Table of Contents 104 страница

Подчиняясь приказанию Флорентийца, я приблизил своего мехари к животному Андреевой. Умные животные пошли совсем рядом друг с другом, так что я мог наблюдать за всеми оттенками выражения лица Натальи Владимировны. Через некоторое время вдали стали вырисовываться верхушки пальм. И. сдержал ход своего верблюда, и вскоре весь караван перешел на шаг. Облако пыли было уже близко к нам, и теперь я различают в нем ясно фигуру всадника на коне.

Всадник бешено мчался к нам. Не замедляя бег, он подскакал к самому каравану, остановив своего коня шагах в пятидесяти от нас. Он поставил коня поперек нашего пути, точно приказывая нам остановиться. Пыль еще не улеглась, я не мог рассмотреть лица всадника. Но конь его был великолепен, и сам он сидел на нем как классически вылепленная скульптура. Его дерзостное намерение остановить наш караван всем нам было ясно. Но И. ни на минуту не замедлял шага своего верблюда, мы приближались к всаднику, и мне показалось, что неминуемо верблюд И. столкнется с конем всадника. Когда мы были не более чем шагах в пятнадцати от всадника, он поднял руку и прокричал:

– Разве вы не понимаете языка пустыни? Если я стал поперек дороги, караван должен остановиться.

Голос незнакомца был груб и резок. Теперь я видел и его фигуру, и его лицо совершенно отчетливо. Он был молод и довольно красив. И при всей своей сравнительной красоте он был отвратителен теми наглостью и вызывающей дерзостью, которые лежали на всем его облике. У меня мелькнула мысль, что это разбойник, хотя его внешность была скорее элегантной, чем небрежной.

И. все так же двигался вперед, а всадник все так же держал свою руку вытянутой по направлению к нему. Вот-вот, казалось мне, должна была произойти стычка животных. Не доезжая шагов пяти, И, слегка поднял правую руку и сделал едва заметное легкое движение, как бы стряхивая что-то с кончиков пальцев, по направлению к коню и всаднику. Рука всадника мгновенно упала, как плеть, на шею его коня, конь, точно бешеный, взвился на дыбы, закружился, вмиг вынес всадника прочь с нашей дороги, и довольно долгое время всадник не мог справиться с взволнованным животным.

Я вспомнил приказ Флорентийца, усердно призывал Его имя, строя защитную сеть вокруг всего нашего каравана и особенно вокруг Андреевой и себя. Она, очевидно, почувствовала мое духовное напряжение, отвела глаза от всадника и очень тихо сказала мне:

– Спасибо, Левушка. Когда Али несколько минут приказал мне быть под Вашим покровительством не только в пути, но и во все время пребывания в Общине, у меня был момент почти протеста и негодования. Ваша любовная забота тронула меня. Я поняла, что Вы именно та сила самообладания, которая может быть тушителем моей раздражительности. Спасибо, мой верный рыцарь, я совершенно спокойна. Этот человек только и рассчитывал на возможность вызвать в ком-либо из нас страсть и воспользоваться ею, чтобы найти брешь в нашей воле. Но он не знал, что И. Ему не соперник. Будьте, друг мой, и дальше так же внимательны и защищайте весь караван своею сетью. Я буду Вам помогать слева, Вы защищайте правую сторону, спереди И. – непроницаем, а сзади Ясса – защита верная.

Всадник успел наконец справится со своим конем и резко закричал:

– Что такое? Почему Вы не остановили караван и перепугали моего коня, не привыкшего к такому невежливому обращению? Ведь Вы не дикарь и не дикарей ведете за собой? Мне надо с Вами говорить, потому я и остановил Ваш караван.

В голосе незнакомца меня удивила гамма очень разнообразных оттенков. Начал он дерзостным выкриком, а последние его слова были сказаны несколько извиняющимся, примирительным тоном.

– Вы не остановили моего каравана, – ответил ему своим обычным тоном И. – И если бы Вам вздумалось повторить Ваш дерзостный маневр, он стоил бы Вам жизни.

