот. Серьга никак не прореагировал на гол, но это было объяснимо – игрался матч «скудетто», внутреннего чемпионата. Вдруг он резко потянулся к карману, выхватил и прижал к уху мобильник. Сразу же развернулся вполоборота, и Глеб теперь мог видеть в профиль его лицо, до крайности взволнованное и озабоченное.

Свободное ухо Серьга заткнул пальцем, чтобы отгородиться от шума. Это не помогло, и он торопливо встал, чтобы выйти из бара.

Столик Глеба был погружен в красноватый полумрак, похожий на освещение фотолаборатории. Но даже после ярких огней стойки Селиванов мог бы разглядеть знакомые контуры. И все‑ таки не разглядел. Он смотрел в пол, себе под ноги, все его внимание, все мысли и чувства были сосредоточены на голосе в трубке.

Когда он быстро прошел к выходу, в пяти шагах от Сиверова, Глеб расслышал его голос, полный нежности.

– Ты не балуешься, с ума не сходишь?

Звонила дочка из Москвы, Глебу стало не по себе. Насколько гаже следственная работа, чем работа киллера. Киллер делает свое дело спокойно, без эмоций, не унижая ни себя, ни «объект». Тот, кто пытается докопаться до истины, вынужден пачкать других подозрениями, подозревать в каждом слове ложь. Даже сейчас нельзя позволить себе окончательно вынести Серьгу за скобки. Пока не найдена «паршивая овца», все пятеро продолжают оставаться под подозрением.

* * *

До гостиницы Гайворонского было десять минут ходу. Но разница с предыдущим отелем сразу бросалась в глаза – по фигуре швейцара, по отделке фойе, по мягкости хода лифта.

Гоге никто не мешал отдыхать в его одноместном номере. Дверь он открыл не сразу и предстал перед Сиверовым в шелковом халате с босыми костлявыми ногами.

– Разбудил?

– Я только пытаюсь заснуть.

Глеб увидел горящий ночник и брошенную на смятой кровати газету.

– Про нас ничего не пишут? – пошутил он.

Гога только кисло улыбнулся половиной рта.

Весь его вид выражал желание уехать как можно скорей от берегов Черного моря и вернуться к себе в директорский кабинет. Он был готов свалить обратно хоть сейчас.

Он не верил ни на грош в нарисованную Глебом светлую перспективу, не верил, что ему достанется приличный ломоть большого куша. Зато был твердо убежден, что Глеб может причинить им с братом кучу неприятностей. Готов был оказать одноразовую услугу в надежде загладить вину.

Все это ясно читалось на лице, но могло быть актерской игрой. До последнего момента Гога совершенно очевидно не желал связываться с незнакомцем в темных очках. Но ведь он тогда понятия не имел, что нужно странному человеку. Потом узнал и молча произвел переоценку. Возможно, инстинкт предательства уже сработал, искренние страх и отвращение стали маской.

– Долго еще ждать?

– Боишься, бы фирма без тебя не накрылась медным тазом? Все будет о’кей, братец присмотрит.

– Боюсь опять вступить в дерьмо. Однажды чудом выскочил – не своими талантами, а по чистой случайности. По теории вероятности второй раз не обойдется.

– По теории вероятности дерьмо случается через раз, – продемонстрировал уверенность Сиверов. – Отработаем не просто чисто, а стерильно.

Гога устало опустился в кресло, Сиверов сел в другое, напротив.

– Честно скажу, о чем думаю, – Гайворонский покрутил головой, хрустнув шейными позвонками. – Так людей на дело не набирают. Понимаешь, что я имею в виду?

– Не бери в голову. Посмотрим, что ты скажешь потом, когда пересчитаешь свою долю.

– В прошлый раз командир тоже считал себя самым умным: никто из ребят друг друга не знал, никому он не раскрыл всего плана. Ни хрена не помогло. Теперь ты один к одному, как будто специально повторяешь чужие ошибки. Сколько у тебя людей, как мы незаметно подберемся на море к судну? Если там в натуре круглая сумма, абреки отправят конвой по полной программе. Сам знаешь, какой опыт у их бойцов.

– Слишком долго ты торчал у себя в теплом кабинете. Вот и гонишь волну по пустякам.

– Не знаю кто ты. Может и на самом деле крут. Тот, в Праге, тоже был круче некуда – думал, у него все схвачено, все расписано по секундам. А мы винтики, мы из резьбы не выскочим. Неправильно все это. Нужно собрать людей вместе, хотя бы за день, за два. Нужно все обговорить в коллективе.

– Может, и обговорим, будет видно. Тебя в любом случае под пули не подведем, у тебя свои функции.

– Проще всего оставить меня на берегу. Не уверен, что я на воде вскрою нужный ларчик. Тишина – немаловажная вещь, а на море сейчас каждый день ветер.

– Дождемся срока. На море бывает и штиль.

* * *

Покинув Гогу, Сиверов попробовал оценить его поведение. И опять «картинка» двоилась, не удавалось добиться резкости. Человек живо интересуется подробностями, но сам не хочет присутствовать непосредственно при захвате. С одной стороны, вполне естественные желания, с другой…

Бродя по гальке, Курносый занимался новыми своими обязанностями: протыкал длинным металлическим шипом обертки от мороженого, пустые пачки сигарет и прочий мусор, отправляя его в пластиковое ведро.

– Вот не люблю я здешние пляжи, – признался он Сиверову. – Лучше бегать кросс по песку, чем ходить пешком по гальке.

– Место показали, где спать? – поинтересовался Глеб.

– Вон, – кивком показал Курносый. – Лежак с тюфяком под навесом. Нормально, бывало и похуже. Ты, главное, скажи: скоро или нет? Стволы уже при тебе? Я заранее «калаша» забиваю, если на всех не хватит. Как я буду х. чить, мама родная! Сотворю им на пару минут ад на земле. Пусть адаптируются, перед тем как попасть в настоящий. Надеюсь, боезапас в дефиците не будет, штук пять обойм ты мне сможешь выделить?

– А как со жрачкой? – Сиверов продолжал интересоваться бытовыми условиями. – Накормили уже?

– Дали поклевать: шаурма и половина вонючей пиццы. Все это мелочи по сравнению с мировой революцией. Ты ведь в курсе, как воспитывают в спецназе. Ради дела я хоть до конца недели могу не жрать и не пить. Лишь бы пяток уложить своими руками. Много стрелков не набирай, я тебя трупами обеспечу. А то возьмешь на дело целое отделение, каждому по полчеловека на долю придется.

Мобильник в кармане у Сиверова проиграл марш. Извинившись перед собеседником, Глеб ответил. Звонил Федор Филиппович – наконец выкроил время.

– Как там, Глеб?

– Все уже здесь, – отчитался Сиверов, отходя от Семена в сторону, ближе к маслянисто‑ черному ночному морю. – Хотел вам рассказать об одном любопытном случае.

Убедившись, что Курносый его не слышит, он передал короткий разговор на центральной сочинской улице.

– Понятно, – хмыкнул Потапчук. – Левая нога не ведает, чем занята правая рука. Поменьше гуляй по улицам, почаще оглядывайся. Слушай последние уточнения по делу. Судно с четырьмя иномарками отправится в Сухуми следующей ночью.

– Это все ради моих подопечных? – удивился Слепой.

– Мы не в Голливуде, чтобы создавать такие масштабные декорации. Мы экономим силы и средства.

– Понял.

– Не знаю насколько благополучно оно прибудет в порт назначения. На море неспокойно.

В устах Федора Филипповича это могло означать только одно: корабль с грузом подлежит уничтожению, но в этом не должен быть замешан спецназ ФСБ. «Великолепная пятерка» может облажаться, но Глеб Сиверов обязан подчистить огрехи.

– Ты знаешь, где искать все необходимое.

Глеб действительно знал. Отправляя его в Сочи, Потапчук отдал ключ и объяснил, где гараж. Предупредил, что машины там не будет, но Глебу, возможно, придется забрать что‑ то другое.

«Если надобность возникнет, я дам знать», – сказал тогда Федор Филиппович. Теперь она возникла.

– Вопросы есть?

– Если на меня снова попрут с претензиями? Попробуют применить силу, захотят отвезти куда‑ то для разговора?

– Будь незаметным, как ты умеешь. Но если уж не удалось, будь хорошим мальчиком и никого не трогай. Все отрицай, не ошибешься. Отдыхаю, загораю, никому не причиняю зла. Услышишь мою фамилию, пожимай плечами. Главное – не дай себя посадить на самолет и отправить за тридевять земель.

– Они знают про рейс в Сухуми?

– За всех отвечать не могу: одни знают, другие нет.

Слепой всегда чувствовал по интонации генерала ту грань, за которой не стоит уточнять обстоятельства. И останавливался у самой черты, чтобы не ткнули в нее носом.

– Больше вопросов пока нет. Связь еще предполагается?

– Только в самом крайнем случае.

Спрятав мобильник в карман, Глеб взглянул на море. В отсутствие луны и лунной дорожки море сливалось с небом для тех, кто все еще прогуливался по набережной в этот поздний час. Но только не для Глеба: его зрение позволяло различать, где заканчивается воздух и начинается вода.

В бухте мерцали огни десятка небольших судов, крохотными точками виднелись рыбачьи лодки. Совсем рядом, возле берега какие‑ то весельчаки с громкими воплями рассекали водную гладь на катере, чертя по ней зигзаги фосфоресцирующей пены.

– По делу разговор был? – спросил Курносый, когда Глеб вернулся.

– По делу. Недолго осталось ждать. Только запомни: ты сюда не душу отводить приехал, а дело делать.

– Ты – начальник, ты командуй. Я просто к тому, чтоб не забыл про меня, когда настанет черед мочить.

* * *

Прежде чем навестить Дегтя, Глеб отправился к гаражу. Убедился, что «хвоста» нет, но все равно подходил осторожно. Если его здесь узнали в лицо, то могут знать и многое другое.

Гаражи теснились плотными рядами. Кто‑ то загонял машину, кто‑ то при открытых настежь воротах колупался среди ночи с мотором. В основном здесь было тихо, безлюдно, и в этой тишине Глеб проследовал в дальний конец гаражной «улицы». Воспользовавшись ключом, он попал внутрь помещения стандартных размеров с выложенной кирпичами ямой, запчастями на стеллажах и старыми колесами в углу.

Машины не было, зато возле стены стояла вместительная клеенчатая сумка, с которой ездят челноки. Внутри Глеб отыскал три короткоствольных автомата, столько же пистолетов «TT», груду обойм, маски, тротил со взрывателями, несколько тонких недлинных тросов с крюками, бинокль и небольшую сумму в рублях.

Несколько секунд он хмуро разглядывал все это богатство, потом вышел из гаража, прихватив только бинокль. Остальную амуницию рано раздавать и незачем перепрятывать, пусть полежит до завтра…

Как и все остальные, Деготь не спал, возился со своим «Чоппером». Он всегда брал с собой в дорогу минимум для небольшого ремонта и теперь перебирал снятый подшипник заднего колеса.

– Лучше бы выспался, – посоветовал Глеб. – Завтра будет не до сна.

– Мне и теперь не до сна, – мрачно произнес Деготь.

– По какому поводу?

Деготь пожал плечами, помолчал некоторое время, потом все‑ таки не сдержался:

– Ты сказал, на мою долю придется не меньше пол‑ лимона в евро, так?

– Расписки дать не могу, может побольше, может чуть поменьше.

– Я смогу увидеть всю сумму или кто‑ то намерен делить бабки за моей спиной?

– Все будем в равных условиях.

– Просто хочу сказать заранее: за каждое поганое евро я буду драться зубами и ногтями. Пусть никто не надеется, что я пойду на компромисс, пусть никто не говорит мне, что сделал больше для общего дела.

В центре кемпинга горел большой костер, вокруг танцевали люди. Какая‑ то пара вышла из воды. Длинноволосая девушка попрыгала на одной ноге, пытаясь вытряхнуть попавшую в ухо воду. Денис взглянул на нее исподлобья и сразу же опустил взгляд обратно к подшипнику, с которым возился при свете фонаря. Он весь был на нервах. Казалось, стоит дотронуться до него и получишь электрический разряд.

