Альфред Энгельбертович Штекли 8 страница

В тот же день был допрошен Петроло. Как только его привели, он бросился на колени и стал молить о снисхождении. Он подробно рассказал, как скрывался вместе с Кампанеллой и как был арестован. Инквизиторы подвергли его искренность сомнению и припугнули ямой. Этого было достаточно, чтобы Петроло, струсив, стал распространяться о заговоре и о ереси. Он униженно каялся в погрешениях и старался отвести от себя самые тяжелые обвинения:

– Во всем я большой грешник, но против веры никогда не грешил!

Следствие шло полным ходом. Ксарава без всяких стеснений вмешивался в дела, которые подлежали исключительно ведению церковных властей. Ни Марчианизе, ни Корнелио не препятствовали ему. Он присутствовал на допросах клириков, читал секретные документы инквизиции и требовал, чтобы ему были предоставлены копии протоколов, касающихся ереси. Неожиданно Ксарава наткнулся на сопротивление епископа Сквиллаче, который увидел в его поведении прямой вызов церкви. Но Ксарава не собирался уступать. Слава богу, в Калабрии есть и другие епископы, более сговорчивые, чем этот упрямец и гордец! Было решено продолжить следствие в городе Джераче, епископ которого, по мнению испанцев, был человеком вполне надежным.

Кампанелла лихорадочно изыскивал возможность бежать из тюрьмы. Но все его остроумные и дерзкие планы рушились. В несколько дней нельзя было сделать то, на что необходимы были по крайней мере недели тщательнейшей подготовки. Нужно было обязательно затянуть процесс и выиграть время. Это ему тоже никак не удавалось. Его самого на допросы не вызывали. Записки, которые он послал Петроло и Пизано, оставались без ответа. Теперь надо было любой ценой заставить товарищей понять необходимость все отрицать. Признания – самый надежный и короткий путь на эшафот. Он верил, что друзья найдут в себе мужество отречься от вырванных пыткой признаний. Томмазо с ужасом видел, в каком стремительном темпе Спинелли и Ксарава повели процесс. Оба они были убеждены, что следует, не откладывая, подвергнуть публично нескольких заговорщиков особо лютой казни. Это заставит остальных образумиться и в то же время устрашит всю Калабрию. Местом экзекуции нарочно было выбрано Катанцаро, где заговорщики имели уйму сторонников.

Кого испанцы казнят первыми? 26 сентября на смертную казнь были осуждены Клавдио Криспо и Чезаре Милери. Страшный приговор был объявлен всем заключенным. «Всех вас ждет такая же участь, если вы будете запираться! »

В самый последний момент, когда осужденных уже готовили к отправке в Катанцаро, Кампанелле удалось передать им записку. Прощаясь с друзьями, он писал: «Теперь вам уже ничто не может повредить. Подумайте о товарищах, которые еще остаются в живых, помогите им – отрекитесь от всех показаний! Ваша смерть должна не устрашить их, как рассчитывают испанцы, а, напротив, пробудить в них жажду борьбы и мести! »

27 сентября на рыночной площади Катанцаро состоялась публичная казнь. Криспо и Милери не обманули надежд Кампанеллы. Как только их подвели к эшафоту, они стали кричать, что их казнят незаконно. Невиданными пытками вырвали у них признания в том, чего никогда не было! Прокурор силой заставил их давать ложные показания, и они отрекаются от них целиком и полностью!

Ксарава пришел в бешенство. О чем думали стражники, когда забыли засунуть в рот осужденным кляпы! Он стал торопить распорядителя казни. Криспо и Милери, как назло, оказались очень живучими. Они продолжали проклинать испанцев даже тогда, когда их привязали к колесу и палачи принялись ломать им руки и ноги, жечь калеными клещами, вырывать куски мяса. Потом их удавили и вздернули за ноги на виселицу.

