Примечание к части

Осторожно! Не бечено, не прочитано, т9
_______________

Там должна была быть моральная мысль, но я-то точно ее не нашла. Скорее всего, потом что не вложила. Бож, как мне это не нравится. Ох, ох.

Надеюсь, человек, с которого я это писал, однажды перестанет врать хотя бы себе.

Плохо поданная вера - тоже вера, которая не прощает насмешек, ха ха.

_______

ах, да, я писала это за ночь до зачета и сутки до экзамена. если я провалю что-то из этого, то это сугубо вина данной истории. поэтому, будьте добры, не тыкайте мне слитой концовкой. нет, я так и хотела ее сделать.

Вылитое золотом солнце на крепкой, слегка загорелой спине кажется неким неподходящим элементом. Неподходящим, но приковывающим взгляды к себе. Кёнсу это знает, чувствует кожей, потому скорее старается натянуть через голову черную безрукавку. Немного нервно, негромко вздыхая, когда не попадает рукой в нужный разрез. На него смотрят всегда, но когда кожа оголена — еще откровеннее. Ткань прячет рисунок на спине, отчего многие взгляды пропадают, но Кёнсу всё равно ощутимо передергивает.

— Почему они всегда на него смотрят? — тихо спрашивает Чонин у Чондэ. Они никогда таким не занимались, просто увидев однажды, дали слово, что не будут лезть под чужую кожу. Но Чонин почему-то чувствовал, когда все заинтересованы Кёнсу. Чондэ вздыхает, кидает сумку через плечо и кивает в сторону двери, мол, пошли. Чонин спешно впихивает пальцами шнурки в обувь, не желая завязывать, и торопливо шагает к выходу.

— Потому что он Принц, — закрывая за собой дверь, отвечает Чондэ. Чонин слышал этот ответ сотни раз. И сотни раз не находил в нем смысла.

— Но я же не смотрю.

— И я, — соглашается Чондэ, — а еще Бэкхён и Минсок. И ты это знаешь. Нам по положению к нему не положено. Ну, я бы злился, если бы ты на меня глазел, — обычно громкий голос Чондэ звучит тихо, незаметно даже. Для одного Чонина.

— Во-первых, ты мой друг, на тебя даже глазеть стыдно. А во-вторых, у тебя ничего, кроме царапины под лопаткой, нет на спине.

— Откуда ты знаешь про царапину? Ты следишь за мной, грязный извращенец? — Чондэ показательно вздыхает и взмахивает рукой в удивлении. Чонин ловит его руку своей, крепко прижимая к себе.

— Только никому не говори! Я ж еще слюни тебе, пока ты спишь, с подбородка стираю!

— Я не пускаю слюни во сне!

— Да, а еще не сопишь и не скидываешь подушку с кровати, — совершенно серьезно заверяет Чонин. Чондэ разочарованно стонет и лениво плетется вперед.

— Я всего-то человек, мне можно быть неидеальным, — сетует он. Чонин тепло улыбается, шагая рядом.

— Кёнсу тоже человек, — замечает он. Чондэ вздыхает и качает головой.

— Это для тебя он человек, — фыркает Чондэ, — для других он ребенок самого Отца. Неприкосновенное дитя. Мы должны следовать его примеру и слепо обожать. Как противно.

Последнее Чондэ выплевывает и резко оборачивается, проверяя коридор на наличие чужих глаз. Все чисто. Чонину остается только кивнуть. Уже молча они спускаются обедать. А потом так же молча садятся за столик к Минсоку. Тот улыбается им в приветствие, но ничего не говорит.

— Где Бэк? — спрашивает Чондэ, на что Минсок кивает куда-то назад, мол, смотри сам. Чондэ лениво наклоняется набок, рассматривая все позади Минсока. Бэкхёна он находит за столиком с Кёнсу.

— Почему он никогда не зовет Кёнсу просто к нам? — этот вопрос заставляет Чонина попытаться найти этих двоих, но, даже прищурив глаза, ничего, кроме размытых людей в одинаковой форме, он не находит.

— Вот возьми и позови Кёнсу к нам, раз такой крутой, — язвит Минсок, но Чондэ не обижается даже, а как-то понятливо качает головой и берется есть. Куда Принцу до обычных простолюдин вроде их троих? Бэкхён — сын премьер-министра, ему можно быть близко с Принцем. А другим — нельзя. Отец запретил. И никто его запреты не нарушает. По крайне мере, Отец так думает. А про Чонина ему знать не нужно.

***

Бэкхён возвращается в компанию перед занятиями, в большой аудитории, всем потоком. Пока они стоят в коридоре и разбирают задания, Бэкхён привстает на носочки, хватает Чонина за шею, прося наклониться.

— Никому не слова, но ты ему нужен, — шепчет предельно тихо и пропихивает в ладонь Чонина смятую бумажку. Отходит немного. Чонин осторожно разворачивает клочок и едва сдерживается от того, чтобы показательно не изобразить тошноту. Чертово «маленький принц, у тебя 47 родинок от уха до лопаток» заставляет разозлиться.

— А до правого соска двадцать две, — шепчет Чонин, но Бэкхён его слышит, резко оборачивается и смотрит с откровенным отвращением. Чонин просто запомнил это с прошлой такой записки от некого извращенца для Кёнсу, потому остается только пожать плечами. Бэкхён закатывает глаза и возвращается к разбору задания. У них есть еще немного времени, прежде, чем зайти в аудиторию.

В аудитории Чонин садится к Кёнсу. Даже торопиться для этого не приходится, потому что к Принцу никто никогда не садится. Из всех пяти мест за столом Чонин выбирает самое близкое к Кёнсу, даже подсаживается максимально криво, чтобы плечом соприкасаться. Кёнсу на него даже не смотрит. Чонин ждет, пока все соберутся, а преподаватель начнет свою лекцию. Берет клейкий стикер и рисует на нем некое подобие члена, а после приклеивает Кёнсу на шею так, чтобы немного к спине ближе. Тот вздрагивает, распахивает широко глаза и не двигается. Чонин поворачивается назад и находит единственный удивленный взгляд. Его однокурсник. Приходится показать ему язык и строгий взгляд бросить. Чонин отворачивается и снимает стикер. Кёнсу потирает липкое место рукой, но удивление во взгляде у него не пропадает.

— Скажи Отцу, что тебя домогаются, — шепчет Чонин. Кёнсу надрывно вздыхает, чем заставляет ребят за столом впереди обернуться. Но они встречаются с равнодушным взглядом Кёнсу прямо на преподавателя и Чонином, который потирает нос, шмыгает пару раз и вздыхает через рот. Приходится отвернуться, ведь кто-то вроде Чонина не представляет для них интереса.

— Он сказал, что так должно быть, — шепчет Кёнсу, и наступает очередь Чонина вздрагивать. Голос Кёнсу, обращенный к себе, он слышал очень редко. Мягкий, тягучий, переполненный теплом. Волшебный, черт возьми.

— Это домогательство, Ксу, — злится Чонин, но злоба остается на уровне шепота, — если к тебе полезут больше, чем взгляды и записки? Что, если это перейдет на прикосновения или...

— Заткнись, Ким Чонин, — шипит Кёнсу, хватая его за руку, сжимая с такой силой, что можно и сломать. Чонин неуверенно пытается вырвать руку из захвата, но ничего у него не получается.

— Мне больно, — шепчет он. Кёнсу бросает ему грязную ухмылку и сжимает единично сильнее, чтобы потом отпустить. Красный след от пальцев на смуглой коже, что не будет удивительно, если завтра появятся синяки. Вернуться к лекции не получается от слова совсем. И так же у Кёнсу, хоть вида он не подает какое-то время. А потом вздыхает и смотрит на Чонина.

— Здесь все устроено так, что никто не сможет прикоснуться ко мне, если я не захочу, — вдруг шепчет он, — а вот у тебя таких прав нет, поэтому не играй с огнем, пытаясь меня защищать.

— Садись с нами в столовой, — решает попробовать Чонин. Глупо отрицать — он сам иногда боится того, что может случиться, если кто-то скажет про их общение. Но проще перевести тему.

— Ты идиот, Чонин.

— А ты заложник системы, — фырчит он. Кёнсу усмехается и отворачивается. С ним удобно молчать. Хотя, так и происходит их общение. Иногда Чонин позволяет себе подсесть к Кёнсу не просто на парах, а на перерывах или после занятий. Они могли бы поговорить, но они просто молчат. Им так лучше. Кёнсу берет пенал Чонина и вытаскивает стикеры, пишет что-то на них и приклеивает ему на лоб. Ким инстинктивно срывает записку с кожи и смотрит на надпись. «Анархист». Ким оскорбляется и сминает записку, запихивая в пенал. А Кёнсу довольно улыбается, смотря в сторону.

***

— Твою мать, — тот ответ, который слышит от Минсока Кёнсу, когда спрашивает разрешение сесть за их столик. Чонин победно улыбается и двигается, освобождая немного места. Кёнсу кивает и садится рядом. Минсок с Чондэ удивленно переглядываются и смотрят на Чонина с Бэкхёном. Последний инфантильно продолжает есть, а Чонину остается только сдаться.

— Вы же сами предложили его позвать, — говорит он. Бэкхён тянется через стол и небольно бьет Чонина по голове рукой. Чондэ закатывает глаза и шепчет «началось». Чонин наклоняется, чтобы Бэкхён сел и принял похожую позу. Они почти лежат на столе, зато никто не увидит издалека.

— Ты идиот, Ким Чонин? — шипит Бэкхён, — я же не просто так его не звал к нам.

— Сам ты идиот, Бэк. Нас не очень радует, когда ты уходишь. А меня не очень радует, что Кёнсу сидит один.

— Ты идиот или забыл, кто он такой?

— Я вообще-то слышу вас, — делает замечание Кёнсу. Парни замирают, а потом бросают на виновника их разговора злобный взгляд и шикают.

— Вам нельзя с ним общаться, — серьезно говорит Бэкхён. Чонин поднимается и показательно игнорирует этот вброс. Бэкхён аж воздухом давится.

— Это твое оправдание? — фыркает он. Чонин поднимает на него взгляд, потом смотрит на Кёнсу.

— А он общается с нами?

— Что?

— Ну, он же просто сидит с нами и ничего не рассказывает. Мы не задаем ему вопросов и даже обсуждаем, как третье лицо. Сидеть рядом законом не запрещено, — улыбается Чонин. Кёнсу усмехается, но ничего не говорит. Точно, он же просто сидит с ними. Бэкхён недовольно вздыхает и принимается за еду.

Чонин — анархист. Его родители — государственные преступники, у него генетический код запрограммирован на нарушение законов. Бэкхён и так боится его поведения, но это слишком откровенный плевок в лицо системы. А Кёнсу — ребенок этой системы, он в клетке и знает это. Для него Чонин очень интересное явление, за ним Принц тянуться будет без всяких вопросов. И он полностью может увязнуть в нем. И если тому снесет голову, то Кёнсу упадет вместе с ним. Крах системы. Какой лакомый приз за собственный интерес. Поэтому Чонину нельзя давать повода думать, что Кёнсу пойдет за ним.

***

Кёнсу сидит с ними до конца недели, что первое время вызывало вопросы, но потом перестает всех волновать. Просто Принц сидит за одним столом с ребенком преступника, двумя простолюдинами и сыном министра. Все же в порядке? С условием того, что ни Кёнсу, ни компания друг на друга не обращают никакого внимания, то все хорошо.

Воскресенье Чонин ненавидит. В этот день нет учебы, но в этот день происходит молитва. Их собирают группой, чтобы устроить чтение, где все выполняют определенные действия, который повторяются раз за разом. Красные мантии, небольшой круг, золотое солнце на спине Кёнсу и выбранный Отцом студент, который будет вести молитву.

