Рейчел Уорд 3 страница

И тут сквозь малюсенькую щелку я увидела знакомый принт на спине желтой футболки — футболка подпрыгивала вместе со своим владельцем в такт музыке. Жук! Я вдохнула полную грудь воздуха, опустилась на пол и стала понизу пробираться сквозь частокол ног. Выбралась наружу рядом с Жуком, постучала его по плечу.

Он полуобернулся, осклабился и завел длинную руку мне за спину, на уровне талии. Я помнила про наш разговор, но не противилась. Ткнулась ему в бок — привычный запах его тела на сей раз показался почти приятным; он придерживал меня, дав возможность немного отдышаться.

При этом он что-то говорил, но я ничего не слышала. Тогда он нагнулся и заорал:

— Тут прикольно, чел! Вот... — Другой рукой он протянул мне здоровенный косяк. Я, похоже, была так оглушена всем предыдущим, что взяла не раздумывая. — Давай! — гаркнул Жук мне в ухо. — Классная штука.

Я глянула на косяк в своих пальцах — над кончиком вился голубоватый дымок. Обычная травка, ничего серьезного. А потом я вдруг вспомнила про маму, в какой странной позе она лежала, когда я ее нашла. Может, и она начинала вот так же? Курнуть для забавы? Нет, меня не заманишь на эту дорожку. Я вернула косяк Жуку.

— Ты чего? — удивился он.

— Да так. Тут жарковато, мне бы попить.

— Сними ты куртку, Джем, а то расплавишься.

Тут он был прав. Я чувствовала, что по лбу катится пот. Вывернулась из рукавов, стараясь никого не пихать локтями, стянула «кенгурушку» через голову. Про нож я, понятное дело, забыла. Он упал на пол. Я замерла, гадая, как на это отреагируют. Многие заметили, и ничего — только рассмеялись.

— Эй, а вот этого тут не надо, мы разбойники честные. — Кто-то наклонился, подобрал нож и протянул мне.

— Жук, кого это ты привел? Ишь какая крутая сосиска!

Говоривший подмигнул — я поняла, что надо мной смеются. Пятнадцать лет, росту метр пятьдесят — чего меня бояться.

Жук осклабился:

— Так это Джем. С ней лучше не связываться. Мелкая, но свирепая.

Я вообще-то не люблю, когда меня обсуждают, но тут, в этой толпе, все выглядело так, будто говорили о ком-то другом. Меня это не касалось.

Через некоторое время подвалил какой-то громила, перекинулся с Жуком парой слов. Он был сплошь в татуировках, именно что сплошь. Руки, шея, лицо — абсолютно всё. Собственно, обалдела я от татуировки на лице — в жизни ничего такого не видела. Жук нагнулся ко мне и проорал:

— У меня тут одно дельце. Сейчас вернусь.

Они на несколько минут скрылись в какой-то дальней комнатушке, а я осталась стоять, соображая. Подойдя к Жуку, татуированный тип оглядел меня с ног до головы. И теперь в мозгах у меня плавало его число, а я пыталась сообразить, что бы это значило; я хоть и не затянулась тем косяком, но, видимо, надышалась дыма. Мозги ворочались со скрипом — я не то чтобы перестала соображать, но делала это очень медленно. 11122009. Что бы это могло значить? Потом я все-таки сосредоточилась. Получается, одиннадцатое декабря этого года. В этот день Татуированный откинет копыта. За четыре дня до Жука. Блин, да что здесь такое творится?

Жука рядом не было, новое число прожигало мне мозги, так что я здорово завелась. Прибилась к этим новым приятелям Жука, но они не знали меня, а я — их. Закрыла глаза, сделала вид, что слушаю музыку, прикинула, сколько я здесь еще продержусь, заметит ли Жук, что я свалила, а если заметит, что об этом подумает.

А потом что-то заставило меня открыть глаза — шум стал каким-то другим или кто-то меня толкнул, не знаю. В другом конце комнаты обстановка накалялась. Несколько парней, в том числе и Татуированный, кого-то пихали. Руки, плечи, локти — все шло в ход. А в самой гуще возвышался Жук. Здоровенный, как каланча, но было понятно, что происходит. На него наезжали, над ним стебались. Он вскинул руки, будто хотел сказать: «Да ладно вам, ребята», — а они бесновались вокруг как гиены. Жук — он длинный, но при этом кожа да кости, и, когда я на него глянула, комок подкатил к горлу. Такой беззащитный.

