Глава десятая. Глава одиннадцатая

Понурив головы, мы гуськом поднимались по крутой тропе, напоминая роту измученных войной ветеранов. Бронвин несла на руках Милларда, а мисс Сапсан ехала в похожей на гнездо шевелюре Фионы. Ландшафт был испещрен дымящимися воронками от взрывов, повсюду были разбросаны комья свежевзрытой земли, как будто здесь копала ямы какая-то гигантская собака. Мы все хотели знать, что ждет нас в доме, но произносить этот вопрос вслух никто не решался.

Мы получили свой ответ, еще не выйдя из лесу. Енох наступил на что-то твердое. Наклонившись, чтобы рассмотреть странный предмет, он поднял и показал нам половинку обуглившегося кирпича.

Детей охватила паника, и они бросились бежать по тропинке. Выбежав на лужайку, малыши ударились в слезы. Все заволокли клубы дыма. Бомба не зависла, как обычно, над пальцем Адама, но пронзила фигуру насквозь и разорвалась. Задний угол дома просел и превратился в дымящиеся руины. В обуглившейся скорлупе двух комнат догорал пожар. На месте Адама зияла свежая воронка глубиной в рост взрослого человека. Теперь было нетрудно представить себе этот дом безнадежно тоскливыми развалинами, которые я впервые увидел несколько недель назад. Спустя семьдесят лет ему предстояло превратиться в дом привидений и кошмаров.

Мисс Сапсан спрыгнула с головы Фионы и начала бегать по обуглившейся траве, издавая пронзительные тревожные крики.

— Директриса, что случилось? — спросила Оливия. — Почему не произошла переустановка?

В ответ мисс Сапсан только издала очередной крик. Похоже, она была растеряна и испугана не меньше нас.

— Пожалуйста, превратитесь в человека! — взмолилась Клэр, опускаясь перед ней на колени.

Мисс Сапсан несколько раз подпрыгнула, хлопая крыльями, и, похоже, напряглась. Но ей по-прежнему не удавалось превратиться в человека. Дети испуганно столпились вокруг.

— Что-то не так, — прошептала Эмма. — Если бы она могла измениться, она уже сделала бы это.

— Может, поэтому и петля развязалась? — высказал предположение Енох. — Помните старую историю о мисс Пустельге, когда она упала с велосипеда во время дорожного происшествия? Она ударилась головой и целую неделю оставалась пустельгой. Тогда-то и развязалась ее петля.

— Какое отношение это имеет к мисс Сапсан?

Енох вздохнул.

— Может, она тоже получила травму головы, и нам надо подождать с недельку, пока она придет в себя.

— Несущийся по дороге грузовик — это одно, а пленение тварями — совсем другое, — заметила Эмма. — Никто не знает, что сделал с ней этот ублюдок за то время, пока она находилась в его власти.

— Тварями? Во множественном числе?

— Мисс Зарянку захватили твари, — ответил я.

— Откуда ты знаешь?! — воскликнул Енох.

— Те, с подводной лодки, сотрудничали с Голаном, верно? К тому же я видел глаза одного из них. Того, кто в нас стрелял. Сомнений быть не может.

— Тогда с мисс Зарянкой можно попрощаться, — прошептал Хью. — Они ее наверняка убьют.

— Может, и не убьют, — возразил я. — Во всяком случае не сразу.

— Если я что и знаю о тварях, — заявил Енох, — так это то, что они убивают странных людей. Это у них в крови. Они иначе не могут.

— Нет, Джейкоб прав, — вмешалась в наш спор Эмма. — Перед смертью один из них сказал нам, для чего они похитили столько имбрин. Они хотят вынудить их воспроизвести реакцию, которая первоначально привела к появлению пустот. Только они хотят, чтобы на этот раз реакция была мощнее. Намного мощнее.

Я услышал, как кто-то ахнул. Все остальные замолчали. Я огляделся в поисках мисс Сапсан и увидел, что она одиноко сидит на краю воронки, на месте которой еще совсем недавно высился Адам.

— Мы должны их остановить, — произнес Хью. — Мы должны узнать, куда они отвозят имбрин.

— Как мы это сделаем? — поинтересовался Енох. — Погонимся за подводной лодкой?

