4. Брат генерал Ортис

На следующий день, я как обычно надоил молока на продажу. Нам была разрешена мелкая торговля и не в базарные дни, но мы должны были докладывать о своем торговом обороте. Затем я понес молоко к дому Молли. Обычно я ставил бидон с молоком в глубокий источник во дворе Молли. Там оно оставалось свежим и холодным. Но сегодня, к моему удивлению, в доме уже не спали, хотя было раннее утро. Меня встретила сама Молли, причем глаза ее были заплаканы. И это весьма удивило меня.

Девушка была на кухне. Она помогала Молли по хозяйству. Но когда она услышала, что я здесь, она вышла, чтобы поздороваться со мной. Теперь мне наконец удалось рассмотреть ее. Если она была хороша вечером при свечах, то теперь при дневном свете она была просто великолепна. У меня не было слов, чтобы выразить свое восхищение ею. Она была… впрочем у меня нет слов…

Молли долго искала посуду для молока, – спасибо ей, – но мне все равно показалось, что прошло мало времени. Пока она хлопала дверцами шкафов, мы познакомились. Она спросила как зовут моих родителей. А когда я назвал ей свое имя, она повторила его несколько раз, прислушиваясь к своему голосу.

– Юлиан Девятый, – повторила она и улыбнулась. – Очень красивое имя. Мне оно нравится.

– А как тебя зовут? – спросил я.

– Хуана, – ответила она. – Хуана Св. Джон.

– Я рад, что тебе понравилось мое имя. Но твое имя лучше. – Это был конечно глупый разговор, и я понимал это. Однако она не подала виду, что заметила мою глупость. Я мало знал девушек, но они всегда казались мне глупыми. Красивых девушек родители вообще старались не пускать на рынок. Калькары же напротив пускали своих детей куда угодно, ибо понимали, что никто на них не польстится. Дочери Калькаров даже от американских женщин были грубы, крикливы, неотесаны, неуклюжи. Да, даже люди, которые были более развиты, чем Калькары, не смогли улучшить их породу.

Эта девушка настолько отличалась от всех, кого я видел раньше, что я был буквально потрясен. Я даже не мог вообразить, что может существовать столь совершенная красота. Я хотел знать о ней все. Я не мог понять, как я мог жить так долго на свете, не зная, что где‑ то живет она, что она дышит земным воздухом, ест земную пищу. Я считал это величайшей несправедливостью по отношению к себе. И сейчас я хотел как‑ то восполнить этот пробел и расспрашивал ее обо всем.

Она рассказала, что родилась и выросла в тевиосе западнее Чикаго. Тевиос занимает громадную территорию, где живет совсем немного людей и фермы встречаются крайне редко.

– Дом моего отца находился в районе, который назывался Дубовый Парк. – говорила она. – Наш дом был одним из немногих, что остались от старых времен. Это огромный каменный дом, стоящий на перекрестке двух дорог. Вероятно когда‑ то это было очень красивое место, и даже война и запустение не смогли нарушить его прелесть. К северу от дома находились развалины большого сооружения, о котором отец сказал, что это помещение где раньше делали машины. С юга дом был окружен зарослями роз, прелестных цветов, которые почти полностью закрывали каменную стену с облупившейся штукатуркой.

Это был мой дом и я любила его, но теперь он потерян для меня навсегда. Каш Гвард и сборщики налогов редко приходили к нам – мы жили слишком далеко от комендатуры и рынка, которые находились в Солт Крик, к юго‑ западу от нас. Но новый Джамадар Ярт назначил нового коменданта и нового сборщика налогов. Им не понравился Солт Крик и они решили, что лучше места, чем Дубовый Парк им не найти. Поэтому они приказали отцу продать им дом.

Ты знаешь, что это значит. Они назначили очень высокую цену, но заплатили бумажными деньгами. Однако делать было нечего и мы стали готовиться к отъезду.

Всякий раз, когда Калькары приходили осматривать дом, мать прятала меня в небольшой каморке между первым и вторым этажами. Но в день отъезда в долину реки Десплейн, где отец надеялся спокойно жить вдали от Каш Гвард, неожиданно явился новый комендант и увидел меня.

– Сколько ей лет? – спросил он у матери.

– Пятнадцать, – испуганно ответила та.

– Ты лжешь, крыса! – злобно заорал он. – Ей не меньше восемнадцати.

Отец стоял рядом и когда он услышал, что комендант оскорбил мою мать, он побледнел и бросился на него. Отец чуть не задушил эту свинью голыми руками, прежде чем солдаты, сопровождающие коменданта, смогли оттащить его.

Ты понимаешь, что потом случилось. Они убили отца у меня на глазах. Затем комендант предложил мою мать одному из солдат, но та успела выхватить нож из‑ за пояса солдата и пронзила себе сердце.