— Что? — это срывается у Чонина вместо «да, Отец», когда мужчина указывает на него. Чонин никогда молитву не вел. У него серебро на запястье в виде браслета, а его родители настоящие преступники. В этом месте нет ни одного человека, кроме преподавателей точных наук, кто считал бы его достойным. А тут сама молитва.

Решение Отца удивляет каждого, даже Кёнсу смотрит на него с немым вопросом. Чонину остается только скинуть капюшон с головы и подсесть к Кёнсу в центр круга. Кёнсу выставляет ладони, чтобы тот положил свои сверху, но парень медлит, а потом поднимает серебряный браслет выше, чтобы его металл не касался чужой кожи. Уже после этого выполняет нужное. Задерживает дыхание, чтобы начать слова, но не может. Страшно. Кёнсу смотрит на него из-под опущенных ресниц, ожидая действия. Чонин готов подавиться собственной беспомощностью, а еще и всех ждать заставляет.

— Ты не знаешь молитву, сын мой? — голос у Отца не громкий, но очень властный. Чонина передергивает от неожиданности.

— Знаю, Отец, — неуверенно лепечет Чонин. А еще ловит себя на мысли, что Кёнсу вот так красив: с голыми плечами и грудью, с полуопущенными ресницами и убранными назад волосами.

— Так не молчи, — торопит его Отец. Чонин пытается, даже первый слог слетает с губ, но дальше — ком. Настолько большой и болезненный, что Чонин давится и всхлипывает. Он знает каждое слово и букву в этой молитве наизусть. Но все смотрят на него. На его смуглую кожу, рядом с которой кожа Кёнсу кажется снегом. Словно грязная, масленая или жиром облитая, как у рабов в древности. На серебро, что осторожно сползает ниже к запястью, едва ли не касаясь пальцев Принца.

— Отец, — зовет Кёнсу, — ты же сам сказал, что есть те, кто не может читать молитвы для всех. Почему тогда ты вызвал Чонина? — спрашивает он. Кёнсу был единственным, кто мог общаться с Отцом на «ты», исправлять его и даже перечить. Мужчина придирчиво смотрит то на Кёнсу, то на Чонина, который едва держится, чтобы не расплакаться. Ему стыдно и страшно. 'Что мне делать' шепчет одними губами Чонин. Кёнсу смотрит на него с нескрываемой уверенностью и слегка сжимает его руку, стараясь поддержать.

— А ты прав, мой Принц, — усмехается Отец. Кёнсу ненавидит, когда его так называют, а называют его так только на людях. Отвратительно. Кёнсу хмурится.

— Так отпусти Чонина, ты его запугал! — Кёнсу физически ощущает свою раздраженность, ее слышно, видно. Отец кидает на него злой взгляд, но вместо слов заставляет Чонина подняться. Того трясет, он даже спотыкается о свою мантию. Отец что-то ему шепчет и указывает на выход. Чонин кивает ему и спешно уходит. Сегодня явно не его день.

***

Чондэ возвращается в комнату через полчаса, тяжело дышит. Он явно торопился, а его взгляд кажется очень взволнованным. Чонина он находит на кровать зареванным, но уже явно успокоившимся. Садится ближе и обнимает, поглаживая по голове.

— Все хорошо, — шепчет Чондэ, ощущая, как Чонин хватается за него и скулит. Он явно не плачет, но ему все равно очень стыдно.

— Он был зол, — говорит это Чонин очень тихо, словно не говорит вовсе. Чондэ остается хмыкнуть.

— Ты даже не представляешь, как. Кёнсу за тебя достанется. И тебе, скорее всего, тоже.

— Знаешь, он сказал, что у меня грязный рот и наказанием это не изменить, — смеется Чонин. Чондэ удивленно отстраняется от него. Каждый второй знает, что делали родители Чонина. Многие говорят, что у него дикая кровь и что этого не изменить. Никто не ждет от него, что он будет послушным, что он будет знать молитвы. Физически это не изменить. Его можно запугать и контролировать, чтобы его дикая кровь в нем не взбушевалась.

— Как же стыдно, — стонет Чонин, — еще Кёнсу за меня попадает.

— Он сам решил за тебя вступиться, это его вина.

— Но если бы я прочитал, он бы не был виноват, — вздыхает Чонин. Чондэ по-доброму смеется и мягко толкает Чонина.

— Все знали, что ты и слова не произнесешь. Я вообще думал, что ты расплачешься и убежишь сам. А ты держался, — восхищенно лепечет Чондэ. Чонин обиженно рычит и толкает друга, начиная не больно избивать. Чондэ заливисто смеется и пытается вырваться. А потом просто ловит Чонина и прижимает к себе. Тот тяжело дышит, но больше не дергается.

— Ты слабый перед Отцом, — улыбается Чондэ, — но ты очень крут во всем другом. Поэтому не злись и не стыдись. Все будет хорошо.

— Придурок, — фыркает Чонин. Чондэ гладит рукой по спине, а потом легонько хлопает.

— Пошли, умою тебя, — зовет он. Чонин нехотя поднимается, когда Чондэ дает свободу. Что бы он без такого соседа делал?

***

Пощечина слишком болезненная, но немного легче по лицу, нежели на любую другую часть тела. Кёнсу судорожно вздыхает, жмурится и старается не извернуться перед вторым ударом. Отец очень зол на него. Кёнсу слишком откровенно нарывался на наказание. Но, кажется, наказание впервые честное. За это даже не обидно.

— Говорят, ты проводишь слишком много времени с этим мальцом, Кёнсу, — рычит мужчина. Принца это злит, он даже позволяет себе недовольно зыркнуть на старшего.

— Не с ним, — защищается он, — я сижу за обедом с Бэкхёном, а он уже с ребятами. Не общаемся даже.

— А занятия? — бросает старший. Кёнсу отводит взгляд. Чонин пытается защищать его от чужих глаз. Это явно привилегия.

— Чонин умный. Он лучший в точных науках. Нам выгодно иногда сидеть вместе, — защищаться получается откровенно плохо, но получается. Отец бросает на него презрительный взгляд и уходит. Кёнсу устало вздыхает и просто падает на пол. Что ему делать? Он однажды видел Бэкхёна с парнем, мог бы уже давно сдать их. Но Бэкхён плакал и умолял молчать, потому что «мое сердце едва бьется, когда мы не рядом, а что будет, если ему будет больно? ». Кёнсу понимает, что физически ощущал страх Чонина. Что без него многие вещи будут бессмысленными. Это не любовь, как у Бэкхёна, но это явно тягучее чувство. За это будет стыдно, но заставить Чонина страдать — еще больший стыд. Ему нельзя.

***

Шептаться про грандиозный провал Ким Чонина начинают с самого утра. Еще, как на зло, Кёнсу смотрит на него виновато, когда сидит рядом в столовой. Никто из ребят этот вопрос не затрагивает. Возможно, Бэкхён, что учится в другой группе, спросил бы о происходящем, но вместо обеда он отрабатывает пропуск.

После занятий Минсок тащит Чонина и Чондэ к себе, чтобы делать вместе математику, но Чонин не то что объяснять, даже молча работать не в силах. Моральное истощение, даже плакать не хочется, хотя ощущения подходящие. Парни, будто замечая нулевую продуктивность, начинают разговаривать о разных мелочах. Вроде уютнее становится, пока не приходит Бэкхён. Шугается их, а потом устало вздыхает и спускает по двери на пол.

— Ты чего? — спрашивает Минсок. Бэкхён качает головой и старается улыбнуться.

— Почему все говорят про Чонина? — отвечает вопросом на вопрос он. Парни смотрят на виновника вопроса, но Чонин тихо смеется.

— Идиот я потому что, — язвит он, — общаюсь с тем, с кем нельзя.

— Не дразнись! — без злобы вскрикивает Бэкхён. Чонину остается разочарованно вздохнуть: его злой план поняли.

— Отец вызвал меня вести молитву, я не смог. И вместо того, чтобы меня наругали, за меня заступился Кёнсу. Все живы и здоровы, зато есть повод для обсуждений, — рассказать, оказывается, просто. По ощущениям во время всего этого было хуже, но на словах все звучит так просто. Бэкхён понятливо кивает и поднимается. Он безмятежно начинает переодеваться, но по его спине видно напряжение.

— Что у тебя случилось-то? — прерывает тишину Чондэ. Бэкхён вздрагивает и как-то странно замирает, после чего медленно продолжает свое дело.

— Если «Бэкхён, Ваши результаты желают ожидать лучшего. Я не поставлю Вам зачет, хотя сдали пропуск Вы идеально» это «случилось», то ничего, — в голосе его гуляет раздражение, потому что такое отношение к себе он терпеть не может. Натягивает домашнюю одежду и подсаживает к парням.

— Я думал, вы делом заняты, — ворчит Бён, но Минсок ловит его за руку и серьезно смотрит прямо в глаза.

— Что случилось?

— Ничего?

— Тебя никогда не трогали такие проблемы, — напоминает Минсок. Бэкхён устало вздыхает и смотрит на друзей. Просто по их виду понимает, что спорить смысла у него нет.

— Я не хочу говорить это вам.

— С нами что-то не так? — усмехается Чонин, на что Бэкхён скоро качает головой, показывая, что не с ними.

— Я... это вас разозлит...

— О, боже, Бэкхён, ну, разозлит, не пойдем же мы устраивать саботаж! — срывается Чонин, а Бэкхён указывает на него рукой.

— Ты в первую очередь, Чонин.

— Ох, точно, я же ребенок преступников, — театрально взмахивает руками Чонин. Бэкхён хотел было возразить, но Чондэ успевает быстрее.

— Но разве политики не те еще преступники?

— Да, но их не ждет смертная казнь, а на их детях не будет висеть клейма, — голос у Минсока звучит невинно, будто он не кинулся чем-то мерзким. Бэкхён кривится: его отец тот еще ублюдок, обворовывающий людей, но он почти правит страной. Люди сами его выбрали — Бэкхён тут вообще никакой роли не играет. Он попал в это место еще до того, как родитель добился власти. Зато Чонин оказался тут вместо детского дома, когда родителей забрали органы.

— Хватит, — отмахивается Чонин. Он никогда не делал нападок в сторону Бёна, хотя следовало бы колкостью на колкость отвечать, — дело же не в этом. Обещаю не делать глупостей, что бы ты не сказал, Бэкхён.

Бэкхён пытается подобрать слова, чтобы не было заметно, как его это трогает. Но сразу же обламывается по всем параметрам, когда встречается с действительно взволнованными взглядами друзей. Цепляется пальцами в руку Минсока и истерично втягивает воздух ртом.

— Сколько стоит мое тело? — совершенно серьезно спрашивает Бэкхён. Парни удивленно смотрят на него, не понимая вопрос.

— Бэкхён, что ты...

— Я серьезно! Сколько пропусков можно отработать моим телом? Пять? Десять? Только один? — на последнем он вздыхает, зажимает рот рукой и жмурится. Минсок осторожно обнимает парня и слегка раскачивает, стараясь немного успокоить. Бэкхён обычно не плачет, просто кричит и рвет кожу. И парни про это знаю, поэтому нельзя его подпускать близко к истерике.

— Это единичный случай? — решает уточнить Чондэ. Бэкхён нечленораздельно что-то говорит. А потом убирает руку от лица и кашляет.

— Со мной, да. Кёнсу как-то раз сказал, что преподаватели не могут брать деньги, поэтому требуют что-то другое физическое. Не важно, будь то грязная работа, отработки, постель. Плевать. Все зависит от твоей смазливости. А я от нее, как бы ни старался, избавиться не могу.

