Яблони на Луне. Глава Пятнадцатая

Яблони на Луне

Глава Пятнадцатая

О ночь моя, что длишься над хворающим –

На любовь и малость терпения он сетует –

Отняла ты сон от сожженного любви пламенем,

Что горит под ним, точно уголья горящие,

Вот луна свидетель, что страстью я охвачен к ней,

Увлечен любовью к луне подобной я ныне стал.

Тысяча и одна ночь. Шестьсот восьмидесятая ночь.

Император Японии вам не добрый дядечка из сказки, а довольно жесткий руководитель страны, которая имеет все шансы потерять идентичность в многоголосии лунной жизни. Конкретно этот человек – единственный оставшийся в живых прямой потомок какого-то давнего императора. То есть он не сын, не брат и даже не дядя почившего из-за взрыва Земли императора, а его какой-то десятиюродный то ли дедушка, то ли племянник. Но прямой потомок легендарного Дзимму, значит, законный наследник трона. Он обеспечил все необходимое, но никаких привилегий у нас не появилось. Во-первых, наш брак так и не признали. Как-то стало известно, что у меня, помимо Ватаи, был еще и Эрик (очень закрытая страна, ага, слухи откуда-то все равно берутся), а для японки это считается позором и унижением. А теперь я как бы японка, но не японка. Вкалываю как японский мужик, а получаю упреков и наставлений как японская женщина. Всем всё должна и ничего не получаю взамен. Мне хочется на них орать и наезжать, но Ватая предупредил: это просто бессмысленно. Нам и так плохо, а мои эмоции только подрубят ту хрупкую веру в мои умения, которая отделяет плохую жизнь от сущего ада.

Над нами поставили какого-то Хикикари – молчаливого пятидесятилетнего дядьку, который мной ловко командовал. Я учила японцев сварке, но все заслуги приписывали Хикикари, он молодец, он достиг. Зато все недостатки точно мои. Дело осложнилось возрастом и полом: я моложе учеников, в большинстве мужчин. И для них невыносимо учиться у женщины младше них, да еще иностранки, да еще с сомнительной сексуальной репутацией. Хикикари, приветствуя их, объяснял, что так надо для Японской империи. Он считает, что они обещали ему, самому старшему здесь, прилежно учиться и они все в унисон кланялись и говорили «хай», но на деле все гораздо хуже.

Меня прерывают, задают грубые и личные вопросы, не слушают. Смотрят на меня с презрением, никто не говорит со мной вне занятий, и едим мы с Ватаей всегда вместе, и больше ни с кем. В японском обществе важно, с кем ты вместе ешь за одним столом, в этом смысле мы с Ватаей все-таки были семьей – отверженных, но полезных и нужных, и поэтому нехотя терпимых. Больше всего меня расстраивает отсутствие секса. Нас с ним поселили в общежитиях холостяков, его – в мужское, меня – в женское. Нам просто негде уединиться. Намек на сексуальную близость – и за нами начнут следить, сделают из наших интимных встреч шоу. Между этим и отсутствием секса я выбрала второе. Но мы хотя бы можем поговорить.

Мои ученики не слушают, когда я рассказывала теорию, а потом калечатся во время практики. Я, конечно, не такой классный инструктор по безопасности, как Эрик, но все же не зря провела с ним рядом четыре года. Кое-чему научилась, да. И именно инструктаж по технике безопасности кажется японцам слишком скучным: они отворачиваются, обсуждают свои дела, грубят и откровенно глазеют… а потом падают. И виновата всегда я. Меня вызывает Хикикари, говорит очень обидные вещи, я в это время смотрю ему прямо в глаза. Он распаляется еще больше и орет, что пялиться неприлично и что, если бы не доброта Его Величества, он бы меня в вакуум без костюма давным-давно выгнал. Я, конечно, не рискую напомнить ему: вообще-то метод мой и школа моя, а он так – дань традициям. Он просто старый мужик, а я молодая женщина, и поэтому он начальник, а я подчиненная, так у японцев принято. Внутри я вся оледенела. Однажды за обедом Ватая сказал мне по-русски:

- Теперь я, кажется, понимаю, что такое «самурайское лицо». Ты его сейчас надела. Почему? Опять Хикикари кричал?

