ГЛАВА ВТОРАЯ. Бьянка

ГЛАВА ВТОРАЯ

Бьянка

В течение следующих трех месяцев мне и в голову не приходило, что я не знаю фамилии Тирнана. Честно говоря, мне было все равно. Он был темным пятном в моей жизни, тенью, от которой я не могла увернуться, сколько бы времени я ни пыталась проводить в библиотеке, работать в закусочной или водить Брэндо в игровой зал.

Он проникал в нашу жизнь.

Несмотря на то, что он жил в Нью-Йорке, он приезжал почти каждую неделю на несколько дней, проводил ночь с Аидой в городе, а затем возвращался в ее комнату, где они шумели так, что мешали нам с Брэндо спокойно спать.

В ночь после его первой ночевки я купила нам обоим беруши.

Я старалась не думать о нем, потому что не хотела доставлять ему такое удовольствие. Казалось, Тирнану доставляло удовольствие раздражать меня, быть настолько жестоким, насколько он мог, не привлекая внимания моей матери или моего брата, которых он в основном игнорировал.

Он ненавидел только меня.

Я не знала, почему, и делала вид, что мне все равно.

Никто в моей жизни еще никогда не ненавидел меня.

В школе я держалась особняком, потому что у меня не было времени на вечеринки и внеклассные мероприятия, но я дружелюбна со всем классом и никогда не жаждала компании.

Я нравилась людям в закусочной, и они нравились мне, они были самым близким сообществом, которое у меня было.

Для всех в городе Бьянка Бельканте была тихой, прилежной девочкой, склонной к мечтательности на автобусной остановке и укоряющей людей за то, что они тратят воду или не перерабатывают мусор.

Для Тирнана я казалась чертовым антихристом.

Но он был прав: Аиде было все равно, что я ненавижу ее парня. Она только цокала языком и обвиняла меня в излишней преданности моему умершему отцу.

— Я женщина, — говорила она каждый раз. — У меня есть потребности. Когда-нибудь ты поймешь это, когда станешь старше.

Как будто я была ребенком, а не семнадцатилетней женщиной.

Может, я и была девственницей, но у меня были потребности.

Я знала, каково это — чувствовать, как тепло влажно разливается между моих бедер, ощущать, как тик возбуждения бьется внизу живота, желать того, что могли дать мне только грубые руки на моем теле.

Она не знала, что я лежал без сна по ночам, стараясь не позволять низкому рычанию голоса Тирнана, раздававшему требования в комнате через коридор от моей спальни, влиять на меня. Она не знала, как часто я терпела неудачу и поддавалась порыву поиграть пальцами между ног.

Стыд от этого прожигал дыры в моей душе, но я обнаружила, что меня необъяснимо привлекает подлость Тирнана. В наших колких словах была какая-то неосязаемая химия, треск между нами был таким же сильным, как и ненависть, которую мы разделяли друг к другу. Он был черствым и жестоким под обходительной маской, которую надевал при Аиде. Я видела в нем монстра, которым он был, так как же он мог меня привлекать?

Было трудно признать, что я никогда раньше не встречала никого подобного ему. Тирнан был старше, могущественнее, настолько привлекателен даже со шрамом через всю щеку, что мне приходилось сглатывать слюну, скапливающуюся во рту каждый раз, когда он появлялся на пороге нашего дома. Я просто не могла справиться с таким его присутствием. Он выворачивал меня наизнанку от ярости и переворачивал с ног на голову от извращенного любопытства. Это был опасный коктейль из искушения и отвращения.

Однажды поздно вечером я была на кухне и готовила хлопья «Лаки Чармс», потому что не могла заснуть от шума, доносившегося из закрытой спальни Аиды. Я отказывалась поддаться своему извращенному желанию потрогать себя, представляя, как кто-то извлекает из меня эти звуки.

Музыка зазвучала в моих наушниках, прокуренный голос Билли Айлиш зазвучал в динамиках. Я покачивала бедрами в такт, пальцы тихо барабанили по столешнице в такт темпу, а другой рукой я насыпала хлопья в миску. Глаза закрыты, рот открыт, чтобы беззвучно повторять слова о плохих мальчиках, но я была совершенно не готова к крепкой хватке, схватившей мою руку.

