Тайна залива Водопадов

Случилось это в те далёкие времена, когда многочисленные острова у берегов Аляски

ещё дремали первобытным сном и каждый шаг белых пришельцев, осмелившихся высадится на скалистые берега, таил смертельную опасность. Правда, золото, которым щедро расплачивались за шкуры зверей, быстро заставляло забывать о риске морских бродяг, под каким бы флагом они не находились. Лишения и смерти для многих из них казались всего лишь досадным недоразумением на пути к вожделенному богатству.

Дикие воинственные племена зорко стерегли свои владения, но даже им пришлось смириться с неукротимым напором посланцев Белого Вождя – на острове Ситха русские промышленники основали форт Ново-Архангельск, который отныне давал надёжную защиту колонистам. [1]

Так уж случилось, что в этих местах было вдоволь рыбы, но не хлеба. В 1810 году на Ситхе решено было построить мельницу. Удобней места, чем в заливе Гремящих Водопадов − верстах в тридцати от форта − было просто не найти. Все бы ничего, но неподалёку находилось захоронение Тек-Иша − когда-то знаменитого шамана. Индейцы ситхакуаны суеверно обходили это место стороной, предупреждая: «Это место не для смертных. Духи не потерпят там соседства с человеком! »

Но разве можно верить всерьёз индейским сказкам? Нет, это было не в характере упрямых поселенцев! Однако прошло совсем немного времени и куцкекуаны[2], как называли здесь русских, столкнулись со странной чередой смертей – словно лесной злой дух реял меж людьми, выбирая себе очередную жертву. Наваждение залива Гремящих Водопадов вселяло в сердца ужас, ибо опасность отныне подстерегала каждого и никто не мог быть уверен, что увидит утро.

Впрочем, то, что творило под покровом ночи свои зловещие дела, исчезло так же внезапно, как и появилось. Спустя довольно много лет нашёлся один старик, уверявший, что именно он последним из людей сталкивался с наваждение залива. Видел он злого духа, или только утверждал, что видел – теперь уж неизвестно. Но воспоминания русского промышленника по имени Василий Верещагин, записанные на ломкой от времени бумаге, всё же дошли до нас. Ниже мы приводим то, о чем в них говорилось…

* * *

Василий Верещагин покинул Ново-Архангельск в полдень. Ещё долго за его спиной виднелся частокол и возвышавшийся на утёсе, словно средневековый замок, огромный двухэтажный бревенчатый дом правителя колоний. Горбатые океанские валы с пенистой косматой гривой зло подбрасывали вверх и затем швыряли вниз кожаную лодку. Впрочем, подобные забавы грозной стихии ничуть не смущали путешественника. В его зелёных, как холодная волна, глазах светилась твёрдая уверенность в своих силах.

Легко взмахивая веслом в байдарке[3], промышленник направлялся по кратчайшему пути к заливу Гремящих Водопадов. Двадцать пять вёрст для такого опытного гребца, как он, не составляли значительного расстояния: уже не раз Верещагин в окружении целой стаи алеутских лодок совершал тысячевёрстные путешествия вдоль побережья в поисках морских бобров. Превратности походной жизни научили его многому: при необходимости питаться юколой[4] и ракушками, чинить и строить лодки, метать умело «стрелку» − гарпун, ну и, разумеется, договариваться на чинуке[5] с местными индейцами, каковые не прочь были при первой же возможности перерезать незваным пришельцам глотки.

… Когда до залива осталось совсем рукой подать, промышленник повернул к берегу. Следуя привычной осторожности, он не спешил выставить своё прибытие на всеобщее обозрение – ведь на глади залива он был бы как на ладони. Неторопливо опуская весло в волны, Василий посматривал не скрываются ли под водой гребни рифов, способные в одно прикосновение распороть дно лодки. Так же зорко он оглядывал приближающиеся гранитные утёсы – за ними открывались уютные заводи, в которых могли резвиться не только стаи уток.

После ряда кровопролитных столкновений Российско-Американской компании удалось заключить мир с местными индейцами – ситхаткуанами. Однако, краснокожие, почитавшую охоту и войну единственно достойными мужчин занятиями, продолжали пиратские рейды – теперь уже на соседние острова и побережье. Их огромные долблёные лодки-баты с головами чудовищ на высоко задранных носах вмещали десятки воинов. В случае успешного набега весомым довеском к славе им служило имущество врагов, выделанные шкуры и рабы. Соответственно, оскорблённые соседи почитали своим долгом совершать ответные визиты, окутанные пороховым шлейфом. Таким образом, засады, погони, стрельба и боевые вопли являлись таким же обыденными для этих мест явлением, как дождливая погода. Ну а любое путешествие вдоль побережья для компанейских служащих[6] зачастую превращалось в увлекательное приключение, в котором счастливый конец был отнюдь не гарантирован.

Разумеется, Василий не горел желанием столкнуться нос к носу с парой десятков жаждущих мести дикарей и поэтому был предельно осторожен. Перетащив в одном месте байдарку через песчаный перешеек, он услышал стозвучный гул громыхающей воды и увидел пенные струи, падающие с огромной высоты в залив. То был сток озера Глубокого, скрывавшегося за узким и крутым хребтом.

За кипящими водоворотами показалась заводь. Промышленник тщательно спрятал лодку в кустах белой ольхи, забрал в кожаном чехле с бахромой свой верный штуцер[7], подхватил котомку и бодро зашагал вверх по вьющейся между уступов тропке. Подъем был крут, однако Василий принадлежал к разряду легконогих и выносливых мужчин. Пройдя вверх футов пятьдесят, он обнаружил расчищенное под дом место и наполовину отстроенную водяную мельницу. Только вот людей нигде не наблюдалось: ни голосов, ни стука топоров. Зато виднелся инструмент, брошенный повсюду как попало. Василий колупнул ногтем обширное бурое пятно на деревянной стойке, понюхал.

− Дела… − задумчиво произнёс он вслух.

Набежавшие на солнце тучи серой тенью накрыли лес, ветер по разбойничьи насвистывал в косматых кронах деревьев. Вид покинутого становища наводил смутную тревогу. Что здесь могло произойти? Отчего люди в спешке, побросав свой инструмент, покинули его? Вьевшаяся в дерево кровь определённо указывала, что к этому были веские основания. Но какие?

Не мешкая, Верещагин продолжил путь. Несмотря на крутой откос, везде вздымались могучие стволы пихты. Её мягкая хвоя, задевая руки, ласково щекотала кожу. Брусничные кусты обильно устилали покрытую мхом землю и Василий, часто не замедляя хода, подхватывал горсть утолявших жажду ягод. С каждым шагом тропинка становилась положе. Все больше густо заросших лесом островов открывалось при взгляде на просторы хмурого залива. Едва просвечивающее сквозь облака солнце отражалось на его поверхности блескучим серебром.

Лес кончился, на усеянной пёстрыми цветами луговине забелели свежеошкуренные стены сруба[8]. Набросанные сверху на жерди куски коры составляли его крышу. Видимо, под это сооружение, одинаково пригодное, как для жилья, так и обороны, расчищалось место внизу у грохочущего водопада. Василий протянул вперёд руку, чтобы убрать с дороги ветку, как вдруг грохот выстрела опрокинул тишину, звонким гулом разнёсся по округе.

