Добывайки в воздухе 7 страница

— Пожалуй, когда он стоял на старом месте, было лучше.

— Неужели нельзя оставить все это мужчинам? — сказала Арриэтта. — Они скоро вернутся… к ужину.

— В том–то и дело, — сказала Хомили. — Если двигать, то двигать сейчас, до того, как я принялась за стряпню… Там, где он сейчас, он выглядит ужасно, — сердито сказала она. — Портит всю комнату. Ну–ка, Арриэтта, берись… На это уйдет одна–две минуты.

Но когда кухонный шкафчик попал на свое прежнее место, сделалось видно, что вся остальная мебель стоит вкривь и вкось.

— Стол хорошо уместится вон там, — сказала Хомили, — если мы немного подвинем комод. Ты берись за один конец, Арриэтта…

И они сделали еще несколько перестановок; наконец Хомили была довольна результатом.

— Хлопоты, конечно, — весело сказала она, обводя глазами комнату, — но вполне оправдывают себя. Сейчас здесь куда уютней, правда, Арриэтта? Чувствуешь, что все стоит, как надо.

— Да, — сухо проговорила Арриэтта, — потому что все вернулось на свой места.

— Что ты имеешь в виду? — воскликнула Хомили.

— Что все находится там, где было с самого начала, — сказала Арриэтта.

— Глупости! — сердито оборвала ее Хомили, но когда она посмотрела вокруг, в ее взгляде не было уверенности. — Ну, пожалуй, табурет, и правда, стоял под окном. Но нам некогда тратить время на споры, мужчины вот–вот вернутся, а я не бралась за ужин. Будь хорошей девочкой, сбегай к ручью и принеси несколько листиков кресс–салата.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Позднее, когда, поужинав и вымыв посуду, они все четверо собрались у очага, Арриэтта почувствовала, что Спиллер начинает действовать ей на нервы. Он просто помешался на этом воздушном шаре, иначе не скажешь. Прошло каких–то несколько часов, а он уже никого не видит, никого не слышит, ни о ком и ни о чем не думает, кроме этих дурацких лоскутов сморщенной резины, надежно спрятанных в задней комнате бакалейной лавки вместе с остальными воздухоплавательными принадлежностями. Конечно, когда, желая привлечь внимание Спиллера, Арриэтта рассказывала за ужином об их приключениях, он слушал, но стоило ей на миг замолчать, блестящие черные глаза тут же обращались к Поду, и он, как всегда сухо и немногословно, засыпал его вопросами: «Промасленный шелк вместо резины для оболочки в следующий раз? Шелк добыть нетрудно, а масло найдется у мистера Потта…». Его интересовало все: скорость ветра, балластные веревки, швартовка, якоря, как наполнить оболочку газом — вопросам не было конца, и задавались они по какой–то непонятной ей причине только Поду. Самый скромный вклад в разговор с ее стороны Спиллер, казалось, пропускал мимо ушей. «А я знаю обо всем этом не меньше папы, — сердито говорила себе Арриэтта, сжавшись в комочек в темном уголке. — Даже больше, если уж на то пошло. Кто его всему научил? » — Она уныло обвела взглядом освещенную комнату: задернутые занавески, поблескивающая посуда на кухонном столике — покой, комфорт. Даже этим всем они были в некотором смысле обязаны ей, ведь именно она набралась смелости заговорить с мисс Мензиз и, заведя с ней дружбу, рассказать ей о привычках и потребностях добываек. Сидят тут уютненько у очага, довольные собой. Им–то хорошо, у них ничего нет на душе. И, наклонившись вдруг к самому огню, Арриэтта сказала:

— Папа, ты можешь меня выслушать?

— Само собой, — ответил Под с улыбкой, глядя на ее разрумянившееся от пламени, нетерпеливое лицо.

— Я должна сказать вам что–то, — тяжело дыша, начала Арриэтта. — Раньше я не могла. Но теперь могу…

Сердце Арриэтты учащенно забилось, она видела, что даже Спиллер внимательно слушает ее.

