КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ 2 страница

Это была маленькая шутка добряка Фоксуорта, который мобилизовал алкоголиков и наркоманов и доставил их автобусами к «Плаза‑ отелю», чтобы они там попрошайничали. Так он намекнул империи Инча, что им не удастся легко подкупить оппозицию.

Уже на следующий день Луис Инч принял свои меры. Он приказал изготовить миллион красных значков с надписью «Я люблю Нью‑ Йорк» и раздать их бесплатно всем в его отелях и корпорациях.

Но Теодора пришла в восторг от этой оскорбительной шутки, и на следующий день, встретившись с преподобным Бакстером Фоксуортом, чтобы пожурить его, она стала его тайной любовницей.

Когда Луиса Инча пригласили в Калифорнию на встречу Сократова клуба, он сперва посовещался с крупными корпорациями, владеющими недвижимой собственностью в больших городах. От них он добился обещания внести деньги в фонд, ставящий своей целью поражение Кеннеди на предстоящих выборах. Прибыв в Лос‑ Анджелес, он решил до начала семинара съездить в Санта‑ Монику.

Санта‑ Моника — один из самых прекрасных городов Америки, главным образом, благодаря тому, что его жители успешно сопротивлялись стараниям корпораций, владеющих недвижимой собственностью, строить здесь небоскребы, голосовали за стабильную арендную плату и контроль за строительством. Отличная квартира на Оушен‑ авеню с видом на Тихий океан, стоила всего одну шестую часть дохода здешнего жителя. Эта ситуация вот уже двадцать лет сводила Инча с ума.

Луис Инч считал, что Санта‑ Моника — это чистое безобразие, оскорбление американского духа предпринимательства. В сегодняшней ситуации за эти дома и квартиры можно брать арендную плату в десять раз больше существующей. Луис Инч скупил там много жилых домов. Очаровательные дома в испанском стиле, ужасно неэкономные с точки зрения использования занимаемой ими площади, с внутренними двориками и садами, с чудовищными, на его взгляд, двухэтажными строениями. А ведь воздушное пространство над Санта‑ Моникой стоит миллиарды долларов, а открывающийся вид на Тихий океан — еще дороже. Порой Луиса Инча одолевали безумные идеи строить дома ввысь на самом океане. От таких идей у него просто кружилась голова.

Он, естественно, не пытался впрямую подкупить трех городских советников, которых пригласил в ресторан «Мишель» (еда изысканная, но опять‑ таки совершенно неразумное использование земли), он просто изложил им свои планы, объяснил, что если законоположения будут изменены, то все здесь могут стать мультимиллионерами! Его привело в смятение то, что они не проявили к его планам никакого интереса. Но это было еще не самое худшее. Когда он садился в свой лимузин, прогремел выстрел. Весь салон машины засыпало стеклом, заднее стекло разлетелось, а в ветровом образовалась большая дыра и паутина трещин.

Когда прибыли полицейские, они объяснили Инчу, что повреждения вызваны ружейной пулей. Они спросили его, есть ли у него враги, и Луис Инч совершенно искренне заверил их, что врагов у него нет.

Специальный семинар Сократова клуба на тему «Демагогия и демократия» открылся на следующий день. На нем присутствовали Берт Оудик, находящийся в настоящее время под следствием, Джордж Гринвелл, выглядевший как старое пшеничное зерно, залежавшееся в его гигантских зернохранилищах на Среднем Западе, Луис Инч, чье красивое пухлое лицо сохраняло бледность после того как накануне смерть чуть не коснулась его, Мартин Матфорд «Принимайте меня как частное лицо», в костюме от Армани, который, тем не менее, не мог скрыть полноту его хозяина, и Лоуренс Салентайн.

Первым взял слово Берт Оудик.