Ровно через сутки, в точном соответствии с приговором, где были предусмотрены все мельчайшие подробности, тела Криспо и Милери были четвертованы, а их головы, помещенные в специальную клетку, чтобы не украли злоумышленники, повешены в главных городских воротах. К клетке была прикреплена дощечка, на которой значились имена и преступления казненных. Дома Криспо и Милери были разрушены, имущество конфисковано.

Два дня спустя Ксарава, чтобы избавиться от епископа Сквиллаче, приказал перевести арестованных в другой город. Их попарно, рука к руке, сковали кандалами, затем, выстроив в длинную цепь, связали одной веревкой. Кампанелла впервые увидел вместе всех товарищей. Как они изменились! Серые, изможденные лица, небритые бороды, рваная одежда. Многие после пыток едва держались на ногах.

Перевод заключенных из тюрьмы в тюрьму сопровождался рядом предосторожностей. Узников окружал целый отряд солдат. Вооруженные с ног до головы всадники были преисполнены важности. Офицеры что‑ то обсуждали, словно на военном совете. Настроение арестантов было гнетущим. Надо было его рассеять.

– Эй, стратеги, – крикнул Кампанелла, – начинайте же вашу военную операцию! Не забудьте только захватить с собой пушки!

На лицах узников появились улыбки. На самом деле, очень комично выглядели серьезные военные приготовления, направленные против безоружных, закованных в кандалы людей.

Несмотря на бдительность стражи, Кампанелла сумел по дороге в Джераче поговорить с несколькими из своих друзей. Надеяться на снисхождение испанцев бессмысленно. Они еще раз доказали свою жестокость недавней казнью. Ради побега необходимо затянуть следствие. Все, кто, испугавшись угроз или не выдержав пыток, начал признаваться, должны взять пример с Криспо и Милери и отречься от своих показаний. Каждый, кто думает только о собственном спасении, потерпит поражение и погибнет. Только действуя сообща, можно добиться успеха.

Во время одной из остановок к Томмазо приблизился на лошади щеголеватый офицер‑ испанец.

– Ну что, Кампанелла, скоро конец? Такой же, как у твоих приятелей на площади в Катанцаро? Смерть.

Кампанелла поднял глаза и спокойно ответил:

– Что ты знаешь о смерти? Смерти нет, есть только превращение одного в другое. Природа живет вечно. Жизнь никогда не прекращается и всегда побеждает, сколько бы ни было вокруг таких, как ты, палачей.

Маврицио, Дионисий и их спутники с каждым днем все дальше и дальше уходили на север. Отряды, посланные им вдогонку, то и дело сбивались со следа. Беглецы выбирали самые трудные дороги. Нарочно петляя, они спускались к морю, искали корабль, который бы мог доставить их в Венецию, потом снова поднимались в горы. Уже больше трех недель продолжалась погоня. Преследователи не раз натыкались на остатки костра или загнанную лошадь. Однажды они видели, как высоко над пропастью карабкались по горной круче четверо смельчаков. Давно уже за спиной остались Калабрия, Базиликат, Бари, Отранто. В конце сентября они вышли к Монополи, небольшому портовому городку на побережье Адриатики. Маврицио и Витале обязательно хотели любыми средствами достичь Венеции. Дионисий колебался. Прав ли он был, когда бежал без Кампанеллы? Может, все‑ таки следовало попытаться подать условные сигналы? Его мучили сомнения. Не вернуться ли в Калабрию, разыскать Престиначе, собрать верных людей и, совершив ночью налет на тюрьму, освободить товарищей?

В Монополи Дионисий заявил, что намерен возвратиться на родину. Отговаривать его было бесполезно. Они распрощались. Маврицио, Витале и Тодеско, не найдя здесь ни судна, ни подходящей рыбачьей шхуны, повернули на юго‑ восток и направились к Бриндизи.

