|
|||
Внимание! 18 страница– Не оскорбляй меня! – гневно оборвал герцога Делоне. – Пусть мы с Изабель порой и схватывались, но тебе‑ то известно, что единственным моим оружием против нее были слова. – Прекрасно сказано. Так почему тебя волнует, кто ее убил? – А учитываешь ли ты, что у Доминика и Терезы Стрегацца четверо детей? Четверо урожденных принцев крови, которых взращивают в одном из Великих домов Земли Ангелов. – Да, и учитываю, что принц Бенедикт еще полон сил, тогда как король с каждым днем слабеет. Потомки Бенедикта обладают большой властью в Серениссиме, и все чаще раздается шепот, что Бодуэн де Тревальон казнен безвинно, а имя дофины навсегда запятнано позорным злодеянием ее матери. – Баркель л’Анвер подпер кулаком подбородок. – Хочешь учить меня игре престолов? Охолонись, Делоне. – Нет, ваша светлость, я не гожусь вам в учителя. Но хочу поздравить вас с бракосочетанием вашей дочери, – с поклоном добавил Делоне. – Благодарю, – слегка улыбнулся л’Анвер. – Что ж, не исключено, что ты прав. Похоже, в этом деле наши интересы и впрямь сходятся. Ты ведь понимаешь, что шаги, которые я, скорее всего, предприму против Стрегацца, могут оказаться не совсем… благородными? Делоне обвел взглядом строй вооруженных гвардейцев, задерживаясь на прикрытых тюрбанами лицах аккадианцев. – У вас достаточно влияния, чтобы настоять на аресте и допросе Виталя Бувара, где бы он ни прятался. В обмен на свою жизнь мерзавец наверняка во всем признается. А Бенедикт проследит, чтобы справедливость восторжествовала. – Думаешь? Ах да, вы же старые товарищи, еще с Битвы Трех Принцев. Что ж, возможно, он так и поступит. Бенедикт всегда слыл оплотом справедливости. Не стоило ему жениться и входить в это каэрдианское змеиное гнездо. Обещаю, если получится разобраться законными методами, я так и сделаю. – Баркель л’Анвер лениво побарабанил пальцами по резным подлокотникам кресла и переключился на меня. – Значит, ты и есть ангуиссетта Хильдерика, гм? Шпионишь за ним по указке Делоне, которому служишь? Я присела в реверансе. – Ваша светлость, я служительница Наамах. Милорд Делоне просто прибег к моей помощи, когда искал возможность привлечь ваше внимание. Он опечален отдалением между вами. – Хм, не сомневаюсь. – Уголки губ л’Анвера дернулись в легкой усмешке. – Наверное, столь же опечален, как и отдалением от Бувара. Что ж, я хотел увидеть ловкачей, обведших вокруг пальца одного из лучших моих советников и самого пронырливого торговца в Земле Ангелов, а также проверить, достаточно ли отчаян Делоне, чтобы рискнуть вами обоими. Похоже, он действительно в безвыходном положении. – Задумчивый взгляд фиолетовых глаз вновь упал на Делоне. – Значит, все дело в том давнем обещании, Анафиэль? – Если желаете обсудить эту тему, ваша светлость, – тихо произнес Делоне, – прошу вас о беседе с глазу на глаз. – Так твои выкормыши ничего не знают? – Баркель л’Анвер приподнял брови и расхохотался. – Наловчился же ты привязывать к себе людей! О, я даже завидую, Анафиэль. Сколько припоминаю, те, кто впустил тебя в свое сердце, навсегда оставались тебе верны. Хотя бы отчасти. А ты? – с любопытством обратился герцог к Жослену. – Ты‑ то служишь ему не из‑ за любви, кассилианец. Что тебя держит? Сверкнула сталь, когда Жослен отвесил свой обычный поклон. – Я дал обет служить, как служил Кассиэль, ваша светлость, – спокойно ответил он. – И моя клятва тоже нерушима. Герцог озадаченно покачал