— Может ли мне кто‑ нибудь объяснить, почему Кеннеди не считают коммунистом? — начал он. — Он хочет национализировать медицину и жилищное строительство. Он отдал меня под следствие, а я ведь даже не итальянец, — никто не рассмеялся этой шутке и он продолжал. — Мы можем рассуждать сколько нам вздумается, но мы должны признать одно главное обстоятельство. Кеннеди представляет собой страшную опасность всему тому, что мы, собравшиеся здесь, отстаиваем. Мы должны принять решительные меры.

— Он может начать против вас следствие, — спокойно заметил Джордж Гринвелл, но он не сможет добиться вашего осуждения. В нашей стране еще существует правосудие. Я знаю, что вы подверглись серьезной провокации. Но если я услышу здесь какие‑ либо опасные разговоры, я уйду. Не хочу выслушивать ничего, пахнущего изменой или подстрекательством.

— Я люблю мою страну больше, чем кто‑ либо другой в этой комнате, — обиделся Берт Оудик. — Поэтому меня это так раздражает. Обвинение утверждает, что я действовал как изменник. Я и мои предки жили в этой стране, когда эти е…ные Кеннеди еще жрали картофель в своей Ирландии. Я был уже богат, когда они были еще бутлегерами в Бостоне. Артиллеристы стреляли по американским самолетам, бомбившим Дак, но не по моему приказу. Конечно, я предложил султану Шерабена сделку, но действовал я в интересах Соединенных Штатов.

— Мы знаем, что Кеннеди представляет собой проблему, — сухо сказал Лоуренс Салентайн. — Мы и собрались здесь, чтобы найти решение. Это наше право и наш долг.

— Все, что Кеннеди говорит народу, — вступил Мартин Матфорд, — сплошное дерьмо. Откуда возьмутся капиталы на осуществление всех этих программ? Он говорит о модифицированной форме коммунизма. Если мы сможем разъяснить это через средства массовой информации, народ отвернется от него. Каждый мужчина и каждая женщина в этой стране думают, что в один прекрасный день станут миллионерами, и уже волнуются насчет налогов.

— Тогда почему все опросы показывают, что Фрэнсис Кеннеди в ноябре победит? — с раздражением спросил Лоуренс Салентайн.

Как уже не раз бывало в прошлом, он слегка удивлялся тупости этих могущественных людей. Казалось, они не понимают, какое необыкновенное обаяние исходит от Кеннеди, когда тот обращается к стране, просто потому, что на них это обаяние не действует.

Некоторое время все молчали, потом заговорил Мартин Матфорд:

— Я имел возможность познакомиться с некоторыми подготовленными законопроектами, призванными регулировать деятельность биржи и банков. И если Кеннеди вникнет в них, будет много шума. Когда он бросит на это своих ребят из контрольных органов, тюрьмы окажутся битком набиты очень богатыми людьми.

— Ну, что ж, я буду там ожидать их, — ухмыльнулся Оудик. Несмотря на следствие, он находился, казалось, в отличном расположении духа. — К тому времени я буду там доверенным лицом и позабочусь, чтобы у них у всех в камерах были цветы.

— Вы будете, — нетерпеливо заметил Луис Инч, — одной из тех тюремных птичек, которые развлекаются с компьютером, управляя своими нефтяными танкерами.

Берту Оудику никогда не был симпатичен Луис Инч. Ему и не мог нравиться человек, который тянет людей из подземелий к звездам и взимает миллион долларов за квартиру размером с плевательницу.

— Я уверен, — сказал он, что в моей камере будет больше площади, чем в ваших замечательных квартирах. И уж раз я буду там, не думайте, что у вас найдется, чем отапливать ваши небоскребы. И еще одно — я предпочту играть в азартные игры в тюрьме, нежели в ваших казино в Атлантик‑ Сити.

Джордж Гринвелл, как самый старший и самый опытный во взаимоотношениях с правительством, понял, что должен изменить ход беседы.

— Я думаю, — выступил он, что мы должны через посредничество наших компаний и других представительств вложить немалые деньги в поддержку конкурента Кеннеди. Мартин, я полагаю, вы захотите быть руководителем предвыборной кампании.