– Вот как Вы разговариваете в пустыне, где я являюсь владыкой, – снова дерзостно закричал незнакомец, однако резко дернул своего, коня и отъехал от нас подальше.

Это меня так рассмешило, что я не в силах был удержать смеха. Но тут же был очень наказан за свою; смешливость. Всадник поднялся на стременах, пронзил меня своим взглядом – глаза его были черные и выпуклые – и в бешенстве закричал:

– Щенята Вашего каравана оскорбляют меня, а Вы молчите!

– Перестаньте кривляться, несчастный человек, и говорите, что Вам нужно? О чем Вы просите? – ответил И.

-Я ни о чем не намерен Вас просить, я при… при… я напомнить Вам хотел, что въезд в эту Общину охраняю я и я никого туда не пропущу. Вы можете отдохнуть в моем доме, если хотите. В моем саду хватит места для всех вас, но вы обязаны вернуться назад, –говорил всадник, точно он чем-то давился и с трудом выговаривал слова.

– К Вашему сведению должен заметить, что охранник въезда Вы плохой, так как наиболее многочисленная группа моего каравана уже в Общине, а Вы даже не видели ее, несмотря на всю Вашу воображаемую власть над этой частью пустыни. Я уже сказал Вам, что еще одна попытка остановить мой караван будет стоить Вам жизни. Постарайтесь собрать свое самообладание хоть сколько-нибудь и просите о том, о чем давно обращаетесь с просьбами к Али.

– Али – это Али, а Вы… пф… Вас я не знаю и с Вами разговаривать о важнейших для меня вещах, да еще в присутствии Ваших спутников, и не подумаю. Али в древнем долгу у меня, и он должен меня выслушать.

– Али уже много раз выслушивал Вас именно потому, что Вы обращались к нему, упоминая этот старый кармический долг. К сожалению, Али выплатил Вам свой долг десятерицею, и больше он не имеет права ни спасать Вас, ни даже слушать. Мера его вещей относительно Вас исчерпана. Если хотите обратиться лично ко мне, Милосердие открывает для Вас эту новую возможность. Но помните, дважды она не повторится.

– Это мне нравится! Да на каком основании Вы вмешиваетесь в мои дела с Али? Али был когда-то мне Учителем, естественно, что в трудную минуту я обращаюсь к нему. В посредниках я не нуждаюсь.

– Я уже сказал Вам, что всякая возможность для Вас быть выслушанным Али кончена. Я запрещаю Вам двигаться дальше. Вы свили себе гнездо среди этого сада, уверяя всех, что Али дал Вам на это свое разрешение. Но сами Вы лучше всех знаете, несчастный человек, что Али не давал Вам его. Сегодня для Вас последняя возможность быть защищенным мною и спасенным в тайной Общине, так как в этой дальней Общине Вам, сознательному злодею, места нет. Сегодня Вы еще можете быть спасены Светлой силой. Но завтра будет уже поздно. Много раз обманутые Вами Ваши соратники темных сил завтра настигнут Вас. И спасения Вам от них, милосердия, которого Вы в жизни своей не проявили ни к кому, Вам от них не ждать.

Во внешности и манерах дерзкого всадника произошла разительная перемена. По мере того как И. говорил, вся его фигура, лицо, глаза становились олицетворением не только страха, но ужаса. Все же он старался овладеть собой, заставить свои зубы перестать стучать и придать своему голосу подобие сарказма и дерзости.

– Вы воображаете, что можете запугать меня? О каких таких моих врагах Вы говорите? Я понимаю, что Али мог бы меня кое в чем упрекнуть, так как он предупреждал меня. В последний раз даже поставил кое-какие условия. Я дал ему слово, что их выполню, и не сдержал. Но при чем здесь Вы? Быть может, Вы скрываете, что Али послал Вас ко мне? – с некоторого рода подозрительностью и в то же время с затаенной надеждой закончил свою речь всадник.