головой. – Говорят, в провинциях старая кровь чище. Ты ведь из Сьоваля, парень? Твой Дом ведет начало от Шемхазая? Жослен секунду поколебался и ответил: – Да, Меньший Дом. Я средний сын и принес присягу Кассиэлю. – Вижу, вижу, – сухо кивнул л’Анвер и вернулся к Делоне. – Что ж, тебе, наверное, приятно иметь в доме земляка, Анафиэль. – Ваша светлость, – приподнял брови Делоне. – Хорошо, будь по‑ твоему. – Баркель л’Анвер махнул рукой. – Все свободны. Бофор, отведи ребят на кухню и проследи, чтобы их досыта накормили. Нельзя небрежничать, принимая гостей. И передай там, что лорд Делоне и его спутники, конечно же, наши гости, – оскалился он. – Уверен, услышав это, дворня наконец успокоится. Итак, Анафиэль, поговорим? После напряженного дня и опасной аудиенции мне казалось, что кусок в горло не полезет, но я ошибалась. Нас усадили за стол и подали теплый хрустящий хлеб, острый сыр и вкусное тушеное с овощами мясо – источник сил для людей герцога, хотя, понятно, что самому л’Анверу готовили другие блюда, – и я принялась уплетать угощение с не меньшим аппетитом, чем Алкуин и Жослен. Какое‑ то время мы насыщались молча, сознавая присутствие в кухне хлопочущих слуг л’Анвера. Мы с Алкуином так и не рискнули бы заговорить, но сыграла свою роль наивность Жослена. Получив добавку мяса, он не выдержал и со стуком уронил ложку на стол. – Кто он? – потребовал ответа кассилианец. – В Сьовале нет Дома Делоне! Кто он такой и почему префект моего ордена приказал мне ему служить? Мы с Алкуином переглянулись и согласно покачали головами. – Делоне скрывает от нас сведения, которые могут стоить нам жизни, – уклончиво ответила я и лукаво добавила: – Правда кое‑ что нам все же удалось выведать, но сущие крохи. Если ты рассчитываешь, что он доверится земляку, попробуй, спроси его. – Может, и спрошу, – упрямо набычился Жослен, сверкнув голубыми глазами. – Удачи, кассилианец, – усмехнулся Алкуин.
Глава 31
Не знаю, что там произошло между Делоне и Баркелем л’Анвером после того, как нас выставили на кухню, но, похоже, они достигли какого‑ то согласия, пусть и с натяжкой. Осенние дни становились короче и не приносили никаких новостей за исключением слухов о том, что на горных тропах Камаэльского хребта вновь видели скальдов. Делоне пребывал в ожидании, а я снова прохлаждалась без дела, и мой сундук оставался пустым, а туар не рос. Неудивительно, что я разозлилась, когда Алкуин в последний раз сходил к мастеру Тильхарду и закончил свой туар, получив больше свободы, чем я когда‑ либо в жизни имела. Но злоба была несвойственна моей природе – только не отношению к Алкуину. Я сопровождала его к туарье и, как положено, разразилась восторгами, когда замысел художника обрел полное воплощение. Да, туар получился воистину великолепным. Плавные линии рисунка на светлой коже подчеркивали гладкость и стройность порозовевшей спины – жаровни в мастерской топили щедро. Изящные березовые листья, венчающие туар, заканчивались у самого затылка, где пробивались первые светлые волоски. Мастер Тильхард выглядел искренне довольным, пристально изучая плод своей работы, а его ученик, присоединившись к созерцанию, так залюбовался, что забыл покраснеть. Зато маячивший чуть поодаль Жослен смущенно зарумянился, едва переступив порог. Оглядываясь назад на пройденный путь, легко определить поворотные моменты. Но когда они происходят, не всегда получается их распознать, хотя одно такое событие я