Table of Contents 35 страница

Но этот вопрос должен быть решен при мне, пока я здесь, и увез„т их Хава, для которой я прошу у вас крова на несколько дней. Завтра мы зайд„м к вам, и вы скажете нам, что решили. А вот и Анна, – нам пора уходить.

Анна, видимо, торопилась, учащ„нно дышала и была бледна от жары.

– Как я рада, что застала вас, – здороваясь с нами, сказала она. – Но что это с вами, И.? Вы, право, точно Бог с Олимпа, прекрасны, но гневны. Я ещ„ ни разу не видела вас таким. – Она обвела нас всех глазами, снова посмотрела на И. и вздохнула.

– Я рада, что вы здоровы, Левушка, – обратилась она ко мне. – Но неужели вы оба уедете раньте, чем верн„тся Хава?

– Хава будет здесь завтра; она свою задачу выполнила так, как только и могла е„ выполнить воспитанница сэра Уоми, – ответил И. – Я просил у Жанны приюта для не„ на короткое время. Дети, Анна, не могут оставаться у вас. Если Жанна не передумает, – Хава отвез„т их в семью моих друзей.

– Как? – вне себя, бросаясь к Жанне, закричала Анна. – Вы хотите отдать детей? Но вы не сделаете этого, Жанна! Ведь вы сейчас в своей капризной полосе! Это пройд„т, опомнитесь.

– Я именно опомнилась. Я совсем не хочу в монастырь, как вы. И раздумывать много не желаю. Я отдаю детей вам, доктор И. Хава может увезти их хоть завтра, – холодно сказала Жанна, поражавшая меня вс„ больше. Я не узнавал прежней Жанны, милой, ласковой.

– Жанна, ведь вы на себя наговариваете! Это только ваше слепое упрямство, а завтра будете плакать, – настаивала Анна.

– Не буду и не буду плакать! Что вы все ко мне пристали со слезами? Вы воображали, доктор И., что я буду оплакивать разлуку с Левушкой? Нет, я уже поумнела! – перешла Жанна на вызывающий тон.

– Когда жизнь будет казаться вам невыносимой, когда будете обмануты, брошены и унижены, – оботрите лицо тем пологом, что я вам повесил, – ласково, печально сказал И. Обратитесь тогда к князю как к единственному другу, в сердце которого не будет презрения и негодования. Не забудьте этих моих слов. Вот единственный завет любви, который я могу вам оставить. Не забудьте его.

Голос И., когда произносил он эти последние слова, зазвучал точно колокол. Мне вдруг почудилось, что подле пронеслось что-то грозное, бесповоротное, что положило Жанне на голову венок не из роз, о которых она так мечтала, а из терниев, ею же самой сплет„нный.

Я снова вспомнил, что говорил капитан о Жанне. Сердце мо„ разрывалось, глаза были полны сл„з. Я глубоко поклонился ей и в первый раз не притронулся, прощаясь, к е„ крохотным ручкам. Я хотел бы встряхнуть е„, обнять, образумить; но сознавал, что сил моих не хватит даже на то, чтобы поддержать е„ мужеством. Я горько плакал, когда И. выводил меня из магазина, перед которым уже остановилась коляска с нарядными дамами.

Только спокойствие и мужество И. помогли мне вспомнить о Флорентийце, мысленно уцепиться за его руку и остановить рвущиеся из груди рыдания. Мне казалось, что Жанна закусила удила, и вс„ лучшее в ней скрылось под мутью наболевшего сердца. Точно кривое зеркало отражало для не„ теперь мир, людей, пряча вс„ прекрасное под пошлостью и злобой.

Когда мы вошли к Ананде, он ни о ч„м не спросил, только сказал, по обыкновению залезая в мою черепную коробку:

– Отдели временное и уродливое от вечного, неумирающего. И поклонись страданию человека и той его муке, которая останется с ним, когда страсти завянут и спадут, как шелуха, и он увидит себя в свете истины. Он ужасн„тся и будет искать свет, который когда-то ему предлагали. Но путь к свету – в самом человеке. Научить этому нельзя. Сколько ни указывай, где светло, – увидеть может тот, в ком свет внутри.

