Внимание! 5 страница

– И почему же? – Нетерпение меня буквально жгло. Мать Гиацинта, до того что‑ то бормотавшая над печкой в углу, повернулась и тревожно посмотрела на нас.

– Ты слыхала, как умерла первая невеста принца Роланда? – спросил друг.

Это случилось до моего рождения, но благодаря бесчисленным урокам Делоне я была хорошо подкована в истории королевской семьи.

– Она сломала шею, упав с лошади, – ответила я. – Несчастный случай на охоте.

– Это все болтовня, – возразил Гиацинт. – После свадьбы Роланда с Изабель л’Анвер в борделях и пивнушках ходили куплеты про знатную леди, которая подкупила конюшего, чтобы тот подрезал подпругу удачливой соперницы, с утреца перед самой охотой.

– И эту песню написал Делоне? Зачем?

Гиацинт пожал плечами.

– Кто знает? Я повторяю, что слышал. Гвардейцы принцевой жены поймали в кабаке трубадура. На допросе он заложил Делоне как сочинителя. Певца отправили в ссылку в Эйсанд, но по дороге он отчего‑ то возьми да помри. Принцесса‑ консорт и Делоне вызвала на допрос, но он ни в какую не признавал свое авторство. Потому‑ то его и не изгнали. После, задабривая сноху, король запретил твоему хозяину впредь писать стихи и издал указ, чтобы все его книжки сожгли.

– Значит, он враг короны, – восхитилась я.

– Нет, – уверенно покачал головой Гиацинт. – Будь так, его бы мигом отправили в ссылку или куда подальше, плевать, признался бы он в авторстве или нет. Консортша этого и добивалась, но Делоне до сих пор принимают при дворе. Кто‑ то из сильных выступил его покровителем.

– Откуда ты все это узнал?

– Ну... – Гиацинт снова сверкнул зубами. – Мне знаком придворный стихоплет, который питает безнадежную страсть к жене одного кабатчика. Представляешь, в своих, хм, виршах он обращается к ней как к Ангелу Сеней Ночи. Так вот, она платит мне медяшку, чтобы я сказал ему отвалить и больше к ней не лезть, а он дает золотой, чтобы я расписал, как она выглядела, когда это говорила. Я разузнаю для тебя что угодно, Федра.

– Ты узнаешь, что хочешь, на свою беду.

Слова прозвучали мрачно, и поначалу я подумала, что они адресовались Гиацинту, но, подняв глаза, увидела, что его мать указывает пальцем на меня. Пожухлая красота ее лица оттенялась болтающимися золотыми украшениями, а в запавших глазах мерцало предупреждение.

– Не понимаю, – смутилась я.

– Тебе неймется выведать секрет своего хозяина. – Она погрозила мне указательным пальцем. – Любопытная девчонка, слушай, что я скажу: горькие слезы прольешь ты в тот день, когда тайное станет явным. Не пытайся приблизить время скорби.

С этими словами она снова отвернулась к печке, не обращая на нас внимания. Я посмотрела на Гиацинта. Озорство исчезло из его глаз; он мало что почитал, но прорицательский дар матери возглавлял этот коротенький список. Гадая обитателям Сеней Ночи, тсыганка пользовалась старой потрепанной колодой карт, но от Гиацинта я знала, что это лишь ради зрелищности. Дромонд не всегда приходил, когда его звали, а иногда являлся без приглашения – второе зрение, проницающее завесы времени.

Мы с другом помолчали в задумчивости, и тут мне на ум невольно пришла присказка Делоне.

– Лишних знаний не бывает, – пробормотала я.

Глава 9

К концу четвертого года обучения у Анафиэля Делоне я достигла совершеннолетия.

Во Дворе Ночи меня бы посвятили в таинства Наамах и записали в ученицы по достижении тринадцати лет, но Делоне, к моей ярости, промедлил лишний год. Я думала, что сгорю от нетерпения, так и не дождавшись от наставника заветного вопроса, но мои опасения не оправдались.