сразу записала в знаковые. Я много дней предчувствовала его, смирялась с ним, рисовала в воображении, но, конечно, воображать и переживать наяву – совсем разные вещи. Тем вечером мне не сиделось на месте, и я рано ушла к себе, но сон бежал от меня. Поэтому я и отправилась вниз в библиотеку, намереваясь подыскать что‑ то усыпительное из поэзии или книгу с захватывающим сюжетом. Увидев, как Алкуин проскользнул в библиотеку прежде меня, я едва не отправилась восвояси, поскольку не хотела лишний раз напоминать себе об изменении в его положении. Сама не знаю, почему я тогда не ушла: возможно, потому, что Алкуин двигался со странной решимостью, а я была приучена любопытствовать по поводу любой странности. Он меня не заметил, и я тихонько остановилась рядом с дверным проемом, куда не доходил свет лампы, и стала наблюдать за происходящим в комнате. Делоне уже сидел там и читал; заложив пальцем страницу, он поднял глаза на вошедшего. – Да? – Вопрос прозвучал приязненно, но в нем таилась некая напряженность. Конечно же, Делоне не забыл, что я сказала ему на террасе. – Милорд, – нежно произнес Алкуин, – вы так и не соизволили взглянуть на мой законченный туар. Даже на расстоянии я разглядела, как Делоне моргнул. – Робер Тильхард превосходный туарье, – состорожничал он. – Не сомневаюсь, что он мастерски завершил работу. – Да, мастерски. – В голосе Алкуина послышались несвойственные ему ироничные нотки. – Но, милорд, пока вы не одобрили мой туар, мы все еще связаны долгом. Взглянете? Он говорил правду: согласно традициям Двора Ночи, туар посвященного считается законченным только после того, как дуэйн его одобрит. Не знаю, откуда об этом дознался Алкуин. Не исключено, что просто верно угадал, хотя товарищ вечно удивлял меня обширностью своих познаний. В любом случае Делоне‑ то знал этот обычай доподлинно и, замявшись, отложил книгу. – Взгляну, если ты того желаешь, – деловито сказал он, вставая. Алкуин молча повернулся, расстегнул свободную рубаху и позволил ей соскользнуть с плеч. Его лунные волосы не были заплетены в косу, он собрал их рукой и перебросил через плечо наперед, так что густые сверкающие пряди зазмеились по груди. Темные глаза смотрели в пол, осененные длинными ресницами цвета потемневшего серебра. – Милорд, вы довольны? – Алкуин, – Делоне издал сдавленный звук, похожий на смешок, но только похожий, поднял руку и коснулся свежевытатуированных узоров туара. – Тебе больно? – Нет. – С присущей ему грацией Алкуин повернулся и оказался лицом к лицу с наставником, обнял его за шею и заглянул в глаза. – Нет, милорд, мне не больно. В коридоре я со свистом втянула в себя воздух, но двое в библиотеке меня не услышали. Делоне положил руки Алкуину на талию, и я ожидала, что наставник оттолкнет ученика; но Алкуин был наготове и успел притянуть Делоне к себе и поцеловать. – Все, что я делал, – донесся до меня его горячечный шепот, – я делал ради вас, милорд. Неужели вы откажете мне в одном единственном желании? Возможно, Делоне что‑ то ответил, но я этого уже не слышала: мне хватило и того, что он не оттолкнул Алкуина. Неведомое мне доселе горе захлестнуло меня, затмило глаза жгучими слезами, и я, одной рукой держась за стену, отступила назад, не в силах больше наблюдать за ними. Нет, я не была романтической дурочкой и не имела привычки оплакивать мечты, которым не суждено сбыться, а с первого же года служения Наамах я знала, что мои дары Делоне не