Августовские яблоки

Августовские яблоки
Автор:	Карина
Бета:	нет
Рейтинг:	R
Пейринг:	СС/ГП
Жанр:	Drama, Romance
Отказ:	Не извлекаю никакой выгоды, всё принадлежит Роулинг.
Аннотация:	О том, к чему приводит воровство яблок из чужого сада.
Комментарии:	Предупреждение: Никакого волшебного мира нет в помине, совершенное AU, ООС.
Каталог:	AU
Предупреждения:	нет
Статус:	Закончен
Выложен:	2008-09-08 00: 00: 00 (последнее обновление: 2008. 09. 08)

	просмотреть/оставить комментарии

Глава 1. - Ну что, кому слабо залезть в сад? – Дадли прищуривается и окидывает нас долгим оценивающим взглядом. Мы вразнобой мотаем головами. Дадли, мой кузен, слишком высокий для своих четырнадцати лет, белобрысый и в вечных прыщах от чрезмерного поедания сладостей, считается в нашей компании самым сильным и самым авторитетным. Когда он предлагает устроить очередную каверзу, никто не отказывается, тем более, если это будет на «слабо». Правда, то, что он затеял сейчас, несколько отличается от наших обычных подвигов, а потому один из нас – кажется, Мэтт – тянет нарочито безразличным тоном: - А говорят, что однажды он просто-напросто подстрелил в задницу того, кто посмел залезть к нему в сад. - И ещё рассказывают, что он слишком не любит, когда нарушают его уединение, - подаёт голос самый младший из нас, Пит. - А я слышал, - вклинивается в разговор Джек, - Что особенно он ненавидит детей. - Ага, хватает их, утаскивает к себе в логово и варит в кипятке, - ржёт конопатый Алекс. - Было бы всё так просто, я бы и не предлагал, - Дадли хмыкает и сплёвывает на землю, - Ну так что, кому слабо? Мы молчим. Никому не хочется, чтобы потом задразнили. Дадли, удовлетворённо кивнув, продолжает: - Значит, как обычно: кто приносит больше всех яблок, тот неделю будет королём. Король – это у нас означает, что все твои желания, даже самые глупые, вроде того, чтобы все по очереди чистили твои ботинки или таскали тебя на спине, или пропалывали за тебя сорняки на огороде – не обсуждаются и выполняются беспрекословно. Я ни разу не был королём, да и не очень хочется. Я участвую в наших проделках скорее из азарта, ну и ещё из нежелания злить Дадли. Иначе моя жизнь может стать не слишком приятной. Я живу в доме своей тётки по матери. Дадли её сын, «любимая лапочка», а я – обуза на её плечах и ярмо на шее. Меня терпят. И вообще, неприлично было бы отдавать племянника в приют – что скажут соседи? Пусть они лучше восхищаются добротой и милосердием Дурслей, приютивших у себя сироту. Только если я стану огорчать Дадли, не уверен, что тётке это придётся по вкусу. Поэтому я молча соглашаюсь со всеми его идеями, даже самыми безумными. Вот как эта. Надо быть полным болваном, чтобы задумать такое. Проникнуть в сад, принадлежащий мистеру Снейпу – кажется, так его зовут – и попытаться что-то оттуда стащить. Если вы хоть раз видели его, вы очень хорошо подумаете, прежде чем затевать в отношении него какую-то шалость. Да и просто приближаться к нему. Он всегда держит дистанцию, я ни разу не видел, чтобы он говорил дольше трёх минут с кем-либо из живущих на нашей улице. К нему никто не заходит в гости – просто так, по-соседски, как это принято здесь, и он сам тоже ни к кому не ходит. Даже на Рождество у его крыльца не толпятся ряженые. На улице или на прогулке в соседнем парке его встретишь крайне редко. Очевидно, всё свободное время он предпочитает проводить в доме. А если уж он куда-то идёт, шаги его стремительны и скоры – наверное, чтобы никто не вздумал остановиться поболтать с ним о погоде или тому подобных глупостях. И когда смотришь ему в спину, полы его чёрного пальто или плаща – в зависимости от погоды – развеваются на ходу подобно крыльям диковинной птицы. Именно потому, что он предпочитает ни с кем не общаться, сам он является одним из наиболее обсуждаемых людей на нашей улице. О нём говорят разное, всегда шёпотом, делая при этом большие глаза, но толком