![]()
|
|||||||
Тимур и его команда 3 страница
«Ввиду того, что вы по ночам совершаете налеты на сады мирных жителей, не щадя и тех домов, на которых стоит наш знак – красная звезда, и даже тех, на которых стоит звезда с траурной черной каймою, вам, трусливым негодяям, мы приказываем…»
– Ты посмотри, как, собаки, ругаются! – смутившись, но пытаясь улыбнуться, продолжал Квакин. – А какой дальше слог, какие запятые! Да!
«…приказываем: не позже чем завтра утром Михаилу Квакину и гнусноподобной личности Фигуре явиться на место, которое им гонцами будет указано, имея на руках список всех членов вашей позорной шайки. А в случае отказа мы оставляем за собой полную свободу действий».
– То есть в каком смысле свободу? – опять переспросил Квакин. – Мы их, кажется, пока никуда не запирали. – Это такое международное слово, – объяснил бритоголовый Алешка. – Бить будут! – А, тогда так бы и говорили! – с досадой сказал Квакин. – Шаль, что ушел Гейка; видно, он давно не плакал. – Он не заплачет, – сказал бритоголовый, – у него брат – матрос. – Ну? – У него и отец был матросом. Он не заплачет. – А тебе‑ то что? – А то, что у меня дядя матрос тоже. – Вот дурак – заладил! – рассердился Квакин. – То отец, то брат, то дядя. А что к чему – неизвестно. Отрасти, Алеша, волосы, а то тебе солнцем напекло затылок. А ты что там мычишь, Фигура? – Гонцов надо завтра изловить, а Тимку и его компанию излупить, – коротко и угрюмо предложил обиженный ультиматумом Фигура. На том и порешили. Отойдя в тень часовни и остановившись вдвоем возле картины, где проворные мускулистые черти ловко волокли в пекло воющих и упирающихся грешников, Квакин спросил у Фигуры: – Слушай, это ты в тот сад лазил, где живет девчонка, у которой отца убили? – Ну, я. – Так вот… – с досадой пробормотал Квакин, тыкая пальцем в стену. – Мне, конечно, на Тимкины знаки наплевать, и Тимку я всегда бить буду… – Хорошо, – согласился Фигура. – А что ты мне пальцем на чертей тычешь? – А то, – скривив губы, ответил ему Квакин, – что ты мне хоть и друг, Фигура, но никак на человека не похож ты, а скорей вот на этого толстого и поганого черта.
Утром молочница не застала дома троих постоянных покупателей. На базар было идти уже поздно, и, взвалив бидон на плечи, она отправилась по квартирам. Она ходила долго без толку и наконец остановилась возле дачи, где жил Тимур. За забором она услышала густой приятный голос: кто‑ то негромко пел. Значит, хозяева были дома, и здесь можно было ожидать удачи. Пройдя через калитку, старуха нараспев закричала: – Молока не надо ли, молока? – Две кружки! – раздался в ответ басистый голос. Скинув с плеча бидон, молочница обернулась и увидела выходящего из кустов косматого, одетого в лохмотья хромоногого старика, который держал в руке кривую обнаженную саблю. – Я, батюшка, говорю, молочка не надо ли? – оробев и попятившись, предложила молочница. – Экий ты, отец мой, с виду серьезный! Ты что ж это, саблей траву косишь? – Две кружки. Посуда на столе, – коротко ответил старик и воткнул саблю клинком в землю. – Ты бы, батюшка, купил косу, – торопливо наливая молоко в кувшин и опасливо поглядывая на старика, говорила молочница. – А саблю лучше брось. Этакой саблей простого человека и до смерти напугать можно. – Платить сколько? – засовывая руку в карман широченных штанов, спросил старик. – Как у людей, – ответила ему молочница. – По рубль сорок – всего два восемьдесят. Лишнего мне не надо. Старик пошарил и достал из кармана большой ободранный револьвер. – Я, батюшка, потом… – подхватывая бидон и поспешно удаляясь, заговорила молочница. – Ты, дорогой мой, не трудись! – прибавляя ходу и не переставая оборачиваться, продолжала она. – Мне, золотой, деньги не к спеху. Она выскочила за калитку, захлопнула ее и сердито с улицы закричала: – В больнице тебя, старого черта, держать надо, а не пускать по воле. Да, да! На замке, в больнице. Старик пожал плечами, сунул обратно в карман вынутую оттуда трешницу и тотчас же спрятал револьвер за спину, потому что в сад вошел пожилой джентльмен, доктор Ф. Г. Колокольчиков. С лицом сосредоточенным и серьезным, опираясь на палку, прямою, несколько деревянною походкой он шагал по песчаной аллее. Увидав чудно́ го старика, джентльмен кашлянул, поправил очки и спросил: – Не скажешь ли ты, любезный, где мне найти владельца этой дачи? – На этой даче живу я, – ответил старик. – В таком случае, – прикладывая руку к соломенной шляпе, продолжал джентльмен, – вы мне не скажете: не приходится ли вам некий мальчик, Тимур Га‑ раев, родственником?
