313. Отъезд из Назарета

30 октября 1945

И пришел вечер. Еще один прощальный вечер для обитателей маленького дома в Назарете. Еще один ужин, во время которого печаль вынуждает людей есть молча и неохотно. Иисус, Иоанн, Синтихия, Петр, Иоанн, Симон и Матфей сидят за столом. Остальные за столом не поместились. Стол в Назарете такой маленький! Он был сделан именно для маленькой семьи честных людей, которые, самое большее, могли пригласить сесть за него паломника или больного человека, чтобы дать ему освежиться скорее любовью, чем пищей! Марциан сегодня вечером тоже мог бы сидеть за столом, так как он очень худой мальчик и занял бы мало места… Но Марциан очень серьезен и молчалив, он ест в углу, сидя на маленькой скамеечке у стоп Порфирии, которую Мария усадила на сиденье Своего ткацкого станка и которая, кроткая и сдержанная, как обычно, ест пищу, которую ей дали, глядя полными жалости глазами на двоих, которые сейчас должны уехать навсегда и стараются проглотить свою пищу с опущенными головами, чтобы скрыть свои лица, покрасневшие от плача. Остальные, то есть двое сыновей Алфея, Андрей и Иаков Зеведеев расположились на кухне возле своего рода корыта для замеса теста. Но их видно через открытую дверь.

Благословенная Дева и Мария Алфеева, хотя они озабочены и печальны, ходят, служа то одному, то другому с материнской заботой. И если Блаженная Дева ласкает тех, к кому Она подходит, Своей улыбкой, такой печальной в этот вечер, то Мария Алфеева, менее сдержанная и более непринужденная, добавляет к своим улыбкам действия и слова. и она не раз поощряет лаской или поцелуем то того, то другого взять пищу более подходящую их нуждам и принимая во внимание предстоящее путешествие. Я думаю, что из любви и сострадания к Иоанну, который измучился и стал даже еще худее в течение дней ожидания, она могла бы отдать ему в пищу саму себя. Она так старается убедить его, что ему нужно съесть то или иное блюдо, вкус и полезные свойства которого она хвалит. Но, несмотря на ее… обольщение, пища на тарелке Иоанна остается почти не тронутой и Мария Алфеева страдает подобно матери, которая видит, что ее грудной младенец отказывается брать ее грудь.

«Но не можешь же ты так уехать, сын! » - восклицает она. И в своей материнской любви она не принимает в расчет, что Иоанн примерно ее собственного возраста и что обращение «сын» к нему неприменимо. Но она видит в нем только страдающее человеческое существо и не смогла найти какого-нибудь другого имени, чтобы утешить его… «Тебе не принесет пользы путешествие на пустой желудок, на этой трясущейся повозке, в холодную и влажную ночь. И потом! Бог знает, что вы будете есть во время этого ужасно долгого путешествия!... Вечное Милосердие! Море простирается на столько миль! Я бы испугалась до смерти. И вдоль финикийского побережья и позже!... даже еще хуже! И хозяин судна будет, конечно, филистимлянином, или финикийцем или из каких-нибудь других адских стран… и не будет иметь к тебе никакого милосердия… Поэтому, пока ты еще рядом с матерью, которая любит тебя, ешь! … маленький кусочек этой изысканной рыбы. Только ради удовольствия Симона Ионина, который приготовил ее в Вифсаиде с такой большой любовью и научил меня, как готовить ее для тебя и Иисуса, так, чтобы она была питательной для вас. Ты точно не будешь есть ее?... Хорошо… О! Тогда съешь вот это! »… И она бежит на кухню и возвращается с супницей, полной горячей запеканки, от которой идет пар. Я не знаю, что это… Это, конечно, что-то из муки или пшеничной каши с молоком: «Посмотри, я приготовила ее, потому что вспомнила, как однажды ты говорил о ней как и сладостном воспоминании из твоего детства… Она хорошая и пойдет тебе на пользу. Начни, возьми совсем немного».

Иоанн позволил ей положить несколько полных ложек мягкой пищи на свою тарелку и пытается проглотить ее, но слезы, стекающие по его лицу, добавляют свою соль в пищу, тогда как он наклоняет свою голову еще ближе к своей тарелке.

Все остальные воздают по справедливости щедрые похвалы блюду, которое, наверное, изысканно. Их лица посветлели и, увидев это, Марциан встал… но потом он почувствовал, что ему надо попросить у Благословенной Девы: «Могу я съесть немножко? Не хватает пяти дней до конца моего обета…»

«Да, сынок. Ты можешь взять немножко», - говорит Мария, лаская его.