– Не перегореть бы тебе до старта. Рядом такое море, такие девочки. А накручиваешь себя неизвестно чего ради.

– Я был слишком добрым до сих пор. И ничего хорошего из этого не вышло.

– Слишком добрым? Если кто и был слишком добрым, так это твои бабы.

– Им положено, – отмахнулся Деготь. – А мне нет. Мужик должен быть злым. Если бы я был по‑ настоящему злым, я бы не загремел на зону. Давно бы жил, как кум королю.

– Решил начать с сегодняшнего дня?

– С завтрашнего. Пусть никто не надеется кинуть меня при дележе.

– Нечего пока делить. Там, на судне, будут люди, у которых свои планы насчет этих лимонов.

Глава 34

Глеб наведался на пристань с не меньшей осторожностью, чем в гараж. Он ни на секунду не забывал, что его не хотят видеть в городе. Судя по реакции Федора Филипповича, он стал досадной помехой для каких‑ то сотрудников ФСБ. Но почему, с какой стати?

Ответственная операция, о которой он не знает и которой может ненароком помешать? Возможно, она намечается на пристани, и штатным сотрудникам удалось узнать, что именно пристань входит в сферу интересов Глеба.

Порта как такового в Сочи не было, здесь не разгружались днем и ночью контейнера, как в Николаеве, Одессе или Новороссийске. К пирсу швартовались катера, моторные лодки. Среди этой мелюзги непропорциональной громадой возвышался пассажирский лайнер – он совершал затяжной круиз вплоть до Варны и Стамбула. Только этим утром замер у причала и должен был простоять здесь ровно сутки.

Может быть, все так совпало, что параллельная операция ФСБ связана с лайнером. Но если б она была в самом деле ответственной и важной, неужели Федор Филиппович не отложил бы затею с рейсом в Сухуми? Очень все странно, но нужно выполнять свои обязанности. У него, Глеба Сиверова, есть начальник – этот человек для него и ФСБ, и держава, и главное мерило добра и зла.

Тенью проскользнув по дальней оконечности пристани, Глеб углубился в город и пристроился на заранее выбранном месте. Отсюда, с крыши здания, он мог без всякого бинокля различать, что творится на пирсе.

Примерно через полтора часа сюда заехал грузовик с прицепом, где в два уровня красовались четыре автомобиля. По силуэтам Глеб опознал два «БМВ», «Пежо» и «Мицубиси». «Бумеры» были, как положено, черными, «Пежо» имел цвет «мокрого асфальта», последняя из машин отливала синевой.

Судно под абхазским названием «Алены» оказалось не таким большим, чтобы завезти на палубу весь прицеп. Пришлось откреплять машины, ставить их поодиночке и снова крепить. На катере их тоже расположили в двух уровнях – вся процедура заняла время до полудня.

Сиверов не заметил ни на самом судне, ни возле него людей со специфической осанкой, которые бы время от времени осматривались по сторонам. Вывод напрашивался сам собой: главный груз сюда еще не доставили.

Рано или поздно он должен появиться – ведь не ради «следственного эксперимента» Потапчук велел потопить этот приличных размеров катер. Наверняка, ради груза, который должен пойти ко дну вместе с самим плавсредством.

Проще всего было бы воспользоваться аквалангом, проплыть под водой и прилепить взрывное устройство с таймером к днищу катера. На полпути оно благополучно бы сработало. Но Потапчук ясно объяснил, как действовать, значит имел основания выбрать именно такой план.

Наблюдение пора было прекращать, оставалось сделать еще многое: договориться насчет лодки, окончательно убедить Шумахера, взять клеенчатую сумку из гаража и собрать свою команду вместе.

Позвонив по мобильному Гайворонскому, Глеб вызвал его из гостиницы, назначил место встречи внизу возле дома и велел сменить себя на крыше.

– Долго мне там сидеть?

По мятому и бледному Гогиному лицу ясно читалось, что отсутствие соседей и чтение газеты так и не помогли ему заснуть прошедшей ночью.

– Ты же хочешь быть с того края, где спокойней. Вот я тебе и нашел самую непыльную работу, – Слепой вручил ему бинокль. – Все запоминай: кто, что, когда. На память не надеешься – помечай, я должен иметь полную картину.

* * *

Глеб явился в церковь в полной уверенности, что с Харитоновым ничего не выгорит. Невозможно вернуть к прошлому человека, который проводит здесь день за днем, старательно выпевая акафисты в скромном по составу хоре. Наверное, только гипнотизер смог бы заставить его взять в руки оружие и принять участие в заплыве за большим кушем.

Слепому показалось, что Харитонов ожидал его скорого возвращения. Человек в черном костюме и черной, застегнутой на верхнюю пуговицу рубашке кивнул и широким шагом направился навстречу. Прежде его движения были гораздо более плавными и неторопливыми.

– Пойдем.

Молча миновав несколько кварталов, они вошли в неказистый жилой дом, явно требующий капитального ремонта. Здесь у Шумахера была однокомнатная квартира, похожая на монашескую келью. Минимум мебели, минимум удобств. Ветхозаветный холодильник «Саратов», пара табуретов, застеленный топчан с тонким тюфяком, религиозная литература на полке. Чистота и порядок идеальные – ни пылинки, ни соринки, окна вымыты до блеска.

Глеб ожидал, что Харитонов начнет сейчас цитировать Священное Писание, отговаривать его от участия в греховной затее. Вместо этого хозяин молча полез под топчан, вытащил оттуда сверток и стал его разворачивать.

Раньше, чем Глеб увидел предмет, он узнал характерный запах. Так могло пахнуть только оружие в смазке. И действительно, Шумахер достал девятимиллиметровый «Стар» с дырчатым стволом, похожим на скатанный в трубку дуршлаг – вполне серьезное оружие с магазином под тридцать два патрона и складывающимся металлическим прикладом. Поцеловал его, как святыню, и стал разбирать.

– Зачем это? – спросил Глеб, не веря своим глазам.

– Протереть перед использованием.

– Сам, что ли, пойдешь? – Слепой не играл роль, он был искренне удивлен.

– Нет у меня никого на примете. А спустить на тормозах нельзя. В благом деле я с вами, дурным без меня займетесь.

– То есть замочить их ты поможешь, а долю свою отдашь на благоустройство храма?

– Я ее просто не возьму. Захотите – поделите, захотите сами от моего имени пожертвовать – возражать не стану. Я к этим деньгам не прикоснусь.

Слепому понадобилась почти минута, чтобы переварить такой результат. Он даже пожалел, что сыграл настолько убедительно. «И с этим удалось. Какого черта они все такие легковерные? Все ведь совершенно неправдоподобно. Или охотнее всего принимают за правду именно этот сорт неправдоподобия? »

За минуту Шумахер закончил протирать «ствол» и готов был приступить к сборке.

– Может, не стоит тебе ввязываться?

– Я сознаю, что совершаю грех. Но теперешнее зло не победить, подставляя другую щеку. Его надо давить по мере сил.

Собрав свой «Стар», Шумахер щелкнул затвором и взялся заполнять магазин патронами, празднично блестевшими на солнце. Потом встал возле дешевой иконки в углу и начал молиться шепотом.

– Только имей в виду, – предупредил он, покончив с молитвой. – Если там окажутся не чечены, а наши, русские, я ни одного выстрела не сделаю.

Выйдя от Харитонова, Глеб сразу сел в автобус, расположившись таким образом, чтобы его нельзя было увидеть снаружи, с улицы. Сам он имел возможность искоса посматривать в окно, обдумывая случившееся. Или никакой метаморфозы не случилось? Может, Харитонов всегда был готов взять при надобности в руки свой «Стар»? Иначе зачем, рискуя, хранить оружие?

Вдруг Глебу почудились знакомые черты. Человек выходил из подворотни, одновременно всплывая из памяти, но остановка была еще впереди, и автобус катился к ней, не сбавляя ходу.

«Кто это, черт возьми? » Память была таким же оружием Сиверова, как твердая рука или зрение в темноте. Очень редко между узнаванием лица из прошлого и точной идентификацией проходило больше секунды. Сейчас прошло десять.

Только потом Глеб вспомнил человека в парадной форме, явившегося вместе с трансвеститом на ведомственную «дачу». Сейчас он выглядел абсолютно по‑ другому. Майка, тренировочные штаны, энергичный, спортивный шаг. Сосредоточенность человека занятого важным делом. Может, он все‑ таки имеет отношение к государственной службе? Может, именно он опознал здесь Глеба и ткнул в него пальцем?

* * *

Погода еще не начала ощутимо портиться, но морская гладь уже зарябила, с севера стали медленно наползать плотные облака. Сиверов договорился с хозяином рыбачьего весельного баркаса выйти в море и подчиняться его указаниям. Заплатил аванс и пообещал еще столько же за вредность.

Хозяин баркаса был парень не промах. Оценив тариф, он решил, что человек в темных очках намерен поживиться грузом с одного из суденышек в акватории. Сразу сообщил о предельном водоизмещении баркаса – пусть заказчик заранее знает, сколько можно перетащить на борт.

С наступлением темноты баркас уже ожидал отправления в крохотном заливчике, удаленном от городских пляжей. Глеб прибыл на место первым, приперев клеенчатую сумку. Услышав, как она звякнула, хозяин лодки нахмурился.

– Предупреждать надо.

– Может, еще не понадобится, договоримся по‑ хорошему. Главное, аргументы иметь про запас.

– Добавить придется, начальник. Опознают потом мою лодку… Накинешь и я тихо, как подлодка, прошмыгну.

– Лады.

Сиверов отошел от баркаса метров на триста – здесь ему предстояло встречать своих людей. Прибывать они должны были с интервалом в полчаса. Он назначил каждому время и попросил быть точными – не опаздывать, но и раньше на голову не сваливаться.

Первым появился Курносый. Глеб сразу же выдал ему трикотажную маску с прорезями. Заставил надеть и собственноручно поправил на голове. Показал баркас, объяснил, какое оружие бывший спецназовец может взять себе.

– И еще одна важная вещь. Я человек суеверный и не терплю болтовни по ходу дела. Все, что понадобится, покажу на пальцах.

– Правильно, – кивнул Курносый. – Болтать начнем, когда бабки станем пересчитывать.

Следующим ровно через полчаса появился Серьга. Его Глеб тоже встретил на берегу, на приличном расстоянии от баркаса, чтобы сидевший в лодке Курносый не смог узнать бывшего сообщника. Серьга без возражений надел маску. Она надежно закрывала не только лицо, но и всю голову – так что и цвет волос нельзя было различить.

Глеб снова предупредил насчет своего суеверного отношения к лишним разговорам.

– Материться тоже нельзя?

– Зачем?

– Просто так, душу облегчить.

– Мысленно матерись хоть всю дорогу.

Третьим появился Харитонов. Глеб помнил, что на давней фотографии его сорочка была так же застегнута на верхнюю пуговицу, как и в церкви. Эта деталь могла запечатлеться в чьей‑ либо памяти, поэтому он заранее попросил Шумахера надеть майку. Тот удивился и объяснил, что ему всегда было неприятно ходить с открытой шеей. Но в конце концов он разыскал у себя в шкафу тонкий гольф – его и надел под пиджак.

Борода же не помещалась под маской. Но это было как раз на руку Сиверову. Бывшие подельники не видели Шумахера после Праги и никак не могли опознать его по этой примете.

Около трех часов дня Слепой сменил наблюдателя возле пристани, отпустив Гогу раньше, чем должен был появиться Денис. Теперь Деготь звонил по мобильнику – катер готовится отплыть. Пришлось срочно снимать дозорного, раньше времени гнать к месту посадки в баркас.

Гога, как назло, опоздал, и они с Дегтем едва не столкнулись на подходе. К счастью, все обошлось. Спрятав мотоцикл в кустах, Денис подошел к одиноко стоящему Сиверову, чей силуэт выделялся черным на фоне чернильной синевы клубящегося тучами неба. Увидел спину удалявшегося к морю человечка и скептически бросил.

– Тоже боевой контингент?

– Каждому свое.