От испуга я подбросила коробку с хлопьями в воздух, крошечные кусочки сахарного лакомства посыпались из открытой крышки, как конфетти из пушки. Кусочки застряли у меня в волосах и в глубокой ложбинке декольте, открытой старым черным спортивным лифчиком, который надевала перед сном. Я повернулась лицом к мужчине, который схватил меня, задыхаясь и широко раскрыв глаза от страха.

А там стоял он.

Монстр, который мешал мне спать.

Тирнан бесстрастно смотрел на меня, рассматривая мои растрепанные волосы, поношенный спортивный лифчик и мешковатые треники, как будто я была каким-то преступно скучным препятствием на его пути.

— Ты напугал меня до чертиков, — обвинила я, задыхаясь, прижимая одну руку к груди, а другой вырывая наушники. — Что ты делаешь, прячась ночью, а?

Крошечная улыбка мелькнула на краю его рта. Я нахмурилась, когда он потянулся ко мне, выдергивая кусочек засахаренных хлопьев оттуда, где они были слегка застрявшие в складке между моими грудями. Я задохнулась от удивления и возмущения его дерзостью, но мои соски напряглись, когда он провел костяшками пальцев по моей груди. Его глаза были такими ясными, что я подумала, что должна была бы увидеть все его мысли, но они были совершенно бездонными. Только цвет, бледный, как иней.

Я смотрела с бьющимся в горле сердцем, как он подносит ко рту кусочек лакомства в форме якоря и кладет его на язык. Тирнан хрустнул им, затем проглотил, его кадык качнулся на загорелой, сильной шее.

В моем животе разлилось тепло, и я с раздражением подумала, как ему удалось сделать сексуальным поедание детских хлопьев.

— Мне захотелось перекусить в полночь, — сказал он, наконец, выхватывая у меня еще один кусочек — зефир в форме четырехлистного клевера, запутавшегося в волосах над моим правым ухом. — Но ты не должна есть эту отраву. Сахар убьет тебя.

— Тебе не помешает немного подсластиться, — любезно предложила я, потянувшись вверх, чтобы провести руками по волосам и вытряхнуть остатки «Лаки Чармс». — Почему бы мне не сделать тебе миску?

Он издал тихий горловой звук, который мог быть чем-то вроде смеха или насмешливого фырканья. Я краем глаза наблюдала, как он прислонился к стойке, пока я убирала беспорядок на полу и выбрасывала его в мусор. Длинная v-образная часть его торса была обнажена, черные чернила образовывали слова и очерченные изображения то тут, то там по всему туловищу, толстым слоем от кистей до плеч на каждой руке. Пара черных спортивных штанов из какого-то роскошного материала сидела низко на его бедрах, обнажая легкую россыпь волос от живота до паха, и татуировку, едва заметную над поясом в слабом свете уличных фонарей. Я судорожно сглотнула, когда он скрестил свои руки на груди, пресс напрягся, превратившись в идеально сложенные кубики.

Внезапно мне захотелось не столько хлопьев, сколько чего-то более темного.

— Разве тебе еще не пора спать? — спросил он меня. — Маленьким девочкам нужно спать.

— Я могу сказать то же самое о стариках, — фыркнула я в ответ, наполняя миску хлопьями и идя к холодильнику за овсяным молоком. — Кстати, мне семнадцать, и у меня не было комендантского часа с семи лет. Как только родился Брэндо, я дежурила по ночам на кормлении чаще, чем Аида.

— Такая хорошая девочка, — сказал он таким голосом, что это показалось чем-то плохим. — Цельная и ответственная. Интересно, откуда у тебя это... может быть, от отца?

Я бросила на него взгляд, но он просто смотрел на меня холодным взглядом.

— Мой отец был хорошим человеком.

Только потому, что я изучала его, я уловила вспышку напряжения, отразившуюся на его суровых чертах. Всего полсекунды, но этого было достаточно, чтобы выразить его ненависть к моему отцу.

Я нахмурилась. В его отношениях с Аидой было слишком рано ревновать к ее мертвому любовнику и отцу ребенка.

— Хорошо — это скучно, — предложил он и вдруг оказался слишком близко, оттеснив меня в угол столешницы.

