Глава 16. ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ НАДИ

Глава 16

ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ НАДИ

На занятия в Институт физкультуры Надежда приехала в ужасном настроении. Она совсем не выспалась – долго не могла уснуть, ее терзали мысли о своей дальнейшей судьбе. К тому же с утра допекла мать: начала со своих обычных расспросов об Олеге, а закончила сногсшибательной новостью. Когда Надя рассказала матери о назначении Олега и его скором отъезде за границу, Лидия Сергеевна словно взбесилась.

– И ты его так отпустишь? Дашь какой‑ нибудь мерзавке его окрутить и уехать с ним вместо тебя? – завелась она неудержимо и скоро. – Говори, что намерена делать, а то я за него возьмусь! – грозно подступила она к дочери, вытаращив черные глаза, в которых пылал воинственный огонь.

– Да что ты, мама, паникуешь? Я все, что нужно, предпринимаю, – стараясь говорить спокойно, подчеркнула Надежда последнее слово. – Куда уже больше? – И запнулась, живо вспомнив все, что произошло там, в этой ванной...

– Наденька, неужели вы с ним снова?.. – сразу снизила тон Лидия Сергеевна. – Ну и что он обещает?

– Как – что? Жениться, конечно, но довольно туманно обещает. Родителей боится, – мол, против будут. Я его предков видела: симпатичные старички, но меня он с ними не познакомил.

– Это почему же? – встрепенулась мать. – Что за игру затеял? А ведь производит впечатление порядочного парня.

– Они заставили его сделать предложение Свете. Их семьи давно об этом мечтают. Но у Светки есть свой парень, – постаралась успокоить ее Надежда. – Она Олега не любит и за него не пойдет. Так что не расстраивайся.

Глаза у Лидии Сергеевны погасли; она села, понурила голову и, помолчав, печально спросила:

– Это доколе же, доченька, нас будет преследовать судьба? Сколько я натерпелась от Верки, матери ее, а теперь уж ее дочь встает у нас поперек пути! Что же это за несчастье такое?! Неужели тебе дорогу переступит родная сестра?..

– Ты говори, да не заговаривайся! – рассердилась Надя. – Всерьез, что ли, приняла слова Ивана Кузьмича, что я им вторая дочь? Он давно забыл об этом и не вспоминает. Я им до лампочки!

Мать подняла на нее цыганские глаза, и в них вспыхнули насмешливые огоньки.

– Ты не торопись из меня клоуна делать. Знаю, что говорю! Может, это и неразумно с моей стороны, но пришла, видно, пора. – Она глубоко вздохнула, собираясь с духом и объявила:

– Никакая ты им не чужая. У тебя и у Светланы в жилах течет одна кровь, вы сестры. Она тоже дочь твоего отца. – И уронила голову на руки, будто эта правда отняла у нее последние силы.

Надежда так и села, изумленная, не сразу осознав значение того, что сообщила ей мать. Наконец до нее дошло: нет, это не фантазия, не бредни, а реальность! «Так вот почему они со мной так хороводятся, а особенно Вера Петровна. Значит, дело не в том, что я Светку из воды вытащила?! Они действительно все знают? А Света? Не похоже!.. » В голове у Нади был полный сумбур.

Поначалу Надежду даже обрадовало, что у нее вдруг появилась сестра, да еще какая – Света. Но затем на душе заскребли кошки. «Это что же получается? Значит, у отца я не одна?.. У Светки есть все, а ей еще и мой отец достался! » – мысленно резюмировала она, терзаемая обидой и ревностью. – Так у меня, выходит... пол‑ отца? – с горечью сказала она матери. – Почему же тогда он мне о ней ни разу не говорил? Не похоже это на него!

– А он до сих пор ничего не ведает, блаженный! – презрительно процедила сквозь зубы Лидия Сергеевна. – Знает только, что ты спасла жизнь дочери его бывшей любовницы и та тебя за это приголубила, хоть ты и дочь человека, который ее бросил.

– Но как же он до сих пор не узнал, что у него ребенок от Веры Петровны? – поразилась Надя. В душе ее разгорелось страстное желание немедленно выяснить все, что связано с этой вдруг открывшейся тайной.

– Все очень просто, – со злой иронией объяснила ей мать. – Хитрая Верка сразу вышла за Ивана Григорьева, с кем крутила до Розанова. Он и сейчас не знает, что вырастил кукушонка. – Она тяжко вздохнула и, уже серьезно глядя на дочь, открыла ей всю правду: – Отцу твоему я ничего не говорила, чтоб он не делил свою любовь и зарплату между тобой и Светланой. Сама узнала об этом не сразу. – Умолкла на мгновение, злобно блеснув глазами. – Верка не искала встреч и ничего не говорила Розанову по понятным причинам. Григорьев и сейчас ни о чем не догадывается. Хотела я ему открыть глаза, да Верка заткнула мне рот вот этой квартирой, где мы с тобой живем.