никто ничего не знает. Надо сказать, его внешность и впрямь не способствует благоприятному мнению о нём – чёрные до плеч волосы, мотающиеся при ходьбе, как попало, и чёрные же глаза, мрачное выражение лица, плотно сжатая полоска губ. И вот к этому человеку мы собрались залезть в сад. Он же нас четвертует, если что. У Дадли точно крыша поехала. *** - Пока не поздно, можно отказаться. Если вдруг кто-то струсил, - Дадли лениво пинает носком ботинка камушек. Мы стоим неподалёку от ворот этого дома и рассматриваем ограду. Конечно, никто не отказывается, все предпочитают молчать и соглашаться. Даже несмотря на то, что ограда весьма затейливая и не слишком подходящая для наших целей – верхушки увенчаны острыми пиками и почти не за что цепляться, если по ней лезть. - Ну что, готовы? – Дадли ещё раз обводит нас взглядом. Мы киваем. Кто-то – кажется, Мэтт, или Пит – делает дёрганое движение, словно хочет развернуться и убежать, но потом всё-таки остаётся на месте. Мы тихо идём вдоль ограды, стараясь не слишком шуметь, и останавливаемся в самой отдалённой от входа части. Несколько минут мы собираемся с силами, а потом Дадли командует: - Ну, давайте. И не забудьте – у кого будет больше яблок, тот и победил. Я кошусь на его вытянутую футболку, несомненно самую большую из всех, что одеты на нас. Меня легко толкают в плечо, и я ставлю ногу на перекладину. Высота у ограды метра два точно. Лезть довольно трудно, но я лёгкий, а потому довольно быстро оказываюсь наверху. Перекидываю одну ногу через чугунный верх, стараясь не задеть острые пики джинсами – если порву, тётка меня убьёт. Следом за мной лезут все остальные. Дадли сильный, поэтому двигается быстрее. Вскоре он уже сидит рядом со мной и ухмыляется, глядя на попытки остальных к нам присоединиться: - Ещё минуту ждём, а потом всё, считайте, что проиграли. Я тем временем осматриваюсь вокруг – отсюда отличный обзор. В саду, как, впрочем, и везде, господствует август. Всё золотое и красное, и трава усеяна опавшими кленовыми листьями. Красиво так, что дух захватывает. И совершенно удивительный, сводящий с ума, сладко-медовый аромат яблок. Он укутывает тебя целиком, ты купаешься в нём. На какое-то мгновение я даже забываю, зачем я здесь. Забываю обо всём, о ребятах, цепляющихся за ограду, о Дадли, сидящем рядом со мной и подзадоривающем их. О том, что мы собираемся сделать нечто не вполне законное… Я просто вдыхаю яблочный запах и любуюсь этим садом, красивее которого я ещё не видел. И думаю, что в этом сказочном месте никак не может жить кто-то мрачный и суровый. Из задумчивости меня выдёргивает окрик: - А ну-ка немедленно слезайте! Пошли прочь, кому говорят! Голос раздаётся откуда-то со стороны калитки. Одновременно слышны приближающиеся скорые шаги. Мы ужасно пугаемся. Ребята моментально скатываются с ограды и пускаются наутёк врассыпную. Им легче – они не успели залезть так высоко, как я и Дадли. Мы же сидим верхом, и так быстро слезть у нас не получится. И я всё ещё помню о нашем «слабо». Поэтому я смотрю на Дадли, киваю ему и спрыгиваю в сад, прямо в скрывающий мягкую траву кленовый ковёр, успев почувствовать, что всё-таки зацепился штанами на какую-то загогулину на заборе и порвал их. - Ну что же ты, давай, - я шепчу тихо, чтобы хозяин нас не услышал, и готов уже дать дёру к ближайшему дереву, чтобы спрятаться там, пока всё не стихнет. Однако Дадли почему-то медлит. Глаза у него круглые и испуганные, он отрицательно мотает головой и неожиданно для меня прыгает тоже, но спрыгивает по другую сторону ограды. И бежит прочь, даже не посмотрев на меня. Я растерян настолько, что не сразу понимаю – шаги всё приближаются в мою сторону. Затем я всё-таки начинаю тихо двигаться в сторону огромного вяза, надеясь укрыться за его широким стволом. Когда я добираюсь туда, то понимаю, что всё это время задыхался. Усаживаюсь в траву у корней и слушаю, как сильно стучит