— Прежде всего, — откликнулся Мартин Матфорд, — о каких денежных суммах мы говорим, и как они будут вноситься.

— Как насчет того, чтобы общая сумма составила пятьсот миллионов долларов? — предложил Джордж Гринвелл.

— Минуточку, — вскричал Берт Оудик, — я только что потерял пятьдесят миллиардов, а вы хотите, чтобы я выложил еще штуку?

— Это всего навсего одна штука, Берт, — со злобой в голосе произнес Луис Инч. — Почему нефтяная промышленность собирается засрать нам мозги? Вы, техасцы, не можете выложить сто миллионов?

— Телевизионное время, — вмешался Салентайн, стоит больших денег. Если мы намерены насыщать эфир вплоть до ноября, целых пять месяцев, это будет очень дорого стоить.

— Но ваши телекомпании тоже сорвут с этого дела хороший куш, — набросился на него Луис Инч. Он очень гордился своей репутацией ярого оппозиционера в любом споре. — Вы, телевизионщики, умеете вытащить свою долю из одного кармана, а она как по волшебству оказывается у вас же в другом кармане. Я считаю, что при распределении расходов это обстоятельство следует учитывать.

— Похоже, что мы здесь сейчас пересчитываем дерьмо, — высказался Мартин Матфорд, вызвав ярость остальных участников семинара.

Матфорд «Считайте меня частным лицом» славился своим высокомерным отношением к деньгам. Ему они представлялись неким бесплотным символом, который с помощью телекса переводится от одного бестелесного фантома к другому. Он не видел в них реальности. Своим случайным любовницам он дарил машины марки «Мерседес». Таким эксцентричным выходкам он научился у богатых техассцев. Если любовница удерживалась в течение года, он покупал ей доходный дом, чтобы обеспечить ее в старости. Одна любовница получила дом в Малибу, другая замок в Италии и квартиру в Риме. Своему незаконнорожденному сыну он купил долю в казино в Англии. Ему это ничего не стоило, он просто подписывал клочок бумаги. Где бы он не путешествовал, у него всегда находилось где остановиться. Альбаниз получила свой знаменитый ресторан и все здание таким же образом. Было множество и других женщин. Деньги ничего не значили для «Частного лица» Матфорда.

— Я заплатил свою долю Даком, — агрессивно бросил Оудик.

— Берт, — отозвался Матфорд, — вы сейчас не перед комитетом конгресса, когда вы доказываете, что нефтяные ресурсы истощаются.

— У вас нет выхода, — вступил Луис Инч. — Если Кеннеди будет переизбран и получит удобный ему конгресс, вы отправитесь в тюрьму.

Джордж Гринвелл снова подумал, не следует ли ему официально отмежеваться от этих людей. Помимо всего прочего, он уже слишком стар для подобных авантюр. Его империя зерна подвергалась меньшей опасности, чем другие сферы экономики. Нефтяная промышленность слишком уж явно шантажировала правительство, добиваясь скандальных доходов. Его бизнес с зерном был тихим, большинство людей не знало, что всего пять или шесть частных компаний контролируют хлеб во всем мире. Гривелл боялся, что опрометчивые, воинственно настроенные люди, вроде Берта Оудика, вовлекут их всех в действительно серьезные неприятности. Но он получал удовольствие от Сократова клуба, от тянувшихся неделями семинаров, заполненных интересными дискуссиями о мировых проблемах, от партий в трик‑ трак, робберов в бридж. Однако он готов был отказаться от всего этого ради доброго отношения своих сограждан.

— Бросьте, Берт, — сказал Инч, что значит для нефтяной промышленности лишний кусок? Вы, ребята за последние сто лет, благодаря дотациям на добычу нефти, высосали общественные титьки досуха.

