Примечание

До нового тысячелетия — чуть больше года. В цифре 2000 есть что-то особое, магическое, притягивающее.

Что же ожидает нас в следующем столетии? Ограниченность дальнейшего развития общества посредством. только технического прогресса и экономического роста становится все очевиднее.

Будущее развитие определяется: прежде всего уровнем культуры, уровнем. понимания проблем, которые необходимо решать, и, безусловно, мудростью человека. В связи с этим и возрастает роль образования как главного фактора формирования и развития личности, как источника идей. для: мышления и политических решений.

Мне кажется совершенно очевидным, что будущее России в значительной мере зависит от того, удастся ли сохранить национальную культуру, нормативный русский язык и образование.

Культура и язык, язык и история народа, язык и общество — эти темы всегда волновали умы не только гуманитариев, но и многих представителей: так называемых точных наук. Эти коренные общественные феномены всегда являлись и являются объектом внимания политических и государственных деятелей, крупных исторических фигур. В живом языке народа отражается вся его жизнь, история его материальной и духовной культуры.

По языковой картине можно изучать национальную: воздействие культуры: на язык очевидно, но и язык, в свою очередь, оказывает влияние на культуру, что дает возможность изучения культуры народов через язык и речь. И язык, и культура как творения человека являются в первую очередь духовным, мыслительным процессом и лишь затем объективируются в знаки и предметы.

Литературный язык как язык интеллектуального действия в современных условиях претерпевает социальные, психологические и структурные изменения, приводящие к серьезным изменениям в области семантики. Важно при этом иметь в виду, что каждое общество создает слово, яркую и самобытную национальную культуру, которую в условиях бурного развития компьютерных технологий и межнациональных контактов всё труднее сохранить.

Огромное: количество‘ заимствованных слов (с 1960 по 1985 — 9 тысяч новых слов, а с 1984 — каждый год по 2 тысячи, т. е. за последние 15 лет —около 30 тысяч), проникновение, сниженных пластов лексики, полная свобода в способах выражения мысли приводит язык к замедлению его естественного развития, т. к. языку все время приходится обороняться от вторжений «инородных тел».

Усилилась бюрократизация языка, с одной стороны, а с другой — делается попытка включать в письменную речь элементы устной.

Утрачивается высокий стиль (напомним, что Владимир Соловьев считал, что словом высокого стиля мы обращаемся к Богу, среднего - к другому собеседнику, низкого - беседуем с самим собой). Исчезновение высокого стиля привело к тому, что вульгарный стиль занял место среднего, традиционно являющегося источником поступления в нормативный язык элементов системы.

Перестройка принесла вседозволенность, языковая культура резко упала. Средства массовой информации буквально захлестнул поток просторечных, жаргонных, а нередко просто непристойных слов. Принятие огромного количества заимствованных слов привело к созданию сложной сети неопределенных терминов, которые постепенно вытесняют традиционные слова, отражающие национальные особенности речемысли. Искажение, а зачастую и разрушение русского языка неминуемо ведет к разрушению культуры, общественного сознания, нравственности и морали.

Безусловно, со временем русский язык избавится от всего случайного, всего неоправданного коммуникативно, как это уже не раз бывало, но сегодня кажется, что возникла угроза самобытности нашего прекрасного языка.

Именно. поэтому сегодня особый смысл тот факт, что профессор Петербургского университета М. В. Ломоносов первым в России в 1747 году прочитал курс лекций по физике на русском языке.

И с этого момента развивался и совершенствовался русский язык, был основным средством общения между учителем и учеником, языком, распространяемым с помощью средств массовой информации, национальным языком русского народа и одним из важнейшим языков мира

В разные периоды своего развития он нуждался в защите, и сегодня как никогда необходимо заботиться о его чистоте, не допускать нашествия заимствований, проникновения сниженных пластов лексики, небрежности произношения, просторечных вариантов.

Виталий Григорьевич Костомаров посвятил свою жизнь служению русскому языку, борьбе за его сохранение, пропаганде нашего прекрасного языка в мире, созданию особого направления его изучения – русский как иностранный.

