Послемыслие

История впоследствии будет судить Роксолану, рассматривать каждое движение чуть не под микроскопом. Историки припишут ей мысли государственные. Ах, как же они ошибутся, эти, из будущего! Не было, не было у нее никаких мыслей государственных, а было лишь одно – желание выжить, и чтоб дети ее выжили, и чтоб они были счастливы. А еще хотелось любви и нежности, как хочется всем бабам от века, будь они нищенки или царицы, гаремные гурии или уродицы. Ну а если для достижения целей своих ей нужно было позаботиться и о государстве, так что ж… значит, государству повезло!

* * *

В гареме Роксолану не любили. Оно и не удивительно, ведь она отняла у женщин гарема главное – надежду. Каждая обитательница гарема жила мечтой: когда‑ нибудь султан обратит на нее внимание, она пройдет золотой тропой и, если Аллах будет благосклонен, понесет ребенка. Каждая девушка мыла полы, мечтая о том, как станет султаншей и ей будут прислуживать не вольницы, каждая, ложась спать в общих покоях, мечтала хотя бы во сне увидеть султана и будущую свою счастливую жизнь. Но Роксолана изменила все. Традиции остались прежними, но по золотой тропе ходила только Хюррем, ревностно охраняя своего султана от других женщин. Но самое главное – султан не желал больше никого, кроме своей Хюррем. Что разрушало все мечтания, развеивало все сладкие сны. А что остается человеку, когда он лишается надежды? Так что не удивительно, что Роксолану не любили…

Все, что делали гаремные обитательницы, мечтая избавиться от наглой выскочки, рабыни‑ колдуньи, очаровавшей султана, служило лишь к вящей славе ее. Желая ослабить позиции Роксоланы рядом с султаном, они лишь укрепляли их. И все потому, что она‑ то знала гаремные правила, но они даже представления не имели – по каким именно правилам играет эта сумасшедшая русская рабыня. А она вообще не хотела игры по правилам. Более того, все это не было для нее игрой. Это была война, и она сражалась за свою жизнь, за свое счастье, за жизнь и счастье своих детей. Ну à la guerre comme à la guerre, кто не с нами – тот против нас, пленных не брать!

* * *

Любовь – вот вечный камень преткновения для власть предержащих. Им не полагается любви, они должны быть счастливы лишь пользою и благополучием государства.

Все могут короли, все могут короли,

И судьбы всей земли вершат они порой.

Но что ни говори, жениться по любви

Не может ни один, ни один король!

А уж тем более система султанского гарема не предполагала, что у повелителя могут возникнуть длительные нежные чувства к какой‑ либо из наложниц или жен. Влюбленность – может быть, но любовь?! Султану не положено отвлекаться на любовь. Именно для этого и служит гарем – он избавляет повелителя от необходимости тратить свое драгоценное время и силы на женщин, гарем удовлетворяет все потребности, а султан не должен прилагать никаких усилий, лишь высказывать пожелания.

И тут – любовь! Немыслимо. Конечно, Роксолану немедленно сочли колдуньей, которая приворожила, очаровала повелителя с помощью подлой магии. В естественность возникших чувств было практически невозможно поверить.

Многие, изучая историю султана Сулеймана Великолепного, удивляются – как он мог оставить Махидевран, которая считалась одной из красивейших женщин Османской империи завею ее историю. Махидевран, родившую султану двоих сыновей (один из них умер в младенчестве), когда он был еще только наследником престола. Махидевран, которую называли Гюльбахар – Весенняя роза. Махидевран, которую Сулейман любил больше всех, пока жил в Манисе в качестве наследника и наместника.

И вдруг такая перемена: стоило только Сулейману занять трон отца, переехать из Манисы в столицу, поселиться в султанском дворце Топкапы, как Махидевран стала уже не нужна. Султана привлекали другие наложницы, а затем появилась Хюррем, которая окончательно вытеснила мать наследника из сердца Сулеймана.

Перемена была настолько разительной и внезапной, что все начали подозревать Хюррем в колдовстве. А как же иначе? Почему бы еще султан отказался от красавицы Махидевран в пользу проигрывавшей ей внешне Хюррем?