– Из ребенка ты превратилась в молодую женщину, Федра, – сказал он. – Да пребудет с тобой благословение Наамах. – Делоне взял меня за плечи и серьезно посмотрел в лицо. – Сейчас я собираюсь задать тебе один важный вопрос и, клянусь Благословенным Элуа, хочу, чтобы ты ответила честно. Согласна?

– Да, милорд.

Его глаза с топазовыми искорками вгляделись в мои.

– Ты желаешь посвящения в служение Наамах?

Я не стала отвечать сразу, радуясь возможности созерцать заинтересованность во мне на его обожаемом строгом и утонченном лице. Руки наставника лежали на моих плечах, о! Хотелось бы, чтобы он прикасался ко мне почаще.

– Да, милорд, – наконец кивнула я, пытаясь заставить голос звучать твердо и решительно. Стоило ли вообще спрашивать! Но, конечно же, Делоне следовал велениям своей чести. Я это понимала, потому что обожала его.

– Хорошо. – Он еще раз сжал мои плечи и с улыбкой отпустил. В уголках его глаз залегли мелкие морщинки. Как и все в нем, эти ниточки были прекрасны. – Купим на базарной площади голубку и пойдем в храм, где тебя посвятят в служение.

На мое десятилетие меня лишили церемонии, но четырнадцатый день рождения с лихвой искупил ту обиду. Хлопнув в ладоши, Делоне подозвал экономку и приказал ей сготовить праздничный ужин. Занятия на тот день были отменены, и нас с Алкуином отправили переодеться в самое нарядное платье.

– Я рад, – шепнул мне Алкуин, беря меня за руку и загадочно улыбаясь. Ему исполнилось четырнадцать несколькими месяцами ранее, и он тоже посвятил себя Наамах; но тогда Делоне считал меня еще ребенком и не допустил к церемонии.

– Как и я, – прошептала я в ответ и наклонилась поцеловать товарища в щеку. Он зарделся, и по светлой коже равномерно расползся румянец.

– Идем, – Алкуин потянул меня за собой. – Учитель ждет.

На рынке мы довольно долго ходили между храмовыми торговцами, пока коляска терпеливо нас дожидалась. Делоне устроил целое представление, позволив мне самой выбрать голубку для подношения Наамах. Как и следовало ожидать, птицы мало отличались друг от друга, но я внимательно оглядела каждую и наконец выбрала красивую белую голубку с коралловыми лапками и настороженными черными глазами. Делоне заплатил торговцу за лучшую клетку – очаровательную пагоду с позолоченными решетками. Птица немного посопротивлялась, колотя крыльями по прутьям решетки, пока торговец пересаживал ее из клетки в клетку. Хороший знак – значит, голубка здорова.

Во Дворе Ночи посвящение проходит в Домовом храме, но живущим под опекой знатного покровителя надлежало являться в Великий Храм – небольшое симпатичное здание из белого мрамора, окруженное садами. На деревьях восседали голуби – священные и невредимые. У открытых дверей нас встретила служка. Глянув на Делоне, она поклонилась:

– Во имя Наамах, добро пожаловать, милорд. Чем можем услужить?

Я стояла рядом с ним, сжимая ручку клетки с птицей. Делоне положил ладонь мне на голову.

– Эта девушка пришла сюда, чтобы посвятить себя служению Наамах.

Служка улыбнулась мне. Она была молода, не старше восемнадцати, и походила на весну: золотисто‑ рыжие волосы цвета абрикосов и зеленые глаза, уголки которых приподнимались вверх наподобие кошачьих. Несмотря на молодость, она носила струящийся алый стихарь Духовенства Наамах с легкостью, выдававшей давнюю привычку. Я предположила, что ее посвятили в служение еще младенцем – родители или одинокая мать, не способная вырастить ребенка; выговор служки подсказывал, что она родилась в Городе.