— А как насчет нашего друга «Принимайте меня как частное лицо»? — сухо спросил Салентайн. — У него больше денег, чем у нас всех вместе взятых. Мы можем залезать в карман правительственного казначейства, он же залезает в карман всего национального производства. Банковская система и Уолл‑ стрит будут первыми, кто получит коленом под зад. Их дела так вопиют, что Кеннеди может развесить их на фонарных столбах на Уолл‑ стрит, и граждане будут устраивать по этому поводу праздничные шествия.

— Матфорд, — ухмыльнулся Инч, ваши парни творят Бог знает что. Последний спад на финансовом рынке, который вы организовали, обошелся рядовым держателям акций по крайней мере в двести миллиардов долларов.

— Хватит говорить глупости, — рассмеялся Мартин Матфорд. — Мы все здесь повязаны. И если победит Кеннеди, висеть будем вместе. Забудем о деньгах и перейдем к делу. Давайте решать, как нам бороться с Кеннеди в этой выборной кампании. Как насчет того, что он не сумел справиться с угрозой взрыва атомной бомбы? Не смог предотвратить его? А как с тем, что со дня смерти его жены он не имел ни одной женщины? Может, он тайно имеет девушек в Белом доме, как это делал его дядя Джон? И еще о миллионе таких вещей? Например, как насчет его личного штаба? Нам предстоит серьезно потрудиться.

Его слова смутили всех.

— У него действительно не было ни одной женщины, — задумчиво произнес Оудик. — Я это проверял. Может, он мальчик для мужских забав?

— Ну и что? — отпарировал Салентайн.

Кое— кто из его первых телезвезд был известен своим распутством, и он болезненно реагировал на разговоры на эту тему. Слова Оудика задели его.

Однако Луис Инч неожиданно принял сторону Оудика.

— Послушайте, — обратился он к Салентайну, — люди не имеют ничего против, если кто‑ то из ваших бездарных комедиантов педерасты, но если это президент Соединенных Штатов?

— Все в свое время, — заметил Салентайн.

— Мы не можем ждать, — сказал Матфорд. — Кроме того, президент не педераст, он просто находится в своего рода сексуальной спячке. Кроме того, до меня дошел слух, что он начинает проявлять известный интерес к одной молодой леди.

— Насколько молодой? — торопливо поинтересовался Луис Инч.

— Недостаточно молодой для наших целей, сухо ответствовал Матфорд. — Я думаю, лучший способ атаковать его через его штаб. Какие‑ то минуты он взвешивал сказанное, потом продолжил. — Вот к примеру, генеральный прокурор Кристиан Кли. Я направил моих людей, чтобы они поинтересовались им. Вы ведь знаете, для общественного лица в нем есть некая таинственность. Весьма богат, гораздо богаче, чем представляет себе публика. Я неофициально заглянул в его банковские счета. Тратит немного, не содержит женщин, не употребляет наркотики, это было бы видно по его расходам. Блестящий юрист, который на самом деле не очень считается с законом. Мы знаем, что он предан Кеннеди, а система охраны президента, которую он организовал, просто поразительна. Но эта система будет мешать предвыборной кампании Кеннеди, потому что Кли не позволит никому приблизиться к нему. Во всяком случае, я сконцентрировался бы на Кли.

— Кли работал в Центральном разведывательном управлении, — сказал Оудик, — и отличился во многих операциях. О нем ходили совершенно невероятные слухи.

— Может эти слухи мы сумеем взять на вооружение? — спросил Матфорд.

— Но это только слухи, — возразил Оудик. — И вы ничего не узнаете из досье ЦРУ, пока там вершит дела этот парень Тэппи.

— Так случилось, — заметил как бы мимоходом Джордж Гринвелл, — что мне в руки попала кое‑ какая информация о руководителе личного штаба президента, о том, что он ведет несколько беспорядочную личную жизнь, ссорится с женой и посещает одну молодую особу.