- А, один ученик прыгал между сетками без страховки. Конечно, упал. А виновата я.

Ватая только пожал украдкой мою руку под столом. Он меня, конечно, утешал, но ему приходилось в десять раз хуже. В общежитиях принято, что младшие ученики вроде бы ухаживают за старшими, напоминают о занятиях (в нашем случае о расписании работы), будят, провожают в ванную комнату, складывают одежду. Но Ватая-то один – и он самый младший. А те, кому он носил и открывал сейчас, были самыми младшими в общежитии до нашего возвращения в Японию. Можно проявить сочувствие и понимание, если ты страдал, то уменьшаешь страдания других. Они же отыгрывались на нем. Раньше эти парни имели статус мелюзги, которой можно помыкать. Благодаря появлению Ватаи теперь они перешли в разряд сенпаев. Иерархия соблюдается неукоснительно, но быть младшим и при этом иметь для кого-то статус «сенпай» лучше, чем быть просто младшим. К тому же Ватая очень много работает. Его сделали просто рабочим. Умелым, собранным, но рабочим. Его не требовалось учить сварке – вот и все преимущество.

Ладно бы просто использовали его по полной, так нет, надо еще иерархию эту их дурацкую соблюдать. Сделал больше старшего соседа? Это сосед сделал. Ватая воон тот малюсенький кусочек и успел. Где-то старший ошибся? Это Ватая. Ровные ряды сварки сенпая вот они, красивые. Физического наказания не следовало, но мы ходили вечно виноватые. Я быстро поняла, что это просто… так положено. Кто-то обязательно должен быть виноват. Те годы, что я находилась под защитой мамы, а потом Эрика, Ватая жил в такой среде. Он воспринимал все болезненно, не хотел быть виноватым. Немудрено, что он научился самурайскому лицу раньше, чем улыбаться.

Я в женском общежитии вроде как должна делать то же самое, но я ничего не умею. Если будила я, все опаздывали, я не так складывала вещи и не так открывала двери. Сначала девушки роптали, но потом просто махнули рукой. Я предлагала Ватае ту же стратегию поведения, но он только отвечал, что я и так гайджин, ниже падать некуда, а он японец – ему нельзя не стараться.

И конечно, речь не могла идти о связи с внешним миром. Мы изредка слышали об Эрике. Обсуждать услышанное от японцев не возбранялось, пожалуйста, сплетничай сколько влезет. Как с этим самым Эриком связаться, чтобы просто сообщить, что я жива и относительно здорова – так фиг.

Между прочим, я не только инструктаж провожу, но и на куполах работаю. В итоге мой рабочий день длится часов по шестнадцать-восемнадцать. Из какого-то странного уважения к моему мастерству я не делю свою работу на всех, как Ватая, но при этом контролирую качество сварки тоже я.

Однако надо отдать японцам должное: они отлично рассчитали форму ячеек, получался ровный и красивый почти идеально круглый купол. Следующая за нами бригада стеклила его, а следующая – отделывала на свой вкус. Первый купол предназначался для императора и его семьи. Но он широким жестом подарил его всему народу, и там сделали парк. Только пруда с рыбками не было, просто пустое пространство с прозрачными стенками. Как только купол открылся, он стал самым популярным местом для японцев. Кто его сварил? Таня с Ватаей. А что они за это получили? Выговор за количество нарушений безопасности и длительные сроки.

Так и идет. В какой-то момент Ватае стало совсем плохо. Он систематически не высыпался, плохо ел, мало разговаривал. В общежитии его задергали поручениями и всячески наказывали за ошибки. Одна ошибка – переделываешь сто раз то, что некрасиво сложил. Чем больше ошибок – тем меньше сна. Тем меньше сна – тем хуже концентрация.