Если б Деготь ближе знал пражского сообщника, он бы вполне мог припомнить походку Гайворонского. Но они видели друг друга всего несколько часов – в тесных машинах и маленьком помещении бокса. Дегтя пока ничто не смутило кроме хилости «незнакомца».

Пока шли вдвоем с Глебом к лодке, он сообщил о своих наблюдениях на пристани:

– Возились на палубе несколько кавказцев, проверяли, как тачки крепятся. Потом обедали, потом в нарды играли. Теперь серьезно зачесались, должны вот‑ вот отчалить.

Баркас изначально был весельным, мотор присобачили сами. Уключины остались, и хозяин лодки взял по настоянию Слепого пару весел – вблизи от катера мотор все равно придется заглушить.

Когда движок застучал на полную мощность, берег стал удаляться довольно быстро. Хозяин устроился на корме, управляя рулем, Глеб выбрал место на носу и развернулся спиной по направлению движения, чтобы видеть всю команду.

Только Харитонов прибыл со своим стволом, остальные разобрали наличное оружие и держали в руках, привыкая к весу, рукоятке, прочим особенностям. Слепой с тяжелым чувством всматривался в глаза, тускло поблескивающие из прорезей одинаковых масок. Он готов был допустить, что один человек в лодке заслуживает смерти. Но остальные…

Никто из них не был закоренелым преступником с ожесточившимся звериным сердцем. Сыновья своего времени, своей страны. Каждый – жертва обстоятельств, а вовсе не врожденных криминальных наклонностей. Конечно, никому бы здесь не помешал срок на зоне. Но высшую меру заслуживает только один.

Глава 35

Слепой поднял руку, требуя внимания, и приложил к губам палец, напоминая о своем требовании тишины. Голос у взрослого мужика не меняется в отличие от внешности – сам он может облысеть, отрастить бороду, ссутулиться, но голос останется прежним. Пара слов – и опознание произойдет.

К счастью, в преступной среде к приметам относятся с большим вниманием и уважением. Притом не только к обычным правилам постучать по дереву, пожелать ни пуха ни пера или свернуть с дороги, если ее перебежала черная кошка. Стоит кому‑ то, в особенности главарю, упомянуть о мелочи, приносившей лично ему удачу или неудачу, и все будут с готовностью соблюдать правило.

Большого искушения болтать ни у кого не возникало, все напряженно следили за морем. Большинство огней оставались неподвижными, только два ползли встречными курсами вблизи от берега. Удалявшаяся в море точка света вполне могла принадлежать катеру с четырьмя иномарками и большим кушем.

Юркий баркас вырвался вперед, и следить за «Апсны» стало сложнее. Яркие огни прибрежной полосы отражались в воде колеблющимися разноцветными сваями, курортный город, казалось, балансировал на них. Но вот ползущая светлая точка достаточно удалилась от берега, чтобы вновь оказаться на черном фоне.

Деготь уверенно кивнул Слепому, но Глеб и не нуждался в подтверждении, он первым опознал контуры большого белого катера. Скоро другой, грязновато‑ зеленый катер береговой охраны остановит белого собрата, чтобы произвести таможенный досмотр. Это должно случиться прежде выхода в открытое море.

Моторный баркас неуклонно сближался с целью. Расстояние еще оставалось вполне приличным, чтобы он привлек к себе внимание пенным шлейфом. Но если и дальше следовать прежним макаром, движок вот‑ вот пора будет глушить. Кивком головы Глеб велел хозяину лодки скорректировать направление, перейти на параллельный курс.

Остальные, повернувшись в одну сторону, молча впивались взглядами в плывущие на расстоянии огни. В темноте, да еще в одинаковых масках, все они выглядели похожими. Выделялись только Гога своей щуплостью и узкими плечами, да еще Курносый – своей больной, висящей, как плеть, рукой.

Никто пока не ощущал прошлого пятилетней давности, незримо витавшего над головами. Слишком коротким было пражское знакомство, и слишком оно было заполнено стремительной чередой событий.

Замигал, подавая сигнал прожектором, катер береговой охраны. В преддверие встречи с ним «Апсны» не начинал разгоняться, чтобы не пришлось резко сбрасывать ход. Глеб скрестил руки перед собой, приказывая глушить двигатель. Сейчас важно было быстро понять, как встанут два катера друг относительно друга. От этого зависел маневр рыбацкого баркаса.

Глеб жестом велел лечь на дно всем, кроме хозяина лодки и Шумахера – эти двое должны были сесть за весла. Остальных Слепой накрыл брезентом. Сам тоже залез под него, оставив себе небольшую щелку, чтобы видеть цель и корректировать курс.

Ветер тем временем крепчал прямо на глазах, лодка покачивалась все ощутимее. По самому свежему прогнозу сильные порывы ветра ожидались вдоль прибрежной зоны – в открытом море шторма не предполагалось.

Команда «Апсны» хотела поскорей покончить с формальностями и запустить машину на полный ход. Пограничники наверняка хотели того же: завершить работу и провести остаток дежурства на берегу. Тем более что старший офицер уже получил взятку за провоз иномарок и не собирался слишком глубоко копать.

Оба судна застыли бок о бок, развернувшись по направлению ветра. Качка стала продольной – от носа к корме, волнение на море не грозило бортовым столкновением. Слепой видел, как двое рядовых пограничников во главе с офицером быстро перескочили для досмотра по колеблющемуся над полоской воды веревочному мостку. Теперь баркасу пора было приближаться к цели как можно быстрей, как можно незаметнее.

В непосредственной близости от места событий покачивалась большая яхта. Здесь веселилась теплая компания – над волнами разносился родной русский шансон. За весельем народ поздновато обеспокоился насчет погоды, только теперь яхта взяла курс к берегу.

Она проследовала достаточно близко от баркаса, Глеб даже смог различить мужчину с бутылкой в руках, который придерживал за талию перевесившуюся через борт женщину. Другие еще пытались танцевать, хотя их наверняка заносило бы и на твердой почве.

«Вдруг они тоже маскируются, только иначе, чем мы? – задался вопросом Глеб. – Может, предательство уже свершилось, и веселая компания только ждет момента, чтобы преобразиться? »

Никто из пятерки по‑ прежнему не вызывал подозрений. Нервы у всех были одинаково натянуты. С тех пор, как двигатель заглушили, в воздухе стал прослушиваться тихий звон – должно быть, это они, нервы, звенели, как туго натянутые струны.

Шумахер и хозяин лодки дружно и уверенно гребли, приближаясь по дуге к белому катеру. Дугу заложили для того, чтобы казалось, что они правят к берегу. Если, в крайнем случае, заметят, должны принять за рыбаков, которые спешат укрыться от ненастья.

Стали отчетливо различимыми черные буквы «Апсны». Название абхазское, значит, приписан к сухумскому порту. На палубе зажжены все огни, экипаж обязан это сделать, чтобы облегчить досмотр. Огни – это хорошо. По контрасту, чем ярче освещена палуба, тем непроницаемей для тех, кто на ней, чернота моря.

Вот уже и голоса слышны сквозь плеск волн и слабый монотонный гул ветра. Взрыв смеха – все довольны друг другом. Корма все ближе, видны даже сколы краски и масляные пятна. Но цепляться за корму нельзя, когда катера начнут расходиться, пограничники могут заметить их на белом.

– В такую погоду хозяин собаку из дому не выгонит, а нас с вами, видишь, работать заставляют, – сказал голос с сильным кавказским акцентом.

– Такая уж наша доля. Хотя на погоду еще рано грешить, бывает в десять раз хуже. Поменьше ругай ветер, а то в самом деле погонит волну.

– Не так нам долго плыть, начальник. Можно сказать, рукой подать.

Короткий досмотр явно подошел к концу. Все на борту «Апсны» собрались на стороне, обращенной к катеру береговой охраны. Слепой перевалился в черную теплую воду – разглядел на белом боку подходящий выступ, чтобы зацепиться небольшим крюком и подтянуться на тонком, но прочном тросе.

Подтянувшись выше, он повис так, что подошвы были в полуметре над водой. Каждая очередная волна казалась собакой, которая подпрыгивает в надежде куснуть в щиколотку.

Люди под брезента уже ждали команды. Глеб знаком велел Дегтю кинуть ему свой короткоствольный автомат, а потом уже принимать ванну. Второй трос Слепой уже подцепил, и Дегтю осталось ухватиться за свободный конец.

Пограничный катер с утробным урчанием отвалил в сторону. Через полминуты заработала и корабельная машина «Апсны». К этому моменту на правый борт судна высадились уже четверо. Сиверов, перемахнув через поручни, протиснулся под днище ближайшего авто, чтобы как можно быстрей оценить обстановку.

Открывать огонь еще рано, пограничники обязательно расслышат стрельбу. Но палуба дрожит размеренной мелкой дрожью, движок запущен на полные обороты, и дистанция быстро увеличивается.

Харитонов должен был последним покинуть баркас вместе со своим «Старом». Хозяин лодки получил обещанное и уже разруливает к берегу. А у них обратной дороги нет, пора начинать.

У Слепого никогда не лежала душа к работе в «коллективе», теперь и подавно. В команде его собрались личности, мягко говоря, не без греха. Но даже в душе он не готов был никого из них осудить. Искренне хотел уберечь каждого даже от царапины в погоне за призрачными миллионами. Но не мог не думать о том, что произойдет, когда блеф выйдет наружу.

Минутное наблюдение позволило сделать вывод: всего на борту шесть человек. Шесть на шесть – расклад, конечно, божеский. Тут в самом деле можно обойтись без единой царапины. Тем более у экипажа «Апсны» сейчас нет в руках стволов – не могли ведь они встречать пограничников вооруженными.

После благополучного досмотра кавказцы оживленно переговаривались – Слепой ничего не понимал кроме того, что общались они по‑ абхазски. Вскоре он уже четко представлял себе местонахождение каждого и выбрал первую жертву, которую можно было свалить, не поднимая тревоги.

Абхазец с черной банданой, насвистывая, шел по палубе, когда Глеб высунулся из‑ под машины и выстрелил ему в голову из пистолета с глушителем. За гулом двигателя, шумом и плеском волн тихого хлопка никто не расслышал. Но абхазец не сложился, как иногда складываются люди после смертельного ранения. Он рухнул, как подкошенный, лицом вниз – звук от падения получился глухим, но достаточно громким.

Мысленно чертыхнувшись, Слепой полностью выкатился из‑ под «БМВ», ухватил жертву за шиворот и втянул под днище – так, чтобы спина покойника по возможности стерла капли крови. Судя по быстрым шагам, двое из экипажа все же услышали шум и решили посмотреть, что случилось. Но только посмотреть.

Слепой мог бы исполнить все в одиночку. Но ветер крепчал с каждым следующим порывом, катер мчал вперед на предельной скорости, чтобы побыстрей миновать зону ненастья. Глеб подозревал, что висеть на небольших крючьях при таком раскладе опаснее, чем выбраться на палубу. Перспектива сорваться в воду гораздо реальнее, чем получить пулю.

Поэтому он дал заранее оговоренный сигнал – резким пронзительным свистом.

Глава 36

Все разом выскочили на палубу. Слепой обозначил свое присутствие под машиной, чтобы никто не зацепил его огнем. Те, кто обзавелся автоматическим оружием, включая Шумахера с его «Старом», открыли шквальный огонь по окнам палубной надстройки.

Лопались и звенели стекла, горячие гильзы дождем сыпались на пол. Под прикрытием автоматных очередей Глеб выполз из‑ под «БМВ» на противоположную сторону и сразу же встретился взглядом с вытаращенными глазами бородача, который судорожно сжимал в руках израильский «узи».

Противнику нужно было развернуть дуло на больший угол. Хотя он нажал на спусковой крючок одновременно со Слепым, его пули полетели в клубящуюся от ветра пустоту, в то время как единственная сиверовская угодила точно в переносицу. Голова дернулась назад, как от удара боксера супертяжеловеса, потом вернулась в прежнее положение, но уже с остекленевшими глазами.

Продвигаясь дальше на корточках, Глеб наткнулся еще на один труп – этого скосило очередью. Важно было добраться до рубки – в такую погоду слишком рискованно оставлять катер без управления.

Глеб продолжал движение, стараясь не хрустеть разбитым стеклом. Шквал очередей уже затих, и его «команда» стала медленно рассредоточиваться по катеру в поисках уцелевших противников.