– Да, приходится, – ответил старик. – Этот некий мальчик – мой племянник. – Мне очень прискорбно, – откашливаясь и недоуменно косясь на торчавшую в земле саблю, начал джентльмен, – но ваш племянник сделал вчера утром попытку ограбить наш дом. – Что?! – изумился старик. – Мой Тимур хотел ваш дом ограбить? – Да, представьте! – заглядывая старику за спину и начиная волноваться, продолжал джентльмен. – Он сделал попытку во время моего сна похитить укрывавшее меня байковое одеяло. – Кто? Тимур вас ограбил? Похитил байковое одеяло? – растерялся старик. И спрятанная у него за спиной рука с револьвером невольно опустилась. Волнение овладело почтенным джентльменом, и, с достоинством пятясь к выходу, он заговорил: – Я, конечно, не утверждал бы, но факты… факты! Милостивый государь! Я вас прошу, вы ко мне не приближайтесь. Я, конечно, не знаю, чему приписать… Но ваш вид, ваше странное поведение… – Послушайте, – шагая к джентльмену, произнес старик, – но все это, очевидно, недоразумение. – Милостивый государь! – не спуская глаз с револьвера и не переставая пятиться, вскричал джентльмен. – Наш разговор принимает нежелательное и, я бы сказал, недостойное нашего возраста направление. Он выскочил за калитку и быстро пошел прочь, повторяя: – Нет, нет, нежелательное и недостойное направление… Старик подошел к калитке как раз в ту минуту, когда шедшая купаться Ольга поравнялась с взволнованным джентльменом. Тут вдруг старик замахал руками и закричал Ольге, чтобы она остановилась. Но джентльмен проворно, как козел, перепрыгнул через канаву, схватил Ольгу за руку, и оба они мгновенно скрылись за углом. Тогда старик расхохотался. Возбужденный и обрадованный, бойко притопывая своей деревяшкой, он пропел:
А вы и не поймете На быстром самолете, Как вас ожидала я до утренней зари. Да!
