Когда запоёт свиристель

III

Когда запоёт свиристель

— Нет, хочу видеть! — сухие руки взяли её ладони и мягко заслонили глаза.

— Тише ты, глупая, последних птиц распугаешь.

— Фу, не люблю птиц — тихо пробубнила.

— Чего их невзлюбила? — удивился отец.

— Все они – предатели, — фыркнула девочка.

— Даёшь… чего же это они предатели?

— А иначе, почему улетают неведомо куда каждый год? — грустно вздохнула Нэля — А если уж стремитесь туда, где теплее, то зачем возвращаться?

— Наверное, потому что здесь – они родились, здесь – их дом, — задумчиво протянул отец, — Поэтому и летят… назад.

— Все они возвращаются в благоухающий лес, после того как он провел зиму в ледяном одиночестве… Подло это. Все они подлые.

— Не все… — возразил отец, обращаясь куда-то в небо, — он замер, девочка чувствовала, как в попытке выразить свои мысли, мужчина тяжело вбирал в лёгкие опреснённый первым морозом воздух, — Что ж…есть у меня один случай, чертовски, давний.

— А меня тогда даже не существовало? – недоумённо спросила она.

— Тебя к тому моменту ещё трижды не было, — усмехнулся отец и – замер, видимо, прислушавшись к чему-то. — Ну, точно, лёгок на помине…

— О ком это ты??? — почемучка замотала головой.

— Прислушайся и узнаешь, — руки отпустили её ладошки, и человек отстранился.

— Не открывая глаз, дочь прощупывала на слух гулкое пространство неизъяснимого леса.

— Это просто птичий щебет, — девочка разочарованно скривила мордашку.

— Не просто, будь внимательнее, — увещевал голос, — Вот сейчас, слышишь? Тоненько так.

— Не-а, — капризно дёрнула плечами Нэля.

— Вот глухая тетеря. Хорошо, идём потихоньку, только глаза не открывай.

Нэля обхватила запястье громадной ручищи, уходившей далеко вверх и, повинуясь, зашагала следом. Над её головой побрякивала сумка с фотоаппаратом, под ногами мягко хрустело и оседало морозное полотно, сшитое из одеревеневших листьев. Октябрьская свежесть сосновой рощи перебивалась запахом крепкого табака и машинного масла, впитанного огрубевшей кожей отца.

— Кажется, слышу, да, точно! — зажужжала она.

Через шум ветра, несшегося с озера, за треском шелудивых, отяжелевших ветвей, до неё долетала витиеватая, едва различимая трель. — Дрозд?

— Вот те на… дрозд… Ну ка, ещё попытка.

— Синица! — задорно выпалила девочка.

— Пфф, ещё лучше, — засмеялся отец, продолжая наслаждаться пульсирующим, совершенно неприродным освистом, который, тем не менее, порождался глубинами леса и ими же впитывался без остатка. — Ладно, незнайка, свиристель это.

— Свири -кто? — Нэля остановилась и вопросительно развернулась навстречу голосу.

Громадная фигура, раздувая потоки воздуха, сложилась в несколько раз и опустила косматые руки на плечи. Обращённый к её лицу, совсем близкий теплый тембр ответил:

— Это – кочующая птица. Изредка залетает к нам зимами из таёжных лесов.
Жаль, что не видно его нигде… Но-но, не открывай раньше времени, скажу, когда можно.

— Какой же он? — искрящимся тоном выпытывала девочка.

— Эх, он – красавец, одним словом, — по-особенному, почти мечтательно обрисовал отец. — Говорят, правда, что повстречать такого – скверная примета, но, как бы там ни было, сегодня без фотоснимка он не уйдёт… Так точно? — наигранно отрапортовал он, вытягиваясь смирно.

— Точно-точно! — улыбнувшись, подыграла Нэля. — А что за случай ты хотел рассказать?

— Нууу… Это мировая история…, — затянул отец, чиркнув спичкой, — Однажды ко мне такой залетел в окно. Чуть не разбился, представляешь? — отец взял её за кисть, и они двинулись дальше.

— Дурной что ли? Чего это он? — нахмурилась малютка, переступая распластанные по земле щупальца-корни.

— Не дурной, пьяный был, как чёрт. Эти птицы такими чудесами известны. Лупят ягоды не в себя, а те бродят прямо у них в желудке, вот так и выходит.

— Ну и дела, пьяный... а дальше? Что с ним случилось?

— Выходил я его, да только это уже зима была, решил до весны, до лета подержать, пока не окрепнет, да и как-то мне стало жалко отпускать его после этого.

— Ты его оставил у себя насовсем?

— Да не. Прожил он у меня пару лет, но потом как-то сам вырвался и ускользнул в открытое окошко. Улетел далеко к своим на восток, я так и думал, что теперь не увижу, тем более, что кочующая птица.

— Но?

— Вот то-то, «но». Через четыре года возвратился он, правда в этот раз помочь ему уже не смог, — отец потянулся за второй сигаретой в карман и как-то почти про себя уже добавил, — До сих пор гадаю, почему он вернулся тогда…

— Наверняка помнил, что ты можешь ему помочь, — с чувством убеждала Нэля.

— Наверное. Но в том виде, в каком он прилетел, его бы ничто не спасло, — мужчина тоскливо стукнул зубами, — но прилетел он не к своим, а к человеку.

— И что же это получается, папа? — озадаченно дёрнула она его за рукав.

— А получается так, что даже у кочующей птицы есть два важных места в жизни: где она начинает свой путь, и где его заканчивает.

— И это всё называется домом?

— Да, это называется домом, — отец остановился, и тихо извлёк из сумки фотокамеру.

Нэля затаила дыхание. Она отчётливо различала, как шелестели лепестки наводимой диафрагмы, и елозило кольцо фокуса в объективе, прерываемое редкими ударами взрослого сердца. Спустя мучительную долю секунды скрипнул затвор… Она с волнением открыла глаза – внезапная чернота упёрлась в неё рыхлой марью.

Как будто ослепшая она ринулась вперёд в надежде обнять отца, но извивающиеся корни свалили её на землю. Птичий треск усиливался и безжалостно перерастал в механический рёв, оглушая и пробуждая…