Трудно описать бурю чувств, поднявшуюся в душе Нади после признаний матери. «Должна ли я рассказать все отцу? – спрашивала она себя, движимая любовью к нему и желанием его обрадовать. – Как он счастлив будет узнать, что у него еще одна дочь, да еще такая чудесная! »

Но практичный ее ум протестовал: «А что потом для всех нас? Сплошной кошмар! Папа, конечно, заявится к Григорьевым. Светка расстроится, что она не дочь Ивана Кузьмича. Для ее родителей – катастрофа – после стольких‑ то лет семейной жизни! – Нет, этого делать нельзя! Во всяком случае, не сейчас. Ради всех нас! – решила она наконец после тяжких раздумий. – Папа тоже станет терзаться совестью, злиться, что его отлучили от собственной дочери».

Однако пережитое потрясение оказалось только цветочками – ягодки ждали Надежду впереди. Недаром говорят: «пришла беда – открывай ворота! »

В тот день первой пары лекций не было, и Надя зашла в медсанчасть, получить результаты очередного обследования.

Наверно, она поступила неосмотрительно: когда так во всем обстоят дела, лучше было отложить это до другого раза.

– Конец спортивной карьере! – шептала она, убитая, читая заключение врача. – Если с плаванием все стало ясно к двадцати годам, то хоть по водному поло оставалась надежда. Теперь и здесь тупик! Новое сердце не вставишь...

– Ну как? – спросила Таня Сидоренко – с ней вместе Надя поступила в Инфизкульт, они учились в одной группе, играли в одной команде.

– Списывают, – коротко ответила Надя и, забрав спортивную сумку, решила уйти с занятий: все равно не способна ни о чем думать, кроме своих бед.

– Не горюй! – бросила ей вслед Таня. – Жизнь на этом не кончается!

«Вот уеду за границу – будете знать, как меня жалеть! » – пыталась утешить себя Надя, но ей почему‑ то стало еще больнее. Ведь столько душевных и физических сил отдано спорту!

К ее удивлению и огорчению, в вестибюле ей встретился Костя. В другое время обрадовалась бы, бросилась ему на шею: ведь за годы ее учебы в институте они были вместе считанное число раз... Но после всех переживаний, после дня рождения Светланы, чувствуя свою вину, она, еще не в силах порвать с Костей, не желала ни говорить с ним, ни встречаться.

– Наденька, я так соскучился по тебе! Мы только вчера прилетели из Сочи, у меня свободный день, вот я и прискакал сразу сюда – сорвать тебя с занятий! – скороговоркой выпалил он, радостно бросившись ей навстречу. – Как перспектива?

– Очень жаль, – непривычно холодно ответила Надя и увидела, что глаза у него сразу погасли. – Я сегодня плохо себя чувствую – голова просто разламывается. Вот и с занятий из‑ за этого ушла. – Посмотрела в его потемневшее от огорчения лицо и немного смягчилась: – В другой раз встретимся и поговорим, я сегодня не в форме. Забраковали меня по сердцу! – Не в силах выдержать муку, терзавшую ее, она заплакала, уткнувшись носом ему в плечо.

– Ну что ж, коли так... Успокойся, Надюша, люди смотрят, – утешал Костя, обнимая ее и оглядываясь по сторонам. – Пойдем‑ ка отсюда. Я провожу тебя до метро.

Они вышли в прекрасный, солнечный день и молча зашагали по мартовским лужам. Чувствуя себя морально раздавленной и не смея смотреть ему в глаза, Надя решила: она во всем ему признается – он не заслуживает обмана.

– Я изменила тебе, Костя. Ты вправе презирать меня и бросить, – подавленно произнесла она после долгого молчания. – Наверно, я скоро выйду замуж за Олега. – Голос ее прервался. – Все равно нам ничего хорошего не светит. – И скорбно замолчала, только дала волю слезам, которые обильно лились, капая на воротник спортивной куртки.

– Продалась, значит. – Костя мрачно взглянул на нее – давно уже он ждал этого удара, но услышанная горькая правда его не сломила. Отпустил ее руку, развернул к себе, сказал горячо, страстно: – Посмотри мне в глаза! Не смеешь? Понятно. Дрогнула, значит, испугалась трудной жизни. Думаешь, легкая будет очень сладкой? Ну ладно, Бог с тобой! Ошибся я, не такая мне нужна подруга жизни. Но я найду! Кое‑ чего стою.

Наде нечего ему было сказать. Она только чувствовала, как голова и сердце разрываются от боли. Испытывая такую же, а может, еще большую муку, Костя сквозь зубы процедил:

– Прощай. Между нами все кончено. Это бесповоротно! – Помедлил секунду, круто повернулся и быстро зашагал к метро, опережая прохожих, – бежал от нее без оглядки.

Двигаясь как во сне, Надежда по инерции дошла до метро, но в вестибюле остановилась: ехать домой не хотелось. В то же время она сознавала: ей нужно срочно принять лекарство от головной боли, передохнуть, а то плохо...

– Поеду‑ ка я к папе! Хоть немного душу отогрею. Вот только дома ли он? – Она нашла желанный выход из горестного положения.

Порывшись в карманах, достала монетку, пошла к кабине телефона‑ автомата.

