БОНУСНАЯ СЦЕНА 2. ТРИСТАН & МОРАНА. https://vk.com/neviofal. Тристан

Тристан и Морана. Бонусная сцена 2. РуНикс

БОНУСНАЯ СЦЕНА 2

ТРИСТАН & МОРАНА

https: //vk. com/neviofal

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: данная сцена разворачивается в книге «Финишер» и относится к событиям и персонажам четвертой книги.

Тристан

В мире было больше вещей, которые он ненавидел, чем любил, и путешествия были одной из них. Хотя он никогда не говорил об этом, как и о многом другом, он испытывал врожденную неприязнь к путешествиям в целом. А если добавить к этому еще и чужую территорию с неизвестной динамикой и с Мораной, и с Ксандером, то он просто чертовски сильно не мог это терпеть.

Но в преступном мире творилось черт знает что, и ему, и Данте необходимо было встретиться с Альфой лицом к лицу. Тристан все еще сомневался насчет одноглазого, его опыт общения с лидерами территорий был слишком извращен, чтобы доверять Альфе, но, по крайней мере, тот хорошо относился к своей жене. Это было одним из аргументов в его пользу.

Он не знал, была ли это общая неприязнь к приезду в Лос-Фортис или что-то другое, но что-то очень плотно засело в его нутре, и он не мог избавиться от этого.

Молча стоя в высотном кабинете Альфы Вилланова, главы империи Лос-Фортис, Тристан чувствовал себя неспокойно. Неужели это из-за того, что он оставил Ксандера одного в огромном комплексе? Нет, этого не могло быть. С ним была Амара, и если и был человек, которому он мог бы доверить заботу о ребенке, то это была она.

— Вин под прикрытием несколько месяцев, — обратился Данте к своему сводному брату. — Его последняя проверка была три недели назад. Один из его знакомых сказал ему, что у Синдиката четыре лидера.

Тристан наблюдал, как одноглазый монстр откинулся в кресле.

— Думаешь, зацепка законна?

— Возможно. Мы ничего не знаем об их операциях, а Вин жил как часть организации. На данный момент у меня нет причин сомневаться в нем.

Слова Данте заставили Альфу взять паузу.

— Итак, мы имеем дело с каким-то советом? Или эти люди занимаются различными направлениями в бизнесе?

— Мы еще не знаем.

— Что насчет Человека Тень? Его планы?

Данте бросил взгляд на Тристана, прежде чем ответить своему сводному брату.

— Он хотел получить от Мораны информацию о конкретном товаре.

Тристан слушал, изучая тесноту в своей груди. Что-то было не так. Его инстинкты за долгие годы отточились до острого лезвия, и сейчас они резали его.

Было ли это потому, что Морана скрылась в чужом городе? Возможно. Как человека, который постоянно следил за ней на протяжении всей ее жизни, а она даже не подозревала об этом, его тревожило, что он не знает, где она. Теперь, когда они вместе, он даже не скрывал степень своего безумия. И каким-то образом она не только приняла это, но и забавлялась этим. И это хорошо, потому что он бы не остановился. Нет, он просто стал бы более деликатным, если бы она испытывала дискомфорт. Но она не испытывала. Его дикая кошка нашла безопасность в его одержимости. Это было безумием, но он всегда был безумен, когда дело касалось ее.

Словно вызванный своими мыслями, он почувствовал, как его телефон завибрировал в режиме, который специально включён только для нее.

В груди полегчало, и он достал телефон из кармана, глядя на смеющееся лицо девушки, которая владела каждой его частью. Он сделал этот снимок однажды утром, когда впервые услышал ее безудержный смех, потому что Ксандер случайно, а затем намеренно, пощекотал ее. Он помнил этот момент, стоя у входа в кухню, наблюдая, как ее глаза заслезились, когда звук жизни проник в его вены, орошая пересохшую почву его сердца. Это фото было его любимым — а у него их было много — с ее перекошенными очками, широко открытым ртом, зажмуренными глазами, с ее радостью на лице, доказывающей, что, возможно, он делает что-то стоящее в своей жизни.

Он поднес телефон к уху.

— Трист... Тристан.

Его сердце остановилось.

Она тяжело дышала. Почему она тяжело дышала?