Под конец второго купола я отключился от реальности, тело само по себе, а сознание – само по себе. Чем больше я концентрируюсь, тем хуже получается, поэтому я погрузился в пограничное состояние, тело все делается за меня само. Вероятно, тысячу раз отработанные движения переходят в разряд автоматических. Я стараюсь не закрывать глаза хотя бы при работах в вакууме. Лучше спалить чье-то кимоно, чем умереть, упав с высоты. А я глажу для старших, убираю их комнаты, бужу с утра на работу и приношу чай. Если мне надо на работу и я не успеваю за кем-то проследить, то я виноват. Хотя работа, конечно, на первом месте.

Если бы не Танино молчаливое присутствие и тепло воспоминаний о совместно проведенном годе, я бы не выдержал. Периодически я думаю о самоубийстве, меня радуют видения: те, кто едва на пару лет старше меня, снова становятся самыми младшими и вновь принимаются гладить белье, носить чай и следить за расписанием. А я могу просто исчезнуть. Для этого мне надо закрыть глаза и отдаться сну на стропилах второго купола, а гравитация доделает все остальное. Но я не могу бросить Таню. Она поехала сюда за мной, и, вероятно, ее усилия и мастерство спасают мне жизнь. Но та оставшаяся жизнь мучительна.

В какой-то момент бессонница одолела, меня стали посещать визуальные галлюцинации. Я видел то маму Свету, то голубой залив моря, то внутренний дворик бабушкиного дома, то замороженный арбуз из холодильника Эрика. В школе я работал много, но делал то, что приносило радость, исследовал, изучал, творил, ухаживал за растениями. Здесь же работа до одури однообразна. Я и дурею. Приваривая уже тысячную балку на место, я думаю: а смогу ли посчитать хотя бы мольную концентрацию сложного вещества? Или энергию выхода электрона из него? И конечно, я часто вспоминаю нашу последнюю совместную ночь в школе и купол, который мы покрыли. Интересно, он имеет значение, которое Таня ему придавала? Кто-то знает, что это за купол? Эрик вряд ли даст им забыть, но что от этого толку нам сейчас? Я даже не понимаю больше, сколько времени прошло с тех пор, как мы с Таней вернулись в Японию: год? два? три?

Когда на горизонте возникла голубоватая дымка, по кромке которой двигались люди, я подумал, что окончательно сошел с ума: мои видения перестали быть образами из прошлого и сознание генерирует совершенно новую картинку. Я демонстративно отвернулся от смущавшего меня горизонта и сосредоточился на балке, которую надо приварить прямо сейчас. На следующий день видение никуда не исчезло, и я решил понаблюдать за ним. Ну не могло же это быть правдой!

Вероятно, меня обманула высота, на которой я работал: мало кто добирался до зенита купола так быстро. Никто другой просто не мог видеть этого, потому что все остальные оставались ниже. Но явление росло, причем каким-то совсем необычным для меня способом: сначала появилась голубая дымка с ползающими по краю людьми, потом дымка осталась, а люди начали спускаться. Я даже допустил мысль, что это может быть правдой, но тогда что это за сооружение? Кто его строит? И почему его вижу только я?

Спустя неделю на горизонте вырос новый слой дымки с ползающими по краю людьми. Он казался ближе и… его заметили другие японцы. Тогда-то я и понял, что это не моя галлюцинация, а реальность. Абсурдная и непонятная реальность. Сначала один закричал, указывая на горизонт, потом другой, и вот уже все они столпились на макушке купола, рассматривая странное явление. Будь со мной Таня, она бы, наверное, тоже видела это, но именно в ту неделю она обучала новичков.