Но мальчик все еще не уверен и Мария, чтобы успокоить колебания маленького ученика, спрашивает у Своего Сына: «Иисус, Марциан хочет знать, может ли он есть ячменную кашу… это из-за меда, который превращает ее в сладкое блюдо, Ты знаешь…»

«Конечно, ты можешь есть ее, Марциан. Я освобождаю тебя на этот вечер от твоего жертвоприношения при условии, что Иоанн тоже съест свою медовую кашу. Видишь, как страстно мальчик стремится попробовать ее? Помоги ему, чтобы и он мог немного съесть ее», - и Иисус, сидящий рядом с Иоанном, берет его руку и поднимает ее, тогда как Иоанн покорно старается принять эту помощь.

Мария Алфеева теперь более счастлива. И она предпринимает новый штурм с прекрасным блюдом груш, запеченных в печи, от которых идет пар. Она возвращается из огорода со своим подносом и говорит: «Пошел дождь. Он только что начался. Какая досада! »

«Нет! Напротив! Никого не будет на улицах. Всегда печально прощаться, когда кто-то уезжает… Лучше отчаливать, плывя по ветру, чтобы не нарваться на мели или скалы, которые заставляют останавливаться или замедлять движение. И любопытные люди в точности похожи на песчаные отмели и скалы…» - говорит Петр, который видит паруса и мореплавание в каждом действии.

«Спасибо тебе, Мария. Но я больше ничего не хочу», - говорит Иоанн, пытаясь отказаться от груши.

«Ах! Но не эти! Их приготовила Мария. Ты собираешься презреть пищу, которую Она приготовила? Посмотри, как хорошо Она их приготовила! Со специями в маленькой полости… приправив маслом… Это пища подобающая царям. Джулеп[1]. Она закоптилась стоя возле огня, чтобы они стали такими стекловидными как эти. И они полезны для твоего горла и твоего кашля… Они теплые и вылечат тебя. Мария, скажи ему, как они помогли моему Алфею, когда он был болен. Но он хотел, чтобы Ты готовила их. Конечно! Твои руки святые и даруют здоровье!... Пища, которую готовишь Ты, поистине благословенна!... Мой Алфей становился спокойнее после того, как ел Твои груши… он дышал свободнее… Мой бедный муж!... » - и Мария использует свои воспоминания, чтобы получить возможность, наконец, выйти и поплакать. Может быть я недоброжелательна, но я не думаю, что Мария проливала бы слезы о своем «бедном Алфее» в этот вечер, если бы она не чувствовала сострадания к двоим (бедным людям), которые собирались уехать (навсегда). Мария Алфеева была так глубоко опечалена судьбой Иоанна и Синтихии, и так подавлена отъездом Иисуса, Иакова и Иуды, что залилась слезами, чтобы не задохнуться.

Теперь Мария заменила ее и положила руку на плечо Синтихии, которая сидит напротив Иисуса, между Симоном и Матфеем. «Давай. Кушай. Ты собираешься уехать и оставить Меня в беспокойстве о том, что ты уехала с почти пустым желудком? »

«Я поела, Мама», - говорит Синтихия, посмотрев вверх, и показав свое усталое лицо, на котором остались отметины нескольких дней плача. Затем она наклоняет свою голову к плечу, на котором покоится рука Марии, и трется щекой о Ее маленькую руку, прося ласки. Своей другой рукой Мария гладит ее волосы и привлекает к Себе голову Синтихии, чье лицо теперь покоится на Ее груди.

«Ешь, Иоанн. Это действительно будет тебе на пользу. Ты не будешь мерзнуть. Симон Ионин, ты будешь следить, чтобы каждый вечер у него было горячее молоко с медом, или, наконец, немного горячей воды с медом. Запомни это».

«Я тоже буду следить за этим, Мама. Ты можешь быть уверенной в этом», - говорит Синтихия.

«Я действительно уверена. Но ты будешь делать это, когда вы обоснуетесь в Антиохии. А Симон Ионин будет следить за этим в настоящее время. И запомни Симон, давай ему много оливкового масла. Именно поэтому Я дала тебе маленький кувшинчик с маслом. Следи, чтобы он не разбился. А если ты увидишь, что у него затрудненное дыхание, поступай, как Я тебе сказала, используя другую маленькую вазочку с бальзамом Используй его в достаточном количестве, натирая им его грудь, плечи и почки. Разогрей его сначала так, чтобы ты мог коснуться его, не обжегшись, а затем втирай бальзам и сразу же накрывай Иоанна теми шерстяными полосами, которые Я тебе дала. Я приготовила этот бальзам специально для этой цели. А ты, Синтихия, запомни его состав, чтобы ты могла сделать его в большом количестве. Ты всегда сможешь найти лилии, камфару, ясенец белый, камедь и гвоздику с лавром, артемизию и все остальное. Я слышала, что у Лазаря есть сады с ароматными травами в Антигонии».