– Папочка, ты дома? – обрадовалась она, услышав такой знакомый, родной низкий голос. – Почему хриплю? Плакала, – честно призналась она. – Что случилось? Много чего. Вот приеду – расскажу. Будешь ждать? Спасибо. – Повесила трубку, глубоко вздохнула – стало немного легче.

«Хоть в этом повезло, – думала она, оживая. – Может, начнется другая, более светлая полоска? » Но она ошибалась, ее злоключения еще не кончились.

– Ну рассказывай скорее, что за беда у тебя случилась? – участливо спросил Степан Алексеевич, как только она перешагнула порог. Как всегда, обнял, поцеловал, помог раздеться.

– Сначала дай мне что‑ нибудь от головной боли, пап, а потом я прилягу, отойду немного, и мы с тобой поговорим, – попросила она, морщась от пульсирующих ударов в виски. – Еле на ногах стою...

Пока отец искал таблетки, Надя наскоро умылась, смочила виски холодной водой – боль немного отпустила. Она улеглась на диван, подложила под голову подушку и стала ждать отца. «Говорить или нет? – сверлила в мозгу одна мысль. – Должен ведь он когда‑ нибудь узнать о Свете? » Но все ее существо противилось, и она решила не открывать ему пока всей правды.

– Что же с тобой приключилось, дочка? – повторил вопрос Розанов, убедившись, что она удобно устроилась, отдохнула и голова у нее как будто проходит.

– Сначала мама с утра меня ошарашила: рассказала, что вы с Григорьевыми старые знакомые, что ты... был любовником Светиной мамы и ее бросил, – это раз. – Надя сделала паузу, загнула один палец и взглянула на отца. – Потом узнала – прочитала заключение врача, – что моей спортивной карьере – конец, у меня миокардит, – это два. – И загнула еще один палец. – В довершение всего у меня произошел полный разрыв с Костей – я его сильно любила; ты ведь о нем знаешь? – Надя хотела загнуть третий палец, но передумала и подвела горький итог! – Так вот, мы с ним расстались навсегда! Достаточно для одного дня?

Видя, что отец подавленно молчит, понимая, как ей тяжело и не зная, чем помочь, она устало, безразлично добавила:

– Кроме всего этого, меня, похоже, обманет один... извини, сукин сын, который обещает взять замуж и увезти за границу. – И не выдержав напряжения, Надя разрыдалась, зарывшись лицом в подушку.

Профессор Розанов долго ничего не говорил в ответ на бурные признания дочери – только ласково гладил ее по голове, раздумывая над ее несчастьями и пытаясь представить себе – как все это ей преодолеть, что он может сделать для нее. Наконец вместо совета решил высказать то, что у него на сердце.

– Мать сказала тебе, доченька, как всегда, полуправду. Я любил Светину маму и расстался с ней не по своей воле. Ее оклеветали, а я... погорячился. Она же подумала, что я ее бросил, и вышла замуж за другого. До сих пор не могу себе этого простить.

Он наклонился, поцеловал дочь и так же грустно продолжал:

– Для тебя ничего обидного в этом нет. Я люблю тебя с тех пор, как ты появилась на свет, и всегда буду любить. И рад, что ты дружна с Верой Петровной, потому что она очень хороший человек.

Надя слушала, и душа ее полнилась любовью и состраданием к отцу – такому большому, красивому, но обделенному личным счастьем. «Может, все‑ таки сказать?.. » – снова настойчиво стукнуло в голову требование совести, но она опять не решилась.

– А в отношении остального рецепт один: ты должна жить так, как подсказывают разум и сердце. Тебе сейчас тяжело, но это пройдет. – Он с любовью смотрел на дочь; потом взял ее руку в свои большие ладони. – Смелее смотри в будущее, больше верь в себя! Если этот «сукин сын», как ты его назвала, – тот самый Олег, будущий дипломат, – то дай Бог тебе счастья! Это же замечательно, если ты получишь возможность увидеть то, что недоступно гражданам «невыездным».

Степан Алексеевич прервался и, крепче сжав ее руку, серьезно взглянул на Надю.

– Но еще раз хочу повторить свое убеждение: красивая жизнь хороша, но, если не полюбишь мужа – счастья у тебя не будет! Только ты это знаешь – тебе и решать. Насколько я в курсе, Олег и внешне симпатичный, и добрый, хорошо воспитанный молодой человек. Он любит тебя и постарается сделать счастливой. А в любви всегда есть риск. Всего наперед ведь не узнаешь...

«Папа прав: зачем заранее всего бояться? Надо верить в лучшее. – Надя несколько приободрилась. – И с Костей, как ни тяжело, все равно нужно было расстаться. Так скорее все пройдет. Время вылечит... »

Голова прошла, Надя почувствовала себя лучше; пора ехать...

– Спасибо тебе, папочка, за все! – поблагодарила она, встав на цыпочки и целуя его. – Поеду домой – я уже оправилась. Буду держать тебя в курсе своих дел.

Она вышла на улицу и поехала к себе на ВДНХ, уже более спокойно все обдумывая. Знала бы, что ждет ее дома!