У меня за спиной кто-то громко откашлялся. Обернувшись, я увидел Горация. Скрестив ноги, он сидел на земле.

— Я знаю, куда они их отвозят, — тихо произнес он.

— Что ты этим хочешь сказать? Откуда ты знаешь?

— Да какая вам разница откуда? — оборвала расспросы Эмма. — Главное то, что он знает. Где они, Гораций?

Он покачал головой.

— Я не знаю, как называется это место, но я его видел.

— Тогда нарисуй его, — предложил я.

Гораций на мгновение задумался, а потом с трудом встал и выпрямился. В оборванном черном костюме он походил на нищего проповедника. Шаркая ногами, он подошел к одной из куч пепла, окружавших расколотый взрывом дом, и наклонился, чтобы набрать полную пригоршню сажи. Затем в задумчивом свете луны начал широкими мазками рисовать что-то на разбитой стене дома.

Мы собрались вокруг и наблюдали за его работой. Гораций нарисовал ряд прямых вертикальных полос, поверх которых шли завитушки тонких петель. Все это напоминало ограду из колючей проволоки. С одной стороны рос густой лес. С другой — землю укрывал снег, на рисунке Горация изображенный черным цветом. Больше там ничего не было.

Закончив работу, он попятился и с отрешенным видом снова сел на траву. Эмма осторожно коснулась его плеча и спросила:

— Гораций, что еще ты знаешь об этом месте?

— Там холодно.

Бронвин отступила на шаг, чтобы лучше разглядеть рисунок Горация. На одной руке у нее сидела Оливия, ласково положив голову на плечо подруге.

— Похоже на тюрьму, — произнесла Бронвин.

Оливия подняла голову.

— Когда мы туда пойдем? — прозвучал ее тоненький голосок.

— Куда пойдем?! — в отчаянии вскинул руки Енох. — Я вижу только кучу закорючек!

— Но это место где-то существует, — обернувшись к нему, ответила Эмма.

— Но не можем же мы просто отправиться туда, где много снега, и начать разыскивать тюрьму?

— Здесь мы тоже не можем оставаться.

— Почему?

— Посмотри на состояние нашего дома. Посмотри на директрису. Нам было здесь чертовски хорошо, но это время кончилось.

Енох и Эмма спорили. Мнения остальных тоже разделились.

Енох доказывал, что они слишком долго жили вне мира, и что, стоит им уйти отсюда, как они немедленно впутаются в войну или угодят в лапы пустот, поэтому лучше оставаться там, где им все близко и знакомо. Сторонники Эммы доказывали, что и война, и пустоты сами к ним пришли, и выбора у них теперь нет. Они считали, что твари обязательно вернутся за мисс Сапсан, только на этот раз их будет гораздо больше. Нельзя было забывать и о самой мисс Сапсан.

— Надо найти другую имбрину, — предложила Эмма. — Если кто и знает, как помочь директрисе, так это одна из ее подруг.

— А что, если остальные петли тоже развязались? — прошептал Хью. — Что, если твари уже похитили всех имбрин?

— Мы не имеем права так думать. Должен же был хоть кто-то остаться.

— Эмма права, — вмешался Миллард, которого уложили на траву, вместо подушки подсунув ему под голову обломок кирпича. — Если альтернатива заключается в том, чтобы просто ждать, надеясь, что пустоты сюда больше не явятся, а директриса сама как-нибудь поправится, — то, по-моему, это вообще не альтернатива.

Инакомыслящих в конце концов пристыдили и заставили согласиться с тем, что дом необходимо покинуть. Теперь всем предстояло собрать то, что осталось от их вещей, а затем реквизировать привязанные в бухте лодки с тем, чтобы утром покинуть эти места.

Я спросил у Эммы, как они собираются управлять этими лодками. Ведь за последние восемьдесят лет никто из детей ни разу не покидал остров, а мисс Сапсан не могла ни говорить, ни летать.

— У нас есть карта, — произнесла она, медленно оборачиваясь и глядя на дымящийся дом. — Конечно, если она не сгорела.