«И они прекрасны», - говорит Зилот, видевший их. И он добавляет: «я не хочу ничего советовать. Но я вижу, что это место могло бы быть более здоровым для Иоанна, как для его духа, так и для его тела, чем Антиохия. Оно защищено от ветров, легкое струение воздуха исходит от зарослей камеденосных растений на склонах маленького холма, который защищает от морских ветров, но позволяет распространяться там благоприятным морским солям, там безмятежно и тихо и все же радостно, благодаря большому разнообразию цветов и птиц, которые живут там в мире… Вы сами увидите, что подходит вам лучше всего. Синтихия такая восприимчивая! В определенных вопросах лучше всего полагаться на женщин. Не так ли? »

«В действительности Я доверяю Моего Иоанна именно здравому смыслу и доброму сердцу Синтихии», - говорит Иисус.

«И так же делаю я», - говорит Иоанн Эндор. «У меня… у меня… у меня нет больше сил и энергии… и… я никогда не буду на что-либо пригоден…»

«Не говори этого, Иоанн! Когда осень обнажает деревья от их листвы, то это не значит, что они уже бездеятельны. Напротив, они действуют со скрытой энергией, чтобы подготовить триумф следующего плодоношения. И то же самое с тобой. Ты был обнажен холодным ветром твоей боли. Но в действительности в глубинах твоей души ты уже действуешь для новых обязанностей священства. Сама твоя печаль станет стимулом, чтобы стать активным. Я уверен в этом. И затем ты, неизменно ты, будешь тем, кто поможет мне, бедной женщине, которой нужно еще так многому научиться, что бы стать чем-нибудь в Иисусе».

«О! Кем, ты ожидаешь, буду я?! Я ничего не могу делать… Я конченый человек! »

«Нет. Нельзя говорить так! Только умирающий человек может сказать: «Я конченый человек». И никто больше. Ты думаешь, что тебе больше нечего делать? Тебе еще предстоит сделать то, о чем ты сказал мне однажды: завершить жертвоприношение. Чем можешь ты сделать это, кроме как страданием? Глупо мне, Иоанн, цитировать тебе, школьному учителю, но я напомнила бы тебе о словах Горгия Леонтина (или Леонтины). Он учил, что ничто ничего не искупает, будь то в этой жизни или в будущей, кроме скорби и страдания. И я бы напомнила тебе также слова нашего великого Сократа: «Неподчинение тому, кто выше нас, будь то бог или человек, является злом и позорно». Теперь, если правильно поступать так в отношении несправедливого решения суда, вынесенного несправедливыми людьми, то чем же это будет, если делается по приказу самого святого Человека и нашего Бога? Послушание – великое дело, просто потому, что это послушание. Итак, самое величайшее – это послушание святому приказу, которое я считаю, и ты должен считать вместе со мной, великой милостью. Ты всегда говоришь, что твоя жизнь является приближением к ее концу и что ты все еще не чувствуешь, что ты погасил свой долг перед Справедливостью. Так почему же ты не считаешь эту глубокую печаль средством погашения твоего долга, который тебе еще предстоит погасить в короткий срок? Великая печаль для того, чтобы достигнуть великого мира! Поверь мне, это драгоценное страдание. Единственно важным в жизни является завоевание Добродетели, когда мы достигаем часа нашей смерти».

«Ты ободрила меня, Синтихия… Пожалуйста, всегда поступай так».

«Я буду это делать. Я это обещаю тебе здесь. Но заверши (жертвоприношение) вместе со мной, как человеком и христианкой».

Ужин окончен. Мария собирает оставшиеся груши и кладет их в вазу, которую передает Андрею, который выходит и возвращается со словами: «дождь идет все сильнее и сильнее. Я бы сказал, что это к лучшему…»

«Да. Ожидание – это всегда мука. Я сейчас же иду готовить осла. И вы можете тоже идти со мной с сундуками и всем остальным. Ты тоже, Порфирия. Быстрее! Ты такая терпеливая, что даже осел подчиняется и позволяет тебе одевать его (он сказал именно так) не отбрыкиваясь. Позднее это будет делать Андрей, потому что он похож на тебя. Быстрее, все вы! » И Петр выталкивает всех, за исключением Марии, Иисуса, Иоанна Эндора и Синтихии, из комнаты и из кухни.

«Учитель! О! Учитель, помоги мне! Настал час… и я чувствую, что мое сердце разбито! Он действительно настал! О! Почему, добрый Иисус, Ты не позволил мне умереть здесь, после того как я услышал ужасную новость о своем приговоре и стремился принять его?! » И Иоанн в изнеможении падает на грудь Иисуса, отчаянно плача.