сердце. О том, что сделал Дадли, я пока стараюсь не думать. Немного выровняв дыхание, я пробую встать, чтобы выглянуть из-за дерева и осмотреться. Надеюсь, этот человек решил, что мы все удрали, и уже ушёл подальше отсюда. Однако надежды мои напрасны, потому что как только я поднимаюсь в полный рост, на моё плечо тотчас опускается ладонь и вцепляется железной хваткой. Меня разворачивают, и я оказываюсь лицом к лицу с хозяином дома – мистером Снейпом. Надо сказать, лицо это я не пожелал бы увидеть никому – настолько он сейчас кажется мне страшным. Чёрные глаза горят, ноздри трепещут, губы сжаты ещё плотнее, чем обычно. Когда же он их размыкает, то произносит коротко: - За мной. Мы идём к центральной дорожке, соединяющей вход в дом и ворота ограды, он не выпускает моего плеча. Я безнадёжно следую рядом, даже не пытаясь выдернуться из его цепких пальцев. Всё, теперь мне конец. Он меня убьёт. А если не он, то тётка уж точно – он же непременно расскажет, где меня отловил, когда появится у неё на пороге, таща меня за собой. Однако, дойдя до дорожки, мы почему-то поворачиваем не к выходу из сада, а к дому. Я ничего не понимаю и иду молча, рассматривая оранжево-жёлтое кленовое великолепие по обеим сторонам дорожки. За всё это время он не произносит ни слова, только уверенно шагает себе вперёд, держа меня за плечо и даже не слишком сильно сжимая его. Мы входим в большую комнату, которая на удивление совершенно не мрачная, как я успел себе нафантазировать, когда думал о его жилище. Много света, сквозь распахнутые окна струится сладкий яблочный запах, и лёгкий ветер чуть колышет прозрачные шторы, иногда надувая их на манер парусов, а иногда оставляя в покое. Меня подводят к большому, даже со стороны заметно, что мягкому, креслу. Затем этот человек негромко произносит: - Снимай штаны. Я так и думал. Сейчас будут драть ремнём. Иначе зачем ему было вообще меня сюда приводить. Вздыхаю и расстёгиваю молнию на джинсах. Потом стаскиваю их и кладу на кресло. И стою молча, не зная, что мне дальше делать. Может, тоже на это же кресло – животом? На него не смотрю, глаза опущены в пол. И меня мелко трясёт. От страха, от холода? Не знаю. А затем происходит что-то совсем необычное. Перед моим лицом оказывается нечто пушистое и клетчатое. - Держи. Садись, укутайся, - говорит он спокойно и размеренно. Берёт мои джинсы и садится в соседнее кресло. Потом спрашивает: - Дыра откуда? Когда с ограды прыгал? Я молча киваю и догадываюсь, что дыру он приметил ещё в саду, когда вёл меня к дому. - Влетит, наверное, от матери? – он, кажется, совсем не собирается кричать на меня. Я ещё раз киваю. - Ты почему всё время молчишь? Ещё десять минут назад был такой смелый. Так сигануть через забор не каждый сможет. А теперь вдруг чего-то испугался, - странно, но в его голосе мне слышится даже усмешка. Словно он…. Словно его всё это ни капельки не злит. - Я, конечно, не умею обращаться с иголками, так что уж извини, заштопаю твои штаны как смогу. Может, дома дыру и не заметят, - с этими словами он берёт со столика какую-то коробку и достаёт оттуда клубки ниток. Если бы я и ответил на его предыдущие вопросы, то вот теперь бы я уже совершенно точно потерял дар речи. Он что, собирается штопать мне штаны?! После всего, что я сделал? Но он действительно собирается. Я смотрю на него во все глаза, а он, чертыхаясь каждые две минуты и периодически поднося к губам уколотый палец, на самом деле зашивает мои джинсы. Потом протягивает их мне и со словами: - Одевайся, я сейчас, - выходит из комнаты. Когда он возвращается, я уже стою одетый. - Куда-то собрался? - Ну… вообще да. И простите меня, пожалуйста, - я говорю это, не опуская головы, хотя мне очень непросто смотреть ему в глаза. - Тебя уже дома ждут? - Нет. Не ждут. Просто… Наверное, я вам и без того помешал. - Глупости какие. Раз не ждут, и раз ты мой… должник, что ли, могу я попросить тебя ещё