Скорбеть не о чем. Помогает не тот, кто, сострадая, плачет, а тот, кто, радуясь, отда„т улыбку бодрости страдающему, не осуждая его, но его положение.

Через некоторое время к нам вош„л князь, сказав, что княгиня отдохнула после ванны, лекарства ей даны, и мы можем начинать лечение.

Ананда и И. были сосредоточенны. Они коротко отдавали мне приказания. Мы переоделись в белые костюмы, и я н„с запечатанный пакет с халатами и шапочками, который мы должны были вскрыть у княгини и там же надеть на себя его содержимое.

Я ни о ч„м не спрашивал, но чувствовал, что оба моих друга видят в предстоящей операции что-то очень серь„зное и трудное.

Княгиня была беспокойна, на щеках е„ горели пятна, ванна, видимо, е„ утомила.

Ананда велел сестре приготовить бинты, просмотрел приготовленные заранее лекарства и дал больной капель. Когда она уснула, он сделал ей три укола и какой-то большой иглой довольно долго вливал в вену сыворотку т„много цвета.

Когда рука была забинтована, он велел мне вс„ убрать, сел возле кровати и сказал князю:

– Через два часа у не„ начнется бред, поднимется температура, е„ будет лихорадить. К утру вс„ утихнет, больная будет часто просить пить. Давайте это питье по глотку, но не чаще чем через двадцать минут. Можете вы сами точно вс„ исполнить? Если появятся тошнота или боль, – пошлите за мной, но сами не отходите от больной. Так вместе с сестрой и сидите, не отлучаясь из комнаты. Думаю, что вс„ будет хорошо, и я сам приду без зова вас проведать.

Простившись с князем, мы пошли к себе; но Ананда ув„л нас в свои комнаты, где предложил разместиться по-походному.

Мысли о Жанне не покидали меня. Я перечел ещ„ раз письма брата и Флорентийца, приник к руке моего великого друга, моля его о помощи, и лег спать – в первый раз за вс„ это время не примир„нный и не успокоенный.

Не помню, как заснул в этот раз. Но помню, что я поражался спокойному и даже торжественному выражению лица И., который сидел за столом, разбираясь в каких-то записках.

Утром, часов около семи, Ананда вышел из своей комнаты, говоря, что пройд„т к больной один, а если мы ему понадобимся, – пришлет за нами.

Я был бы не прочь ещ„ подремать, но И. встал мгновенно. Это меня устыдило, и я тоже отправился в душ, думая о том, что ни разу не видел больным ни И., ни Ананду. Чем и как были закалены их организмы? Я этого не знал и очень сожалел, что до сих пор не выполнил указаний о занятиях гимнастикой и верховой ездой.

Мы с И. вышли в сад и хотели пройти в беседку, но тут встретили князя, звавшего нас к Ананде.

– Я вас позвал, чтобы вы полюбовались княгиней, – весело встретил нас Ананда на пороге комнаты.

Княгиня лежала, вернее, полусидела, посвежевшая, помолодевшая и такая бодрая, какой я е„ ещ„ не видел. Зато у князя вид был усталый, и только его сиявшие глаза говорили, как он счастлив.

Поздравив княгиню с выздоровлением, И. сказал князю, чтобы он немедленно отправлялся спать, так как больная может быть оставлена на сиделку. А вечером, за обедом, мы встретимся: у нас есть к нему просьба и большой разговор.

Князь обрадовался, сказав, что для него двойная радость, если он может быть нужен И., и мы расстались до вечера.

Втро„м мы вышли из дома, выпили кофе у приятеля-кондитера и расстались с Анандой, который пош„л по своим делам, принявшим теперь совершенно иной оборот. Ни разу Ананда не сказал о сво„м разочаровании в связи с расстроившейся его поездкой в Индию. Ни разу что-либо похожее на досаду, что было бы так обычно для любого человека, которому осложнили жизнь, не мелькнуло в н„м. Если имена Анны, Генри, Ибрагима и упоминались им, то только в связи с ласковым состраданием к их судьбе и уважением к их несчастью.

Не раз я думал, как бы горевал, досадовал и обвинял того, кто встал бы препятствием на мо„м пути и нарушил мои планы. И тут же, вспомнив вс„, что перен„с за это время, я понял, что малому научился, несмотря на все передряги.