— Кёнсу сказал, что домогательства в его сторону считаются нормальным, поэтому я не удивлен, — говорит Чонин. Минсок с Чондэ удивленно смотрят на него. Точно, они не знают про записки. Чонин качает головой, говоря, что сейчас не до этого. Бэкхён же вжимается в Минсока и скулит.

— Ненавижу вашего бога, — хрипит он, — бесполезная блевотина, которую придумали, написав на ребенке пару заповедей. Все поверили, так они и радуются...

— Обожаю, когда ты в порыве злости стоишь на моей стороне, — смеется Чонин. У Бэкхёна достаточно мозгов, чтобы не уходить в эту веру с головой. Как и у Минсока. Как у Чондэ. Но у последнего родители ученые, ему разрешено находить всему научное объяснение, несмотря на то, что все ученые давно списаны. Но их четверых мало для всей страны. Даже для одной академии.

— Мне по статусу не положено с тобой в обычном состоянии соглашаться, — язвит Бэкхён. Но ему явно становится лучше. Парни это замечают и могут вздохнуть с облегчением. Им действительно тяжело во всем этом круговороте мракобесия.

***

Разговоры за спиной явно изнашивают Чонина: у того из рук все падает, материал не запоминается. Еще нет сил выполнять физические задания. Друзья замечают все это, а еще то, что не замечает сам Чонин. Вещи вроде забывчивости, отсутствие аппетита, незаинтересованность. Это их беспокоит, но пока Чонин держится на плаву, стараются не лезть к нему. Еще он старается уйти раньше, чем Чондэ, или, наоборот, задержаться. Идти вместе он скрытно отказывается. И все это очевидно плохо кончается.

— Эй, Чонин, — зовет его кто-то. Чонин нехотя останавливается и поворачивается. Это явно его однокурсники, хотя зрение не позволяет понять, кто именно, с самого начала. Парни подходят слишком близко, что Чонин делает шаг назад. Ему это явно не хочется.

— Что-то нужно? — спрашивает он. Чувство самосохранения просит убежать, но он почему-то остается на месте. Точнее, будто прилипает к полу, не имея силы сдвинуться даже.

— Мы тут заметили, ты заделался в любимчики Принца? — их трое, и они явно не на добрые разговоры настроены.

— Это не ваше дело! — выдыхает Чонин, за что получает кулаком по животу. Это больно и неожиданно, отчего парень падает на колени. Физически Чонин тот еще слабак. Да, он неплохо бегает, но это все. Поэтому ни драться, ни терпеть побои стойко он не может.

— Что, раз любимчик Принца, то можешь дерзить? — спрашивает один из них, а остальные смеются, — сыночек анархистов.

— Иди к черту, — рычит Чонин, после чего получает по лицу. Ничего удивительного и слишком ожидаемо. Но больно. Чонин рукой хватается за разбитый нос, стараясь не расплескать свою кровь по полу. Драки вызывают проблемы — это Чонину не нужно.

— Что, этого недостаточно, чтобы сбить твою спесь?

— Отвали от него! — ой, черт! Сейчас бы еще кто-то вмешивался. А то, что это сам Кёнсу, заставляет Чонина разочарованно застонать. Ну за что ему это?

— Вау, какие люди, — смеется парень, — а что? Тебе не нравится?

— Я говорю тебе, не трогай его, — злится Кёнсу. Парни смеются, а главный в лишний раз бьет Чонина по лицу. Приходится опуститься, спрятать голову, потому что, черт возьми, больно. Но все в разы проще становится, когда Кёнсу бьет нападавшего в ответ. Без явной силы, но на место ставит. Тем более, теперь он ближе к Чонину и может его защищать. Его хотят ударить в отместку, но замирают на полпути. Все трое недовольно переглядываются и уходят, обещая «надерем тебе задницу, чертов анархист».

— Идиоты, — бросает Кёнсу и подсаживается к Чонину. Тот прячет лицо и тихо скулит. Кёнсу гладит его по волосам, стараясь привлечь внимание.

— Нин, — зовет он, — пошли отсюда, — Принц пытается растормошить парня, что получается плохо. Хватает под пояс и заставляет встать. Чонин шатается, убирает руки от лица, чтобы поднять безрукавку и стереть кровь с лица. На черной ткани не видно почти ее следов, но все равно заметно. Кёнсу под руку хватает Чонина и заставляет идти за собой.

***

Чонин даже не сразу понимает, что оказался в чужой комнате. В тот момент, когда собирается стереть кровь с руки о одеяло. Но это не его одеяло. И комната это не его. Кёнсу скоро ищет аптечку, он кажется взволнованным.

— Это твоя комната? — спрашивает Чонин. Кёнсу садится перед ним и осторожно осматривает лицо.

— Моя.

— Почему я здесь? — Чонин не знает, зачем он это спрашивает, но ему почему-то захотелось. Кёнсу молча вымачивает вату в антисептике и, мягко придерживая Чонина за подбородок, проводит по его ранкам на лице. Чонин сжимает губы, но все равно не может сдержать болезненный стон.

— Я должен был оставить тебя там? — вполне серьезно спрашивает Кёнсу. Чонин смотрит на него виновато, с некой мольбой не делать больнее.

— Ты не должен был мне помогать, — шепчет парень. Кёнсу, будто специально, с нажимом проводит по разбитому носу. Чонин бьет его по руке и изворачивается.

— Ты не переносишь боль, а просишь не помогать тебе. Да ты бы там извелся, если бы ни я. Они могли бить тебя еще уйму времени. Хотелось быть перед ними слабым? Хотелось терпеть боль? Да пожалуйста! — Кёнсу злится, силой заставляет вернуться на место. Проводит лекарственной мазью по ранкам и приклеивает пластырь на каждую. А потом мягко толкает на кровать.

— Не дергайся только, — бросает он и достает бутылку с холодной водой, протягивает Чонину, — приложи к переносице, а то совсем опухнешь.

— Плевать, — рычит Чонин, стараясь подняться. Кёнсу закатывает глаза и несильно надавливает на плечо парню. Падает обратно.

— Ты же умник, — вздыхает Принц, присаживаясь рядом, — а ведешь себя, как дурак. Ты красивый и смышленый. Но ты слабый, Чонин.

— Будешь мне этим тыкать?

— Я хочу, чтобы ты понял, — улыбается Кёнсу, мягко убирая волосы Чонина назад и расчесывая их пальцами, — тут запрещены драки, но тебя могут забить до смерти. Не лезь туда, где ты ничего не можешь сделать.

— Я не лез.

— Но ты пошел без Чондэ, — напоминает он. Чонину стыдно, но что он может сделать? Остается только обессиленно скулить, утыкаясь лицом в мягкое одеяло. Он слышит, как тихо смеется Кёнсу и мягко приобнимает его.

— Все будет хорошо, просто не делай глупостей, — шепчет он. Чонин кивает и изворачивается, чтобы обнять Кёнсу в ответ. Пожалуй, так будет лучше.

***

Утро встречает волшебным светом солнца сквозь занавески, которое обычно не присуще утру. Чонин лениво открывает глаза, потягиваясь в мягкой постели, пахнущей чем-то фруктовым. Чонин впервые за долгое время чувствует себя хорошо. Он понимает, что проспал обе лекции, но сейчас как-то все равно. Кожа лица ноет, дышать носом кажется невозможно, но на душе так спокойно.

— Проснулся? — Кёнсу мягко садится на край кровати, проводя рукой по лбу парня. Чонин чувствует свой собственный жар, но это жар ото сна.

— Почему ты не отправил меня домой? — спрашивает Чонин. Он понимает, что его даже переодели. Но можно было и без этого.

— Ты уснул, вцепившись в меня. Тебя отпустило только часа в три ночи, я не хотел тебя будить. Пришлось переодеться, стянуть одежду с тебя. Я думал, что с кровью на ней тебе не захочется идти на занятия. Но утром растолкать я тебя не смог. Как ты сам встаешь?

— Не поверишь, но я даже еще и Чондэ бужу, — смеется Чонин. Кёнсу понятливо кивает.

— Он опоздал сегодня, — поясняет он, — тебе было плохо. Ты так всегда переносишь потрясения?

— Меня еще никто не трогал после смерти родителей до этого момента.

— Прости, — вздыхает Кёнсу, пряча взгляд. Чонин качает головой и улыбается. Это тяжелее, но грустная улыбка получается лучше, чем казаться скорбящим.

— Спасибо, что помог, — шепчет Чонин, — я был не в себе со дня молитвы. Сейчас стало легче.

— Это хорошо, — улыбается Кёнсу, — тебя покормить? — спрашивает он. Чонин смеется, но отказаться не может.

***

— Серьезно? — первое, что произносит Чондэ, когда Чонин возвращается к себе. У него разбитое лицо, а еще синяки на коленях и животе. Но это не важно. Важно то, что он все равно счастлив.

— Прости, что не сказал.

— О, боже мой! Как сам Принц, — Чондэ говорит громко, но «принц» говорит очень тихо, — оставил тебя на ночь!

— Он мне помог, а я просто отрубился. Не думаю, что ему захотелось бы тащить меня в комнату, — показательно рассуждает Чонин. Чондэ молчит и смотрит на него серьезно. А потом вздыхает и подзывает к себе.

— Я знаю, что случилось. Давай, приклею новый пластырь.

— Ты знаешь, что вы лучшие? — улыбается Чонин, усаживаясь на стул. Чондэ достает коробку пластырей (тут без вопросов ясно, что они были честно украдены у Бэкхёна с его неумением жить вообще) и карандаш с йодом.

— Ага, только я теперь должен Бэкхёну апельсины, — фыркает Чондэ, отлепляя старый, измаравшийся в крови, некогда белый пластырь.

— Что?

— Мы спорили: побьют тебя или нет. Он победил, — пожимает плечами сосед. Чонин шипит от колкой боли и от недовольства.

— Он прям хотел. Нужно же мне было как-то доказать, что мне до общения с Ксу еще расти и расти.

— А может, — вздыхает Чондэ, — вам общаться меньше?

— Если честно, — вздыхает Чонин, — я думал об этом и не раз. Кто-то вроде меня может принести много проблем Кёнсу. Но я так привык к нему, что мне будет тяжело отказаться от этого, пусть и опасного, общения. Он понимает это, кажется, лучше меня, но все равно потакает мне. Пусть уже все будет так.

— Смотри, чтобы то не вышло из-под контроля, — напоминает Чондэ. Чонину остается только кивнуть. Конечно, он не имеет права на ошибки. Не в этой ситуации.

***

Однако выполнять обещание не общаться с Кёнсу оказывается сложно. И если Чонин старательно избегать Принца, то тот ловит парня за руку после занятий. Сильно встряхивает за плечи, а потом обхватывает лицо Чонина руками.

— Прекрати бегать от меня, — резко выдает он. Чонин понимает, что он пропал. Загнан в клетку, из которой он уже не хочет выбираться. Он знает, что Кёнсу встает на носочки, чтобы быть одного роста с Чонином. Но тот только сейчас замечает, что у Кёнсу плечи более широкие, чем у него, что руки у него сильнее. Второй раз за все время Чонин чувствует себя слабым рядом с Принцем, хотя обещал сам его защищать. Поэтому вместо ответа он тяжело вздыхает и просто обнимает Кёнсу. Тот замирает в удивлении, а потом обнимает в ответ. Просто стоят так какое-то время.

— Ты же понимаешь, что это некоторая точка отсчета? — шепчет Чонин. Кёнсу мягко гладит его рукой по спине, будто старается в чем-то убедить.

— Отсчета к чему, Нин?

— К сожалению, — хрипло смеется Чонин, заставляя Кёнсу отойти немного, потому что он удивлен. Слова Чонина его явно смутили.