Я пыталась сделать то же самое, но мне не дали.

Меня отвели в спальню на втором этаже и заперли там. Комендант сказал, что придет ко мне вечером и чтобы я не боялась, все будет хорошо. Я поняла, что он имеет в виду и решила, что он найдет меня мертвой.

Сердце мое разрывалось от жалости к родителям, но во мне горело сильное желание жить, мне не хотелось умирать. К тому же отец и мать учили меня, что самоубийство великий грех. Они оба были очень религиозны. Они учили меня бояться Бога, учили, что я даже в мыслях не должна причинить вред ближнему, но я сама видела, как отец хотел убить человека, а мать убила себя. Все в голове моей перепуталось. Я почти обезумела от горя, страха, неуверенности. Я не знала, что мне делать.

Но вот наступил вечер. Я услышала, как кто‑ то поднимается по лестнице. Окна второго этажа были слишком высоко от земли и прыгать было рискованно. Но рядом с окном распростерло огромные ветви большое дерево. Комендант не обратил на него внимания, но это был путь к бегству. Я быстро вылезла на подоконник и через мгновение уже была на земле.

Это произошло три дня назад. Я шла, прячась от всех, и понятия не имела, куда иду. Однажды какая‑ то старуха приютила меня на ночь, накормила и дала еду на дорогу. Мне казалось, что я сошла с ума, так как все события страшных дней перепутались у меня в мозгу и жуткие сцены постоянно стояли перед глазами. И затем – собаки! О, как я испугалась! И потом прибежал ты!

Я выслушал ее историю и понял, что с этого момента я несу за нее ответственность. Я должен дать ей покой и безопасность. И мне нравилось это.

Когда я уходил, Молли спросила приду ли я вечером.

У Хуаны вырвалось: – Да, да, приходи! – Я пообещал придти и отправился с молоком дальше.

Разнеся молоко, я пошел домой. По пути мне встретился Мозес Сэмюэль, старый еврей.

Он зарабатывал себе на жизнь, обрабатывая шкуры овец. Он был великолепный мастер своего дела, но наш народ был беден и у него почти не было заказов. Его клиентами были в основном Калькары. Сами Калькары не умели делать ничего полезного. Это был невежественный грубый народ и теперь, когда у них оказалась власть, они совсем перестали работать. Калькары ничего не создавали и не производили. Это были настоящие паразиты на теле земли, на теле народа.

Эксплуататоры из старой истории человечества были божьим благословением по сравнению с ними. Ведь в них были и интеллект и воображение. Они могли организовывать и управлять. Как бы то ни было, но они служили прогрессу.

И вот Калькары покровительствовали Сэмюэлю, хотя и не баловали его. Они платили ему бумажными деньгами, которые, как говорил он сам, не годятся даже для растопки.

– Доброе утро, Юлиан, – приветствовал он меня. – Мне скоро понадобятся шкуры. Новый комендант услышал о старом Сэмюэле, послал за ним и заказал ему пять шкур, самых лучших. Ты видел этого Ортиса, Юлиан? – спросил он, понизив голос.

Я покачал головой.

– Небеса помогите нам, – прошептал старик.

– Неужели он так страшен, Мозес? – спросил я.

Старик стиснул руки. Нас ждут страшные времена, сын мой. Старый Сэмюэль знает людей. Этот комендант не так ленив, как старый. Он гораздо более жесток и властолюбив. Но поговорим о шкурах. Я не заплатил тебе за последнюю. У меня не было ничего, кроме бумажных денег, которых я не могу предложить моему лучшему другу, так как они годятся только для того, чтобы делать из них птичьи гнезда. Может я не смогу расплатиться с тобой и за новые. Это зависит от того, чем заплатит мне Ортис. Иногда Калькары становятся вдруг щедрыми, но если Ортис полукровка, как я слышал, то он ненавидит евреев и я не получу ничего. Но если он чистокровный Калькар, то все может оказаться по другому. Чистокровные Калькары ненавидят евреев не больше, чем остальных людей, хотя на земле есть один еврей, который всей душой ненавидит Калькаров.

В этот вечер произошла первая встреча с Ортисом. Он пришел в наш дом сам и я расскажу как это случилось. После ужина я направился к Джиму. Хуана стояла у дверей дома и поджидала меня. Она, увидев меня, счастливо улыбнулась. Уже темнело – весенние вечера так коротки, но воздух был теплым и мы стояли у дома и разговаривали.