– Что задумался, Левушка? Ведь ты, пожалуй, даже и не знаешь, куда мы сейчас ид„м? – очнулся я от голоса И. – А между тем мы подходим к цели. Сейчас будем у Строгановых. Мы, вероятно, застанем Елену Дмитриевну с Леонидом за завтраком, – и это будет наш прощальный визит.

Мы действительно застали мать и сына за едой и беседой и, похоже, не очень для обоих приятной. Узнав, что мы уезжаем, Строганова встревожилась. – Неужели и Ананда едет тоже?

– Нет, он пока оста„тся. Но почему вы так встревожены? – спросил И. – И почему у Леонида вид упорствующего и воинствующего дервиша?

– Если бы речь шла о монашеской секте, мне было бы много легче, – ответила мать. – Не было бы женщины, замешанной в этом деле. А сейчас, – что же от вас скрывать? Вбил себе в голову мальчишка, что ему надо жениться на этой смазливой французской кукле!

Только прикосновение И. к моей руке помогло мне смолчать. Точно оса укусила меня в сердце.

– Представляете себе? Двое детей и мамаша сядут нам на шею, – возмущенно продолжала Строганова.

– И вовсе не будет с нею детей, – вмешался Леонид. – Она их отправит к родственникам.

– И просто в толк не возьму, чем она тебя околдовала? И когда это вс„ совершилось? Ведь это гипноз какой-то! – бурлила мать, точно кипящая кастрюля.

– Ну что тут, мама, разбирать, когда да что? Хочу – и баста! Сказал – женюсь на ней, – и чем больше будешь противоречить, тем скорее женюсь, – возражал любимчик.

– На что же вы будете жить? Ведь она нищая! Значит, опять я должна вас содержать? – заявила мать, и в е„ голосе послышалось слезливое раздражение.

– Мой капитал лежит нетронутым, – отвечал сын. – Это – раз. А вовторых, я уже вс„ обдумал. Я буду хозяином магазина, а Анну мы оттуда попросим. Этой святоше там не место. Пусть учит музыке, где хочет и кого хочет. В магазине она только отпугивает клиенток своей постной физиономией.

– Час от часу не легче, – вскричала в последней степени раздражения Строганова. – Тебе учиться надо. Я мечтала о дипломатической карьере для тебя, а не о купеческой доле.

– Мало ли о ч„м ты с Браццано ни мечтала? Если бы все твои мечты сбылись, ты, наверное, была бы принцессой. Но пришлось тебе остаться женой купца, – съязвил любимый сынок.

Леонид говорил небрежно, свысока, как разговаривают опытные люди с теми, кто мало понимает жизнь. Он встал и, оправляя жилет и галстук перед зеркалом, продолжал:

– Я с тобой вовсе не советуюсь, мать, а просто сообщаю о своей женитьбе. Если тебе неприятно, что моя жена будет жить в тво„м доме, – хотя, признаться, он общий, по воле отца, – я перееду к ней. Я вижу первую для себя возможность легко стать богатым и самостоятельным. Деньги, потраченные отцом на оборудование магазина, он мне подарит. А Жанну я выведу в свет, и скоро у нас будет не один, а десять магазинов. Поработает у меня ж„нушка! – и Леонид захохотал.

Я еле сдерживался и отказывался представить, чтобы Жанна, милая Жанна попала в лапы этого паука.

– Хорошенькое дельце! Ни один из моих сыновей не женился так, чтобы жена принесла в дом меньше двадцати тысяч! Да ещ„ и тряпок немало. А ты? Нищенку привед„шь? – фыркала мать.

– У Жанны есть капитал в тридцать тысяч, – спокойно сказал И. – И невеста она – если уж разбирать е„ с этой стороны – более завидная, чем ваши невестки. У не„ есть талант, и ремесло е„ может обеспечить ей жизнь. Тогда как ваши дамы, кроме как мерить новые платья, ничего больше не умеют. И дело вовсе не в том, достойна ли Жанна чести войти в ваш дом. А достоин ли ваш сын чести быть мужем этой женщины? И… достойно ли сами говорите сейчас о той, которую ещ„ недавно вы ласкали, задаривали и называли своей любимицей? Что изменилось в ней, чтобы так переменилось ваше отношение к ней, Елена Дмитриевна? – глядя в глаза Строгановой, закончил И.