Сейчас, на время боя, они стали стопроцентно его людьми. Кто бы ни свалился еще на голову, Слепой, не задумываясь, без разбору выстрелил бы в любого взрослого мужчину – блондина или брюнета, вооруженного или безоружного.

Через два расположенных друг против друга оконных проема с выбитыми стеклами Глеб увидел у противоположного борта Семена. Показал ему большой палец. Курносый улыбнулся так широко, что это можно было заметить даже через трикотажную маску.

Тут сзади, ближе к корме, завязалась первая перестрелка. Слепой предполагал, что на корме пусто. Но кто‑ то из абхазцев умудрился туда проползти.

Или он сидел до сих пор в крайнем помещении надстройки, или сообразил заскочить на плоскую крышу и прополз на брюхе мимо спасательной шлюпки. В любом случае этот тип не тешил себя надеждой спрятаться и уцелеть – понимал, что каждый угол подвергнется тщательному досмотру.

Курносый резко обернулся, довольный возможностью расстрелять с пользой для дела еще обойму. На секунду он пропал из виду, потом отшатнулся назад, Глеб заметил, что на тонкой куртке, на плече бывшего спецназовца, расплывается пятно. Он привлек свистом внимание Семена и махнул рукой – ныряй в помещение на перевязку.

Возбужденный давно забытым удовольствием от боя и даже самой болью, Курносый отмахнулся:

– Не страшно, все равно не рабочая.

– Рано на разговоры потянуло, – Слепой попробовал прикинуть, мог ли кто расслышать Семенов голос.

Даже если расслышит и вспомнит Прагу, на первый раз решит, что обознался.

По старой привычке к дисциплине Курносый подчинился приказу. Глеб быстро и умело перевязал ему плечо, пока противник плевался очередями с выгодной точки, из салона одной из машин верхнего уровня.

Было слышно, как ответные выстрелы пробивают кузов автомобиля. Затем донесся сдавленный стон. Через секунду послышался громкий, срывающийся на крик Гогин визг:

– Лежать, сука! Руки за голову!

«Теперь уже не зашьешь рты», – понял Слепой.

Вначале каждый невольно оставался наедине с собой – так бывает перед каждым рискованным делом. Потом молчать заставлял инстинкт самосохранения. Но теперь, когда адреналин бушевал почище волн в море, бесполезно было призывать по‑ прежнему обмениваться только жестами.

– Сходи в рубку, – велел он Курносому. – Если там нет никого в живых, возьми управление на себя. Разберешься, куда курс держать?

– Я не Шумахер, но водить умею все – от трамвая до катера.

В первый момент у Глеба случился легкий перебой пульса. Потом он вспомнил, что участники пражского ограбления не знали друг друга даже по кличкам. Скорее всего, Курносый употребил фамилию знаменитого гонщика как имя нарицательное.

– Вот и действуй.

– Надо к берегу держать. Сесть на мель где‑ нибудь поблизости.

Слепой прекрасно помнил требование генерала Потапчука – судно должно затонуть. Затонуть на глубине, в открытом море. Не подавая никаких позывных, чтобы трудно было потом разыскать его на дне и установить причину катастрофы.

– К берегу, только другому. Здесь нас могут ожидать.

– Я тоже после Праги стал мнительным на этот счет, – Курносый говорил и не мог остановиться. – В жизни не проявлялось, только во сне. Каждую ночь мы тем же составом брали приз, и каждую ночь его у нас отнимали.

Едва Слепой отправил Семена в рубку, к нему подбежал Деготь, запыхавшийся, будто после кросса.

– Готово. Пятерых завалили, одного на развод оставили. Подскажет, если что понадобится.

Глеб направился посмотреть на раненого, которого выволокли из укрытия на палубу. Парень был рыжеволосым, светлоглазым, но говорил с тем же резким акцентом, что и остальные, недавно отправленные в мир иной.

– Я не при чем, – повторял он. – Взяли за технику смотреть, если поломка на море будет.

– Ладно, кончай заливать, – потребовал Серьга. – Где то, что нам надо?

– Оружие в самом низу, в трюме, – с готовностью ответил раненый.

– Какое, на хер, оружие, у нас своего хватает! Бабло где? И не вздумай сказать, что не знаешь!

– Бабло? – на лице рыжего не могло отразиться удивления, слишком сильно исказил черты страх. – У меня только штука российских. Ищи у остальных, наверное.

– По карманам тырить? – по голосу Серьги можно было угадать, что он еле сдерживается. – Издеваешься, сука?!

Раньше, чем Слепой успел оттеснить Серьгу в сторону, тот пнул абхазца ногой.

– Пошли в трюм, нечего тут возиться, – Деготь сплюнул в пенящееся море и машинально проследил, как плевок сносит ветром.

Вместе с Гогой они резво направились к люку, за которым должны были открыться ступени.

– Осторожней! – крикнул вслед Глеб.

– У меня крыша едет, – окунувшись в прошлую жизнь, Шумахер отчасти вернулся к прежнему лексикону. – Мерещатся голоса.

В отличие от остальных он не перекрикивал зловещий нестройный хор волн, ветра и корабельного двигателя. Просто приблизил голову к Слепому.

– Забавная штука: тут все говорят голосами из моего прошлого. А мне бы не хотелось сейчас лишних глюков.

И снова Слепой испытал короткий перебой пульса и снова сказал себе, что «глюк» – самое подходящее по ситуации слово, а вовсе не кличка покойного Шестакова. Тут снизу, прямо под ногами, раздалась автоматная очередь. Металлическая палуба загудела, завибрировала от рикошетящих пуль.

Слепой бросился на помощь, но из люка уже показалась голова Гайворонского в мокрой от соленых брызг и пота маске. Судорожным рывком он вытащил наружу раненого, отяжелевшего Дегтя.

– Там еще есть! – крикнул Деготь.

Теперь его голос совсем не был похож на безбашенно‑ сипловатый голос модного певца: «Вы хочете песен, их есть у меня! » В нем пульсировали боль и обида на нелепую случайность.

– Притаились суки, ждали! – опустив ствол вниз, Серьга прошелся по клепаным листам палубы короткой бесполезной очередью. – Сейчас бы сюда пару гранат.

– Считаешь, вместе веселей будет тонуть? – дернул головой Гога.

– Да я бы бережно, понял?

Слепой тем временем решил взять инициативу в свои руки.

– Темно там? – уточнил он шепотом, чтобы не расслышали внизу.

– Как у негра в…

Одолжив у Харитонова «Стар», Глеб бесшумно направился к люку. Палуба уже ощутимо раскачивалась, приходилось удерживать равновесие, но для Слепого это трудностей не составляло.

Приоткрыв люк, он пустил в трюм длинную очередь, поворачивая ствол сложным зигзагом. Нужно было заставить людей внутри пригнуть головы, чтобы они не пустили ему пулю в живот, как только туловище просунется из люка.

Расстреляв всю обойму, Слепой оставил «Стар» на палубе. Быстро спрыгнул вниз, захлопнув за собой крышку люка. Теперь он остался в полной темноте, вооруженный только пистолетом с глушителем, – один против неизвестного числа противников.

С учетом новости о грузе в трюме картина представилась гораздо яснее. Итак, машины предназначены были отводить глаза именно от партии оружия. Именно это нужно было отправить на дно вместе с кораблем. Если Федор Филиппович исключил возможность просто побросать ящики за борт, значит их здесь слишком много.

С веерной стрельбой лучше не экспериментировать самому и не дать это сделать противнику. От шальной пули какой‑ нибудь из ящиков может и сдетонировать.

* * *

Не одному только Харитонову померещились голоса из прошлого. Курносый тоже узнал интонацию и тембр, правда, всего только одного голоса, а затем попал в рубку. Здесь он отодвинул ногой труп и встал за штурвал, вперившись взглядом в морские холмы.

Невысокие, одинаково выпуклые, испещренные пенными гребнями более мелких волн, они накатывали мерно и упрямо и шли прямо противоположно курсу катера: их легко было представить неподвижными, а катер – движущимся в полтора раза быстрей.

Курносый был счастлив. От забытого запаха пороховых газов и крови, еще не окончательно развеянного ветром. От стрельбы – отдачу до сих пор чувствовала левая здоровая рука и левая сторона грудной клетки. От предвкушения крупной добычи, от трудной задачи, решенной командой незнакомых друг с другом людей. Именно об этом он мечтал, занимаясь грязной или унизительной работой, внутренне протестуя против отношения к себе как к инвалиду и бомжу.

Он готов был даже умереть сейчас, только бы увидеть напоследок толстые пачки денег, это зримое выражение всех земных благ. Только бы стереть с души плевки сытых уродов, которые все эти годы пытались его унизить, как никчемное, ни на что больше не способное существо…

Деготь, наоборот, был в бешенстве от боли и от самого факта собственного ранения. «Какого черта полез? – ругал он себя. – Подохнешь сейчас на этой склизкой палубе, а твою долю благополучно поделят остальные».

Он уже забыл, что незнакомец в темных очках буквально припер его к стенке, вынудив принять участие в деле. В голове вертелись цифры с нулями, и каждую он пытался делить на неудобное число шесть.

«Хрен поделишь без калькулятора. На пять гораздо удобнее: подели на десять и умножь на два. И тут они останутся в выигрыше. Кто‑ то еще из наших ранен, но этот как раз выживет, ему только плечо зацепили».

Сам Деготь был ранен в ногу выше колена. В нормальных условиях не считал бы рану такой опасной. Но сейчас он понимал, что катер не сможет благополучно бросить якорь в какой‑ нибудь тихой бухточке и они не сойдут на берег пешочком, промочив только ноги.

Начинается самый настоящий шторм. Либо его придется переждать здесь, в море, либо держать курс к берегу и сознательно сажать катер на прибрежные скалы. При таких волнах опять‑ таки придется повременить с высадкой – опрокинется даже тот, кто крепко держится на своих двоих, размозжит голову о камни.

Значит, придется ждать, потом выбираться по горло в воде, заражая рану гнильем от прибрежных водорослей. А дальше? Кто возьмется везти его в больницу, как достанут из ноги пулю? У всех сейчас одна мысль в голове: поделить бабло и разбежаться.

«Если кто и привезет, задерживаться точно не станет. Скорее всего оставит под дверью и слиняет, пока не вызвали ментов. А меня благополучно захомутают на больничной койке»…

Серьга думал только о дочери. С самого выхода в море он не мог отвлечься от этих мыслей. Он и висел на борту, и стрелял почти машинально, беспокоясь, не скучает ли она, кормит ли ее, как положено, хозяйка снятой московской квартиры.

Проводив глазами идущего к люку Сиверова, он признался себе: не осталось в мире ничего, что могло бы подвигнуть его на такой серьезный риск. Все мишура: Родина и любимая женщина, деньги и всеобщее уважение. Только Ириша имеет значение, только улыбка на ее лице, так похожем на отцовское. Переданные ребенку черты изменились: все, которые портили его, делали девочку такой нежной, такой красивой.

Харьковские никогда его не достанут, любовь к дочери поможет ему уберечься от встречи. И бывшая жена тоже никогда не получит Иру. Если понадобится, он этой стерве шею свернет. Тут он подумал о времени, когда Ира вырастет, у нее появятся парни. Вот когда придется смирить себя, стиснуть зубы…

Гога Гайворонский гордился собой: вытащил напарника из‑ под обстрела. Радовался, что пуля досталась не ему, и думал о своем.

Человек в темных очках совершенно прав. Даже если здесь не обнаружится сейфа, если деньги везут просто в стальной коробке с хитрым замком, которую можно унести в руках, все равно ему, Гоге, нельзя было ждать на берегу.

Равные доли определяются не столько равным вкладом, сколько равным риском. Если б он торчал все это время в гостиничном номере в ожидании своей части работы, ни одна собака не согласилась бы отдать ему одну шестую суммы.

Гогино полное удовлетворение директорским креслом улетучилось в небытие. Заснувшие инстинкты проснулись снова, и глаза горели, как прежде. Трикотажная маска раздражала его, кожа лица зудела, но он не решался ее снять, держался.

