Панкрат сыпал зерно, а из-под жЁрнова лилась в мешки горячая мука. Женщины окунали в неё озябшие руки и смеялись.

Когда кавалеристы проходили через деревню Бережки, немецкий снаряд разорвался на околице и ранил в ногу вороного коня. Командир оставил раненого коня в деревне, а отряд ушёл дальше, пыля и позванивая удилами. }

Коня взял к себе мельник Панкрат и вылечил его.

Конь терпеливо возил глину, навоз и жерди – помогал Панкрату чинить плотину. Панкрату трудно было прокормить коня, }

и конь начал ходить по дворам побираться. Постоит, пофыркает, постучит мордой в калитку, } и, глядишь, ему вынесут свекольной ботвы, или чёрствого хлеба, или, случалось даже, сладкую морковку. По деревне говорили, что конь ничей, а вернее – общественный, и каждый считал своей обязанностью его покормить. К тому же конь – раненый, пострадал от врага. }

Жил в Бережках со своей бабкой мальчик Филька. Филька был молчаливый, недоверчивый, и любимым его выражением было: «Да ну тебя! ». } Предлагал ли ему соседский мальчишка походить на ходулях или поискать позеленевшие патроны, Филька отвечал сердитым басом: «Да ну тебя! Ищи сам! ». }

Когда бабка выговаривала ему за неласковость, Филька отворачивался и бормотал: «Да ну тебя! Надоела! ».

Зима в этот год стояла тёплая. В воздухе висел дым. Снег выпадал и тотчас таял. Около мельничного лотка вода не замерзала, а стояла чёрная, тихая, и в ней кружились льдинки. }

В один из таких тёплых серых дней раненый конь постучал мордой в калитку к Филькиной бабке. } Бабки не было дома, а Филька сидел за столом и жевал кусок хлеба, круто посыпанный солью. }

Филька нехотя встал, вышел за калитку. Конь переступил с ноги на ногу и потянулся к хлебу. } «Да ну тебя! – крикнул Филька и наотмашь ударил коня по губам. Конь отшатнулся, замотал головой, а Филька закинул хлеб далеко в рыхлый снег и закричал:

– На вас не напасёшься, на христорадников! Вон твой хлеб! Иди копай его мордой из-под снега! }

Слеза скатилась у коня из глаз. Конь заржал жалобно, протяжно, взмахнул хвостом, } и тотчас в голых деревьях, в изгородях и печных трубах завыл, засвистел пронзительный ветер, вздул снег, запорошил Фильке горло. } Филька бросился обратно в дом, но никак не мог найти крыльца – так уже мело кругом и хлестало в глаза.

Филька вскочил наконец в избу. Ревела, обезумев, метель, но сквозь её рев Филька слышал тонкий и короткий свист – так свистит конский хвост, когда рассерженный конь бьёт им себя по бокам.

Метель начала затихать к вечеру, } и только тогда смогла добраться к себе в избу от соседки Филькина бабка. Бабка, плача, сказала Фильке, что наверняка уже замёрзли колодцы и теперь их ждёт неминучая смерть. Воды нет, мука у всех вышла, а мельница работать теперь не сможет, потому что река застыла до самого дна. }

Филька тоже заплакал от страха. Он забрался на печь, укрылся тулупчиком, весь трясся и слушал причитания бабки. }

– Сто лет назад упал на нашу округу такой же лютый мороз, – говорила бабка. – Заморозил колодцы, побил птиц, высушил до корня леса и сады. Десять лет после того не цвели ни деревья, ни травы– } Отчего же стрясся тот мороз? – спросил Филька.

– От злобы людской, – ответила бабка. } – Шёл через нашу деревню старый солдат, попросил в избе хлеба, } а хозяин, злой мужик, заспанный, крикливый, возьми и дай одну только чёрствую корку. } И то не дал в руки, а швырнул на пол и говорит: «Вот тебе! Жуй! ». – } «Мне хлеб с полу поднять невозможно, – говорит солдат. – У меня вместо ноги деревяшка. » } «Ничего. Раз дюже голодный – подымешь, – засмеялся мужик. } Солдат покряхтел, изловчился, поднял корку } и видит – это не хлеб, а одна зелёная плесень. Один яд! } Тогда солдат вышел на двор, свистнул – } и враз сорвалась метель, пурга, буря закружила деревню, крыши посрывала, а потом ударил лютый мороз. } И мужик тот помер.