Он уперся руками в ламинат, загоняя меня в клетку. Я замерла от его близости, когда меня окружил его мужской запах. Тирнан опустил взгляд на мою грудь, но когда двинул рукой, это было не для того, чтобы прикоснуться ко мне неподобающим образом. Вместо этого он взял в пальцы тяжелый медальон, который я носила на шее, и поднял его к глазам.

— Что это?

Я судорожно сглотнула, обхватив рукой цепочку, чтобы попытаться вырвать ее из его рук. Мне казалось неправильным, что любовник Аиды прикасается к самой дорогой вещи, которой я владела.

— Не твое дело.

Его глаза встретились с моими, что-то работало за ледяными щитами.

— Я думаю, малышка, ты поймешь, что ты очень даже мое дело.

— Что это значит? — потребовала я, но он уже отошел, чтобы взять стакан из шкафа и наполнить его водой в раковине. — Тирнан, я спросила, что, черт возьми, ты имеешь в виду.

Он долго пил воду, горло работало, живот сжимался. Я отвела взгляд, стиснув челюсть.

— Почему бы тебе не спросить свою маму? — лукаво предложил он, осушив стакан и поставив его в раковину. — Она не спит, а я уезжаю.

— Сейчас середина ночи.

Высокомерная ухмылка тронула уголки его рта, его шрам стал ослепительно белым на фоне загара. Он должен был быть страшным, уродливым, но это лишь придавало его красоте некую потусторонность.

— Плюсы частного самолета.

— Выбросы ископаемого топлива от частных самолетов выросли на тридцать один процент только в Европе за последние пять лет. Знаешь ли ты, что четырехчасовой полет может выбросить столько же, сколько средний человек выбрасывает за целый год? — Когда он лишь безучастно моргнул, я зарычала. — Ты отвратителен, — сказала я, хотя это было по-детски.

Я ничего не могла с собой поделать.

Находясь рядом с ним, я чувствовала себя так, словно под моей кожей жужжала тысяча пчел. Я была разгорячена и раздражена, раздосадована на нас обоих по необъяснимым причинам.

Он поднял на меня густую темную бровь, но в остальном ничего не сказал.

Я узнала, что он был немногословным человеком. Жестоко, что было против моей природы, я задавалась вопросом, достаточно ли у него высокий IQ, чтобы управлять своим миллиардным бизнесом.

— Почему ты с моей матерью? — спросила я, а затем слегка поморщилась, потому что мне показалось, что я считаю ее недостаточно хорошей для него, хотя на самом деле все было наоборот.

Он поднял одну руку, чтобы провести большим пальцем по нижней губе. Туда-сюда, туда-сюда, как маятник гипнотизера.

— Ты когда-нибудь слышала поговорку «любопытство убило кошку»?

Я по-совиному моргнула.

— Ты... угрожаешь мне?

Он моргнул в ответ.

Страх сильно колотил мое сердце в груди, но под ним, под кожей и костями, глубоко в синапсах моего мозга, интрига спуталась со странным вожделением, которое заставило мою кровь нагреться.

Я шагнула ближе к нему, хлопья в миске потускнели и были забыты.

— Что ты хочешь от нее?

Изрезанная шрамами часть его рта приподнялась в небольшой улыбке.

— Чего хочет любой мужчина от любой женщины?

— Ее тело, — догадалась я, ошарашенная его простотой.

— Ее секреты, — поправил он тем грубым хриплым голосом, который каким-то образом был еще и культурным.

Автоматически я скрестила руки на груди, одной рукой потянулась к медальону, который он схватил, — серебро все еще было теплым от его прикосновения. Его взгляд метнулся туда, брови напряглись, отбрасывая тени на глаза, отчего он выглядел почти скелетом.

Демоническим.

— Не волнуйся, малышка, — сказал он, его слова сосульками вонзились глубоко в мою плоть. — Ты слишком молода, чтобы быть достаточно интересной, чтобы оправдать мое любопытство.

Я на мгновение застыла на месте, когда он повернулся и плавно вышел из комнаты, кожа между его сильными плечами была отмечена длинной линией черных отметин.

— А ты слишком стар, чтобы разобраться в моих секретах, даже если бы ты смог их найти, — запоздало воскликнула я, и мои щеки покраснели, потому что он продолжал брать надо мной верх.

Его мягкий смешок, как лента дыма, потянулась ко мне из коридора.