Он ведь тоже полез в трюм. Неважно, предвидел ли стрельбу из темноты. Неважно, первым он полез или вторым – другие вообще остались стоять…

Шумахер оцепенел, продолжая думать о схожести голосов. Вспомнил разговоры незнакомца о предательстве. Вспомнил странные обстоятельства, при которых он, Игорь Харитонов, певчий в церковном хоре, был привлечен к делу. Внимательно присмотрелся к фигурам вокруг.

Тогда, в Праге, тоже был один щуплый человечек – спец по замкам. А сухорукий, который выглядывает время от времени из рубки? В Праге такого не было, но лично он, Шумахер, вытащил из тоннеля на поверхность сообщника с несколькими пулевыми ранениями. В руку он тоже был ранен, и кажется, в правую…

Глава 37

Спрыгнув вниз, Слепой сразу отскочил в сторону. Точку его приземления легко было определить, и короткая очередь тут же прошила воздух над нею. Плевок пламени обозначил оконечность ствола и тем самым вроде бы подсказал местонахождение одного из противников. Но тот был опытным бойцом. Судя по звуку, он мягко упал на живот и откатился в сторону.

Феноменальное зрение помогало Глебу различать в кромешной темноте контуры ящиков, выпирающие внутрь ребра жесткости корпуса катера. Наконец, он заметил человеческий силуэт. Согнувшись пополам, человек этот держал в руках автомат, направленный точно в грудь Слепому.

В какой‑ то момент Глебу показалось, что противник обладает тем же самым даром или надел специальные инфракрасные очки. Но нет, стрелять автоматчик не спешил – замер, напряженно вслушиваясь.

Зрение давало Глебу неоспоримое преимущество. Но он тоже не торопился, не зная, сколько здесь внизу бойцов. Действовать надо только тогда, когда удастся сосчитать всех. В противном случае чья‑ то реакция на вспышку твоего выстрела может оказаться быстрее.

В трюме стоял шум. Расходившееся море было слышно здесь хуже, чем на палубе, зато стук работающего движка – гораздо лучше. Отчетливо доносились сверху стоны Дегтя и звуки шагов.

Оторвав от пола одну ногу, Глеб сдвинулся вперед, перенес на нее центр тяжести. Мутная картинка темного трюма открылась чуть под другим углом, но информации пока не прибавилось. Вдруг он почувствовал острый запах пота и грязных волос. Враг был совсем рядом и сидел, затаив дыхание.

Действительно, в следующую секунду высокий, под два метра человек распрямился из‑ за ящика, перед самым носом Глеба. Слепой похвалил себя за верность правилу не пользоваться перед заданием любимым мужским одеколоном. На дело нужно идти чистым от всех запахов, в том числе запахов еды и сигарет. «Свежее дыхание облегчает понимание».

Очень хотелось приставить пистолет ко лбу врага и нажать спусковой крючок. Тут уж никто не заметил бы вспышки. И все‑ таки не стоит спешить. Двоих он уже насчитал, надо продвигаться дальше, аккуратно разминувшись с «баскетболистом».

Третьим он увидел человека, аккуратно разматывающего слой за слоем материю. Из‑ под нее показались очертания гранатомета, который тут же был заряжен. Очевидно, люди в трюме не знали точно, в каких ящиках что лежит, иначе успели бы раньше вооружиться посерьезней. Почему они вообще не вступили в бой сразу? Наверное, выдержали паузу, чтобы оценить обстановку, не попасть под шквальный огонь.

Человек с гранатометом прицелился в потолок, конечно не прямо у себя над головой, а на расстоянии четырех‑ пяти метров. Оглянулся, выбирая место для укрытия, чтобы не получить осколок от своей же гранаты.

Если он выстрелит, ориентируясь по голосам на палубе, может запросто ноги пообрывать ребятам. Но он ведь должен как‑ то предупредить своих, чтоб залегли. Или эта порода людей научилась общаться в диапазоне ультразвука?

В любом случае нужно было спешить. Слепой сделал несколько шагов по проходу между ящиками. Больше никого обнаружить не удалось – ни подвижных фигур, ни застывших он не разглядел.

Трое так трое, могло быть и хуже. Глеб мысленно соединил эти напряженные фигуры ломаной линией, продумал траекторию своего разворота. Тут одному из боевиков что‑ то почудилось, и он дал длинную очередь в стенку. Несколько пуль пробило ее насквозь, одна попала в ребро жесткости и отлетела с гнусным визгом.

Второй боевик готов был среагировать на любой проблеск в темноте, на любой вздох. Поспешив с выводами, он принял стрелка за врага и пустил в него ответную очередь. Пули прошли прямо над головой первого боевика, тот с руганью отскочил в сторону. Глеб поблагодарил Бога за то, что у третьего «товарища» нервы оказались крепче, и граната не полетела в потолок.

Как только ситуация снова стабилизировалась, он заново соединил все три фигуры. Вновь представил свое движение в замедленном темпе, а потом реализовал его, трижды нажав на спусковой крючок.

Припав к полу, он расслышал предсмертные стоны и хрипы. Никто не попытался ответить за гибель своих, значит, расчет оказался правильным. На всякий случай Слепой прошелся еще раз из конца в конец по небольшому трюму, по‑ прежнему погруженному в темноту.

Присмотревшись к стене, обнаружил рубильник. Включил скупое освещение и крикнул наверх:

– Готово!

Все, кроме Курносого, занятого управлением, и раненого Дегтя быстро спустились вниз. Глазам предстали три трупа. Возле одного на стене краснели брызги крови, вокруг двух других быстро растекались лужицы. Несколько верхних крепко заколоченных ящиков пострадали от поспешного вскрытия.

В трюме было жарко, бойцы противника были голыми по пояс и босыми. Камуфляжные штаны на всех троих имели одинаковые покрой и расцветку.

– Сила, – восхищенно пробормотал Гога.

– И где здесь бабло, в каком ящике? – деловито осведомился Серьга.

Отыскав небольшой ломик, он стал вскрывать их один за другим. Добра здесь было много, даже комплексы «Игла».

– Если б мы хотели устроить маленькую революцию в банановой республике, нам бы точно хватило, – скривился Гога. – Но мы люди не кровожадные, деньги нас вполне удовлетворят.

– Ты имеешь понятие, где искать? – снова обернулся он к Слепому.

– Готовься к тому, что денег здесь может не оказаться, – веско, со значением произнес Шумахер.

– Ты так не шути, брат. Ой, не надо так шутить, иначе у меня вырастут три головы.

Слепой бросил взгляд на певчего: догадался или нет? Тот смотрел спокойно, с видом человека, готового ко всему. Серьга стал переворачивать тяжелые ящики один за другим, сбрасывать верхние вниз, демонстрируя недюжинную силу.

– Поаккуратней, вообще‑ то, с боеприпасами, – заметил Слепой.

– Только не говорите мне, что вышла ошибочка, что бабла здесь нет и не было. Я найду его по‑ любому, даже если здесь никто его не прятал. Я рисковал не за здорово живешь.

Тут вдруг сверху донесся странный звук, сопровождаемый истошным воплем Дегтя. В трюме переглянулись и дружно кинулись к люку, оставив другие проблемы на потом. Ближе всех к металлическому трапу оказался Харитонов. Предположив, что из укрытия выполз еще один уцелевший член экипажа, он первым делом выставил проштампованное отверстиями дуло «Стара», а потом уже приподнял макушку над уровнем палубы.

Успел увидеть только искаженное лицо отползающего Дегтя, услышать крик:

– Голову береги!

Втянул ее в плечи, и тут же что‑ то тяжелое ударило сзади по крышке люка, прищемив конец короткого ствола. Потом оно как будто прокатилось вперед. В мозгу Шумахера мелькнула догадка. Решившись выглянуть еще раз, он увидел зад «Пежо», потерявший после стрельбы на палубе товарный вид. Он не стоял на месте, как раньше, он двигался, медленно удаляясь.

Чуть приподняв голову, Шумахер заметил пустое гнездо, в котором раньше стояла машина. То ли пуля повредила и ослабила крепеж, то ли он изначально был не надежен, и силы качки хватило, чтобы его расшатать. В результате машина второго уровня скатилась на палубу и чуть не задавила раненого Дегтя.

Теперь ничто не мешало Харитонову выскочить из люка. За ним последовали Серьга и Глеб. Гоге пришлось взять паузу – судно резко качнулось в обратном направлении, и «Пежо» стало сносить обратно к корме.

Все обратили внимание на колеса – они не вращались, машина надежно стояла на ручнике. Но брызги волн замочили всю палубу и качка заставляла колеса скользить – чем больше был угол, тем быстрее двигалась машина.

Скольжение продолжилось, пока машина не ударила в кормовые поручни. Они уже были погнуты предыдущим ударом, сейчас одну из стоек вырвало «с корнем», две горизонтальные изогнутые трубки треснули. Всем показалось, что «Пежо» вывалится за борт, но этого не случилось.

Большой катер резко клюнул носом, зарываясь в водную яму. Задние колеса на долю секунды застыли на самом краю, потом машина покатилась в обратном направлении. Серьга и Слепой пробили выстрелами все четыре колеса. Теперь машина уже не скользила так легко. Но и не была совершенно безопасной.

Серьга оглянулся по сторонам, намереваясь бросить под колеса что‑ нибудь тяжелое. Но любая вещь, не привинченная к палубе, сама обречена была сдвинуться при наклоне.

– Перевернуть на хрен? – вслух спросил он самого себя и остальных.

– Да ей без разницы, чем скользить: колесами или крышей, – ответил Шумахер.

– Лучше подтолкнуть на выход, помочь, – предложил Сиверов.

Он только что увернулся от машины, которая научилась нападать неожиданно, как хищник.

– Точняк, – вспомнивший прежние обороты речи Шумахер вооружился пожарным багром и собрался отойти к корме.

И вдруг сверху сорвался «Мицубиси», едва не расплющив его о палубу – Слепой чудом успел ухватить певчего за майку и дернуть на себя.

Поскользнувшись, Харитонов упал на одно колено. Приподнялся, машинально обтерев рукой брюки и вторично за короткий промежуток времени встретился глазами с Глебом.

– Благодарствую.

– С какими мозгами их крепили? Кидай сюда багор, – Серьга решил, что Шумахер ушибся.

– Сейчас разберемся, – пообещал Харитонов.

Он сам направился за парой машин с багром наперевес, похожий на первобытного охотника, храбро преследующего двух опасных подраненных зверей. Вторая машина неожиданно ему помогла. Когда «Пежо» докатился до края кормы, она наехала на машину, побив фары и подтолкнув к морю.

Задние колеса перепрыгнули границу, повисли над пустотой. В следующую секунду над морем оказался и центр тяжести, «Пежо» провалился вниз.

Сиверов не видел, как машина ударилась о воду, – об этом свидетельствовали только громкий плеск и фонтан брызг.

Катер выровнялся, вторая иномарка притормозила и вот‑ вот должна была ринуться в обратную сторону. Но Харитонов просунул багор в разбитое окно, уперся острием в крышу салона и подтолкнул «Мицубиси» в ту же ходящую ходуном пропасть.

Задние колеса уже были за бортом, но машина не подалась, потому что корма «Апсны» была уже высоко. Шумахер не смог бы своим багром удержать иномарку от обратного движения к носу. Ее притормозила задняя ось, которая оказалась ниже уровня борта.

Серьга подскочил на помощь, уцепился двумя руками за ручку водительской дверцы, будто хотел открыть ее во что бы то ни стало. Едва крен судна снова стал меняться, они с Шумахером объединили свои усилия. Напряглись, как бурлаки на известной картине, и «Мицубиси» стал со скрежетом продвигаться к нужной черте. Потом автомобиль так же резко, как и его предшественник по несчастью, задрал передние колеса и грохнулся в воду, окатив своих могильщиков водой с головы до ног.

Серьга слишком крепко ухватился за рукоять и едва успел разжать пальцы. Еще чуть‑ чуть – и машина утянула бы его с собой. Сейчас он стоял, вытирая глаза от соленой воды, и чертыхался, не понимая зачем опять подвергал Иру риску остаться без отца.