Но внезапность и разительность этой перемены точно такие же, как и перемены в самом положении Сулеймана. Он был шахзаде, наследником, полностью подчиненным воле отца, и вдруг в один момент в его руках сосредоточилась вся полнота власти огромной империи, потрясавшей мир, – он стал султаном. Дворец в Манисе сменился дворцом Топкапы, и все склонились перед великолепием молодого властителя.

Подобные перемены никогда не бывают только внешними. Сулейман не просто сменил кафтан, украсив себя султанскими регалиями. Подобные перемены потрясают до самого основания.

А что же Махидевран? Она была символом того, что уже прошло, – времен Манисы, времен наместничества. Она помнила шахзаде Сулеймана и надеялась найти его, явившись пред очи султана Сулеймана. И горько разочаровалась. Султан не оглядывался на прошлое, каким бы привлекательным оно ни было, он смотрел в будущее, и ему требовались новые символы. Новым стала Хюррем.

Следует заметить также, что Махидевран, отличаясь редкой красотой, вовсе не блистала умом и образованностью. Она была убеждена, что для того чтобы быть рядом с султаном, достаточно внешней привлекательности – именно так она понимала мужскую психологию. Своим плюсом она также считала наличие сына – наследника Сулеймана. Красота и сын – сильные козыри. Но как же высокообразованному султану общаться с недалекой наложницей?

Не судьбы грядущей тучи,

не трясина будней низких –

нас всего сильнее мучит

недалекость наших близких.

Игорь Губерман куда как лучше понимает мужскую психологию! В конце концов, он сам – мужчина. Ну а несчастная Махидевран знала лишь то, чему ее обучали в гареме: глаз не поднимать, быть скромной и послушной, красивой и изящной, и этого достаточно, чтобы привлечь мужчину. В постель – да! Но чтобы занять место в сердце мужчины, маловато удовлетворять его физиологические потребности, особенно если в распоряжении этого мужчины множество женщин, которые мечтают оказаться в его постели. И все они – красивы, скромны, послушны, изящны… В общем – однообразны!

Не то Хюррем. Не будучи писаной красавицей, она была вынуждена заниматься своим образованием – как и многие не слишком красивые женщины до нее и после. Хюррем применяла куда как более надежные методы, нежели Махидевран. Красота уходит, обаяние и ум остаются. Красота приедается – если каждый день смотреть на одну и ту же розу, в конце концов перестаешь замечать ее прелесть. Обаяние и ум способны каждый день делать уникальным, исключительным, неповторимым.

Хюррем была одной из образованнейших женщин своего времени – полная противоположность Махидевран. Достойная подруга для властителя империи, которому требовались не только постельные утехи. С Хюррем он мог разговаривать!

Наших женщин зря пугает слух

про мужских измен неотвратимость;

очень отвращает нас от шлюх

с ними говорить необходимость.

И вот две женщины: Махидевран и Хюррем. Одна – символ прошлого, другая – заря настоящего и символ будущего. Какое там колдовство! Каждая из этих женщин собственными руками (и умом) создала свою судьбу.

* * *

Жители Османской империи опасались Роксолану куда как больше, чем чиновников. Чиновники были злом привычным и обыденным. Они грабили, брали взятки, могли бросить в тюрьму – дело обыкновенное! Роксолана же была колдуньей, а колдовство – это жутко, опасно и непонятно. Страшно до одури!

* * *

Сулейман, султан Османской империи, был абсолютным властителем. По его слову воздвигались и разрушались города, награждали и наказывали, осыпали золотом и снимали голову с плеч. Но вот беда – для того чтобы произнести слово, султану требовалась информация. Ведь необходимо знать – какое именно слово нужно произнести, что требуется в данный момент времени: награда или наказание? Так что настоящими правителями были те, кто обладал нужной информацией и имел возможность довести ее до сведения султана. Сам же султан был настолько занят, что не мог самостоятельно контролировать информационную сеть.

С этой точки зрения управление Османской империей напоминает остров Лапуту Свифта, а сам султан находится на положении знатного лапутянина, пользующегося услугами хлопальщика. У Свифта подобная ситуация описана следующим образом:

«Я заметил поодаль множество людей в одежде слуг с наполненными воздухом пузырями, прикрепленными наподобие бичей к концам коротких палок, которые они держали в руках.