Мария и Синтихия стремятся успокоить его, и Мария, хотя всегда такая сдержанная, отрывает его от Иисуса, обняв и называя его: «Мой дорогой сын, Мой милый сын»…

Синтихия тем временем опускается на колени у стоп Иисуса со словами: «Благослови меня, освяти меня, чтобы я укрепилась. Господь, Спаситель и Царь, Я, здесь, в присутствии Твоей Матери, клянусь и подтверждаю, что я посвящаю себя Твоему Учению и его последователям ради Тебя, мой Учитель и Спаситель. Я клянусь и подтверждаю, что отныне не будет никакой другой цели в моей жизни и что все, что было мирского и телесного во мне окончательно умерло. С помощью Божьей и молитвами Твоей Матери, я надеюсь победить Демона, чтобы он не смог ввести меня в заблуждение и я не была осуждена в час Твоего Суда. Я клянусь и подтверждаю, что соблазны и угрозы не согнут меня, и я буду помнить все, пока Бог не позволит (служить Ему) иначе. Но я надеюсь на Него и верю в Его щедрость, благодаря которой я уверена, что Он не оставит меня на милость темных сил, превышающих мои силы. Освяти Твою служанку, о Господь, чтобы она была защищена от козней любого врага».

Иисус возложил Свои руки на ее голову, как это делают священники, и молится за нее.

Мария подвела Иоанна к Синтихии и заставила его встать на колени со словами: «Благослови и его, Сын, чтобы он мог служить Тебе со святостью и в мире».

И Иисус повторил жест благословения над склоненной головой бедного Иоанна. Затем Он поднял его и заставил встать Синтихию, и, вложив их руки в руки Марии, Он говорит: «И пусть Она будет последней, от кого вы здесь получите ласку», - и быстро выходит, я не знаю куда.

«Мать, прощай! Я никогда не забуду этих дней», - стонет Иоанн.

«И Я никогда не забуду тебя, дорогой сын».

«И я тоже, Мама… Прощай. Позволь мне поцеловать Тебя еще раз… О! после столь долгих лет я удовлетворила свое желание материнских поцелуев!... Но теперь их больше не будет…», - Синтихия плачет в объятиях Марии, Которая целует ее.

Иоанн откровенно рыдает. Мария обнимает и его, сейчас Она держит в своих объятиях их обоих, истинная Мать Христиан, и Своими чистейшими губами Она легонько касается морщинистого лица Иоанна целомудренным, но исполненным любви поцелуем. И вместе с Ее поцелуем на исхудалую щеку капают слезы Благословенной Девы…

Входит Петр: «Все готово. Пойдем…», - и больше не может ничего сказать, потому что глубоко тронут.

Марциан, который следует за своим отцом как тень, повис на шее Синтихии и целует ее, затем он обнимает Иоанна и многократно целует его… Но он тоже плачет.

Они выходят из дома. Мария держит Синтихию за руку, а Иоанн взял руку Марциана.

«Наши мантии…», - говорит Синтихия и делает движение, желая вернуться в дом.

«Они здесь. Быстрее, берите их…» Петр прячется за грубоватостью, потому что не хочет показывать, что он тронут. Но тыльной стороной ладони он утирает свои слезы, стоя за ними, пока они закутываются в свои мантии.

Там, за изгородью, маленький раскачивающийся светильник повозки распространяет в темноте желтоватый свет… Дождь шелестит среди листьев оливы и громко шумит, падая на полную воды чашу источника. Голуби, разбуженные светом светильников, которые апостолы прикрывают своими мантиями, держа их низко, чтобы освещать тропинки, полные луж, меланхолично воркуют…

Иисус уже около повозки, над которой натянуто одеяло, заменяющее крышу.

«Поднимайтесь, быстрее, дождь очень сильный! » - поторапливает Петр. И пока Иакова Зеведеева у уздечки сменяет Порфирия, он без церемоний отрывает Синтихию от земли и помещает ее в повозку, и еще быстрее он хватает Иоанна Эндора и забрасывает его в повозку. Он поднимается в нее сам и так сильно бьет бедного осла кнутом, что он бросается вперед, чуть не переехав Иакова. И Петр продолжает гнать его, пока они не оказываются на главной дороге, на большом расстоянии от домов… Последний прощальный крик достигает уезжающих, которые откровенно плачут…

Петр останавливает осла за Назаретом, ожидая Иисуса и остальных, которые скоро присоединяются к нему, быстро шагая под усиливающимся дождем.

Они выбирают дорогу среди огородов, чтобы вновь продолжить движение к северу от города, не пересекая его. Но Назарет темен и заснул под ледяным дождем зимней ночи… и я думаю, что шум ослиных копыт, едва слышных на влажной истоптанной земле, не мог быть услышан даже теми, кто не спал…

Группа едет в мертвой тишине. Слышны только всхлипывания двоих, смешанные со звуками дождя, падающего на листья олив.

[1] Джулеп - напиток из виски или бренди с водой, сахаром, льдом и мятой.