Я вызвался помочь ей разыскать карту. Обернув лица влажными тряпками, мы через разрушенную стену проникли в дом. Окна были выбиты, в воздухе пахло гарью, но при ярком свете огонька Эммы мы отыскали кабинет. Все полки обрушились, как домик из домино, но мы отодвинули их в сторону и, присев на корточки, начали рыться в рассыпавшихся по полу книгах. К счастью, нужная нам книга была самой большой в библиотеке и найти ее не составляло труда. С торжествующим возгласом Эмма показала мне внушительный том. Выбираясь наружу, мы нашли опий и спирт, а также настоящие бинты для Милларда. После того как помогли обмыть и перевязать его рану, мы сели и начали изучать книгу. Она представляла собой подробный атлас в толстом кожаном переплете винного цвета. Страницы, похоже, были из настоящего пергамента, и на них были нанесены тщательно прорисованные карты. Это была очень красивая и невообразимо старая книга. И еще она была такая большая, что полностью покрывала колени Эммы.

— Эта книга называется Картой Дней, — пояснила она. — Тут изображены все временные петли, которые когда-либо существовали.

На открытой ею странице, похоже, была изображена карта Турции, хотя здесь не было ни дорог, ни границ. Вместо этого карту усеивали маленькие спиральки, которые, как я понял, и служили указанием на местонахождение петель. В центре каждой спирали был изображен символ, а внизу страницы, как и на обычных картах, размещалась легенда, где символы снова появлялись, теперь соседствуя со списком разделенных черточками чисел. Я указал на одно из них — 29–3-316/? -? -399 — и произнес:

— Что это, какой-то код?

Эмма провела пальцем под цифрами.

— Эта петля была завязана двадцать девятого марта триста шестнадцатого года нашей эры. Она существовала до триста девяносто девятого года, хотя день и месяц ее исчезновения неизвестны.

— Что произошло в триста девяносто девятом году?

Эмма пожала плечами.

— Тут не сказано.

Я протянул руку и перевернул несколько страниц, на этот раз открыв карту Греции, еще больше загроможденную спиралями и числами.

— В чем смысл всех этих карт? — спросил я. — Как вообще можно попасть во все эти древние петли?

— Скачками, — ответил Миллард. — Это очень сложная и опасная затея, но скачками можно перемещаться из одной петли в другую. К примеру, за один день можно запрыгнуть на пятьдесят лет в прошлое. Таким образом получаешь доступ к целому ряду петель, которые перестали существовать за последние пятьдесят лет. Если у тебя есть необходимые средства, чтобы до них добраться, то внутри ты обнаружишь другие петли, и так далее, в геометрической прогрессии.

— Но ведь это путешествия во времени, — изумленно произнес я. — Самые настоящие путешествия во времени.

— Пожалуй, да.

— Так, значит, относительно этого места… — я показал на Горация, а затем на картину на стене. — Нам придется выяснить не только, где оно находится, но еще и когда?

— Боюсь, что да. А если мисс Зарянку действительно захватили твари, за которыми ходит дурная слава таких вот прыгунов по петлям времени, то вполне вероятно, что место, куда доставили ее и других имбрин, находится где-нибудь в прошлом. Это еще больше усложняет нам задачу. Их не только будет трудно найти. К ним будет невероятно опасно попасть. Наши враги прекрасно осведомлены о расположении всех исторических петель и постоянно караулят у входов туда.

— Что ж, — пожал плечами я, — выходит, очень хорошо, что с вами иду я.

Эмма резко обернулась ко мне.

— О, это чудесно! — воскликнула она и обняла меня. — Ты уверен?

— Конечно, уверен, — отозвался я.

Несмотря на всю свою усталость, дети радостно захлопали в ладоши и заулюлюкали. Некоторые бросились меня обнимать. Даже Енох пожал мне руку. Но когда я снова перевел взгляд на Эмму, то увидел, что улыбка сползла с ее лица.

Она смущенно поежилась.

— Есть нечто, что ты должен знать, — произнесла она. — Но боюсь, что когда ты поймешь, в чем дело, то откажешься идти с нами.

— Не откажусь, — заверил я ее.

— Когда мы отсюда уйдем, петля времени за нами закроется. Может случиться так, что ты никогда уже не сможешь вернуться в то время, из которого пришел. Во всяком случае это будет очень нелегко.

— Меня в том времени ничто не держит, — быстро произнес я. — Даже если бы я мог вернуться, то вряд ли захотел бы это сделать.