Василий Семенович Чайкин с важным видом вышел из своей служебной «Волги», отпустил водителя и вперевалочку вошел в такой знакомый подъезд Лидиного дома. Он спешил обрадовать свою верную подругу: накануне наконец‑ то передал в суд документы на развод. До чего же ему опостылел собственный дом! Каждый день видеть ненавистную лесбийскую физиономию жены – быть женатым и не спать с женой! Тянуть эту комедию столько лет! Такое мог вытерпеть лишь он, человек с поистине ангельским характером...

«Лида, конечно, уже накрыла на стол. Сейчас отметим мое освобождение! – весело думал он, предвкушая теплую встречу и приятное времяпрепровождение. – Тьфу ты, черт! Опять лифт не работает! – выругался он и досадливо поморщился. – Снова придется топать на шестой этаж! » Такое начало не предвещало удачи, но легкий нрав не позволял Чайкину впадать в уныние. " А мы ножками, да с остановочками! – подбадривал он себя, кряхтя и тяжело отдуваясь, пока преодолевал бесконечные, как ему казалось, лестничные марши.

В последние годы здоровье Чайкина основательно расшаталось. Большой объем работы, нервная обстановка, сидячий образ жизни в сочетании с неумеренным чревоугодием и любвеобильностью наградили его гипертонией и подорвали работу сердца. Выглядел Василий Семенович и того хуже: тройной подбородок, обвислые щеки, мешки под глазами, нездоровый цвет лица – в общем, совсем болезненный вид. Маленького роста, с большим животом, он был кругл как шар и фигурой до смешного напоминал известного персонажа из сказки Джанни Родари – Сеньора Помидора.

Но даже находясь в таком плачевном состоянии, Чайкин оставался жизнерадостным и легкомысленным, как прежде. Он не придавал серьезного значения своим недомоганиям.

– Вот подлечусь и снова буду силен, как зубр! Еще с молодыми потягаюсь! – уверял он приятелей, отправляясь в очередной раз в свой любимый Кисловодск.

Но и самые лучшие спецсанатории ему что‑ то плохо помогали.

– Василий Семенович, здравствуйте! – приветствовала его Раиса Павловна, соседка Розановой, спускавшаяся ему навстречу: она дружила с Лидией Сергеевной и хорошо его знала. – Вы не захворали часом?

Чайкин стоял на площадке четвертого этажа – отдыхал, вытирая пот носовым платком.

– Уж больно лестница крутая... – отдышавшись, ответил он, игриво ей подмигивая. – Ты, Раечка, не смотри на мой живот, я еще ого‑ го!

– Да уж знаю твою прыть, дамский угодник, – в тон ему откликнулась Раиса Павловна. – Давно у врача был? Что‑ то выглядишь неважно.

– Не люблю эскулапов... Им только в руки дайся – залечат! То нельзя, это – не рекомендуется... Тьфу! – Он скривил презрительную гримасу. – Уж лучше сразу белые тапочки надеть, – Чайкин остался верен себе.

Лидия Сергеевна его ждала; услышав чутким ухом поворот ключа в замке входной двери, выбежала в прихожую.

– Входи, родной! Что, опять лифт не работает? Вот бездельники проклятые! За что квартплату берут! – бранилась она, помогая ему снять пальто и глядя на него с любовью и нежностью.

Выше его ростом на целую голову, все еще интересная, эффектная женщина, она не знала и не хотела знать никого, кроме этого смешного, жалкого на вид человека. Он ей мил, он один занимает все ее помыслы.

Лидия Сергеевна знала из телефонного разговора с Чайкиным, что долгожданный суд уже назначен, и жаждала узнать подробности.

– Проходи, Васенька, отдохни! – приговаривала она, оправляя на нем костюм. – А я пока на стол накрою.

– Как там твоя лесбиянка? Ведет себя тихо? На суде фортелей не выкинет?

Немного позже сидели на своих местах в светлой, уютной кухне, привычно бражничали.

– Да не пикнет! Пусть только попробует... Закон у нас насчет всяких этих гомиков и прочих строг! – беспечно ответил Чайкин, устремив на верную подругу взгляд, в котором читалось проснувшееся желание, – как всегда, после второй‑ третьей рюмки. – Меня это не беспокоит, суд‑ то нас разведет. – И погрустнел, представив неприятную перспективу. – Боюсь все же осложнений на работе... Какая‑ нибудь сволочь интриговать начнет, слухи распускать, подрывать авторитет... А‑ а, ничего, думаю, сейчас все обойдется. – К нему вернулся обычный оптимизм. – Не те времена, что раньше, – легче смотрят. Да и знают давно, что жена плохая, детей нет... Все! Рубикон перейден. Давай чокнемся за нас, за нашу новую жизнь!

Выпили, обменявшись горячими, любящими взглядами, чувствуя свое неразрывное единство. Обильные возлияния, хорошая закуска всегда приводили Лидию Сергеевну и ее друга в активное эмоциональное состояние – их любовная страсть со временем не угасла. Почувствовав прилив сил и желания, они расстелили ложе и заключили друг друга в объятия.