В Джераче Ксарава дал полную волю своей жестокости. Он собирался в несколько недель закончить процесс и поэтому сразу же стал применять самые страшные пытки. Феличе Гальярдо вытащили из застенка чуть живым – никто не надеялся, что он будет жить. Каччья метался в жару, когда за ним! пришли стражники, чтобы вести его на пытку. Тюремный врач сказал Ксараве, что Каччья тяжело болен и следует отложить допрос. Но Ксарава и слышать ничего не хотел: тем сговорчивей будет преступник. Врач не посмел возражать. Каччья после пытки очень долго не приходил в сознание.

Все мысли Кампанеллы были направлены на то, чтобы внушить товарищам волю к борьбе. За Пьетро и Ферранте Понцио, Пьетро Престера и Битоято он не беспокоился. Он знал, что они выстоят, но тем больше волнений вызывало в нем поведение Пиццони, Лаврианы и Петроло. Он посылал им записки, где объяснял, как и что они должны говорить на допросах. Он старался использовать все средства, чтобы ободрить их. Он хотел противопоставить неистовству Ксаравы единодушие и сплоченность. Томмазо писал стихи, воспевающие мужество, и прославлял людей, борющихся за свободу Италии. Ему многого удалось достичь: товарищи обещали после каждого допроса подробно сообщать, что больше всего интересует трибунал. Сопоставляя полученные сведения, Кампанелла сможет и впредь советовать им, как вести себя и что отвечать. Даже Петроло, проявивший непростительную слабость, обещал при первой же возможности отречься от прежних показаний.

Тюрьма крепости Джераче называлась «Маркизой». Тот, кто в ней однажды побывал, помнил ее долго. Думая о побеге, Кампанелла отвергал один план за другим. Без помощи извне нечего было надеяться на успех. Он часами простаивал у окна, наблюдая, что творится во дворе. Он старался разглядеть, где на крепостных стенах обычно были солдаты, сколько стражников находилось в кордегардии, как часто менялись караулы. Все, что он заметил, было малоутешительным. Тюрьма охранялась самым тщательным образом. Единственная надежда была на друзей. Где сейчас Маврицио? Что делает Престиначе? Особенно часто он вспоминал Дионисия – ждал, что не сегодня‑ завтра получит от него записку, которая будет предвестницей грядущей свободы.

Ринальди, Витале и Тодеско благополучно добрались до Бриндизи. Здесь они нашли корабль из Марселя, который направлялся в Венецию. Капитан согласился за хорошее вознаграждение взять их с собой. Однако Тодеско наотрез отказался ехать дальше. Он очень беспокоился за семью и теперь, когда друзьям больше ничего не угрожало, считал свой долг исполненным и хотел пробираться поближе к дому. Он стоял на берегу до тех пор, пока корабль, подняв паруса, не вышел в море. Тодеско знал, что при благоприятной погоде Ринальди и Витале через несколько дней будут в Венеции.

Это случилось в ясный октябрьский день. Привлеченный необычным шумом, Кампанелла подошел к окну. И не поверил своим глазам: внизу, в толпе вооруженных людей, стояли четыре связанных пленника – Дионисий Понцио, Тодеско, Ринальди и Витале. Держась за бока, громко, на весь двор, хохотал Ксарава.

От внезапно свалившегося несчастья можно было потерять голову. Положение становилось отчаянным: Кампанелла, уверенный в полной безопасности Дионисия и Маврицио, назвал их руководителями заговора. Этим теперь он сразу же поставит их в очень тяжелые условия. Разумеется, прокурор не замедлит воспользоваться его писаниями. Но поймут ли друзья, что они были вызваны необходимостью любой ценой остаться в Кастельветере и дождаться Чикалы?! Когда, измученные пытками, Дионисий и Маврицио будут из последних сил сопротивляться козням Ксаравы, не зародится ли в душе у них мысль, что Кампанелла отрекся от друзей?!

Было очень важно сразу их предупредить. Но сделать это оказалось невозможным. Их держали в подземных одиночках под строжайшим надзором.