– Если бы Али имел все возможности спасти Вас, лживый и лицемерный человек, то и тогда он не остановил бы приближающейся к Вам руки возмездия. Ибо эта рука соткана вами и может быть отведена тоже только вами. Кроме того, я уже сказал Вам: Али не имеет ни одной возможности приблизить Вас к себе, так как единственную узенькую тропку старинного кармического долга Вы густо засеяли ложью, воровством и обманом. Через эти выросшие выше Вашего роста стены Вам не пробиться к Али никогда. Еще раз – и последний – я предлагаю Вам свою помощь. Соглашайтесь немедленно отправиться в тайную Общину. Где она и что она, Вы отлично знаете. Вы дали слово Али, что сами отправитесь туда, и вместо этого поселились в этом саду, считая себя защищенным от прежних своих друзей, которых Вы обманули и ограбили. Вы выдали их тайны и тем превратили их в своих смертельных врагов. Я сказал – завтра они настигнут Вас, и Вы точно знаете, какого рода муки и невообразимые пытки ожидают Вас.

– А разве в тайной Общине, где день и ночь надо трудиться, где нет никакого простора собственной воле, где все только и делают, что стараются очистить с себя пятна грехов, где царит скучища, не такая же мученическая жизнь? Где там разгуляться на просторе смелой воле человека? Где там научиться подчинять себе волю людей и делать их своими рабами и слугами? Хорошенькое предложение Вы мне делаете! Уж лучше…

Всадник не договорил. Очевидно, мелькнувшее в его уме представление о реальной встрече со своими врагами заставило его опять пережить неописуемый ужас, отражением которого снова стала вся его внешность.

И. спокойно сидел на своем огромном мехари и с высоты его смотрел на всадника, который корчился под его взглядом. Изо рта его забила пена, шею сводила судорога, глаза выражали бешеную злобу. Он силился поднять руку, но вместо этого ударил ею по шее своего коня, который взбесился и пытался сбросить своего жестокого господина.

– Я был бы согласен спрятаться там, так как знаю, что туда враги мои проникнуть не могут.

Всадник вдруг вскрикнул и на некоторое время замолчал, точно сердечная спазма не дала ему договорить фразы, и только через несколько минут продолжал:

– А вдруг Вы обманываете меня, чтобы заманить в свои сети такую силищу, как я? И если я соглашусь, примете ли Вы мои условия, на которых я сочту возможным жить в Вашем тайном месте?

И. рассмеялся и ответил тем голосом, звонким, как клинок, которым говорил очень редко:

– Что Вы за «силища», в этом Вы могли убедиться уже полчаса назад, не только сейчас, когда вся Ваша игра смешного колдуна с побрякушками, которыми обвешаны Вы и Ваш конь, не помогает Вам, ибо ни Вы, ни Ваш жеребец не можете двинуться с места. Полчаса назад у Вас был мой гонец и предупредил Вас, уговаривая смириться и образумиться. Сейчас Милосердие моими устами говорит Вам: «В последний раз предоставлена возможность отойти от зла. Если в эту минуту не примете решения, Ваша жизнь в веках окончится в страданиях только с жизнью планеты, а затем исчезнет из вселенной, сожженная огнем Вашей лжи и всей той кровью, что на Вас. Выбирайте, времени нет, враги Ваши уже близко».

Снова ужас потряс человека. Мне было ясно, что он теперь понял слова И. вполне и правда их его ошеломила.

– Я согласен, – еле слышно прошептал он.

И. приказал ему отъехать в сторону и присоединиться к Яссе до тех пор, пока мы не встретим надежного конвоя, который проводил бы его в безопасности в далекую тайную Общину.

Надежный конвой? За два года жизни в этом саду караван первый, который я увидел. Кто может проезжать здесь? – говорил всадник, стоя в стороне, пока мы проезжали мимо него.