Я не хотел расстраивать ее, поэтому ничего не сказал о своих видениях. Она только больше будет тревожиться за мое состояние, но вряд ли что-то сможет с этим сделать. Поэтому я сказал ей только тогда, когда нам запретили доделывать второй купол.

- Что там за такое? Враги? Пришельцы? – невесело спросила она, когда вся бригада варщиков куполов вернулась в столовую.

- На горизонте видно что-то непонятное. Такая голубая дымка, а на ней люди.

- Похоже на галлюцинацию.

- Я и подумал, что это галлюцинация.

- Почему?

- У меня были уже другие, – признался я.

- А ты почему мне не сказал?

- А что ты сделаешь?

- Я бы что угодно сделала, чтобы тебе было лучше.

- Возможно, я перед тобой и сейчас в неоплатном долгу. Меня, наверное, просто убили бы после того, как я научил первых японцев вакуумной сварке. За дезертирство, за то, что не такой, как надо. Или просто чтобы… пар выпустить. А твое присутствие делает им честь, ведь это ты придумала холодную вакуумную сварку и добровольно пришла в их сектор. И ты настаиваешь, что я твой муж. Хоть японцы и не подтвердили наш брак, они уважают твердый выбор. Твой выбор.

- Ну не смущай меня, Ватая. Я все равно волнуюсь за твое состояние. Я просто не знаю, что делать, если с тобой что-то случиться.

- Поэтому я и держусь. А ведь есть вполне очевидный выход из ситуации. Но тогда ты останешься одна. Поэтому я не думаю об этом больше.

- А думал?

- Конечно. А ты нет?

- Знаешь, не будь мы в японском секторе, я бы тебя так отделала, что костей не соберешь, - ее глаза полыхали гневом. – Я тут корячусь, изображаю из себя невесть кого, а ты бросить меня думал? Да ты вообще знаешь, как тяжело мне сдерживаться и никого не убить в этой чертовой дыре? – в ее голосе плескалась ярость, но говорила она тихо.

- Таня, я бы подарил тебе бриллиант величиной с Фудзи, если бы мог. Но я могу только оставаться рядом.

- Ладно, проехали. Чтобы больше ни о чем таком не думал. И… спасибо, что не бросил меня. Я ведь знаю, чего это тебе стоит.

Потом за Таней пришли и увели ее. Как я узнал позже, проводить инструктаж для приближенных императора, они сами хотели взглянуть на странные голубые волны, выраставшие на горизонте.

К нашему счастью, никто не упал, но все жаловались на одышку, непросто после привычки только сидеть и небыстро ходить взбираться на конструкцию в сто метров высотой, а потом спускаться обратно. Руководство страны выдало заключение – игнорировать деятельность других стран. Чтобы это ни было, оно нас не касается. Стройка возобновилась.

Однако те несколько дней передышки, возможно, спасли мне жизнь. Я выспался впервые за несколько лет. Закрыл свою капсулу изнутри (никто не хотел жить в одной комнате с грязным гайджином) и вырубился. Не разбуженные вовремя сенпаи в мятых кимоно в ярости ломились в мою комнату, но просто не смогли разбудить. Поэтому меня оставили в покое. То, что строили за горизонтом остальные жители Луны, влияло и на нас: по приказу мы игнорировали, но не знать не могли. Обеспокоенные жители мужского общежития обсуждали версии, что же это за строения, и забыли о неповиновении младшего Ватаи.

Это уже серьезно. По ночам я вижу сны, в которых Таню и Ватаю держат взаперти, мучают голодом, не дают мыться или спать. Я просыпаюсь рывком и с ощущением потери. Во сне мне кажется, что я могу как-то вызволить их оттуда, а просыпаюсь опять в своей одинокой и холодной постели. Школа по-прежнему полна людьми, желающими научиться холодной сварке. Все так же продолжается проект Ватаи по теплицам: сейчас, когда Луну готовятся накрывать сплошным покровом, выращивание разных растений приобрело особое значение.