Разозлившись, я схватила свои хлопья с молоком и ложку, а затем отнесла закуску в свою комнату. Я съела ее, не чувствуя вкуса сладкой кашицы, дожидаясь, пока звуки ухода Тирнана не разнесутся эхом по коридору.

Я поставила пустую миску на тумбочку, выскользнула из своей односпальной кровати и прошла по коридору к бельевому шкафу, чтобы взять несколько вещей, прежде чем постучать в дверь Аиды.

— Тирнанни? — ласково позвала она.

Я подавилась этим прозвищем, не в силах представить, что Тирнан позволит кому-то называть его таким отвратительным ласковым именем.

Я поклялась назвать его этим именем, когда увижу его в следующий раз.

— Это я, мама, — позвала я, прежде чем открыть дверь.

Окна были открыты, сладкий ветерок проникал в комнату, так что от мужского запаха Тирнана не осталось и следа. Это была сладкая, цветочная Аида, которая лежала посреди неубранной кровати на боку, задрав одну ногу, чтобы продемонстрировать округлость своей попы, а одна рука играла с краем кружевной ночной рубашки. Когда она увидела меня, то с шумом сдула с лица выбившуюся прядь волос и рухнула обратно на свои потертые подушки из розового шелка.

— Слава богу, — воскликнула она, закинув руку на лоб. — Я не думаю, что смогла бы справиться с этим человеком еще.

— Фу, мам, пожалуйста, не говори о своей сексуальной жизни с этим... — Я замялась, не в силах придумать, как бы поприличнее его назвать.

— Этот высокий, темный и красивый, пьющий прохладную воду? — предложила она, подглядывая за мной из-под предплечья.

Я бросила на нее невеселый взгляд.

Одновременно мы разразились хихиканьем.

— Иди сюда, милая голубка, — поманила она своей мечтательной улыбкой, той самой, которая заставила влюбиться в нее бесчисленное множество мужчин.

Я ничем не отличалась от них.

Несмотря на ее недостатки, эгоцентризм и привычное пренебрежение, я не могла не любить свою мать, когда она улыбалась мне этой улыбкой кинозвезды. Не помогало и то, что она использовала ласковое имя, которым отец называл меня в детстве.

Я подняла простыни в своих руках повыше.

— Я и близко не подойду к кровати, пока мы не поменяем простыни.

Восторженный смех Аиды разнесся по комнате, высокий и чистый, как музыка серебряной флейты. Я ухмыльнулась и швырнула белье ей в лицо. Она драматически фыркнула, отталкивая от своего лица, а затем выскочила из бледно-розовых простыней и бросилась на меня. Я вскрикнула, когда она приземлилась на меня, отшатнувшись назад. Она удержала меня, обхватив обеими руками мой торс и прижав меня к себе так крепко, что на мгновение мне стало трудно дышать. Я не шевелилась, когда она уткнулась носом в мои волосы, ее вздох был мягким и мечтательным, когда она вдохнула мой запах.

— Моя голубка, — прошептала она, крепко сжимая меня. — Моя милая, разумная девочка. Что бы я без тебя делала?

По правде говоря, иногда я задавалась тем же вопросом. В конце года я оканчивала школу и надеялась, что меня примут в учебное заведение, о котором я мечтала долгие годы.

Нью-Йоркский Университет.

В нем есть знаменитая программа по Истории искусств и очень крутая программа по Устойчивому бизнесу в бизнес-школе Стерна.

Это было моей мечтой с шести лет, когда папа в один из своих приездов привез мне фиолетовую толстовку Нью-Йоркского университета. Я захотела стать специалистом по сохранению искусства в восемь лет, когда он взял меня в Музей изящных искусств в Хьюстоне во время редкого совместного отпуска. Он был важным человеком, поэтому, когда я проявила любопытство по поводу пустой рамы с табличкой, на которой было написано, что ее обрабатывает консерватор, он немедленно обеспечил нам доступ в этот отдел.

Я до сих пор помню резкий запах лака и скипидара в носу, осторожные, уверенные руки человека, склонившегося над картиной Густава Климта. Я восторженно наблюдала, как мужчина осторожно счищает слои грязи и налет времени со старого холста. Одна сторона была тусклой и серо-коричневой, а другая медленно оживала в ярких красках, как это было в самом начале.

Это была магия.