— Это про наш дом, про то, почему они так здесь все устроили, про то, откуда они узнали, что именно нам нужно…

— Что нам нужно?.. — повторил Под.

— Да, иначе почему они все это сделали?

Под не торопился с ответом.

— Я не знаю, почему они это сделали, — сказал он наконец, — так же, как не знаю, почему они построили церковь или железную дорогу. Возможно, меняют обстановку во всех домах по очереди…

— Нет, — воскликнула Арриэтта, и голос ее задрожал, — ты ошибаешься, папа! Они обставили заново только один дом — наш дом… потому что они все про нас знают, и любят нас, и хотят, чтобы мы тут остались!

Наступило короткое напряженное молчание. Затем Хомили пробормотала еле слышно:

— О, господи боже мой!

Спиллер неподвижный, как статуя, пристально глядел на Арриэтту немигающими глазами. Наконец Под медленно сказал:

— Объясни, что ты имеешь в виду, дочка. Откуда они о нас знают?

— Я ей рассказала, — ответила Арриэтта.

— Е–е? — повторил Под, растягивая «е», как всегда, когда он волновался.

— Мисс Мензиз, — сказала Арриэтта, — той, высокой, с длинными пальцами, которая пряталась за чертополохом.

— О боже мой… — снова прошептала Хомили.

— Но ведь не случилось ничего плохого, мама, — стала успокаивать ее Арриэтта. — Нам нечего бояться. Ты будешь здесь в безопасности… в большей безопасности, чем была когда–нибудь в жизни. Они станут о нас заботиться и защищать нас, они никому не дадут нас в обиду, обеспечат нас всем, что нам надо… всегда, всю жизнь, до конца наших дней. Она мне обещала.

Хомили, хотя ее по–прежнему била дрожь, казалось, немного успокоилась.

— Что об этом думает твой отец? — еле слышно спросила она и посмотрела на Пода. Арриэтта тоже повернулась к нему.

— Не говори ничего, папа… Подожди. Прошу тебя. Пожалуйста. Подожди, пока я не рассказала тебе все, чтобы ты мог… — Но, взглянув на его лицо, она оробела и закончила, запинаясь: — Ну, чтобы ты сам мог увидеть своими глазами.

— Что увидеть? — спросил Под.

— Что все в порядке.

— Что ж, продолжай.

Торопливо, словно оправдываясь, Арриэтта принялась рассказывать о своей дружбе с мисс Мензиз с самых первых дней. Описала им характер мисс Мензиз, ее верность друзьям, ее доброту, ее таланты и ее мужество. Не забыла о «дорогом Гэдстоне» и об Обри, «лучшем друге» мисс Мензиз (В этом месте Хомили покачала головой и прищелкнула языком. «Печально, когда случаются такие вещи, — сказала она задумчиво. — История вроде этой произошла с моей сестрой Миллигрэм; Милли тоже так и не вышла замуж. Стала собирать крылья дохлых мух, делать из них веера и всякое такое. Красивые они были при ярком свете, так и переливались всеми цветами радуги…»). И о мистере Потте: какой он добрый, по словам мисс Мензиз, какой деликатный, и так искусно придумывает все и мастерит, словно он сам — добывайка.

— Это точно, — внезапно проговорил Спиллер, прервав ее.

Он сказал это с таким чувством, что у Арриэтты возникло в уме какое–то смутное воспоминание.

— Так это он — тот добывайка, о котором ты нам как–то рассказывал? — спросила она, взглянув на Спиллера. — Тот, который живет один?

Спиллер лукаво улыбнулся.

— Точно, — подтвердил он, — я сам многому от него научился… любому добывайке есть чему поучиться у него.

— А зачем это надо, если ты живешь на всем готовом? — спросил Под. — Не к чему и руки приложить… Продолжай, Арриэтта, — сказал он, так как она вдруг задумалась.

— А это все. Во всяком случае, сейчас мне больше ничего не приходит в голову.