— Морана, — его голос прозвучал резче, чем он ожидал, а внутренности напряглись. — Поговори со мной.

— Меня... — тяжелый вдох. — подстрелили.

Его сердце остановилось.

Подстрелили?

Нет, блядь.

Краснота залило его зрение.

— Я еду. Не смей вешать трубку.

Не успела она закончить фразу, как адреналин захлестнул его с такой силой, что он понял: если кто-то встанет на его пути, он прикончит это человека. Он едва взглянул на двух мужчин в кабинете, его глаза сканировали ближайший маршрут, чтобы выбраться из здания, пока он прикреплял наушник к уху. Лифты заняли бы слишком много времени. У него не было столько времени. Повернувшись, чтобы воспользоваться аварийным выходом сбоку, он побежал на полной скорости, перепрыгивая через несколько лестниц прямо на полустанки, преодолевая этажи за считанные секунды, его кровь стучала в ушах при каждом приземлении.

— Я... — дрожащий вздох. — вызвала скорую.

— Я всего в нескольких минутах езды.

Он находился в двадцати минутах езды, но, черт возьми, если он не собирался добраться до неё за пять. Он должен быть там. Он должен добраться до места, до нее. Он должен прикоснуться к ней и убедиться, что с ней все будет хорошо.

Отчаяние вгрызлось в его плоть.

Он бросился на парковку, его глаза сканировали доступные варианты. Внедорожник мог застрять в пробке, седаны не дадут ему скорости. Блядь!

Его взгляд остановился на парне, слезающем с байка, и он бросился к нему, выхватывая пистолет.

— Ключи, — прорычал он.

Парень, до смерти напуганный, бросил в него ключи и отступил, подняв руки вверх. Не оглядываясь ни на секунду, Тристан открыл трекер, который установил на ее телефон.

Двадцать минут.

Она находилась в двадцати минутах езды.

Слишком долго.

Заведя мотор и ощутив под собой знакомые вибрации байка, он выехал, увидев Данте и Альфу, спешащих на парковку. Он даже не остановился, чтобы сказать им, что происходит. Он не мог. Он не мог это переварить. Нет.

— Тристан, — прошептала она ему на ухо, звук был похож на то, как она шептала ему в постели в темноте ночи, прижимаясь к его плечу и шее.

Точка горела вместе с его глазами.

— Оставайся со мной, Морана, — приказал он, звук ее затрудненного дыхания подталкивал что-то внутри него к краю пропасти, которая зияла ещё с самого детства.

Пятнадцать минут.

— Я истекаю кровью слишком быстро, пещерный человек, — сказала она, дрожь в ее голосе почти пошатнула его равновесие.

— Никто не может тебя убить, — напомнил он ей о клятве, которую он закрепил в их отношениях. — Когда дело доходит до смерти...

— Я твоя, — закончила она. Он почувствовал, как она сглотнула. — Я... я не хочу умирать вот так.

Тристан ощущал, как его челюсть болит от силы сжатия, а в груди пылает ад. Она не могла оставить его. Не было никакого способа. Нет.

— Ты не умрешь.

Десять минут.

Он проносился мимо машин и светофоры, зная, что это риск, так как на нем не было шлема, но он не мог замедлиться, не тогда, когда она нуждалась в нем.

Она ранена. Она получила пулю, которую кто-то пустил в нее. Она истекала кровью.

Эта мысль постоянно крутилась в его мозгу, стены, которые он давно воздвиг, чтобы уберечь свое сердце, медленно поднимались. Он подавлял все это, направив смесь эмоций в ярость.

Кто бы это ни сделал, он труп. Он не собирался торопиться, он заставит их кричать за каждую секунду, пока она истекала кровью, одна в чужом городе, уязвимая. Его Морана, чертовски уязвимая от чьей-то пули. Куда в нее выстрелили? Она была достаточно в сознании, чтобы позвать на помощь, так что пуля могла не задеть основные органы. Но она задыхалась, с трудом дышала, что означало, что повреждения имеются.

Нет. Нет. Сосредоточься.

— Я хотела провести медовый месяц, — проговорила она так тихо, что он едва расслышал ее за шумом ветра.