– Может быть, в ней ничего и не менялось. Но разница ведь: видишь ли ты в женщине просто забавную приятельницу, умеющую сделать чудесную шляпу и чепец, или жену своего сына?

– Я, мама, никогда не спрашивал, что тебе нравилось в твоих кавалерах. Мы ведь здесь взрослые люди. Предоставь мне самому решать, что мне может нравиться в женщинах. Жена – это совершенно особая штука. Тут надо выбирать рабу, – выпалил Леонид.

Я хотел вскочить и убить этого негодяя, который ещ„ совсем недавно имел такой ужасный вид. Теперь он нахально любовался в зеркале своей завитой и напомаженной головой, т„мными усиками и выпуклыми, стеклянными глазами, серо-голубыми, бессмысленными, наглыми.

– Откуда вы, Леонид, взяли, что Жанна согласна выйти за вас замуж? – спросил спокойно И. И – как странно! Мне показалось, что под его взглядом Леонид точно слинял. Его пошлая самоуверенная физиономия кавалера-самца, знающего себе цену, как-то вытянулась; сам он несколько сгорбился и что-то трусливое отразилось во всей – сразу ставшей жалкой – фигуре.

– Вот ещ„ вопрос! Я думаю, каждой женщине хочется выйти замуж, – старался храбриться Леонид.

– Имея такие данные, Жанне выйти замуж очень легко, – ответил ему И. – И она, конечно, найд„т себе человека более культурного, чем вы, ищущего не рабу в жене, но друга.

И вообще, не только выкиньте из головы мечту о женитьбе на Жанне, но, если не желаете вновь заболеть и лежать скрюченным, – забудьте дорогу в магазин. Вспомните хорошенько то состояние, которое вы уже там пережили. Ещ„ раз повторяю: я запрещаю вам приближаться к Жанне не только в магазине, но и где бы то ни было.

Вам же, Елена Дмитриевна, я ещ„ раз хочу сказать, что если вы не оставите своей прежней манеры жить, одурманиваться опиумом и развращать сына баловством, результаты которого, а также любовь и уважение к вам сына-любимчика вы имели случай сейчас ещ„ раз наблюдать, – такой жизни долго не вынесете. Вы так истрепали свой организм, что кончится это для вас плохо.

– Ну, будет вам стращать меня, любезный доктор И. Я не робкого десятка, – злорадно усмехаясь, ответила Строганова. – Это сын мой – вижу сейчас – трус! Весь сгорбился, перепугался и уже готов пуститься в бегство от Жанны, хотя только что рвал и метал! Мне даже стыдно за него.

– А что вы, мать, сделали, чтобы пробудить в уме и сердце вашего несчастного сына какие-нибудь героические силы? – спросил е„ спокойно И.

– Как это скучно! Вы вс„ носитесь, И., со своими моральными выкладками! Что вы понимаете в жизни и в людях? Нянчитесь с какими-то идеалами, смешными и нежизненными, и только мешаете людям весело жить. Ещ„ Ананда, – куда ни шло. Хоть помог многим. Но вы… – Она скорчила презрительную мину, но вдруг закашлялась, схватилась за грудь и с ужасом стала глядеть куда-то в угол.

– Что с тобой, мать? Ты похожа сейчас на колдунью из сказки. Да говори же! Чего ты уставилась в угол? Мне страшно! – вертя головой во все стороны, грубо и раздраж„нно говорил Леонид, охваченный страхом.

– У вашей матери спазма в сердце. Это очень мучительная вещь. Принесите воды, я дам ей капли, – сказал ему И.

– Меньше бы курила да за картами ночей не проводила, – вот и была бы здоровой, – бормотал любимчик, лениво, как бы с трудом, вставая за водой.

Строганова еле могла выпить капли. И. подн„с к е„ носу остро пахнувшую соль, нат„р ей чем-то виски, и через некоторое время ей стало лучше, а скоро и совсем вс„ прошло.

– Какой это был ужас, – сказала, оправившись, Строганова. – Точно меня насквозь стрела пронзила.