При этом важно подчеркнуть, что речь самого Виталия Григорьевича Костомарова иллюстрирует современную норму – произносительную, лексическую, грамматическую, интонационную.

Отсутствие четкого и ясного определения нормы, споры лингвистов относительно ее статуса связаны, по-видимому, со сложностью и противоречивостью самих языковых явлений.

При изучении языка лингвист неминуемо сталкивается с двумя видами явлений, имеющих одинаково важное значение.

Это, во-первых, свойства данного языка как системы (внутренние свойства), во-вторых, социолингвистические и психолингвистические факторы, связанные с функционированием данного языка в определенном языковом коллективе в определенный период времени (внешние факторы). Однако строгое и последовательное противопоставление внутренних и внешних факторов едва ли осуществимо ввиду тесной связи и взаимообусловленности их в жизни языка.

Любой национальный язык (т. е. язык всей нации) представляет собой совокупность разнообразных явлений, таких, как литературный язык, просторечие, территориальные и социальные диалекты, жаргоны.

Уже при классификации этих явлений мы сталкиваемся с переплетением собственно лингвистических, внутренних свойств языка и социолингвистических, внешних его свойств.

Представление о литературности/нелитературности (нормативности/ненормативности) со временем изменяется, и это связано, в первую очередь; с процессами развития и изменения литературного языка.

Противоречивость подходов к рассмотрению языковых явлений создавалась вследствие неразграниченности языка и речи. Однако и после того как Ф. де Соссюр сформулировал общелингвистическую теорию, отграничившую социальное от индивидуального, потенциальное от реального, язык как систему условных средств от речи как формы существования этой системы, как последовательности конкретных языковых проявлений, споры относительно сущности одной из важнейших лингвистических категорий нормы не прекратились.

Причина, вероятно, кроется в неразличении нормы как внутриязыковой категории, связанной с наличием разных потенциальных возможностей обозначения одного и того же явления, предоставляемых языком как, системой; и нормы как выбора одной из возможностей в качестве. образцовой, правильной и предписывание ее употребления (кодификация).

Противопоставляя язык и. речь, Соссюр вообще не упоминает норму; однако рассматривая явления аналогии, говорит о двух системах: системе для того, чтобы делать нечто, и готовой системе. Первая и есть система языка, не реализованная полностью, а вторая, по-видимому, – норма.

Л. В. Щерба, воспользовавшись термином Соссюра, открыл понятие речевой деятельности. Принимая теорию Л. В. Щербы, следует считать, что выбор нормы происходит именно в процессе речевой деятельности. Язык – система потенциальных средств, определяющая все многообразие ее реализации, а речь – форма существования системы. Такое понимание языка и речи и привело к противопоставлению системы и нормы. Следует при этом заметить, что между речью и нормой нет прямого совпадения.

Л. В. Щерба справедливо представлял себе язык находящимся все время в состоянии лишь более или менее устойчивого, а сплошь и рядом и вовсе неустойчивого равновесия¹.

Это постоянное изменение развития языка и создает определенные трудности при его описании: Можно сказать, что норма категория самостоятельная, связывающая язык и речь в процессе речевой деятельности.

Таким образом, система дает ряд возможностей обозначения одной и той же языковой сущности, не отдавая предпочтение ни одному из них, а норма выбирает один из реально используемых или потенциально допустимых.

Иначе говоря, норма конкретизирует возможности системы и их ограничивает.

При рассмотрении произносительной нормы различают два ее аспекта: орфоэпию и орфофонию. Если исходить из понимания фонемы Л. В. Щербой, то орфоэпия – это правила, определяющие нормативный фонемный состав слов, а орфофония – правила произношения оттенков (аллофонов) фонем.

Так, вопрос о том, следует ли употреблять в слове моюсь, например, твердый /s/ или мягкий /s'/ регулируется правилами орфоэпии, а требование произносить /j/ в конце слов как сонорный, мой, например, а не глухой щелевой - относится к правилам орфофонии.