Ну что они за дерьмо, подумал Матфорд, надо их увести от этой темы. Джералина Альбаниз рассказала ему все о весе, которым обладает Кристиан Кли.

— Это мелкий козырь, — сказал он. — Ну что мы выиграем, даже если вышибем Дейзи? Общественное мнение никогда не обернется против президента из‑ за того, что член его штаба спит с молодой девушкой, если, конечно, это не связано с насилием.

— А мы подступимся к этой девушке, кинем ей миллион долларов, и она будет вопить, что ее изнасиловали.

— Да, усмехнулся Матфорд, — но ей придется кричать, что ее изнасиловали после того, как она три года спала с ним, и он оплачивал ее счета. Это не сработает.

Самое серьезное предложение внес Джордж Гринвелл:

— Мы должны сконцентрироваться на взрыве атомной бомбы в Нью‑ Йорке. Я думаю, что конгрессмен Джинц и сенатор Ламбертино должны образовать в палате представителей и в сенате следственные комитеты и вызвать туда для допроса всех правительственных чиновников. Даже если они не найдут ничего конкретного, выявится достаточное количество совпадений, так что средствам массовой информации будет где развернуться. Вот где вы должны использовать свое влияние, — обратился он к Салентайну. — В этом наша главная надежда. А теперь я предлагаю перейти к конкретным делам. Создавайте предвыборные комитеты, — сказал он Матфорду. — Я гарантирую вам сто миллионов долларов. Это будет разумное вложение капитала.

Когда совещание закончилось, один только Берт Оудик был за более радикальные действия.

Сразу же после этого совещания Лоуренса Салентайна вызвал президент Кеннеди. В порядке подготовки к этой встрече Салентайн собрал своих коллег — владельцев телекомпаний.

— Джентльмены, — обратился он к ним, как я однажды преподнес президенту дурную новость, так теперь он собирается преподнести мне гадость. Нас ожидают большие неприятности.

Так оно и случилось. Фрэнсис Кеннеди сообщил Салентайну, что будут предприняты меры против телевизионных компаний за то, что они незаконно лишили президента Соединенных Штатов возможности выступить по телевидению в тот день, когда конгресс голосовал за его импичмент. Генеральный прокурор уже подготовил такое обвинение. Кеннеди уже поставил Салентайна в известность, что неопределенная политика регулирования остается в прошлом. Телевидение отдает слишком много эфирного времени рекламе. Это время будет сокращено наполовину.

Когда Салентайн заявил президенту, что конгресс не разрешит ему это, Кеннеди ухмыльнулся:

— Не этот конгресс, но у нас в ноябре состоятся выборы, а я собираюсь выставить свою кандидатуру для переизбрания. И я намерен помогать в предвыборной кампании тем кандидатам в конгресс, которые будут поддерживать меня.

Лоуренс Салентайн вернулся к своим коллегам и сообщил им плохие новости.

— У нас есть два возможных курса, — сказал он. — Или мы помогаем президенту, освещая его политику, или мы остаемся свободными и независимыми, и будем находиться в оппозиции к нему, когда сочтем это необходимым. — После паузы он добавил. — Ближайшее время может оказаться весьма опасным для нас. Дело не только в потере источников дохода, не только в регулирующих ограничениях, а еще и в том, что если Кеннеди зайдет достаточно далеко, мы можем лишиться наших лицензий.

Это уже было слишком. Невероятно, чтобы лицензии на телевидение были ликвидированы. Это звучало так, как если бы поселенцы во время освоения Запада должны были вернуть свои земли правительству. Лицензии телекомпаниям на свободное пользование эфиром всегда принадлежали им. Для них это было их естественным правом. Поэтому владельцы телекомпаний решили, что они не будут пресмыкаться перед президентом Соединенных Штатов, они останутся свободными и независимыми. И они будут изображать президента Кеннеди как серьезную опасность для американского демократического капитализма. Лоуренс Салентайн передаст это решение влиятельным членам Сократова клуба.