по вкусу. Но как же мне было больно, что Алкуин ему подошел. Каким‑ то чудом я нашла лестницу, добралась до своей комнаты и, стыдно признаться, пролила немало горьких слез, прежде чем изнемогла и наконец уснула. Утром я проснулась опустошенной, буквально выпотрошенной. Как ни странно, стало полегче, когда я увидела еле заметные круги под глазами Алкуина и его солнечную улыбку. До того дня он так улыбался лишь однажды – после ночи с Мьеретт но Оркис. Ах, мне хотелось возненавидеть его, но я слишком хорошо понимала чувства Алкуина к Делоне. О да, слишком хорошо. А Делоне держался с обычным спокойствием, но что‑ то в нем расслабилось. Не могу описать словами – примерно то же самое я заметила в нем за городом. Словно какая‑ то часть души, которую он день за днем крепко подавлял, вдруг задышала, и это было заметно и по голосу, и по манере двигаться, и по тому, что сегодня он чаще улыбался, чем скептически вздергивал бровь. * * * * * Не знаю, что бы я натворила, если бы в тот день не пришли новости из Серениссимы. Подстрекаемая скукой и отчаянием, я уже была готова рискнуть и снова испытать терпение Делоне, и, представьте, меня мало заботило, продаст он в наказание мой туар или нет. Забавно вспоминать ту печаль, которая казалась мне убийственной, да, забавно вспоминать ее сейчас, когда я знаю, что в те дни еще не изведала и десятой части настоящего горя. Но знание пришло ко мне позже, а тогда я чувствовала себя настолько несчастной, что всерьез хотела умереть. К нам заехал граф де Фурсэ, Каспар Тревальон. После суда его дружба с Делоне еще больше укрепилась, а суровое испытание, постигшее его родных, он перенес с впечатляющим достоинством. Позорное пятно государственной измены не коснулось Фурсэ. Новости из Дворца оказались неоднозначными. Принц Бенедикт действительно арестовал Виталя Бувара, но допросить не успел, так как в темнице торговца в первую же ночь удавили, и ходили слухи, будто тюремщика очень вовремя заменили человеком, который крупно проигрался Доминику Стрегацца. Должника‑ подменыша довольно скоро нашли – в канале с перерезанным горлом. Принц Бенедикт, не будь дураком, послал за своим зятем Домиником. Но Баркель л’Анвер – а может, его влиятельный в Серениссиме кузен – должно быть, испугался, что змееязыкий Стрегацца легко отговорится от ничем неподкрепленных обвинений. И в пути на кортеж Доминика напали всадники в масках, которые мастерски поразили стрелами цель и ускакали неопознанными, оставив позади четыре трупа, в том числе злосчастного Доминика. – Ходят слухи, – многозначительно добавил Каспар, – будто бы один из выживших заметил на лошади лучника аккадианскую сбрую – особые кисточки на узде или что‑ то вроде того. А ведь говорят, что герцог л’Анвер за годы служения в Халифате весьма проникся тамошними обычаями. Ты что‑ нибудь об этом знаешь, Анафиэль? Делоне покачал головой: – Баркель л’Анвер? Ты, верно, шутишь, друг мой. – Отнюдь. А еще я слышал, что Бенедикт в своем докладе Ганелону добавил приписку с настоятельной просьбой допросить Баркеля л’Анвера. – Граф пожал плечами. – Возможно, принц и настоял бы на этом допросе, не возникни в Серениссиме другие заботы. Представь, у скальдов будто бы объявился новый военачальник. И под шумок все города‑ государства Каэрдианского Союза кинулись формировать военные альянсы. – Правда? – нахмурился Делоне. Я предположила, что его беспокойство было вызвано отсутствием вестей от Гонзаго