Варианты языковых единиц, обнаруживаемые в синхроническом срезе, соотносятся не только синхронически, но и диахронически как архетипы с неотипами. Языковая система не может измениться, минуя вариантность, так как любому переходу от архетипа к неотипу обязательно предшествует период сосушествования архетипа с неотипом. Таков механизм изменчивости языка, и, следовательно, совокупность варьирующих единиц составляет «диахронический лимит» языковой системы [Цукерман 1969], позволяя судить о действующих процессах в языке и возможных направлениях его структурных изменений.

Проиллюстрируем это несколькими примерами.

Так, в фонологической системе русского языка твердые согласные противопоставлены мягким. В позиции абсолютного конца слова возможно употребление и твердых, и мягких согласных, за исключением заднеязычных. Например, трус /trus/ и трусь (не трусь! ) /trus'/, Система, таким образом, дает возможность в возвратных частицах глаголов произносить и твердый /uč us/ и мягкий /uč us'/ согласный.

Ведущим вариантом нормы еще 50 лет назад был вариант с твердым. В течение ряда лет оба варианта были равноправными. Сегодня вариант с твердым /s/ оценивается как устаревший, архаичный.

В некоторых случаях изменение нормы происходит в результате расширения реализации особенностей, заложенных в системе, т. е. в каком-то смысле в результате изменения системы. Возможность сочетания твердого согласного с гласным переднего ряда /е/ потенциально была заложена, так как в фонологической системе русского языка согласные ш, ж, ц всегда твердые и могут сочетаться с /е/: шест /sest/, жест /ž est/, цель /cel’/.

Еще Л. В. Щерба говорил, что никого не затруднит произношение слогов тэ, дэ, нэ на стыке слов - от этого, с этим, над этим; на стыке префикса и корня – разэдакий [Щерба 1974]. Таких слов немного, но сам факт их существования тоже говорит о заложенной в системе возможности произнесения твердого согласного перед /е/, тогда как в системе других согласных в позиции перед /е/ представлены только мягкие: вера /v'era/, день /d'en'/, пень /p'en'/.

Таким образом, произношение твердых согласных перед /е/ в заимствованных словах новая черта в русской фонетике, но связанная с системными факторами.

При этом, как показало специальное исследование, можно выделить ряд факторов, влияющих на произнесение согласного как твердого или мягкого. Они могут быть разделены на три группы.

Первая группа - фонетические факторы: качество согласного (в первую очередь активный артикулирующий орган, с помощью которого он образован), и место по отношению к ударению. Было замечено, что чаще всего как твердые произносятся переднеязычные, реже - губные, крайне редко заднеязычные, Процент твердых согласных убывает с удалением от ударения.

Вторая группа - морфологические факторы, а именно морфологическая освоенность слова, т. е. приобрело ли слово в русском языке парадигмы словоизменения. Морфологическая неосвоенность слова способствует сохранению твердости согласного перед /е/.

Третья группа - лексические факторы: время заимствования и лексическая освоенность слова. Оказалось, что время заимствования роли не играет, а степень знакомства со словом влияет очень значительно.

Экспериментально доказано, что чаще всего твердый согласный встречается в словах незнакомых и малознакомых, а вероятность появления мягких в хорошо известных словах в 2-3 раза больше, чем в малоизвестных и неизвестных.

Наконец, произношение согласного перед /е/ в заимствованных словах может зависеть и от индивидуальных особенностей носителя языка: образование, возраст, место проживания. Определяющую роль при этом все-таки будет играть языковая система, о чем неоднократно писал Л. В. Щерба: «Все подлинно индивидуальное, не вытекающее из языковой системы, не заложенное в ней потенциально безвозвратно гибнет» [Щерба 1974: 29].

Экспериментально-фонетическое исследование полного списка слов с орфографическим е в корне на основе машинной версии «Словообразовательного словаря русского языка» Д. Уорта с помощью ЭВМ (25 214 слов) и исследование выбранных из этого списка заимствованных (2293 корня, 8273 слова) с учетом слов, не вошедших в словарь, описано в монографии «Давайте говорить правильно! » [Вербицкая 1993: 81-84].