Через пару минут из комнатушки вышел еще какой-то тип, в бейсболке и темных очках. На первый взгляд ничего особенного, но было в нем что- то такое, в осанке, что ли. Представлять его мне было не нужно: явно Баз, здешний главный. Он что-то сказал, и от Жука мигом отстали. Жук начал благодарить, было видно, что он просто рассыпается в благодарностях, голова трясется, как у фарфоровой собачки. Потом он вернулся ко мне.

— Давай, Джем, нам пора.

Он ухватил меня за плечо, а я, вместо того чтобы вывернуться, позволила ему довести меня до дверей: мне очень хотелось наружу, я давно пожалела, что пришла.

— У тебя все в порядке? — спросила я.

— А то, еще бы. Просто класс. Просто класс. Давай, сваливаем. — Пока мы пробирались сквозь толпу, он продолжал трясти головой и что-то бормотать. Теперь мне не пришлось прокладывать дорогу: перед нами расступались. Все ведь видели эту потасовку в углу, на Жуке теперь стояла особая печать.

После этой духовки, Базовой квартиры, воздух снаружи показался просто ледяным. Мы молча спустились по лестнице. Жук, похоже, не собирался мне ничего объяснять, пришлось спросить самой:

— Что там, блин, приключилось?

— Ничего.

— Не держи меня за дуру, Жук. У тебя вдруг — ни с того ни с сего — появляется новый музыкальный центр, заводятся деньги, тебя приглашают к Базу, а три недели назад он бы на тебя и не чихнул, даже если бы от этого зависела твоя жизнь. Видела я этих типов вокруг тебя. Ты во что вляпался? В какую хрень?

— Да нет, Джем, ничего такого. Вернее, ничего такого, с чем я не разберусь. Они... просто хотели убедиться, что я не сдрейфил. А я и не сдрейфлю. Все будет классно. Всех-то делов — отнести кое- куда один пакетик, принести другой обратно.

— Пакетик? — Сердце у меня упало. — Блин, Жук, на что это они тебя подрядили?

— Да я так, помогаю немножко. — Мы теперь шлепали по главной улице. Жук торопливо осмотрелся, потом метнулся к дверям какого-то магазина и поманил меня за собой. Такой, понимаешь, весь таинственный — просто умора. Если бы нужно было со всей улицы выбрать одного типа, у которого совесть нечиста, все бы дружно указали на него.

Я втиснулась с ним рядом. Жук распахнул куртку, выпустив в ночь облако знакомого запаха.

— Ты чего?

Он улыбнулся как человек, у которого есть тайна и которому просто не терпится ею поделиться. Сунул руку во внутренний карман, достал какой-то конверт. Наклонился ко мне и сказал почти шепотом:

— У меня тут две штуки.

Я выглянула из нашей щелки. Вроде поблизости никого, кто мог услышать.

— Рот закрой, — сказала я.

Жук фыркнул:

— Честное слово. Две тысячи. Видишь, Джем, мне доверяют. Вон чего доверили.

— А если тебя по дороге ограбят или еще чего?

Даже в темноте было видно, как он осклабился.

— Сейчас, ограбят. У меня вон какой охранник, еще и с ножом. Будешь моим телохранителем.

— Отвали, — сказала я. Я теперь чувствовала себя полной дурой, что притащила этот ножик. — Просто без ножа в темноте как-то неуютно.

— Да я ж тебя не ругаю, чел. Дело хорошее. У меня тоже есть.

— Убери ты этот чертов конверт, пока кто-нибудь не увидел, и пошли.

Он засунул конверт обратно, мы пошли. Жук так и пыжился, словно кот, объевшийся ворованной сметаны. Я не хотела портить ему настроение, но, с другой стороны, не хотелось, чтобы он вляпался во все это еще глубже.