д’Эскобара, который ни разу не написал нам после вежливой благодарности за выполненный мною перевод. – Значит, Бенедикт воспринимает это всерьез? – По всей видимости, всерьез. Он отправил письмо Перси де Сомервиллю, в котором предупредил, что в Камлахе нужно держать ухо востро. Нам повезло, что юный д’Эгльмор и его союзники стерегут границу. – Несомненно, – пробормотал Делоне, и в его тоне я уловила какое‑ то умолчание. – Значит, о мстительных поползновениях Стрегацца пока не слышно? – С местью не торопятся. – Уже тише Каспар добавил: – Скажу по секрету, друг мой: не думаю, чтобы Бенедикт де ла Курсель долго оплакивал зятя. Убежден, что он сам давным‑ давно вырвал бы этой гадюке зубы, если бы не опасался яда. – И не зря. – Делоне не стал развивать эту мысль – но я поняла, что он имел в виду и, уверена, Каспар Тревальон тоже, – а перевел разговор на другую тему. Я прислуживала им во время той беседы, но, выполняя свои обязанности, почти все время думала о другом. В подобных случаях мне больше помогало воспитание при Дворе Ночи, чем обучение у Делоне. Полезное умение приобрела я в детстве – любезно улыбаться и ловко подливать вино, даже когда сердце разбито. Наконец граф де Фурсэ ушел, и я воспользовалась возможностью обратиться к Делоне. – Милорд, – вежливо начала я, – вы говорили, что когда ситуация с Буваром разрешится, я смогу вернуться к служению Наамах. – Я так говорил? – с легким удивлением переспросил он; несомненно, обещания, данные мне, не представляли для него особой важности, к тому же, как я догадывалась, Делоне не выспался. – Да, припоминаю. Что ж, в свете последних новостей я, пожалуй, разрешу тебе вновь ходить на свидания – однако помни, что без кассилианца ты из дома ни ногой. – Да, милорд. А вы получали какие‑ нибудь предложения насчет меня? – И не одно, – сухо кивнул Делоне: по моим сведениям, предложения поступали потоком. – Ты имеешь в виду кого‑ то конкретного? Я вдохнула и набралась смелости произнести вслух: – У меня есть неоплаченный долг перед лордом Хильдериком д’Эссо. – Д’Эссо? – изогнул рыжеватые брови Делоне. – Он обращался ко мне еще на прошлой неделе, Федра, но я хотел дать его гневу подостыть, прежде чем вы вновь встретитесь. Д’Эссо уже исчерпал свою полезность, больше мы ничего от него не узнаем, даже если Баркель затеет двойную игру. Но я в этом сомневаюсь. Герцог заключил со мной союз и успешно отомстил, и он достаточно умен, чтобы сейчас на какое‑ то время залечь на дно. – Посылайте меня к кому хотите, милорд, – сказала я, именно это и подразумевая, – но как служительница Наамах я в долгу перед Хильдериком д’Эссо за тот ущерб, который нанесла ему в своем служении. – Неплохо, – с любопытством посмотрел на меня Делоне. – Что ж, не стану тебе препятствовать. Передам тебе на рассмотрение другие предложения и подпишу договор с д’Эссо. – Он встал, погладил меня по голове и спросил с беспокойством в голосе: – Ты точно уверена? – Да, милорд, – прошептала я и поскорее убежала, чтобы не захлебнуться слезами. О том свидании предпочту не распространяться. Гнев д’Эссо действительно еще не остыл, чему я только обрадовалась, поскольку его ярость нашла во мне горячий отклик. Прежде я никогда не пользовалась своим искусством, чтобы отвлечься от тягостных мыслей, но в тот день я именно так и поступила. В том что происходило между нами, не было ни капли игры и ни грана обходительности: ограниченный только буквой подписанного