Василий Семенович физически сдал, зато Лидия Сергеевна была полна энергии и ее активность компенсировала его недостаток. Все шло хорошо, как обычно, – оба стонали от наслаждения; вдруг, в самый решающий момент Чайкин мучительно вскрикнул, схватился обеими руками за сердце и замер неподвижно... Почувствовал ужасную боль в груди и сразу понял, в чем дело. «Боже мой, умираю!.. » – только и успел подумать он, быстро холодея. Смерть наступила мгновенно. («Обширный инфаркт» – такой диагноз поставили позже врачи. )

Несчастная Лидия Сергеевна поняла только, что ему стало плохо, и растерялась. В последние годы бывали случаи, когда Василий Семенович в процессе встреч испытывал недомогание, но, терпеливый по натуре, мужественно переносил боль и плохое самочувствие. Лишь принимал лекарства, всегда стараясь делать это незаметно, чтобы не беспокоить подругу.

На этот раз она так перепугалась, что даже не заплакала. Первым ее порывом было – скорее к телефону, вызвать «неотложку»!.. Но глаза его остекленели, он не дышит... Боже! Он мертв!.. И завыла, как раненая волчица, слезы полились ручьем, в голове все перемешалось... До сознания никак не доходила реальность постигшего ее несчастья. Она рухнула на постель рядом с холодеющим трупом, повторяя как безумная:

– Этого не может быть!.. Это несправедливо! Боже мой, за что?..

В таком ужасном состоянии застала ее Надежда, вернувшись домой от отца. Услышав громкие, страшные причитания матери, она, оставив незапертой входную дверь, стремглав бросилась в ее комнату. При виде неподвижного тела Чайкина и рыдающей в истерике матери замерла на пороге как пораженная громом. Чайкин не подает никаких признаков жизни... Да он умер!.. Надя страшно перепугалась; стояла и растерянно смотрела на мать – вот сейчас она очнется и начнет действовать... Но Лидия Сергеевна оставалась невменяема. «Скорую» вызвать... в милицию сообщить... – лихорадочно думала Надежда, не зная, что предпринять. – Какой ужасный день!.. "

Призвав на помощь все свое хладнокровие и мужество, она старалась найти выход из этой жуткой ситуации, постепенно осознавая всю ее скандальность.

– О Господи! – вырвалось у нее, когда она с отчаянием представила себе картину, которую застанут прибывшие представители власти и, конечно, вездесущие соседи.

Да уж, такое чрезвычайное событие в доме долго не забудут! «Были бы они женаты... – размышляла она в полном замешательстве. – А теперь... хоть на другую квартиру переезжай. Ведь проходу не дадут... »

Но делать нечего, сообщить о происшедшем придется. Преодолевая страх и отвращение, Надя попыталась одеть Чайкина. Нельзя, чтобы его застали в таком виде! И без того выйдет порядочный конфуз. – Взяла со стула его одежду, без труда натянула на голое тело нижнее белье, носки; затем облачила его в сорочку, брюки... Но когда стала надевать ботинки, возникла проблема; ступни уже одеревенели, и ботинки не налезали...

Лидия Сергеевна невидящим взором наблюдала за мучениями дочери. Плакать она перестала, но все происходящее видела словно во сне.

– Что ты делаешь? Зачем? – наконец прошептала она, садясь на кровати.

– А, очухалась? Я уж думала, и тебе врач нужен! – раздраженно отозвалась Надя, продолжая свои настойчивые попытки.

К счастью, Чайкин носил обувь на размер больше, и ей удалось‑ таки вбить ему на ноги ботинки, – слава Богу, хоть на резинках, зашнуровывать не пришлось...

– Он... живой еще?.. – с робкой надеждой выговорила Лидия Сергеевна, не в силах смириться с безвозвратной потерей. – Ты... «неотложку» вызвала?

– Какую еще «неотложку»? Тут катафалк нужен! – огрызнулась Надя; на грани нервного срыва, она не в состоянии была в данный момент сострадать горю матери. – Ты лучше... оденься‑ ка побыстрее! Сейчас «скорую» буду вызывать и милицию.

Пока мать одевалась, постепенно приходя в себя и вновь теряя чувство реальности от постигшего ее удара судьбы, Надя попыталась перетащить тело Чайкина с кровати в кресло. Рослой, сильной девушке, ей такая тяжелая ноша все же казалась не под силу – тут мужик здоровенный нужен...

«Как бы грыжу не заработать! » – серьезно забеспокоилась она, делая бесполезные попытки ухватить и сдвинуть с места грузное тело. Отчаялась было, хотела призвать на помощь мать, но нашла выход: завернула Чайкина в простыню, стащила с кровати на пол и подтянула к креслу. Бездыханное тело несчастного Василия Семеновича осталось лежать на ковре, можно подумать, что он внезапно упал...

Вроде все выглядит вполне прилично, в комнате и во всей квартире порядок. Пора делать заявление о происшествии; Надя подошла к телефону. До приезда «скорой» и милиции еще раз осмотрела комнату – не осталось ли чего лишнего. Убрала со стола грязную посуду, оставила кое‑ какое угощение – в гости ведь приходил...