Хлёстко ударившая в скулу щепка не оставляла времени на раздумья. Верещагин метнулся прыжком в сторону и, упав, вжался в землю как лягушка. Пряный запах трав щекотал ноздри. Немного погодя он осторожно приподнялся. Облачко порохового дыма клубилось возле бойницы сруба.

− Кажись, попал, − донёсся приглушённый гнусавый голос. − Да разве энту нечисть с одного раза укокошишь! Глянь, ещё шаволится как быдто. . .

− Муха! − давясь от злости закричал Василий. − Протри глаза, холера!

− Ишь, как припёрло, так по-человечьи начал гуркать, − злорадно отметил знакомый голос. – Ну, Мухин я! А ты кто будешь, чёртов кум?

Промышленник назвался.

Дверь редута с протяжным скрипом отворилась. На порог осторожно высунулся маленький седенький старик в мохнатой шапке и залатанных до невозможности штанах.

− А нут-ка, покажись, − поведя ружьём, приказал сурово дед.

Верещагин медленно поднялся, предусмотрительно держа ружье прикладом вверх. В его чистых, как зеленоватая океанская волна, глазах сверкало возмущенье

− Ба! И точно − Василий Петрович к нам пожаловал! − сразу просветлев ликом, признал Мухин. − Милости прошу, гостем будешь… Радость то какая…

Верещагин вошёл в дом, привыкая к полумраку. Внутри стоял душистый хвойный запах лапника, охапками сваленного на землю и прикрытого сверху одеялами. Обложенный камнями круг земли служил исправно очагом, дыра на потолке заменяла дымоход.

Ещё трое обитателей сруба − двое мужиков и толмач − смуглый малый со смоляным хвостом волос − отставив ружья, пытливо разглядывали гостя.

− Башка ты незаплатаная, кто ж так стреляет на шорох, по дурному?! – потерев оцарапанную щепкой скулу, упрекнул Василий. − Или дикие[9] в осаду взяли?

− Да почитай, что эдак, только хуже, − смущённо промолвил Мухин. Кивнул, оправдываясь, на мужиков. − Степан глянул в щелку, да как зашипит змеюкой: «Упырь, упырь крадётся! » А с другого боку Гришка щёлкает зубами с перепугу. Вот я и стрельнул…

Верещагин посмотрел из старика долгим выразительным взглядом, но промолчал. На него посыпались нетерпеливые вопросы: как там в Ситхе, не заходил ли какой новый парус с провиантом? Он отвечал сдержанно и скупо. Особо отметил лишь, что бостонец[10] старина Вульф смолит дно своей ненаглядной «Леди». По всему, собирается вместе с компанейскими навестить испанский берег.

− Чтоб этой мельнице с редутом пусто было! − в сердцах бросил рослый увалень Степан. − Разве таким, как мы, людя́ м здесь место? Будто я не знаю, кто остался в Ситхе: приказчики, да огородники, пёс их задери!

− Только и умеют, что индеанкам подолы задирать. − зло сплюнул Гришка, чей клеймёный лоб и повадки явственно указывали на каторжное прошлое. − Не будет Вульфу с ними фарта!

− Аа-Ккагате! Верно! – печально подтвердил толмач оба неприглядных факта.

− Каокан, Хромой Олень? – приглядевшись, удивился промышленник. – И ты туда же?!

Каокан равнодушно пожал плечами, накинул на плечи украшенное рядами пуговиц одеяло, опустился на скрещеные ноги. Он был не из тех дикарей, что могли часами с изумленьем наблюдать, как стрелка компаса бегает за кончиком ножа, так как уже достаточно долго прожил среди белых. Не завидовал Каокан и славе своих соплеменников ситхакуанов − суровых воинов береговых проливов. Крушить черепа и совершать разбойничьи набеги − нет, такие занятия его не вдохновляли! Зато участие в качестве переводчика в переговорах куцкекуанов с самыми известными вождями изрядно грело его не чуждую тщеславным устремлениям натуру. Правда, судьба, как видно по рассеянности, теперь забросила толмача в места, где его велеречивые способности почти не находили применения. Вот и сейчас он с несколько высокомерным видом поглядывал на белых, как бы давая понять, что оказался здесь случайно.

− Ну а остальные где, Евстратий? − обернувшись к старику, спросил Василий.

Наступившую тишину нарушало лишь шипение углей в очаге.

− Так ты ничего не знаешь? − Мухин в нерешительности теребил бородку.

− А что я, чёрт побери, должен знать? В конторе велели езжать вслед за Леонтьевым, помочь если будет в чем нужда. И вот я здесь и меня уже едва не подстрелили, точно утку. Где Леонтьев, что вы все молчите?! − нетерпеливо повысил голос промышленник.

− Тут он, недалече, − не отрывая глаз от бойницы, буркнул Степан. − Соскучился, поди, ждёт не дождётся, с кем бы слово перемолвить.

− Гм… Ну ладно, видно разговор у нас будет не короткий. − Евстратий хлопнул себя по коленям, зыркнул блёклым глазом: − Вот что, Стёпушка, ставь харчи на угли, да плесни нам для начала чаю, ежели у гостя ничего в запасе погорячее не найдётся…

* * *

Они присели на землю возле очага. Василий сделал вид, что не заметил хитрого подвоха старика насчёт чего «погорячее» и тот, с печальным видом приняв от Степана берестяную кружку с чаем, тягостно вздохнул.

− Ты вот, поди думаешь, что мы тут малость спятили? Что ж, и такое бывает, да не в этот раз... Сюда нас, стало быть, аж дюжина приплыла, – Евстратий растопырил кривые пальцы и, мысленно пересчитав их, продолжил: − Ну да, двенадцать, чтоб мне сдохнуть! Топорами лес пластали только звон стоял! Отъедались олениной, птицей − что и говорить, зверья здесь густо. И, заметь, никаких бродяг, размалёванных с головы до пят будто бы их сам Сатана раскрасил. Кроме, разумеется, Каокана и дохлого шамана. Ну да ведь они ребята спокойные. Особенно второй…

…В тот день мы заготавливали мох конопатить стены. Вернувшись в лагерь, не нашли обеда, зато тот, кто должен был его готовить, сам в виде закуски плавал в речке. Кто-то выпотрошил его, словно это был лосось с икрой… − старик надолго примолк, задумчиво наблюдая за стелющимся дымом. Возможно, в сизых завитках ему чудились видения минувшего события.

− Говори, что было дальше, старое полено, − не совсем деликатно прервал его воспоминания Верещагин.

Мухин вздрогнул, зябко передёрнул костлявыми плечами.

− Подумали, медведь набедокурил, потому как, судя по следам, весь берег истоптал, − продолжил он. − Раз такое дело, стали опасаться. А только пару дней спустя ещё одних рук лишились. Аккуратный был мужик, из немцев − Карл Иваныч. За работой, можно сказать, я его и нашел. Сидит, топорик в брёвнышко воткнул, ан не строгает. Потому как без головы это вовсе не способно. Неспокойно у меня стало как-то на душе…

− С чего бы это? − зло ухмыльнулся каторжанин. − Немцу, верно, без башки не с руки работать, а тебе, я полагаю, не в первой.