Как мне сообщили потом, в каждом пузыре находились сухой горох или мелкие камешки. Этими пузырями они время от времени хлопали по губам и ушам лиц, стоявших подле них, значение каковых действий я сначала не понимал. По‑ видимому, умы этих людей так поглощены напряженными размышлениями, что они не способны ни говорить, ни слушать речи собеседников, пока их внимание не привлечено каким‑ нибудь внешним воздействием на органы речи и слуха; вот почему люди достаточные держат всегда в числе прислуги одного так называемого хлопальщика (по‑ туземному «клай‑ меноле») и без него никогда не выходят из дому и не делают визитов. Обязанность такого слуги заключается в том, что при встрече двух, трех или большего числа лиц он должен слегка хлопать по губам того, кому следует говорить, и по правому уху того или тех, к кому говорящий обращается. Этот хлопальщик равным образом должен неизменно сопровождать своего господина на его прогулках и в случае надобности легонько хлопать его по глазам, так как тот всегда бывает настолько погружен в размышления, что на каждом шагу подвергается опасности упасть в яму или стукнуться головой о столб, а на улицах – спихнуть других или самому быть спихнутым в канаву».

Борьба за власть в Османской империи – это борьба за место хлопальщика около султана.

* * *

Османская империя туго, как муха паутиной, была опутана законами и традициями. Именно они определяли жизнь каждого человека, начиная от султана и заканчивая последним нищим в порту дивного Константинополя. И законы, и традиции были обязательны к исполнению. При этом многие законы низводились до уровня традиций, а традиции напротив – возвышались до законов. Нарушение тех или других могло привести либо к небывалому возвышению, либо, что более вероятно, к потере головы. При этом палач, в полном соответствии с законом и традицией, постарался бы отрубить голову с одного удара. Но если падение было катастрофическим, то возвышение – просто невероятным. Главное было – осмелиться на нарушение. Смельчаков практически не находилось, каждому была дорога собственная голова.

* * *

Османская империя – это рынок. Если Европа – это в основном поля и леса, то османы жили исключительно за счет торговли и грабежей.

Результаты грабежей опять же оказывались на рынке. Да, были и ремесленники, и земледельцы, и рыбаки, но первостепенное значение имел рынок. К тому же, основная часть ремесленников и земледельцев была иноверцами, османы же предпочитали исключительно торговлю и войну. Товары из разных стран, плоды войн и разбойничьих набегов, пиратства – вот за счет чего жила Османская империя, одна из величайших империй в истории человечества. Не созидание, но грабеж и торговля. Рынок был источником жизни, источником новостей. Впоследствии именно это обстоятельство помогло России выиграть войну с османами – морские блокады прерывали снабжение товарами, что значительно подрывало воинственность турецкой армии.

* * *

Если бы человек XVI столетия попал в современный мир, он испытал бы глубокий культурный шок и решил бы, что вокруг него – колдуны, практикующие самую наичернейшую магию. Мы же совершенно свободно и спокойно пользуемся множеством приборов и механизмов, которые привели бы средневекового человека в состояние ступора. Тем не менее колеса остались круглыми, столы – прямоугольными, а табуретки – квадратными. И двигатель, который толкает вперед человеческую цивилизацию, все тот же – разнополость, отношения между полами. Они остались такими же, как и пять веков назад.

Вся человеческая цивилизация зависит от отношений между полами. Наука, техника, искусство – все связано с этим. Все войны также связаны с двуполостью людей, начиная от войны за Трою и заканчивая мировыми войнами и нынешними «локальными конфликтами». Разница лишь в масштабах. Выживание рода и вида – это то, что обеспечивают женщины. Рождение детей – это не просто продолжение рода, фамилии и так далее, это – бессмертие. С этой точки зрения любая война является борьбой за бессмертие, определяя – чьи же женщины будут рожать детей, чье бессмертие будет обеспечиваться.