Его сердце сжалось. Черт, после этого он отвезет ее туда, куда она захочет.

— Забронируй билеты завтра.

— Да? — она рассмеялась. — Ты ненавидишь путешествия.

Его глаза горели, от ветра или от сдавленности в горле, он не знал.

— Мы полетим туда, куда ты захочешь.

Пять минут.

Он посмотрел на трекер и увидел, что его красная точка сокращает расстояние между ними. Резко свернув направо на парковку, он заметил небольшую толпу, собравшуюся вокруг одного из мест. Он спрыгнул с байка, не обращая внимания на то, что тот упал на асфальт.

В своей взрослой жизни Тристан помнил только два случая, когда ему было страшно. Первый, когда он увидел взорванную машину Мораны на кладбище. Второй, прямо тогда, когда ее тело, тело, которому он поклонялся бесчисленные часы, лежало в луже красного цвета, вытекающего из тела, телефон был прижат к уху, глаза закрыты.

Он снял пиджак и прижал его к ране, останавливая поток крови, его рука тут же переместилась к ее шее, обхватив горло, проверяя пульс.

Он был слабым, слабее, чем он когда-либо чувствовал.

Кровь прилила к его ушам, в голове стоял гул, когда он посмотрел вниз на ее бессознательное состояние, на ее липкую кожу.

Нет.

Пожалуйста, нет.

— Морана, — его голос дрогнул.

Ее веки затрепетали, прекрасные глаза полуоткрылись.

Она увидела его, маленькая улыбка тронула ее губы.

— Тристан.

— Останься со мной, хорошо? — он умолял. — Мы заведем кошку.

— Ты... ненавидишь кошек.

Не было ничего, что бы он не ненавидел. Но он был готов на все, на любую жизнь, лишь бы она осталась с ним.

Ее глаза закрылись, но пульс бился о его ладонь.

Он остался прикованным к месту, его глаза лихорадочно впитывали каждую ее деталь. Он видел достаточно ран в своей жизни, чтобы знать, какие из них выглядят хуже, чем есть на самом деле, а какие действительно опасные.

Рана Мораны была опасной.

Завыла сирена скорой помощи, и он взял ее за руку, ее ладони были липкими. Или, быть может, его ладони. Сердцебиение было слишком быстрым, и он не мог сдержать его, как бы ни старался сосредоточиться.

— Тристан! — раздался откуда-то голос Данте, но он не поднимал глаз, не смел отвести от нее взгляд или руки, словно привязывая ее к себе силой воли.

Они ехали в больницу тем же путем, и когда парамедики попытались разлучить его с ней, он просто убрал пистолет за бедро, давая им понять, что им придется убить его или умереть самим, прежде чем он сдвинется с места.

Ее увезли на операцию, а он остался стоять в углу, не сводя с нее глаз, пока из нее извлекали пулю, надеясь, что где-то даже в бессознательном состоянии это привяжет ее, напомнит ей, что он ждет ее, что она должна бороться с этим, как она боролась со всем. Потому что он не знал мира, в котором он существовал бы без нее. Она была его единственным светом в конце черного туннеля так долго, что он даже не понимал, как жить без мысли о ней, о том, чтобы видеть ее, быть с ней.

Следующие два часа стали худшими в его жизни, и это о чем-то говорит. Ожидание, беспомощность, неспособность что-либо сделать медленно съедали его. Он смутно осознавал, что Данте был рядом, что девушка Альфы пропала, но не мог заставить себя переживать. Темная бездна внутри него расширялась, ожидая, когда он упадет, единственная ниточка, связывающая его с человечеством, боролась за свою жизнь в этих стенах. И он задавался вопросом, когда он стал таким уязвимым. Если бы это произошло несколько лет назад, его сердце кровоточило бы так же? Было бы ему тогда так не все равно?

Он не знал.

Внутри него имелась пустота, пустота, которую она заполнила своей любовью, заставив его чувствовать. Чувствовать себя человеком. Чувствовать себя непобедимым. Она была его планетой, его притяжением. И без нее он ощущал черную дыру на горизонте, засасывающую его в себя, лишающую существования того, кем он являлся, пока он не исчез.

Существование Тристана было неотделимо от Мораны.