Выполнив все эти действия с хладнокровием, не свойственным молодой девушке, тяжело опустилась на стул, чувствуя себя совершенно разбитой. Бедная, несчастная мама! – с глубокой печалью думала она теперь, сердце ее сжималось острой жалостью к матери. – Как, чем будет она теперь жить? Ведь рухнули все ее мечты! А меня и вовсе со свету сживет, – трезво решила Надежда, возвращаясь к суровой реальности. – Надо срочно уезжать! Олег – единственное мое спасение!

Проводив Надю до дома и пообещав на следующий день позвонить, Олег Хлебников обдумывал, как ему быть дальше. Ну, со Светой все ясно: не променяет она Михаила своего ни на какую Францию, хладнокровно рассуждал он. Малый действительно симпатяга. Да и она человек, который решений не меняет. Пустой номер!

Олег вздохнул, без особой грусти расставаясь с этой идеей навсегда, – несчастным он себя не чувствовал, лишь ощущал легкую досаду, как игрок, проигравший некоторую ставку. Полюбив однажды себя одного, он не способен оказался на подлинное, глубокое чувство.

Итак, судьба указывает ему выход – Надежда (вот и имя обнадеживает! ). Тоже неплохой вариант, не без удовольствия подытожил он свою брачную перспективу. Представил ее в длинном вечернем платье на дипломатическом приеме; ее соблазнительную фигуру – на фешенебельном пляже... Вспомнил, как восхищались ими обоими – партнерами на танцах и вообще повсюду, и душа его возрадовалась. Ну что ж, нужно срочно знакомить ее с родителями. Они ее уже видели, не понравиться не могла, – это облегчает задачу.

На следующее утро, за завтраком, Олег попробовал прозондировать почву.

– Как тебе понравилась Надя – та девушка, с которой я все время танцевал? – обратился он к матери (отец уткнулся носом в газету). – Высокая шатенка с синими глазами.

– А почему она должна мне понравиться? – осторожно, вопросом на вопрос ответила Лариса Федоровна. – У тебя что, со Светой дело не двигается? Я заметила – она много внимания уделяла этому долговязому блондину. Ты ей в пику привел эту красивую девушку?

Она боготворила сына и, как всякая мать, считала, что лучше и красивее его нет никого на свете.

– Вовсе не в пику. Надя – моя любимая девушка. Мы с ней уже несколько лет встречаемся, отношения у нас дружеские! – решительно объявил Олег, подчеркнув последнее слово, чтобы не подорвать Надиной репутации – родители на этот счет очень консервативны.

– Вот так новость! Не из приятных, – включился в разговор отец, Сергей Тимофеевич, отложив газету. – Теперь понятно, почему Светлана позволяет ухаживать за собой другому молодому человеку. А я‑ то надеялся, что мы породнимся с Григорьевыми. Разочаровал ты меня, сын.

– Вы просто какие‑ то у меня несовременные. Будто не по земле ходите и ничего не замечаете, – спокойно парировал его упрек Олег. – Ну нет между нами со Светой таких чувств, чтобы жениться. Этот Михаил ей давно больше нравится, чем я, и ничего здесь уже не поделать! Они скоро поженятся, – добавил он, повысив голос для большей убедительности.

Олег понимал, что, не разрушив их давнюю мечту, не добьется согласия познакомиться поближе с Надей.

– И это окончательно? – со вздохом переспросил отец. – Уж больно неприятно слышать. Нам так нравилась Светочка! Красивая, добрая, воспитанная; одаренная певица. Хорошая была бы тебе пара! Да и родство с Григорьевым тебе не помешало бы. Дядя твой скоро ничем не сумеет помочь.

– А Надя разве плоха? Вы хорошо ее рассмотрели? – не сдавал позиций сын. – Красотой не уступает Свете, спортсменка, прекрасно плавает. Это она спасла ее тогда, пять лет назад.

Видя, что родители безмерно удивлены, Олег поспешно стал развивать свой успех:

– Вы что, против здорового потомства? Света – она слишком нежненькая, плохо танцует например. А мы с Надей – лучшая пара! Все от нас в восторге! Я почему вас раньше с ней не знакомил? – с чувством собственного превосходства объяснял он притихшим родителям. – Потому, что Света мне тогда еще окончательно не отказала. Знал, о чем вы мечтаете, пытался угодить. Даже в ущерб себе! – Хотел на этом поставить победную точку, но, подумав, добавил: – А Иван Кузьмич от нас тоже никуда не денется. Надя со Светой – близкие подруги. Она у них принята как своя и вообще... оказалась им родственницей – из одной местности происходят. А отец у нее известный профессор. Розанов – может, слышали? – И умолк, ожидая реакции родителей.

Но те сидели молча – переживали утрату своих давнишних надежд.

Вопреки характеристике, данной им Олегом, Хлебниковы были люди реального склада мышления, вполне прагматичные. Не сразу, но до них дошло, что мечту о женитьбе сына на Светлане Григорьевой придется похоронить. Первой вышла из транса Лариса Федоровна:

– Ну что ж, девушка твоя довольно эффектна. Посмотрим, какова она вблизи, – смилостивилась она, все еще сердясь и досадуя. – Проверим, годится ли в жены будущему дипломату, – раз так уж тебе она нравится. А какой вуз окончила? Может, и без высшего образования? – И обеспокоенно взглянула на сына.