побыть здесь? Я уже ничего не понимаю. Совершенно. Он что, хочет, чтобы я остался у него ещё дольше? Да меня даже тётка не любит видеть рядом с собой более, чем это необходимо. Я вообще никого никогда не интересую. Но мне неловко отказывать ему. К тому же, мне здесь нравится. И он тоже оказался совершенно не таким, как я его себе представлял. Поэтому я киваю и присаживаюсь обратно. - Давай для начала познакомимся. Меня зовут мистер Снейп, - он протягивает руку. Я осторожно пожимаю её – сухая и тёплая, и отвечаю: - Гарри. Гарри Поттер, сэр. - Гарри, я думаю, мы можем обойтись без «сэра», раз уж ты оказался моим… гостем. Я киваю. - Скажи, а почему ты не убежал вместе со всеми? Я не торопился, ты вполне мог успеть спрыгнуть. Как твой приятель. - Я и спрыгнул. А он просто трус. - Да, но ты спрыгнул не для того, чтобы убежать. Ты, значит, храбрый? - Значит, да, - отвечаю хмуро, мне неловко вообще говорить на эту тему. Всё-таки я в его сад залез, не в чей-нибудь. Словно подслушав мои мысли, он спрашивает: - А зачем ты вообще залез? – не строго, скорее, заинтересованно. - За яблоками, - почему-то мне не хочется ему врать, я говорю как есть. - Тебя дома не кормят? - Кормят. - А я уже решил, что родители тебя голодом морят – такой худой. Я молчу. Он внезапно поднимается и выходит из комнаты, а потом возвращается с большим блюдом, доверху наполненным яблоками. Янтарно-оранжевые, такие прозрачные, что видны семечки в их яблочных сердечках. И румяно-розовые, как щёки с мороза. И нежно-жёлтые, с тонкими прожилками красного. Целое блюдо яблок, с горкой. И такой упоительный запах… Он берёт одно и протягивает мне: - Держи. Я беру и рассеянно верчу его в руках. Потом уточняю: - Я не голодаю, правда. Мы просто полезли на спор. Кто больше нарвёт – тот и выиграл. Я не голодный. - Значит, ты выиграл их, - он почти смеётся, а потом уже серьёзно добавляет: - Мне будет приятно, если ты их возьмёшь с собой. И я киваю. *** Домой я возвращаюсь, держа в руках три яблока. Мне хватит. Не обращая внимания на крики тётки о том, что я снова шлялся где-то весь день, и что на кухне много работы, и грядки не прополоты, я вхожу в свою комнатку под лестницей. Дадли смеха ради зовёт её чуланом, но на самом деле здесь вполне сносно. Особенно если сравнивать с приютом для сирот. Через закрытую дверь слышен топот шагов по лестнице. Дадли. Он входит в комнату и садится на мою кровать – больше здесь просто некуда. И неловко мнётся, и мямлит о том, что он бы, конечно, не убежал, но просто по ошибке спрыгнул не на ту сторону, поэтому оставаться смысла не было. И вообще, мне ведь одному было легче там спрятаться, а он, Дадли, стал бы шуметь, он же не такой лёгкий, как я… Я молчу и подбрасываю на ладони желтобокое яблоко. Дадли сопит, потом добавляет: - Послушай, Гарри… Ты не рассказывай ребятам, что и как. Всё равно ты победил, какая разница, остался я или нет. Я всё ещё молчу. Он продолжает: - Пойдём, они, наверное, уже нас заждались. И мы ведь договорились, да? Вот здорово, Гарри! И у тебя теперь есть целая неделя, чтобы нам приказывать. Всё, что захочешь. Ну так как, ты идёшь? - Да пошёл ты, Дадли, - я и сам от себя не ожидал, что буду отвечать ему так. Ещё вчера я бы не смог. Но он, кажется, не чувствует себя задетым: - Как скажешь, Гарри. Ты же у нас теперь король! Так я пойду, расскажу ребятам, что ты набрал больше, чем я? И, не дожидаясь ответа, он выбегает за дверь. А я сижу в комнате, пока не стемнеет, и думаю о мистере Снейпе. *** Вечером на кухне тётка варит яблочное варенье и кричит на меня. Ах да, я весь день ничего не делал, ей пришлось самой чистить яблоки и делать уборку. Она помешивает большой ложкой вязкую массу в медном тазу, а я задыхаюсь от густых запахов и рассматриваю яблоки, лежащие на столе. Совершенно не такие, как в том саду. Помятые, потемневшие, и запах неприятный. И цвет у варева противный. Думаю, если бы мистер