Он отстегнул ремень у колена, швырнул на траву деревянную ногу и, на ходу сдирая парик и бороду, помчался к дому. Через десять минут молодой и веселый инженер Георгий Гараев сбежал с крыльца, вывел мотоцикл из сарая, крикнул собаке Рите, чтобы она караулила дом, нажал стартер и, вскочив в седло, помчался к реке разыскивать напуганную им Ольгу. В одиннадцать часов Гейка и Коля Колокольчиков отправились за ответом на ультиматум. – Ты иди ровно, – ворчал Гейка на Колю. – Ты шагай легко, твердо. А ты ходишь, как цыпленок за червяком скачет. И все у тебя, брат, хорошо – и штаны, и рубаха, и вся форма, а виду у тебя все равно нет. Ты, брат, не обижайся, я тебе дело говорю. Ну, вот скажи: зачем ты идешь и языком губы мусолишь? Ты запихай язык в рот, и пусть он там и лежит на своем месте… А ты зачем появился? – спросил Гейка, увидав выскочившего наперерез Симу Симакова. – Меня Тимур послал для связи, – затараторил Симаков. – Так надо, и ты ничего не понимаешь. Вам свое, а у меня свое дело. Коля, дай‑ ка я дудану в трубу. Экий ты сегодня важный! Гейка, дурак! Идешь по делу – надел бы сапоги, ботинки. Разве послы босиком ходят? Ну, ладно, вы туда, а я сюда. Гоп‑ гоп, до свиданья! – Этакий балабон! – покачал головой Гейка. – Скажет сто слов, а можно бы четыре. Труби, Николай, вот и ограда. – Подавай наверх Михаила Квакина! – приказал Гейка высунувшемуся сверху мальчишке. – А заходите справа! – закричал из‑ за ограды Квакин. – Там для вас нарочно ворота открыты. – Не ходи, – дергая за руку Гейку, прошептал Коля. – Они нас поймают и поколотят. – Это все на двоих‑ то? – надменно спросил Гейка. – Труби, Николай, громче. Нашей команде везде дорога. Они прошли через ржавую железную калитку и очутились перед группой ребят, впереди которых стояли Фигура и Квакин. – Ответ на письмо давайте, – твердо сказал Гейка. Квакин улыбался. Фигура хмурился. – Давай поговорим, – предложил Квакин. – Ну, сядь, посиди, куда торопишься? – Ответ на письмо давайте, – холодно повторил Гейка. – А разговаривать с вами будем мы после. И было странно, непонятно: играет ли он, шутит ли, этот прямой, коренастый мальчишка в матросской тельняшке, возле которого стоит маленький, уже побледневший трубач? Или, прищурив строгие серые глаза свои, босоногий, широкоплечий, он и на самом деле требует ответа, чувствуя за собою и право и силу? – На́, возьми, – протягивая бумагу, сказал Квакин. Гейка развернул лист. Там был грубо нарисован кукиш, под которым стояло ругательство. Спокойно, не изменившись в лице, Гейка разорвал бумагу. В ту же минуту он и Коля крепко были схвачены за плечи и за руки. Они не сопротивлялись. – За такие ультиматумы надо бы вам набить шею, – подходя к Гейке, сказал Квакин. – Но… мы люди добрые. До ночи мы запрем вас вот сюда, – он показал на часовню, – а ночью мы обчистим сад под номером двадцать четыре наголо. – Этого не будет, – ровно ответил Гейка. – Нет, будет! – крикнул Фигура и ударил Гейку по щеке. – Бей хоть сто раз, – зажмурившись и вновь открывая глаза, сказал Гейка. – Коля, – подбадривающе буркнул он, – ты не робей. Чую я, что будет сегодня у нас позывной сигнал по форме номер один общий. Пленников втолкнули внутрь маленькой часовни с наглухо закрытыми железными ставнями. Обе двери за ними закрыли, задвинули засов и забили его деревянным клином. – Ну, что? – подходя к двери и прикладывая ко рту ладонь, закричал Фигура. – Как оно теперь: по‑ нашему или по‑ вашему выйдет? И из‑ за двери глухо, едва слышно донеслось: – Нет, бродяги, теперь по‑ вашему уже никогда и ничего не выйдет. Фигура плюнул. – У него брат – матрос, – хмуро объяснил бритоголовый Алешка. – Они с моим дядей на одном корабле служат. – Ну, – угрожающе спросил Фигура, – а ты кто – капитан, что ли? – У него руки схвачены, а ты его бьешь. Это хорошо ли? – На́ и тебе тоже! – обозлился Фигура и ударил Алешку наотмашь. Тут оба мальчишки покатились на траву. Их тянули за руки, за ноги, разнимали… И никто не посмотрел наверх, где в густой листве липы, что росла близ ограды, мелькнуло лицо Симы Симакова. Винтом соскользнул он на землю. И напрямик, через чужие огороды, помчался к Тимуру, к своим на речку. Прикрыв голову полотенцем, Ольга лежала на горячем песке пляжа и читала. Женя купалась. Неожиданно кто‑ то обнял ее за плечи. Она обернулась. – Здравствуй, – сказала ей высокая темноглазая девочка. – Я приплыла от Тимура. Меня