— Жучила, он тебя просто использует. Не было бы это опасно — он бы сам все сделал; правда, я без понятия, чего ты там делаешь. Но арестуют-то тебя. В тюрягу захотелось, да?

— Да чего со мной случится? Я же не младенец. Потусуюсь с ними несколько месяцев, ну, пару лет, а потом завяжу. Когда у тебя деньги в кармане, тебе все дороги открыты.

И тут я подумала, похолодев: Нет для тебя никаких дорог, дружище. Тебе осталась пара недель в этой дыре. И мне стало грустно, невыносимо грустно. Дело в том, что между Жучилой и мной происходило что-то странное. Я впервые в жизни не просто наблюдала за человеком. Я переживала за него. Я вдруг начала надеяться, что не так прочла его число, что это просто выдумка, что оно — ненастоящее. Хотя прекрасно знала: настоящее. Хочешь не хочешь, а он через две недели умрет. А я — Господи, прости — так хотела ему помочь. Больше того — я хотела спасти его.

Когда я вернулась, Карен, разумеется, поджидала меня, и я получила обычную взбучку. После этого, чтобы ее немножко успокоить, я снова начала ходить в школу, но через неделю случилась новая заморочка, похуже первой. Не буду врать, однокласснички от меня отцепились по большей части. Кто-то засек меня на той вечеринке, и то, что меня приглашают к Базу, прибавило им почтительности. Хорошо иметь друзей в высших кругах. Кое-кто еще прохаживался про нас с Жуком и про наши с ним отношения, но теперь это был просто смех, не насмешки, причем не без некоторой почтительности.

— Ты Джем не трогай. Она теперь гангстерша. Подружка гангстера!

Я поняла, почему Жук так разважничался. Приятно чувствовать себя не последним человеком.

Но Джордан с его дружками все время маячили поблизости. В понедельник после вечеринки у База он снова появился в школе, держался от меня в стороне, но я чувствовала, что он за мной наблюдает. Ждет своего часа. Сидит за своей партой через три ряда от меня и прожигает мне череп взглядом.

Выдал он себя на одной утренней перемене. Я шла мимо кабинетов химии и биологии и вдруг почувствовала, что меня преследуют. Обернулась, увидела двух дружков Джордана. Подумала: «Ну нет, не побегу» — и продолжала идти шагом, повернула за угол и налетела на самого Джордана. Он вытянул руку и сильно толкнул меня в грудь.

— Ты куда, гангстерша?

— Не твое собачье дело. Дай пройти.

— Подожди, есть разговор.

— Не о чем мне с тобой говорить.

Тоном я этого не показывала, но чувствовала, что попалась; сердце колотилось как бешеное. Они затиснули меня в уголок, всего их было пятеро. Шансов не было, разве прибегнуть к помощи тайного дружка. Я крепко сжата в кармане рукоятку ножа.

— Ты мне не нравишься, Джем, и твой дружок тоже.

— Он не мой...

— Заткнись. Сейчас я говорю.

Ему нравилось чувствовать свою власть. Меня это взбесило. Вот ведь козел, собрал целую банду, чтобы запугать меня. Я понимала: нужно опустить глаза и молчать, — ну, стукнут пару раз, на том все и кончится. Да вот только достал он меня, и соображала я уже плохо. Поэтому выхватила нож и вытянула перед собой:

— Нет, это ты заткнись. Не хочу я тебя слушать. Просто дай мне пройти и больше не приставай.

Они замерли. Все смотрели на нож. Воспользовавшись этим, я проскользнула мимо Джордана — он не удерживал. На долю секунды я почувствовала огромное облегчение, а потом впилилась прямиком в Маккалти. Он тут же схватил меня за запястье и сжал так, что нож упал на пол. Не выпуская моей руки, он достал из кармана платок, нагнулся, подобрал в него нож — прямо как коп в телевизоре, когда собирает улики. Было сразу видно — он торжествует. Он поймал меня. С поличным. Сука.

— Сейчас прозвенит звонок. Ступайте на уроки, — рявкнул он. — А ты, — обратился он ко мне с тайным торжеством, — пойдешь со мной.