Салентайн в течение многих дней вынашивал план, как развернуть на телевидении кампанию против президента, но так, чтобы это было не слишком очевидно. В конечном итоге американский народ надеется на честную игру и ему не понравится какой‑ то всеобъемлющий заговор. Американская публика верит в закон, хотя это самое криминогенное общество в мире.

Салентайн действовал осторожно. Прежде всего ему надо было привлечь Кассандру Чатт, выступающую в самой популярной в стране программе новостей. Конечно, он не мог объяснить все напрямую, эти телезвезды очень ревниво относятся к откровенному вторжению в их владения. Но никто из них не сумел бы достичь своего нынешнего положения, не подыгрывая вышестоящим. А Кассандра Чатт знала, как подыгрывать.

Последние двадцать лет Салентайн способствовал ее карьере. Он заметил ее еще когда она вела утреннюю программу. Позже она перешла на вечерние новости. Всегда отличаясь бесстыдством в создании своей карьеры, она прославилась тем, что взяла государственного секретаря за глотку, разразившись слезами и криками, что если он не даст ей двухминутного интервью, она потеряет работу. Она льстила знаменитостям, обхаживала их, шантажировала, чтобы они согласились выступить в ее программе, а потом жестоко набрасывалась на них с интимными и вульгарными вопросами. Лоуренс Салентайн считал Кассандру Чатт самой грубой личностью, какую он когда‑ либо встречал на радио или телевидении.

Лоуренс Салентайн пригласил ее на обед в своей квартире. Ему доставляло удовольствие общество грубых людей.

Когда на следующий вечер Кассандра приехала, Салентайн редактировал видеоролик. Он завел ее в свой рабочий кабинет, где было собрано самое новое видео— и телеоборудование, микшерский комплекс, управляемый компьютером.

Кассандра уселась на стул и заявила:

— Ну, что это за дерьмо, Лоуренс, неужели я опять должна смотреть, как ты делаешь ролик из «Унесенных ветром»?

— Вместо ответа он принес ей выпивку из маленького бара в углу комнаты.

У Лоуренса имелось хобби. Он любил составлять видеоролики фильмов (у него была коллекция из ста картин, которые он считал лучшими), и он все время перекраивал их, чтобы сделать еще лучше. Даже в его самых любимых фильмах обнаруживались сцены или диалоги, которые казались ему не слишком удачными, и он стирал их. На полках в его апартаментах располагалась сотня видеовариантов лучших кинокартин, которые были короче оригиналов, но более совершенными. Попадались даже фильмы с отсеченными неугодными финалами.

За обедом, который подавал дворецкий, они обсуждали будущие программы Кассандры. Этот предмет разговора всегда приводил ее в отличное настроение. Она рассказала Салентайну о своих планах посетить арабские страны и сделать совместную с Израилем программу. Потом у нее имелся замысел поболтать перед телекамерой с тремя премьер‑ министрами Западной Европы, после чего она собиралась съездить в Японию и взять интервью у императора. Салентайн терпеливо слушал ее. У Кассандры Чатт было не совсем правильное представление о собственном величии, но время от времени она добивалась феноменального успеха.

В конце концов Салентайн прервал ее и как бы в шутку спросил:

— А почему бы тебе не включить президента Кеннеди в свою программу?

Тут Кассандра Чатт утратила присущее ей чувство юмора.

— После того, что мы с ним сделали, он никогда не захочет разговаривать со мной.

— Да, это может обернуться не лучшим образом, — заметил Лоуренс Салентайн. — Но если ты не можешь заполучить Кеннеди, почему бы тебе не поискать по другую сторону баррикады? Почему, например, не предложить конгрессмену Джинцу и сенатору Ламбертино изложить свой взгляд на все произошедшее?

— Ты жуткий мерзавец, — улыбнулась Кассандра Чатт. — Они ведь проиграли. Кеннеди собирается уничтожить их на следующих выборах. Зачем мне нужны в моей программе проигравшие? Кто захочет смотреть по телевидению на потерпевших поражение?