Я пересказал все местные сплетни, которые услышал за день – о повышении налога на продукты, о том, что жена Эндрю Вэйта родила двойню – мальчика и девочку, но девочка умерла, что, впрочем было обычным делом. Большинство девочек умирало при родах. Я рассказал, что Сур пообещал так обложить налогом наш район, что все умрут с голоду. Он также пообещал увеличить в эту зиму цены на уголь. А Денниса Корригана, которого застали за чтением книги, осудили на десять лет работы в шахтах. И все наши разговоры были такими грустными, печальными, трагическими. Да и вся наша жизнь была трагедией.

– Глупо, что они повышают цены на продукты, – сказала Хуана. – Их отцы уничтожили всю нашу промышленность, а они сами хотят уничтожить жалкие остатки сельского хозяйства.

– Чем быстрее они сделают это, тем лучше для мира, – сказал я, – Когда они уморят голодом всех землян, то вымрут и сами.

Она внезапно заговорила о Деннисе Корригане. – Было бы гораздо милосерднее, если бы они убили его, – сказала она.

– Поэтому и не убили.

– Ты всегда торгуешь по ночам, – вдруг сказала она. И я не успел еще ответить, как она воскликнула: – О, не надо! Это так опасно. Ведь тебя тоже могут схватить.

Я рассмеялся. – Если бы это было так, мы бы все уже были на шахтах. Но нам не прожить иначе. Налоги слишком высоки и с каждым годом увеличиваются.

– Но на шахтах так ужасно! – воскликнула она с дрожью.

– Да, – ответил я. – Ужасно. Я предпочел бы умереть, лишь бы не попасть туда.

Немного погодя мы с Хуаной пошли к нашему дому. Дом чрезвычайно понравился ей. Мои предки построили его собственными руками. Они использовали доски и кирпичи, которые натаскали из развалин старого города. Почти все наши дома были из камня, так как доски стали редкостью. Фундамент и стены первого этажа нашего дома были выложены из булыжника, а верх из кирпича. Дом выглядел очень хорошо и мы поддерживали в нем идеальную чистоту.

Мы все сидели в гостиной и разговаривали: отец, мать, Хуана и я. Прошел примерно час, как вдруг дверь отворилась и в комнату вошел человек в форме Каш Гвард. Позади него стояли другие воины. Мы молча встали у дверей и в комнату вошел третий: высокий, смуглый, в форме коменданта. Мы сразу поняли, что это и был Ортис. Его сопровождали шесть воинов.

Ортис осмотрел всех нас, и затем, обратившись к отцу, сказал: – Ты брат Юлиан Восьмой? – Отец кивнул. Ортис долго смотрел на него, затем перевел взгляд на мать и Хуану. Выражение лица его мгновенно изменилось. Оно перестало быть суровым и надменным. Это был большой человек, но не грузный, как большинство Калькаров. Нос у него был тонкий, глаза серые, холодные и презрительные. Он совсем был не похож на толстую свинью, которая занимала пост до него. Он был действительно опасен, даже я видел это. Я видел тонкую злую верхнюю губу и пухлую, чувственную нижнюю. Если старый комендант был свиньей, то этот волком, злым, безжалостным. И это чувствовалось во всем его облике.

Такие посещения были обычными для Ортиса. Если предыдущий комендант не ездил по тевиосу, то Ортиса видели часто. Он не был ленив и не доверял никому. Он должен был видеть все своими глазами.

– Значит ты и есть брат Юлиан Восьмой, – повторил он. – У меня пока нет о тебе плохих донесений. Я пришел сюда сегодня по двум причинам. Во‑ первых я хочу предупредить, что я совсем не такой комендант, что был у вас раньше. Я не допущу измены. Все должны быть верны и преданы Джамадару, все законы должны соблюдаться неукоснительно. Все предатели будут строго наказываться. Манифест об этом будет прочтен на рыночной площади. Этот манифест я получил из Вашингтона. Великий Джамадар возложил на нас, комендантов, очень большие полномочия. На нас лежит обязанность судить тех, кто уклоняется от выполнения законов. Все преступники предстанут перед военным судом, председательствовать на котором буду лично я.

Мы все поняли, что это значит для нас. Не требовалось много ума, чтобы понять весь ужас нашего положения. Теперь наши жизни и свобода находились в руках одного человека. Ярт нанес смертельный удар по остаткам нашего благополучия. Он двинул на нашу страну, где мы наслаждались относительным покоем и безопасностью, неумолимую военную машину.

– А кроме того, – продолжал Ортис. – Я пришел сюда и по другой причине, весьма неприятной для тебя, брат Юлиан. Но что есть, то есть, – и повернувшись к воинам, он бросил резкую команду. – Обыскать дом! – Я сразу вспомнил человека, который совсем недавно стоял здесь же и из‑ под плаща которого выпал пустой мешок.

Через час с обыском было покончено. Они перетряхнули весь наш немудреный скарб. Однако больше всего времени они провели в гостиной, и особенно возле камина. Они искали тайник. Десятки раз сердце у меня замирало, когда я видел, как кто‑ нибудь из воинов приближается к нише.