Не выпуская моей руки, он поволок меня в кабинет директора. Мы не стали, как обычно, ждать снаружи. Маккалти протащил меня мимо секретарши, сидевшей в своем кабинетике, стукнул в директорскую дверь и вошел, не дожидаясь ответа, просто лопаясь от самодовольства.

— Господин директор, у нас тут серьезная проблема. Джем Марш на моих глазах угрожала другому ученику ножом. Это произошло на территории школы.

Он положил нож на директорский стол.

Директор, который до того подписывал какие- то бумаги, аж отшатнулся, будто Макак сунул ему под нос бомбу с часовым механизмом.

— Понятно, — сказал он, быстро переводя взгляд с Макака на меня и обратно. Потом снял трубку: — Мисс Лестер, пожалуйста, позвоните в полицию и попросите их приехать. У одной из учениц изъяли нож. Да. Спасибо. И позвоните к мисс Марш домой. Пусть придет ее опекунша.

И началось: вопросы, нравоучения, обвинения, нотации. Директор, полиция, потом вызвали еще Карен и мою соцработницу Сью. Когда они все собрались, в кабинете стало не повернуться.

— Ты, наверное, не понимаешь, насколько это серьезно — ношение холодного оружия, угрозы, и по помимо того, что ты вызывающе ведешь себя и классе, хамишь, задираешь одноклассников...

И понеслось, и понеслось. Я попросту отключилась, — говорите, сколько хотите. Надеялась, что, если буду сидеть тихо, они рано или поздно выдохнутся и на этом все закончится, да только было понятно, что на сей раз так просто все не закончится. Нож лежал на столе у меня под носом — молчаливый свидетель. Зря я притащила его в школу, думала я не переставая, ох, зря. Вот и огребла. Вляпалась по самые уши.

Наконец было решено продолжить допрос в полицейском участке. Когда меня увозили в полицейской машине, по школе прошел гул возбуждения, — я это слышала. Ученики высовывались из окон, толпились в дверях. Когда меня выводили, я подумала: «Наверное, я здесь сегодня в последний раз». Но на школу да и на одноклассничков мне было плевать. Только когда я подумала про Жука, у меня на миг скрутило живот. Если меня посадят под замок, увижу ли я его снова?

Всё раскрутили по полной программе: завели протокол, меня обыскали, взяли отпечатки пальцев. Наверное, они пытались меня напугать, но мне-то было по фиг. Я просто ушла в себя. Вроде как спряталась в панцирь — я тут, я все вижу, но ничего не чувствую.

Я молча терпела, не протестовала, но говорить отказывалась. Поначалу меня увещевали:

— Ты пойми, ходить с ножом очень опасно. Его же могут использовать и против тебя. Давай выпьем чая, обсудим это.

Потом запугивали:

— Если дойдет до суда, ты получишь срок. Таких паршивцев надо перевоспитывать.

Они ничего не добились.

Карен и Сью подкатывались ко мне по очереди. Тоже пытались меня разговорить. Карен особенно старалась хоть что-нибудь из меня вытянуть — шансы, что именно она исправит мой характер, от нее стремительно ускользали. А она не привыкла сдаваться.

— Джем, очень важно, чтобы ты сказала все, как оно есть. Я ведь знаю, ты не драчунья. Дома ты никогда не дерешься. Что-то случилось, да? Расскажи, мы ведь должны понять.

Ее слова начали пробиваться через кирпичную стену и просачиваться мне в мозг. Она вроде как достучалась до меня, я почувствовала, что меня слушают, — только с чего начать? С Джордана, с Маккалти, с Жука и с той вечеринки, с мамы, с ощущения собственной беззащитности — того, что все когда-нибудь закончится, сегодня, завтра, еще через день? Нет, не смогу, это как выколупывать мягкую плоть из улиточной раковины. Когда я все это выложу, я останусь совсем без защиты. Я опустила глаза в пол, пытаясь больше не слышать ее голос, оставаться сильной.

Прошло пять бесконечных часов, и меня отправили домой к Карен, приказав через три дня снова явиться в участок: мне объявят, завели на меня дело или нет. Кроме того, меня на месяц отстранили от занятий. Социальная служба пошла думать, что со мной делать дальше, а меня пока запихали обратно к Карен. Мне оставалось только сидеть и ждать, зная, что впереди у меня новый переезд, очередное «начало», где-нибудь далеко отсюда, от Жука, от моего единственного друга.