— Что ж, хватит и этого, — сказал Под.

Он пристально смотрел на нее, сложив руки на груди, с серьезным, даже мрачным выражением.

— Ты не должна была так делать, — медленно сказал он, — не важно, что мы от этого имеем — Послушай, Под, — быстро вставила Хомили, — должна — не должна, она это сделала, а сделанного не воротишь, сколько бы ты ее не бранил. Я хочу сказать, — Хомили обвела взглядом комнату, посмотрела на сияющую посуду на кухонном столике, на кран над раковиной, на незажженную лампочку под потолком, — мы многим ей обязаны.

— Это все пахнет человеками, — сказал Под.

— Запах выветрится, — возразила Хомили.

— Ты уверена? — спросил Под.

Потеряв терпение, Арриэтта внезапно вскочила с табурета перед огнем.

— Ну что вам еще надо? — негодующе вскричала она. — Я думала, вы будете мной довольны… будете гордиться мной… Мама всегда мечтала о таком доме, как этот! — и, нащупав задвижку, она распахнула двери и выбежала в лунную ночь.

После ее ухода в комнате застыла тишина. Все молчали, но вот раздался тихий скрип стула — это встал Спиллер.

— Куда ты? — небрежно спросил Под.

— Посмотрю, как там на причале.

— Но ты же вернешься сюда опять? — спросила Хомили; ее вновь обретенный уютный домик просто обязывал к гостеприимству.

— Спасибо, — сказал Спиллер.

— Я пойду с тобой, — попросил Под.

— Ваше дело, — сказал Спиллер.

— Хочу подышать свежим воздухом, — сказал Под.

Стоявшая в тени от дома Арриэтта видела, как они прошли, освещенные луной. Когда они уже скрылись в темноте, она услышала, как отец говорит: «…зависит от того, как на это смотреть». На что «это»? — спросила себя она. Неожиданно Арриэтта почувствовала себя сиротливо: у отца с матерью был их дом, у Спиллера — барка, у мисс Мензиз — мистер Потт и игрушечный городок, у мистера Потта — мисс Мензиз и игрушечная железная дорога, а у нее — никого и ничего. Арриэтта протянула руку и схватила за стебель одуванчик высотой с фонарный столб, который вытянулся до окна ее спальни. Поддавшись внезапному порыву, она сломала стебель пополам; серебряные зернышки разлетелись во все стороны, сок залил ей руки. С минуту она стояла, глядя, как блестящие копья, распрямившись, плывут в темноте, а затем, вдруг озябнув, повернулась и вошла обратно в дом.

Хомили по–прежнему сидела у огня, там, где они оставили ее, и мечтала. Она уже подмела перед очагом и зажгла свечку, поставив ее на стол. Видно было, как она наслаждается своим новым домом, как она всем довольна. Сердце Арриэтты внезапно пронзила острая боль.

— Ты бы хотела всегда здесь жить? — спросила она, подвигая к огню табурет.

— Да, — сказала Хомили, — тут теперь так уютно. Но почему ты об этой спрашиваешь? А ты разве не хотела бы?

— Не знаю, — сказала Арриэтта. — Все эти человеки летом. Вся эта пыль. Весь этот шум…

— Да, — согласилась Хомили, — убирать придется часто. Но нет худа без добра — зато теперь у нас проточная вода и кран.

— Придется сидеть взаперти, пока не уйдут посетители…

— Ничего не имею против, — сказала Хомили, — работы в доме невпроворот, а взаперти я сидела почти всю свою жизнь. Уж такова твоя доля, если ты родился добывайкой.

С минуту Арриэтта молчала.

— У Спиллера же другая доля, — сказала она наконец.

— У него–то? — нетерпеливо вскричала Хомили. — Сроду не знала ничего об этих диких добывайках; особая раса, говорил мой отец. А может, одичавшие домашние добывайки.

— Куда они подевались?

— Разбрелись кто куда, наверно. Попрятались в кроличьих норах и кустах.

— Я имею в виду — отец и Спиллер.