− Цыц, злыдень! − начальственно прикрикнул дед Евстратий. − Смотрю, а на скале волчара морду скалит и ровно на похоронах начинает выть. Ох и тошно же он выл, братцы! Темнело, солнышка уж не видать. Наблюдаю, да собственным глазам не верю: волчье рыло вдруг поднимается на задних лапах, причём так спокойно, будто бы всю жизнь никак иначе не ходило. Чую, прямо на меня, дьявольское отродье посматривает, да люто эдак − аж мороз по коже! Прикидывает, должно быть, словно в лавке, сколько во мнефунтов весу. Мне бы ему промеж гляделок свинцом вдарить, но куда там! Развернулся и чесать оттуда… И пока бежал, все чудилось, быдто вурдалак этот меня следом нагоняет…

Голос Мухина прервался, он вытер выступивший обильный пот.

− Точно, − подтвердил Степан. − Старик примчался весь мокрущий, словно водяная крыса.

− Это где ж такое видано, чтобы серая каналья такое вытворял? − пылая благородным гневом вопрошал Евстратий. − Пришёл, я, обсказал все мужикам и решили мы, что неспроста вся эта чертовщина. Кое-кто вспомнил, что индиане, когда прознали, что надумали мы мельницу тут строить, сильно осерчали. Шаман-то ихний здесь неподалёку, версты не будет, захоронен. Вот в нем-то и загвоздка.

Верещагин недоверчиво покачал головой.

− Шаман мёртв… Слишком давно мёртв, чтобы откалывать такие штучки… Ну а ты что на это скажешь, приятель? – обратился он к индейцу.

Широкоскулое лицо ситхакуана сумрачно оживилось, свисающая у виска нитка бисера с пером качнулась от горячего дыхания.

− Тек-иш был большим шаманом, − значительно промолвил Каокан. − Ему помогали духи-хранители из Верхнего и Нижнего мира. После смерти один из них остался в его теле, чтобы охранять покой – так всегда бывает. Но вы потревожили его…

− Гм… дух говоришь? – задумался Василий. − До сих пор здесь видели лишь следы медведя или волка. Говорят, раз попробовав человечину, зверь может превратится в людоеда. Так может…

Толмач посмотрел на него осуждающим взглядом.

− Такиек[11], дух леса, превращается в любого зверя, его нельзя убить. Хромой Олень слышит голоса духов. Все они говорят: мы должны покинуть это место!

− Вот как! У тебя, как я погляжу, неплохие связи в загробном мире? – холодно сверкнул глазами Верещагин.

Каокан возмущённо окаменел лицом, ничего не ответил, по-видимому, посчитав ниже своего достоинства препираться с невежественным куцкекуаном.

− Вот и мужики заладили: посылай, мол, за баркасом, [12] не хотим здесь боле оставаться, − торопливо подхватил Евстратий. − Снарядил я человека, чтоб обсказал в конторе, что к чему. Он скок в байдарку, и от великой радости что покидает это проклятое место, помчался так, что ветру не догнать. Только пока он за подмогой шёл, оборотень ещё одного нашего загрыз. К тому времени окромя меня, его и другие украдкой повидали – косматый весь: то ли зверь, то ли человек. А по мне так – и не то и не другое!

Сидим в редуте и нос боимся высунуть, потому как этот гад всех прихватывает по одиночке. Хотели могилку на всякий случай подпалить, да поостереглись – дикие опять лютовать начнут…

Мухин сторожливым взглядом покосился на толмача, вздохнул.

− Вскорости старовояжный Леонтьев прилетел. Злой, как черт со сковородки! Ну да кто его не знает в Ситхе? Отважный человек! Где его только с промысловыми партиями не носило…

«Я, − говорит, − покажу вам, трутни! Пчёлками у меня жужжать будете. А что до той скотины, что беспорядки здесь учиняет, так будь она хоть о шести лапах, изловлю и оборву все, что найдётся между энтих лапов, чтобы другим, значит, было неповадно». Вот он какой Леонтьев, − с некоторой гордостью заключил Евстратий.

Раскочегарил трубку, прикрикнул на Степана:

− Ты слушай, да посматривай: может ещё какого гостя черт подбросит на ночь глядя!

Вцепившись беззубым ртом в прокопченый мундштук, Мухин нахмурил кусты бровей.

− Мда… Леонтьев в округе чуть не каждый куст обнюхал. Однако кроме дикобраза, лисиц и уймы зайцев никого не обнаружил. Сначала приуныл, потом и говорит: «Подлец на людей поодиночке нападает. Вот я и буду один его один в редуте поджидать».

Тем же вечером оборотень опять свою заупокойную музыку завёл − начал выть по-волчьи. Проголодался, видно, жрать хочет. Леонтьев обрадовался. Меня с Каоканом послал на речку, туда, где она каменными лбами через хребет скачет. Других по берегу расставил. Словом, все пути к луговине с редутом перекрыл. Оно и вправду, иным путём не доберёшься. Ежели только с гор кубарем скатится. Оставил нас, стало быть, нести дозор, а сам в редут пошёл.

Всю ночь просидели мы, я на одном берегу реки, толмач наш на другом. Только раз, правда, выкурили трубки и Каокан снова пошлёпал по камням на свой берег. Вижу, что ему, как и мне, осточертело это дело, но молчит, так уж у них, диких, заведено.

Поутру собрались все, идём к редуту, и внутри у меня чевой-то снова неспокойно. Так и вышло... Смотрим, дверь нараспашку, сам Леонтьев плавает в кровище, рукой глотку зажимает. Лицо все иссечено когтями, одежда в клочья, глаза на нас бешено таращит, будто сказать что хочет. Только что тут скажешь? Побулькал и засек ногами. Разве ж человеку, будь он сам Леонтьев, можно с дьяволом тягаться?! А ты меня, Василий, пытаешь, где Леонтьев? Кто ж его знает на какую его службу архангелы определили?

− А остальные? − глухо спросил Василий. − Или их тоже...

Евстратий истово перекрестился:

− Упаси Боже! Мужики, кто поотчаяннее, раскинули мозгами и порешили, что лучше диким под нож попасться, чем ждать, пока тот крокодил до них поочередно доберётся. Шапки в охапку и дёрнули лесами в Ситху.

− А почему сам остался?

− Так ведь инстру́ мент на мне записан, к тому же берегом идти не по моим ногам. Лес больно буреломный. Видно сам леший наломал там дров. Опять же дикие: ихнего брата, босоногой команды, здесь сколько хочешь − ешь, не хочу. Баркас все одно придёт, вот и держим оборону.

− Баркас пришлют после того, как будет закончено начатое дело, − сказал Верещагин.

Тоскливый вздох Евстратия повис в тягостной тишине, нарушаемой лишь мушиным звоном. Компанейские растерянно переглянулись. Тишина в редуте становилась все более враждебной. Верещагин хорошо знал таких людей. Все они были здоровые мужчины не из робкого десятка. Те, кто мог взлетая и обрываясь с гребней океанских волн, грести не уставая день и ночь, чтобы, причалив тайком к побережью, ночевать в сырой одежде под байдаркой. Часто они просыпались от воинственного воя и свиста пуль. Отстреливаясь, влезали в лодки, с тем чтобы, отплыв на достаточное расстояние, выковырять ножом из тела пулю и прижечь порохом рану. Сейчас их обструганные ветрами лица выражали затаённый страх. Страх перед неизвестным.