Ксарава немедленно приступил к допросам только что захваченных пленников. Маврицио не поддавался ни на какие хитрости и категорически отказался давать показания. Никого из тех, кто был в руках Ксаравы, не пытали так долго и так жестоко, как Маврицио. Но напрасны были страшнейшие мучения – Маврицио не проронил ни слова. Тодеско и Витале тоже ни в чем не признались.

Томмазо так и не удалось переслать записку Ринальди. Тем не менее Маврицио с презрением оттолкнул прокурора, когда тот пытался сыграть на заявлении Кампанеллы. Узнав об этом, Томмазо испытал чувство огромной гордости за Маврицио: вот человек, мужеству и благородству которого должны все подражать! Он написал стихи в честь Маврицио и послал их товарищам.

Епископ Джераче не думал служить помехой испанским властям, и Ксарава, пренебрегая правами церкви, открыто и нагло вмешивался в следствие, которое велось над клириками. Основные правила инквизиционного судопроизводства были нарушены: Ксарава и Спинелли лично присутствовали при дознаниях и всем своим поведением подчеркивали, что здесь играют главную роль именно они. Хотя разрешение подвергнуть духовных лиц пытке еще не пришло, инквизиторы себя этим не связывали. Правда, они не пустили еще в ход дыбы, но широко пользовались «устрашением», которое официально считалось первой ступенью пытки. Фра Корнелио поодиночке вызывал к себе одного за другим арестованных клириков. Он убеждал их, что им остается единственный способ избежать выдачи светскому суду – покаяться в преступлениях против веры. Когда уговоры не действовали, он переходил к угрозам, орал, что если кто и выйдет из тюрьмы, так только разорванным на куски. Он всячески оскорблял арестантов и плевал им в лицо. Кое‑ кого отводили в застенок и, разъясняя назначение пыточных инструментов, привязывали к дыбе и советовали говорить истину.

Петроло, как и обещал, не подтвердил показаний, данных в Сквиллаче. Капитан, начальник стражи, так тащил его обратно в камеру, что от одежды остались одни клочья. Через три дня к Петроло пришел фра Корнелио, чтобы подписать протокол. Петроло отказался. Ведь в протоколах столько вымысла и лжи! Разговор был продолжен в застенке. Корнелио божился, что секретарь уже исправил допущенные в записях ошибки. Ксарава не отличался долготерпением. Он сам схватил Петроло за грудь, подволок к столу и силой заставил поставить в конце протокола подпись.

Пьетро Престеру допрашивали часто, но толка от этого было мало. Он избегал отвечать на вопросы по существу и требовал, чтобы секретарь записывал факты, выгодные для обвиняемых. Этого не делали, и Пьетро, ссылаясь на неправильность протоколов, не хотел их подписывать. Ксарава решил с ним тоже не церемониться. В застенке капитан стражи повалил его на пол и стал стягивать ему грудь особыми железными оковами, грозя поломать все кости.

Пьетро Понцио упрямо отрицал существование заговора. Дионисий вообще отказался давать какие‑ либо показания, и его, как и Кампанеллу, не вызывали на допросы. Инквизиторы знали, что их может заставить говорить только самая страшная пытка. А разрешения применить ее все еще не приходило.

Хорошо налаженная связь давала Кампанелле возможность следить за ходом дела и помогать товарищам советами. Если компрометирующие факты нельзя замолчать, то их обязательно следует истолковать по‑ своему!

Джузеппе Битонто нашли в винограднике. Он был одет в мирское платье, отпустил бороду и уничтожил следы тонзуры. Все это по церковным законам считалось преступлением.

Сбросил рясу? Нет, Битонто и не думал этого делать – просто он спал раздетым, когда пришли его арестовать. Стражники не дали ему монашеской одежды, а бросили ему какие‑ то тряпки. Уничтожил тонзуру? Да ничего подобного! Джузеппе бьет себя по темени рукой и доказывает инквизиторам, что он был вынужден обрить голову по болезни. Отпустил бороду? У него и в мыслях не было такого! Когда его скрутили, он был, как полагается монаху, гладко выбрит. Но с тех пор утекло много времени и борода, естественно, успела вырасти.