Время течет сквозь меня, и я физически ощущаю, как оно отнимает что-то. Я перестал быть самым младшим в команде. Некоторые люди привозят с собой детей, рожденных уже на Луне. Я научился справляться с отсутствием секса: если в двадцать один я прятался от женщин, желающих меня соблазнить в отсутствии Тани, то в двадцать четыре я уже спокойно улыбаюсь им и говорю, что женат и не важно, что наши отношения не зарегистрированы официально через загс. Если в девятнадцать я мог спать всего четыре часа, а потом решать самые сложные вопросы, то в двадцать четыре мне нужен полноценный восьмичасовой сон. С другой стороны, меня стали посещать экзистенциальные вопросы: надо ли нам вообще трепыхаться и терраформировать Луну? Может, просто всем лечь и умереть? В шестнадцать я над этой мыслью только посмеялся бы. А еще назвал слабаком каждого, кто так думает. А в итоге таким слабаком оказался сам.

Холодильник с арбузными кубиками наполнялся вновь и вновь. Сладкие полосатые плоды поставляли теплицы с жарким климатом Казахстана. И хотя сами арбузы перестали быть такими уж экзотическими, традиция выдавать кубик замороженного арбуза всем выпускникам школы сохранилась.

Ко мне, конечно, клеились женщины. Моей фамилией назван метод вакуумной сварки, благодаря моим усилиям на Луне построены около сотни куполов, я был центром интригующего треугольника Эрик-Таня-Ватая и директором довольно известной школы. Формально я свободен в своих действиях, но я все же хотел когда-нибудь вернуть Таню в свои объятия. Я надеялся, что Ватая и Таня поддерживают друг друга там, за закрытыми дверями японского сектора, что они оба живы и если не здоровы, то хотя бы в бодром расположении духа. Конечно, я рассматривал вариант, что они стали очень близки друг другу, полюбили друг друга, а наше трио вспоминают со смехом, что у них есть дети, они счастливы и благополучны. Я был бы только рад услышать такие новости о них, но новостей не было никаких вообще. Купола японского сектора возводятся – это известно точно. Все остальное покрыто мраком неизвестности.

Я часто разговаривал со своим названым старшим братом из Швеции Ульриком. Школа давно перестала быть отделенным от цивилизации островом, у нас появились телефон и радио, не говоря уже о терминале. И именно Ульрик, который строил арки из оясэ, предложил мне приехать к нему на передний край. Я оставил школу на заместителя, а сам поехал повидать старого друга. Даже в своих странствиях при постройке куполов я не забыл, что именно на его плече рыдал в девять лет, когда чиновник ошибся и определил меня в Швецию.

На их стройке царило то же разноголосое веселье, что и на стройках куполов. Здесь говорили на ядерной смеси пятнадцати языков, и мне пришлось вспоминать и шведский, и английский, и итальянский.

- Эрик УлАф! – приветствовал меня Ульрик.

- УлОв, - поправлял его я, хлопая по необъятной спине. – Ты, я смотрю, стал еще сильнее! Вы что, пешком на километровую высоту поднимаетесь?!

- Не пешком, нам строят лифты. По технологии с твоим именем, между прочим, - Ульрик не понял, что я шучу.

Он долго рассказывает, как высчитываются кривые голубоватых куполов из оясэ, как укрепляют фундамент, какие инструменты они берут с собой на головокружительную высоту. Я удивляюсь точности и мастерству ученых, которые просчитывают сложнейшую конфигурацию, но рад, что мне не надо в это вникать. Я уверен, что на этой стройке я бесполезен. Ульрик познакомил меня со своими товарищами, некоторых из них я помню еще по жизни в шведском секторе, а потом представил жене. Она беременна, и я глядя на ее живот, представляю себе Таню. «Пусть она носит детей Ватаи, но пусть у нее будет все хорошо», – молюсь я про себя я неизвестно каким богам. На Луне религии вымерли, все боги остались на взорвавшейся Земле.