— А–а, они… Спустились к ручью посмотреть на причал. И на твоем месте, Арриэтта, — голос Хомили стал серьезней, — я бы легла спать до того, как вернется отец. Постель уже приготовлена, новые простыни и все прочее, и, — она задохнулась от гордости, — там у тебя под покрывалом — шелковое пуховое одеяло!

— Они идут, — сказала Арриэтта, — я их слышу.

— Скажи им «спокойной ночи» и беги наверх, — тревожно настаивала Хомили.

Щелкнула задвижка, и она понизила голос до шепота.

— Боюсь, ты немного расстроила его этим своим рассказом о мисс… мисс…

— …Мензиз, — закончила Арриэтта.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Когда Под со Спиллером вошел в комнату, его лицо светилось каким–то странным светом, и причиной тому были не ночные ароматы листьев и трав и холодная, как луна, вода в ручье. «В нем чувствуются сила и спокойствие, — подумала Арриэтта, подойдя к отцу, чтобы поцеловать его на ночь, — но он где–то очень далеко от нас». Ничего не сказав, Под механически клюнул ее в ухо, но когда она повернулась, чтобы уйти, позвал обратно.

— Минутку, Арриэтта. Садись, Спиллер, — сказал он.

Он подтащил к себе стул, и они опять сели у очага.

— В чем дело, Под? — обеспокоенно спросила Хомили. Она протянула дрожащую руку и привлекла Арриэтту к себе. — Ты что–нибудь там увидел?

— Нет, — сказал Под, — только луну, воду, двух летучих мышей да предательский дым из нашей трубы.

— Тогда пусть ребенок ложится спать, у нас был долгий день…

— Я думал все это время, — сказал Под.

— …такой долгий, что кажется, будто прошло целых два, — продолжала Хомили, — я хочу сказать, если оглянуться назад.

Неужели они действительно еще сегодня утром проснулись узниками, а сейчас здесь, у себя дома, сидят все вместе у очага?! Этому трудно было поверить. И очаг не такой, как прежде, а куда лучше, а уж о доме, таком, как этот, можно было только мечтать.

— Возьми свечку, — сказала она Арриэтте — и ложись в кровать. Спиллер может спать здесь, внизу. Если хочешь умыться, захвати с собой воду из крана, ее здесь хоть отбавляй.

— Это нам не подходит, — прервал ее Под.

Все обернулись и посмотрели на него.

— Что нам не подходит? — запинаясь, спросила Хомили.

Под махнул рукой.

— Все это. Ничего нам здесь не подходит. Ровным счетом ничего. И Спиллер со мной согласен.

Арриэтта кинула взгляд на Спиллера; по его лицу трудно было что–то прочесть, но она заметила упрямый огонек в глазах и короткий, без улыбки, кивок головой.

— Что ты имеешь в виду, Под? — Хомили облизала губы. — Неужели наш дом?

— Да, именно, и ничто другое, — сказал Под.

— Но ведь ты его даже по–настоящему не видел, — запротестовала Хомили. — Ты не пробовал зажигать свет и воду не включал. Ты не поднимался наверх. Ты бы только посмотрел, что они сделали на лестничной площадке, какой там вход к Арриэтте в спальню…

— Это ничего бы не изменило, — сказал Под.

— Но тебе нравилось тут, Под, — напомнила ему Хомили, — до того, как эта парочка забрала нас отсюда. Ты снова свистел и напевал во время работы, как в старые времена в Фирбэнке. Правда, Арриэтта?

— Тогда мне было неизвестно, — сказал Пол — то, что известно теперь: что эти человеки про нас знали.

— Понимаю, — удрученно сказала Хомили и уставилась в огонь. Плечи ее сгорбились, кисти вяло повисли.

— Но они не такие, как все, — принялась Арриэтта уговаривать Пода. — Не такие, как Мейбл и Сидни; понимаешь, они — ручные. Я сама приручила мисс Мензиз.