Самая чистая форма, которую я когда-либо видела.

Что-то в ней вызвало во мне отклик, как тогда, так и сейчас. Мысль о том, что при тщательной самоотдаче можно открыть свое истинное «я» даже после многих лет жестокого износа.

Это давало мне надежду.

Затем появилась более широкая привлекательность, более прагматичная тяга к изучению бизнеса с акцентом на устойчивое развитие и науку об окружающей среде. Я часами путешествовала с папой по техасской сельской местности, узнавая все об истории семьи как нефтегазового конгломерата, а также о его растущем желании что-то изменить. На протяжении всей моей жизни невозможно было игнорировать катастрофическое воздействие глобального потепления, даже в нефтяном штате, который пытался его игнорировать. Пожар на химическом заводе в Кросби, нехарактерные для зимы две тысячи двадцатого года морозы, оставившие тысячи людей без еды и воды, разрыв трубопровода в Мексиканском заливе, вызвавший масштабный пожар в океане, который пресса назвала «Огненным глазом», потому что он выглядел таким же адским, как глаз Саурона из «Властелина колец».

Эти события повлияли на меня, потому что они повлияли на моего отца, и я боготворила его с самого первого момента, когда смогла размышлять.

Я организовывала инициативы по переработке отходов в своей средней школе, протестовала против строительства трубопровода в лагере «Две реки» и многое другое, а также выиграла научную ярмарку штата за свой исследовательский проект по выбросам углекислого газа на животноводческих фермах.

Сделать мир «зеленым» стало миссией отца в конце его жизни.

И так же она стала моей собственной.

Вместе у меня были две дико разные мечты, и мне было все равно, где я могу оказаться между ними, потому что знала, что никогда не останусь без страсти ни к одной из них. Все, что я знала наверняка, — это то, что не желала отказываться от возможности продолжить обучение в Нью-Йоркском университете, если мне повезет поступить и получить полную стипендию.

Не ради Аиды.

Может быть, даже не ради Брэндо.

Хоть раз в жизни я хотела чего-то для себя.

Так что да, мне было интересно, что Аида будет делать без меня, потому что это время приближалось, подозревала она об этом или нет.

— С тобой все будет хорошо, — заверила я ее, поглаживая облако мягких бледных волос. — У тебя все было хорошо до моего рождения.

— У меня был твой отец.

Я слегка поморщилась, потому что это было правдой. Аида не была женщиной, которая хорошо или с удовольствием заботилась о себе.

— Вот почему я так благодарна, что нашла Тирнана, — сказала она в своей обычной задумчивой манере. — Он хочет перевезти нас в Нью-Йорк.

— Нью-Йорк! — Я отпрянула от матери в шоке, мой рот стал круглым, как пулевое отверстие прямо в моем черепе. — Мам, ты не можешь быть серьезной. Ты даже не любишь этого парня.

Она нахмурилась на меня, затем разгладила пальцем складку между бровями, потому что беспокоилась о морщинах.

— Не надо «мамкать», голубка. Конечно, я серьезно. У него есть деньги. Много денег. И он хорошо ко мне относится. Я знаю, что он тебе не нравится, потому что ты думаешь, что он угрожает памяти твоего отца. — Аида сделала паузу, чтобы издать многострадальный вздох. — Но он хочет, чтобы мы были семьей.

— Он хочет, чтобы ты лежала в его постели, а мы с Брэндо были заперты с глаз долой на каком-нибудь чердаке, — возразила я, содрогаясь от этой мысли.

— У тебя всегда было глупое воображение.

— Если я глупая, то это у меня от тебя, — огрызнулась я, а потом увидела, как широкие голубые глаза Аиды наполнились слезами.

Я вздохнула, когда она отодвинулась от меня, срывая простыни со своей кровати резкими движениями, прерываемыми всхлипыванием.

— Мне жаль, — сказала я, потому что так оно и было. Я уже давно поняла, что в наших отношениях я была более взрослой. Это было частью ее очарования; она была по-детски удивительной и милой, хотела угодить и жаждала ласки и внимания. Она никогда не желала мне зла, и поэтому мне казалось нелепым злиться на нее.

Моя мать не могла изменить свою природу.

Мой отец не смог изменить, хотя и пытался.

Можно сказать, что люди не способны меняться, и я могла с этим жить, даже если это не всегда было идеально.