Снейп решил вдруг сварить варенье из своих яблок, оно бы у него получилось красивым и ароматным. Но, конечно, я сижу и помалкиваю, чтобы не раздражать тётку ещё больше. И всё-таки мне не везёт – ей явно хочется сорвать на мне злость, и она переходит сперва на крик, потом на визг, расписывая, какой я отвратительный мальчишка, и как она со мной мучается, а потом подскакивает ко мне и залепляет пощёчину: - Что ты молчишь?! Что ты всё время молчишь, я тебя спрашиваю?! За что мне это всё! Я трогаю щёку. Она горит. Тётка взглядом отслеживает мой жест и заносит ладонь ещё раз. Но я уворачиваюсь и выбегаю из кухни. В своей комнате я падаю на кровать. Раньше бы я не посмел убежать, а продолжал бы сидеть на месте, пока не отпустят. Глава 2. На другой день я не иду, как обычно, гулять с Дадли, хотя он настойчиво зовёт. Я отмахиваюсь от него как от мухи, он думает, что я всё ещё играю в короля, поэтому не огрызается, а оставляет меня в покое. Когда он уходит, я осторожно выглядываю из-за двери. Убедившись, что тётки поблизости нет, я пулей вылетаю из дома. На улице уже не так жарко, всё-таки август подходит к концу. Оглядываюсь по сторонам, опасаясь встретить Дадли с компанией. Мне сейчас не хочется с ними разговаривать, у меня другие планы на сегодняшний день. Я делаю безразличное лицо и иду вдоль улицы, по направлению к дому мистера Снейпа. Для себя я решил, что просто пройду мимо. Если вдруг он заметит меня, окликнет или ещё что-то, я подойду. А если нет… что ж, значит, я просто пойду себе дальше. Мало ли куда я мог идти, верно? Но он меня замечает. Он находится в саду и, по-моему, копается в грядках. И когда он поднимает голову, то сразу меня окликает: - Гарри! Я подхожу к ограде и здороваюсь. Он в ответ кивает и говорит, чтобы я вошёл. *** Весь день я провожу у него. Сперва он работает в саду, а я ему помогаю. Он отказывался, но я могу быть упрямым, когда захочу. Затем он зовёт меня в дом, и мы обедаем. После он учит меня играть в шахматы. Я не понимаю, как ему может быть интересно со мной, но сам я ловлю каждое его слово. Поначалу я ещё смущаюсь и постоянно думаю, что я навязался, а потом уже не думаю ни о чём таком, а просто радуюсь каждой минуте нашего общения. Ухожу домой я только поздно вечером, когда он спрашивает, не станут ли волноваться мои родители. Он действительно ни с кем из соседей не общается, иначе бы не стал задавать этот вопрос. Дома я снова получаю от тётки пощёчину – по той же щеке. Как я мог опять весь день прошляться неизвестно где?! Огород скоро зарастёт по пояс сорняками. В доме пыль и грязь. И дядя Вернон скоро возвращается из поездки, а весь дом разваливается на глазах. Я проглатываю слёзы и молча ухожу к себе. *** На следующий день я уже безо всякого смущения иду к мистеру Снейпу. Он меня не прогонит, я уверен. И ему нравится моё общество. Я не испытываю никакой неловкости, когда толкаю калитку, и когда стучусь в дверь – тоже. - Гарри, здравствуй! Рад тебя видеть. Проходи. - Здравствуйте, мистер Снейп. Когда я вхожу в комнату, он вдруг внимательно смотрит на меня, а потом спрашивает: - Откуда у тебя синяк на щеке? Чёрт, а я и не знал, что там синяк. Когда утром умывался, даже не посмотрел на своё отражение. Я молчу. - Не хочешь рассказывать? Киваю. - Гарри, я понимаю, тебе неприятно говорить, что родители поднимают на тебя руку. Возможно, ты даже хочешь защитить их. И я уверен, что они любят тебя. Но это неправильно. Они – твои родители, и они не должны… Я не даю ему договорить. Выбегаю из комнаты, а потом из дома. На крыльце я провожу ладонями по мокрым щекам. Глотаю прохладный августовский воздух и иду по дорожке, распинывая по сторонам жёлтые листья. - Гарри, - сзади хлопает дверь. Меня догоняют и берут за руку. Я пытаюсь отворачивать лицо. Мне стыдно, что увидят мои слёзы. Он присаживается на корточки и его глаза вровень с моими, а ладони удерживают мои руки. - Послушай, я