Мы все знали, что они ищут. Все, кроме Хуаны. И мы знали, что нас ждет, если поиски увенчаются успехом. Смерть отцу и мне – но еще более страшная судьба ждала мать и девушку. И все это сделал Йохансен, чтобы заслужить милость нового коменданта. Я знал, что это он, я был твердо уверен в этом. Чтобы заслужить милость коменданта! Я думаю, что именно это было причиной гнусного поступка. О, если бы я тогда знал истинную причину!

Во время обыска Ортис беседовал с нами. Он в основном говорил с матерью и Хуаной. Мне очень не нравилось, как он смотрел на них, особенно на Хуану. Однако говорил он достаточно вежливо. Он казалось, пытался произвести на них впечатление своими политическими взглядами. Он, представитель класса, укравшего у женщин право быть людьми, право, которое они завоевали только в Двадцатом веке после долгих лет рабства и унижений! У женщин не было никаких политических взглядов. Они просто ненавидели гнусных завоевателей, отнявших у них все, ввергнувших их снова в рабство. Ненависть стала их политикой, их религией. Для них весь мир был ненависть и несчастье.

Отец говорил, что так было не всегда. Когда‑ то на земле, вернее ее части – в Америке, царило счастье и благополучие для всех. И в эту страну стекались обездоленные со всей земли. Однако не все они добивались здесь счастья. В основном из‑ за своей лени и тупости. Они завидовали тем, кто сумел устроить свою жизнь. Поэтому, когда пришли Калькары, эти люди стали помогать им.

Обыск длился час и воины ничего не нашли. Однако Ортис знал, что здесь что‑ то должно быть и к концу обыска он потерял терпение и даже стал руководить им сам. А когда и это не привело ни к чему, он рассвирепел.

– Свинья янки! – вскричал он, обращаясь к отцу. – Тебе не удастся одурачить потомка великого Джамадара Ортиса, как ты одурачил других. У меня нюх на предателей и я чувствую в этом доме измену. Я предупреждаю тебя, каждого предателя ждет смерть на шахтах!

Он молча поднялся, не сводя огненного взгляда с отца, затем повернулся к Хуане.

– Кто ты, девушка? – спросил он. – Где ты живешь и что делаешь для увеличения благосостояния общества?

Благосостояние общества! Эта фраза часто слетала с его губ, когда он обращался к нам. Но она была абсолютно бессмысленна, так как ни о каком благосостоянии речь не могла идти. Говоря о благосостоянии он имел в виду только Калькаров, и их приспешников.

– Я живу у Молли, – ответила Хуана. – Я помогаю ей ухаживать за скотом и по хозяйству.

– Хм‑ м‑ м‑ м, – промычал Ортис. – Хозяйство! Это хорошо. Мне нужен кто‑ нибудь, кто содержал бы мой дом в порядке. Как ты насчет этого, девушка? Работа легкая, никакого скота. И я буду хорошо тебе платить.

– Но мне нравится возиться с животными, – взмолилась она. – Мне хорошо у Молли и я не хочу менять свою жизнь.

– Не хочешь менять? Да? – передразнил он ее. Она прижалась спиной к моему отцу, как бы ища защиты. Я чувствовал, как ее пальцы схватили мою руку. – Молли сама будет ухаживать за скотом. Ей не нужна помощь. А если у нее столько скота, что она не может справиться с ним одна, значит она живет богаче нас. Я посмотрю, может ей следует платить побольше налогов.

– О, нет, – вскричала Хуана, испугавшись за Молли. – У нее совсем мало скота и они едва сводят концы с концами.

– Значит ей не нужна помощница, – сказал Ортис. Холодная улыбка скользнула по его губам. – Ты придешь ко мне и будешь у меня работать.

И тут Хуана удивила меня, удивила всех и особенно Ортиса. Только что она была напугана и умоляла Ортиса, но теперь она гордо выпрямилась, и, вздернув подбородок, посмотрела прямо ему в глаза.

– Я не приду, – надменно сказала она. – Я не хочу.

Ортис раскрыл рот от изумления. Его солдаты растерялись. Воцарилась тишина. Я посмотрел на мать. Она вовсе не дрожала от страха, как я полагал. Она тоже вскинула голову и выражала взглядом свое презрение Калькарам. Отец стоял так, как всегда стоял перед Калькарами: опустив голову. Но я видел, что он краем глаза следит за Ортисом, и пальцы его шевелятся так, как будто сжимают горло человека.

– Ты придешь, – сказал Ортис. Лицо его чуть покраснело от негодования. Зачем он взглянул на меня и вышел в сопровождении двух воинов.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 Следующая ⇒