Отнимите у мужчин воспроизводящую способность, сделайте их равнодушными к женщинам, и войны прекратятся сами по себе: мужчинам просто не за что будет воевать. Ведь войну за бессмертие можно считать благородной задачей, все остальное является слишком мелким и недостойным. К тому же, не имея бессмертия, заключенного в детях, хочется продлить свою жизнь.

Более того, прекратятся не только войны, но и все развитие человеческой цивилизации. Культура, науки, искусство – все продвигается вперед исключительно за счет желания мужчин помериться друг с другом воспроизводящими органами. Подобное желание обусловлено мифом, что существует некий идеальный размер, который нравится женщинам, а следовательно, может обеспечить бессмертие наилучшим образом. Нет бессмертия – нет и желания развиваться дальше.

Евнухи, кастраты – люди, лишенные бессмертия, лишенные не своей волей, не неизлечимой болезнью, не неблагоприятными обстоятельствами, но – волей других людей. Евнух – существо бессмысленное и невозможное в двуполом мире планеты.

Обычно считают, что евнухи, лишаясь способности к воспроизводству, приобретают женские черты, но это ошибка. То, что называют женственностью евнухов, является всего лишь указанием на отсутствие в них мужественности. Для определения евнухов ни в одном языке мира нет слов, да и быть не может. Ведь языки – отражение нашей жизни. А она основана на существовании двух полов. Мышление человека изначально тяготеет к двоичной системе: да и нет, черное и белое, мужчина и женщина… В этой системе нет места евнухам, которые представляют собой дополнительное, не существующее в природе измерение.

Евнух – не он и не она, евнух – оно. Средний род. Пальто – оно, мое; платье – оно, мое; поле – оно, мое; окно – оно, мое… Пальто может быть как женским, так и мужским, платье – тоже, окно может принадлежать кому угодно, вне зависимости от пола… Средний род – унисекс. Женский и мужской одновременно. Или – ни тот, ни другой. Средний род – род, не существующий в двузначной системе. Неестественный. Невозможный. Мифический. Искусственно созданный. Как евнух. Застывший в своей каменной искусственности.

Говорят, что евнухи, которых кастрировали в раннем возрасте, умирали молодыми, едва доживая до тридцати‑ тридцати пяти лет, из‑ за того, что подобная операция в такие годы не давала организму развиваться как следует. Нет. Просто им нет места в двоичном мире, где все вокруг – он и она, черное и белое, ноль и единица.

А вот подвергнувшиеся кастрации в юношеском возрасте могли жить долго. Ведь они только частично были «оно», сохраняли принадлежность к двоичной системе, и даже, случалось, доказывали свою принадлежность к «он» весьма практическим и наглядным способом.

Евнухи в качестве гаремных слуг в Османской империи использовались не только по той причине, что женщинам гарема было запрещено общаться с мужчинами, исключая своего господина и повелителя. Они – своеобразные столпы стабильности, гаранты традиций, застывшие в раз и навсегда отлитой форме. Именно евнухи руководили в Топкапы, султанском дворце, распоряжались султанским имуществом, в том числе и имуществом наложниц и жен султанов.

При том доверии, которое оказывалось евнухам султанского гарема, у них была огромная власть. Удивительно, но этой властью они пользовались в основном на благо султана и его семьи. Скорее всего, подобная особенность характера проистекала из‑ за отсутствия личного бессмертия (возможности продолжения себя в потомках), в результате чего бессмертие достигалось другими способами – верной и беспорочной службой на благо государства.

Могла быть только одна проблема: что именно евнухи могли посчитать благом, а что злом.

* * *

Власть султана была абсолютной. Такой же абсолютной была власть его сподвижников, но эти абсолюты существовали не сами по себе, а являлись лишь отражением султанской власти, как любые спутники, которые светятся не собственным светом, а только отражают чужой. Абсолют не рождает самостоятельные звезды, напротив – он подчиняет их себе, вбирает в себя их свет.