Глава 38

Когда опасность миновала, все снова остались один на один с главным вопросом: где обещанный большой куш? Даже Курносый бросил управление и выскочил из рубки взглянуть на толстые пачки купюр или хотя бы на стальной «ларчик» с хитрым замком.

– Разбежался, – охладил его пыл раненый Деготь. – Все что угодно понаходили, кроме бабла.

– Дальше искать надо. Они тоже не лохи, чтобы открыто его везти.

– Нечего в самом деле траур разводить, – заявил Гога. – Мы ведь толком и не начинали.

Прошибив багром переборку, он расковырял дыру и прошиб рядом следующую. Серьга оглянулся по сторонам в поисках чего‑ нибудь поувесистей.

– Не рвите пуп, – посоветовал Харитонов. – Неужели только у меня такой музыкальный слух и вы не узнаете друг друга? Если так, я могу показаться.

Слепой скрестил руки на груди, все остальные оцепенели, будто им должно было открыться что‑ то страшное. Маска с прорезями, от одного вида которой рядового гражданина хватил бы паралич, теперь валялась на палубе никчемной черной тряпкой.

Узнав сообщника по Праге, каждый отреагировал по‑ своему. Деготь застонал и закрыл руками свое лицо, и без того скрытое маской. Гога сел на мокрую палубу, Серьга хватил кулаком по переборке. Курносый достал из кармана пачку «Астры». Увидел, что сигареты вымокли, но выбрасывать их не стал, оставил в надежде просушить. Пока он в меньшей степени, чем другие, понимал суть происходящего.

– Предлагаю всем остальным сделать то же самое, – сказал Шумахер, направляя дуло «Стара» Глебу в грудь.

Глеб не раз попадал в такие переплеты. Он имел несколько вариантов отработанных, до блеска отшлифованных «комбинаций». Например, упасть на спину, одновременно выхватив пистолет, и продырявить Шумахеру голову раньше, чем тот успеет произвести выстрел.

Но он не хотел убивать никого из этих людей за исключением пражского предателя. Он продолжал стоять неподвижно, скрестив руки. К тому времени, когда все пятеро «подопечных» сняли свои маски, в него целили уже с разных сторон.

– Держи руки как держишь, – предупредил Шумахер.

Приблизившись к Глебу, он оттянул нижний край трикотажной сиверовской маски и снял ее, бросив на палубу. Потом снова отступил на несколько шагов.

– Объясните, будьте добры, что все это значит, – сквозь зубы обратился к Глебу Серьга.

– Денег здесь нет, – коротко и сухо ответил Слепой. – Во всяком случае больших.

– С вашего позволения я попробую кое‑ что объяснить, – предложил свои услуги Шумахер. – Могу помочь нашему шефу и начать. Продолжить ему будет легче.

– Пристрелить его надо и сваливать, – констатировал Курносый.

– Все по порядку, – Серьга расставил шире ноги, чтобы не потерять равновесие на качающейся, как качели, палубе.

– То‑ то у меня с самого начала свербело, будто геморрой в заднице выскочил, – простонал в отчаянии Деготь.

– Давайте по делу, – Шумахер поднял над плечом раскрытую левую ладонь, повторно призывая к молчанию. – Все здесь понимают, что это не случайное совпадение. Нужен был предлог собрать нас всех вместе, и предлог появился. Насколько я понимаю, никто из нас не виделся после той ночи в Праге. Поправьте меня, если я ошибаюсь.

Он выдержал паузу, но поправок не дождался.

– Работа была проделана немалая. Нас нужно было разыскать, потом сковырнуть с места. Не знаю, легко ли согласились другие. Но еще два дня назад я представить себе не мог, что возьмусь за старое.

– И я то же самое, – кивнул Гайворонский.

– Напрашивается вопрос: ради чего нас собрали, кому мы понадобились?

– Уж не для того, чтобы почетные грамоты раздать, – глухо и мрачно произнес Семен.

– По моему разумению, все упирается в ту пражскую ночь, – высказал свою версию Харитонов. – Нас сдали тогда другой команде. У нас выдернули прямо изо рта реальный, а не мнимый кусок. Организаторы сегодняшнего мероприятия предполагают, что предатель среди нас. Почему‑ то им важно его найти. Кстати, я тоже не против, если он покается.

– Лично я не предатель, но пулю уже получил, – процедил Деготь. – Могла бы и в живот попасть.

– Только дыхните в мою сторону, – вскинул голову Курносый. – Меня многие пытались обделать, но стукачом еще никто не посмел назвать.

– Давайте не будем бить себя в грудь, – поморщился Гога. – Здесь каждому есть что хорошего сказать о себе, можно до утра представляться красным партизаном.

– Кому это еще интересно, кроме нас, зачем?

Насыщенный влагой ветер кому‑ то дул в лицо и заставлял морщиться, кому‑ то ерошил волосы на затылке, вынуждая поднимать воротник. К сильной килевой качке добавилось немного боковой.

– Нас разворачивает? – встрепенулся Гога, хватаясь за ближайшую стойку.

– Шел бы ты пока в рубку, – посоветовал Семену Шумахер.

Курносому явно не хотелось, чтобы очная ставка продолжалась без него. Вдруг кто‑ то выдвинет против него обвинения, а он не будет иметь возможности оправдаться?

– Ты меня не посылай! Тоже мне нашелся командир. Курс я зафиксировал, кому мерещится, что нас развернуло, пусть крестится!

– Ты был тогда в Праге? – через силу спросил у Глеба Деготь.

– Да не был он, успокойся! – крикнул Серьга. – Не видишь, он исполнитель: ему велели, он сделал, собрал нас. Меня ради такого случая вытащил из полной безнадеги.

– Не надо мне рот затыкать. Здесь нет привилегированных, понял?

– Нечего задавать идиотские вопросы!

– Давайте я сэкономлю вам время, – предложил Слепой.

Он впервые вмешался в разговор после достаточно продолжительного молчания, и все впились в него глазами.

– Мне подкинули заказ близкие друзья одного из погибших. Я должен был встретиться с каждым из вас по отдельности. Потом сообщить о своих выводах. Однозначно указать на виновного я не смог. Пришлось работать с вами дальше.

– Выходит, вся хренотень только ради старого дела? – Серьга обвел глазами палубу.

На виду валялось только два трупа, да еще ботинки третьего выглядывали из проема. Но Серьга, конечно, подразумевал всех убитых.

– Я делал, как мне сказали, – спокойно объяснил Глеб. – Сам понятия не имел, что мы здесь найдем.

– И сколько тебе заплатили за такую подставу? – поинтересовался Курносый.

– Это мое дело. Лично от себя прошу прощения за моральный и физический ущерб. У всех, кроме одного.

Всем стало ясно, о ком речь.

– Думаю, и вы бы его не простили, – закончил Глеб и прислонился спиной к наружной стенке палубной надстройки.

– Ты стрелки не переводи, – огрызнулся Деготь. – Пока мы с тобой разбираемся.

Курносый быстро дернул автомат, отследив дулом шагнувшего в сторону Сиверова.

– Вообще, с тем ублюдком тоже разобраться не мешает, – высказался он. – Раз уж случилось собраться в теплой компании.

– С этим ублюдком или с одним из нас?

– Как хочешь называй. Разве кто‑ то все эти годы сомневался, что нас предали? Разве кто‑ то не мечтал найти заразу и поквитаться? Козлами будем, если не отправим еще одного туда вперед ногами, – он показал в сторону округлых бугров воды, с которых ветер сдувал тончайшую пыльцу.

– Вначале его, – кивнул на Сиверова Деготь, которому не давало покоя его ранение.

– Никто не спорит. Только парень он шустрый.

Выстрел мог грянуть в любую минуту, с любой стороны.

– Не могу понять, кто меня тогда вытащил на поверхность, – Курносому хотелось разрешить еще один мучивший его вопрос. – Своими ногами я не мог подняться из тоннеля.

– Ну, я, – признался Шумахер.

– Спасибо, братан. Я твой вечный должник. Вот уж кто точно не мог быть предателем.

– Шерлок Холмс, мать твою, – съязвил Деготь. – Может, он и не мог предать, если только правду говорит.

Харитонов широко перекрестился.

– Меня этим не проймешь, – отмахнулся Деготь. – Видал я тех, кто свечи со слезами ставил, а потом кишки ближнему выпускал.

В ответ Шумахер только пожал плечами.

– На хрена было кашу заваривать? – раненый согнул здоровую ногу в колене и снова распрямил ее. – Если б мне поручили раскопать суку, я бы просто справки навел. Как прожил человек эти пять лет? Легко прожил или тяжко? Взять, к примеру, мои годы: сначала тачки ворованные перелопачивал, потом сидел три года, потом жил за счет баб.

– Может, ты экономный? Положил пражский гонорар в банк, чтобы к пенсии жить на проценты?

– Да не надо мне до пенсии доживать. Попало бы мне в руки хорошее бабло, я бы… – не договорив, Деготь махнул рукой.

– Кому не лень, можно моей биографией поинтересоваться, – предложил Курносый. – Только нос предварительно зажать – жил я после Праги, как натуральный бомж.

Гога невольно прикусил губу. Он боялся, что все выскажутся по кругу, настанет его очередь. Врать опасно – его может опровергнуть человек, снявший перед лицом смерти темные очки. Говорить правду опасно – кто поверит, что деньги на фирму дал двоюродный брат? Только рассмеются.

– Каждый сейчас может болтать что угодно, – выпалил он. – Но этого я бы дураком не назвал. Наводил он справки? Наводил. Пришел к ответу? Нет.

– Как он вообще наводил эти справки, кто ему информацию дал, клички, фамилии? Мы до сих пор не знаем, как друг к другу обращаться, а где‑ то всех нас знают наперечет. Может, Вождь с того света нашептал?

– Может, он и не умирал вовсе?

– Рядом со мной свалился. До сих пор помню, как пахли его мозги.

Удерживать равновесие становилось все трудней. Отдельные волны перехлестывали за борт.

– Пора к делу, – до сих пор Серьга целил в Глеба с расстояния трех шагов, теперь почти приставил дуло к голове. – Иначе смоет всех вместе за борт.

«Опрометчиво себя ведешь, Марат, – подумал Сиверов. – Только облегчаешь мне задачу».

– Тут не было с моей стороны ничего личного, – спокойно сказал Глеб, в очередной раз подавляя инстинкт самосохранения. – Как доказательство могу сообщить одно пренеприятное известие. Я завел взрывное устройство. Через десять, нет двенадцать минут оно грохнет, и катер пойдет прямиком ко дну. Пока не поздно, надо спускать шлюпку. Кажется, мы ее не продырявили.

Все невольно подняли глаза наверх, к спасательному средству. Только Харитонов не оторвал их от Глеба, продолжая держать палец на спусковом крючке.

– Брешет, – предположил Курносый и сам же усомнился. – А если нет?

– Если поставил, значит оно в трюме, – Серьга сделал движение к люку.

– За десять минут не найдешь, – уверенно пообещал Глеб. – Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Я предлагаю заняться именно этим и вернуться к нашему разговору на берегу в том же составе. Лично я никуда не денусь.

Гога не выдержал – сорвал с пожарного щита топор и полез рубить канаты, крепящие шлюпку.

– Что‑ то сомнительно, – продолжал колебаться Курносый. – При чем здесь этот катер, на хрена тебе его взрывать?

– Велели.

– Кто велел?

– Я фамилий не спрашивал.

Все, кроме Шумахера, занялись небольшой шлюпкой. В течение минуты спасательное средство перетянули на палубу, и теперь оставалось спустить его на воду. Все это мероприятие неожиданно заняло меньше времени, чем рассчитывали. Курносый даже вознамерился обсудить напоследок еще один вопрос.

– Скажи мне честно, кого ты все эти годы подозревал? – обратился он к Гоге.

Тот отмахнулся, но Курносый пристал, как репей:

– Долго, что ли? По именам мы друг друга не знаем, но еще познакомимся. Шепни на ушко, кого? Только намекни – и я пойму.

Никто не услышал, что сказал Гога. Удовлетворенный ответом, Курносый кивнул и подставил плечо раненому Дегтю, которого решили заранее посадить в лодку. В отличие от него сам Курносый почти позабыл о своем ранении в свете последних перипетий – во всяком случае двигался как ни в чем не бывало.