— Это ты сейчас так говоришь. А я хочу, чтобы ты был уверен.

Я кивнул и встал.

— Куда ты?

— Пойду погуляю.

Я не пошел далеко, а просто очень медленно обогнул двор, глядя на уже полностью прояснившееся небо с его мириадами звезд. Эти древние серебристые странницы тоже путешествовали во времени. Сколько из них представляли собой лишь эхо давно угасших солнц? Сколько звезд уже родилось, но их свет до нас еще не дошел? Если бы сегодня ночью погасли все солнца, кроме нашего, сколько сотен лет должно было пройти, чтобы мы осознали, что остались в одиночестве? Я всегда знал, что небо полно тайн, но только теперь понял, насколько полна загадками земля.

Я подошел к месту, где из леса во двор выходила тропинка. Пойдя по ней, я мог попасть домой, где все было обычным, нисколько не таинственным и вполне безопасным.

А впрочем, такой моя жизнь уже не будет, где бы я ни находился. Чудовища убили дедушку Портмана и охотились за мной. Я знал, что рано или поздно они все равно за мной придут. Что, если, вернувшись однажды домой, я увижу, что папа лежит на полу, истекая кровью? Или мама?

За моей спиной тесными группками собирались дети. Они взволнованно обсуждали свои планы. Впервые за очень долгое время эти планы касались их будущего.

Я вернулся к Эмме, которая продолжала сидеть, склонившись над огромной книгой. Мисс Сапсан крутилась рядом с ней, время от времени постукивая клювом по карте. Когда я подошел, Эмма подняла голову.

— Я уверен, — сказал я.

Она улыбнулась.

— Я рада.

— Но прежде чем уйти с вами, мне необходимо кое-что сделать.

* * *

Я вошел в поселок перед самым рассветом. Дождь наконец-то перестал, и на горизонте занимался ясный день. Главная улица походила на руку с рассеченными венами. Длинные «порезы» пересекали ее там, где ливнем смыло весь гравий.

Я вошел в паб, миновал пустой зал и поднялся в наши комнаты. Шторы были задернуты, а дверь в спальню отца закрыта. Я обрадовался, потому что еще не придумал, как сказать ему то, что я должен был сказать. В итоге я взял ручку и бумагу, сел и написал ему письмо.

Я попытался все ему объяснить. Написал о странных детях и о пустотах, о том, что все рассказы дедушки Портмана оказались правдивыми. Рассказал о том, что случилось с мисс Сапсан и мисс Зарянкой, и постарался объяснить, почему должен уйти. Я умолял его не волноваться за меня.

Потом я перечитал все написанное. Бесполезно. Я понял, что он все равно не поверит ни одному слову. Он подумает, что я, как и дедушка, окончательно свихнулся. Или что я убежал из дома. Или что меня похитили. Или что я прыгнул с утесов вниз головой. В любом случае я чувствовал, что ломаю его жизнь. Я скомкал листок бумаги и швырнул его в корзину.

— Джейкоб?

Я обернулся и увидел отца. Он стоял, прислонившись к дверному косяку, одетый в забрызганные грязью рубашку и джинсы. Его волосы были всклокочены, а глаза казались потухшими.

— Привет, папа.

— Я хочу задать тебе очень простой вопрос, — произнес он. — И я хотел бы услышать такой же простой ответ. Где ты был всю ночь?

Я видел, что спокойствие дается ему с большим трудом.

Я решил, что с враньем покончено.

— Папа, у меня все хорошо. Я был со своими друзьями.

Мне показалось, что я выдернул чеку из гранаты.

— НО ТВОИ ДРУЗЬЯ ВООБРАЖАЕМЫЕ! — заорал он и пошел на меня. Его лицо на глазах наливалось кровью. — Я жалею, что мы с твоей мамой позволили этому чокнутому психоаналитику убедить нас привезти тебя сюда! Потому что это обернулось настоящей катастрофой! Ты только что солгал мне в последний раз! А теперь отправляйся к себе и собирай вещи. Мы выезжаем на следующем пароме!

— Папа…

— А когда мы приедем домой, ты шагу не сделаешь из своей комнаты, пока мы не найдем психиатра, который не окажется полным ослом.

— Папа!