— Джинц рассказывал мне, — заметил Салентайн, — что у них есть весьма важная информация о взрыве атомной бомбы. Возможно, администрация тогда струсила. Как будто они не использовали должным образом команды ядерного поиска, которые могли обнаружить бомбу раньше, чем она взорвалась. И они готовы рассказать об этом в твоей программе. Подумай, о тебе будут кричать заголовки газет во всем мире.

Кассандра Чатт была ошеломлена. Потом она расхохоталась.

— О, Боже, — простонала она, — это чудовищно, но после того, что ты сейчас сказал, я задам этим двум проигравшим такой вопрос: «Вы действительно полагаете, что президент Соединенных Штатов несет ответственность за десять тысяч жизней, погибших при взрыве ядерной бомбы в Нью‑ Йорке? »

Это прекрасный вопрос, — одобрил Салентайн.

В июне Оудик летал на своем личном самолете в Шерабен, чтобы обсудить с султаном проблемы восстановления Дака. Султан принимал его на королевском уровне. Были прелестные танцовщицы, изысканное угощение, и консорциум финансистов всего мира, приглашенных султаном, которые изъявили готовность вложить свои капиталы в новый Дак. Берт Оудик провел замечательную неделю, выуживая из их карманов по несколько миллионов долларов, но основной капитал должен был поступить от его нефтяной фирмы и от султана Шерабена.

В последнюю ночь он сидел наедине с султаном во дворце. Когда они покончили с едой, султан отослал слуг и телохранителей.

Он улыбнулся Берту и сказал:

— Теперь, я думаю, мы должны перейти к настоящему делу. — Он помолчал. — Вы привезли то, что я просил?

— Я хочу, чтобы вы поняли одно, — отозвался Берт Оудик. — Я не выступлю против моей страны, я просто должен избавиться от этого подонка Кеннеди, иначе попаду в тюрьму. Он собирается проверить все наши сделки за последние десять лет. Так что то, что я делаю, и в ваших интересах.

— Я понимаю, — мягко сказал султан, — но мы слишком удалились от того, что должно произойти. Вы уверены, что нельзя проследить, как эти документы попали к вам?

— Абсолютно, — ответил Берт Оудик и протянул султану кожаный портфель, лежавший перед ним.

Султан взял его и вынул папку с фотографиями и схемами, и принялся это рассматривать. Перед ним лежали фотографии внутренних помещений Белого дома и схемы расположения контрольных постов в различных частях здания.

— Они отвечают сегодняшней ситуации? — спросил султан.

— Нет, — ответил Оудик. — После того как Кеннеди три года назад стал президентом, Кристиан Кли, являющийся главой ФБР и Службы безопасности, многое там переделал. Он надстроил в Белом доме еще один этаж для резиденции президента. Я знаю, что этот четвертый этаж оборудован, как стальной ящик. Никто не знает, что и как там устроено, чужой глаз туда не проникал. Все засекречено, и доступ туда имеют только ближайшие советники президента и его друзья.

— Тогда от этих материалов мало проку, — заметил султан.

Оудик пожал плечами.

— Я могу помочь деньгами. Нам нужны быстрые действия. Желательно до того как Кеннеди будет переизбран.

— Первой сотне всегда нужны деньги, — заметил султан. Я прослежу, чтобы деньги попали к ним. Но вы должны понимать, что эти люди действуют в соответствии со своими убеждениями. Они не наемные убийцы, поэтому должны поверить в справедливость дела. Деньги пойдут от меня, как от маленькой угнетаемой страны. — Он улыбнулся. — Я думаю, что после разрушения Дака Шерабен подходит под то определение.

— Это еще один вопрос, который я хотел бы с вами обсудить, — подхватил Берт Оудик. — Когда Дак подвергся разрушению, моя компания потеряла пятьдесят миллиардов долларов. Я полагаю, что мы должны восстановить сделку, которая у нас имелась, насчет вашей нефти. В последний раз вы были очень уж жестоки.