Через три дня после моего приезда они закладывают фундамент новой колонны. Ульрик, насыпающий купола на высоте, все же позвал меня.

- Это вроде праздника – новая колонна. Поедем, тебе понравится!

Я влез в скафандр и сел в электрокар. Вокруг меня суетятся чуть не все обитатели строительного городка, потом мы трогаемся колонной по три машины в ряд. Возглавляют колонну огромные буровые платформы и цистерны с заливочной смесью. Мы прибываем на место, площадка под основание будущей колонны была уже размечена.

- А что это за стройка куполов там неподалеку? – спросил я Ульрика.

- А это японцы.

Мое сердце заныло. Я так близок от Ватаи и Тани.

- Они что, не знают, что теперь купола строить не имеет смысла? Что скоро здесь будет атмосфера?

- Им, похоже, и смотреть в нашу сторону запрещено. Они просто… не обращают внимания на нас.

- Все это кажется мне очень странным. А нельзя… не знаю… подъехать туда и поговорить с ними? Может, они просто не понимают, что происходит?

- Никто не пробовал. Если не боишься за свою жизнь, возьми электрокар да попробуй.

Тем временем буровая приступается к работе по закладке фундамента под колонну. В эфире приемника царит оживленный гвалт. Многое смешалось в моей голове: и тоска от своей бесполезности, и близость к японским куполам, и желание восстановить хоть каплю справедливости. С одной стороны, не попасть бы в неловкое положение, с другой – кто-то же должен их вразумить! Я боролся с собой, но потом тоска одолела, ведь чужой я на этом празднике закладки колонны. Я взял электрокар и поехал к строящемуся еще по старой (моей, - с долей самодовольства подумал я) технологии куполу. Я даже не знаю, на что рассчитываю. Наверное, втайне надеюсь, что встречу там кого-то из своих. А может, и правда хочу, чтобы они осознали: скоро купола вообще не будут нужны.

До японской секции всего четыре километра. Над нами уже нависают изящные голубоватые арки из оясэ, закрывая половину горизонта. Скоро еще одна арка шагнет над этим местом и закроет зенит. Я подъехал совсем близко, но из кара не выходил. Около купола и на нем копошится множество людей. Я заметил характерные свечения привариваемых по холодной технологии металлических прутьев. А еще насчитал как минимум двадцать нарушений техники безопасности. Инструктор во мне, до того спавший, взвыл от ужаса, когда я смотрел на это безобразие. Я увлекся недостатками стройки и не заметил, что с купола спускаются две фигуры в скафандрах. Они явно смотрят в мою сторону. Остальные, не обращая внимания на меня, пытаются задержать их, но те отмахиваются и спускаются все быстрее. Ближняя фигура явно проигрывает: еще чуть-чуть, и человека остановят все руки, что тянутся к нему. Человек дальше от кара спускается более целенаправленно и уверенно отталкивает всех, кто его пытается задержать. Я вылез из кара, чтобы посмотреть, кто же так упорно хочет наладить со мной контакт и пошел в сторону того, кто почти проиграл. Он отчаянно размахивает руками и уже почти спустился с купола. Дальняя фигура уже коснулась грунта и бежала ко мне. Мы с дальним человеком вовремя подоспели к ближнему, отбили его из рук всех, кто хотел его остановить, и я было начал подбирать в голове все известные мне японские слова, чтобы спросить, что происходит, как голос – очень знакомый и уже почти забытый – произнес:

- Делайте что угодно, только заберите нас из этого ада. Пожалуйста, я умоляю вас. Ватая умрет, если его не забрать из японского сектора! Por favor? Please? S'il vous plaî t, je vous en supplie!

- Таня, для тебя я сделаю все что угодно, - произнес я, подхватил Ватаю подмышки и мы втроем помчались к электрокару. Ватая заснул через три минуты пути, Таня положила его голову себе на плечо и заснула в этой позе еще через две.