Здесь же мне хотелось бы подчеркнуть два важных с точки зрения общей теории нормы момента: безусловное влияние фонологической системы не только на сам факт появления вариантов, из которых надо выбирать (это, по-видимому, очевидно, т. к. сама проблема нормы возникла потому, что система дает не одну, а две или несколько возможностей реализации одной и той же языковой сущности), а и на сам выбор одного из возможных вариантов.

Важно при этом отметить, что, вероятно, определенная асимметрия во взаимоотношениях системы и нормы зависит от типа языка. В агглютинативных – все потенциально возможное является реализуемым и фактически выбор не нужен, во флективных две или несколько возможностей имеются в данном синхронном срезе, а появление других предопределено потенциально, и отсюда необходимость выбора.

Так, инновации в орфофонических особенностях нормы также появляются в тех случаях, когда они допускаются или вызываются системой.

Изменение качественных признаков звуков происходит в тех случаях, когда тот или иной признак не является дифференциальным.

Противопоставление твердых и мягких согласных является, как широко известно, основным противопоставлением в системе русских согласных, однако для фонем /š /, /ž /, /с/, /č ’/ признак твердости/мягкости не является дифференциальным. Это и определило появление орфофонических вариантов: наряду с твердыми – некоторое смягчение /š /, /ž /, перед /l'/, /n'/, смягчений /с/, перед /i/ в заимствованных словах, слабая палатализация /č '/ в старом петербургском произношении наряду с полностью мягким.

Отсутствие противопоставления заднеязычного звонкого смычного /g/ щелевому привело к очень распространенному /ɣ / на месте /g/, несмотря на активную борьбу с этим явлением кодифицированной нормы.

Опираясь на основные теоретические предпосылки понимания нормы, изложенные выше, и ее взаимоотношения с системой, с одной стороны, и необходимость учета сложных социолингвистических и психолингвистических факторов, с другой, важно рассмотреть связь нормы с двумя основными сторонами речевой деятельности - речепроизводством и речевосприятием.

Если считать, что языковая норма - это совокупность явлений, разрешенных системой языка, отраженных и закрепленных в речи носителей языка и являющихся обязательными для всех владеющих литературным языком в определенный период времени, то для говорящего, если он этой нормой владеет, она как бы устанавливает границы, за которые он не должен выходить. Из этого следует, что в рамках этих границ варьирование возможно. Так, при сравнительно небогатой системе русских гласных, варьирование реализации ударных /е/ и /о/, например, может быть достаточно широким. Используя терминологию А. Мартине, можно сказать, что теоретически варьирование возможно в области «зоны безопасности», т. е. может быть реализован разный с точки зрения ряда и подъема гласный /е/ и /о/ [Мартине 1960].

Однако норма ограничивает это широкое варьирование, выбирая в качестве образцового /е/ – закрытый гласный среднего подъема (а не средневерхнего), /о/ – закрытый дифтонгоидный гласный с /и/ – образным началом.

Что же произойдет в том случае, когда говорящий выйдет за пределы установленных границ? Он может оказаться непонятым, или, во всяком случае, коммуникация будет затруднена. При этом важно подчеркнуть, что может пострадать его престиж: Кстати сказать, к сожалению, часто, слыша спонтанную, не подготовленную заранее речь, приходится отвлекаться от смысла, содержания высказывания именно из-за того, что говорящие, по-видимому, границ, очерченных нормой, не знают.

Вот тут-то и сказывается несколько иная связь между нормой и восприятием речи. Что же такое норма для слушающего?

В первую очередь, это отсутствие помех любого рода. Если говорить о норме произносительной, нет никаких диалектных, просторечных особенностей, каких-то черт, указывающих на принадлежность к определенной социальной группе, нет, наконец, индивидуальных черт. Ничто не отвлекает от сути, содержания высказывания.

Именно поэтому норму иногда считают категорией отрицательной

Наверное, отклонения от нормы лексические, синтаксические, грамматические особенно неприятны, так как могут полностью нарушить коммуникацию. Однако и фонетические очень ее затрудняют.