– Да, вы видели первый караван. Так же, как Вы не видели в повстречавшемся Вам пять месяцев назад купце ничего, кроме нищего бедуина. Но он видел Вас и оповестил о Вас пославших его на поиски за Вами Ваших врагов. Он искал Вас усердно, ибо иначе ему не миновать было ужасной судьбы вроде Вашей, – ответил И.

Проехав еще около получаса, мы поравнялись с прекрасным садом, и внезапно из-за густых низких пальм навстречу нам выехали пять всадников на маленьких арабских лошадках. Все они, встретясь с нами, сошли с лошадей, встали на колени и поклонились И., коснувшись земли своими тюрбанами.

– Встаньте, друзья, – сказал им И. – Ваш грех давно прощен, и больше никогда не кланяйтесь мне в землю. Последнее, что вы можете еще сделать, чтобы окончательно освободить себя от власти злых, – отвезите этого человека в ту тайную Общину, где вы сами нашли себе спасение. Не бойтесь сейчас преследования злых, которые гонятся за этим своим рабом. Поезжайте спокойно и уверенно, между вами и ими встанет песчаная буря. Она укроет ваши следы и погубит весь труд тяжелого путешествия преследователей. Везите поручаемого мною вам спутника так, как будто бы я был неотлучно с вами.

И. повернулся к Яссе и сказал:

– Ясса, дай этому человеку узел с одеждой, что я велел тебе взять из оазиса, и отдай ему весь тот провиант, что тебе оставил Кастанда.

– Переоденьте платье, что Вам подали, – обратился он к буйному всаднику.

– Отдайте своего утомленного коня Яссе и возьмите его мехари. На коне Вы не доедете и до скал в пустыне, не только до тайной Общины.

Я не видел лица незнакомца, но каждым нервом чувствовал его протест и недовольство. Только страх заставлял его повиноваться. Довольно долго с помощью Яссы, ворча, он переодеваются, пока И. разговаривал с вновь встреченными пятью всадниками. Я присмотрелся к их лицам, и был ими очень поражен. Мне казалось, что за их теперешним кротким и ласковым выражением, точно за кисейной занавесью, лежит другое – дерзостное, злое. Казалось, вот-вот мелькнет на каждом из этих лиц неуловимое движение мускулов и вспыхнет на них тот огонь ненависти и раздражения, которым было залито лицо первого всадника. Но сколько я ни вглядывался, лица бедуинов оставались неизменно спокойными и ласковыми.

Наконец бешеный всадник взгромоздился на мехари Яссы и подъехал к И. Посмотрев на него пристально, И. обратился к бедуинам:

– Вот, друзья, ваш спутник. Вспомните, как в этой же пустыне много лет назад я спасал вас от преследовавших вас врагов, в каком диком ужасе были вы тогда и как ваши следы укрыла буря, намывшая непроходимые холмы песка между вами и преследователями. Десять лет вы не могли разорвать связи со своими темными врагами. Ненависть и страх вы посылали в ответ на их зло, и потому-то они и держали вас в своей власти крепче железных канатов. Только следующие десять лет научили вас простить ваших врагов, и, наконец, последние пять лет раскрылись ваши сердца, как широкие ворота Любви. Любовь пролилась из них, и вы простили и благословили ваших мучителей. Теперь перед вами встала последняя черта самоотвержения Любви: верните Ей сына зла. За этим я вас сюда и вызвал. Иди, друг. Верный конвой охранит тебя. Призывай силу мою к себе на помощь во все время пути и жизни в уединении, – обратился И. к всаднику. – Думай не о трудностях этой минуты, не о тяжелом дне, когда твои страсти раздирают тебя и мешают тебе видеть что-либо, кроме самого себя. Но думай, что вся жизнь твоя до сих пор, когда ты казался себе могучим, не дала тебе ни одного часа радости. Думай, как тебе понять, что такое радость. И в первый же раз, как ты ее испытаешь, ты прорежешь непроходимую для злых пропасть. Радость ведет к победам Любви, а злое уныние

– к упорству воли. Упорство же воли – меч зла. Этот меч не может разить там, где живет радость.