зовут Таней, и я тоже из его команды. Он жалеет, что тебе из‑ за него от сестры попало. У тебя сестра, наверное, очень злая? – Пусть он не жалеет, – покраснев, пробормотала Женя. – Ольга совсем не злая, у нее такой характер. – И, всплеснув руками, Женя с отчаянием добавила: – Ну, сестра! Сестра и сестра! Вот погодите, приедет папа… Они вышли из воды и забрались на крутой берег, левей песчаного пляжа. Здесь они наткнулись на Нюрку. – Девочка, ты меня узнала? – как всегда, быстро и сквозь зубы спросила она у Жени. – Да! Я тебя узнала сразу. А вон Тимур! – сбросив платье, показала она на усыпанный ребятами противоположный берег. – Я знаю, кто мне поймал козу, кто нам уложил дрова и кто дал моему братишке землянику. И тебя я тоже знаю, – обернулась она к Тане. – Ты один раз сидела на грядке и плакала. А ты не плачь. Что толку?.. Гей! Сиди, чертовка, или я тебя сброшу в реку! – закричала она на привязанную к кустам козу. – Девочки, давайте в воду прыгнем! Женя и Таня переглянулись. Очень уж она была смешная, эта маленькая, загорелая, похожая на цыганку Нюрка. Взявшись за руки, они подошли к самому краю обрыва, под которым плескалась ясная голубая вода. – Ну, прыгнули? – Прыгнули! И они разом бросились в воду. Но не успели девчонки вынырнуть, как вслед за ними бултыхнулся кто‑ то четвертый. Это, как он был – в сандалиях, трусах и майке, – Сима Симаков с разбегу кинулся в реку. И, отряхивая слипшиеся волосы, отплевываясь и отфыркиваясь, длинными саженками он поплыл на другой берег. – Беда, Женя! Беда! – прокричал он обернувшись. – Гейка и Коля попали в засаду!
Читая книгу, Ольга поднималась в гору. И там, где крутая тропка пересекала дорогу, ее встретил стоявший возле мотоцикла Георгий. Они поздоровались. – Я ехал, – объяснил ей Георгий, – смотрю, вы идете. Дай, думаю, подожду и подвезу, если по дороге. – Неправда! – не поверила Ольга. – Вы стояли и ожидали меня нарочно. – Ну, верно, – согласился Георгий. – Хотел соврать, да не вышло. Я должен перед вами извиниться за то, что напугал вас утром. А ведь хромой старик у калитки – это был я. Это я в гриме готовился к репетиции. Садитесь, я подвезу вас на машине. Ольга отрицательно качнула головой. Он положил ей букет на книгу. Букет был хорош. Ольга покраснела, растерялась и… бросила его на дорогу. Этого Георгий не ожидал. – Послушайте! – огорченно сказал он. – Вы хорошо играете, поете, глаза у вас прямые, светлые. Я вас ничем не обидел. Но мне думается, что так, как вы, не поступают люди… даже самой железобетонной специальности. – Цветов не надо! – сама испугавшись своего поступка, виновато ответила Ольга. – Я… и так, без цветов, с вами поеду. Она села на кожаную подушку, и мотоцикл полетел вдоль дороги. Дорога раздваивалась, но, минуя ту, что сворачивала к поселку, мотоцикл вырвался в поле. – Вы не туда повернули, – крикнула Ольга, – нам надо направо! – Здесь дорога лучше, – ответил Георгий, – здесь дорога веселая. Опять поворот, и они промчались через шумливую тенистую рощу. Выскочила из стада и затявкала, пытаясь догнать их, собака. Но нет! Куда там! Далеко. Как тяжелый снаряд, прогудела встречная грузовая машина. И когда Георгий и Ольга вырвались из поднятых клубов пыли, то под горой увидали дым, трубы, башни, стекло и железо какого‑ то незнакомого города. – Это наш завод! – прокричал Ольге Георгий. – Три года тому назад я сюда ездил собирать грибы и землянику. Почти не уменьшая хода, машина круто развернулась. – Прямо! – предостерегающе кричала Ольга. – Давайте только прямо домой. Вдруг мотор заглох, и они остановились. – Подождите, – соскакивая, сказал Георгий, – маленькая авария. Он положил машину на траву под березой, достал из сумки ключ и принялся что‑ то подвертывать и подтягивать. – Вы кого в вашей опере играете? – присаживаясь на траву, спросила Ольга. – Почему у вас грим такой суровый и страшный? – Я играю старика инвалида, – не переставая возиться у мотоцикла, ответил Георгий. – Он бывший партизан, и он немного… не в себе. Он живет близ границы, и ему все кажется, что враги нас перехитрят и обманут. Он стар, но он осторожен. Красноармейцы же молодые – смеются, после караула в волейбол играют. Девчонки там у них разные… Катюши! Георгий нахмурился и тихо запел:
За тучами опять померкнула луна. Я третью ночь не сплю в глухом дозоре. Ползут в тиши враги. Не спи, моя страна! Я стар. Я слаб. О, горе мне… о, горе!