не хотел тебя обидеть. Пойдём в дом, пожалуйста. - Вы меня не обидели, честно. - Ну да. И поэтому ты убежал, - его голос такой мягкий, что я не выдерживаю и всхлипываю. А он вдруг одной рукой притягивает меня к себе за плечи и прижимает, и гладит по голове другой рукой. И я реву так, как никогда ещё не ревел. А он молчит и даёт мне выплакаться. А потом уводит в дом. И в доме я всё ему рассказываю. О том, что я живу с тёткой, о погибших родителях, о … словом, обо всём. Он ничего не говорит, только иногда сжимает кулаки. *** Ухожу от него я снова поздно, хотя он несколько раз настаивает, что мне пора, и что меня могут снова ударить, если я задержусь. Я отвечаю, что ничего, всё равно мне осталось до конца каникул всего три дня. Перетерплю. А потом я уеду. Он спрашивает, где я учусь. Я рассказываю о школе, которую тётка выбрала исключительно потому, что та находится в другом графстве, а значит, по выходным я не смогу приезжать домой. Ещё я рассказываю, что школа всё-таки оказалась неплохая, мне там нравится, я не скучаю по выходным, у меня там есть настоящие друзья. Я рассказываю ему о них, хотя не уверен, что ему это интересно. Мистер Снейп кивает и слушает. Когда же я иду домой, уже действительно поздно, и всё небо усеяно звёздами. Они висят так низко, что, кажется, я могу потрогать их руками. Дома тихо, я пробираюсь в свою комнату, не встретив никого по пути. Ужасно счастливый, засыпаю. Мне снятся рыжие клёны и румяные яблоки, которые мистер Снейп снимает с веток и кидает мне вниз. А я ловлю их и складываю в корзину. Наутро я не могу выйти из комнаты. Меня заперли. До обеда ко мне никто не заходит и ничего не объясняет, и даже Дадли не отзывается на мой громкий шёпот, когда проходит по лестнице мимо моей двери. В обед дверь отпирают, тётка приносит мне поесть и говорит, что оставшиеся дни до отъезда я проведу здесь. В наказание. Есть я не хочу. Я отодвигаю тарелку и думаю, что мистер Снейп сегодня меня будет ждать, как обычно. А я не приду. И он даже не узнает, почему. До самого отъезда меня действительно не выпускают из комнаты. Разве что три раза в день в туалет. Иногда заходит Дадли, но не знает, как со мной разговаривать. Командовать он больше не решается, к тому же наверняка боится, что я могу всем рассказать, как он струсил, поэтому ведёт он себя тихо. Но мне всё равно. *** Перед началом учебного года меня и мои вещи отвозят на вокзал. Когда мы проезжаем по улице мимо дома мистера Снейпа, я чуть ли не вываливаюсь в окно – так хочу его увидеть. Но всё зря, в саду его нет, а окна в доме занавешены шторами. Я так с ним и не попрощался. Первое, что я делаю, когда меня быстро запихивают в вагон, грозят напоследок пальцем и велят вести себя прилично, а потом, вздохнув с облегчением, уезжают домой – это сажусь за столик и достаю бумагу с ручкой. Всю дорогу я пишу мистеру Снейпу письмо, а по приезде прямо на вокзале покупаю конверт и кидаю письмо в почтовый ящик. Я почти не надеюсь, что он мне ответит. Я просто хочу, чтобы он понял, почему я перестал у него бывать. И что по своей воле я бы никогда-никогда не отказался от наших встреч. Как ни странно, через три дня я получаю от него ответ. Так всё и закручивается – я пишу ему, а он мне отвечает. Впервые учебный год приносит мне дополнительное удовольствие. Прежде мне было некому писать, и получать письма тоже не от кого. А теперь я чувствую себя таким же, как и все – кому-то нужным. Иногда я даже жертвую уроком, так мне хочется поскорее написать мистеру Снейпу ответ. *** «Дорогой мистер Снейп! У меня всё хорошо, не волнуйтесь. Задают нам много, но я справляюсь. По вечерам мы гуляем во дворе, если погода позволяет. А если льёт дождь, мы сидим в своих комнатах и чем-нибудь занимаемся. Спасибо, что научили меня играть в шахматы. Я теперь почти всех обыгрываю. Гарри». «Дорогой мистер Снейп! Спасибо за шоколад, я поделился с ребятами. Учусь я