Султан рассмеялся, но вполне дружески.

— Мистер Оудик, — сказал он, — более пятидесяти лет американские и английские нефтяные компании грабили нефть арабских стран. Вы швыряли невежественным кочевникам‑ шейхам медяки, а сами наживали миллиарды. Это было постыдное дело. А теперь ваши соотечественники возмущаются, когда мы хотим получить настоящую цену за нефть. Как будто мы что‑ то говорим о стоимости вашего тяжелого оборудования и вашей технологии, которые вы расцениваете так дорого. Но теперь ваш черед платить честно, пришла пора вас поэксплуатировать. Пожалуйста не обижайтесь, но я уже подумал о том, чтобы просить вас «подсластить» нашу сделку.

Они дружелюбно улыбались друг другу, чувствуя в собеседнике родственную душу, которая при торге никогда не упустит свой шанс заполучить выгоду.

— Я полагаю, что американскому покупателю придется оплачивать счет за сумасшедшего президента, за которого они голосовали, — сказал Оудик. — Я‑ то уж точно не буду делать это за них.

— Но платить вы будете, — возразил султан. — В конечном счете вы бизнесмен, а не политик.

— Находящийся на пути в тюрьму, — усмехнулся Оудик. — Если мне не повезет, и Кеннеди не исчезнет. Я не хочу, чтобы вы меня превратно поняли. Я сделаю все для моей страны, но черта с два я позволю политикам водить меня за нос.

Султан улыбнулся в знак согласия.

— Не больше, чем я позволю моему парламенту, — он хлопнул в ладоши слугам и вновь обратился к Оудику. — Теперь, я думаю, пришло время и отдохнуть. Хватит заниматься этой грязной профессией правителя и властелина. Будем наслаждаться жизнью, пока она нам дарована.

Вскоре они уже сидели за изысканным столом. Оудику нравилась арабская еда, он не был привередлив, как другие американцы, вареные головы ягнят и их глазные яблоки он ел с удовольствием.

За пиршеством Оудик сказал султану:

— Если у вас есть кто‑ то в Америке или еще где‑ нибудь, кто нуждается в работе или в помощи, сообщите мне. И если вам понадобятся деньги для какого‑ нибудь стоящего дела, я могу передать их так, что их источник выявить будет невозможно. Для меня очень важно, чтобы мы что‑ то сделали с Кеннеди.

— Я вполне вас понимаю, — ответил султан.

— А теперь никаких больше разговоров о делах. У меня по отношению к вам есть обязанности хозяина.

Анни, скрывавшаяся у своей семьи на Сицилии, весьма удивилась, получив вызов на встречу со своими товарищами по Первой Сотне.

Она встретилась с ними в Палермо. Это были два молодых человека, которых она знала по учебе в Римском университете. Старший, которому было сейчас около тридцати, ей всегда очень нравился. Высокий, но сутуловатый, он носил очки в золотой оправе. Он был замечательным ученым, которому предстояла блестящая карьера профессора в области этрускологии. В личных отношениях он отличался деликатностью и добротой. К политическому насилию его толкнула жестокая алогичность капиталистического общества. Звали его Джанкарло.

Второго представителя Первой Сотни она знала как активиста левых партий. Великолепный оратор, он получал удовольствие, толкая толпу на насилие, но сам всегда оставался в стороне. Однако все изменилось, когда его схватили люди из особого отдела полиции по борьбе с терроризмом и подвергли суровому допросу. Иными словами, как предполагала Анни, они выбили из него все дерьмо, и после этого он месяц пролежал в больнице. В результате Саллю — так его звали — стал меньше разговаривать и больше действовать. Теперь он один из Христов Насилия, один из Первой Сотни.

⇐ Предыдущая 16 17 18 19 202122 23 24 25 Следующая ⇒