На мгновение я подумал, что мне придется просто сбежать от него. Я представил себе, как он держит меня и зовет на помощь, как меня доставляют на паром, связанного смирительной рубашкой.

— Я с тобой не поеду, — произнес я.

Он прищурился и наклонил голову так, будто плохо меня расслышал. Я уже хотел повторить свои слова, как вдруг в дверь постучали.

— Убирайтесь! — заорал папа.

Стук повторился, уже настойчивее. Он ринулся к двери и распахнул ее настежь. На лестничной площадке стояла Эмма. На ее ладони дрожал крохотный шарик голубого пламени. Рядом с ней стояла Оливия.

— Привет, — произнесла малышка. — Мы пришли к Джейкобу.

Он смотрел на них в полной растерянности.

— Что это…

Протиснувшись мимо него, девочки вошли в комнату.

— Что вы здесь делаете? — прошипел я.

— Мы просто хотели представиться, — ответила Эмма, широко улыбнувшись моему папе. — В последнее время мы очень близко познакомились с вашим сыном. И подумали, что вежливость требует, чтобы мы нанесли ему дружеский визит.

— Ну да, — пробормотал отец, переводя взгляд с одной девочки на другую и обратно.

— Он очень хороший мальчик, — продолжала Оливия. — Такой смелый!

— И красивый! — добавила Эмма, подмигивая мне.

Она начала перекатывать огненный шарик между ладонями, как игрушку. Отец, словно загипнотизированный, следил за ее движениями.

— Д-да, — заикаясь, выдавил из себя он. — Это так и есть.

— Вы не возражаете, если я разуюсь? — поинтересовалась Оливия и, не дожидаясь ответа, сбросила туфли, тут же взлетев к потолку. — Спасибо, так намного удобнее!

— Папа, это мои друзья. Те, о которых я тебе рассказывал. Это Эмма, а вон там, на потолке, Оливия.

Он сделал шаг назад.

— Я, наверное, сплю, — прошептал он. — Я так устал…

Один из стульев поднялся в воздух и подлетел к нему. За стулом следовал искусно наложенный медицинский жгут.

— В таком случае прошу вас, присаживайтесь, — произнес Миллард.

— Спасибо, — ответил папа и сел на предложенный стул.

— Что ты здесь делаешь? — прошептал я Милларду. — Тебе нельзя вставать.

— Я был тут по соседству. — Он показал мне современного вида коробочку с лекарствами. — Должен признаться, тут у вас научились делать замечательные болеутоляющие!

— Папа, это Миллард, — произнес я. — Ты его не видишь, потому что он невидимый.

— Приятно познакомиться.

— И мне тоже, — отозвался Миллард.

Я подошел к отцу и встал на колени у его стула. Папина голова слегка покачивалась.

— Папа, я ухожу. На какое-то время мы должны расстаться.

— Да? И куда же ты собрался?

— В путешествие.

— Путешествие, — повторил он. — Когда ты вернешься?

— Я не знаю.

Он покачал головой.

— Совсем как твой дедушка.

Миллард взял стакан и набрал из крана воды. Он подал стакан папе, и тот его принял, как будто летающие стаканы не были чем-то особенным. Наверное, он по-прежнему был уверен, что все это сон.

— Что ж, спокойной ночи, — пробормотал он и встал.

Пошатнувшись, он ухватился за спинку стула, а потом, спотыкаясь, побрел в спальню. В дверях он остановился и обернулся ко мне.

— Джейк?

— Да, папа?

— Будь осторожен, хорошо?

Я кивнул. Он закрыл дверь. Мгновение спустя я услышал, как он упал на кровать.

Я потер ладонями лицо. Я не знал, что должен чувствовать.

— Мы помогли? — спросила с потолка Оливия.

— Не уверен, — ответил я. — Не думаю. Он проснется и решит, что ему все приснилось.

— Ты мог бы написать ему письмо и рассказать все, что хочешь, — предложил Миллард. — Все равно он не сможет нас найти.

— Я уже написал ему письмо. Но это не доказательство.

— А-а, — протянул он. — Я понимаю, в чем твоя проблема.

— Это такая милая проблема, — пропищала Оливия. — Хотелось бы мне, чтобы мои мама и папа так меня любили, что переживали бы, когда я ушла из дома.