Я сидела в своей комнате и бесилась. Ведь это несправедливо. Джордану-то все сошло с рук. Почему они привязались именно ко мне, я ведь только защищалась? Почему они думают, что в другом месте у меня все пойдет по-другому? Когда тебя передают новому опекуну, это ничего не решает, просто сваливают тебя с одной больной головы на другую.

Я врезала кулаком по кровати. Звука почти не было, кулак отскочил — жест получился жалкий. Я встала, провела рукой по крышке комода. Щетка для волос, сережки, пара книжек разлетелись по всей комнате. Этого оказалось мало. Я разодрала футболку. Чуть полегчало. Я переломала что смогла, остальное разбросала. В плейере орали «Чили пепперс». Я дотянулась до него, содрала со стены. Вилка выскочила из розетки, и я со всех сил швырнула плейер в зеркало. Зеркало разлетелось на куски, а плейеру хоть бы что. Я подобрала его и метнула в стену. Осколки пластмассы брызнули во все стороны, но раскололся только корпус. Остатки разлетелись, когда я распахнула окно и швырнула плейер подальше. Упав на дорожку, он взорвался, точно бутылка с молоком.

В комнату влетела Карен. Увидела, что там творится, — вместо вспышки гнева в глазах ее я увидела ледяную ярость.

— Глупая ты, — сказала она. — И что теперь у тебя осталось?

После этого она вышла. Слушая ее тяжелые шаги на лестнице, я сползла по стене, обхватила руками колени. У меня и так-то было немного вещей, а теперь я и те разгрохала, остались только шмотки, что на мне, — считай, всё. Не так уж много.

Я устала от самой себя. Вся эта хрень, с которой я мирилась столько лет — бегая от людей, живя в одиночестве. Только хоть что-то начало налаживаться — и опять нате вам. Я сидела на полу, тугой комочек черной ярости. А потом в голову мне вдруг вползла неожиданно утешительная мысль: у меня больше ничего нет, значит, мне все позволено. Все что угодно. Мне нечего терять.

Я проснулась на полу, в окружении обломков моих бывших вещей. Та, последняя мысль, мелькнувшая в голове перед тем, как я заснула, так никуда и не ушла. Мне нечего терять. Что еще они мне сделают, кроме того, что уже решили сделать?

Я посмотрела на часы — идут, хотя стекло и разбито: без двадцати семь. Разогнула затекшие ноги, встала, пробралась к двери. Потом на площадку, потихонечку вниз. Налила апельсинового сока из пакета, сунула хлеб в тостер; когда он поджарился, намазала сверху арахисового масла и вышла, жуя на ходу.

Народу на улицах было немного, хотя все равно стоял тихий гул. В Лондоне он никогда не стихает. Я перелезла через изгородь, слямзила с чужого крыльца бутылку молока — запить хлеб.

Так хорошо мне уже давно не было. Я понимала: рано или поздно меня поймают — будут воспитывать, посадят под замок, переведут к другому опекуну, — но все это будет потом, а сейчас — свобода.

Я спустилась к каналу и выпила молоко, усевшись на шпалы, — там, где у нас с Жуком состоялся тот первый разговор. Краешек неба озарился светом. Свет становился все ярче, все вокруг посерело: здания, стены, вода, небо. Можно было сделать цветной снимок, и он показался бы черно-белым. Прямо как мое настроение — спокойное, приглушенное: я жила в «сейчас», не думая про «потом».

Я допила молоко — ну, почти допила, — поставила бутылку на край набережной, подобрала горсть камешков. Один за другим швыряла их в бутылку. Некоторые пролетали мимо, было слышно, как они плюхались в воду. Другие попадали в цель — бутылка качалась, накренялась, но не падала. Я поковыряла кроссовкой землю, отыскивая камни покрупнее. Нашла парочку, сосредоточилась. Первым я промазала, он шлепнулся в канал. Второй попал прямо в горлышко, и бутылка на раз рухнула с набережной, с плеском упала в воду. Я встала, подошла посмотреть. Бутылка лежала на боку, из горлышка все вытекали остатки молока, и ее постепенно относило влево, в сторону Темзы. Я подумала: «Нужно было положить в нее какое-нибудь послание». Мне это почему-то показалось прикольно: а ну как какой мой ровесник во Франции или в Голландии выловит из моря мою бутылку, вытащит из нее бумажку и прочтет мое послание: «Да пошел ты! » С приветом из Англии.