– Итак, – ласково произнесла девушка, – добро пожаловать, сестра. – Слегка наклонившись – она была немногим выше меня, – служка одарила меня приветственным поцелуем. Ее губы были мягкими и пахли согретыми солнцем травами. Когда она повернулась поцеловать Алкуина, они оказались одного роста. – Добро пожаловать, брат. – Отступив, она провела нас в храм. – Входите и молитесь. Я приглашу жреца.

Внутри храм был наполнен солнечным светом и украшен только цветами и горящими свечами. В центре купола имелось отверстие, в котором проглядывало небо. Мы приблизились к алтарю. Над ним возвышалась дивная статуя Наамах, с распростертыми объятиями приветствующая молящихся. Я поставила клетку, преклонила колени и посмотрела в лицо святой, излучавшее сострадание и влечение. Делоне тоже опустился на колени, серьезный и почтительный, а в лице Алкуина читалось восхищение.

В сопровождении четырех служек – встретившая нас тоже была среди них – появился жрец, высокий, стройный и красивый, несмотря на возраст: аккуратные морщины были словно специально проведены на лице, а седые волосы заплетены в длинную ровную косу. Он показал, где нам надлежало встать.

– По доброй ли воле ты принимаешь посвящение в служение Наамах? – серьезно и торжественно он спросил меня.

– Да.

Жестом велев мне наклониться, он закатал алые рукава своего стихаря. Одна из служек подняла кандею с водой, жрец погрузил в нее кропило и брызнул несколько капель на меня.

– Водою священной реки Наамах крещу тебя во служение.

Взяв у другой служки медовую просвиру, старец разломил ее и положил кусочек мне в рот со словами:

– Да восприимет плоть твоя сладость желания.

Я прожевала и проглотила хлеб, чувствуя на языке вкус меда. Зеленоглазая служка протянула жрецу кубок, который тот поднес к моим губам.

– Да вскипит кровь твоя от страсти.

Четвертая служка подняла флакон с маслом, и старец окунул в него кончики пальцев. Помазав елеем мой лоб, жрец Наамах посмотрел мне в глаза и ласково произнес:

– Да обрящет душа твоя вечную благодать во служении Наамах.

Я чувствовала прохладу его пальца под пленкой масла и таящуюся внутри жреца силу. Лицо Наамах, совершенное и сладострастное, расплылось перед глазами. Я зажмурилась и ощутила, как вокруг колышется воздух храма, напоенный светом, крыльями и божественной силой. Я вдруг поняла, что истории о святой, рассказываемые в каждом из Тринадцати Домов, – все они правдивы и ни одна не содержит всей правды. Наамах заключала в себе все те качества, которые превозносили при Дворе Ночи, но и гораздо большее.

– Да исполнится, – возвестил жрец, и я открыла глаза. Он и служки отошли, и старец кивнул мне. – Можешь предложить Наамах свое служение, дитя.

Алкуин придержал для меня клетку. Я осторожно открыла дверку, поймала голубку и вытащила. Белее снега, она почти ничего не весила, но я чувствовала ее теплое живое трепыхание, ее быстрое испуганное сердцебиение. Перышки на ощупь казались мягкими, и, когда птичка пошевелилась, я побоялась, что могу сломать хрупкие косточки, если сильно на нее надавлю. Повернувшись к алтарю, я снова опустилась на колени и протянула голубку к статуе.

– Благословенная Наамах, молю тебя принять меня в служение, – сказала я отчего‑ то шепотом и разжала руки.

Неожиданно освободившись, голубка взмыла в воздух – перышки слегка поблескивали в солнечном свете. Она уверенно взлетела под купол, описала круг и облачком поцелованных солнцем белых перьев выпорхнула из отверстия в бескрайнее небо. Жрец с улыбкой следил за ее полетом.

– Добро пожаловать, – сказал он, наклоняясь, чтобы помочь мне встать и одарить приветственным поцелуем. Он ласково смотрел на меня взглядом, исполненным спокойствия и мудрости тысяч сокровенных свиданий. – Добро пожаловать, Служительница Наамах.

Так меня и посвятили в жизнь, для которой я была рождена.