Эмма потянулась вверх и пожала ее ручонку. Потом обернулась ко мне.

— Возможно, у меня есть доказательство, — произнесла она.

Из-за пояса платья Эмма извлекла небольшой бумажник. Вынув из него фотокарточку, она протянула ее мне. На снимке я увидел ее вместе с моим дедом, когда тот был совсем еще юным. Все внимание Эммы было сосредоточено на нем, но его мысли были где-то очень далеко. Это была грустная и трогательно-прекрасная фотография. Она полностью отражала то немногое, что я знал об их отношениях.

— Это фото было сделано незадолго до того, как Эйб ушел от нас на войну, — произнесла Эмма. — Как ты думаешь, твой папа меня узнает?

Я улыбнулся ей.

— Ты выглядишь так же, как и тогда, не состарившись ни на один день.

— Изумительно! — обрадовался Миллард. — Вот тебе и доказательство.

— Ты всегда носишь это с собой? — спросил я, возвращая ей снимок.

— Да, но мне больше не нужна эта фотография. — Она подошла к столу, взяла ручку и начала что-то писать на обороте. — Как зовут твоего отца?

— Франклин.

Окончив писать, она протянула фото мне. Я повертел его в руках, потом, достав из мусорной корзины, дописал свое письмо, разгладил его и оставил на столе рядом с фотографией.

— Вы готовы? — обернулся я к друзьям.

Они уже стояли в дверях, ожидая меня.

— Только если ты готов, — ответила Эмма.

Мы зашагали по улице, направляясь к кряжу. Приблизившись к месту, на котором я всегда останавливался, чтобы посмотреть, сколько уже прошел, я миновал его без остановки. Бывают моменты, когда лучше не оглядываться.

Подойдя к заветному кургану, Оливия погладила камни, как любимую старую собаку.

— Прощай, милая петля, — прошептала она. — Ты была к нам так добра. Мы будем по тебе скучать.

Эмма стиснула ее плечо, и они обе, пригнувшись, вошли в туннель.

В последней пещере Эмма поднесла свой огонек к стене и показала мне то, чего я раньше никогда не замечал: высеченный в скале длинный список дат и инициалов.

— Это люди, которые использовали эту петлю до нас, — пояснила она. — И все другие дни, вокруг которых завязывалась эта петля.

Я присмотрелся и прочитал: П. М. 3–2-1853 и Дж. Р. Р. 1–4-1797 и едва различимое Х. Дж. 1580. Ниже располагались странные знаки, которые я так и не смог прочесть.

— Это руны, — пояснила Эмма. — Они невероятно древние.

Миллард поискал что-то на усыпанной щебнем земле и поднял острый камень. Используя другой камень, как молоток, он в самом низу высек: А. С. 3–9–1940.

— Кто это, А. С.? — спросила Оливия.

— Алма Сапсан, — ответил Миллард и вздохнул. — Это она должна была бы высекать эту надпись, а не я.

Оливия провела рукой по неровным буквам и цифрам.

— Как ты думаешь, может, когда-нибудь другая имбрина завяжет здесь свою петлю?

— Я надеюсь, — ответил он. — Я очень на это надеюсь.

* * *

Мы похоронили Виктора. Бронвин подняла его вместе с кроватью и вынесла во двор. Все дети собрались, чтобы попрощаться с ним, а сестра запечатлела на его лбу последний поцелуй и нежно укутала его покрывалом. Я вместе с другими парнями поднял кровать, и мы отнесли его в образовавшуюся после взрыва воронку. Потом мы все выбрались наружу. Задержался только Енох. Он вытащил из кармана глиняного человечка и ласково положил его Виктору на грудь.

— Это мой самый лучший солдат, — прошептал он. — Чтобы тебе не было скучно.

Человечек сел, но Енох толкнул его назад. Тогда солдатик повернулся на бок, подложил руку под голову и как будто уснул.

Когда воронка была засыпана, Фиона положила на рыхлую землю какие-то кустарники и начала их растить. К тому времени как мы закончили сборы, Адам уже был на прежнем месте. Только на этот раз он рос на могиле Виктора.