– Отчего же он помер? – хрипло спросил Филька.

– От охлаждения сердца, – ответила бабка, помолчала и добавила: – Знать, и нынче завелся в Бережках дурной человек, обидчик, и сотворил злое дело. Оттого и мороз. }

– Чего ж теперь делать, бабка? – спросил Филька из-под тулупа. – Неужто помирать? }

– Зачем помирать? Надеяться надо, что поправит дурной человек своё злодейство.

– А как его исправить? – спросил, всхлипывая, Филька. }

– А об этом Панкрат знает, мельник. Он старик хитрый, учёный. Его спросить надо. }

Ночью Филька слез с печи, запахнул тулупчик, выскочил на улицу и побежал к мельнице. Казалось, воздух замёрз и между землёй и луной осталась одна пустота жгучая и ясная. Чёрные ивы около мельничной плотины поседели от стужи. Ветки их поблёскивали, как стеклянные. Воздух колол Фильке грудь. Бежать он уже не мог, а тяжело шёл, загребая снег валенками. }

Филька постучал в окошко Панкратовой избы. Тотчас в сарае за избой заржал и забил копытом раненый конь. Филька охнул, присел от страха на корточки, затаился. } Панкрат отворил дверь, схватил Фильку за шиворот и втащил в избу.

– Садись к печке, – сказал он. – Рассказывай, пока не замёрз. }

Филька, плача, рассказал Панкрату, как он обидел раненого коня и как из-за этого упал на деревню мороз. }

– Да-а, – вздохнул Панкрат, – плохо твоё дело! Выходит, что из-за тебя всем пропадать. Зачем коня обидел? За что? } Филька сопел, вытирал рукавом глаза.

– Ты брось реветь! – строго сказал Панкрат. – Реветь вы все мастера. Мельница моя стоит, как запаянная морозом навеки, а муки нет, и воды нет. }

– Чего же мне теперь делать, дедушка Панкрат? – спросил Филька. }

– Изобрести спасение от стужи. Тогда перед людьми не будет твоей вины. И перед раненой лошадью – тоже. Будешь ты чистый человек, } весёлый. Каждый тебя по плечу потреплет и простит } Понятно?

– Понятно, – ответил упавшим голосом Филька.

– Ну, вот и придумай. Даю тебе сроку час с четвертью. | | |

В сенях у Панкрата жила сорока. Она не спала от холода, сидела на хомуте подслушивала. } Потом она боком, озираясь, поскакала к щели под дверью. } Выскочила наружу, прыгнула на перильца и полетела прямо на юг. } А Филька в это время сидел на лавке, ёрзал, придумывал.

– Ну, – сказал наконец Панкрат, – время твоё вышло. Выкладывай! Что придумал. }

– Я, дедушка Панкрат, – как рассветёт, соберу со всей деревни ребят. Возьмём мы лОмы, топоры, будем рубить лёд у лотка около мельницы, покамест не дорубимся до воды и не потечёт она на колесо. } Как пойдёт вода, ты пускай мельницу! Повернёшь колесо двадцать раз, она разогреется и начнёт молоть. Будет, значит, и мука, и вода, и всеобщее спасение. }

– Ишь ты, шустрый какой! – сказал мельник.

– А ежели не согласятся ребята за твою дурь расплачиваться своим горбом? Ежели скажут: «Да ну его! Сам виноват – пусть сам лёд и скалывает». }

– Согласятся! Я их умолЮ. Наши ребята – хорошие.

– Ну, валяй собирай ребят. А я со стариками потолкую. Может, и старики натянут рукавицы да возьмутся за ломы. }

В морозные дни солнце восходит багровое, в тяжёлом дыму. И в это утро поднялось над Бережками такое солнце. На реке был слышен частый стук ломОв. } Трещали костры. Ребята и старики работали с самого рассвета, скалывали лёд у мельницы. И никто сгоряча не заметил, что после полудня небо затянулось низкими облаками и задул по седым ивам ровный и тёплый ветер. В воздухе запахло весной. }

Ветер дул с юга. С каждым часом становилось всё теплее. С крыш падали и со звоном разбивались сосульки.