* * * * *

На следующей неделе началось обучение.

Делоне откладывал окончательную инициацию Алкуина, чтобы мы, как почти ровесники, вместе познали подлинное искусство служения Наамах. Так что наше обучение началось одновременно.

– Я договорился о Сеансе, – однажды сказал наставник, собрав нас у себя. – Не годится начинать постижение таинств Наамах без Сеанса. Эдмон Ноа, дуэйн Дома Камелии, снизошел к моей просьбе.

Это было очень похоже на Делоне: деликатно условиться о Сеансе с Домом, с которым меня ничего не связывало, дабы избежать пробуждения возможно горьких воспоминаний о детстве во Дворе Ночи. Я не стала говорить ему, что не возражала бы посмотреть Сеанс и в Доме Кактуса – не хотелось умалять проявленную учителем заботу.

При великом множестве возможных удовольствий, Сеанс для новообращенного Служителя Наамах всегда проводит традиционная пара: один мужчина и одна женщина. Тем же вечером Ги отвез нас в Дом Камелии. Я удивилась, обнаружив там еще большую щепетильность, чем у Кактуса, хотя это, пожалуй, и не странно: каноном Камелии является совершенство, и посвященные этого дома скрупулезно ему следуют.

На пороге нас встретила заместительница дуэйна, статная, высокая женщина с длинными черными волосами и кожей цвета свежей слоновой кости. Она грациозно поприветствовала нас, искусно не выдав ни зависти, ни любопытства при виде ослепительной красоты Алкуина и алого пятнышка в моем глазу.

– Не медлите, – подбодрила она. – Приняв посвящение в служение Наамах, идите же и смотрите, как творятся ее таинства.

Комната для Сеансов походила на такой же покой в Доме Кактуса: утопленная в полу сцена в форме трех четвертей круга, заваленная подушками и окруженная рядами скамей с мягкими сидениями. Сцену окаймлял многослойный газовый занавес, подсвечиваемый изнутри, а в глубине я различила бархатные гардины, скрывавшие вход.

Согласно правилу, общему для Тринадцати Домов, любой ритуальный Сеанс открыт для всех посвященных Дома, поэтому я не удивилась, когда в комнату вошли другие люди. Уединенные удовольствия – совсем другое дело, а обряды в честь Наамах доступны для всех ее служителей. Безо всякой задней мысли я по детской привычке встала на колени на подушку: покорно, со склоненной головой и молитвенно сложенными руками. Отчего‑ то меня это успокоило, хотя я чувствовала, как косится на меня Алкуин, пытаясь подражать.

Где‑ то позади заиграл флейтист.

В начале второго пассажа бархатные гардины зашевелились, и на сцену вышла пара. Мужчина был высок и черноволос, почти близнец заместительницы дуэйна Дома Камелии – он и в самом деле приходился ей братом. Женщина была на ладонь ниже его и заметно бледнее, с волосами цвета осенней листвы. В этом Доме не было иного канона, кроме совершенства. Когда они встали лицом друг к другу и начали раздеваться, даже сквозь газовые вуали было видно, что оба посвященных великолепны и без изъяна.

Их слияние было похоже на танец.

Он касался ее благоговейно: кончиками пальцев огладил бока, нежно провел ладонями вверх по спине и приподнял шелковистые волосы, чтобы потом пропустить их блестящую массу сквозь пальцы. Его руки ласкали лицо подруги, прослеживая тонкие арки бровей и идеальный контур губ. Она же тронула его подбородок, потом провела пальцами по рельефной колонне горла и распластала ладонь на мраморно‑ белой широкой груди.

Дары Наамах в нашей крови у каждого свои, но необязательно быть художником, чтобы любоваться картинами. Перед нами были посвященные Двора Ночи, и они мастерски творили свое искусство. По мере того как ласки становились жарче и жарче, газовые вуали медленно раздвигались одна за другой. Я восхищенно следила за происходящим и часто дышала, когда не затаивала дух в предвкушении. Пара обнималась и целовалась; мужчина держал лицо женщины в ладонях словно драгоценность, а она, как ива, льнула к нему в поцелуе.