Когда дети попрощались со своим домом, мы отправились в последний поход по острову. Некоторые из нас уносили с собой щепки, осколки кирпичей или цветы из сада на память об этих местах и этой петле. Мы прошли через выгоревший лес, через испещренное воронками болото, перевалили через кряж и спустились в поселок, затянутый дымом от горящих торфяников. В дверях домов стояли оцепеневшие от шока люди. От усталости они едва держались на ногах и, казалось, не замечали шагающей мимо них процессии странноватого вида детей.

Мы молчали, но были необычайно взволнованы. В эту ночь никто из нас не спал, но, глядя на наш отряд, догадаться об этом было невозможно. На календаре было четвертое сентября — впервые за долгое время дни снова начали сменять друг друга. Некоторые утверждали, что они это ощущают: им легче дышалось, и кровь бежала по их жилам быстрее. Они чувствовали себя более живыми и реальными.

Я испытывал то же самое.

* * *

Я мечтал о том, чтобы изменить свою обычную жизнь, но моя жизнь никогда не была обычной. Просто я не замечал, насколько она необычна. И не мог даже представить, что когда-то буду скучать по дому. Но, стоя на пристани, на очередной границе между До и После, и ожидая своей очереди сесть в лодку, я смотрел на занимающийся рассвет и думал обо всем, что мне предстояло покинуть, — своих родителях, своем городе, своем некогда лучшем и единственном друге, — и понимал, что расстаться со всем этим будет труднее, чем я себе представлял. Я думал, что у меня гора с плеч свалится, но воспоминания были физически осязаемыми и очень тяжелыми. И я знал, что мне придется повсюду носить с собой этот груз.

И все же вернуться в свою старую жизнь я не мог, так же, как дети не могли вернуться в свой разбомбленный дом. Двери с наших клеток сорвало раз и навсегда.

Десять странных детей и одна странная птица втиснулись в три прочные весельные лодки. Большую часть пожитков пришлось оставить на пристани. Когда все было готово к отплытию, Эмма захотела, чтобы кто-то из нас произнес небольшую речь. В честь предстоящего нам странствия. Но слов, похоже, ни у кого не было. И тогда Енох поднял над головой клетку с мисс Сапсан, и она издала громкий пронзительный крик. Мы ответили на него своим собственным криком, который был победным кличем, но одновременно будто оплакивал все, что мы теряли, и тревожился о том, что нам еще предстояло обрести.

Мы с Хью сели на весла в первой лодке. Енох сидел на носу, наблюдая за нами и готовясь сменить того, кто устанет первым. Эмма смотрела на удаляющийся остров, придерживая свою широкополую шляпу. Перед нами расстилалось безбрежное, покрытое легкой рябью море. День был теплым, но с моря дул свежий ветер, и я чувствовал, что готов грести хоть несколько часов подряд. Я не понимал, как подобная тишина может быть частью мира, охваченного войной.

Из следующей за нами лодки нам помахала Бронвин. Она подняла фотоаппарат мисс Сапсан. Я улыбнулся в объектив. Мы не взяли с собой ни одного из старых фотоальбомов. Возможно, этому снимку предстояло положить начало совершенно новому альбому. Мне странно было думать о том, что, возможно, когда-нибудь у меня самого накопится целая пачка пожелтевших фотографий, которые я буду показывать скептически настроенным внукам, и собственный набор фантастических историй, которыми я смогу с ними поделиться.

И тут Бронвин опустила фотоаппарат и подняла руку, показывая вдаль. Там, на безоблачно-солнечном горизонте, четко вырисовывались черные силуэты молчаливой процессии линкоров.

Мы налегли на весла.

Все фотографии в этой книге представляют собой подлинные старинные снимки. Лишь некоторые из них подверглись минимальной обработке, но в целом они помещены сюда такими, какими попали ко мне в руки. Они хранились в личных архивах десяти коллекционеров, потративших годы на создание своих коллекций. Долгие часы эти люди провели над ящиками со старыми фотографиями на блошиных рынках, в антикварных магазинах и дворовых распродажах в поисках уникальных экземпляров, запечатлевших моменты исторического значения и поразительной красоты, тем самым спасая их от безвестности и забвения. Их работа — это никому не заметный труд любви, и я считаю их непризнанными героями мира фотографии.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 12 13 14 151617 Следующая ⇒