Бутылка уже отплыла метров на двадцать. Мне вдруг стрельнуло: а не прыгнуть ли следом, поглядим, куда нас обеих снесет, вот только не хотелось тратить на это последние часы свободы, до того как меня поймают. Мне хотелось попрощаться со своим другом, поэтому я свернула на тропинку, вившуюся по задам магазинов, и двинула к Жуку. Была половина восьмого, в доме никаких признаков жизни. Я подошла к дверям, поднесла палец к кнопке звонка, помедлила. Может, не стоит? Явлюсь вся такая несчастная, нуждающаяся в помощи, да еще в такую рань. Тихонько потянула дверь, так, на всякий случай. Она подалась, и в образовавшуюся щель выплыло облачко табачного дыма.

Я распахнула дверь и вошла, и нате вам — вот она, Вэл, сидит в кухне на своей обычной табуретке, в одной руке чашка с чаем, в другой, как всегда, сигарета. Блин, она что, и дрыхнет прямо здесь?

— Ты там как, лапа? — спросила она. Можно подумать, она меня ждала. — Давай, входи. — Я шагнула поближе. — Эк ты нынче рано. Стряслось чего? — Я кивнула. — Там в чайнике есть чай, возьми себе в раковине кружку, лапа, иди сюда и садись.

В таком виде Жучила нас и застал. Он поднялся ближе к девяти: мы с Вэл сидели рядышком у стойки, допивали второй чайник чаю, а в пепельнице было навалом окурков. Жук ввалился в кухню в семейных трусах и в старой заляпанной футболке; глаза как щелочки, можно подумать, он проспал пару сотен лет. Он и в лучшие-то времена выглядел неопрятно, а уж тут ну вообще, будто его как следует смяли и выбросили в мусорное ведро.

— Это вы чего? — осведомился он, когда до него наконец доперло, что бабка его в кухне не одна.

— Джем к тебе зашла. У нее неприятности, да, лапа?

Жук посмотрел на меня, и я сказала:

— Дела мои дерьмовые, Жук. Меня опять переселяют. — Сама не пойму отчего, но, когда я на него посмотрела, подбородок у меня задрожал. Я отвернулась, почувствовав себя ужасно глупо. А потом он, молодчага, сказал именно то, что нужно:

— Да наплюй ты на них, Джем. Пошли погуляем. У меня даже деньги есть. — При этих словах Вэл бросила на него проницательный взгляд. — Здесь тебя будут искать, так что поехали в центр. — Тут он начал пританцовывать на носках, из него, как всегда, перла энергия. Хлопнул в ладоши. — Давай, двинули! Бабуль, сооруди мне чашку чаю, а я пойду кроссовки надену.

— Мне кажется, Терри, у тебя есть время помыться и переодеться в чистое. В шкафу полно выстиранного белья.

На лице у Жука появилось отвращение, приправленное испугом.

— Да и так хорошо, бабуль. Не приставай.

— Ничего хорошего, от тебя воняет, хоть топор вешай! — Она зажгла еще одну сигарету, потом повернулась ко мне: — Уж эти мне мальчишки! Что с ними поделаешь?

Жук хоть и возмутился, а куда-то слинял и потом вернулся в джинсах и в чистой футболке. Правда, что до помыться — фиг бы он так быстро это успел. Быстро высосал чай, нагнулся к бабушке, поцеловал.

— Мне, наверное, нужно бы отправить вас, раздолбаев, в школу, но раз уж вы оба отстранены от занятий, — тут Вэл подмигнула своим зорким ореховым глазом, — ступайте и повеселитесь как следует. Если сюда кто придет, я ничего не скажу.