Вот как молятся те из нас, кто присягнул Наамах.

Разорвав поцелуй, посвященная опустилась перед любовником на колени и перебросила волосы вперед, каскадом пролив сияющий поток на его тело. Шелковистые пряди разделились, обтекая возбужденный фаллос. Я не видела, как двигались ее губы в интимной ласке, но в лице мужчины читалось блаженство, и я заметила, как напряглись его ягодицы. Потянувшись обеими руками за голову, он расплел свою косу и встряхнул головой, и его волосы волной черного шелка рассыпались по плечам.

Собравшиеся не издавали ни звука, соблюдая почтительную тишину, нарушаемую лишь сладким напевом флейты. Мужчина отстранился и тоже встал на колени, а женщина медленно откинулась на подушки, раздвинув ноги, чтобы разделить с любовником свое богатство. Его волосы черным покрывалом накрыли ее бедра, пока он языком услащал ее плоть, отыскивая в складках жемчужину Наамах.

Да, ему удалось обрести сокровище, потому что женщина изогнулась от наслаждения и потянулась, чтобы привлечь партнера к себе. Он навис над ней, кончиком фаллоса упершись во вход в ее тело. Его волосы свисали со склоненной головы и смешивались с ее – черные и рыжие. Никогда не видела ничего красивее этого соития. Флейтист затих, кто‑ то вскрикнул, и черноволосый одним плавным быстрым движением погрузился в любовницу до упора. К ликованию флейты присоединился шепчущий барабанный бой, пока мужчина двигался, а женщина изгибалась ему навстречу.

Все еще стоя на коленях и молитвенно сжимая руки, я заплакала, созерцая эту красоту. Они походили на птиц, спаривающихся на лету. Это был священный ритуал, а не обычный спектакль, и я чувствовала их преклонение друг перед другом и их страсть, наполнявшую мой рот, словно медовый хмель из кубка жреца. Мужчина врезался в любовницу как морской прибой, а она подавалась ему навстречу. Темп ускорялся, музыка становилась все громче, и вдруг женщина ахнула, впившись пальцами в бугрящиеся плечи партнера и крепко сжав его ногами. Он тоже выдохнул, выгнулся и замер. Я чувствовала жар между ногами, пока любовники наслаждались одновременным оргазмом.

А потом, слишком скоро, газовые завесы начали медленно закрываться, заслоняя вуаль за вуалью силуэты, сплетенные на подушках в блаженной истоме. Я успела увидеть, как мужчина перекатился на бок и сжал руку женщины. Рядом со мной Алкуин выдохнул давно сдерживаемый воздух, и мы обменялись ошеломленными взглядами.

Тут же явилась посвященная и проводила нас в гостиную, где нам подали наливку для восстановления сил. Заместительница дуэйна выразила надежду, что Сеанс нам понравился и мы поделимся своими хорошими впечатлениями с нашим хозяином Анафиэлем Делоне, который до сих пор диктует моду при королевском дворе. Я не заметила в ней ни единого проблеска презрения или ненависти за то, что нам нравилось жить под опекой нашего наставника.

Глава 10

Естественно, я ждала, что после Сеанса мы с Алкуином вплотную приступим к изучению искусства Наамах. Так и случилось, но совсем иначе, чем я воображала.

Делоне привлек преподавательницу – разумеется, лучшую из всех, кого можно было выбрать. Но я никак не думала, что ей окажется больше пятидесяти и что местом нашего обучения станет классная комната, а не спальня.

В молодости Сесиль Лаво‑ Перрин была посвященной Дома Кактуса; конечно же, она проходила обучение у моей прежней хозяйки, дуэйны. Сесиль была одной из немногих обитателей Двора Ночи, кому удалось добиться успеха и привлечь достаточно высокородных поклонников, чтобы, закончив туар, пуститься в свободное плавание. Семь лет ей удавалось снискивать любовь власть предержащих. На ее приемы слетались лорды и поэты, поклонники вились вокруг нее, но она допускала в свою постель лишь самых избранных, если вообще кому‑ то даровала такую привилегию.