договора, гневный д’Эссо поприветствовал меня резкой пощечиной, сбившей меня с ног. Я почувствовала вкус крови во рту и красная пелена Стрелы Кушиэля обволокла меня блаженным облегчением. Я делала все, что приказывал лорд, и даже больше. Когда он привязал меня к пыточному кресту, шероховатое дерево приласкало мою кожу как любовник. При первом же обжигающем поцелуе плети я закричала, беспомощно трепеща от наслаждения, а д’Эссо выругался и принялся яростно полосовать меня. В какой‑ то момент боль даже затмила удовольствие, и я разрыдалась от непереносимого сочетания того и другого, приправленного чувством вины и горькой обидой. Разрядка, на которую я так надеялась, о которой умоляла, не избавила меня от ощущения, что меня предали. Закончив, д’Эссо повел себя нежно – чего я совсем не ожидала. – Больше никогда, Федра, – прошептал он, ласково поглаживая меня и вытирая губкой кровь с рубцов, рассекавших мою спину. – Обещай, что больше никогда меня так не предашь. – Нет, милорд, – пообещала я, захмелевшая от боли и очищения. Где‑ то в уголке сознания я даже понадеялась, что Делоне прав, и нам больше ничего не понадобится выведать у Хильдерика д’Эссо. – Больше никогда. Он что‑ то неразборчиво пробормотал и продолжил промокать мои раны, время от времени отжимая губку. Теплая вода струилась по коже, тело переполняла блаженная усталость, и я возрадовалась, что после всех пертурбаций по‑ прежнему желанна для самого первого из моих поклонников. Да, скорее всего, я и его немного любила – служа Наамах, я никак не могла удержаться хотя бы от капельки любви к каждому из моих гостей. Никогда не говорила об этом Делоне, но, думаю, он и сам догадывался. Не представляю, как я выглядела, когда наконец вышла в приемную д’Эссо. Помню, что слегка припадала на правую ногу, но, наверное, в глаза бросалось что‑ то похуже легкой хромоты, поскольку Жослен потрясенно выпучил глаза и вскочил на ноги. – Во имя Элуа! – выдохнул он. – Федра… От боли или от слабости, а может, от того, что никак не ожидала услышать из его уст мое имя, произнесенное с такой тревогой и сочувствием, мои колени подогнулись. Жослен в два шага преодолел разделявшее нас расстояние, бесцеремонно подхватил меня на руки и поспешил к двери. – Жослен! – От раздражения разум прояснился. – Жослен, поставь меня. Я сама пойду. Кассилианец упрямо покачал головой. – Не когда я за тобой присматриваю! – Он кивнул лакею. – Открой дверь! Когда мы вышли во двор, я обрадовалась, что свидание проходило в городском доме д’Эссо, а не в его дворцовых покоях – никто, кроме ошарашенного кучера, не видел, как Жослен Веррей нес меня к экипажу Делоне. Никто не видел, как моя сангровая накидка струилась по его рукам, по серому рубищу и по стальным наручам. Я пыталась не обращать внимания на силу этих рук и на твердость груди, к которой они меня прижимали. – Идиот! – прошипела я, когда Жослен бережно устроил меня на сиденье. – С тобой или без тебя, именно в этом мое служение! Жослен приказал кучеру ехать домой и сел напротив, сложив руки на груди и сердито глядя на меня. – Если именно в этом твое служение, хотел бы я знать, в чем же мой грех, за который я приговорен смотреть на такое безобразие и не иметь права вмешаться! – Я тебя в соглядатаи не приглашала. – Я невольно скривилась, когда экипаж тронулся с места и мою исхлестанную спину вжало в спинку сидения. – И эта дурочка называет идиотом меня, – пробурчал Жослен.