Марчианизе и Корнелио были заодно с Ксаравой. Они позволяли ему делать все, что хочет, а он, со своей стороны, смотрел сквозь пальцы на их злоупотребления. Фра Корнелио – маленький рыжий человечек – был снедаем великим честолюбием. О нем поговаривали, что он мечтает стать чуть ли не архиепископом Толедским! Но, мечтая о большой карьере, он не гнушался и малым и охотно брал взятки. Семьи Пизано и Каччья одарили его богатыми подарками и деньгами лишь за обещание, что их родственники не будут переданы светскому суду. Он собрал по монастырям Калабрии кругленькую сумму, будто бы для помощи арестованным клирикам, и беззастенчиво ее присвоил. Ксарава и Спинелли, из‑ за своего бурного образа жизни вечно нуждавшиеся в деньгах, не отставали от него. Дело о заговоре было для них прекрасным источником обогащения. Угрожая тюрьмой, они вымогали у людей деньги, а тех, кто не хотел расстаться со своим золотом, тут же лишали свободы. Богачи за соответствующее вознаграждение могли добиться внесения в списки заговорщиков своих личных Врагов. Многих арестовали только для того, чтобы получить хороший выкуп. По всей Калабрии свирепствовали карательные отряды. Для лихоимцев и палачей настало золотое время.

Джамбаттиста Витале старался во всем подражать Маврицио. Долго Ксарава не мог с ним ничего поделать. Обычные пытки не давали желанного результата. Однажды Ксарава приказал привязать его к хвосту лошади, которую во весь опор погнали по каменистой дороге. Лошадь остановили вовремя – Витале еще был жив. Но его нельзя было узнать – лицо, грудь, живот и бедра превратились в сплошную рану. Прокурор грозился продолжить пытку. Тогда Витале сознался, что принимал участие в заговоре.

Спинелли и Ксарава постоянно доносили вице‑ королю о ходе следствия. Поскольку выяснилось, что многие заговорщики виновны в преступлениях против веры, они обратились к вице‑ королю, чтобы он добился у Рима разрешения процесс по обвинению в ереси провести тоже в Калабрии. Но конгрегация Святой службы не согласилась и требовала всех подозреваемых в ереси переправить в Рим. Вице‑ король хотел закончить процесс под личным наблюдением и приказал доставить заговорщиков в Неаполь. Но, перед тем как увозить их из Калабрии, нескольких из них для пущей острастки землякам следовало казнить. Спешно четверым обвиняемым был вынесен смертный приговор: Ринальди, Витале, Тодеско и Каччья.

Спинелли страстно ненавидел Маврицио за его полнейшее презрение к любым мукам. Он долго выбирал для него особенно жестокую казнь. В конце концов он решил, что Маврицио ди Ринальди, зажатый между двумя досками, будет на рыночной площади распилен заживо.

Только когда Дионисия и Маврицио перевели в общие камеры, Кампанелла узнал подробности их ареста. Какой‑ то предатель донес Морано, возглавлявшему один из отрядов, посланных в погоню за беглецами, что Дионисий находится в Монополи. Его схватили. Все попытки заставить Дионисия сказать, где остальные, ни к чему не привели. Он молчал. На беду, кто‑ то видел, как Маврицио и его два спутника отправились на юго‑ восток. Морано помчался по их следам. В Бриндизи его ждала неприятность. Двое беглецов куда‑ то бесследно исчезли, а третий, судя по приметам, Тодеско, продолжал путь на юг. Это действительно был Тодеско. Он хотел вернуться в Калабрию морем. Его настигли в городке Нардо. Жестоко избив, ему набросили на шею петлю и подвели к дереву. Намерен ли он открыть, куда подевались Ринальди и Витале? Он не стал особенно упрямиться. Теперь их никто не поймает – они давно уже в открытом море! Он сказал, что они сели в Бриндизи на корабль и уплыли.