До сих пор, сталкиваясь с врагом, они могли рассчитывать на свою силу и удачу. То, с чем они встретились теперь, было вездесуще и неуязвимо для ножа и пуль. Разве можно сражаться с туманом? Злой дух незримо присутствовал среди людей, заставлял вздрагивать от каждого движения за спиной, вселял цепенящий ужас, потому что никто не знал в какую тварь в следующий раз он обратится!

Остро пахнуло палёным: Степан, рассеянно собрав сухие ветки, вместе с ними отправил в костёр обломок стрелы с пёстрым опереньем. Толмач вытряхнул трубку, сунул её за пояс и с решительным видом поднялся.

− Уо! Хромой Олень предупреждал: твои люди смеялись… Теперь они мертвы, – с римской лаконичностью сообщил ситхакуан. − У белых свои боги – пусть они им помогают! Хромой Олень уходит в форт!

− Что так? Надоело сидеть в этой дыре? Вести речи меж вождей за высоким частоколом – оно, конечно, почётней, − понимающе кивнул Василий. – Но я бы на твоём месте не торопился. У нас ещё остались здесь дела…

Подхватив сумку, Каокан направился к выходу. Верещагин повернулся вслед индейцу и… получил ощутимый тычок в широкую грудь обухом топора. Иной на его месте от такой неприятности может тут же и прилёг рядом. Промышленник же лишь укоризненно поморщился.

Другой конец длинного топорища крепко сжимала лапа клеймёного Григория. Оскалившись, он зверовато ухмылялся.

− А вот и нет! Кончились наши дела... Погоди, индеец, уйдём вместе… – Каторжанин недобро покосился в сторону потянувшегося было к оружию старика, лезвие топора зловеще качнулось в его сторону. − Я так понимаю, нам с нечистью тут не ужиться. Вкусы больно разные насчёт покушать. Да и к чему теперича здесь плесневеть? Вульф команду набирает, а платит он, как известно, всегда неплохо – смекаешь?

− Ну так и я заплачу, − с обманчивой ленцой в голосе, возвестил Верещагин. − Держи!

Промышленник левой рукой мгновенно перехватил обух, рванул в бок и на себя. Уцепившийся за топорище Григорий ожидаемо подался вперёд и тут же получил удар крепкого кулака в тугое брюхо.

− О…Агх!.. – лязгнул зубами каторжанин.

Последовавший рывок за ворот заставил его рухнуть на колени, ствол штуцера, упавший на плечо, до крови оцарапал ухо.

Таким образом, пока стреноженный Григорий хрипел свирепые проклятья, его напарник мог полюбоваться направленным на него мрачным оком дула.

− Ух ты! – Степан нервно почесал затылок. – Ловко…

Каокан в нерешительности застыл, своим ошеломлённым видом напоминая вырубленый из сосны тотем – пугающий и безмолвный.

Убедившись, что больше никто не собирается размахивать топором, Верещагин презрительно оттолкнул присмиревшего Григория, встал – хмурый и суровый, точно риф в заливе. В похолодевших глазах его искрился зелёный лёд.

− Здесь, на острове, мы все живём на одной рыбе, и она уже осточертела до печёнок, – сказал Василий и трудно было с ним не согласится. − Муха, много ли у тебя зубов осталось в пасти? Могу поспорить, тебе нипочём не оторвать от кости кусок мяса! А все потому, что лопал лишь юколу и китовый жир… Ладно, тебе повезло и ты отделался от цинги зубами, но сколько от неё сгибло наших? – Василий обвёл всех твёрдым взглядом, словно заглядывая каждому в душу. − Вот построим мельницу и люди будут с хлебом! Тогда никто не будет вспоминать, сколько могил пришлось копать, когда прошлой зимой был голод. Так ли?

Верещагин замолчал. Однако, хоть и говорил-то он недолго, но слова его словно железом сковали непокорных удальцов. Евстратий ненавязчиво заслонил собой дверной проём. Ситхакуан, с отчаянием взглянув на притихших мужиков, стиснул медной рукой пронизку[13] с оберегом на груди.

− Эк-ту-аке, хорошо, − нехотя выдавил он. − Я остаюсь. Боюсь только, вскоре мы все об этом пожалеем…

− Ну, зачем же так мрачно? − сдержанно улыбнулся Василий. − Уйдём все вместе, как закончим дело. С Божьей помощью и с твоими такиеками разберёмся. Это я вам обещаю!

Промышленник торжественно осенил себя широким крестом.

− Что ж, коли так… − потирая живот, нехотя согласился Григорий. И, пряча глаза, как бы про себя, добавил: − Посмотрим надолго ли тебя хватит, герой…

− А ты не сомневайся! – хвастливо гаркнул приободрившийся Евстратий. Вытянул тощую шею, повёл встопорщенной бородёнкой. – Нам с Василием Петровичем всё нипочём. Такие уж мы люди! Верно?

Верещагин понял, что победил, но не почувствовал особого облегчения. Теперь, чтобы выполнить поставленную задачу, ему предстояло разгадать тайну залива Гремящих Водопадов. Тот, кто попытался это сделать до него, уже поплатился за это жизнью…

* * *

На следующий день, чуть свет, Верещагин, прихватив с собой Мухина и толмача, отправился осматривать плато. Мелкий бус безостановочно кропил одежду, желтоватые тучи, цепляясь клочковатым брюхом, хороводом бродили между гор. На прогалине у одиноко возвышающейся скалы они набрели на помост из позеленевших досок на серых высохших жердях. Высоко над головами в перекладинах глухо постукивали связки ракушек и костей, свешивались черепа животных с обрывками полуистлевших шкур. Обилие птичьего помета указывало на частое использование воронами помоста в качестве насеста. Хромой Олень бормоча, подбросил в воздух несколько щепоток табака, сел, закурил трубку.

− Вот он, злыдень окаянный, − указал на могилу шамана Евстратий. − И чего ему там не лежится? Говорят, после смерти у шамана вырастают когти. Иногда они даже пробивают доски ящика, в котором он похоронен.

− Мало ли что люди говорят… Посмотрим? − предложил Василий.

− Не-е, я не любопытный, − с напускным равнодушием отказался старик.

− А ведь кто-то сюда лазил, − задумчиво заметил Василий, указывая на свежий след содранной коры на одной из перекладин. – Может, шаман и вправду по ночам спускается оттуда, чтоб поразмять кости?

− Известно, кому ж ещё, − тихонько хихикнул старик и перекрестился на всякий случай.

− А ты как считаешь, Каокан? – Верещагин пристально посмотрел на толмача.

− Тек-иш мёртв, − не поворачивая головы, процедил индеец.

− Ну да, тут не поспоришь, − добродушно согласился промышленник, наморщив лоб и что-то соображая. − Слушай, Муха, а может это Леонтьев любопытничал? Сам же говорил, что он все камни перевернул в округе.

− Гм… а ведь верно, он такой, − хлопнул себя по лбу Евстратий с обрадованным видом.