– Теперь ты скажи.

Деготь охотно назвал приметы, его слова тоже не слышал никто, кроме бывшего спецназовца. К тому времени, когда днище лодки окунулось в волны, Семен успел уже по быстрому опросить всех и торжественно объявил:

– Три ответа совпали с моим мнением.

«А он неплохой психолог, – подумал Глеб. – Предатель, конечно, забеспокоится. Сам‑ то он себя, естественно, не назвал. Но если четверо думают одинаково, вполне возможно, его быстро выведут на чистую воду. Пошла игра на нервах: Ершов будет следить, кто первым дернется».

Кто‑ то вспомнил про раненого абхазца из команды.

– Забирать?

– Да на хрен он сдался? И так перегрузка.

Только Деготь еще оставался на борту, он кричал снизу, поторапливая.

– А ты, командир, нам не нужен, – сказал Глебу Серьга. – Разберемся как‑ нибудь сами среди своих.

Никто из «пражан» не колебался. Осталось еще четыре с половиной минуты – они успеют грохнуть незнакомца, соскочить в лодку и обрубить концы. «Апсны» сейчас наяривает из последних сил против ветра. Лодку сразу же понесет в противоположную сторону, и взрыв случится на достаточной дистанции.

Сиверов еще мог применить свои боевые качества. Избежать смерти ценой жизни всех остальных. Но цена все еще казалась ему чрезмерной. Слова? Судя по выражениям лиц, вряд ли они могли кого‑ то остановить.

Слепой все еще не принял окончательного решения, хотя остро чувствовал, как соскальзывает в смертельно опасный цейтнот. В лицо полетели брызги очередной волны, но он не мог даже утереться – любое движение означало немедленный залп из четырех стволов. Если уж шевелить конечностями, надо делать это быстро и целенаправленно.

Он сморгнул, избавляясь от попавшей в глаза черноморской воды, как вдруг со стороны носовой части прозвучал выстрел. Серьга рухнул, как подкошенный, тело его заскользило в сторону по накренившейся палубе. Курносый и Гога резко развернулись, но ответить не успели – еще два выстрела достигли цели.

Глеб не видел, кто именно стрелял, ему не давали покоя взгляд Харитонова и его палец на спусковом крючке. Даже сейчас Шумахер не среагировал на выстрелы, не спустил со Слепого глаз. Палец шевельнулся, приводя в действие безотказный механизм…

Мгновенным движением руки Глеб ударил по стволу, отбрасывая его в сторону. Но от этого не слишком сильного движения упал почему‑ то и сам Харитонов. Когда он рухнул навзничь, Глеб увидел на левой стороне спины два отверстия от пуль.

Глава 39

Вжавшись в стенку, Глеб сжал обеими руками пистолет с глушителем. Он всегда гордился своим самообладанием и давно уже не был так близок к точке кипения.

На палубу вышли несколько человек в одинаковых водонепроницаемых костюмах, плотно облегающих тело, и резиновой обуви. Они не спешили, не пригибались, укрываясь от обстрела. В общем и целом они вели себя примерно так же, Сиверов вел себя недавно под дулами своей команды.

Глеб уже понял, в чем дело, и не стрелял. Когда один из незнакомцев показал ему запаянное в прозрачный пластик удостоверение ФСБ, это не стало для Глеба неожиданной новостью.

– Хотя бы Дегтя не трогайте. Или с ним уже все?

Незнакомец спрятал удостоверение и кивнул. У Глеба не было оснований ему не верить, но все же он приблизился к борту в надежде на чудо. Привязанная двумя канатами шлюпка продолжала стучать бортом о белый борт катера. Денис лежал в ней лицом вниз, свесив одну руку за борт. Будто решил проверить температуру воды и был укушен за палец каким‑ то смертельно ядовитым морским существом.

– Что вы натворили? – устало сказал Глеб, глядя в пустоту, где морские валы превращались в клубящиеся облака.

– Спасли вас, – буднично ответил незнакомый голос.

– Чушь собачья. Они бы не стали меня убивать.

– Помните, еще в советское время одна семья держала дома маленьких зверят: льва, пантеру. Потом зверята подросли и сняли с кого‑ то скальп когтями. Криминальный контингент – тоже зверье. Может лизать в щеку, может даже разговаривать по‑ человечьи. Потом возьмет и шею перекусит.

– Мне? Вам сказали, что я школьный учитель ботаники? – спросил Слепой, не пытаясь скрыть свою ярость.

Он понимал все бесполезность пустого разговора, неспособного оживить убитых. Даже ошибки своей этот капитан никогда не признает.

– Мне вас рекомендовали с самой лучшей стороны. Даже имени и фамилии не назвали – это просто отличная рекомендация. Но у больших профессионалов есть один недостаток: чувство опасности притупляется.

Несколько человек, появившихся с капитаном из ниоткуда, тихо переговаривались на палубе, заваленной трупами. Никто никуда не спешил. Казалось, и шторм не волнует этих людей – пока они на борту, с «Апсны» не случится ничего плохого.

Взрыв в трюме должен был случиться уже восемь минут назад. Глеб не сомневался в качестве взрывного устройства. Отключили его или просто перенесли взрыв на более поздний срок?

– Собираться надо, Слепой, – вздохнул капитан, как будто понял ход мыслей Сиверова. – Скоро эта штука начнет воду взахлеб глотать.

– Столько возиться с людьми, чтобы вы в одну секунду напортачили. Вам вообще объяснили в чем дело?

– В любом случае предатель понес заслуженное наказание, – пожал плечами офицер.

Махнув рукой, Глеб стал затаскивать трупы «своих» один за другим в помещение палубной надстройки. Ему хотели помочь, но он жестом отказался от помощи. Даже труп Дегтя в одиночку перетянул из лодки на борт и присоединил к остальным.

Может, он и не был таким спецом по замкам, как Гога, но умел с ними обращаться. Дверь была глухой, он не мог просунуть руку сквозь разбитое стекло и защелкнуть замок изнутри. Но без особых проблем сделал это снаружи, несмотря на отсутствие ключа.

Теперь морское течение не могло унести никого из пятерых. Появилась возможность поднять их через некоторое время на поверхность и захоронить по‑ людски, на кладбище.

Покончив с последним своим делом на борту, Слепой спрыгнул во вместительный резиновый бот, на котором капитан ФСБ умудрился подплыть к «Апсны» с несколькими своими бойцами. Скоро белый катер настолько уменьшился в размерах, что мог бы поместиться в спичечном коробке.

Взрыв в трюме никак не проявился внешне, даже звук его донесся очень слабо. Впрочем, тротиловый эквивалент был невелик, и взрыв должен был произвести только пробоину в днище. Могли сдетонировать боеприпасы, но Слепой расположил свое устройство достаточно далеко от самых опасных ящиков и выбрал правильное направление ударной волны.

«Почему нельзя было еще на пристани подцепить взрывное устройство к днищу и завести часы? – где‑ то в закоулках сознания продолжала работать сиверовская мысль. – Видимо, Филиппыч опасался, что груз в открытом море могут перекинуть с одного борта на другой».

Берег был совсем близко – в нескольких морских милях. Слепой молчал, понимая, что скоро останется один, и память примется раз за разом воссоздавать картину последних минут на борту катера.

* * *

Глеб счел своим долгом сообщить самым близким людям о случившемся. У Игоря Харитонова и Семена Ершова близких не обнаружилось, Сиверов заказал две отдельные поминальные службы и присутствовал на них единственным из «родни». Остальных было кому поминать.

…Первым он известил двоюродного брата Гоги. Тот, похоже, готовился к чему‑ то подобному. Не обрушился на Глеба с упреками и вовсе не потому, что продолжал бояться человека в темных очках. Страх никуда не исчез, просто на время отступил на второй план перед гораздо более сильным чувством скорби.

Глеб объяснил, что Гогино тело осталось на морском дне, но местонахождение судна известно и есть возможность поднять мертвецов наверх.

– Да‑ да, конечно, – закивал бизнесмен. – Я оплачу все работы. Надо и других поднять? Тоже поднимут.

…Следом Глеб заехал к Татьяне. Оказалось, и у нее возникло дурное предчувствие.

– Однажды давно нагадали, что не будет у меня личного счастья. С тех пор все в точности исполняется. Когда я почувствовала, что Денис готов со мной остаться, я сразу поняла – значит, с ним случится большая неприятность. Даже хотела его отправить от себя, но язык не поворачивался. Поклялась разругаться с ним, когда вернется.

– Уж вам‑ то себя корить незачем. Здесь другое совпадение.

Она принесла показать десяток больших, вставленных в рамки фотопортретов Дегтя. Вот он сидит в кровати в шелковой пижаме с подносом на коленях – на подносе чашка кофе, два свежих тоста с расплавленным сыром и красиво сложенная салфетка. Вот он выглядывает из окна и отбрасывает на ковер длинную тень, вот гасит сигарету в пепельнице – мокрые после душа волосы зачесаны со лба назад. Вот, развалившись в кресле, с умным видом листает журнал.

Прямо при Глебе Татьяна стала снимать со стен другие свои работы и вешать вместо них фотографии Дегтя.

…Труднее всего было посмотреть в глаза дочке Серьги, но эта встреча представлялась самой необходимой. По пути Глеб прикидывал, как поступить, и решил ничего не мудрить – отвезти девочку к матери. Какими бы ни были отношения Серьги и его бывшей жены, она сейчас для Иры единственный близкий человек, девочку нужно передать ей в руки.

Слепой не сообщил Ире, что отца больше нет в живых, не смог причинить ребенку боль. Просто сказал, что папа передавал ей огромный привет:

– Он тебя очень любит. Но ему обязательно надо уехать и, может быть, даже надолго.

– Я понимаю, – вздохнула Ира. – Если его ищут, ему надо прятаться.

– Еще он передал, что будет все время о тебе думать.

– Я тоже. Тоже буду думать о нем.

– А теперь надо ехать к маме.

Слепой не хотел спешить и сразу сообщать бывшей жене о смерти Серьги. Надо увидеть, что она за человек. Сумеет ли держать язык за зубами или же через день‑ другой проговорится.

Женщина обрадовалась дочке, кинулась со слезами ее обнимать. Но Глеба приняла очень сухо.

– Знаю, кто вас послал. Мой бывший. Выкрал ее, чтобы мне лишний раз досадить. Понятия не имел, как это трудно – ежедневная ответственность за ребенка. Теперь ему, конечно, надоели хлопоты. Вот и решил сплавить обратно. Сам побоялся попадаться мне на глаза – отправил девочку с кем попало.

Человек в темных очках кивнул и стал прощаться.

* * *

Потапчук не звонил, а у Глеба не было привычки самому напрашиваться на прием. Он и не спешил к генералу, желая сперва распутать клубок собственных мыслей. После возвращения из Праги он чувствовал, что близок к разгадке, но затея с катером помешала прийти к окончательному выводу.

Катер был не средством выявить пражского предателя, а целью. «Апсны» следовало захватить и уничтожить вместе с перевозимым грузом, но в захвате не должен был участвовать ведомственный спецназ. Почему?

Чем мог Глеб помешать неизвестному фээсбэшнику, который на сочинской улице потребовал не путаться под ногами? Что означала реплика Федора Филипповича о левой ноге, не ведающей, чем занята правая рука?

– Не помню, когда еще ты столько молчал, – удивилась жена.

«А когда еще дело так заканчивалось? » – подумал про себя Сиверов.

– Готовлюсь к отчету, – объяснил он.

– Смотри, мозги вкрутую сварятся.

И все‑ таки Глеб думал, не переставая. Только одна версия объясняла большинство неувязок с катером. Оружие переправлялось в Сухуми с ведома ФСБ, незнакомец на сочинской улице был одним из сотрудников, ответственных за отправку.

Одновременно на Лубянке имелось и другое мнение: отправка оружия нецелесообразна и опасна. В Абхазии раскол, вражда – оружие призвано усилить позиции пророссийской группировки, помочь ей прийти к власти. Но как проследить маршрут доставки, если он поведет с побережья в горы?