Что делать? Морано очертя голову поскакал в Бриндизи. Здесь ему повезло. В порту он узнал, что единственный корабль, ушедший за эти дни в море, направился в Венецию, но по пути, в Монополи, ему предстояло взять на борт партию оливкового масла. Может, беглецов удастся перехватить в Монополи? Морано загнал несколько лошадей, но когда примчался в город, то не нашел у причалов ни одного судна. Марсельский корабль стоял на якоре милях в двух от берега. Начиналась буря, и Морано не смог навербовать смельчаков, которые бы согласились выйти на лодке в море, чтобы попытаться силой захватить Маврицио. Сам он побоялся риска. Маврицио узнает его издали и встретит пулей. А что, если капитан, испугавшись непогоды, передумает и не станет заходить в порт? Неужели беглецы ускользнут?!

Утром 30 сентября буря внезапно прекратилась. Несколько испанских чиновников под видом таможенных властей на двух фелюгах подошли к кораблю. Уединившись с капитаном в каюту, они склонили его к предательству, и он отдал матросам приказ неожиданно наброситься на опасных пассажиров и скрутить их.

Морано возвращался в Калабрию с четырьмя важными пленниками. Слух о его успехах предшествовал ему повсюду. Когда он по дороге в Джераче остановился ненадолго в Козенце, новый губернатор, дон Франческо де Реджина, высказал желание с глазу на глаз поговорить с Дионисием. Мало ли какие важные государственные дела могут занимать губернатора! Но дона Франческо интересовал лишь один вопрос, и, когда они остались с Дионисием наедине, он тут же его задал: «Какие ученые доводы приводил прославленный своими знаниями Кампанелла в защиту мысли о том, что в плотском общении с женщиной нет ничего греховного? »

Пересылка значительной партии заключенных из Калабрии в Неаполь была сопряжена с немалыми трудностями. Вести узников пешком по длинным дорогам, большая часть которых проходила в горной местности, кишевшей фуорушити, было слишком рискованно. Поэтому вице‑ король предпочел морской путь и поручил проведение всей операции одному из своих ближайших советников, дону Гарсия ди Толедо, кастеляну крепости Сант‑ Эльмо и командующему королевскими галерами. Чтобы обезопасить себя от всяких неожиданностей, правительство, испытывавшее нехватку солдат, было вынуждено отозвать обратно пехотинцев, посланных на Липарские острова, и предоставить их в распоряжение дона Толедо.

Спинелли получил приказ всех заговорщиков, содержавшихся в различных тюрьмах, собрать в одном месте и затем переправить в приморской город Тропеа, где их погрузят на галеры.

У властей не было достаточного количества тюремных помещений, и поэтому пришлось даже тех, кто сидел в одиночках, согнать в общие камеры! Тюрьма в Джераче была набита до отказа. Кампанелле впервые удалось поговорить с отцом и братом, а Пьетро Понцио смог обнять Дионисия. Но самое главное заключалось в том, что теперь стало значительно легче поддерживать связь. Томмазо старался использовать любую возможность, чтобы объяснить товарищам сущность своего плана. Было очень важно, чтобы основные обвиняемые выступали в Неаполе единым фронтом, и, указывая на злоупотребления Ксаравы и фра Корнелио, начисто отрицали старые показания, и требовали пересмотра всего дела. Он надеялся, что сможет повлиять не только на Петроло, но и на Пиццони.

В пути, когда длинную цепочку скованных попарно узников гнали из Джераче в Тропеа, Кампанелла сумел со многими переговорить. Особенно это удобно было делать во время остановок на ночлег.

Тяжелое зрелище представляла собой колонна арестантов, из которых большинство были еще совсем молоды. Что их ждет в дальнейшем – смертная казнь или вечное заточение? Тех, кто после пыток не мог идти, везли связанными на телегах. Окруженная солдатами толпа арестантов, звеня кандалами, проходила один за другим маленькие города и деревни Калабрии, Кампанеллу одолевали мрачные раздумья. Все его помыслы были направлены на то, чтобы облегчить людям жизнь, сделать ее более радостной, осмысленной, красивой. Мечтая о благе народа, он долгие годы провел в темницах, претерпел пытки. Он готовил восстание, чтобы освободить родину от иноземного ига. А что он увидел теперь?