− М-да… Вот и разберись попробуй, − вздохнул Василий − А место это мне по нраву. Лес отличный − можно хоть дворец строить. На водопаде рыбы пропасть, поди, всю чешую друг об друга пообтёрли. Надо бы прислать сюда артель с сетями… Гм…А все же слазить что ли, глянуть на колдуна?

Рассуждая так, Верещагин стал примериваться, как половчее влезть по жердям на помост с дощатым гробом. С громким хлопаньем чёрных крыльев на помост приземлился ворон. Сделав несколько по-хозяйски уверенных шагов, он презрительно посмотрел на людей. Верещагин поставил ногу на подозрительно хрустнувшую перекладину, ловко подтянулся, забросил руку на верхнюю сухую жердь. И тут ворон прыжком подскочил к нему навстречу, ударил по пальцам, словно кованым крюком, своим длиннющим клювом. Вскрикнув от боли, промышленник разжал руку и кубарем скатился наземь.

Торжествующе каркнув, ворон взмыл в воздух, спикировал на ближайшую ель и исчез в её лохматых ветвях.

Происшествие это сильно взволновало Каокана. С вытянувшимся от страха лицом, он торопливо выбил трубку.

− Такиек следит за каждым нашим шагом, – испуганно воскликнул толмач. − Люди приходят сюда, но всегда ненадолго – это место не для смертных!

− Ах, да… конечно… − с неохотой отступил от помоста промышленник. – И все же: ситхакуаны продали нам эту землю, чтобы мы смогли здесь поставить мельницу. Духи, насколько я помню, в эту сделку не входили! Может подскажешь, как нам спровадить эту нечисть в какой-нибудь другой медвежий угол?

− Уо! Изгнать Такиека, охраняющих эти священные места? − с негодованием воскликнул Каокан. − Но что станет с этими горами, лесом? Куда бы не приходил белый человек, он всюду изгоняет духов. Мой народ так не поступает. Там, где белый человек, нет места духам. Но там нет места и индейцам!

Широко раздувая ноздри от охватившего его гнева, краснокожий обернулся всем телом к спутникам – казалось, ещё мгновение и он бросится на них с боевым кличем. Промышленник мягким движением дотронулся ладонью до его плеча оно содрогнулось как от прикосновения раскалённого железа.

− Напрасно горячишься, Каокан. Никто тебя не гонит… Что там ещё, Муха?

Помявшись, старик поманил Верещагина в сторону. Когда они отошли под полог покрытых серебристой чешуёй ветвей, зашептал:

− Вижу, ты человек отважный. Жалко будет, если… Короче, той ночью в редут нагрянули сперва мы с Гришкой. Бедняга Леонтьев, как напарничка моего узрел, так ещё больше с лица сошёл и захрипел. С чего бы? Видать сказать чего хотел, да не успел – помер. Вот и думай, парень…

Заметив приблизившегося толмача, Мухин осёкся, смущённо замолчал.

− Как полагаешь, оборотень уже успел проголодаться? – как ни в чём ни бывало громко спросил Василий.

− Шут его знает … − Евстратий прищурился. − Вроде должен, только как его словить? Разве ведро крови нацедить, да пригласить на ужин?

− Вроде того, − туманно согласился промышленник. − Сделаем так: вы, как и при Леонтьеве, встанете в дозор, ну а я останусь ждать в редуте.

Мухин оторопело заморгал глазами, раскрыл было рот, чтоб возразить. Верещагин остановил его поднятой ладонью. Каокан с ружьём под мышкой по-прежнему стоял невдалеке. Широкоскулое лицо его, повёрнутое в сторону леса, словно окаменело, левая рука как бы невзначай легла сверху на курок. Что-то его опять насторожило.

Высокие стволы, обступившие прогалину, со скрипом покачивали вершинами. Неумолчный шум водопадов, приглушённый расстоянием, едва угадывался. Где-то неподалёку звонко хрустнула ветка, сорвавшись с места, с тревожным криком, полетела птица. Всегда шумный лес молчал, словно рассматривал пришельцев внимательным, враждебным взглядом. А может это был взгляд скрадывающего новую жертву существа, в которого вселились Такиек – злой дух залива?

Ощущение неведомой угрозы холодной змеёй вползло в сердца людей. Озираясь, они отступили к уходящей прочь тропинке. Промышленник бросил прощальный взгляд на могильный помост шамана, задумчиво покачал головой.

− Похоже, индеец прав – мы здесь не одни…

* * *

Та ночь была на редкость непроглядной − ни одной звезды не сияло с неба. Оправдывая название залива, глухо громыхали малые и большие водопады. Водная гладь сливалась с небом, своею чернотой напоминала бездонную дыру, откуда веяло вечностью и могильным хладом. Белобрысый Степан, кутаясь зябко в одеяло, согревался у костра крепким чаем из багульника и кипрея. Редкие капли едва крапающего дождя с шорохом пронзали пламя.

− Провались этот чёртов залив вместе со всеми своими духами… – ворчал он сердито, сосредоточенно вылавливая хвоинки из берестяной кружки. − Нет, чтобы лосося жрать, как все порядочные люди, так сколько народу поконча́ ли!

Увлечённый своим занятием, парень не заметил, как за его спиной внезапно сгустилась тьма, приблизилась вплотную. Сверкнули холодные глаза, появившаяся из мрака цепкая рука стиснула его плечо.

Пожалуй, мало кого в подобных обстоятельствах такой дружеский жест оставил бы равнодушным. Вот и Степан, глухо вскрикнув, рванулся прочь − на четвереньках, в облаке искр, перелетел костёр.

− Не бои́ сь, малой, своих не трону, – хохотнул принявший человеческий облик призрак.

− Идол ты окаянный! Чтоб тебя поперёк порвало! – выругался в сердцах Степан, хватаясь за вздымавщуюся от волненья грудь. – Ей Богу, в другой раз пальну и будь что будет!

На вымазанном сажей лице каторжанина блеснул оскал крепких зубов.

− Ничего, бодрее будешь. Тварь то наша завсегда крадётся по своим совиным тропам. Зазеваешься, глядь, а она уж рядом: щёлкнет пастью перед носом, да уж поздно будет.

Угрюмо усмехнувшись, Григорий присел к костру: поднял опрокинутую кружку, зачерпнул по новой из котелка.

− Слыхал, бостонец людишек на промысел набирает? – сказал, задумчиво посматривая в пламя. − С ним и о роме, чтоб подешевле, можно сговориться. В компанейской лавке-то шесть рублей галлон − пусть за такую цену им огородники зальются!

Напарник с огорчением обнаружил прожжёную на штанине дыру, но выражать вслух досаду не стал, лишь вздохнул тяжко.

− Такиек башку Василию непременно отгрызёт! Не останется ни клочка, ни тряпочки − на то они и злыдни, − убеждённо рассудил Степан. – Тут уж, как ни крути придётся к форту возвертаться. А как же? Мы люди маленькие, нам без начальства неспособно.

Словно подтверждая его слова раздался длинный и тоскливый волчий вой. Тревожно замерев, промышленники вслушивались в его переливы. Григорий приглушённо кашлянул, толкнул локтем в бок вцепившегося в ружье напарника.