— Думаешь, наше общение приведет к сожалению? — Принц злится, хоть и старается не показывать этого. Чонин будто на ментальном уровне это чувствует — хватает Кёнсу за руку, мягко сжимая.

— Ксу, — выдыхает он, что получается слишком нежно, слишком интимно, — твое солнце сожжет мою черную кровь.

— Да вся эта религия — бред! Это всего лишь рисунок на коже! А твоя кровь наполнена такими же антителами, что и моя! — голос Кёнсу наполняется некоторым негодованием, злостью, можно сказать даже истеричностью.

— Разве тебе можно так говорить? — шепчет Чонин. Кёнсу закатывает глаза и раздраженно фыркает.

— Я больше любого из вас знаю, что это бред. Никто вас, кроме Отца, наказывать не будет. Что никакого создателя нет, никакие молитвы не помогут. Бред.

— Вау, — только и может выдохнуть Чонин. Кёнсу гордо улыбается ему и мягко забирает свою руку.

— Здесь может быть слишком много глаз, пошли ко мне, — вздыхает Кёнсу и начинает уходить. Чонин обессиленно взмахивает рукой и идет за Принцем.

— Нужно переодеться, подожди, — первым делом говорит Кёнсу. Чонин неуверенно садится на край его кровати, наблюдая за парнем. Но, как только он начинает стягивать с себя безрукавку, Чонин отворачивается. Эти безрукавки они носят только летом пока жарко, когда в обычное время это водолазки с рукавом в три четверти.

— Вау, так это правда, — говорит Кёнсу, что заставляет Чонина оглянуться и снова отвести взгляд.

— Ты о чем?

— Бэкхён, когда мы с ним говорили о дружбе с вами, сказал, что вы не смотрите на мою кожу, — поясняет Кёнсу. Чонин невольно переводит взгляд на него, стараясь не цепляться даже за плечи, но не получается. Кожа Принца кажется мягкой, что мало трогать, хочется целовать. Плечи, шею. Не важно.

— Я нахожу грязным смотреть на кого-то, кто этого не желает.

— А если я хочу, чтобы ты на меня смотрел? — спрашивает Кёнсу, подходя ближе. Чонин не знает, что ему следует делать, но Кёнсу мягко опускается, упирается коленом между ног Чонина и обнимает за плечи.

— Попроси, — только и может прошептать Чонин. Кёнсу как-то странно улыбается и мягко пальцами руки ведет по шее Кима, поднимаясь к лицу, слегка надавливая на едва заметную ямочку на подбородке.

— Всегда хотел это сделать, — поясняет он, — и чтобы ты смотрел на меня тоже.

— Чем это кончится, если кто-то узнает? — шепчет Чонин, едва ощутимо целует Кёнсу в шею, отчего он откидывает немного голову назад.

— Тебя повесят. Причем, я буду свидетелем, если не вести ее. На мне напишут «лжец» и сожгут, — он говорит это так спокойно, словно ничего интересного в этом, так, просто слова. Но Чонину не до шуток, эта не та ситуация, где можно шутить со смертью.

— Не очень хочется сдохнуть из-за того, что я не могу успокоить свое возбуждение к тебе, — фыркает Чонин, чувствуя отголоски паники где-то внизу живота. Но Кёнсу мягко запускает пальцы ему в волосы и легко перебирает. Хочется к нему прильнуть, тянуться к теплой руке.

— Я не был бы против умереть из-за тебя, — у Принца голос нежный, полный того самого обожания, которое к себе располагает.

— Гореть больнее, чем задыхаться, — шепчет Чонин, падая на спину. Кёнсу он тянет за собой, отчего тому приходится на руки упираться, чтобы не упасть на грудь Кима.

— Больнее, скорее всего. Зато никаких запретов.

— Ищешь быстрый способ умереть? — Чонин пытался усмехнуться, но это получилось истерично, резко. Кёнсу качает головой, тепло улыбаясь.

— Нет, Нин. Ищу способ быть с тобой.

— Ох, Ксу, — вздыхает Чонин, — у нас не будет пути назад, если произойдет что-то больше, чем на данный момент, — предупреждает Чонин. Принц уверенно кивает и опускается ниже, мягко прикасаясь своими губами к губами Чонина.

***

И ничего не предвещало беды, можно сказать. Но Бэкхён смотрит на них как-то по-особенному странно. Пододвигается ближе к краю, чтобы сидеть ровно напротив Кёнсу. Наклоняется, словно скользя корпусом по столу, — Кёнсу наклоняется к нему в ответ, слегка медленнее. Старается казаться непринужденным, но Бён кажется очень строгим и, возможно, оскорбленным.

— У влюбленных другой взгляд? — шепчет он так, чтобы Кёнсу услышал точно, но и, возможно, Чонин. И он слышит. Кёнсу щетинится, поднимается и просто уходит. Чонин удивленно смотрит на происходящее, стараясь не задать никакого злого вопроса парню. Бэкхён со спокойным видом продолжает есть, словно ничего такого не произошло. Поэтому парень срывается с места и спешно бежит за Кёнсу, впервые забывая о том, что им нужно на людях сторониться друг друга.

Чонин находит Кёнсу сразу же, потому что тот его ждал. Берет за руку Кима и уводит в сторону, чтобы никто не слышал их; самое укромное место холла. Принц задерживает дыхание и смотрит на Чонина с неким сомнением.

— О чем говорил Бэкхён? — строго спрашивает Чонин. Кёнсу жмурится, ищет подходящие слова и пытается не сказать чего-то лишнего при этом.

— Ну, — вздыхает он, — я... однажды сказал это ему. Точнее...

— Ксу, — выдыхает Чонин, стоит парню замолчать на некоторое время. Тот качает головой и закрывает рот рукой, чем удивляет Чонина.

— Что не так, Ксу?

— Никому, но однажды я... ах, черт, — Кёнсу явно знает что-то, о чем его попросили не говорить. Но тут ситуация такая, он явно должен, — однажды я застал Бэки с парнем, который его однокурсник. Бэкхён видел, что я заметил, но вместо каких-то действий просто жестом попросил уйти и подождать его. И я ушел, дожидаясь его. Он увел меня в комнату, упал на колени и со слезами просил никому не рассказывать...

— Человек, за которого можно и гордость отдать...

— Ты знал? — удивляется Кёнсу, но Чонин просто качает головой.

— Мы однажды разговаривали про любовь, приводя необычные доводы. И он сказал, что во имя любви и гордости не жаль. Но я не думал, что это из-за того, что он прошел через это. Надеюсь, ты ничего плохого ему не сказал?

— Сказал, — выдыхает Кёнсу, сжимая пальцы Чонина своими, — сказал, что его все равно раскроют, ведь влюбленных выдает взгляд...

— Поэтому он сказал это тебе, — понимает всё Чонин. Кёнсу кивает и смотрит на него довольно жалобным взглядом, отчего хочется его обнять, но явно не время и не место. Хочется задохнуться, потому что Бэкхён чертовски злопамятный. Очень злопамятный. И сейчас попасться ему хотя бы взглядом — уже повод волноваться. Он умнее, никогда их не сдаст. И если поймают Бэкхёна, то Кёнсу его покрывать не станет. Но если поймают Кёнсу, то Бэкхён его поддержит и скроет все его тайны. Но то, что он будет давить таким — легко.

— Он очень злопамятный, ты поступил слишком глупо, сказав ему такое, — старается отшутиться Чонин, но, судя по взгляду Принца, всё выходит в разы хуже.

— Я знаю, думал про это чуть ли не каждый вечер. Не дави.

— Успокойся, Ксу, всё будет хорошо, — улыбается Чонин, ероша волосы парня. Всё должно быть в порядке.

***

Чонин однажды услышал от Чондэ простое, но такое понятное " страх убивает мысли". Он был готов к тому, что думать будет сложнее, если все же станет слишком страшно за свою шкуру. Но все оказалось куда проще. Чувство самосохранения дало сбой. Настолько сильный сбой, что утащило чувство самосохранения Кёнсу вместе с собой. По идеи, следовало бы не попадаться и проводить времени вместе чуточку меньше. Но меньше - не лучше.

— Отец сегодня сказал, что в моем теле спрятался грех, — тихо говорит Кёнсу, перебирая волосы Чонина, что удобно устроился головой на его коленях. Быть вместе в комнате Принца - злобная привычка. Ким лениво поднимает взгляд и поворачивает голову на парня.

— Тебе не страшно? — спрашивает он. Кёнсу честно пожимает плечами, но потом почему-то кивает.

— С тобой ничего не страшно. Но когда я остаюсь один, чувствую себя последним идиотом - я тащу нас в яму своей наигранной смелостью.

— Давай сбежим, Ксу?

— Ты думаешь, я не пытался? — усмехается Кёнсу, удивляя парня, — когда отец избавился от мамы, я пытался чуть ли не каждый день. Но каждый побег кончался провалом и неплохой такой поркой...

— Стоп! — Чонин резко поднимается, — " Отец выгнал маму"? Что это значит?

— Ну, у меня была нормальная семья в свое время, — грустно улыбается Кёнсу, — просто однажды... всё пошло против правил. Отец выгнал маму, превратив это место в дом для детей, чтобы прививать им своего " бога". Мама пыталась меня забрать, но мы оба понимаем, что с ней случилось по воле отца.

— Ты не знаешь, почему он выгнал ее? — осторожно спрашивает Чонин. Кёнсу качает головой и кусает губы, отводя взгляд. Он знает. Более чем.

— Ксу?

— Я не его родной ребенок...

— Черт! — выдыхает резко Чонин, удивленно разглядывая парня, — точно, вы же с ним вообще разные...

— Он сказал, что из-за моей чужой крови во мне очень много зла, что присутствие женщины только усугубит ситуацию. И всё превратилось в настоящий ад. Еще этот рисунок на спине... Ненавижу это все, — выдыхает он это как-то судорожно, потому Чонин наспех его обнимает, стараясь успокоить. Кёнсу нервно пытается восстановить сбитое дыхание, что получается у него очень медленно. Такие откровения явно никто не ожидал. Чонин ищет самый крайний способ поддержки.

— Я был незапланированным ребенком, — шепчет он, стараясь не быть навязчивым, — мама страдала от бесплодия, потому тот факт, что я вообще родился - чудесное стечение обстоятельств. Они так сильно любили меня, что я даже горд носить свое звание ребенка преступников.

— Глупо, — фыркает Кёнсу, — если они тебя так любили, никогда не дали бы в обиду.

— Ты думаешь, они что-то сделали? — смеется по-доброму Чонин, — о, нет. Ксу, нет. Они даже оружие в руках никогда не держали. Они были врачами, старались помогать всем. Когда была эпидемия и приказ сверху был " молиться и только молиться", они ходили к людям и ставили их на ноги. Без всякой там молитвы. И про это прознали, обвинили их в измене и дальше по сценарию, — рассказывать такое получается проще некуда, что удивляет Кёнсу. Он рассматривает Чонина, стараясь найти в нем хотя бы толику лжи или волнения. Ничего. Он действительно горд своими родителями. И это вызывает некое чувство восторга у самого Принца. Кем ему гордиться, когда его отец приковал его к неземному " богу", превратив его кожу в зарево? Верное, некем. Он чисто по-детски завидует.

— Их просто забрали у меня. Просто и без объяснений. А все мои попытки помочь им не обвенчались успехом и подпортили мне зрение.

— Я иногда задаюсь вопросом, как ты узнаешь своих в толпе, — улыбается Кёнсу, незаметно для себя переводя тему. Чонин удивляется такому вопросу, а потом действительно смеется, падая на спину и смотря на кёнсу с нескрываемым обожанием.

— Походка, повадки. Привычных людей узнать просто даже с закрытыми глазами. Поэтому, если встретимся в другой жизни, узнаю тебя, так и быть.