В конце концов Сесиль решила выйти замуж и удалиться из высшего полусвета. Ее выбор пал на Антуана Перрина, рыцаря Ордена Лебедя, – спокойного и верного мужчину, покинувшего свои деревенские угодья ради службы королю в качестве советника по военным делам. Супруги вели тихую жизнь, изредка собирая гостей для не плотских развлечений. После безвременной кончины мужа мадам продолжила следовать тому же образу жизни. Наверное, Делоне был одним из немногих, знакомыми с обеими сторонами ее личности.

Я сумела добыть эти сведения, подслушав их разговор, тот самый, в котором Сесиль согласилась взяться за наше обучение. Не слишком благородно с моей стороны, но я не чувствовала себя виноватой. Именно этому меня и учили. Делоне постоянно твердил нам: собирайте знания любыми возможными способами.

Рядом с внутренним двориком располагалась кладовая, где сушились садовые травы. При моем небольшом росте и субтильности мне удалось скорчиться в зазоре между шкафом и открытым окном, чтобы услышать беседу, ведущуюся во дворе. Едва собеседники закончили обмениваться любезностями, Делоне сразу озвучил свою просьбу.

Плавный и сладкозвучный голос мадам отличался удивительным шармом. В ее речи улавливались отголоски воспитания в Доме Кактуса – уступчивые паузы, едва заметное придыхание, – но сомневаюсь, чтобы непривычное ухо их различило. Годы неиспользования умерили с детства привычные интонации.

– То, что ты просишь, невозможно, Анафиэль. – До меня донесся шорох – наверное, мадам покачала головой. – Ты же знаешь, я давно уже не служу Наамах.

– Не слишком ли легко ты отказываешься? – спокойно возразил Делоне. – Я же не прошу тебя обучать их плотским радостям, Сесиль, ни в коей мере, а лишь преподать теорию. Пройди с ними великие тексты… «Экстатика», «Путешествие Наамах», «Три тысячи радостей»…

– Захочешь ли ты, чтобы я проходила с мальчиком «Оду Антиноя его возлюбленному»? – в напевной плавности впервые послышались стальные нотки.

– Нет! – горячо запротестовал Делоне. Когда он снова заговорил, его голос доносился из другого места. Значит, наставник встал и принялся расхаживать по дворику. Теперь его речь звучала сдержанно и сухо. – Декламировать это стихотворение запрещено, Сесиль. Ты не настолько глупа, чтобы нарушить указ короля.

– Да. – Она согласилась легко, но без извиняющейся интонации. – Зачем ты это делаешь?

– И это спрашиваешь ты, величайшая куртизанка нашего поколения? – Он слишком ей льстил; нечасто на моей памяти Делоне вел себя столь изворотливо.

Но обмануть мадам было непросто.

– Я не об этом.

– Зачем. Зачем, зачем, зачем. – С каждым словом голос перемещался – Делоне опять не стоялось на месте. – Зачем? Изволь, я объясню. Затем, что существуют места, куда мне заказан вход, и люди, до которых мне не достучаться, Сесиль. Канцлерский суд, казначейство, секретариат при малой государственной печати… повсюду, где происходит фактическое управление государством, союзники Изабель закрывают передо мной двери. Их нельзя уговорами склонить на мою сторону, но можно соблазнить. Мне известны их пороки, я знаю их желания. Я знаю, как до них добраться.

– Это мне понятно. – Она говорила тихо, тем самым понуждая Делоне тоже сбавить тон. – Я слишком давно с тобой знакома. Ты ввел меня в круг своих доверенных лиц, и мне ведом ход твоих мыслей. И я еще раз спрашиваю тебя, Анафиэль, зачем? Зачем ты это делаешь?