Глава 32
Делоне не стал тратить много слов на мое потрепанное состояние, ограничившись сухим замечанием, что рад видеть меня относительно целой, и рекомендацией немедленно воспользоваться мазью иешуитского доктора, что я и сделала. Как я уже говорила, на мне все заживает с чудесной быстротой, и следы гнева Хильдерика д’Эссо вскоре сошли с моей кожи. Пока я выздоравливала после искупительного свидания – меня останавливала не боль, а нежелание встречаться с поклонником, пока на теле сохраняются следы неистовства кого‑ то другого, – Делоне устроил небольшой ужин для нескольких избранных друзей. Среди них была и Телезис де Морне, и когда несколько дней спустя она снова нанесла нам визит, я подумала, что у нее дело к Делоне, но, как выяснилось, мое предположение было ошибочным. Телезис явилась, чтобы пригласить меня на театральное представление, поставленное по пьесе, написанной ее другом. Кроме Гиацинта, до сих пор никто и никогда не приглашал меня куда‑ либо просто ради удовольствия пообщаться со мной, и я пришла в полный восторг. – Можно мне пойти, милорд? – спросила я у Делоне, не пытаясь скрыть умоляющие нотки в голосе. Наставник нахмурился. – Со мной она будет в безопасности, Анафиэль. – Нежная улыбка согрела темные блестящие глаза Телезис. – Как‑ никак, я королевский поэт и в таковом качестве нахожусь под личной защитой Ганелона. Вряд ли кто‑ то дерзнет с этим не посчитаться. Лицо Делоне на секунду омрачилось, словно от старой раны. – Да, верно, – заключил он. – Что ж, хорошо. Только ты, – указал он на меня, – будешь хорошо себя вести. – Обещаю, милорд! – Забыв о своей щемящей обиде на него, я поцеловала Делоне в щеку и умчалась за накидкой. Я не раз видела актеров в Сенях Ночи, когда они выразительно декламировали отрывки из новых постановок, но ни разу не смотрела спектакль целиком. Ах, это было великолепно. Пьеса исполнялась на древнеэллинский манер: актеры играли в роскошных масках, а реплики произносились очень напевно, порой даже с подвыванием. В общем и целом я получила истинное наслаждение. По окончании спектакля я прямо‑ таки светилась от восторга и то и дело благодарила Телезис. – Я так и думала, что тебе понравится, – заулыбалась она. – До женитьбы отец Иафета был посвященным Дома Шиповника, и вне стен Двора Ночи это первая пьеса, которая столь своеобразно представляет жизнь Наамах. Хочешь познакомиться с автором? Мы пошли в закулисье. Действие на подмостках напомнило мне церемонный танец, а в гримерных царил настоящий хаос. С масками обращались бережно – актеры очень суеверный народ, – но костюмы и реквизит валялись где ни попадя, пока театральная братия бурно обсуждала успешное представление, то и дело переругиваясь. Я сразу же угадала автора, поскольку только он был полностью одет. Заметив Телезис, драматург с сияющим взглядом радостно поспешил к ней, распахнув объятия. – Дорогая! – воскликнул он, поцеловав ее в знак приветствия. – Ну что, как тебе? Понравилось? – Чудесно, – улыбнулась ему Телезис. – Иафет но Эглантин‑ Варденн, знакомься, это Федра но Делоне, и ей тоже очень понравилась твоя пьеса. – Рад знакомству. – Иафет галантно поцеловал мне руку. Молодой и миловидный, с каштановыми кудрями и теплыми карими глазами. – Мы тут собираемся пропустить по стаканчику в «Маске и лютне». Пойдете с нами? – спросил он, снова переключившись на Телезис. – Отметим наш триумфальный дебют. Прежде чем поэтесса успела ответить, у двери началась какая‑ то возня. Один из актеров ахнул, и разговоры вдруг разом смолкли – за кулисы вошел высокий мужчина, одетый как придворный. Я тоже узнала его по часто пародируемому вытянутому лицу и привычке махать у себя под носом надушенным платочком: лорд Тьерри Руаль, королевский министр культуры. Иафет посерьезнел и поклонился. – Милорд Руаль, – осторожно начал он, – вы оказываете нам большую честь. – Да, конечно, – скучающе протянул министр, взмахивая платочком. – Ваша пьеса не лишена достоинств. Дней через пять сыграете ее для короля. Мой помощник обеспечит вас всем необходимым для постановки. – Еще один взмах платком. – Хорошего вечера. Все задержали дыхание, пока вельможа не переступил порог, а затем разразились восторженными возгласами и принялись