Казнь Ибрагима была предопределена в тот день, когда он стал другом будущего султана Сулеймана. Молодой наследник престола отчаянно нуждался в товарище, которого мог бы считать равным себе. Ведь для него доступны были лишь две формы общения: с теми, кто ниже, и с теми, кто выше. Причем тех, кто выше, можно было пересчитать по пальцам: его отец – султан Селим, его мать – Айше Хафса Султан. Да и то мать была выше лишь в силу традиций. Сулейман с тоской предвидел тот день, когда станет абсолютным властителем, одинокой звездой, Солнцем, в свете которого греется каждый, но которое лишено возможности получить чужое тепло.

Ибрагиму стоило бы помнить историю Икара: тот, кто пытается летать слишком близко к Солнцу, поднимается слишком высоко, обязательно погибает, так как Солнце сжигает его крылья.

Друг – это зеркало, это еще одно «Я», существующее отдельно. Каждый нуждается и в зеркале, и в дополнительном «Я». Властители не являются исключением. Сулейман выбрал Ибрагима, так как нуждался в ком‑ то, кто стал бы его зеркалом, частицей души, вынесенной за пределы его тела. Но время шло, и нужда эта становилась меньше. Сулейман нашел свою любовь и поместил в нее частицу собственной души. И по мере того, как частица, помещенная в любовь, разрасталась, частица, отданная дружбе, таяла.

Ибрагим был для Сулеймана другом, соратником, они вместе мечтали, горевали и радовались. Они вместе управляли государством. Ибрагим был советником, наперсником, утешителем. Он впитывал мысли султана, преломлял их в себе и отражал, показывая Сулейману яркие картины его собственных идей. Пока любовь Сулеймана была только любовью, Ибрагим был силен, их дружба была нерушима. Но любовь росла…

Хюррем Султан была женщиной редкого ума. Государственного ума. Она смогла стать для Сулеймана не просто любовью, но другом, соратником и советчиком. И надобность в Ибрагиме в конце концов отпала. Не зря всесильный везирь боролся с женщиной: он чувствовал опасность, исходящую от нее, он видел, как постепенно она занимает его место рядом с повелителем. Те мечты, которые раньше Сулейман разделял с Ибрагимом, он постепенно начал разделять со своей любимой женой. Что же остается, когда уходят мечты?

* * *

Мужчины Востока привыкли излишне доверять своей неотразимости. Причина этого, возможно, скрывается именно в гаремной системе, которая не предполагает конкуренции самцов за внимание самки, а напротив – исключительно конкуренцию самок за внимание единственного самца в стаде. Ну а если самец единственный, то не удивительно, что его самомнение поднимается до небес, а то и выше.

* * *

Если верить турецким историческим сериалам, посвященным периоду османского владычества (например, известный сериал «Великолепный век», 2011–2014 гг. ), то кажется, что любимый вопрос, который задают оппоненту все, обладающие хоть какой‑ то значимой властью, звучит так: «А кто ты такой?! » Разумеется, слишком уж доверять телевизионным сериалам не стоит, они соотносятся с реальной историей примерно так же, как торт с куском черного хлеба – ингредиенты вроде те же, а результат удивительно различен. Тем не менее этот вопрос в свете абсолютизма власти османских султанов представляется вполне естественным и оправданным.

Строгая иерархия и бюрократия империи, восходящая к власти повелителя мира – султана, требовала от собеседников немедленного представления всех регалий, так как в государственности подобного типа прав не тот, кто прав, а тот, кто выше рангом, и его решения не могут быть оспорены низшими. Низшие имеют право лишь пожаловаться еще более вышестоящему, но реакцию на подобную жалобу предвидеть невозможно. Поэтому при выяснении правоты того или иного человека в беседе, а особенно в споре, истина рождается не сама по себе, в результате приведенных доводов, а именно в результате ответа на вопрос «А кто ты такой?! ».

* * *

На первый взгляд представляется странным, что Хюррем Султан не любили в народе. Так же, как и остальные султанские жены, она занималась благотворительностью, щедро раздавала деньги, строила храмы и школы. Однако если других любили и почитали, то о Хюррем Султан на базарах шептали мерзости, называли ее гнусной колдуньей, очаровавшей султана, желали ей смерти. Почему?