нормально, получил по географии пятёрку, а по литературе тройку. Больше оценок за неделю нет. Как там ваши дела? Я не знаю, что рассказать, я не умею так, как вы – много и интересно. Извините, если я что-то не то написал. Гарри». «Дорогой мистер Снейп! Нет, на Рождество я не приеду. Меня никогда не забирают на каникулы. Но ничего страшного, меня всё устраивает. Здесь обычно бывает весело. Да, литературу я исправил. На четыре. Спасибо за печенье. Мне никто до вас ничего не писал и не присылал. Гарри». «Дорогой мистер Снейп! Я вас тоже поздравляю с Рождеством. И огромное вам спасибо за подарок. Я теперь всё время читаю эту книгу. У нас каникулы, поэтому много свободного времени. Нечем заняться. Я скучаю без вас. Гарри». «Дорогой мистер Снейп! Те четыре двойки я уже исправил. И ни с кем больше не дрался. Вашу книгу я прочёл уже три раза. Сегодня я видел распустившиеся листья на деревьях, значит, скоро учёба закончится, и я приеду домой. А вы никуда не уезжаете на лето? Гарри». «Дорогой мистер Снейп! Здорово, что вы будете меня ждать. Я сдал три экзамена. Осталась литература. Я помню, что обещал вам уделить ей особое внимание. Я рассчитываю сдать её не меньше чем на четыре балла. До встречи. Хотя, знаете, я боюсь, что меня снова запрут в комнате и не будут никуда выпускать. Гарри». Глава 3. На вокзал за мной приехал дядя. Молча кивнул и что-то буркнул. Видимо, приветствие, а может, и нет. К дому мы подъезжаем с противоположной от жилища мистера Снейпа стороны, и я даже не могу посмотреть на его сад. Дадли тоже уже закончил учёбу, хотя он и не уезжал так далеко, как я. Он учится в «элитной школе для мальчиков из хороших семей» - по крайней мере, так рекомендует его учебное заведение тётка своим приятельницам. Мне холодно кивают, но хотя бы не кривятся, и то хорошо. Потом молча протягивают листок со списком моих ежедневных обязанностей. Прополка огорода, поливка кустов, уборка дома, мытьё посуды… Не дочитывая, пихаю листок в карман и утрамбовываю его кулаком. Ужин прошёл без меня, а значит, мне можно ни на что не рассчитывать. Скорее всего, от меня ждут, что я вымою посуду и заберусь к себе в комнату подальше с глаз. Так я и делаю, напоследок горячо желая, чтобы ночью не заперли висящий на моей двери замок. *** Я уже лежу в постели с книжкой и фонариком, при тусклом свете которого пытаюсь читать, когда кто-то звонит в дверь. Вероятно, это к тётке – за сахаром или солью, или просто поболтать. Не реагирую, продолжаю вглядываться в еле различимые строчки. Однако вскоре из гостиной раздаются громкие голоса. Прислушиваюсь, потому что один из них мне очень напоминает голос, который я хотел бы услышать больше всего. Тихонько выбираюсь из постели, на цыпочках выхожу из комнаты и встаю у самых дверей гостиной. - Но вы же понимаете, мистер Снейп, что мы как опекуны вправе по своему усмотрению определять рамки, приемлемые для мальчика. Мы несём за него ответственность, мы должны контролировать его поведение, - тётя заливается сладкоголосым соловьём. - Вполне вас понимаю. Однако не вижу ничего страшного в том, чтобы он приходил ко мне в гости. Или вы усматриваете в этом что-то дурное? - самый лучший, самый долгожданный на свете голос сейчас звучит несколько едко, словно издевается над собеседниками. - Позволю себе заметить, сэр, - откашливается дядя, - Мальчишка…эээ…не совсем управляем, и может…эээ… утомлять вас и раздражать своей навязчивостью. Поэтому мы взяли на себя труд избавить вас от… - Благодарю, - мистер Снейп холоден, как ледник, - Однако позвольте мне самому решать, что меня утомляет, а что нет. Вот, к примеру, наш разговор с вами становится всё утомительнее с каждой минутой. Пожалуй, мне уже пора. Так я могу рассчитывать на ваше понимание? Шаги приближаются к дверям, я мигом заворачиваю за угол, а потом в свою комнату. Оттуда я слышу последние слова, произнесённые мистером Снейпом за вечер: - Да, совсем