Вороны вылезли из-под застрЕх и снова обсыхали на трубах, толкались, каркали.

Не было только старой сороки. } Она прилетела к вечеру, когда от теплоты лёд начал оседать, работа у мельницы пошла быстро и показалась первая полыньЯ с тёмной водой. }

Мальчишки стащили треухИ и прокричали «ура». Панкрат говорил, что если бы не тёплый ветер, то, пожалуй, и не обколоть бы лёд ребятам и старикам. } А сорока сидела на ракИте над плотиной, кланялась на все стороны и что-то рассказывала, но никто, кроме ворон, её не понял. А сорока рассказывала, что она долетела до тёплого моря, где спал в горах летний ветер, разбудила его, натрещала ему про лютый мороз и упросила его прогнать этот мороз, помочь людям. }

Ветер будто бы не осмелился отказать ей, сороке, и задул, понёсся над полями, посвистывая и посмеиваясь над морозом. Всем известно, что сорока – самая болтливая птица на свете, и потому вороны ей не поверили – покаркали только между собой: что вот, мол, опять завралась старая.

Так до сих пор никто и не знает, правду ли говорила сорока. Одно только известно, что к вечеру лёд треснул, разошёлся, ребята и старики нажали – и в мельничный лоток хлынула с шумом вода. }

Старое колесо скрипнуло – с него посыпались сосульки – и медленно повернулось. Заскрежетали жернова, потом колесо повернулось быстрее, и вдруг вся старая мельница затряслась, заходила ходуном и пошла стучать, скрипеть, молоть зерно. }

Панкрат сыпал зерно, а из-под жЁрнова лилась в мешки горячая мука. Женщины окунали в неё озябшие руки и смеялись.

По всем дворам кололи звонкие берёзовые дрова. Избы светились от жаркого печного огня. } Женщины месили тугое сладкое тесто. И всё, что было живого в Избах – ребята, кошки, даже мыши, – всё это вертелось около хозяек, а хозяйки шлёпали ребят по спине белой от муки рукой, чтобы не лезли в самую квашню и не мешались. }

Ночью по деревне стоял такой запах тёплого хлеба с румяной коркой, с пригоревшими к донцу капустными листьями, что даже лисицы вылезли из нор, сидели на снегу, дрожали и тихонько скулили, соображая, как бы словчиться стащить у людей хоть кусочек этого чудесного хлеба. }

На следующее утро Филька пришёл вместе с ребятами к мельнице. Филька тащил буханку свежего хлеба, а совсем маленький мальчик Николка держал деревянную солонку с крупной жёлтой солью. } Панкрат вышел на порог, спросил:

– Что за явление? Мне, что ли, хлеб-соль подносите? За какие такие заслуги? }

– Да нет! – закричали ребята. – Тебе будет особо. А это раненому коню. От Фильки. Помирить мы их хотим. }

– Ну что ж, – сказал Панкрат, – не только человеку извинение требуется. Сейчас я вам коня представлю. }

Панкрат отворил ворота сарая, выпустил коня. Конь вышел, вытянул голову, заржал – учуял запах свежего хлеба. Филька разломил буханку, посолил хлеб из солонки и протянул коню. Но конь хлеба не взял, начал мелко перебирать ногами, попятился в сарай. Испугался Фильки. } Тогда Филька перед всей деревней громко заплакал.

Ребята зашептались и притихли, } а Панкрат потрепал коня по шее и сказал:

– Не пужайся, Мальчик! Филька не злой человек. Зачем же его обижать? Бери хлеб, мирись! }

Конь помотал головой, подумал, потом осторожно вытянул шею } и взял наконец хлеб из рук Фильки мягкими губами. Съел один кусок, обнюхал Фильку и взял второй кусок. Филька ухмылялся сквозь слезы, а конь жевал хлеб, фыркал. А когда съел весь хлеб, положил голову Фильке на плечо, вздохнул и закрыл глаза от сытости и удовольствия. }

Все улыбались, радовались.