Тут Георгий переменил голос и, подражая хору, пропел:
Старик, спокойно… спокойно!
– Что значит «спокойно»? – утирая платком запыленные губы, спросила Ольга. – А это значит, – продолжая стучать ключом по втулке, объяснял Георгий, – это значит, что: спи спокойно, старый дурак! Давно уже все бойцы и командиры стоят на своем месте… Оля, ваша сестренка о моей с ней встрече вам говорила? – Говорила, я ее выругала. – Напрасно. Очень забавная девочка. Я ей говорю «а», она мне «бэ»! – С этой забавной девочкой хлебнешь горя, – снова повторила Ольга. – К ней привязался какой‑ то мальчишка, зовут Тимур. Он из компании хулигана Квакина. И никак я его от нашего дома не могу отвадить. – Тимур!.. Гм… – Георгий смущенно кашлянул. – Разве он из компании? Он, кажется, не того… не очень… Ну, ладно! Вы не беспокойтесь. Я его от вашего дома отважу. Оля, почему вы не учитесь в консерватории? Подумаешь – инженер! Я и сам инженер, а что толку? – Разве вы плохой инженер? – Зачем плохой? – подвигаясь к Оле и начиная теперь стучать по втулке переднего колеса, ответил Георгий. – Совсем не плохой, но вы очень хорошо играете и поете. – Послушайте, Георгий, – смущенно отодвигаясь, сказала Ольга. – Я не знаю, какой вы инженер, но… чините вы машину как‑ то очень странно. И Ольга помахала рукой, показывая, как он постукивает ключом то по втулке, то по ободу. – Ничего не странно. Все делается так, как надо. – Он вскочил и стукнул ключом по раме. – Ну, вот и готово! Оля, ваш отец командир? – Да. – Это хорошо. Я и сам командир тоже. – Кто вас разберет! – пожала плечами Ольга. – То вы инженер, то вы актер, то командир. Может быть, к тому же вы еще и летчик? – Нет, – усмехнулся Георгий. – Летчики глушат бомбами по головам сверху, а мы с земли через железо и бетон бьем прямо в сердце. И опять перед ними замелькали рожь, поля, рощи, речка. Наконец вот и дача. На треск мотоцикла с террасы выскочила Женя. Увидав Георгия, она смутилась, но когда он умчался, то, глядя ему вслед, Женя подошла к Ольге, обняла ее и с завистью сказала: – Ох, какая ты сегодня счастливая! …Условившись встретиться неподалеку от сада дома № 24, мальчишки из‑ за ограды разбежались. Задержался только один Фигура. Его злило и удивляло молчание внутри часовни. Пленники не кричали, не стучали и на вопросы и окрики Фигуры не отзывались. Тогда Фигура пустился на хитрость. Открыв наружную дверь, он вошел в каменный простенок и замер, как будто бы его здесь не было. И так, приложив к замку ухо, он стоял до тех пор, пока наружная железная дверь не захлопнулась с таким грохотом, как будто бы по ней ударили бревном. – Эй, кто там? – бросаясь к двери, рассердился Фигура. – Эй, не балуй, а то дам по шее! Но ему не отвечали. Снаружи послышались чужие голоса. Заскрипели петли ставен. Кто‑ то через решетку окна переговаривался с пленниками. Затем внутри часовни раздался смех. И от этого смеха Фигуре стало плохо. Наконец наружная дверь распахнулась. Перед Фигурой стояли Тимур, Симаков и Ладыгин. – Открой второй засов! – не двигаясь, приказал Тимур. – Открой сам, или будет хуже! Нехотя Фигура отодвинул засов. Из часовни вышли Коля и Гейка. – Лезь на их место! – приказал Тимур. – Лезь, гадина, быстро! – сжимая кулаки, крикнул он. – Мне с тобой разговаривать некогда! Захлопнули за Фигурой