Ни слова не ответил человек. Сидя высоко на мехари, окруженный своей стражей на маленьких лошадках, он был похож на преступника, ведомого на казнь, так был зол его взгляд, такое безнадежное отчаяние выражала вся его фигура.

И. сделал знак рукой, бедуины поклонились ему по-восточному, молча окружили всадника на мехари, поехали рысью вправо, огибая сад, и исчезли так же неожиданно за лесом низких пальм, как и появились.

Постояв несколько времени и все время пристально смотря вслед исчезнувшей группе, И. тронул своего мехари, повернув неожиданно для меня круто влево. Только теперь, когда мы двинулись снова в путь, я отдал себе отчет в своем поведении во все время встречи. Я должен был себе признаться, что и на этот раз «наблюдал», а не «действовал» в том смысле, как учило меня евангелие серого дня жизни в Общине, то есть быть и становиться. Я переживал очень ярко все чувства несчастного, заблудившегося в жизни человека. Но я не нес ему из себя той силы самообладания, которую я сам же понял как действенную силу помощи, дающую возможность встречному гасить в себе страсти, хотя бы на время встречи освобождаться от них.

Почему же я не мог этого сделать, раз я понял, как надо действовать? Почему я не смог переливать в несчастную страдающую душу своей энергии любви? И снова я сам себе дал ответ: знать – значит уметь, а я только знал, но не умел. Я забыл обо всем и обо всех, забыл время, пространство и место, я все думал о бешеном всаднике…

– И теперь, Левушка, самое подходящее время для тебя вспомнить о задаче, что дал тебе Флорентиец, и точно приняться за свою роль рыцаря подле Натальи Владимировны, – вдруг услышал я голос И.

Я вздрогнул от неожиданности, посмотрел на моих спутников слева и справа, еще более удивился тому, что голоса И. никто, очевидно, кроме меня, не слышал, и перенес все свое внимание на Андрееву.

С первого же взгляда я понял, что Наталья Владимировна пережила встречу далеко не так, как я. Глаза ее блестели энергией, лицо было бледно, точно осунулось и похудело, губы были плотно сжаты, и вся ее обычно тяжеловатая фигура представляла из себя какой-то кулак силы. Иными словами я не могу определить своего впечатления. Я воспринимал всю ее как заряженную пушку, из которой вырывались снаряды целым потоком. Ни о чем ее не спрашивая, я точно знал, куда летели ее снаряды, знал, что она посылала свои огромные духовные силы не только несчастному бешеному всаднику, но и всем его спутникам.

Я преклонился перед ее духовным величием. Я понял, как была высока ее культура сердца и как никто и никогда не может проникнуть в святая святых другого человека, пока его собственное сердце живет манерой воспринимать встречного как конгломерат тех или иных качеств.

Мы мчались еще минут двадцать, и перед нашими глазами стали вырисовываться контуры стен с башнями, за ними верхушки деревьев, коегде крыши домов. Мне показалось, что мы подъезжаем к целому городу. Я никак не ожидал, что дальняя Община расположена на такой большой территории.