Представьте, что в курятнике петух вдруг избрал единственную курицу, за которой гоняется с изрядным энтузиазмом, не обращая внимания на остальных хохлаток. Кто в первую очередь будет недоволен такой ситуацией? Правильно, владельцы курятника. Ведь как бы активно ни неслась избранная курица, какой бы стахановкой она ни была, остальные‑ то куры не несутся, а это – прямой убыток.

Гарем султана был гордостью Османской империи – место, полное тайн и сладострастия, прекрасных женщин и золота. Каждый мечтал хоть одним глазком посмотреть на султанский гарем. Но это была тайна, проникновение в которую каралось смертью. Смертельная угроза и вожделение – что может быть привлекательнее? Отказ от гарема – оскорбление. Это – комок грязи, брошенный в мечтания многих и многих мужчин, которые жаждали, но не могли иметь ничего подобного. Отказ от гарема – это декларация того, что все эти мечтания являются ничтожными.

Тем более, что гарем был предназначен для рождения наследников. Чем больше – тем лучше. И что же в результате? Одна курица несется изо всех сил, но остальные просто квохчут на насестах! Это можно объяснить только колдовством избранной курицы, так как петух изначально вне подозрений.

* * *

Восточное коварство давно стало в Европе притчей во языцех. По мнению европейца, любой восточный человек – коварен и хитер, склонен к интригам, а если вопрос необходимо решать силовыми методами, то восточный человек скорее воспользуется ядом, чем прямым единоборством. То есть если, к примеру, русский человек, оскорбившись, почти наверняка решит пощупать физиономию противника с помощью кулака, то восточный скорее подольет яд в стакан оппонента.

Принято считать, что подобная форма решения вопросов (яд, интриги, коварство) более присуща женщинам, чем мужчинам, и связано это с физической слабостью женщин по сравнению с мужчинами. Однако восточные мужчины, обладая мужской физической силой, нередко проявляют черты характера, свойственные более женщинам (по крайней мере, с европейской точки зрения). Но, обвиняя их в женственности, следует учитывать тот факт, что мальчики воспитывались в гареме до достижения совершеннолетия. Более того, шахзаде, отправлявшегося в качестве наместника в одну из провинций, сопровождала мать, в обязанности которой входило наблюдение за наследником и наставление его. То есть наследник султана не только воспитывался в женском обществе в малолетнем возрасте, но и продолжал находиться под женским влиянием и контролем, уже войдя в возраст принятия решений. Не удивительно, что женские черты характера и способы решения конфликтных ситуаций становились для мальчиков вполне естественными. Истоки восточного коварства – в женском воспитании.

Разумеется, мужчины тоже принимают участие в воспитании мальчиков. К примеру, различные учителя, обучающие мальчиков чтению, письму, истории и другим наукам. Для шахзаде это еще и воины, обучающие обращению с оружием, тактике и стратегии боя. Но не следует забывать, что все это обучение является исключительно теоретическим. Первый меч, который берет в руки шахзаде, является, как у всех других детей, деревянным. И только войдя в возраст и силу, он получает право на настоящий меч.

Однако каждый день мальчик в гареме наблюдает применение оружия совсем другого рода, причем это применение отнюдь не теоретическое, но сугубо практическое. И это оружие не деревянное! Он видит реальные результаты применения коварных интриг и гнусных ядов, он наблюдает, как одним словом можно уничтожить человека, разрушить его судьбу, а то и убить, как безобидное на первый взгляд действие приводит к катастрофическим результатам. На его глазах разворачиваются события, подтверждающие действенность женской тактики борьбы – подтверждающие практическим образом, а не красивой теорией. «Суха теория, мой друг, а древо жизни пышно зеленеет», – Мефистофель не зря сказал Фаусту эти слова, и позже Маркс подтвердил их, продекларировав в «Тезисах о Фейербахе» практику как критерий истины. Лишь практика может подтвердить истинность той или иной теории, того или иного образа мышления. Таким образом, окруженный практикой определенного рода, мальчик в гареме приобретает и определенную психологическую настроенность. То самое пресловутое восточное коварство, густо замешанное на гаремных интригах и женской конкуренции. И, выйдя из гарема и начав свою жизнь в мужском обществе, юноша продолжает следовать по тому пути, который был вложен в него на самых ранних годах жизни.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 6 7 8 9 1011