Считается при этом, что орфоэпические отклонения от нормы самые опасные: в результате может быть произнесено другое по смыслу или бессмысленное слово (полка вместо полька, если реализован твердый вместо мягкого). Но таких случаев может быть немного. Регулярные же орфофонические отклонения могут очень затруднить восприятие всего сообщения текста.

Так, например, регулярное произнесение гласного [еⁱ] средневерхнего подъема или открытого [ε ] вместо /е/ ударного (лес как [1'еⁱs] или [l'ε s] вместо /1'es/) или открытого [ɔ ] вместо [u_ο] (нос как [nɔ s] вместо [n^uos]) может привести к непониманию смысла текста, так как внимание слушающего будет отвлечено.

Безусловно, разные орфофонические ошибки имеют разный эффект, но коммуникацию затруднят любые.

Определенную роль при восприятии речи играет владение слушающим произносительной нормой или определенным вариантом этой нормы.

Совершенно очевидно, что, например, жителю Нижнего Новгорода, слушающему своего соседа с так называемым «оканьем» (произнесением на месте орфографического о в безударной позиции /о/, а не /а/ соответствующей степени редукции), это не помешает адекватно оценить смысл получаемой информации, а жителя Петербурга с «аканьем» эта ненормативная особенность отвлечет.

Из этого следует относительно большая связь нормы с речепроизводством, чем с речевоприятием.

Основные черты современной произносительной нормы, полученные в результате экспериментально-фонстического анализа речи жителей Москвы и Петербурга описаны в уже указанной ранее монографии [Вербицкая 1993].

Существенным фактором, способствующим установлению единой произносительной нормы, заимствовавшей часть черт старого Петербургского и часть черт старого Московского произношения, является распространение образования, рост культуры, интенсификация контактов. С этим связано и расширение сферы применения устной речи, речи спонтанной. Публичные выступления заставляют ораторов задумываться над своим произношением, стремиться к правильному оформлению речи, нормативному ударению.

Благодаря развитию средств массовой информации и особенно речи дикторов, ориентированной, как правило, на принятую кодифицированную норму, исчезают из речи горожан, живущих в зоне действия говоров, яркие диалектные черты.

При этом важно еще раз подчеркнуть, что побеждают и становятся нормативными те варианты, которые не противоречат системе.

Говоря о зависимости развития нормы от системы следует сказать, что в фонологической системе русского языка наметился ряд закономерностей, определенных внутренних перестроек, которые могут привести к некоторым изменениям в норме.

Так, за счет расширения противопоставления твердых мягким согласным перед гласным переднего ряда /е/ может увеличиться число позиций, в которых твердые и мягкие дифференцируются.

В сочетаниях С₁ С'₂ идет процесс замены первого мягкого согласного твердым, так как все позиции ассимилятивного смягчения были позициями, где твердые согласные не противопоставлены мягким.

Намечается дальнейшее ограничение в употреблении гласных в безударной позиции: наблюдается тенденция к ослаблению функциональной нагрузки / u / разума как /razъma/, челюсть как /č 'el'is't'/.

Происшедшие изменения нормы при речепроизводстве приведут к се изменению и при речевосприятии. Норма - это идеал, к которому должны стремиться все говорящие. От успешной реализации этого стремления зависит не только чистота русской речи, но и будущее развитие звуковой системы языка.

Примечание

¹Л. В. Щерба. Очередные проблемы языковедения. // Языковая система и речевая деятельность. Л. 1974, сноска, с. 50.

Литература

1. Цукерман И. И. Вариантность как диахронический лимит системы // Палестинский сборник. 1969. Вып. 19(82).

2. Щерба Л. В. Теория русского письма // Языковая система и речевая деятельность. М., 1974.

3. Щерба Л. В. О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании // Языковая система и речевая деятельность. Л., 1974.

4. Вербицкая Л. А. Давайте говорить правильно! М., 1993.

5. Мартине А. Принцип экономии в фонетических изменениях. М., 1960.