— Их нельзя приручить, — сказал Под, — рано или поздно они отбиваются от рук — тогда, когда меньше всего этого ждешь.

— Только не мисс Мензиз! — запротестовала верная ей Арриэтта.

Под наклонился вперед.

— Они этого не хотят, — объяснил он, — просто делают. Они не виноваты. В этом они ничем не отличаются от нас: мы тоже не хотим причинить зло, мы просто делаем его.

— Ты никогда, никому зла не делал, Под, — запротестовала Хомили.

— Сознательно — нет, — согласился он и посмотрел на дочь. — Арриэтта тоже не хотела причинить нам зла, когда разговаривала с этой мисс. Но она сделала это — она ввела нас в обман; в своем неведении мы строили планы на будущее, мы трудились, не жалея сил, а Арриэтта все знала, но скрыла правду. И это не принесло ей радости, да, девочка?

— Да, — призналась Арриэтта, — но все равно…

— Ладно, ладно, — прервал ее Под спокойно, без укоризны. — Я понимаю, как все это вышло.

Он вздохнул и посмотрел себе на ладони.

— И она увидела нас раньше, чем мы увидели ее, — сказала Арриэтта.

— Я сразу ее увидел, — сказал Под.

— Но ты не знал, что она видит тебя.

— Ты могла бы мне об этом сказать.

Отец говорил так ласково, что глаза Арриэтты наполнились слезами.

— Прости меня, — прошептала она.

Несколько секунд Под молчал, затем сказал:

— Видишь ли, у меня были всегда другие планы.

— Мисс Мензиз не виновата, что Мейбл и Сидни захватили нас.

— Не спорю. Но если бы я знал правду, все было бы иначе. К тому времени, как они тут появились, нас бы и след простыл. Давно были бы в хорошем, укромном местечке.

— В каком? — спросила Хомили.

— Ну, таких мест — пруд пруди! — ответил Под. — Спиллер знает одну мельницу — недалеко отсюда, да, Спиллер? — где живет только один человек. Старый, к тому же — близорукий. У него никого не бывает — ни живой души, кроме возчиков, что привозят зерно на помол. Это более для нас подходящее место, Хомили.

Хомили молчала. Видно было, что она усиленно думает. Руки, лежавшие на коленях, крепко сжимали одна другую, плечи снова распрямились.

— Она нас любит, папа, — сказала Арриэтта, — мисс Мензиз по–настоящему любит нас.

Под вздохнул.

— Не пойму, за что и почему. Но, возможно, это и так. Любят же они своих домашних животных — кошек и собак, и птиц, и тому подобное. Как твоя двоюродная сестра Эглтина любила свою мышку — кормила ее из рук, учила всяким штукам, протирала ей шкурку бархатной тряпочкой. А чем кончилось? Мышка убежала от нее к другим мышам. А у среднего сына твоего дяди Хендрири был однажды таракан–прусак. Держал его в клетке из чайного ситечка. Ну и жирный он стал! А все равно, твоя мать говорила, вряд ли он счастлив. Ни разу не голодал за всю свою жизнь таракан этот, но из ситечка выбраться все равно не мог.

— Я, кажется, понимаю, что ты хочешь сказать, — неуверенно проговорила Арриэтта.

— Спиллер–то понимает, — сказал Под.

Арриэтта взглянула на Спиллера: узкое лицо его было неподвижно, но глаза горели неукротимым огнем. Таким неукротимым, что Арриэтта быстро отвела взгляд в сторону.

— Ты можешь представить себе Спиллера в этом вот доме, — продолжал Под, — где можно жить на всем готовом, а всякие леди будут заглядывать в окна?

— Она не заглядывала, — пылко вскричала Арриэтта, — и никогда не будет!

— Кто знает, — сказал Под. — А уж если одному человеку из человеков станет известно, где и когда нас можно увидеть, рано или поздно об этом прослышат все. Кому–нибудь шепнут на ушко по секрету, а тот расскажет всем остальным. А эта Мейбл и Сидни… Куда они кинутся, когда увидят, что мы убежали? Сюда, конечно. И скажу вам почему: они будут мерять всех на свой аршин и подумают, что здешние человеки нас украли.