– Я здесь никогда не была, Левушка, – сказала мне Андреева. – Несмотря на то что Али сам учил меня многому, что составляло запретную зону для других, он много лет подряд запрещал мне приближаться к этому месту. Я не могла понять, почему он налагал здесь свой запрет. Я никогда не спрашивала его об этом, так как давно поняла, что только обыватели рассуждают, получая те или иные указания Учителя. Ученики же, получая их, знают, что им надо немедленно повиноваться и исполнять указанное. Сегодня я получила ответ на свой незаданный вопрос. Встреча, только что пережитая, разъяснила мне все. Мира в сердце, полной примиренности со своими собственными обстоятельствами, не было во мне до этой самой последней минуты. Сейчас, прочтя Жизнь не только этого несчастного, запутавшеюся добровольно в сеть зла, но и тех пятерых страдальцев, что послужили злу невольно, по неведению и принуждению, я нашла силу в своем сердце постичь закон мудрости в каждом явлении жизни человека. Горе и страдания невинных – по всем видимым, внешним признакам людей – меня возмущали. И вообще весь путь людей, в огромном БОльшинстве идущих страданиями, меня выводил из всякого равновесия. Я готова была всем и вся раскрывать свои объятия, желая всем и каждому помочь. Главное, чего я не понимала, – мира не было во мне самой. И потому помощь моя сводилась к бунту, к вызову, к осуждению той или иной манеры действий людей, выше меня стоявших и обладавших всеми силами и возможностями помощи, как мне это казалось. И это главное открылось мне сейчас. Я поняла, что не всегда можно помочь человеку, потому что в нем самом лежит первое препятствие к помощи. Человек бывает так закрепощен в своих предрассудках, что считает свою, на свой манер понимаемую верность какой-либо дружбе, любви или вере незабываемой, незыблемой истиной, величайшим светом и целью своей жизни. И такому упорно лично воспринимающему добро, лично воспринимающему всю жизнь человеку вся остальная Вселенная, с ее законом Жизни, кармой и следующими за ней по пятам закономерностью и целесообразностью, представляется мертвым хаосом, где на его долю выпадают не заслуженные им горести и муки. Али помог мне сейчас прочесть жизни только что встретившихся людей. Первый служил темным; отлично зная их цели и ища от них наград и возможности выхватить себе ряд ценностей жизни, как он их понимал. Устрашенный трудностью пути подле Али, он пожелал легкого достижения блеска, власти и богатства. Когда же понял, что у темных наука не только трудна, но еще страшна и ужасна, он бежал, обманул и дорого продал часть их дешевеньких секретов, которые ему удалось узнать. Час его расплаты с ними был бы более чем ужасен, если бы не милосердие И. Спасти его Али не мог, потому что в самом человеке нет больше ни одного аспекта Чистоты, дорогу к которому был бы в силах расчистить Али. И. поместит его в тайной Общине, где живут только такие же несчастные, связанные с темными, но бывшие когда-то в белых ложах Светлых Братьев Любви. Пять всадников, лица которых до сих пор хранят на себе следы пережитых ужасов, не могли быть спасены вовремя от злой силы. И. старался сделать это много лет назад. У этих безумцев был еще один друг, которому они верили, чтили его своим старшиной и во всем следовали за ним. Старшина объяснил им однажды, что его вызвал великий духовный владыка, чтобы дать ему высокое посвящение. На самом же деле он отправился к темным, обещал им привести пять новых рабов, если они откроют ему свои великие тайны. Путем огромных страданий, путем полного убийства в себе всех человеческих чувств: милосердия, доброты, любви, жалости, сострадания – он добыл у темных часть их тайн. Настало время уплаты. Он должен был привести к ним пять обещанных рабов – слуг беспрекословного повиновения всей шайке темных, по всему миру содержащей своих соглядатаев. Встреченные нами пять людей пылали верностью и любовью к своему старшине. И. предупреждал их через своих учеников о вероломстве их друга. Не один раз посылал он к ним гонцов, старавшихся раскрыть им глаза на истинное положение вещей. Наконец он нашел возможность сам увидеться с ними, рассказал им, что все призывы их друга – ложь, что он завлекает их в ловушку, где их ждет гибель у темных. Но и личное свидание с И. не помогло. То, что они в своем темном заблуждении называли верностью другу, заставило их служить темным по указанию их друга, якобы для его спасения. Страшный путь прошли несчастные, все больше и больше давая темным возможность овладевать ими, пока они на опыте не поняли, что были игрушками в руках изменника и отступника. Тогда, полумертвые от пыток и ужаса, они воззвали к И., моля его о смерти, если спасение для них уже невозможно. И милосердный И. спас их. Как много надо сил сердца, Левушка, чтобы человек понял Истину и Ее божественный Закон, который наш дерзостный язык пытается судить, даже не понимая, о чем говорит. Все сейчас стало мне ясно. Все слова Франциска сложились в стройную систему творческих сил, где все, что творит, может творить только в мире собственного сердца. Никакое искание Истины, пути освобождения или самоотверженной жизни в любви невозможны для человека, пока в нем нет полной примиренности…