– Я говорил вам, что если вы не измените своей жизни, вас ждет не болезнь, а катастрофа. Подумайте о том, что вы сделали, – сказал ей И., указывая на сына. – И о тех вспомните, кто вам простил так много. Делаете вид, что вс„ забыли? Но в жизни нет и не может быть ни для кого исключений. Вся природа жив„т и движется по законам причин и следствий. И ни один человек не может уйти от этого закона вселенной.

Оставьте игру со злом. Вы в ней, к вашему счастью, ничего ещ„ не поняли и не достигли. Но если, дав слово сэру Уоми, его не сдержите, тогда уже никто не сможет вас спасти.

Прощайте. Не забудьте, что я вам сказал. И стрела, ударившая вас сейчас, была стрелой вашего собственного зла, вы сами е„ вызвали. Не ждите себе пощады, если не умеете щадить других. А вы, Леонид, – ещ„ раз повторяю, никогда не подходите к Жанне. Каждый раз, когда вы вздумаете нарушить этот мой запрет, – станете немым и недвижимым.

Не прибавив больше ни слова, И. поклонился Строгановой, и мы вышли. Точно из бани я выскочил! Пот струился по моему лицу, а внутри меня била дрожь.

– Боже мой! – в ужасе воскликнул я. – И это матери! Не помню своей, но неужели, Лоллион, я так и не увижу настоящей матери?

– Увидишь, и не одну, Левушка. Сейчас пойми, как глубоки корни несчастий людей, как нельзя их судить и расстраиваться от их недостатков. Надо нести им бодрость или стараться пресечь зло, поставив тв„рдые рогатки там, где люди слабы, чтобы уберечь прежде всего их самих. Но пока сам не созрел, – не стремись помогать. Только увеличишь зло и внес„шь ещ„ больше раздражения в жизнь тех, кому захочешь помочь, если не можешь действовать в полном самообладании. Мы посидели в тени сквера и двинулись дальше. – Соберись с силами, дружок. Завтра мы уедем отсюда. Усиленно думай о Флорентийце, возьми и мою руку вместе с его, – и пойд„м к Жанне.

Только что начался обеденный перерыв, и в магазине мы застали не только Анну и Жанну, но и Хаву.

С первого же взгляда на Жанну я понял, что она очень страдает; но е„ упрямство вс„ так же держит е„ в сетях, как вчера, а может быть, и ещ„ крепче. После первых же приветствий Хава спросила: – Почему сэр Уоми велел мне вернуться и ждать ваших приказаний. И.? Вы меня очень задержите? – Вероятно, нет, Хава. Я сам уезжаю завтра вечером. – Это уже окончательно. И.? – спросила Анна, и голос е„ дрожал и в глазах стояли сл„зы. – Я очень, очень тяжело расстаюсь с вами, И. Не будет у меня утешения даже в детях?

– У вас в доме скоро будет двое больных, Анна, – ответил ей И. – Да и здесь у вас взрослый реб„нок; и князь тоже будет нуждаться в вас. Кроме того, за эти семь лет, что мы провед„м в разлуке, вам надо воспитать Леонида. Разлука со мной – это только внешнее препятствие. Ананда научит вас быть всегда с теми, о ком верно и любовно помнит ваше сердце.

Стремясь к высокой цели, нельзя жить получувствами и полумыслями, в сомнениях и компромиссах». Вот когда ощутите, что сердце ваше пусто для личного, – только тогда сольетесь в один аккорд с Анандой, со мною, с сэром Уоми и другими. Пока думаете, что сердце должно звучать любя, – ваша песнь любви будет стоном, а не торжеством. Жить от ума нельзя. Творчество – это гармония сердца и мысли.

Жанна подошла к И., говоря, что решилась детей отправить. Я получил удар в самое сердце. Я вс„ надеялся, вс„ ждал, что распорядится она по-другому. – Бедные дети, – прошептал я.

– Совсем не бедные. Я их возьму обратно, как только устрою свою жизнь, Левушка. Это будет скоро, – запальчиво ответила мне Жанна.

– Неужели ваша жизнь не устроена? Вы работаете, обеспечены, можете учиться сами и учить детей. Чего ещ„ надо? – спросил я, горестно глядя на не„.