— Обещаешь? — улыбается Кёнсу. Чонин кивает и протягивает Кёнсу руку с вытянутым мизинцем. Принц пожимает своим.

— Обещаю, Ксу.

***

Чонин ненавидит воскресенье всей душой. Чондэ мягко улыбается и сжимает его пальцы в своей теплой ладони, стараясь приободрить. Они собираются в круг, расправляя аккуратно свои мантии. Впервые Отец, что славится своей пунктуальностью, опаздывает. Чонин старается не отпустить ни одной гадкой шуточки по этому поводу. Кёнсу, что всегда стоит в стороне до его прихода, просто пожимает плечами, как бы говоря, что он не в курсе. Его мантия черная, что вообще объективному объяснению не поддавалось.

Они вовремя перестают улыбаться друг другу. Как раз перед тем моментом, когда в зал заходит Отец. Кёнсу даже шаг делает, чтобы начать идти на свое место, но один взмах рукой мужчины останавливает его на месте. Все как-то напрягаются, явно замечая взвинченность мужчины.

— Дети мои, — как обычно торжественно говорит он, — прежде, чем начать, я должен рассказать вам о предательстве вашего брата, —говорит он. Чонин напрягается всем телом, поднимает взгляд на Кёнсу, замечая такое же замешательство у него.

— Один из вас вступил на темную сторону, проповедуя безбожную жизнь, — объясняет Отец, отчего Чонин заметно расслабляется. Уж в чем-чем, а в этом его обвинить было невозможно. Колкого серебра на руке достаточно, чтобы не броситься в омут с головой.

— Поднимись, Чондэ, — расслабленность как рукой снимает. Чондэ видимо щетинится, сжимая кулаки, сминая тонкими пальцами красную ткань мантии. Он поднимает удивленный взгляд на Отца, показывая самое искреннее непонимание.

— Отец, почему вы говорите так про меня? Это же безосновательная клевета, — с искренним непониманием, даже некой обидой. Чонин впервые надеется, что пусть вся вина будет случайной и виноват он. Но не Чондэ. Нет. Но одно его поведение кричит про обратное. Ему страшно, что его поймали.

— Чондэ, дитя мое, — призывает Отец, — позволь же признаться во всем добровольно. Я не хочу стыдить тебя при всех, показывая доказательства твоих деяний.

Чондэ давится возмущением и сидит на месте еще пару секунд. Как-то странно улыбается и поднимается на ноги. Все удивленно смотрят на него. Вот так сдается без боя? Что же за дела он совершал?

— Ты признаешь вою вину, дитя мое?

— Нет, — мягко улыбается Чондэ, — я не вижу своей вины в том, что ставлю людей на путь разума. Не вижу вины в том, что я говорю о том, что давно доказала наука. Никакой бог не сможет пояснить всего, что могут факты...

— Как ты смеешь!

— Так что? Накажете меня, потому что так говорит бог? Он призывал к просвещению, а не к гнилому промыванию мозгов верой. Не для того люди сотни лет старались, объясняя весь наш мир, чтобы кто-то их старания на корню прерывал своей глупой верой!

— Ты безбожник! — прерывает его Отец, на что Чондэ искренне смеется и выставляет руки вперед, словно позволяя заковать себя в наручники.

— Не безбожник. Просто человек с нормальной головой на плечах, а не " святой" саниной в ней.

Что случается дальше, то слишком предсказуемо. Чондэ ловко скручивают другие служители, хотя он даже не сопротивляется. Добровольно позволяет завести свои руки за спину и спокойно идет, куда его ведут. Но так или иначе, его слова дают свои плоды в чужих мыслях. Не важно, какие, но дают. И Отец боится этого больше всего.

— Дети мои, — призывает мужчина, — мы должны отмолить свои грешные мысли и помолиться за спасение души Чондэ.

Кёнсу смотрит на Чонина, явно думая о чем-то. Просто всем своим взглядом старается спросить что-то. Но Чонин одними губами шепчет четкое " я не знал". Он не знал. Никогда не предположил бы. Но в том, что всё сказанное про Чондэ - правда, он не сомневается. Как и любой тут. Остается только надеяться, что он будет в порядке.

***

Но как бы Чонин не желал Чондэ всего наилучшего, осознание всей ситуации доходит в тот момент, когда в их комнату приходят служители. Он стоит в углу, позволяя им рыться в вещах, ища доказательства. Даже в своих, хотя там они явно ничего не найдут. Один из них подходит к столу и пытается взять книгу, но не может. Чонин старается не усмехнуться - его серебряный браслет лежит на ней.

— Будь добр, убери это, — просит мужчина. Чонин вскидывает бровь и тихо хихикает.

— О чем вы?

— Не язви, мальчишка, убери это серебро!

— Это просто браслет, — фыркает Чонин, — я же не горю, — он убирает, зацепляя себе на руку. Мужчина смотрит с откровенной неприязнью, забирая книги. Чонин хотел было отойти опять в угол, но вопросов было слишком много.

— Вы... вернете Чондэ? — тихо спрашивает он, но его вопрос оказывается услышан. Мужчина как-то странно ведет плечом, а потом с полным серьезом смотрит на парня.

— Вернем, — отвечает он, — но ты не обольщайся, твой друг больше не будет вольничать.

Чонин задыхается, потому что это звучит откровенным вызовом. Промывать мозги Чондэ будут сильно и эффективно. И Чонин ничего не сможет изменить. Но ему нужно спасти друга, хотя это будет сложно. Невозможно.

***

Ближе к вечеру приходит Минсок. Он как-то нервно прижимается к стене и смотрит на Чонина самым виноватым взглядом, на который способен. Чонин знает, что сейчас пойдет речь о Чондэ, готовит оправдание, что не знал и не причастен к этому. Но Минсок удивляет его больше.

— Чондэ не позволит им дать тебя в обиду, — начинает он, — но справишься ли ты сам без нас?

— Без вас?

— Если поймали Чондэ, то я - вопрос времени, — улыбается Минсок. И Чонин понимает, о чем сейчас речь. Минсок и Чондэ с самого начала хорошими друзьями были, потому нет ничего удивительного, что они думают об одном.

— Ты тоже...

— Я тоже. И я удивлен, что поймали именно его, — вздыхает Минсок. Они говорят почти шепотом, хотя всем явно плевать на них. Но то, что они пошли против системы, достойно уважения.

—Почему ты думаешь, что за тобой тоже придут?

— Нин, это система. И Чондэ звено этой системы. Если одна часть терпит сбой, то остается просто ждать, когда рухнет все, — поясняет Минсок, отталкиваясь от стены. Он явно собирается пойти к себе, но Чонин подрывается с места и обнимает его со спины. Минсок по-доброму смеется и мягко ловит руки парня своими.

— Почему вы не сказали нам с Бэком?

— Мы не хотели чернить вас, сразу решили предусмотреть это. У тебя и без нас полно проблем. А Бэкхен... он другой, было бы глупо его звать, — тихо говорит Минсок, но сердце Чонина сжимается от боли, как же он не хотел это слышать. Друзья постарались ради них.

— Бэкхен бы пошел за вами.

— Ты уверен?

— Он ведомый нами, — поясняет Чонин, — наша вольность давит на него. И он бы пошел за нами, без вопросов.

— Мы этого и боялись. И с твоей стороны тоже. Не делай глупостей, Нин. Не для того мы вас постарались сберечь.

***

Чондэ приводят в комнату только ночью, когда у Чонина сдает терпение и он засыпает. Видит, слышит, как по комнате ходят, как укладывают парня на кровать, прикрыв одеялом. Как только за ними закрывается дверь, Чонин подскакивает и перелезает к Чондэ, легко тормоша его за плечо. Тот со стоном открывает глаза, смотря сквозь соседа.

— Дэ, — зовет Чонин, стараясь хотя бы как-то привлечь к себе внимание. Чондэ слепо хватается рукой за его плечо и слабо сжимает.

— Я... Нин, прости, что все вышло так, — выдыхает он, — я не мог сказать...

— Минсок рассказал мне все, — мягко перебивает он, — я знаю, знаю. И ты не виноват.

— Я все равно виноват, прости. Сделай все, пока заняты нами.

— Что?

— Беги, Нин, беги, — шепчет Чондэ. Чонин желает спросить еще много чего, но Чондэ опадает в его руках, явно без сил.

***

Чонин осторожно подсаживается к Кенсу в столовой, соприкасаясь с ним плечами. Парней с ними нет, они пишут контрольные, когда отличников отпустили раньше. И они почти одни, наедине.

— Чондэ рассказал о происходящем, — тихо говорит он. Принц тяжело вздыхает и поднимает на парня взволнованный взгляд.

— Ты не причастен к этому? Отец сказал, что Чондэ не один, Нин.

— Нет, я не с ним.

— Но ты знаешь, кто?

— Знаю, но тебе не скажу, — старается улыбнуться Чонин. Кенсу давится возмущением.

— Ты мне не доверяешь?

— Доверяю, но тут я не верю даже себе. Но я знаю, что в этой суматохе мы можем сбежать, — уверенно заявляет он. Кенсу печально качает головой.

— Нин... Так можешь только ты, спастись..

— Ксу, я не уйду без кого-то из вас, — выдыхает Чонин. Кенсу отводит взгляд, кусая щеку изнутри.

— А он дело говорит, — голос Бэкхена пугает их. Парень обходит стол и садится перед ними. Он будто все это время стоял позади.

— Подслушиваешь? — спрашивает Чонин. Бэкхен незаинтересованно пожимает плечами.

— Если будете бежать, возьмите меня с собой, — говорит Бэкхен, искренне удивляя парней.

— Кенсу не может с нами, Бэки...

— Я понимаю, это его сфера. Чтобы он ушел из этого, нужно его убить, иначе его найдут, — поясняет Бэкхен, оскорбляя Кенсу. Но в его словах есть смысл: вера потеряет свой смысл без Кенсу. Это точно. Но нужно еще его убить. А вряд ли Кенсу хочет этого. Никто из них не хочет.

— Система терпит крах, если лишить ее какого-то звена, — улыбаясь, говорит Бэкхен и поднимается с места, чтобы уйти. Он знает. Но он явно не в доле с Чондэ и Минском, но говорит их фразами. Чонин не может пояснить это Кенсу, ведь это будет вызывать вопросы. Остается только промолчать.

***

Чондэ становится слишком тихим, почти не поднимает взгляд на парней, на других людей. Чонин замечает у него на лице, едва-едва у кромки волос, колос. Пшеница. Золотом вылитая, но ее видно только тогда, когда Чондэ злится, а его лицо краснеет. В общем, редко. Вообще, Чондэ довольно редкий для них. Если его не штормит, что он не может встать, то увидеть его получается. Хотя на занятиях он отмалчивается, в столовой тоже. А еще, никогда не смотрит на Минсока.

— Я не знаю, что у него в голове, — однажды говорит Минсок. И Чонин дергается всем нутром, не зная, как на это реагировать.

— Никто не знает?

— Или есть кто-то? — с грустной улыбкой спрашивает Минсок. И Чонин понимает, о чем речь. Знает, чего они боятся. Но так же оба знают, что всё пойдет против них, если они попытаются что-то изменить. Однако, они не успевают найти еще слов, как к ним подходит испуганный Чондэ и начинает поторапливать.

— Пошлите! Скорее!

— Куда, Дэ?

— Я... просто пошли, я не знаю, — и, вероятно, это первый раз, когда он смотрит на парней осознано. Впервые с того случая. Чонин поднимается и уверенно кивает, решая согласиться. Минсок вроде и поднимается, идет вместе, но он явно пытается найти всему объяснение.