обниматься. Иафет улыбнулся Телезис: – Теперь‑ то вы просто обязаны к нам присоединиться! «Маска и лютня» была таверной для актеров, и туда впускали только членов Гильдии и их гостей. Телезис де Морне, как королевского поэта, конечно, приветили бы в любое время, но меня саму по себе точно не пустили бы – повезло, что подвернулась такая возможность. Довольная, я сидела, попивая вино, и восхищалась детской непосредственностью актеров, которые со сцены величаво властвуют над публикой, а сойдя с подмостков, ругаются по глупейшим поводам и разыгрывают между собой ничтожнейшие драмы. Как тут не вспомнить о жестоком соперничестве, царящем в закулисье Дома Кактуса. Я не прислушивалась к беседе Иафета и Телезис о поэзии, но, когда разговор свернул на политику, навострила уши. – До меня дошел удивительный слух, – понизил голос драматург. – К одной актрисе из моей труппы питает слабость распорядитель королевских покоев, он‑ то и рассказал ей, будто бы герцог д’Эгльмор приватно встречался с королем и просил руки дофины. Это правда? – Первый раз слышу, – покачала головой Телезис и с улыбкой добавила: – Но у меня нет знакомых в королевских покоях. – Да кому они нужны, – закатил глаза Иафет. – Если только не ради таких ценных новостей? Но я попросил ту актрису покамест придержать язык. Не хочу рисковать возможностью сыграть мою пьесу при дворе. – О, уверена, вы устроите великолепное представление. Я помолчала еще пару вздохов, но потом не удержалась. – И что ему ответил король? – с наивным любопытством поинтересовалась я. – Отказал безо всяких объяснений, – пожал плечами Иафет. – Как и всем прежним соискателям. Продаю, почем купил. Может, д’Эгльмор рассчитывал на благодарность за то, что вывел на чистую воду Тревальонов? Скорее всего, какая‑ то награда ему и вправду достанется, но уж никак не дофина. – На этом Иафет резко сменил тему. Хотя я не была ни поэтессой, ни актрисой и не понимала многое из того, о чем вокруг говорили, я прочитала достаточно книг, чтобы от души насладиться и беседой, и непривычной обстановкой. Когда Телезис привезла меня в экипаже домой, я снова рассыпалась в благодарностях. Она ласково улыбнулась и взяла меня за руки. – Я рада, что сумела тебя развлечь, Федра, – сердечно сказала она. – Мы с Анафиэлем знакомы очень давно. Если ты хоть немного любишь своего учителя, не суди его слишком строго за то, что он делает. В своей жизни он многое потерял, и не последнее место в списке потерь занимают его стихи, его творчество. Ах, когда бы не… ну, сложись обстоятельства иначе, скорее всего именно он, а не я, был бы сейчас королевским поэтом. Алкуин словно послан ему в утешение, хотя сам Делоне может этого и не осознавать. Позволь ему этот маленький кусочек счастья. – Постараюсь, миледи, – пообещала я, смущенная ее проницательностью и добротой. Телезис снова улыбнулась и пожелала мне спокойной ночи. Если бы не последующие события, я, возможно, и забыла бы сплетню, которой поделился драматург. Конечно, я передала его слова Делоне, который, если и удивился, то не самому сватовству, а что Исидор д’Эгльмор так долго тянул с предложением. И ответ короля явно не стал для Делоне неожиданностью. На этом я бы и выбросила неудавшееся посягательство на трон из головы, если бы днем позже не прибыло адресованное Делоне приглашение посетить постановку «Страстей Наамах» Иафета но Эглантина‑ Варденна в дворцовом театре. Думаю, Делоне недооценил приглашение – его далеко не впервые звали ко двору. Но я, увидев конверт, сразу отметила на нем печать Дома Курселей. * * * * * Так получилось, что на день спектакля у меня было назначено обещанное свидание с лордом Роже Клавелем, вернувшимся из Хеббель‑ им‑ Аккада с герцогом л’Анвером. В какой‑ то степени я даже предвкушала эту встречу, поскольку по прежнему опыту знала, что перетруждаться не придется, и вдобавок надеялась, что и второй подарок Роже по щедрости не уступит первому. Делоне поначалу отклонил предложение Клавеля прислать за мной экипаж, однако, получив приглашение во Дворец, все же решил принять его любезность. Я сразу сообразила, что наставнику нужна карета для себя. Не годится являться на королевский прием взмыленным после скачки верхом.
|
|||
|