− Ну вот, дождались… Где-то недалёко бродит. По всему видать, стороной идёт, прямиком к редуту. Стало быть, готовься, Стёпа, завтра к форту погребём… Нут-ка, посиди здесь, пока я гляну…

И, прихватив оружие, каторжанин растворился в темноте.

* * *

Услышал вой и Верещагин. Прислушался, не показалось ли? По крыше барабанил, нагоняя дрёму, дождь. Но человек знал − сон сулил опасность, он не имел права сомкнуть глаза ни на минуту. Разворошил угли в очаге, бросил туда свежие поленья. Ещё раз осмотрел пистолет. Перекрестился, повернулся к двери…

Бойницы редута тускло светились, притягивая к себе ночную порхающую мелюзгу. Вслед за ней к редуту приближалось нечто большее, чем беззаботный светлячок. Двигалось оно почти бесшумно, плавно, словно тень от спешащей по небу тучи. Появившись на краю леса, странное существо долго всматривалось с холодной враждебностью в дом человека. Наконец, осмелев, приблизилось к редуту.

Что-то противоестественное угадывалось в облике существа, то, что порождало безотчётный ужас. Когда оно вплотную подобралось к бойнице, колеблющийся отблеск осветил его от кончика хвоста и до ушей и стало ясно – лесной злой дух вовсе не являлся галлюцинация спятившего от страха старика. Огненные всполохи играли в мертвенно светящихся глазах, стекали багровыми струйками по оскаленным клыкам.

Осторожно заглянув в бойницу дома, существо вдруг резко отпрянуло назад, припало к земле, беспокойно озираясь, Что же могло его так напугать? Может быть то, чтo в очаге ярко горел огонь, а в редуте было пусто?

…Странные дела творились этой ночью! Ветер задумчиво насвистывал в развешанных на могиле Тек-иша обтрёпанных перьях и выбеленных временем звериных черепах. Неожиданно находившийся на помосте свёрток дрогнул, скрипнули под ним доски. Появившаяся из складок одеяла рука поплотней прижала его к телу. Но то не была рука внезапно ожившего и чуточку продрогшего шамана. На помосте лежал живой человек и этим человеком был Василий Верещагин.

* * *

Вот уже продолжительное время промышленник терпеливо лежал рядом с высушеным, как юкола Тек-ишем. Верхняя часть кахета – погребального дома¸ как называли его ситхакуаны – представляло собой довольно просторное дощатое ложе. Вместе с завёрнутой в шкуры мумией здесь была корзина с амулетами, погремушками, масками, бубном и прочими магическими принадлежностями, необходимыми всякому уважаещему себя шаману для общения с потусторонним миром.

Нельзя сказать, чтобы Верещагина особенно волновало подобное соседство. Как человек деятельный, он сталкивался со многими удивительными вещами, вот только злые духи были там, как правило, не при чём. Поэтому то, приткнувшись поудобней к мумии шамана и при этом не испытывая от этого соседства какого-либо особенного душевного трепета, промышленник чутко наблюдал и вслушивался в доносящиеся отовсюду звуки.

Небогатая событиями жизнь ночного леса развёртывалась перед человеком. Мягко взмахивая бесшумными крыльями, серым пятном пронеслась сова; в кустах раздавалось резкое шуршанье, возмущённый писк; промелькивали искорки глаз спешащих по своим делам неведомых зверьков. Прошло уже достаточно много времени, когда шорох качнувшейся невдалеке ветки насторожил Василия. Новый неясный звук и шевеление в кустах, превратили его в камень. ^.Большая смоляная тень выросла между деревьев неожиданно и бесшумно. Она долгое время оставалась неподвижной, так что Василий уже начал сомневаться − может он её раньше просто не заметил? От напряжённого вглядывания в темноту перед глазами поплыли цветные пятна. Зажмурившись, Василий дал отдохнуть глазам.

Когда же он открыл их снова, тень исчезла! Не успел он этого осознать, как помост вздрогнул от сильного толчка, в край доски вонзились длинные изогнутые когти…

Сердце рванулось вон из груди, перехватило дыхание. Последовал ещё один мощный рывок, вслед за которым показались остроконечные уши, блеснули слюдой глаза на звериной морде.

Странное онемение сковало все мускулы и волю промышленника, словно кровь в жилах враз загустела, превратилась в тягучую смолу. Всё же он нашел в себе силы вскинуть пистолет и выстрелить. Заряд пороха сверкнул, смёл существо с помоста. Разогнав лезущий в лицо едкий клуб порохового дыма, Василий выглянул за край досок, однако внизу не было ни малейших признаков смертельного раненого зверя. Душу словно окатило студёною волной: враг был жив и, возможно, готовился к атаке! Стараясь унять дрожь в руках, промышленник вытянул подствольный шомпол, загнал в пистолет новую заряд свинца.

Гнетущая тишина после грохота выстрела ничем не нарушалась. Именно такие минуту подчас кажутся тягчайшей пыткой. Василий согласен был на кровожадные вопли врага, визг пуль, но не вслушиваться в тишину, ожидая смертельного удара. На все, что угодно кроме этой раздирающей ужасом душу тишины!

Помост снова вздрогнул от сильного толчка − так акула задевает шлюпку плавником. Инстинктивно хватаясь за что попало, лишь бы удержаться, Василий позабыл о пистолете и вспомнил о нем лишь услышав его стук о землю. Резко обернувшись, он обнаружил, что за его спиной, словно вестник с того света, вздымается чёрная фигура. Утробно рыкнув, тварь выбросила вперёд лапу − в одно мгновение когти вспороли руку Верещагина от плеча до локтя. Он понял: следующий удар обрушится ему в лицо и бросился вперёд всем телом

Охваченные первобытной яростью, тварь и человек сплелись в один рычащий яростью клубок. Плетёный короб и останки индейского шамана тут же улетели в ближайшие кусты, однако двое продолжали каким-то чудом удерживаться на ходящем ходуном помосте: сдавленные хрипы, доносившиеся оттуда, приводили в трепет все живое. Лес настороженно замер. Наконец, не удержавшись на ногах, противники дружно рухнули на доски и помост, тяжко затрещав, начал рассыпаться. Увлекая за собой обломки, оба полетели наземь…

* * *

Тусклое туманное солнце посеребрило жемчужные пронизи росы; по особенному звонко начал свой перестук дятел; вороны, сбившись в хрипло каркающую стаю, совершали утренний променад над зеркалом залива. Оставив потухшие костровища с сизой россыпью прогоревших угольков, компанейцы подтянулись к редуту. Зябко ёжась, столпились у двери. Евстратий стволом ружья опасливо отворил тоскливо скрипнувшую дверь – внутри было пусто.

Степан мелко перекрестился.

− Ну вот, и энтого утащили. Даже сапог не оставил…

Стрела глухо ударила в бревенчатую стену, задрожжала опереньем.

Трое враз обернулись, замерли. На краю леса смутно вырисовывалось несколько фигур – неподвижных, со слабо колыхающимися перьями в причёсках. Словно духи, бесшумно возникшие из утреннего тумана, они безмолвно и бесстрастно наблюдали за белыми пришельцами. Странно раскрашенные лица заставляли ещё больше усомниться: полно, принадлежат ли эти существа вообще к людям?