— Дэ, всё будет хорошо? — спрашивает он. Чондэ понуро опускает плечи и как-то странно вздыхает.

— Я не думаю, — честно отвечает он, — будто кто-то из нас должен был умереть, там, попасться с чем-то серьезным, но вместо этого отвечают все понемногу...

— Бэкхён, — только и может выдохнуть Чонин, слыша, что Минсок почти так же произносит это имя. Бэкхён не с ними. И сейчас явно что-то происходит. И многие сейчас кажутся странными, куда-то спешащими. Их собирают в большом зале, а в горле ком, который проглотить не получается совсем. Парни находят себе укромный угол, едва не давясь от испуга, когда к ним подбивается Кёнсу.

— Что происходит? — тихо спрашивает Чонин. Кёнсу пожимает плечами, а потом закусывает губы.

— Это... что-то вроде церемонии очищения от греха? — неуверенно шепчет он, — мне нельзя в таком участвовать. Но я считаю это полнейшим унижением.

— Кто там будет? — строго спрашивает Минсок, наклоняясь даже ближе к Кёнсу. Тот испуганно поднимает на него взгляд и молчит. Просто молчит.

— Кёнсу?

— Бэкки? — неуверенно выдыхает он. И это служит ответом для всего. Хочется просто взвыть от понимания всей ситуации, но Кёнсу хватает и Чонина, и Минсока за руки и крепко сжимает.

— Не разводите панику только?

— За что, черт возьми, Кёнсу, он там? — строго спрашивает Минсок, явно бесясь со всей этой ситуации. Чонин знает ответ. Догадывается. Кёнсу ищет в нем поддержку, но парень просто качает головой, ведь спросили у Принца. Это его ноша. Его ответственность, черт возьми.

— За " греховные связи", — поясняет он. О том, что у Бэкхёна кто-то был, из них никто не знал. Чонин видит это по взглядам, которыми Минсок и Чондэ смиряют Кёнсу. И почему-то не выдерживает всего этого.

— Ты же обещал не говорить! — срывается он на Принца. Вырывает свою руку, хватает за мягкую ткань водолазки, стараясь не сорваться на откровенный гнев. Кёнсу неуверенно старается успокоить его, провести по его плечу кончиками своих пальцев.

— Я и слова не сказал, Нин...

— Ты думаешь я поверю? — рычит он, — ты был единственным, кто знал, Кён. Су.

— Да я бы в жизни этого не сделал! — Кёнсу вырывается и толкает парня в ответ, — даже если бы мне нужно было прикрыть нас, я бы никогда, слышишь, никогда не сделал бы такого. И не смей произносит мое имя так!

— Да что ты говоришь!

— А ну оба заткнулись! — прерывает их Чондэ, ловя и зажимая рты ладонями. Тонкие пальцы, холодные. Он напуган не меньше их, что безусловно говорит о многом. Но парни замолкают, решая отложить выяснение отношений на потом.

Странно, но в зале не становится тише. Особенно когда выводят грешников. Каждый пытается быть тише, переговариваясь шепотом, но это всё равно создает шум, что давит на нервы. Мантии у них красные, хотя у того же Чондэ она теперь черная. Как бы друг ее не прятал, Чонин заметил. Чондэ так же нельзя ходить с ними на молитвы в воскресенье. Он согрешил с верой, а эти двое ее не предавали. Потому их мантии красного цвета.

У них связаны руки. А пока их ведут, Бэкхён уверенно поднимает голову к залу, словно что-то ищет. Находит. Ребят, уверенно улыбается им и как-то странно склоняет голову набок. Столько дурости в его взгляде, кажется, они никогда не видели. Его толкают в плечо, потому взгляд приходится отвести, но это не меняет его некой надменности. Парней усаживают лицом друг к другу, что вообще непонятное действие для многих.

— Они выглядят так, словно что-то задумали, — комментирует это все Минсок. И он прав. Грешники смотрят друг на друга с самым настоящим остервенением, словно дай им волю, они разнесут здесь всё одной силой мысли. Неплохая идея, но в зал входит Отец. Бэкхён недовольно закатывает глаза, получая в ответ от парня улыбку.

Мужчина говорит излишне пафосную речь о том, что грязная любовь - грех. Тем более, если эта любовь такая, как у этих двоих. Он так же добавляет, что в любом другом обществе их скорее всего казнили. И парни удивленно переводят на него взгляд, будто этого и ждали. Да так и есть. Бэкхён слишком труслив, чтобы сделать себе больно осознано. Но он так же не настолько наслаждается своей жизнью, чтобы хотеть жить. И парень напротив него - тоже, явно. Может и покончить с собой ему и было бы проще, но куда он без Бэкхёна?

Их наказание начинается, потому что к ним со спины подходят по два служителя, а отец, стоя почти между парочки, начинает читать молитву. Долго и муторно, отчего Бэкхён показательно делает вид, что это усыпляет. К нему сложно относиться без улыбки. Сложно. Но ситуация тут не такая.

— Дети мои, признаете ли вы свой грех? — спрашивает Отец. Парни переглядываются, словно не решаясь что-то ответить.

— Да, Отец, — они отвечают почти вместе, хотя хитрый голос Бёна звучит чуточку раньше и чуточку быстрее. Отец кивает и продолжает чтение молитвы. Служители за спиной Бэкхёна начинают суетиться, стягивают с него почти съехавший капюшон мантии, оголяя голову, шею и плечи. И если деление на знать и бедняков давно пропало, Бэкхёна все равно можно было отнести к первым чисто за внешность. Его белая кожа, она словно редкая в их мире, такая чистая, словно снег. Лишенная свойственной белизне болезненности, синих вен и натянутости. У Бёна плотная кожа, скрывающая тонкие кости, сияющая своей жизнью. Разве может быть что-то, что не привлечет к себе?

— Так прими же свой грех, дитя мое, — говорит Отец. И только сейчас все понимают, зачем у служителей белые перчатки на руках. Один из них открывает шкатулку, откуда второй вытаскивает серебряную цепочку и застегивает на шее парня. Бэкхён сидит спокойно еще пару секунд, пока Отец продолжает чтение, а потом его словно пронзает изнутри. Он дергается всем телом, едва ли не складывается пополам. Видно, что старается опуститься максимально низко, к ледяному полу, чтобы провести своей разгоряченной кожей по нему. Тихо-тихо скулит, кусая губы, чтобы не было громче.

— Так прими же свой грех, дитя мое, — опять говорит Отец, уже явно к парню напротив Бэкхёна обращаясь.

— Как его зовут? — тихо спрашивает Чонин. Он никого не знал из группы Бэкхёна, хотя совместные занятия у них бывали. Минсок с Чондэ явно не знают этого, потому парень смотрит на Кёнсу. Тот пожимает плечами и виновато смотрит на Чонина.

— Я не знаю. К нему все всегда " Пак" обращаются, потому имя не запомнилось как-то.

— Ладно, — отмахивается Чонин, — но почему это больно? — спрашивает он. Как раз в тот момент, когда второго парня тоже болью пробивает. Только он не Бэкхён, держится лучше, крепко жмурясь и тяжело дыша. Хотя легкая судорога видна по крепким мышцам.

— А разве нет? — искренне удивляется Кёнсу, — это же серебро, — Чонин недовольно фыркает и показывает свою руку, где красуется браслет из серебра.

— Разве тебе не жжет руку во время молитв?

— Нет, никогда, — пожимает плечами Чонин. И судя по взгляду Кёнсу, должно. Но Чонин никогда не предавал этому особого значения. Но молитва подходит к концу. Парням развязывают руки, что заставляет их потянуться к шеи. И если Пак просто потирает воспаленную кожу, то Бэкхён ее царапает короткими ногтями, явно раздраженный этим.

— У них что-то на шее? — удивляется Чонин.

— Не знаю, что именно, но сзади цветок, — говорит Минсок, слегка прищуриваясь, что ему не помогает разобраться.

— Это роза и шипы, — поясняет Кёнсу. Чонин разочарованно вздыхает.

— Грешники, — фыркает он и начинает уходить, но Кёнсу ловит его за руку.

— Ты куда? Ведь еще не конец, — осторожно напоминает он. Чонин нервно улыбается и мягко вырывает свою руку из захвата.

— Публичным унижением занимается твой отец, а не я, Ксу, — шепчет он на грани слышимости, — мне вот неприятно смотреть за чужой болью. Поэтому я ухожу.

— Нин, — вымученно выдыхает Кёнсу, явно не зная, что сказать в противовес. Чонин зол на него. Но за что? За то, в чем он не виноват? За то, что он не делал? Но он ничего тут не решает, потому Чонин может спокойно уйти. Да и парни тоже чуть позже уходят, под шум, так сказать.

***

Всё превращается в какую-то беготню от всего. Кёнсу пытался выпытать у Чонина разговор и всё объяснить, но Чонин и слушать его не хотел. Но к несуществующей ссоре и обиде из-за нее добавился еще молчащий Бэкхён. Просто ничего не говорящий. Словно он не хотел даже видеть ребят. Или не видел? И сначала казалось, что безумства в его взгляде стало меньше, то потом стало ясно, что его разбавляло некое отчаяние.

— Я пытался, — выдыхает Минсок на очередное " надо с ним поговорить" в столовой, — он вообще не реагирует. Никак. Единственное, я ему как-то раз сказал, что нужно помыться, он встал и пошел делать. Но не больше.

— Он хотя бы спит? — спрашивает Чонин. От всей этой ситуации ощущается одна тошнота. Особенно когда Минсок головой качает, отвечая этим на вопрос.

— На самом деле, — тихо начинает Чондэ, — единственное, что я мог делать, после того, был сон. Я даже когда вставал, думал, что я всё еще сплю и ничего со мной не произойдет.

— Это сложно, — вздыхает Минсок, откидываясь немного назад, а потом вздрагивает, смотря за парней. Те и оглянуться не успевают, как к ним подсаживается Бэкхён. Он кажется еще больше загруженным, чем обычно. Парни молчат, потому что Бэкхён выглядит так, словно пытается начать говорить.

— Как вы... — его голос хрипит, что парень сам этого смущается, — мне будет легче, если я умру, как вы думаете? — прямо спрашивает он. И всё его отчаяние прям ощущается. Вопрос, что заставляет подавиться собой.

— Бэк, это пройдет, — выдыхает Чондэ, стараясь наполнить свой голос уверенностью, которой, правда, никто не ощущает. Бэкхён качает головой - он не этот вопрос задавал. Он знает, что просто так ничего не проходит.

— Когда мы сидели вместе, — начинает Бэкхён, оглядываясь по сторонам, — были пионы... точнее... черт, — он неловко ерошит волосы, словно не может сказать того, что ему действительно хочется. Парни стараются молчать, потому что им действительно интересно, что скажет Бэкхён.

— Я не могу долго связно говорить, — быстро выговаривает Бэкхён. Минсок мягко улыбается ему и достает из тетради листок, вытаскивает из ее колец ручку и уверенно протягивает Бэкхёну. Тот восхищенно на него смотрит, быстро начиная писать свои мысли. Уверенно и без всяких запинаний, а потом просто продвигает лист посреди стола. Парни читают, стараясь понять все слова сразу. А потом Минсок и Чондэ переглядываются, удивленно смотря на Бэкхёна.

— Что ты хочешь этим сказать? — прямо спрашивает Минсок. Чонин тянется за листком, чтобы прочитать всё, а Бэкхён просто пожимает плечами и кивает головой в сторону Чонина. Парни решают подождать. У Бэкхёна с несвязной речью идеальный почерк, неповторимый, излишне легкий, где некоторые части иероглифов прописаны едва заметной линией. Чонин всегда любил этот почерк.