Я не замечал ничего, что делалось вокруг меня. Слова Андреевой наводили на меня ужас, до какой степени личные страсти и восприятие закрывают глаза условными повязками. И потому, когда мой мехари внезапно остановился, я точно с неба упал от нарушенного вдруг ритма движения.

Мы стояли у самой стены, высокой, сложенной из белого гладкого камня, напомнившего мне стены домика Али. Несколько братьев в белых одеждах отворяли широкие ворота, за которыми был виден целый ряд фигур в белых, коричневых и серых одеждах. Когда мы въехали в ворота, я понял, что мы едем по короткой и широкой аллее сада. С трудом, с помощью Яссы и подоспевшего Никито, я сошел с седла, но И. немедленно своей рукой вложил мне в рот конфету, и я сразу почувствовал себя крепко стоящим на ногах.

Я бросился к Наталье Владимировне, с помощью дорогого Яссы помог ей выпутаться из всех ее покрывал и тесемок, предоставив Никито снять с седла леди Бердран. Бедная женщина была так разбита, что Лалия и Нина, подбежавшие на помощь, увели ее, почти неся на своих плечах. Что касается Андреевой, то она была крепка и свежа, точно и не ехала весь день по пустыне.

К И. подошел старец в белой одежде, с посохом в руках, с таким светлым, сияющим лицом, точно весь он двигался в облаке света.

– Добро пожаловать, Учитель, вовремя, ах, как вовремя ты приехал, дорогой, – говорил он, обнимая И. и целуя его руку. И. отдал глубокий поклон старцу, поцеловал его руку, в которой тот держал посох, и ответил:

– Мир тебе, Раданда. Пославшие меня шлют тебе новые задачи, но не раскрепощение от них.

Как бы легкое облачко мимолетной грусти промелькнуло на светлом лице старца, но через мгновение оно снова засияло радостью, он оглядел всех нас чудесными синими глазами.

– Задачи новые, значит, и Свет придет новый. Мир тебе и пославшим тебя. Я думал, что выполнил меру своих вещей. Значит, я ошибся. Придите, друзья, в мои объятия.

Он обратился ко всем нам. Каждого из нас он обнимал и благословлял. Каждому он заглянул в глаза, каждому улыбнулся и каждому шепнул какое-то слово, но так тихо, что его слышал только тот, к кому оно было обращено. Мне он сказал: – Пиши о людях просто.

Хотя я и привык уже к тому, что многие и многие люди обладали способностью читать не только мысли, в данный момент обуревавшие человека, но могли, почти мгновенно, прочесть весь его характер и все его способности, меня поразило, что старец ответил мне на вопрос, который уже много времени тревожил меня.

Многие давали высокую оценку моему произведению. Рассул – последний, кто говорил со мной о нем, – еще больше раздул во мне огонь творческого беспокойства, который сводился, в общем, к двум словам: как писать? И вдруг старец в пустыне разрешил мои тревоги одним словом: «Просто». Да, он указал мне путь. Его слово объяснило мне главную силу писателя в его изображении типов людей, но… какая бездна мудрости должна звучать в сердце человека-писателя, чтобы сказать о жизни другого или о своей – «просто».

Мои размышления были прерваны. Старец Раданда оказавшийся настоятелем, лично повел нас в глубь прекрасного сада, где было много цветов и даже огромных еще не виданных мною цветущих деревьев. Он привел нас к скромному беленькому домику, напоминавшему своим видом монастырские гостиницы.

– Вот дом в твое полное распоряжение. Учитель. Здесь размести всех, кто приехал лично с тобой. Тех же, что ты прислал раньше, я разместил так, как ты приказал Никито.