– С высшим, с высшим: Институт физической культуры. Осталось только диплом получить, – добродушно заверил Олег. – Это ведь то, что надо: будет за нашим здоровьем следить. И меня подтянет, чтоб не разжирел!

Уговорив таким образом родителей, он, как обещал, позвонил Наде, но ни ее, ни Лидии Сергеевны в первой половине дня дома не застал. В обед позвонил еще раз – результат тот же.

Около шести вечера услышал наконец ее голос.

– Наденька, это я! – возвестил с радостным воодушевлением. – Договорился на завтра о нашей встрече с моими предками. А что у тебя голос как у умирающей?

– У нас дома очень плохо, Олежка, – с глубокой печалью в голосе сообщила Надя. – Мамин лучший друг внезапно умер... – чуть было не сказала «у нее в постели», но вовремя спохватилась. – Ты его у нас видел – некий Чайкин. Они вот‑ вот собирались пожениться, он разводился. Понимаешь, что творится с мамой?

– Какой кошмар! Бедная, бедная Лидия Сергеевна! – искренне ужаснулся Олег. – Передай ей мое сочувствие, соболезнования. Он вроде не отличался здоровьем, но все равно – жаль человека! – Помолчал, обдумывая ситуацию, объявил решительно: – Но матч должен состояться при любой погоде! Ты же знаешь, Наденька, – времени у нас мало. Так что приводи себя в порядок: завтра вечером у тебя первый дипломатический прием.

Надя долго не отвечала, и он подумал, что их разъединили, но тут послышался ее тихий, подавленный голос:

– Я всей душой за, Олежка, понимаю, что так надо, но... наверно, не смогу. Ужасно себя чувствую. – Вздохнула, объяснила: – У меня такой сейчас страшный вид, что испугаю твоих родителей, и вообще... я не в форме. Мне нужно пару дней, чтобы прийти в себя.

Однако для Олега, как всегда, превыше всего были собственные интересы. Как это такая сильная, уверенная в себе девушка может столько времени переживать из‑ за смерти какого‑ то Чайкина? Он резко возразил:

– Сочувствую и понимаю твое состояние. Но прошу тебя – возьми себя в руки, приободрись! Нельзя нам откладывать. Считаешь, нас поженят за один день? Или ты передумала? – Запрещенный прием с его стороны, но как еще ее убедить?

– Ну что ж, – после продолжительной паузы согласилась она, – постараюсь... привести себя в порядок – внутренне и внешне. Позвони завтра – утро вечера мудренее.

Надежда любила мать – пусть и вздорный у нее характер, и она ее осуждает за это. Просит не оставлять ее ночью одну – как тут откажешь? Надя покорно улеглась в постель с ней рядом, хоть и понимала, что не сумеет нормально выспаться. «Ничего, доберу днем», – утешала она себя: завтра у нее такая важная встреча – с родителями Олега. Напичкав себя лекарствами, быстро забылась тревожным сном. Мать тоже приняла снотворное и всю ночь не просыпалась, только стонала и металась, будто и во сне ей являлись кошмары. Несколько раз дико кричала, будила Надю – она потом долго не могла уснуть.

В первой половине дня прилечь и «добрать», как планировала, не пришлось: слишком много хлопот с матерью и по дому. Когда позвонил Олег, она попыталась перенести встречу, взмолилась:

– Олежка, милый, может, все‑ таки отложим до завтра? Ужасно себя чувствую – голова как чугунная! Мне и так трудно вести интеллигентные беседы, а тут и вовсе буду молоть все невпопад.

– Ничего, прорвемся! А я на что? Выручу! – с веселой энергией убеждал Олег. – Ты только не говори много – все больше «да» и «нет». Я своих стариков знаю: они говорливых не любят, но ты – ты как раз не из таких.

Надежде оставалось лишь сдаться и начать приготовления к смотринам. Первое: что бы такое надеть?.. Остановилась на темно‑ сером трикотажном шерстяном костюме – отец купил в «Березке» на день рождения: красиво сидит, элегантный, скромный. Из бижутерии выбрала только клипсы и красивую польскую заколку для волос.

Самочувствие по‑ прежнему отвратительное, но выглядит, как убедилась, взглянув на себя в зеркало, – в полном порядке: двадцать лет спасают.

В назначенное время она вышла из дома; Олег уже ждал в такси у подъезда.

– Как ты себя чувствуешь? – взяв ее за руку, ласково осведомился он. – Отошла немного?

– Могла бы и получше. Но что об этом толковать? Расскажи хоть немного о своих родителях – ведь мы раньше о них никогда не говорили. Мне бы следовало кое‑ что знать.

«А Наденька совсем не глупа», – с удовлетворением подумал Олег и дал краткую справку:

– Папа работает в Комитете по внешнеэкономическим связям. Зовут Сергеем Тимофеевичем. Любит хорошеньких женщин, но не вертихвосток. Таких, как ты, – пошутил он, бросив на нее подбадривающий взгляд. – Мама – Лариса Федоровна, женщина строгих правил, особенно по отношению к другим. С ней, вообще‑ то, надо держать ухо востро, – серьезно предупредил Олег, но глаза смеялись. – Хотя нам она не страшна – сделает в конечном итоге все, что я захочу. Вот отец – это кремень: что не по нем – его не свернуть. Однако мы приехали, – прервал он свою информацию; машина остановилась у высотного дома на Котельнической набережной.