" Когда-то мы с Паком сидели вместе. Однажды он нарисовал на моей руке очень много пионов. Когда я ему сказал тоже, что и вам, он ответил, мол, тебе нужно туда, где цветут пионы, а не всё это. "

— Да ладно? — только и может выдохнуть Чонин. Бэкхён тепло улыбается ему в ответ, кажется, впервые за всё время он дарит такую улыбку ему. И впервые за долгое время они видят его по-настоящему довольным чем-то.

— В смысле? Чонин? — требовательно призывает отвечать на вопросы Минсок. Чонин неловко улыбается и слегка наклоняется, стараясь заранее подобрать тон голоса, чтобы говорить нормально.

— Здесь не растут пионы, — тихо говорит он, но так, чтобы все трое слышали, — нигде, где есть местная власть. Я всегда считал это странным, но родители говорили, что некоторые цветы не любят места, где нет людской свободы.

— Всё, что в душе требует свободы, не может существовать в этом месте, — продолжает его мысль Бэкхён. И всё вопросы находят свои ответы. Бэкхёну явно, не прямым текстом, сказали " тебе нужно бежать". И он это понимает. Понимает, вероятно, лучше многих. Вместе с золотым рисунком по его шее, к его личному безумию добавилось и отчаяние. То самое, которое словно кричит " Лучше там, где нас нет".

— Да это невозможно, —раздосадованно выдыхает Чондэ и показательно падает на руки, ловко сложенные на столе. Этот жест вызывает улыбку, но слова немного расстраивают. Невозможно.

— Эй, — толкает его Бэкхён, — любая система терпит крах, если лишить ее какого-то компонента... наша дружба... такая система же...

— А ты реально плохо говоришь, когда говоришь долго, — усмехается Чонин, получая легкий удар ладонью по плечу от Бэкхёна.

— Я серьезно, — ворчит он, — мы не сможем сделать этого друг без друга, — он делает паузу, собираясь с мыслями и стараясь сказать как можно быстрее, — но если кого-то из нас не станет, а с чужой для нас " системой" это вопрос времени, то будет еще тяжелее.

— Бэк, это безумие, — стонет Минсок. Они ничего не смогут против власти. Даже устроить побег. Насколько грандиозным он должен быть, продуманным, чтобы никто не поймал их? Насколько далеко придется бежать? Бэкхён разочарованно смотрит на него, а потом на Чонина и Чондэ, стараясь найти поддержку хотя бы в них. Но Чондэ качает головой.

— Нин? — выжидающе смотрит он на Чонина. Тот пожимает плечами и мягко улыбается.

— В безумие, так с головой, — говорит он, а Бэкхён облегченно выдыхает, улыбаясь. Из четырех двое уже готовы на это, потому вряд ли у них будут сложности в том, чтобы уговорить оставшихся.

— Если что, у нас есть Пак, — добавляет Бэкхён, как бы говоря, что их уже пятеро и большинство согласно на побег. Минсок недовольно закатывает глаза и смотрит на Чондэ. Тому останется обессиленно улыбнуться.

— Они не оставят нам с тобой выбора, Мин.

— Система, блин, — ворчит он, — да они бы даже по одному потащили нас за собой, а тут оба. Мы в деле.

— Да мы знали, — смеется Чонин, за что получает недовольный взгляд Минсока и щипок от Чондэ за ногу. Отличное начало дня.

***

Пака на самом деле зовут Чанёлем. Имя у него довольно приятное, как и внешность, голос, но вот стоять рядом с ним оказывается как-то странно, где-то на подсознательном уровне неприятно. И если Чонина он не сильно и выше, то остальные остаются крохотулями рядом с ним. И Чондэ, который в свое время знатно злился на высокого в их компании Чонина, старается к новому члену их безумной команды не подходить. Но к всеобщему удивлению, Бэкхён рядом с ним смотрится органично. Он словно всю нагруженность чужого роста забирает на себя, визуально снижая все странные ощущения рядом с Чанёлем.

— Я знаю место в городе, где можно будет спрятаться на первое время, но долго даже там оставаться нельзя, — делится полезной информацией Чанёль, когда они все пятеро собираются у Минсока в комнате. Чондэ приносит карту страны, ловко определяя путь, который является самым коротким к границе.

— Здесь, — показывает он на самое близкое поселение, — можно тоже будет переждать, проверенная точка, так сказать.

— У меня тут есть знакомые, — Минсок показывает другое место, — так что, еще одно укрытие у нас есть.

— Мы вряд ли успеем за день добраться до границы, но там у меня есть место, — добавляет Бэкхён. Чонин нехотя указывает на промежуточную точку, виновато смотря на парней.

— Это мой город, — говорит он, — мы могли бы остаться там, но кто знает, что может пойти не так?

— Но разве твои родители не...

— Они врачи, — злится Чонин, что, кажется, происходит впервые, — мои родители были в почете в городе, поэтому это место я считаю довольно безопасным. Но не знаю, не будет ли логично, что мы сможем остановиться там? Не будет ли там облавы?

— Но и переждать где-то, кроме этого места, будет сложно, — замечает Минсок. И с этим явно все будут согласны. Но и приходить туда тоже может быть опасно. Очень опасно.

— Странный вопрос, наверное, — неуверенно начинает Чанёль, — но вы же друзья с Принцем?

— Что? — удивляются парни. Никто из них и не думал, что кто-то считает их друзьями. Чанёль фыркает и смотрит на Чонина.

— Ну ты-то точно.

— Мы не общаемся после... после того, как вас поймали.

— Только не говорите, что вы думаете, что он нас сдал! — возмущается Бэкхён.

— Не думаем, — тянет Минсок, — но и не общаемся. Как-то нехорошо расстались в тот раз. Да и эти двое, — он указывает взглядом на Чонина, — явно что-то не поделили.

— Нин? — настойчиво произносит чужое имя Бэкхён. Чонин раздраженно выдыхает и смотрит на парня в ответ самым недовольным взглядом, на который способен.

— Да ладно вам, — отмахивается он, — Ксу не сможет нам помочь, потому что это привлечет внимание. Но и с нами он пойти не сможет, я говорил с ним про это, — и Чонин не врет. Ни раз говорил про это Кёнсу, но у того всегда был взвешенный отказ от всех этих затей.

— Не думаешь с ним помириться, пока мы не наделали глупостей? — осторожно спрашивает Минсок. Чонин качает головой, не зная, что ответить на самом деле. Но он понимает, что от него ждут ответа более подходящего, чем отрицательный.

— Если я помирюсь с ним, — выдыхает Чонин, — то я так или иначе дам ему веру в то, что однажды вернусь за ним. Но, черт возьми, если я сдохну, а он не узнает и будет продолжать в меня верить. Я не хочу этого!

— А ведь точно, — грусти в голосе Бэкхёна больше положенного, потому что, среди многих, он лучше понимает Чонина, все его мысли и опасения, — было бы глупо давать ему надежду на что-то. Тем более, тебе.

— Поэтому проблемы с промежуточной точкой будем решать по пути, — уверенно заявляет Чонин. У них нет выбора, чтобы возражать. Поэтому всем остается только согласиться.

***

— Хочу кричать от восторга, — выдыхает на грани слышимости Бэкхён, но Чонин почему-то его слышит и понимает, что согласен. Ночью, в дождь, бежать сломя голову куда-то вперед, стараясь не потеряться на скользких улицах. В голове ни одной мысли, только безумство. Хочется закричать от восторга, который разливается по телу от чувства еще мнимой свободы. Чанёль уверенно ведет их куда-то, но потом просит подождать. Парни из-за угла наблюдают за тем, как кто-то дает ему связку ключей и уходит. Чанёль ждет какое-то время, а потом подзывает ребят к себе.

Позже они поднимаются на какой-то невзрачный чердак, где крыша едва ли не протекает, но возмущаться никто не собирается. Но так же там оказывается много закрытых комодов, наполненных сухой одеждой и теплыми одеялами. Чанёль их открывает, раздает парням вещи. Уже слишком поздно, потому они разбредаются по сухим углам, переговариваясь максимально тихо. Бэкхён потягивается, что хрустят кости, а потом замирает так, откинув голову к потолку.

— Вы не думали о том, чтобы остаться всем вместе, если нам удастся пересечь границу? — спрашивает он, делая максимально равнодушный тон голоса, хотя там звучит некоторая грусть. Ощутимая, что будто вместе с каплей дождя падает на голое плечо Чонина, скатываясь по коже, делясь своей болью с ним.

— Это будет слишком опромедчиво, — говорит Минсок, натягивая на себя новую одежду, немного великоватую, но явно лучше заметной формы, промокшей насквозь. Бэкхён пытается изогнуться так, чтобы посмотреть на него, но Чанёль ловко перехватывает его за пояс, заставляя встать нормально. Бэкхён улыбается на это и поворачивается к друзьям.

— Мне будет вас не хватить. Даже если ничего не получится, я всё равно буду по вам скучать, — Чанёль кидает ему на плечи одеяло, получая в ответ короткий кивок в знак благодарности. Чондэ подходит к нему и ерошит волосы, мягко обнимая. Бэкхён ловит его холодные руки и прижимает к своей шее, горящей от золотой краски под кожей.

— У нас немного разошлись цели побега, — говорит наконец Чондэ, — вряд ли кто-то пойдет за вами двумя, когда вам нужны только вы. Вряд ли кто-то пойдет за мной, когда мне нужно добраться до родителей. Вряд ли кто-то пойдет обратно с Чонином. А ты, Мин?

— А я бы пошел с Чонином, — улыбается Минсок, — он же не видит ничего дальше вытянутой руки, какие ему подвиги?

— Ну, это будет сложно, — смеется Чонин, — но не значит, что я не справлюсь. Но, да, я буду рад, если ты останешься со мной.

— Подхалим! — в шутку возмущается Минсок, заставляя все рассмеяться. Бэкхён закидывает свою руку на плечо Чондэ, закрывая того одеялом, словно крылом.

— Кто бы знал, что я сбегу однажды от всего вместе с мещанами, — фыркает он, совершенно беззлобно, с той самой улыбкой, наполненной любовью ко всем ним. И это подкупает. Маленький дворянин сбежал вместе с простолюдинами, которых проще обвинить в грехах, чем кого-то еще. Просто сам грешник, если посмотреть.

— Просто ты ведомый, — дразнится Минсок. Бэкхён недовольно буксирует к нему, таща Чондэ за собой. Добирается всё же, ловит второй рукой, тоже обнимая.

— Сейчас бы без меня обниматься, — возмущается Чонин, сам подходя к парням и пробираясь под руку Бэкхёна, что совершенно неудобно, но кому какое дело. Бэкхён тихо хихикает, прижимаясь к ним ближе, с каким-то упоением.

— Люблю вас, ведущие мои.

— Будто у тебя был выбор, — фыркает Чонин, стараясь не подать вида, что ему так же грустно. Чертовски. У них еще некоторое время быть вместе, но его не так много. И это делает больно.

***

Чонин осторожно толкает дверь дома, не понимая, на что надеясь. В нос сразу ударяет запах старости и пыли, потому на душе появляется очень тяжелое чувство. Минсок мягко сжимает пальцы на плече Чонина, но легче не становится. По крайней мере, тут явно никого нет. Чонин проходит немного вперед и поворачивается к парням, разводя руками.

— Ну, — улыбается он, — познакомьтесь с моим домом.

— Тут так... пусто, — ищет подходящие слова Чанель. И он прав, тут слишком пусто. Ни души, аж сперает воздух.

— Я надеюсь, мы сможем тут переждать ночь тут без происшествий, — бодрости уже нет, потому Чонин просто зовет всех пройти и устраиваться удобнее. Им бы поспать, прошли уже слишком много, чтобы хоть чего-то хотеть.