Последовала долгая пауза, и мои мышцы начали ныть от напряжения, вызванного неудобной позой в тесном закутке. Ни единое дуновение ветерка не залетало в кладовую, а спертый воздух сладко и резко благоухал розмарином и лавандой.

– Ты знаешь, зачем.

Вот и все, что ответил Делоне. Я прикусила язык, дабы не попросить Сесиль продолжить расспросы. Но что бы мой наставник ни подразумевал, она его поняла. Как она и сказала, они были слишком давно знакомы.

– До сих пор? – с теплотой в голосе спросила Сесиль и тут же добавила: – Ах да, ты же дал обещание. Что ж, хорошо. Я тоже уважу его, Анафиэль, как оно того стоит. Я обучу твоих учеников великим текстам о любви – тем, что не запрещены, – и в теории преподам им искусство Наамах. Если ты поклянешься, что они оба приступают к служению по собственной воле, я готова исполнить твою просьбу.

– Клянусь. – В голосе Делоне слышалось облегчение.

– Сколько им известно?

– Достаточно, – туманно ответил он. – Достаточно, чтобы составить представление, к чему их готовят. Но недостаточно, чтобы к ним подослали убийц.

– Изабель л’Анвер мертва, Анафиэль. – Сесиль говорила ласково, словно с ребенком, который боится темноты. – Ты правда думаешь, что ее обида продолжает жить?

– Та обида живет в бывших сподвижниках Изабель, – мрачно произнес Делоне. – Сама Изабель л’Анвер де ла Курсель была моим врагом, но случалось, мы с ней оказывались заодно. Мы вполне могли бы стать союзниками, когда дочь Роланда подросла бы настолько, чтобы занять трон. А сейчас это невозможно.

– М‑ м‑ м. – Я услышала легкое дребезжание, когда горлышко кувшинчика с вином соприкоснулось с ободком бокала. – Рана Маслена д’Эгльмора загноилась, и два дня назад он скончался, ты уже знаешь? Через две недели герцогом д’Эгльмором станет Исидор, и он попросил у короля еще пятьсот рыцарей.

– На границе у него будет дел по горло.

– Верно. – Интонации Дома Кактуса уступили задумчивым ноткам. – Тем не менее он нашел время посетить Намарру и нанести визит Мелисанде Шахризай в ее загородной резиденции. Нынче Мелисанду часто видят в обществе принца Бодуэна, и, поговаривают, Львица Аззали недовольна.

– Мелисанда Шахризай собирает сердца, как придворный садовник саженцы, – неодобрительно проворчал Делоне. – Каспар сказал, что Марк поговорит с сыном, если потребуется увещевание.

Еще одно тихое позвякивание – бокал поставили на один из низких столиков. Я научилась различать подобные звуки, даже несмотря на боль в шее.

– Возможно. Но не стоит недооценивать ни одну из них – ни Шахризай, ни Львицу. Не думаю, чтобы они допустили такую ошибку по отношению друг к другу. Но, в конце концов, неспособность понимать женщин всегда была твоим слабым местом, Анафиэль. – Послышался шорох юбок – гостья поднималась. – Утром я приду и начну обучение детей. Спокойной ночи, дорогой.

Я притаилась, пока их удаляющиеся шаги не затихли вдали, а потом выбралась из своего укрытия и понеслась наверх, чтобы рассказать Алкуину все, что узнала.

И, конечно, чтобы поразмыслить над подслушанным.

* * * * *

При свете дня Сесиль Лаво‑ Перрин оказалась высокой и изящно сложенной, с бледно‑ голубыми глазами цвета свежераспустившегося колокольчика. Занятно, как в посвященных Дома Кактуса по мере увядания проявляется скрытая сталь. Несгибаемостью мадам походила на дуэйну, только была моложе и добрее. Но учительствовала строго и сразу же задала нам читать и зубрить наизусть первый из великих текстов, о которых упоминал Делоне.