– Этого вам не понять. Вы, Левушка, тоже бесчувственный; хотя на пароходе мне казалось, что вы очень добрый, – капризно, упрямо, с упр„ком отвечала Жанна.

– Я должен вас предупредить, Жанна, что раньше чем через семь лет вы детей своих не увидите, – подходя близко, сказал И. – Выбирайте сейчас. Решайте свою и их судьбу. Быть может, через семь лет они даже и не узнают вас. Решайте, не зло и упрямо думая только о себе. Думайте о маленьких людях, которых покидаете на произвол судьбы, без материнской ласки. Думайте о вашем муже, во имя которого вы собирались когда-то жить и беречь его детей. Если вы решитесь отправить малюток, Хава увез„т их к сэру Уоми сегодня же, через два часа.

– Это очень хорошо, доктор И. Дети и знать не будут, что едут надолго. Раз их соберут быстро, – они будут думать, что едут кататься, – ответила мать, ещ„ так недавно видевшая в детях цель своей жизни.

Жанна говорила с вызовом, точно кто-то другой был виноват в том, что она отправляет детей. Мне казалось, что она сама не верит в возможность отослать детей с Хавой. Она точно ждала, что в последнюю минуту что-то случится, – и дети останутся. Я ещ„ раз подош„л к ней, говоря:

– Жанна, подумали ли вы о той минуте, когда останетесь одна? Что вы будете здесь делать без детей? Сейчас вы знаете, что в любую минуту можете к ним побежать, их обнять, увериться, что для них жив„те и работаете. Что будет с вами, одинокой, без друзей, без детей? Окруженная чужими, как будете вы жить?

– Досадно, Левушка! Вот вырастут у вас усы, женитесь, пойдут дети, – ну и пойм„те тогда, как хочется свободы, – резко ответила мне Жанна. – Дети уедут, тогда я и подумаю, как буду жить. Я их теперь вс„ равно не вижу; а когда вижу – только раздражаюсь и шл„паю, – прибавила она и отвернулась.

Анна уехала за детьми, а мы с Хавой стали собирать кое-какие вещички и игрушки в дорогу. Жанна принимала самое минимальное участие в этих хлопотах, отвечая только на наши вопросы.

Когда дети приехали, они бросились к матери, ко мне и к И., совершенно не ожидая близкой разлуки со всеми нами, ласкались, шалили и смеялись. Хавы, хотя они и мало ещ„ были с нею, – они не дичились, их не пугала е„ чернота. И прозвали е„ «Ч„рная мама», что Хаву очень забавляло.

Я допытывался у прелестных детей, почему они дали своей няне такое прозвище. Девочка мне очень точно сказала:

– Как вы не понимаете, дядя Леон, что на стольких детей, – раз и два, – тыкая пальчиком в себя и братишку, посчитала она, – одной мамы мало. Вот у нас и есть мама Жанна, мама Анна и Ч„рная мама-няня.

Е„ французская речь была так забавна, изящные и серь„зные манеры так комичны, что, несмотря на весь трагизм речи маленького существа, я хохотал до сл„з. Вскоре мы подняли такую возню, что я позабыл, куда приш„л и зачем повезу детей на пристань.

Чтобы несколько умерить наш пыл, Хава сказала, что повез„т детей кататься и будет петь им негритянские песни, если они переоденутся в чистые костюмы и посидят спокойно, пока она их причешет.

Церемония переодевания и прич„сывания, проходившая у Жанны каждый раз со слезами и шлепками, не вызвала никакого протеста у детей и завершилась их восторгом по поводу новых платьев. Вошедший Ананда пристально оглядел всех нас, точно пронзив Жанну своими глазамизв„здами.

У меня забилось от счастья сердце. Я начал было надеяться, что Жанна, с приходом Ананды, образумится. Мне даже показалось, что лицо е„ смягчилось и из-под тупой маски упрямства проступила нежность.

– Ещ„ есть время, Жанна, – тихо сказал ей Ананда. – Я ещ„ могу вмешаться и оставить детей. Но лишь только дети взойдут на пароход, – они выйдут из сферы моего влияния; их окружат любовь и заботы выше моих. Сейчас же, сию минуту, я ещ„ могу взять на себя ответственность за вас и ваших чудных детей.