Старец поклонился низко И., потом всем нам, улыбнулся и, прошептав: «Благословенны будьте», – ушел. Пока глаза мои могли его видеть, мне все казалось, что он не шел, а катился, как огромный шар, переливавшийся всеми цветами радуги.

И. приказал всем мужчинам устроиться в верхнем этаже. Лично ему оставить угловую комнату, а женщинам предложил занять нижний этаж.

Помня свои рыцарские обязанности перед Натальей Владимировной, я помог ей устроиться и разобраться в ее многочисленных вещах в той маленькой комнатке, которую она себе выбрала. К моему удивлению, она прошла мимо нескольких больших комнат, довольно комфортабельных, и выбрала себе маленькую, беленькую келейку, где едва умещалась узенькая кровать, небольшой стол, шкаф и стул. Устроив свою даму, я поднялся наверх, где встретился с И. у дверей его комнаты, расположенной совсем особо от всех остальных. Я хотел его спросить, где мне расположиться, как он предвосхитил мой вопрос и сказал:

– Левушка, настоятель предложил мне выбрать себе келейника для моих сношений с членами Общины, так как размеры ее порядочны. Не согласишься ли ты, – он засмеялся, – занять этот высокий пост келейника-секретаря при моей особе? И не желаешь ли поместиться рядом со мной? Имей в виду, что бегать по Общине и тренировать свою память тебе придется немало.

И. не пришлось сказать мне еще что-либо, так как восторгу моему не было предела. Я бросился на шею моему дорогому наставнику и немедленно ощутил блаженство и легкость на сердце от его ответного объятия.

В ту же минуту я почувствовал на своих плечах тяжесть моего белоснежного друга, который не замедлил проделать свой обычный фокус, даже прибавив к нему на этот раз пронзительный крик, что у него выражало наивысшую радость.

На крик Эта выскочили Бронский и Игоро, и под общий смех я получил первое приказание И. как келейник.

– Оповести всех, приехавших с нами, что через час будет общая трапеза, в которой все мы, без исключения, примем участие. Все должны быть в белых, чистых одеждах. Каждый в своем шкафу найдет такую одежду. Ванна женщин – направо от дома, мужчин – налево. Предупреди всех, чтобы через сорок пять минут все были готовы и ждали у подъезда дома. Я сам поведу всех в трапезную, где надо сохранять полное молчание. Смотри, не опоздай сам.

Я отправился выполнять свое первое поручение в Общине, конечно, в сопровождении своего друга Эта. Через три четверти часа я был первым на условленном месте.

ГЛАВА 18 Трапезная. События в ней. Мое новое понимание жизненных путей человеческих

Не успел я присесть на ступеньку крыльца и пригладить перышки на белоснежной спинке Эта, как послышались быстрые шаги и в дверях появилась Наталья Владимировна. Она всегда была одной из тех, кого ждут, если, конечно, ее не интересовало что-либо особенно, но сейчас меня удивила не только ее поспешность, но и легкость всех ее движений и походки. Я положительно не узнавал эту женщину с тех пор, как мы выехали из оазиса Дартан.

– На этот раз, Левушка, – сказала она мне без всякой иронии и юмора, – я хотела опередить всех и все же пришла позже Вас, хотя видела, как Вы мчались куда-то с Эта по аллее. Мне бы очень хотелось разделить Ваш труд и хоть чем-нибудь маленьким выразить Вам свою огромную благодарность за Ваше джентльменское поведение не только по отношению ко мне, но и ко всем нам. Я не видела еще ни одного раза на Вашем лице недовольства и не слышала ни одного слова осуждения комулибо. Одеваясь и готовя себя к трудному моМЕНТУ ОБщей трапезы, я особенно ясно отдала себе отчет в достигнутом Вами, ребенком, и устыдилась своей отсталости в некоторых вопросах.

⇐ Предыдущая 99 100 101 102 103104105 106 107 108 Следующая ⇒