Я подошла к маме сзади, когда она наклонилась, чтобы заправить один конец свежей простыни под матрас, и обнял ее.

— Я люблю тебя, — пробормотала я, прижимаясь к ее покрытой шелком спине. — Я бы хотела, чтобы ты знала, какая ты прекрасная и способная. Тебе не нужен мужчина, чтобы помочь позаботиться о тебе, о нас. — Я сделала паузу, пожевав нижнюю губу. — Разве я недостаточно хорошо справляюсь с этим?

Она выпрямилась, еще крепче прижимая мои руки к своему животу, чтобы она могла обнять их.

— Ты замечательная дочь. Но ты не можешь обеспечить нам безопасность так, как это может сделать мужчина. Ты не сможешь сделать нас богатыми и обеспеченными так, как это может сделать мужчина, милая. Это так просто.

— Сейчас уже не тысяча девятьсот пятидесятые годы, — ворчала я, хотя знала, что переубедить ее невозможно. — Я могу сделать нас богатыми.

— Изучая художественный консерватизм? — спросила она, похлопывая меня по руке. — Нет, милая. Ты гонись за своими мечтами, а я буду гоняться за мужчинами, хорошо? Все, что я делаю, я делаю для того, чтобы ты была счастлива. Тирнан может устроить тебя в лучшие школы страны.

— Я могу изучать устойчивый бизнес, и мне не нужна его помощь в поступлении. — Я вздрогнула от самой идеи.

— Он мог бы позволить себе обучение в Нью-Йоркском университете, — уговаривала она, поворачиваясь ко мне так, чтобы взять мое лицо в свои руки. — Ты могла бы перестать работать и сосредоточиться на учебе... возможно, это даже даст тебе время для свиданий. У тебя слишком красивое лицо, чтобы все время прятаться за учебником.

— Есть финансовая помощь. — Я ни за что на свете не согласилась бы взять деньги у Тирнана. У меня было такое чувство, что каждый доллар связан с какими-то условиями.

Аида издала страдальческий вздох.

— Правда, Бьянка, ты так решительно настроена ненавидеть его, что не можешь понять, как он может изменить нашу жизнь? Тебе нравится так жить? От зарплаты до зарплаты. Думать, сможем ли мы позволить себе следующий раз, когда Брэндо окажется в больнице? — Она замешкалась в своей тираде, ее глаза сузились от моей непреднамеренной реакции.

Она задела единственную вещь, которая имела для меня значение.

Брэндо и его благополучие.

Медленная улыбка расплылась по ее щекам, скользкая, как размазанное масло.

— Знаешь, он может оплатить лучших врачей, лучшие процедуры для Брэндо. И у него есть связи. Держу пари, он знает кого-то, кто знает кого-то, кто мог бы достать ему самые современные методы лечения. — Она сделала паузу, ее лицо стало задумчивым, когда она пыталась вспомнить некоторые исследования, которыми я делилась с ней на протяжении многих лет. — Может быть, даже лазерную терапию.

— Лазерная интерстициальная термическая терапия[4], — машинально поправила я, но борьба во мне угасла.

Брэндону поставили диагноз «эпилепсия», когда он был совсем маленьким. Он принимал коктейль из лекарств и кетогенной диеты, чтобы уменьшить частоту припадков, но они все равно случались примерно два раза в месяц. Учителя в его школе знали, как справиться с ситуацией, но он был настолько сонливым и слабым после приступа, что либо Аиде, либо мне приходилось отпрашиваться с работы или из школы, чтобы забрать его и отвезти домой. Каждый раз, когда мне о нем звонили, я боялась, что это будет тот случай, когда он нанесет себе непоправимую травму. Однажды он ударился лбом о кофейный столик. В другой раз он упал с лестницы по пути на кухню. Это была главная причина, по которой мы жили в одноэтажном доме.

С помощью диеты и лекарств мы могли справиться с его эпилепсией.

С помощью операции — дорогой и опасной настолько, чтобы мы чувствовали себя комфортно только с лучшим врачом — у Брэндо был шанс полностью избавиться от болезни.

Мой младший брат мог жить без страха и беспокойства.

Мое сердце горело в груди, пылая неохотной надеждой.

Если Тирнан сможет купить покой Брэндо, я дам ему все, что он захочет.