обе двери. Наложили на петлю тяжелую перекладину и повесили замок. Потом Тимур взял лист бумаги и синим карандашом коряво написал: «Квакин, караулить не надо. Я их запер, ключ у меня. Я приду прямо на место, к саду, вечером». Затем все скрылись. Через пять минут за ограду зашел Квакин. Он прочел записку, потрогал замок, ухмыльнулся и пошел к калитке, в то время как запертый Фигура отчаянно колотил кулаками и пятками по железной двери. От калитки Квакин обернулся и равнодушно пробормотал: – Стучи, Гейка, стучи! Нет, брат, ты еще до вечера настучишься. Дальше события развертывались так. Перед заходом солнца Тимур и Симаков сбегали на рыночную площадь. Там, где в беспорядке выстроились ларьки – квас, воды, овощи, табак, бакалея, мороженое, – у самого края торчала неуклюжая пустая будка, в которой по базарным дням работали сапожники. В будке этой Тимур и Симаков пробыли недолго. В сумерки на чердаке сарая заработало штурвальное колесо. Один за одним натягивались крепкие веревочные провода, передавая туда, куда надо, и те, что надо, сигналы. Подходили подкрепления. Собрались мальчишки, их было уже много – двадцать – тридцать. А через дыры заборов тихо и бесшумно проскальзывали всё новые и новые люди. Таню и Нюрку отослали обратно. Женя сидела дома. Она должна была задерживать и не пускать в сад Ольгу. На чердаке у колеса стоял Тимур. – Повтори сигнал по шестому проводу, – озабоченно попросил просунувшийся в окно Симаков. – Там что‑ то не отвечают. Двое мальчуганов чертили по фанере какой‑ то плакат. Подошло звено Ладыгина. Наконец пришли разведчики. Шайка Квакина собиралась на пустыре близ сада дома № 24. – Пора, – сказал Тимур. – Всем приготовиться! Он выпустил из рук колесо, взялся за веревку. И над старым сараем под неровным светом бегущей меж облаков луны медленно поднялся и заколыхался флаг команды – сигнал к бою. …Вдоль забора дома № 24 продвигалась цепочка из десятка мальчишек. Остановившись в тени, Квакин сказал: – Все на месте, а Фигуры нет. – Он хитрый, – ответил кто‑ то. – Он, наверное, уже в саду. Он всегда вперед лезет. Квакин отодвинул две заранее снятые с гвоздей доски и пролез через дыру. За ним полезли и остальные. На улице у дыры остался один часовой – Алешка. Из поросшей крапивой и бурьяном канавы по другой стороне улицы выглянуло пять голов. Четыре из них сразу же спрятались. Пятая – Коли Колокольчикова – задержалась, но чья‑ то ладонь хлопнула ее по макушке, и голова исчезла. Часовой Алешка оглянулся. Все было тихо, и он просунул голову в отверстие – послушать, что делается внутри сада. От канавы отделились трое. И в следующее мгновение часовой почувствовал, как крепкая сила рванула его за ноги, за руки. И, не успев крикнуть, он отлетел от забора. – Гейка, – пробормотал он, поднимая лицо, – ты откуда? – Оттуда, – прошипел Гейка. – Смотри молчи! А то я не посмотрю, что ты за меня заступался. – Хорошо, – согласился Алешка, – я молчу. – И неожиданно он пронзительно свистнул. Но тотчас же рот его был зажат широкой ладонью Гейки. Чьи‑ то руки подхватили его за плечи, за ноги и уволокли прочь. Свист в саду услыхали. Квакин обернулся. Свист больше не повторялся. Квакин внимательно оглядывался по сторонам. Теперь ему показалось, что кусты в углу сада шевельнулись. – Фигура! – негромко