В горах своя особая жизнь, свои правила дружбы и вражды. Очевидно, генерал Потапчук представлял тех, для кого не так важна была ставка в абхазских «танцах с волками». Больше всего эти люди с Лубянки хотели исключить возможность перепродажи или щедрой поставки в Чечню.

Своих в Абхазии, конечно, нужно поддержать, но нельзя забывать, что Шамиль Басаев благополучно провоевал здесь несколько лет по «комсомольской путевке» из Москвы. Братство горцев по оружию – вещь серьезная.

Возможно, высшее начальство Лубянки было поглощено другими сложными и срочными вопросами. Двум отделам не дали возможности разрешить разногласия за длинным столом кабинета с президентским портретом на стене.

Только обывателям кажется, что все решения в огромном ведомстве принимаются централизованно. На самом деле каждый отдел разрабатывает свое направление, имея определенную свободу. И отвечает потом по фактическим результатам.

Должно быть, разногласия зашли так далеко, что один генерал решил воспрепятствовать замыслу другого. Случай редкий, но вполне реальный. При этом важно не оставить следов, чтобы факты потом не были озвучены за длинным столом, чтобы не стали чужим козырем. Вот почему Потапчук решил использовать против абхазцев «криминальный элемент» под началом внештатного сотрудника.

Если бы кураторы поставки знали о связи Глеба с Федором Филипповичем, они бы не ограничились советом не путаться под ногами. Сейчас, задним числом, они не поверят, что «Апсны» просто затонул в шторм. Наверняка, сделают вывод о причастности агента по кличке Слепой и его связи с Потапчуком. Но доказать эту связь вряд ли смогут – встречи Глеба с Федором Филипповичем всегда происходили с глазу на глаз.

Итак, «пятерка» должна была разобраться с экипажем. Рядом находилась команда для возможной подстраховки. Но главной ее целью было вытащить Сиверова. Потапчук ценил своего агента и знал, что Глебу придется несладко, когда он не сможет предъявить обещанный большой куш.

А поиски предателя? Собрать людей, которых не жалко, можно было гораздо проще. Или Потапчук с самого начала вознамерился решить проблему «паршивой овцы» просто и эффективно – пустив под нож всю отару? Грабители, убийцы – мир не станет хуже, если избавится от них. Пусть хоть один раз послужат хорошему делу, может, зачтется на небесах.

Концы будто сошлись с концами. Замысел Федора Филипповича выглядел предельно суровым и жестким, но Глеб уже привык к тому, что узнает все post factum. И все‑ таки сам для себя он хотел разобраться, кто из его подопечных виноват в предательстве. Кто играл роль так уверенно, что не дал ни одного повода себя заподозрить?

Он, Глеб Сиверов, конечно, не следователь и не психолог. Как выяснилось, генерал и не предполагал его использовать в этом качестве, не собирался ничего особого выяснять насчет пятерки бывших и настоящих уголовников. Но ведь он, агент по прозвищу Слепой, честно старался.

Год за годом убивая людей, он многое узнал об их природе, научился многое замечать и понимать. Все усилия распознать пражского предателя потрачены впустую. Но важно еще раз мобилизоваться, сосредоточиться в одиночестве и тишине. Эту занозу следует вырвать – тогда скорбь о погибших станет легче ровно на одну пятую.

Глава 40

С букетом из пяти красных гвоздик Глеб отправился на Ваганьковское кладбище. Возложил цветы перед памятником – вертикальной плитой из зеркально отполированного мрамора, черного с чернильным отливом.

«Михаил Шестаков 1963–2000». Кому есть что прибавить, сделает это мысленно. Огороженная могила выглядела ухоженной, в небольшой клумбе росли анютины глазки, вокруг была аккуратно выложена плитка.

Наведя справки в администрации, Глеб узнал, что памятник поставили три года назад. А похороны прошли в том самом двухтысячном, когда Михаил погиб.

Никому не пришлось сортировать пепел, Шестакова давно привезли в Москву и похоронили, как положено. Тело забрали из морга по договоренности с пражской полицией, попросив судмедэкспертов освидетельствовать его как можно быстрее. Пан Ярослав не мог этого не знать. Но давний знакомый с Лубянки попросил сводить Глеба в крематорий.

Зачем понадобился спектакль? Глеб не должен был знать, что факт гибели Шестакова выяснился на Лубянке сразу. Теперь картина окончательно стала проясняться, но Глеб хотел получить подтверждение своей догадки.

Сразу после возвращения из Праги он собирался отправиться в московский магазин «Carrier» на Тверской, где находилось и представительство фирмы в России. Но Федор Филиппович переключил его на Сочи, и намерение не осуществилось.

Теперь Глеб хотел появиться здесь в обличье бизнесмена. Ирина никогда не работала в парикмахерской, но по части мужской стрижки имела врожденное чутье. Правда, работала она медленно, и Глеб обычно просил подстричь его попроще, машинкой.

Теперь он отдал себя в полное распоряжение жены – волосок должен лечь к волоску. Потом он взялся стричь ногти на руках совсем не так, как стриг обычно, и даже поработал над ними пилкой из маникюрного набора.

Понадобилось еще несколько штрихов, чтобы возник нужный образ, включая галстук, подаренный на день рождения и еще ни разу не повязанный с тех пор. Прежде чем появиться в ювелирном салоне, Глеб справился по телефону, на месте ли начальство. Ни один серьезный бизнесмен не станет являться без предварительного звонка.

Изучили паспорт, проверили «волшебной палочкой» на содержание металла и только после этого пропустили в служебное помещение. Он сообщил немолодой женщине с точеной фигурой и ухоженным лицом о своем желании открыть ювелирный салон в Питере.

Как Глеб и ожидал, дама сказала, что не имеет полномочий по таким серьезным вопросам. Недели через две в Москву должен приехать из головного офиса «Carrier» глава департамента стран СНГ и обращаться следует к нему, имея на руках бизнес‑ план.

В нужный день Глеб приехал в Шереметьево. Он вовсе не собирался брать важного гостя в оборот, расписывать свои планы стать питерским дилером знаменитого ювелирного дома. Гораздо важнее было взглянуть со стороны – кто и как будет охранять администратора из «Carrier».

Минутного прохода небольшой группы через зал ожидания к лимузину хватило Глебу для однозначного вывода. Гостя охраняли сотрудники ФСБ. Они никак не афишировали свою принадлежность к ведомству, их можно было принять за сотрудников частной охранной службы. Но Сиверов прекрасно умел отличать действующих сотрудников спецслужб от бывших. У государства и «государевых людей» свой почерк, отличный от частных агентств.

Редко кто из иностранных гостей договаривается именно о такой охране. Для людей на западе ФСБ – это все еще перелицованное КГБ с перекрашенной вывеской, и прежние страхи не выветрятся еще долго.

Однако услуги по охране стоят очень дорого, а деньгами не любят разбрасываться даже богатые фирмы. Почему бы не воспользоваться помощью тех, кто готов по старой дружбе бесплатно предоставить квалифицированное обслуживание?

* * *

– Ты ведь знаешь, при малейшей возможности я предпочитаю сказать все прямо. Но это была не моя личная затея, решение принимали люди повыше должностью. Я им доказывал, что уверен в своем человеке, могу себе позволить разговор начистоту. В этом пункте со мной не согласились, было принято другое решение.

– Никто не в претензии.

– Да я все понимаю. В конечном счете ты стал их воспринимать как свою команду. Но у них ответных чувств, уверяю тебя, не возникло. Там, на палубе, они готовы были пустить тебя в расход, ни у одного рука бы не дрогнула.

– Вообще говоря, трудно их за это осуждать. Когда тебя повторно подставляют по‑ крупному…

– В любом случае с заданием ты справился.

– Но я ведь не нашел предателя. Или это были поиски черной кошки в темной комнате при полном ее там отсутствии?

– Я знал, что ты пойдешь на кладбище. Еще раз повторяю: не по своей воле мне пришлось скрыть часть правды.

– Я могу спросить?

– Конечно. Любые вопросы, особенно о прошлом.

– Как «карьерщикам» пришло в голову выйти в таком деле на контакт с ФСБ?

– Это долгая история. Она началась еще при Горбачеве, когда наверху поняли, что те же самые яйца Фаберже – наше наследие, а не дорогие царские безделушки. Одно из яиц тогда находилось в распоряжении «Carrier», и его собирались выставить на аукцион «Сотбис». Было решено заранее начать переговоры и выкупить яйцо, не дожидаясь аукциона. Кому это доверить?

– Риторический вопрос, – кивнул Сиверов.

– Вот именно. Потом стало модным выражение «искусствоведы в штатском». У нас, конечно, были искусствоведы в кавычках, но были и люди со специальным образованием, которых потом взяли на работу в КГБ. В «Carrier» увидели, что мы не монстры, что мы не вербуем любого западного гражданина. Конечно, никто в фирме, за исключением большого начальства, не знал об этом взаимном уважении. Потом, уже в эпоху Бориса Николаевича, было несколько взаимных услуг, никак не связанных с политикой. Мы постарались, чтобы их здешний магазин не оказался ни под «красной», ни под бандитской «крышей». Они помогли выйти на след еще пары пасхальных яиц в частных коллекциях. В конце концов, когда настал деликатный момент, они не захотели довериться никому, кроме нас.

– Идею ограбления подкинули Вождю, когда стало ясно, что он возьмет в дело Шестакова?

– Совершенно верно. У фирмы начались проблемы на европейском рынке, конкуренты стали обходить слева и справа. Им срочно нужна была громкая реклама, а обычные рекламные компании себя уже исчерпали.

– Полиция ничего об этом не знала?

– Конечно, нет. Даже пан Ярослав. Для полиции одна банда перехватила у другой добычу, а на самом деле драгоценности вернулись к хозяевам. Как ты правильно догадался, низкая сумма страховки предназначалась именно для того, чтобы ее выплатили без судебного разбирательства и копания в деталях.

– Так все это было вопросом чистой любезности?

– Был у нас и свой интерес: ликвидировать Вождя. Он умудрился здорово насолить одному из тогдашних близких к Кремлю олигархов. Насколько мне известно, влез в его виллу на Лазурном берегу. Здесь, в России, он не появлялся, поэтому за помощью обратились к нам. Просто разыскать его и убить было не лучшим выходом. Он обретался большей частью в Бельгии, Голландии или Дании – в таких странах, где полиция работает дотошно, не торопясь. Они могли найти ниточку, связать это убийство с нами. Поэтому обращение «Carrier» пришлось как нельзя кстати.

– Внедриться в банду доверили такому сотруднику, как Шестаков? Он же никогда не был на хорошем счету.

– Миша был ценным сотрудником, просто работал иногда под чудика даже среди своих.

– Вот почему от него терпели фокусы, – Глебу вспомнились обстоятельства двух своих встреч с Шестаковым. – Как же его угораздило так оплошать напоследок?

– Мы все тогда рвали и метали. Экспертиза показала, что ему выстрелил в спину кто‑ то из своих. С гарантией девяносто процентов это был Вождь. Наверное, чуть раньше закрался червячок сомнений, а потом, когда началась пальба, Вождь успел сделать свое дело. Каждый из банды думал под пулями только о своей шкуре, вот почему никто ничего не заметил. Краем глаза просекли, что Глюк упал, только и всего.

– Ясно, – Глеб расцепил пальцы рук.

– Теперь о другом. Тебя в Сочи видели, но можешь не волноваться, прикрою на все сто.

– Помогите девочке, дочке Селиванова. Ее больше всех жаль.

– Уже помогли. Она увлекается танцами? Это дорогой вид спорта – наряды, поездки на соревнования. Иру будет спонсировать фабрика, где работает мать. Сколько потребуется, столько и будет спонсировать.

– Теперь насчет подъема тел. Я обещал брату Гайворонского, что покажу место. Но вы ведь не очень заинтересованы, чтобы «Апсны» отыскался на глубине.

– Не надо было ничего обещать. Пускай сидит и занимается своим бизнесом. Получит он своего брата, когда все успокоится. И остальные получат тела. Ершова похороним за счет государства и не как‑ нибудь, а как положено. Харитонова по всем православным канонам. Только не сейчас, сейчас не надо там на дне ничего ворошить.