Она посмотрела на меня без улыбки, но во взгляде была теплота, и я подумала: «Повезло же тебе, Жучила, что у тебя такая бабуля». Будь у меня кто-нибудь такой, жизнь бы точно сложилась по-другому.

Жук по пути прихватил в прихожей «кенгурушку», крикнул: «Пока, бабуль, мы скоро! » — и мы двинули.

Все уже проснулись и куда-то понеслись — поток машин, толпы людей. Раньше, утром, казалось, что город, со всей его тишиной и покоем, принадлежит только мне, мне одной. А теперь мы с Жуком оказались букашками в миллионном городе, всего-то. А еще взошло солнце. Похоже, нас ждал яркий, погожий зимний день.

— Сегодня можно ноги не сбивать, поедем на метро. А если хочешь, возьмем такси. Ну, попробуем.

— Сколько у тебя в кармане, Жук?

— Шестьдесят фунтов, мои собственные. — Жук ухмыльнулся. — Правда, к вечеру мне нужно вернуться. Опять дела. Зато весь день — наш, — добавил он, раскидывая руки и кружась. — Ты куда хочешь?

— Ну, не знаю. Давай на Оксфорд-стрит?

— Заметано.

Он выпрямился во весь рост, потом вытянул вперед руку, будто указывая мне путь, и совершенно идиотским, зато очень громким голосом проверещал:

— Мадам желает пройтись по магазинам? Так ведь?

На нас начали оглядываться.

— Заткнись, Жучила! — Он сразу сник. — Ну, ладно, балда, ты хорошо придумал. Двинули.

И я побежала к метро, а он бежал рядом, и, конечно, со своими длинными ногами запросто меня обогнал и первым оказался у кассы.

— Вот ведь обдираловка, чел. Шестнадцать фунтов, чтобы прокатиться на этой фигне?

Жук ткнул пальцем в колесо обозрения «Лондонский глаз», из всего его тела, до кончиков пальцев, брызгал праведный гнев. Почти все наличные мы потратили на Оксфорд-стрит на всякую фигню: темные очки, шляпы, гамбургеры. В Лондоне спустить шестьдесят фунтов — раз плюнуть.

Прохожие таращились на Жука. Собственно, с непривычки там действительно есть на что потаращиться: негритос ростом метр девяносто пять отплясывает посреди улицы. Вся очередь пялилась на него, как на клоуна, можно подумать, он пришел их поразвлекать. Я подумала: «Еще минута — иему начнут кидать деньги». А народ отпихивал друг друга локтями, переговаривался, смеялся. Хамы почище Джордана.

— Да ладно, — сказала я, чтобы выпутаться из этой ситуации. — Больно мне нужна эта фиговина. Пошли куда-нибудь еще.

Но Жук завелся — не остановишь.

— В этом поганом городе все для туристов. А как же мы? Что делать нормальным людям, у которых нет шестнадцати фунтов, чтобы прокатиться на этой штуковине?

Зрителям, похоже, становилось неловко, они отступали, тревожно переглядывались. Вот это мне уже нравилось. Жук их достал.

Я пробежалась взглядом по очереди — да, им явно делалось не по себе. Парочка японцев в одинаковых голубых куртках, шерстяных шляпах и перчатках, глянули в нашу сторону. Доля секунды — глянули и снова отвели взгляд, — но я успела прочитать их числа, и меня будто ударило током. Числа были одинаковые. Странно, подумала я, умереть в один день — как это можно умудриться? А потом меня словно жахнули по башке. 8122009. Сегодняшнее число. Какого фига...

Я попробовала еще раз взглянуть им в глаза, но выходки Жука сделали свое дело: к нам повернулись спинами, в надежде, что мы все-таки слиняем. Ошиблась, наверное, подумала я. Нужно проверить. Я пошла вдоль очереди, решив, что зайду с другой стороны, взгляну еще раз. Жук и не заметил, что я ушла, было слышно, как он матерится вполголоса, точно запеленутый в свою злобищу.

Народ в очереди стоял плотно. Я просочилась в крошечную щель между каким-то парнем в спортивном костюме, с рюкзаком на спине, и старушенцией в плотном твидовом пальто и с плетеной сумкой из соломы.