окликнул Квакин. – Это ты там, дурак, прячешься? – Мишка! Огонь! – крикнул вдруг кто‑ то. – Это идут хозяева! Но это были не хозяева. Позади, в гуще листвы, вспыхнуло не меньше десятка электрических фонарей. И, слепя глаза, они стремительно надвигались на растерявшихся налетчиков. – Бей, не отступай! – выхватывая из кармана яблоко и швыряя по огням, крикнул Квакин. – Рви фонари с руками! Это идет он… Тимка! – Там Тимка, а здесь Симка! – гаркнул, вырываясь из‑ за куста, Симаков. И еще десяток мальчишек рванулись с тылу и с фланга. – Эге! – заорал Квакин. – Да у них сила! За забор вылетай, ребята! Попавшая в засаду шайка в панике метнулась к забору. Толкаясь, сшибаясь лбами, мальчишки выскакивали на улицу и попадали прямо в руки Ладыгина и Гейки. Луна совсем спряталась за тучи. Слышны были только голоса: – Пусти! – Оставь! – Не лезь! Не тронь! – Всем тише! – раздался в темноте голос Тимура. – Пленных не бить! Где Гейка? – Здесь Гейка! – Веди всех на место. – А если кто не пойдет? – Хватайте за руки, за ноги и тащите с почетом, как икону богородицы. – Пустите, черти! – раздался чей‑ то плачущий голос. – Кто кричит? – гневно спросил Тимур. – Хулиганить мастера, а отвечать боитесь! Гейка, давай команду, двигай! Пленников подвели к пустой будке на краю базарной площади. Тут их одного за другим протолкнули за дверь. – Михаила Квакина ко мне, – попросил Тимур. Подвели Квакина. – Готово? – спросил Тимур. – Все готово. Последнего пленника втолкнули в будку, задвинули засов и просунули в пробой тяжелый замок. – Ступай, – сказал тогда Тимур Квакину. – Ты смешон. Ты никому не страшен и не нужен. Ожидая, что его будут бить, ничего не понимая, Квакин стоял, опустив голову. – Ступай, – повторил Тимур. – Возьми вот этот ключ и отопри часовню, где сидит твой друг Фигура. Квакин не уходил. – Отопри ребят, – хмуро попросил он. – Или посади меня вместе с ними. – Нет, – отказался Тимур, – теперь все кончено. Ни им с тобою, ни тебе с ними больше делать нечего. Под свист, шум и улюлюканье, спрятав голову в плечи, Квакин медленно пошел прочь. Отойдя десяток шагов, он остановился и выпрямился. – Бить буду! – злобно закричал он, оборачиваясь к Тимуру. – Бить буду тебя одного. Один на один, до смерти! – И, отпрыгнув, он скрылся в темноте. – Ладыгин и твоя пятерка, вы свободны, – сказал Тимур. – У тебя что? – Дом номер двадцать два, перекатать бревна, по Большой Васильковской. – Хорошо. Работайте! Рядом на станции заревел гудок. Прибыл дачный поезд. С него сходили пассажиры, и Тимур заторопился. – Симаков и твоя пятерка, у тебя что? – Дом номер тридцать восемь по Малой Петраковской. – Он рассмеялся и добавил: – Наше дело, как всегда: ведра, кадка да вода… Гоп! Гоп! До свиданья! – Хорошо, работайте! Ну, а теперь… сюда идут люди. Остальные все по домам… Разом! Гром и стук раздался по площади. Шарахнулись и остановились идущие с поезда прохожие. Стук и вой повторился. Загорелись огни в окнах соседних дач. Кто‑ то включил свет над ларьком, и столпившиеся люди увидели над палаткой такой плакат:
ПРОХОЖИЙ, НЕ ЖАЛЕЙ! ЗДЕСЬ СИДЯТ ЛЮДИ, КОТОРЫЕ ТРУСЛИВО ПО НОЧАМ ОБИРАЮТ САДЫ МИРНЫХ ЖИТЕЛЕЙ. КЛЮЧ ОТ ЗАМКА ВИСИТ ПОЗАДИ ЭТОГО ПЛАКАТА, И ТОТ, КТО ОТОПРЕТ ЭТИХ АРЕСТАНТОВ, ПУСТЬ СНАЧАЛА ПОСМОТРИТ, НЕТ ЛИ СРЕДИ НИХ ЕГО БЛИЗКИХ ИЛИ ЗНАКОМЫХ.