Они уже пять дней пытаются идти, но ни сил, ни желания что-то делать нет. Чонин находит все теплые вещи, которые есть в доме, без пыли и проеден моли, чтобы собрать все в просторной гостиной.

— Это же действительно наше последнее время вместе, — шепчет Чондэ, устраивая свою голову на коленях Чонина, когда уже позже, темнеет на улице. И каждый понимает, что они прощаются друг с другом. Тот же Бэкхен не проводит времени с Чанелем, больше уделяя его парням. И Чондэ старается от них не отходить. Тонкие связи.

— Не дави, — стонет Бэкхен, растирая тонкие пальцы свои, замерзшие, покрасневшие. Но все равно красивые. Чанель ловко ловит его руки и греет в своих огромных. Парень благодарно улыбается, всей своей улыбкой превращая свою любовь в физическое ощущение, словно согревающее.

— У нас так все гладко прошло, что я не удивлюсь, если что-то случится в последний момент, — выдыхает Минсок, — и я не угнетаю, — заранее перебивает он все возмущения.

***

Только вот просыпаются они от грубых толчков и громких звуков. И впервые за все время нет никакого желания сопротивляться, если это власти их все же нашли.

— Что вы тут забыли? — спрашивает высокий мужчина с оружием. Чонин закатывает глаза и фыркает.

— Это мой дом, потому я хочу спросить вас обратное. Кто вы и что вы тут забыли? — людей тут несколько, они все с оружием, но не выглядят так, словно они от власти. Мужчина непонятно улыбается и качает головой.

— Вас здесь не было до этого, в городе. А мы тут иногда останавливаемся.

— Повстанцы? — прямо спрашивает Бэкхен. Мужчина смиряет его недовольным взглядом, прокладывается со своими и кивает.

— А мы беженцы. У нас в интересах друг с другом не конфликтовать, — улыбается Бэкхен.

— Беженцы? Но вы же еще юнцы, — удивляется мужчина.

— Мы вроде детей без родителей, которых загребли под крыло власти, — поясняет Минсок.

— Бежите из страны?

— Да. Не хотите помочь? — торгуется Бэкхен. Повстанцы смеются, явно не ожидая такой наглости. Парня это немного оскорбляет, но не до возмущений.

— А вы нам?

— Ваши цели? — спрашивает Чонин, словно чувствуя, что ему это может быть полезно. Мужчина присаживается перед ним на корточки и смотрит на лицо, словно пытается там найти ответы на не заданные вопросы.

— Думаешь зацепиться с нами, если мы пойдем рушить власть?

— Очень близкий мне человек находится под давлением этой власти, я должен его спасти, — прямо говорит Чонин. Мужчина смотрит на него с некой гордостью, кивает и поднимается.

— Кто еще?

— Допустим, я, — осторожно поднимает руку Минсок. Мужчина кивает ему и идет к своим. Они тихо переговариваются, иногда поглядывая на парней.

— Ладно, мы проводим вас до границы, даже выведем. Но вы двое потом пойдете с нами. По рукам? — спрашивает он. Парни переглядываются и кивает друг другу.

— По рукам.

***

И они помогают. Действительно проводят их до границы, рассаживают на разные поезда, помогая оплатить проезд. Зато парни не могут подобрать нормальных слов, чтобы попрощаться. Бэкхён просто снова превращается в птицу, которая пытается всех прикрыть своими крыльями, позволяя всем обнимать себя. Но после обнимает сам отдельно каждого, обещая Чонину не плакать. Но разве он сдержит это обещание? Даже почти не говорят, что странно, впервые просто оказываясь друг перед другом в последний раз. Они расходятся разными дорогами.

Минсок и Чонин уезжают с повстанцами, ловко следуя чуть ли не каждому их указанию, рассказывая про власть и про все места, с которых нужно начать. И эта поездка перетекает в несколько месяцев странной, но довольно легкой жизни в их штабе, в выполнении кучи поручений. Пока все планы не рушатся за раз.

— Что, еще раз? — неуверенно переспрашивает Чонин, хотя четко услышал всё и с первого раза.

— Говорю, — повторяет командир, — убить Принца надо, на нем всё это построено.

— Но он же не виноват в том, что его " родитель" заставляет его выполнять свои прихоти! — выдыхает Чонин, стараясь не подавиться своим возмущением, а просто затолкать его обратно в легкие, которые сбой дают каждый раз, когда происходит что-то такое.

— Но если народ потеряет свой бессмертный неприкосновенный символ, то это сломает их веру.

— Но он же ни в чем неповинный человек, который тоже хочет жить! — рычит Минсок, удивляя этим Чонина. Так должен был сказать он. Но не смог. Мог бы оправдать себя тем, что не успел. Но он просто не смог ничего такого ответить, потому что всё бы выдало его отношение к Кёнсу.

— Друг ваш? — спрашивает командир. Парни переглядываются и честно кивают.

— Друг, — уверенно отвечает Минсок, — и мы знаем его, как человека. Поэтому не хотим, чтобы мысли в стиле " неприкосновенный символ народа" были применимы к нему. Никакой он не символ, тем более не неприкосновенный.

— Возможно, если бы кто-то знал о его мыслях и отношении к этой всей вере, то его бы давно сочли грешником, — неловко отшучивается Чонин. Командир кидает на него недовольный взгляд и просит, чтобы они оба ушли. А что им еще остается? Они тут вряд ли что-то решают. Поэтому, они сделали всё, что могли в этой ситуации.

***

У Кёнсу стакан идет по швам утром, когда он неловко наливает себе чай. И где-то он слышал, что это плохой знак. Хотя, хуже наступающей скоро зимы, которую ему вряд ли удастся провести хорошо, ничего и быть не может. Сегодня хороший выходной, Кёнсу расхаживает, кажется, впервые в майке, что оголяет часть спины. Солнце на коже. Оно рушится ровно с того момента, как сбежали ребята. По частям, едва заметными линиями, но с такой откровенной болью, словно их кто-то вырезает ножом. И это происходит в коридоре, прям под лопаткой, под этой самой выпирающей косточкой, отчего Принц неловко прижимается к стене. Нужной.

Потому что стену напротив разносит знатным таким ударом. Словно бомба, только без огня и дыма. Только пыль бетонных стен. Кёнсу ею давится и прикрывает лицо руками, ощущая всем телом ледяной воздух с улицы. А вот такого плохого знака он не ожидал. Уж никак не ожидал. Он слышит крики и много шагов, но не может убрать руки от лица, потому что всё тело пронизывает липкий страх. То, чего так боялся Отец. То, чего где-то глубоко в душе жаждал Кёнсу. Но не так. Не такого восстания против власти хотел он. Однако что-то закрывает его от ветра в свою сторону, а на плечи падает теплая ткань. Кёнсу осторожно убирает пальцы с глаз, всё еще прикрывая остальную часть лица, и поднимает взгляд на человека перед собой.

Чонин. Всё тот же Чонин. Всё в нем прошлое, такое приятное. Даже эта чертовски притягательная ямочка на его подбородке, которую всегда хотелось трогать. Мягкий прищур глаз, такой, сука, родной. Только руки у него исполосованны черными рисунками, словно собранными вместе образами городов, что прячутся у него под рукавом. И перелив серебра. Его Кёнсу видит четко.

— Нам нужно уходить, Ксу, — строго говорит Чонин и накидывает большой капюшон ему на голову, силой поднимает на ноги и прижимает к себе. Так бережно, словно самое ценное, что у него есть. Кёнсу не чувствует ног, не понимая, как вообще удается идти. Зато чувствует чужие слова. Не слышит, а чувствует, как они врываются в его уши, которые теперь, вместо лица, пытается он прикрыть руками. Получается плохо. Кто-то что-то кричит Чонину, ругается на него. Кёнсу прям ощущает, словно слова могут ранить кожу, теплые ткани тела. А потом просто падает, словно внутри, как и перед глазами, всё гаснет. Не такой плохой знак он ждал.

***

— Да ты не понимаешь, дерьмо ты собачье, что этого парня нужно убить! — ругается командир. Чонин закатывает глаза, потому что слушать это ему не очень нравится. Думает о том, что взрослые настолько прогнили в своих мирах, что стали такими глупыми. И это немного печально. Кёнсу тихо сидит в сторонке, потому что его мнения тут никто не спрашивал. Потому что Чонин его даже за руку взять не может, не имея к этому возможности.

— Да какая всем разница, жив он или мертв? Я не могу дать его в обиду, — рычит Чонин. А в голове всплывает мысль о том, что он всё же анархист. Даже в мире, где нет прошлой власти, он все равно анархист. Мужчина злится и смотрит на Кёнсу. Парень тушуется, но взгляд не отводит.

— Да ладно? — фыркает он, — вы парочка что ли?

— Это не имеет никакого отношения к делу! — защищается Чонин. Мужчина как-то странно смеется, заставляя всё внутри сжаться.

— Пошло поехало, — разводит руками он, — что, две малолетки потрахались между делом и решили, что у них любовь? Можно ради друг друга всем жертвовать?

— Да, черт возьми! И я требую хоть чуточку уважения к моим чувствам!

— Так убейте меня, если это так нужно!

Чонин и Кёнсу говорят это одновременно. Переглядываются, словно пытаются понять слова друг друга. И Чонин горит, впервые чувствуя тупое покалывание от серебра своего браслета. Командир отходит немного в сторону, просто наблюдая за всем происходящим. Чонин срывается с места, словно подлетает к Кёнсу и больно, со всеми своими чувствами вкупе, бьет Принца по щеке. Настолько сильно, что тот едва ли не стонет, прикладывая ладонь к месту удара.

— Если тебе так хочется сдохнуть, нужно было не рождаться! Хорошо говорить о смерти, когда тебя кто-то любит? Когда кто-то ради тебя задницу рвет, выслушивая все эти обвинения в свой адрес? Хорошо, да? — кричит Чонин, стараясь не напасть на Принца с кулаками окончательно, хотя его рука явно собирается замахиваться пару раз.

— Люди не игрушки, Кёнсу. А ты, мать твою, человек. И я, сука, тоже. И если ты думаешь, что можешь так легко разбивать мне сердце, то я ударю тебя снова!

— Чонин, — только и может выдохнуть Кёнсу. Потому что Чонин падает на колени и обнимает Кёнсу за пояс, утыкаясь лицом ему куда-то то ли в грудь, то ли в живот. Парень просто растерянно обнимает в ответ и мягко перебирает чужие волосы. Чонин плачет, кажется, настолько искренне впервые. Настолько больно, что невыносимо. Задохнуться.

— Почему ты не просто мой глупый сон, раз такой самоотверженный кретин? — стонет Чонин, сминая пальцами чужую футболку. Кёнсу тихо смеется, чем заставляет Чонина поднять к себе лицо. Вытирает мягко пальчиками его слезы с лица и улыбается.

— Я честно-честно никуда не денусь от тебя, — шепчет он, — и если ты хочешь, то можешь за меня всё решать, я не против. Просто, Нин, если я тебе так нужен, то где же ты был, когда так нужен был мне?

— Ты бы не пошел с нами...

— Да, Нин. Но мне так долго пришлось ждать, что ты вернешься.

— Я не обещал тебе этого, — выдыхает Чонин. Кёнсу убирает его волосы с лица, невольно любуясь всем этим видом.

— Бэкхён сказал мне, что вы уходите. А еще сказал мне, что ты обязательно придешь за мной. И я знал, что он не соврет. Просто, — он делает паузу и наклоняется близко-близко к лицу Чонина, выдыхая в самые губы, — система терпит крах без какого-то звена. И мы с тобой - система, Нин.

Не забудьте оставить свой отзыв: https: //ficbook. net/readfic/6180728

⇐ Предыдущая 12