Для Алкуина урок стал откровением. На Сеансе я не до конца осознавала глубину его наивности. Как ни удивительно, он совершенно не понимал сути действий, которыми воздают почести Наамах. Я, никогда не принимавшая участия в заветном танце, знала все основные па наизусть. Алкуин же руководствовался только инстинктами нежного сердца и молодой горячей плоти, совсем как простак‑ крестьянин.

Позже я догадалась, что в этой неискушенности заключалась часть очарования Алкуина, каким его задумал Делоне. Непорочная сладость Алкуина усиливала его обаяние и составляла соблазн, перед которым не мог устоять даже самый пресыщенный гурман. Но тогда я этого еще не понимала. Вечерами, когда мы занимались вместе, я наблюдала, как он читает с приоткрытым ртом и черты его лица меняются от невысказанных вопросов.

– «Ласка развеянной соломой, – тихо бормотал он. – Положите руки на талию партнера и медленно ведите ладонями вверх, подбирая и приподнимая волосы возлюбленного, а потом отпустите их, и пусть они развеиваются как солома, падая теплым дождем». Ты знала об этом, Федра?

– Да. – Я посмотрела в его большие темные глаза. – Они так делали на Сеансе, помнишь? – Я была знакома с этими ухищрениями с младенчества и выросла, наблюдая их. А теперь медленно, но верно сходила с ума, не имея возможности попробовать их на практике.

– Помню. «Ласка летнего ветерка». – Он вслух прочитал последовательность действий, недоверчиво качая головой. – Неужели это вправду работает?

– Давай, покажу.

На практике я умела не больше, чем Алкуин, зато не раз видела, как такое делается. Я потянула его на пол, где мы встали на колени лицом друг к другу. Алкуин выглядел серьезным и неуверенным. Я ласково коснулась кончиками пальцев его макушки, едва притрагиваясь к молочно‑ белым волосам, затем медленно заскользила вниз вдоль шелковистых прядей и дальше – по плечам и по изящным рукам. Сердце забилось быстрее, а в крови забурлила странная уверенность. Я почти не касалась Алкуина, кончики пальцев парили над бледной кожей, но там, где я ими проводила, волоски на его руках вставали дыбом, словно пшеничные колосья, потревоженные летним ветерком.

– Видишь?

– О! – Алкуин отстранился, потрясенно глядя на свою кожу, от удовольствия покрывшуюся мурашками. – Ты так много знаешь и умеешь!

– Ты лучше меня в том, что важно для Делоне, – отрезала я.

Это было правдой. Сколько я ни зубрила, у меня не получалось достичь той живости ума, с какой наблюдал и воспринимал все вокруг Алкуин. Он мог запоминать целые разговоры и пересказывать их с первой фразы до последней, имитируя даже интонации собеседников.

– Алкуин. – Я сменила тон, сымитировав мурлычущие соблазнительные нотки Дома Кактуса, какие слышала в голосе Сесиль. – Если пожелаешь, можем попрактиковаться. Это нам обоим поможет лучше научиться.

Алкуин покачал головой, глядя на меня круглыми глазами, и встряхнул волосами лунного цвета.

– Делоне не хочет, чтобы мы этим занимались, Федра. Ты же знаешь.

Так и есть; Делоне недвусмысленно обозначил свою позицию, и даже соблазна новых знаний было недостаточно, чтобы склонить Алкуина к непослушанию. Вздохнув, я вернулась к учебникам.

Но, конечно, ничто не могло мне помешать практиковаться самой с собой.

Я начала в ту же самую ночь, в темноте маленькой комнаты, которая целиком принадлежала мне. Днем мы изучали предварительные возбуждающие ласки. Сбросив покрывало, я лежала на кровати обнаженной и шептала названия преподанных ласк, вырисовывая их узоры на своей коже, пока от прикосновений пальцев не закипела кровь.

Но пока я воздержалась от поиска разрядки, которая, как я знала, должна была венчать усилия, четко придерживаясь только пройденных уроков. Не могу сказать, почему я так решила – разве что это было мучительно, и потому казалось мне сладким.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