На мгновение он подумал о Ксандере. Мальчик только-только начал чувствовать себя как дома, и в основном благодаря тому, как открыто Морана проявляла к нему привязанность. Она давала мальчику жизнь, надежду и взгляд на будущее, которого у него никогда не было. Без нее он тоже был бы потерян, потому что Тристан знал, что не сможет поддерживать его в одиночку.

— Тристан, — голос Данте заставил его посмотреть на хирурга, идущего к ним.

— Она потеряла много крови, — начал доктор, обращаясь ко всем. — Ее сердцебиение продолжает падать. Мы оставим ее под наблюдением на следующие сорок восемь часов.

— С ней все будет в порядке? — Данте задал вопрос, который горел в мыслях Тристана.

— Будем надеяться.

Надежда.

Чертова надежда.

Тристан подошел к маленькому окошку отделения интенсивной терапии и увидел ее хрупкое тело с трубками, проходящими внутрь, аппараты, пищащие вокруг нее.

Он ненавидел эмоции внутри себя, что бы это ни было, что бы он ни испытывал. Трудно стоять здесь и не позволять стенам, которые были с ним всю жизнь, снова подняться. Счастье стало воспоминанием. Темнота все глубже проникала в его душу. Слова, нежные слова, которые месяцами вертелись на кончике его языка, утонули в цунами внутри него.

Он боролся с этим, потому что она боролась. Пока она боролась, он тоже будет бороться.

Но если она прекратит, черная дыра поглотит его.

И даже он не знал, каким монстром он тогда станет.

Морана

Сначала она почувствовала его взгляд.

Она знала это, знала тяжесть его взгляда, знала тяжесть этих великолепных голубых глаз.

Моргнув, она повернула шею и обнаружила его в углу помещения, которое было похоже на больничную палату, оборудование окружало ее, остро пахло дезинфицирующим средством.

Он выглядел... не похожим на себя.

Глаза у него покраснели, щетина отросла, костюм перекошен и красного цвета от засохшей крови. И его взгляд был устремлен на нее, он почти не моргал.

Она сглотнула, вспоминая все произошедшее.

Она жива.

Слава богу.

— Эй, — прошептала она, ее горло пересохло, а губы потрескались.

Она смочила их, глядя на него, принимая его, ее сердце разрывалось от счастья видеть его снова, когда она на мгновение подумала, что никогда не увидит. Он не двигался, и ей стало интересно, как долго он сидел здесь и как долго она лежит в палате.

Протянув руку с двумя трубками, она поманила его.

— Подойди.

Он поднялся со стула и медленно подошел к ней. Она моргнула, почувствовав в нем темноту, которую она не ощущала уже очень давно.

— Тристан? — тихо спросила она.

Он положил руку рядом с ее головой и наклонился к ней, а другой рукой обхватил ее шею в мягком захвате, который показался ей таким же знакомым, как ее собственное дыхание. Его глаза не отрывались от ее глаз, и она не отводила взгляда, позволяя ему увидеть все, в чем он нуждается, позволяя ему улучить момент и взять все, что ему необходимо. Она знала его, понимала его и знала, что ему нужно почувствовать ее сущность, убедить себя, что с ней все в порядке.

И зная, как сильно он любил ее, такой мужчина, как он, она понимала, как сильно это могло его ранить.

Поэтому она сохраняла спокойное дыхание и позволяла ему почувствовать ее пульс, ее кожу, ее взгляд, ее жизнь. Она отдавала. А он брал, поглощал, пожирал, просто между их взглядами.

Затем он наклонился вперед, его лицо находилось в нескольких сантиметрах от ее лица, его рука на ее шее держала ее в повиновении.

— Я хочу убить тебя за последние два дня.

Морана ощутила, как ее губы шевелятся в улыбке, а глаза слезятся от грубого оттенка его виски и греховного голоса.

— Я тоже тебя люблю.

Его глаза вспыхнули от ее слов, и он прижался носом к ее голове, его дыхание прерывалось, запах окружал ее, как дом. Она знала, что слова вертелись на кончике его языка, но вместо этого он прижался губами к ее коже, и она закрыла глаза, благодарная за то, что жива, что рядом с ним.

Все в мире было хорошо, по крайней мере, пока.

Конец