Голос Ананды звучал добротой необычайной. Сам он был так прекрасен, что я не мог оторвать от него глаз.

– Ананда, я вс„ сказал. Чтобы образумить мать, – прервал его И. – Неужели ты ещ„ раз примешь ответ за строптивых людей, которые должны сами решать и сами выбрать путь?

– Я не девочка, сама и принимаю ответственность, – истерически выкрикнула Жанна и так перепугала детей, что их смех мгновенно смолк и в глазах показались сл„зы. Они со страхом уставились на мать, прижались к Хаве, точно ища у не„ защиты, и девочка тихо спрашивала:

– Мама будет нас бить? Ты не дашь нас бить? И дяди не дадут? Молнии сверкнули из глаз Ананды, и голос его – точно зазвенели мечи – прозвучал властно: – Пора; князь приехал с билетами. Едем. – А вот если захочу – не выпущу! – снова закричала Жанна, вскакивая и направляясь к детям. Дети, думая, что мать хочет наградить их шлепками, ухватились за И., который поднял обоих на руки, и они сразу затихли, обвив его шею ручонками. Перед Жанной вырос Ананда, – и она снова села на диван. – Мать – это любовь, а не гроза. Мать – защита и помощь, а не наказывающая рука. Мать – радость, а не сл„зы. Мать – первое и последнее светлое явление, которое дарит реб„нку земля.

Когда пойм„те это сердцем – тогда и увидите детей. Теперь же вы сами подписали себе приговор. Если бы, минуту назад, вы пролили хоть каплю ласки в прощальный привет детям, – я бы ещ„ мог избавить вас от великого страдания разлуки. Теперь – поздно. В том припадке зла и бунта, в каком вы сейчас находитесь, я даже не могу разрешить вам дать им последний поцелуй.

Вошедший князь не уловил смысла тяж„лой сцены, но хорошо понял состояние Жанны и страх детей. Он улыбнулся детям и передал Ананде документы на детский вклад, которые оставались у него на руках. При этом он прибавил, что княгиня, узнав об отъезде детей, решила удвоить сумму. Что распоряжение об этом уже отдано, а новые документы он передаст Ананде для пересылки опекунам.

Ананда просил князя и Анну оставаться в магазине до нашего возвращения, что Анна выполнила протестуя, а князь с большой радостью.

В одну минуту дети с Хавой и Анандой уехали в коляске с вещами, а мы с И. пошли к пристани ближайшим пут„м.

Дети совсем оправились от страха и, несомые Анандой на руках к пароходу, привлекали всеобщее внимание. Лучшей модели для картины «Отец с детьми» нельзя было бы и придумать.

У Хавы оказалась отдельная большая каюта. Пароход был довольно плохонький, хотя и считался одним из лучших.

К моему величайшему изумлению, как только мы вошли в каюту, к нам явился не кто иной, как слуга сэра Уоми. Он объяснил, что послан в помощь Хаве и только-только успел пересесть с прибывшего сейчас встречного парохода.

Хава, Ананда и И. – все приняли это как должное. Но я так словиворонил, что на вс„м обратном пути пребывал в полном изумлении.

– Отчего тебя так поражает прозорливость сэра Уоми? Я думаю, когда он был здесь, то, вероятно, сделал определ„нный вывод из поведения Жанны и учел, как, в какой форме он сможет ей помочь, – сказал мне И. – Чем больше ты жив„шь с нами, тем яснее должно быть тебе, что нет чудес, а есть только знание. Видя, как огромно знание таких людей, как сэр Уоми, Флорентиец, Али,

– ты должен понять, как следует верить каждому их слову; как надо быть верным; как беспрекословно повиноваться каждому их приказанию, учитывая и понимая всю высоту их знания и нашу невежественность. Именно в этом основа закона беспрекословного повиновения и ни в ч„м другом.

«Господи Боже, – думал я. – Брат Николай пишет, что понял, насколько он ещ„ невоспитанный человек! И. говорит о своей невежественности! Что же тогда говорить и делать мне? »

– Учиться и радоваться счастью жить, поняв, что такое – Свет на пути! – улыбаясь, шепнул мне Ананда, как будто снова заглянул под мой череп.