В деревнях арестантов нередко встречали свистом, бранью, проклятьями, а иногда и камнями. Их считали виновниками зла, которое Спинелли причинял калабрийцам. Ведь если бы они не затеяли своих смут, то каратели не разрушали бы домов и не устраивали бы по ночам облав!

Многие верили самым чудовищным слухам. Чего только не говорили о Кампанелле! Разнузданный монах, он продал Калабрию туркам, чтобы на горе Стило устроить себе огромный гарем и согнать туда красивейших женщин. Он не только посягал на имущество людей, но даже хотел отобрать у них жен!

Его сердце было полно горечи. О народ! Глупцы, покорно подчиняющиеся своим поработителям, вы даже не сознаете своей силы! А когда мудрые люди хотят научить вас правде, вы сами побиваете их каменьями! Ночью, когда все вокруг спали, Кампанелла думал о том, что ему довелось увидеть в эти дни. Образы пережитого неотступно его преследовали:

Огромный пестрый зверь – простой народ.

Своих не зная сил, беспрекословно

Знай тянет гири, тащит камни, бревна –

Его же мальчик слабенький ведет.

Один удар – и мальчик упадет,

Но робок зверь, он служит полюбовно,

А сам так страшен тем, кто суесловно

Его морочит, мысли в нем гнетет!

Как не дивиться! Сам себя он мучит

Войной, тюрьмой, за грош казнит,

А этот грош король же и получит.

Под небом все ему принадлежит, –

Ему же невдомек. А коль научит

Его иной, так им же и убит.

Остановка в Монтелеоне была довольно длительной. Здесь должен был быть приведен в исполнение смертный приговор над осужденными. Еще не было палачей, когда появились иезуиты. Они увещевали приговоренных к смерти раскаяться и умереть добрыми христианами, пугали вечными муками ада и призывали подумать о спасении души. Маврицио сосредоточенно слушал хитрые речи иезуитов. Зато Витале даже не подпускал их близко. Он гнал прочь иезуитов и кричал, что умрет, не боясь ни ада, ни чертей.

Час казни все еще не был объявлен. Неожиданно из Тропеа прискакал гонец. Дон Толедо, давно уже со своими четырьмя галерами ждавший прибытия Спинелли, сообщил, что на море несколько дней подряд бушевал шторм. Теперь совершенно внезапно ветер стих, но, вероятно, ненадолго. Больше рисковать нельзя – буря может разбить галеры о прибрежные скалы. Поэтому следует быстрее погрузить арестантов в трюмы и выходить в море. А казнь? Не так уж часто на рыночной площади заживо распиливали людей! Спинелли хотел обставить редкую казнь с подобающей торжественностью, но для этого не было времени. Надо было воспользоваться подходящей погодой и пускаться в плавание. Спинелли приказал отложить казнь до прибытия в Неаполь.

Последнюю ночь на калабрийской земле узники провели в местечке Бивона. Их загнали в старый соляной склад. Кампанелла был неприятно поражен, когда увидел рядом с солдатами Полистину и фра Корнелио. Что им еще здесь нужно? Оказалось, они пришли, чтобы поговорить с Петроло и Пьетро Престерой. Им обещали заступничество и свободу, если они согласятся потяжелее обвинить Дионисия. Полистина не гнушался никакими средствами, только бы свести с ним свои личные счеты. До чего же велика человеческая подлость!