— Но у нас теперь есть проволочная сетка, — напомнила ему Арриэтта.

— Да, — согласился Под, — на этот раз они посадили нас в крепкую клетку, как кур в курятнике. Но что еще хуже, — продолжал он, — нас в любой момент может поймать кто–нибудь из посетителей. Это только вопрос времени. Каждый день их наезжает сюда великое множество, они всюду, если так можно выразиться, запускают глаза. Нет, Хомили, всем этим кранам и включателям грош цена. И кухонным столикам, и пуховым одеялам тоже. За праздную жизнь приходится платить втридорога, как мы узнали, когда жили у Люпи. Важно другое: идти своим путем, да чтобы у тебя было легко на душе. А здесь у меня на душе никогда не будет легко.

Наступило молчание. Хомили поворошила огонь ржавым гвоздем, который Спиллер приспособил под кочергу, и угольная пыль вспыхнула неожиданно ярко, осветив стены и потолок, и кружок задумчивых лиц.

— Так что же делать? — спросила наконец Хомили.

— Уходить отсюда, — сказал Под.

— Когда спросила Хомили.

Под обернулся к Спиллеру.

— У тебя на барке только балласт?

Спиллер кивнул.

— Значит,, как только нагрузим барку.

— Но куда мы пойдем? — в полном недоумении спросила Хомили. Сколько раз, подумала она, ей приходилось задавать этот вопрос!

— Туда, где нам место, — ответил Под.

— А где нам место?

— Ты знаешь это не хуже меня, — сказал Под. — Там, где тихо и спокойно, в каком–нибудь укромном уголке, который человекам не найти.

— Ты имеешь в виду эту мельницу?

— Да. Думаю, она нам подойдет, — сказал Под. — И я следую примеру Спиллера — а уж его–то ни один из человеков не видел. Там есть доски, вода, мешки, зерно и та еда, которую готовит для себя мельник. Там можно устроиться в доме и гулять под открытым небом. А если Спиллер будет держать свою барку наготове, что помешает нам приплывать сюда иногда вечерком за добычей? Ты согласен со мной, Спиллер?

Спиллер кивнул. Снова наступила тишина.

— Но ведь не сегодня, Под, нет? — сказала Хомили; у нее сделался вдруг очень усталый вид.

Под покачал головой.

— И не завтра. Нам понадобится несколько дней чтобы нагрузить барку, и мы не станем спешить. Если мы будем осторожны и погасим огонь, им и в голову не придет, что мы вернулись. Погода стоит хорошая и делается все теплей. Нет нужды пороть горячку. Я сначала хорошенько там все осмотрю, что нам будет нужно…

Под тяжело поднялся на ноги и потянулся.

— А сейчас главное, — сказал он, сдерживая зевоту, — поспать. Часов двенадцать, не меньше.

Подойдя к шкафчику, он взял с полки тарелку и медленно, методично стал собирать золу, чтобы засыпать тлеющие угли.

В комнате стало темней. Внезапно Хомили сказала:

— А может, нам попробовать лампочку?

— Электрическую? — спросил Под.

— Только один раз, — умоляюще повторила она.

— Почему бы и нет, — сказал Под и подошел к выключателю у двери.

Хомили задула свечу и тут же вспыхнул пронзительно–яркий свет. Хомили закрыла глаза ладонями. Арриэтта, часто моргая, с интересом глядела кругом: белая, лишенная теней комната неприязненно смотрела на нее в ответ.

— Ой, мне это не нравится! — воскликнула Арриэтта.

— Мне тоже, — согласилась с ней Хомили.

— Но что ни говори, папа, — продолжала Арриэтта, словно все еще надеясь на признание своих заслуг, — а сами мы никогда бы этого не сделали. Понимаешь, что я хочу сказать?

— Я — да, а вот ты поймешь, что я хочу сказать, только когда станешь постарше.