Мы шли очень медленно. Очевидно, друзья щадили меня, чтобы я несколько приш„л в себя. Ананда ш„л впереди, И., ведя меня под руку, ш„л за ним; но вряд ли его мысли были здесь. Он был так углубл„н в себя, что я не решался нарушить его сосредоточенности.

Время промелькнуло как одна минута. А между тем уже смеркалось, – и мы вошли в магазин, когда работа уже кончилась.

Анна и Жанна убирали в картонки последние шляпы. Князь помогал им и ещ„ раз удивил меня. Этот человек, казалось, везде был на месте. Он так ловко убирал ленты и цветы, так бережно и умело раскладывал перья и шелка, как будто только и занимался этим всю жизнь.

Я вспомнил его в роли сиделки княгини, – и там он всегда и вс„ умел, никогда не терялся и мог сойти за опытного брата милосердия.

За столом в сво„м доме он был обаятельным хозяином. Но что же такое было в князе, что делало его «не как все», следуя выражению Анны? И… «вроде идиотика иногда бывает князь», говаривал, бывало, с юмором мой дорогой капитан.

Капитан – такой прозорливец в отношении Жанны – что он видел в князе особенного? И чему в н„м не могу подобрать названия? Что я тоже сознаю и чувствую в н„м особенного? Что такое жив„т в князе и так выделяет его среди нас?

Я вспомнил князя на пароходе, рядом с бушующей женой; его лицо, поникшую голову и отчаяние в глазах. Потом – его слабость и муку неопредел„нности. Его самоотвержение в первые дни болезни жены, наш первый визит в его дом. И князь – сейчас. Того человека нет; есть другой, новый; но в обоих есть какой-то общий остов, но какой, – я не знал.

Мои размышления были прерваны внезапным смехом Жанны. И так он прозвучал неестественно, точно бритвой резанул.

– Доктор И., я никогда не видела вас таким, и даже не знала, что вы можете быть столь торжественным, – сказала она, как бы вызывая И. на ссору.

– Не знаю, торжественным или ещ„ каким-нибудь кажусь я вам; но знаю, что все силы моей мысли и вся любовь моего сердца сопровождают ваших детей в их дал„кий путь, желая им мира и счастья, которых они не нашли здесь, – ответил И.

Жанна сразу притихла. Несомненно, – ласковый, печальный, такой добрый и нежный, – голос И. пробрался до самых недр сердца Жанны, которое – я знал – было добрым.

– У меня к вам, Жанна, вопрос, – вс„ так же ласково продолжал И. – Завтра мы с Левушкой уезжаем. За этот кусочек прожитой вместе с нами жизни вы и мне, и ему говорили не раз, что многим нам обязаны. Считаете ли вы меня вправе задать вам вопрос, который продиктован лишь мыслью о вашем счастье? Или, по крайней мере, желанием оградить вас от самого большого из несчастий, в которое вы можете втолкнуть себя сами.

– Спрашивайте, – ответила очень тихо Жанна. – Я не знаю, каким будет ваш вопрос, но, во всяком случае, отвечу правдиво.

– Вы обещали Леониду выйти за него замуж и отправить до свадьбы детей?

Стон вырвался из груди Анны. Она с ужасом посмотрела на Ананду, но тот не ответил на е„ взгляд, как делал это всегда, а сидел, глядя вдаль, точно решая какую-то задачу и прислушиваясь к чему-то.

Жанна совершенно смешалась, вспыхнула, побледнела, теребя раздраж„нно платок, снова вспыхнула, наконец издала какой-то нервный смешок и сказала:

– Он так меня упрашивал хранить тайну, так уверял, что нам надо обвенчаться по какому-то особому ритуалу, и сам вс„ выболтал вам же, а вас боялся пуще сатаны. Вот и доверяй. – Вы не ответили на мой вопрос, Жанна. – Ну что тут отвечать, если вы вс„ знаете? Он приста„т ко мне с первых же дней знакомства. Сначала просто приставал, а когда я его отшила, стал говорить о браке и о том, что Браццано покровительствует нам в этом. – И вы обещали – что именно?

⇐ Предыдущая 30 31 32 33 343536 37 38 39 Следующая ⇒