Поздняя ночь. И черно‑ красной звезды на воротах не видно. Но она тут. Сад того дома, где живет маленькая девочка. С ветвистого дерева спустились веревки. Вслед за ними по шершавому стволу соскользнул мальчик. Он кладет доску, садится и пробует, прочны ли они, эти новые качели. Толстый сук чуть поскрипывает, листва шуршит и вздрагивает. Вспорхнула и пискнула потревоженная птица. Уже поздно. Спит давно Ольга, спит Женя. Спят и его товарищи: веселый Симаков, молчаливый Ладыгин, смешной Коля. Ворочается, конечно, и бормочет во сне храбрый Гейка. Часы на каланче отбивают четверти: «Был день – было дело! Дин‑ дон… раз, два!.. » Да, уже поздно. Мальчуган встает, шарит по траве руками и поднимает тяжелый букет полевых цветов. Эти цветы рвала Женя. Осторожно, чтобы не разбудить и не испугать спящих, он всходит на озаренное луною крыльцо и бережно кладет букет на верхнюю ступеньку. Это – Тимур. Было утро выходного дня. В честь годовщины победы красных под Хасаном комсомольцы поселка устроили в парке большой карнавал – концерт и гулянье. Девчонки убежали в рощу еще спозаранку. Ольга торопливо доканчивала гладить блузку. Перебирая платья, она тряхнула Женин сарафан, из его кармана выпала бумажка. Ольга подняла и прочла:
«Девочка, никого дома не бойся. Все в порядке, и никто от меня ничего не узнает. Тимур».
«Чего не узнает? Почему не бойся? Что за тайна у этой скрытной и лукавой девчонки? Нет! Этому надо положить конец. Папа уезжал, и он велел… Надо действовать решительно и быстро». В окно постучал Георгий. – Оля, – сказал он, – выручайте! Ко мне пришла делегация. Просят что‑ нибудь спеть с эстрады. Сегодня такой день – отказать было нельзя. Давайте аккомпанируйте мне на аккордеоне. – Да… Но это вам может сделать пианистка! – удивилась Ольга. – Зачем же на аккордеоне? – Оля, я с пианисткой не хочу. Хочу с вами! У нас получится хорошо. Можно, я к вам через окно прыгну? Оставьте утюг и выньте инструмент. Ну вот, я его вам сам вынул. Вам только остается нажимать на лады пальцами, а я петь буду. – Послушайте, Георгий, – обиженно сказала Ольга, – в конце концов, вы могли не лезть в окно, когда есть двери… В парке было шумно. Вереницей подъезжали машины с отдыхающими. Тащились грузовики с бутербродами, с булками, бутылками, колбасой, конфетами, пряниками. Стройно подходили голубые отряды ручных и колесных мороженщиков. На полянах разноголосо вопили патефоны, вокруг которых раскинулись приезжие и местные дачники с питьем и снедью. Играла музыка. У ворот ограды эстрадного театра стоял дежурный старичок и бранил монтера, который хотел пройти через калитку вместе со своими ключами, ремнями и железными «кошками». – С инструментами, дорогой, сюда не пропускаем. Сегодня праздник. Ты сначала сходи домой, умойся и оденься.
|
|||||||
|