— Простите, — сказала я, подходя к старушке. Могла бы и не трудиться, та всяко отступила. — Ничё, — сказала я, протискиваясь мимо. Она бледно улыбнулась, прижимая к себе свою сумку; я видела, какое у нее перепуганное лицо, — и тут глаза наши на миг встретились. Я прочла ее число и застыла. Против воли уставилась ей в лицо. 8122009.

Не может быть. Что же это такое? По всему телу, покалывая кожу, потек пот. Я стояла, будто приросла к месту, и таращилась на бабульку.

Та глубоко вдохнула. Глаза у нее округлились от страха.

— У меня мало денег, — сказала она тихонько, и голос ее чуть-чуть дрожал. Она так крепко прижимала к себе сумку, что костяшки пальцев побелели.

— Что? — не поняла я.

— У меня мало денег. Я долго копила с пенсии, хотела устроить себе праздник...

Тут я въехала: бедняжка решила, что я собираюсь ее ограбить.

— Что вы, — сказала я, делая шаг назад. — Не нужны мне ваши деньги. Не в том дело. Простите.

При этом я толкнула стоявшего впереди парня, он обернулся и въехал мне по спине краем своего рюкзака. Блин, вся в синяках буду, подумала я. Попятилась в ту сторону, где ждал Жук.

— Прошу прощения, — выдавила я, не поднимая глаз, не вытаскивая рук из карманов. — Я не специально.

— Ничего. Никакой проблемы. — Он говорил с акцентом, и это привлекло мое внимание. Я глянула на него из-под капюшона. Странно, он выглядел таким же перепуганным, как и я, — лоб блестит от пота, темные волосы взмокли и прилипли к черепу. — Все хорошо, — добавил он и кивнул, явно для того, чтобы я это подтвердила.

— Да-да, все хорошо, — откликнулась я, сама поразившись, что могу говорить нормальным голосом. А внутри мой настоящий голос просто орал, внутри метался отчаянный вопль ужаса. Потому что в его глазах было то же самое. 8122009. Его число.

Со всеми этими людьми что-то случится.

Сегодня.

Здесь.

Я развернулась и, спотыкаясь, кинулась обратно к Жуку, который продолжал добросовестно материться.

— Жук, сваливаем. — Он меня и не заметил, слишком был увлечен своим делом. Я схватила его за рукав. — Эй, приятель, послушай меня. Нужно отсюда сваливать.

Он что, не слышит ужаса в моем голосе? Не чувствует, как дрожит моя рука?

— Никуда я не пойду, чел. Я тут еще не закончил.

— Закончил, Жук. На остальное наплюй. Давай, сваливаем.

С каждой секундой, пока мы пререкались, надвигалось то ужасное, что должно было унести жизни всех этих людей. Сердце стучало в груди как молоток, того и гляди выскочит из-под ребер.

— Не, я пойду поговорю со здешним начальником, с самым главным. Нужно же, чтобы кто-нибудь сказал им правду. Хватит уже с этим мириться. Мы...

Он ничего не слышал. И заставить его было невозможно.

— Сколько еще нас будут держать в этой стране за дерьмо? Мы как какие-то граждане второго сорта. Мы...

Не успев подумать, я вскинула руку и закатила ему крепкую пощечину. Действительно крепкую. Бамс! Он осекся на полуслове и замер в обалдении. Потом поднял руку, коснулся щеки.

— Ты это, блин, чего?

— Чтобы ты услышал. Нам нужно отсюда сваливать. Жук, ну пожалуйста, уведи меня отсюда. Пошли. — Я схватила его за вторую руку и тянула, пока наконец он не сдвинулся с места. Я перешла на бег, тащила его за собой, в конце концов он тоже пустился бегом. Войдя во вкус, выпустил мою руку и рванул вперед — руки работают в такт длинным ногам. Оторвавшись метров на пятьдесят, остановился, подождал меня, и дальше мы уже бежали рядом — по набережной Темзы, через мост Хангерфорд. Добежав до середины, перешли на шаг, потом встали и оглянулись туда, откуда пришли. Все там было в порядке, без проблем.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