Григорий сделал шаг за спину Степана, осторожно приподняв ружьё, потянул курок.

− Цыма, дурень! – сквозь зубы прошипел Евстратий. – Хотели, давно бы уж черепки снесли. Раз показались, значит потолковать хотят… Где Каокан, в Бога его душу….

Мухин с досадой огляделся – впервые за всё время пребывания в этих краях им нужен был переводчик, но как раз сейчас его и не было.

Между тем, среди индейцев вдруг произошло движенье, послышался гортанный удивлённый возглас. Рядом с ними замаячила ещё одна фигура в меховой шапке. Спустя непродолжительное время раздался тихий свист. Тут же из кустов за спиной у компанейских выпрыгнула пара диких и, как ни в чём ни бывало, бесшумным крадучим шагом ушла к лесу.

Проводив гостей тяжёлым взглядом, Григорий смахнул пятернёй горячую росу со лба.

− Ух…Муха, это что было?

− А вот сейчас узнаем…

Старик, оперевшись на ружьё, вглядывался в вынырнувшую из тумана высокую фигуру. Приблизившись, человек помахал рукой.

− Степан, будь добр, завари-ка нам чайку, − проронил Верещагин.

* * *

Прихрамывая, промышленник подошёл к толстому обрубку бревна, служившему здесь и диваном и домашним креслом одновременно, сел на него, с видимым облегченьем перевёл дух. Многочисленные ссадины, изрядно порванная одежда, пятна крови: весь вид его говорил о том, что он выдержал основательную трёпку.

Степан сноровисто приладил над костровищем палку, повесил на неё котелок и скоро огонь весело облизнул его чумазые бока.

− Однако…. – Мухин, нарушив тишину, смущённо кашлянул в кулак. – Мы уж думали, нас тут дикие на куски начнут резать. И как это тебе удалось с этими аспидами договориться?

Верещагин с задумчивостью уставился на облака, плывущие над его головой.

− Дело тут нехитрое. Видно, те из наших, кто рискнул идти лесом в форт, привлекли внимание краснокожих – все-таки это их земли. Вот они и пришли, чтобы узнать, что здесь творится, заветную могилку проведать. Обряды, опять же, подходящие совершить.

− Дикари! – презрительно фыркнул Григорий, хотя, правду сказать, физиономия его с грязными разводами золы, бурым тавром на лбу и свирепо сверкающими глазами выглядела не слишком привлекательно по сравнению с индейцами.

− М-да… − Верещагин каким-то странным взглядом посмотрел на бывшего каторжанина и, вздохнув, продолжил: − Ну и, конечно, узнали от наших о проделках злого духа. Чёрт побери, о нём говорит уже вся округа!

− Да, вот именно… Что там с оборотнем? И где толмач? – нетерпеливо воскликнул Степан.

− То же самое меня спросили и индейцы. Ну что ж, отвечаю, Каокан обретался здесь не далее, как вчера, но, увы, его нет больше с нами и где сейчас сушатся его мокасины известно одному лишь великому Элю[14]. Индеец исчез, но вместе с ним исчез и злой дух, а это уже не так плохо, согласитесь…Кстати, чай уже готов!

Григорий сноровисто зачерпнул кипяток кружкой, испытывающе глянул на промышленника.

− Ты говорил, что будешь ждать оборотня в редуте…

− А я передумал, – просто ответил Василий. – Ведь по всему выходило, что злыдень как-то связан с шаманом. Вот я и решил покараулить его рядом с Тек-ишем… Признаться, продрог изрядно, прежде чем он объявился…

Протянутая с чаем рука Григория замерла в воздухе.

− Появился кто? – дёрнув кадыком, прохрипел он.

− Как это «кто»? Оборотень иль Такиек – называй его как хочешь. Я из пистолета прямо в морду саданул, ну да ему, как оказалось, на это было ровным счётом наплевать. Вёрткая попалась тварь! Спасибо, Каокан подоспел на помощь − вцепился в него и давай заклинаниями сыпать. Тем и доконал беднягу. Смотрю: испарились, причём оба! Вознеслись так сказать… а может провалились − я в их понятиях, признаться не силен.

… Вот таким манером я и обсказал все нашим краснокожим друзьям. Сейчас, сдаётся мне, они сидят и курят трубки у могилы, восхваляя храбрость нашего Каокана. Уф, устал я что-то…

* * *

Когда Евстратий с Верещагиным остались с глазу на глаз, старик хитро прищурился и усмехнулся в бороду.

− Ну а все же, что там, у могилы, было?

− Так я же все и рассказал. Сижу в засаде, значит…

− Ты что, совсем меня за человека без понятиев считаешь! − обиделся Мухин. − Эти побасенки будешь рассказывать диким, да нашим дуракам. Ты мне обскажи, как все на самом деле было. А то тоже мне герой − треплется, как подол у бабы!

Верещагин отставил кружку, едва заметно улыбнулся.

− Что ж, коли желаешь, слушай…

Ты меня, Евстратий, знаешь. Я хоть и не такой, как ты лосось замшелый, да здравым смыслом господь не обидел. Я могу поверить в землетрясения, извержения вулканов − такое здесь нет-нет, да происходит, но в оборотней яникогда не верил, не верю и сейчас.

Кому-то очень не понравилась, что мы здесь появились – это точно. Известно, нашего брата запросто на испуг не возьмёшь. В проливах, прости Господи, уж всякого повидали. Для того, чтобы спровадить мужиков из сих благословенных мест требовалось что-нибудь иное, нежели обычные нож и пуля. Так появился Такиек – злой дух залива. Разумеется, шаман, как бы он не был могущественен при жизни, здесь был не при чём.

Несколько странных смертей и гибель Леонтьева посеяли среди компанейских суеверный страх и обратили в бегство. Нет, я не хочу сказать, что они трусы. Но одно дело сражаться с человеком, другое − с чем-то неведомым, что не находит разумного объяснения!

Сначала я подозревал, что эта история из разряда индейских штучек. Напялить волчью, либо медвежью шкуру, чтобы незаметно подобраться к стенам наших укреплений для краснокожего не составит особого труда. Однако, ситхакуаны, хоть народ в войне коварный, слово своё чтут свято. Раз уж продали нам землю, то подобными фокусами заниматься не станут. Нет, местные на это не пойдут…

− Я так и знал – Гришка, и́ род! − старик смачно сплюнул, деловито засадил шомпол, загоняя заряд, в ружейное дуло. – Ну всё, отбегался, клеймёный! От моей верной пули не уйдёшь − Евстратий своё дело знает!.. Ну так что там дальше?

Промышленник никак не отреагировал на гневные слова старика. С невозмутимым видом неспеша промял щепоть ароматного манильского табака в трубке, прижал сверху мозолистым пальцем уголёк, с удовольствием затянулся. Теперь, после пережитой ночью смертельной схватки, он необыкновенно ярко ощущал скромную прелесть окружающего его мира. Ласковое дуновение ветерка, звонкое щебетание птиц, дым костровища – всё это доставляло ему трогательную радость.

− Дальше? – несколько рассеянно переспросил Василий. – Ах, да… Дальше появился я, полный решимости довести начатое дело до конца. Следовательно, и меня должна была постичь печальная судьба Леонтьева. Но вздрагивать от каждого шороха и ждать, когда кто-нибудь заявится по твою душу – последнее дело.