— При чем тут возраст? — возразила она.

Под кинул взгляд на Спиллера, затем на Арриэтту. Вид у него был серьезный, сосредоточенный, казалось, он старательно подбирает слова.

— Видишь ли, тут такое дело, — начал он, — и постарайся взять в толк, о чем я говорю. Скажем, когда–нибудь у тебя будет свой дом. Может быть, и семья — если тебе повезет встретить хорошего добывайку. Думаешь, тебе по–прежнему захочется водиться с человеками? Да ни за что. — Он покачал головой. — И я скажу тебе, почему: ты не захочешь ставить под удар свою семью. И своего добывайку. Понимаешь, что я хочу сказать?

— Да, — ответила Арриэтта.

Она смутилась, не знала, куда деть глаза и руки, и была рада, что стояла лицом к столу, а к Спиллеру спиной.

— Когда–нибудь нас не станет, — продолжал Под, — некому будет за тобой присматривать, и я говорю тебе сейчас: никогда разговоры с человеками не приводят добывайку к добру. Не важно, какими эти человеки кажутся, о чем они толкуют, что тебе обещают. Нельзя играть с огнем.

Арриэтта молчала.

— И Спиллер со мной согласен.

Со своего уголка у очага Хомили видела, как глаза Арриэтты наполняются слезами, как она старается проглотить комок в горле.

— Хватит на сегодня, Под, — быстро сказала она, — давай погасим свет и ляжем в постель.

— Пусть она раньше даст нам обещание, — сказал Под, — здесь, при электрическом свете, что она никогда больше не заговорит с человеками.

— К чему это обещание, Под… Она понимает… Как в детстве с газом. Давайте скорее ляжем.

— Я обещаю, — сказала вдруг Арриэтта. Сказала громко и внятно и тут же разрыдалась.

— Вот уж это ни к чему, дочка, — сказал Под, быстро подходя к ней, в то время как Хомили поднималась со своего места. — Ни к чему плакать, девонька, я говорил это для твоей же пользы.

— Я знаю, — всхлипывала Арриэтта, прикрыв лицо руками.

— Тогда в чем дело? Ну, скажи нам. Из–за мельницы?

— Нет, нет, — продолжала она рыдать. — Я думала о мисс Мензиз…

— А что с ней? — спросила Хомили.

— Раз я обещала с ней не говорить, кто ей теперь все расскажет? Она так и не узнает, что мы убежали из тюрьмы, не узнает о Мейбл и Сидни. Не узнает о воздушном шаре. Не узнает, что мы вернулись. Никогда ни о чем не узнает. Всю жизнь она будет спрашивать себя, что с нами случилось. Будет лежать ночью без сна, и думать, думать…

Под и Хомили обменялись взглядами поверх поникшей головы Арриэтты. Ни один, по–видимому, не знал, как быть.

— Я не обещал, — внезапно сказал Спиллер хрипло.

Все обернулись и посмотрели на него. Арриэтта отняла руки от лица.

— Ты? — воскликнула она недоверчиво.

Спиллер, потирая ухо рукавом, не отводил от нее глаз.

— Ты хочешь сказать, — продолжала она, до того удивившись, что забыла и свое залитое слезами лицо, и смущение, которое последнее время испытывала при Спиллере, — что ты вернешься сюда и все ей расскажешь? Ты, кого никто ни разу не «видел»? Ты, кто всегда в укрытии?! Ты, от кого обычно не услышишь и слова?!

Спиллер коротко кивнул, глядя ей прямо в глаза настороженным, твердым взглядом. Молчание нарушила Хомили:

— Он это делает ради тебя, дочка.

А затем, сама не зная почему, рассердилась. «Мне надо постараться и полюбить его, — сказала она сама себе с раздражением. — Мне не остается ничего другого».

Видя, что недоверие на лице Арриэтты сменяется радостным изумлением, Хомили обернулась к Поду и резко сказала:

— Да погаси ты этот свет, ради всего святого. И все в постель. Завтра рано вставать.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 67