В квартире Хлебниковых, большой, красивой, со стильной, дорогой обстановкой, все же чувствовалось, что дому уже много лет, – даже великолепный ремонт не мог этого скрыть.

Олег открыл дверь своим ключом; родители встретили их сидя в гостиной: смотрели что‑ то интересное по большому цветному телевизору «Темп». Когда молодые люди вошли, они поднялись им навстречу, доброжелательно улыбаясь.

– Очень рад познакомиться, – галантно произнес Сергей Тимофеевич, целуя Наде руку и с видимым удовольствием ее оглядывая.

– Давайте пройдем на кухню – там и познакомимся поближе, по‑ домашнему, за чашкой чая, – радушно предложила Лариса Федоровна.

Никто, естественно, не возражал и, проследовав на просторную, современно оборудованную кухню, все вчетвером уютно расположились за обеденным столом у окна. Сергей Тимофеевич неторопливо расспрашивал Надю об отце. Когда она сказала – ученый, преподает в педагогическом институте, вспомнил:

– А это не тот профессор Розанов, который проповедует методы Макаренко?

– Интересный мужчина, – присовокупила Лариса Федоровна: как всякая домашняя хозяйка, она слушала радио и много времени проводила у телевизора.

– Да, это мой папа. Его иногда показывают по телеку, – коротко, как научил Олег, ответила Надя, скромно опустив глаза.

Видимо, это произвело должное впечатление – о Розанове больше не спрашивали.

– А давно ваши родители в разводе?

– Больше десяти лет. Мама сразу ушла, как только получила квартиру.

– Простите, Наденька, за нескромный вопрос, но все же интересно бы знать причину, – очень деликатно полюбопытствовала Лариса Федоровна.

– Насколько мне известно, папа любил другую женщину, но точно не знаю. Мама не расположена откровенничать.

– Между прочим, мама – очень красивая женщина: жгучая брюнетка, стройная – ну прямо цыганка, – восхищенно подал реплику молчавший доселе Олег.

– Ваша мать, что же... цыганка? – насторожился Сергей Тимофеевич – ему это не понравилось.

– Ничего подобного. Русская, из одного села со Светиными родителями. У них, Деяшкиных, весь род чернявый. Мама с Верой Петровной в детстве дружили.

– А правда, что вы, Наденька, им вроде как родственница? – задал старший Хлебников вопрос, что давно вертелся на языке.

– Да, есть кое‑ какое родство. Я раньше и не знала об этом, – все так же коротко ответила Надя чистую правду.

Перекрестный допрос Нади, видимо, утомил Сергея Тимофеевича, – главное, что его интересовало, узнал, а остальное предоставил своей умной, предусмотрительной жене.

– Вы, дамы, нас извините, но мы должны ненадолго уединиться. – Его тон не терпел возражений. – Пойдем, сын, мне надо познакомить тебя с одним закрытым материалом о Франции – хорошее подспорье в твоей работе.

Довольные друг другом, отец и сын оставили женщин вдвоем: по‑ видимому, пока все идет хорошо.

– А теперь, Наденька, раз мы одни, поговорим по душам, как женщина с женщиной, – вкрадчиво начала Лариса Федоровна с видом доброжелательным и ласковым. – Мы, конечно, очень мало знакомы, но Олег сказал, что вы собираетесь пожениться, а он мой сын. – Она не скрывала волнения. – Любите ли вы Олега? Единственный ли он в вашем сердце? Я ведь только и знаю, что все время вы с ним были просто товарищами. – И пытливо всматривалась Наде в глаза, словно хотела заглянуть в тайники души. – Как женщина, как мать, хочу вас предупредить от ошибки. Если любите другого и идете замуж ради карьеры – уверяю: будете несчастны и вы, и мой сын! – Умолкла, взяв ее руку в свои, терпеливо ждала ответа.

В другое время Надя, с ее смелой находчивостью, безусловно, нашла бы нужные слова, избежала щекотливого положения. Но бурные события и переживания, свалившиеся на нее несчастья подорвали ее духовные силы.

Ни слова не отвечая, она лишь потупила взор, тяжело, прерывисто дыша. Мать Олега попала в самую точку! Умудренная жизнью, Лариса Федоровна поняла ее состояние. Глаза ее потухли, и, поджав губы, она дипломатично закруглила разговор:

– Простите меня, Наденька. Я, видимо, слишком многого хочу от нашей первой встречи. Вы, наверно, меня просто боитесь. А ведь я только хочу для вас и Олега настоящего семейного счастья!

Но Надю не обманули эти красивые слова; она ясно понимала: Лариса Федоровна чуткая, любящая мать, сумела разгадать ее истинное отношение к Олегу. «Ну и дура же я! – выругала она себя. – Кому нужна моя честность?! » Своим женским чутьем она с тревогой и горечью осознала, что не выдержала испытания у матери Олега. Полоса злоключений продолжается.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