Этой ночью я сделал все, чтобы заставить Такиека выйти на тропу войны. Понятно, прихватить злодея ночью в лесу так же трудно, как наступить на собственною тень. Сидеть в редуте – верный путь лишится глотки! Уверен, Леонтьева сперва подстрелили из лука через одну из бойниц. Потом, после раправы выдернули стрелу, всего то и делов. Степан потом спалил её обломок, помнишь?.. Ну так вот, лишь только раздался клич оборотня, я что есть духу помчался к могильнику, ибо знал, что уж туда-то он будет просто вынужден прийти.

− Как так? – удивился Мухин.

− Уж больно место подходящее, − пояснил Василий. − Забросил шкуру с мордой и прочими душегубскими причиндалами к шаману и спи спокойно − ни человек, ни зверь туда точно не полезет.

− А ведь верно намедни ты подметил− жёрдочки-то у помоста были пошкрябаны изрядно, – вспоминая вчерашний поход, отметил Мухин. – Выходит, все же, кто-то лазил!

− Вот именно, − кивнул промышленник. − Не застав меня в редуте, убийца поспешил к могиле, чтобы опять принять человечий облик. Но у него ничего не получилось, потому что там его уже ждал я. Мы схватились. Несмотря на то, что я застал его врасплох, мне досталось крепко. Стреляя, я поторопился − пистолетная пуля разворотила только маску, выстрелить второй раз не удалось… Огромные когти, как ножи, полосовали моё тело. Этот малый дрался словно всамделишный дьявол! А я истекал кровью и слабел. Меня спасло то, что помост рухнул. Падая, злодей крепко приложился головой к камню. Я вытащил нож, приготовился к последней схватке, однако все было кончено − он едва дышал. На правой руке у него была одета перчатка с железными когтями − их остроту я буду помнить долго! А из-под волчьей морды на меня смотрело чёрное жуткое лицо…

Верещагин зачерпнул рукой остывшие угольки, подкинул в воздух. Показал чёрную ладонь Мухину.

− Неплохой трюк для маскировки – вымазать лицо сажей. Дождь стекал по скулам убийцы, смывая маску смерти. Это был…

− …точно не Гришка! – с некоторой досадой протянул Мухи, снова сплюнул. – Ну что за человек? Нет на него никакой надёжи!

Помолчав и, пережив разочарование, он неуверенно пожевал синими губами.

− Неужто Каокан? − предложил несмело. − Как же так, ведь мы были с ним в дозоре?

Василий снисходительно улыбнулся.

− И это называется вместе − на разных берегах? В одном ты прав: я так до конца и не мог поверить, что эти ужасные дела сотворены его руками. Незачем ему было такое вытворять, так я думал.

Каокан − Хромой Олень присутствовал на переговорах с вождями, прибывавшими в форт Ситхи. Но кто он был для всех этих надменных вождей проливов? Всего лишь толмач на жаловании русских! Дикие здесь уважают только богатство и воинскую доблесть. А ещё своих шаманов, которые, что тут скрывать, порой творят настоящие чудеса. Каокан, дабы поднять свою значимость, намекал, что и он на короткой ноге с духами. Однако мало кто ему верил.

Чувствуя себя глубоко уязвлённым, он тяготился своим пребыванием в заливе Гремящих Водопадов. Следовало поторопить события, чтобы вернуться из ненавистной ссылки. С другой стороны, намекни он среди своих, что изгнание с помощью магии пришельцев из священных мест его рук дело, и никто уже не посмеет смотреть на него свысока!

Таким образом, чтобы добиться своих целей Каокан придумал Такиека − злого духа, охраняющего эти благословенные места. Признаться, он ловко всех нас обманул. Даже я до последнего был уверен, что все эти смерти на совести нашего клеймёного дружка − уж больно тёмный человек этот Григорий: Бог знает что он там натворил, пока его не услали из Охотска в Сиху. Видать и в прошлый раз, чтобы не светится в темноте, он по своему разбойничьему обычаю перемазал золой рожу. Этим он и испугал Леонтьева, напомнив своим видом принявшего личину оборотня Каокана.

− Постой, − вдруг побледнел Евстратий. − А что с шаманом?

− Ничего, − пожал плечами Василий, − рассыпался на части. Он же был довольно древним стариком.

− О господи, мы пропали! − судорожно оглядываясь, вскочил Мухин. − Ты же, сквозная твоя голова, сам отправил этих краснокожих разбойников к могиле. Представляешь, что они сделают с нами, когда увидят то, что осталось от их проклятого шамана!

− Не преувеличивай, дружище − ухмыльнулся Василий. – Эх, Евстратий, все-таки плохо ты меня знаешь!

Убедившись, что останки Тек-Иша годятся лишь на амулеты знахарям, я наскоро восстановил помост: подправил сломанную жердину, вернул на место доски, останки шамана сложил в корзину. Нашего толмача завернул в одеяло и положил сверху, как оно и было. Так что почитай, ничего почти не изменилось. Тек-иш стал Хромым Оленем, только и всего.

…Василий Верещагин закончил свой рассказ. Крутобокие, густо заросшие елью, горы безмолвно охраняли покой Ситхи. Где-то высоко, в тяжёлых мрачных облаках, парили белопёрые орланы – уж они то знали всё о каждом шаге бородатых пришельцев, появивших недавно в их краях. Но человеку неведом язык птиц и легенда о злом духе залива Гремящих Водопадов продолжала ещё долго жить – одна из многих историй, случившихся в те бурные, неспокойные времена.

[1] Ново-Архангельск – основное поселение и крепость Русско-Американской компании на Аляске.

Русско-Американская компания (РАК) – полугосударственная колониальная торговая компания (1799 – 1867).

Фактории компании контролировали территории на тихоокеанском побережье от Курильских островов до

Верхней Калифорнии (форт Росс).

Промышленники – служащие РАК, осуществлявшие промысел морского бобра (калана).

[2] Куцкекуан (тлинк. ) − облако из-за края неба.

[3] Байдарка − одно-двухлючная кожаная лодка алеутов и чукчей.

[4] Юкола – вяленый лосось.

[5] Чинук – межплеменной жаргон у северо− западных индейцев.

[6] Компанейские (местн. ) – служащие Российско-Американской компании (РАК).

[7] Штуцер – нарезное, дульнозарядное ружьё.

[8] Сруб − деревянное сооружение, стены которого собраны из обработанных (рубленых) брёвен. После высыхания сруб разбирается и переносится на необходимое для строительства дома место.

[9] Дикие (местн. ) − индейцы.

[10] Бостонцами в Русской Америке называли северо-американцев.

[11] Такиеки − души умерших животных и людей, которые, превратившись в духов, помогают или вредят людям. Обыкновенно устанавлением добрых отношений с миром духов занимается шаман.

[12] Баркас – большая многовёсельная мореходная шлюпка с парусом.

[13] Пронизка – ожерелье из раковин или бисера, на котором обыкновенно висел кожаный мешок с магическими талисманами, охраняющими их владельца.

[14] Эль – Ворон, прародитель всего живого в мифологии индейцев Северо-Запада Северной Америки.