Кампанелла заметил, что Пиццони хитрит. Он был скован одними кандалами с Паоло Гроттерия, который на протяжении всего пути по поручению Кампанеллы убеждал его взять свои показания обратно. Хотя Пиццони и обещал, Паоло предупредил Томмазо, что верить ему нельзя. Кампанеллу охватил гнев. Если Пиццони думает, губя других, спасти собственную шкуру, то это ему не пройдет! Добраться до Пиццони Кампанелла никак не мог. Они были в противоположных концах склада. Ночью Кампанелла уговорил одного из солдат, который нес караул, чтобы тот, сменившись, зашел к Пиццони и передал ему слова, звучащие как ультиматум:

«Знай, если ты не возьмешь обратно своих показаний, то я сделаю так, что ты умрешь вместе со мной! »

Положение было очень серьезным. Дело шло о спасении десятков людей. Жизнь заставляла быть суровым. В душе Кампанеллы снова над чувством горечи и боли восторжествовала всепоглощающая решимость бороться до последнего вздоха.

На рассвете, когда заключенных распихивали по трюмам галер, погода была сырой и ветреной. Море, начинавшее волноваться, не предвещало ничего хорошего.

Глава девятая. ТЮРЕМЩИКИ, СВЯЩЕННИКИ, ПАЛАЧИ

8 ноября 1599 года, когда заходящее солнце висело над самым горизонтом, со сторожевых башен Неаполя были замечены в море четыре галеры. Вице‑ королю доложили, что на них везут из Калабрии арестованных заговорщиков. Среди них находятся и те, кто должен был быть казнен еще в Монтелеоне. Граф Лемос полагал, что прибытие галер дона Толедо в Неаполь следовало обставить с соответствующим эффектом. В столице было неспокойно. То и дело прорывалось наружу недовольство испанским владычеством, и новые казни, по мнению вице‑ короля, всегда были своевременны. Кроме того, и калабрийцам надо было с самого начала показать, что здесь, в Неаполе, любят крутые меры и не терпят проволочек.

Граф Лемос отправил навстречу галерам лодку с приказом, чтобы еще сегодня вечером у входа в порт приговоренные к смерти бунтари были повешены на реях и четвертованы. Вице‑ король позаботился об их душах: та же лодка захватила из города нескольких священников, обязанных помочь осужденным умереть, как подобает истинным христианам. Одновременно глашатаи объявили о предстоящей казни в порту.

Спинелли и Ксарава торопились выполнить распоряжение вице‑ короля. Приготовления потребовали немного времени. Когда галеры приближались к входу в гавань, все было уже в порядке.

Из трюмов вывели на палубу закованных в кандалы заключенных. Кампанелла стоял среди своих товарищей и видел, как вокруг осужденных суетились палачи и священники. Надвигались сумерки, и надо было спешить, чтобы для неаполитанцев, толпящихся на пристани, не пропала ни малейшая подробность этого назидательного зрелища.

Маврицио прощался с друзьями. Неожиданно ему сказали, что его казнь ведено отложить. Вице‑ король надеялся, что его прославленные заплечных дел мастера сумеют заставить заговорить любого упрямца, а показания Маврицио ди Ринальди имели бы исключительную ценность.

Первым повесили Тодеско. Потом пришла очередь тех, кто был приговорен к четвертованию. Плаха стояла посреди палубы. Каччья и Витале доставили палачам много хлопот. Они никак не давали себя прикончить и громко кричали, что все написанное в протоколах – это сплошная ложь. Ксарава невиданными пытками принуждал людей свидетельствовать против истины. Они требовали, чтобы их отречение было бы зафиксировано. Их с трудом повалили на плаху. Палач отрубал руку, ногу и только напоследок голову. Джамбаттиста Витале с презрением отогнал священника, протягивавшего ему крест. Он воскликнул, что Христа вообще не было и он в него не верит. Обращаясь к Ксараве, Витале крикнул, что с удовольствием бы отправился к дьяволу в преисподнюю, чтобы дождаться там трижды проклятого Ксаравы. Но вскоре и он перестал кричать. Казнь кончилась. Из‑ за наступившей темноты выгрузка заключенных на берег была отложена до утра, и их снова загнали в трюмы. Палуба была забрызгана кровью, ветер раскачивал висевшее на мачте тело…

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