Словно вызванный нашими мыслями, в дверном проеме появился мой младший брат, шаркающий по коридору с прищуренными от слабого света глазами, в которых нельзя было разглядеть блестящие голубые радужки. Его светлые кудри были спутанными и длинными, спадали на лоб и торчали под странными углами.

Слезы навернулись мне на глаза, когда я смотрела на него, а в горле застыл комок любви.

Да.

Я готова на все ради этого ребенка.

— Что случилось? — пробормотал он, потирая кулаком один глаз, а в другом держал свою любимую фигурку Железного человека.

— Прости, приятель. — Я подошла к нему и подняла его на руки. Он был маленьким для своего возраста, его все еще легко было носить на руках, хотя он был уже достаточно взрослым и не позволял себе этого, если только не был сонным или после припадка. Я уткнулась носом в кудри над его ухом и вдохнула его сладкий запах. — Мы подумали, что у нас будет ночевка.

— Правда? — хрипло прошептал он, широко раскрыв глаза. — Я люблю ночевки.

Я засмеялась.

— Я знаю. Мы с мамой только что застелили кровать, так что ты можешь забираться прямо туда.

Без колебаний он вывернулся из моих рук и прыгнул на чистые простыни, сонно хихикая. Аида наблюдала за ним со смесью сожаления и нежности. Она так и не смогла преодолеть стыд за то, что подарила моему отцу сына с больным мозгом.

Диагноз Брэндо был поставлен через три месяца после смерти отца, поэтому я не понимала, почему она так много внимания уделяет этому. Папе бы понравился маленький человечек, в которого он превратился, любопытный и умный, жаждущий учиться и исследовать.

Прямо как папа.

Аида заметно стряхнула с себя меланхолию и забралась к нему в постель, крепко прижала его к изгибу своего тела, и подула на одну из его пухлых щек. Он завизжал, извиваясь в ее руках.

У меня болело сердце, когда я наблюдала за ними, а плечи были такими тяжелыми, что я не могла пошевелиться.

Я хотела подарить им обоим весь мир. Не имело значения, что Аида была нашей матерью и на двадцать восемь лет старше меня. Не имело значения, что Брэндо был моим братом, а не сыном.

Они были моей семьей и моей ответственностью.

Поэтому, несмотря на то, что это было неприятно, я знала, что должна дать Тирнану реальный шанс, потому что он мог сделать их обоих счастливыми и защищенными так, как сейчас я не могла.

Это был риск, но я всегда была готова на него пойти, потому, что я продала бы свою душу, если бы это означало, что Аида и Брэндо смогут узнать жизнь, свободную от стресса и беспокойства, нехватки и болезней.

— Присоединяйся к нам, голубка, — поманила Аида с мягкой, легкой улыбкой, на этот раз слегка кривой. Такую улыбку она использовала только для своих детей. — Какое удовольствие я получаю, когда сплю с обоими своими малышами.

Улыбка дрогнула на моих губах, но я задержалась еще на секунду. Что-то в этой ночи и в этом моменте, в знании о нашем возможном переезде в Нью-Йорк с Тирнаном было окончательным, как закрытие главы.

После смерти отца наша жизнь бесповоротно и ужасно изменилась, и сейчас, как и тогда, у меня было ощущение, что она снова изменится. Я могла только надеяться, что это будет к лучшему.

Я присоединилась к своей маленькой семье на розовых простынях, свернувшись калачиком вокруг спины Аиды, обхватив ее руками так, чтобы спутать их с руками Брэндо, мы оба прижались к ее телу. Несмотря на ее недостатки, мы оба любили нашу мать.

У нас не было особого выбора.

Она была всем, что у нас осталось.

Несмотря на то, что она не знала, что бы она делала без меня, я чувствовала к ней то же самое. На американских горках взлетов и падений, которыми была моя жизнь, Аида Бельканте была моей единственной константой.

И я поклялась прямо здесь, прижимая к себе двух самых дорогих людей во всей моей вселенной, когда они погрузились в быстрый и глубокий сон, что я буду их постоянной константой, несмотря ни на что.

Даже если для этого придется отказаться от своих мечтаний.

Даже если это означает пригласить Тирнана в наш дом навсегда.

⇐ Предыдущая 123 4 5 Следующая ⇒