забыл. Если вы станете препятствовать общению мальчика с теми людьми, с которыми он желает, я буду вынужден обратиться в опекунский совет и сообщить о ставших мне известными ещё прошлым летом фактах избиения ребёнка в вашем доме. Под аккомпанемент гробовой тишины он прощается и выходит из дома. Я падаю на подушку и глупо улыбаюсь прямо в её тощее комковатое нутро. *** На следующее утро я поднимаюсь раньше всех в доме. Иду на кухню и готовлю завтрак, затем, когда все собираются за столом, я расставляю тарелки и на этом считаю своё присутствие здесь достаточным. Мне не хочется лишних ссор, поэтому я провожу часа два на огороде, выпалывая сорняки. Затем быстро принимаю душ и достаю свежую рубашку. Через полчаса я уже стучусь в дверь мистера Снейпа. - Гарри! Как же ты вырос! – он отступает чуть в сторону, окидывая меня взглядом. Затем обнимает меня. Я мечтал об этом целый долгий год. Я вдыхаю знакомый запах и зажмуриваюсь от счастья. Столько всего хотел у него спросить, столько рассказать, но молчу, мысли все куда-то подевались. Хотя одно всё-таки говорю: - Спасибо. За вчерашнее. - Слышал наш разговор? Подслушивал, значит? – он хмурит брови, но видно, что ему скорее весело, чем неприятно. - Подслушивал, ага, - мне тоже становится весело. Потом, чуть позже, я расскажу ему, как мне помогали его письма, как я их ждал и как боялся, что меня и вправду посадят на всё лето под замок, и как я благодарен за то, что он пришёл и поставил Дурслей на место. Но пока что я просто вглядываюсь в его лицо и стараюсь навсегда запомнить ощущение тепла и того, что я кому-то нужен. *** Почти всё лето я провожу у него. Я стараюсь восполнить пробелы в нашем общении, узнать его получше. К своему стыду, я до этого даже не догадался ни разу спросить его, чем он занимается. Он рассказал, что преподаёт в университете английскую литературу. Теперь-то мне становится понятен его особый интерес к моим успехам именно по этому предмету. Единственное, о чём я не решаюсь его спрашивать – это о том, почему он предпочитает жить один, и была ли у него когда-нибудь семья. Иногда к нему приходят студенты, в такие часы я сижу где-нибудь поблизости и стараюсь слушать, о чём он с ними беседует. Он не запрещает мне присутствовать. Он вообще ничего мне не запрещает. Мне кажется, он должен очень любить детей, судя по выбранной им профессии преподавателя и по тому, как он относится ко мне. Однажды мы сидели на террасе и пили чай. Я набрался храбрости и спросил: - Мистер Снейп, у вас есть дети? Я сразу же испугался и пожалел, что задал такой вопрос, но он не рассердился и ответил совершенно спокойно: - Нет. И никогда не будет. Так природа распорядилась. Мне было немного непонятно, особенно про природу, но переспрашивать я не стал. *** Дома меня застать практически невозможно – я просыпаюсь, пока все спят, выполняю свои обязанности по дому и ухожу, чтобы появиться поздно вечером. Иногда я подолгу не могу уснуть, прокручивая в голове события уходящего дня и наши с мистером Снейпом разговоры, и тогда слышу обрывки голосов дяди и тёти, доносящиеся из гостиной. Дурсли не слишком сдерживают себя, когда остаются наедине, а может, они специально повышают тон, чтобы мне было всё слышно. Как правило, все их беседы сводятся к одному – к обсуждению мистера Снейпа и меня. О себе я ничего нового не узнаю – и без того я сто раз слышал, какой я неуравновешенный, невоспитанный и вообще странный мальчик, и что неспроста мне снятся по ночам кошмары. Но и о нём они также отзываются весьма неприязненно. Чаще всего они рассуждают о том, зачем ему нужно возиться с чужим ребёнком. Выводы всегда одинаковы – здесь замешана какая-то корысть, мистер Снейп и сам настолько странный, если не сказать хуже, поэтому и нашёл себе подобного, ну и вообще, что-то здесь определённо не так. Накануне моего пятнадцатилетия, в конце июля, мистер Снейп ещё раз появляется в доме моей тётки. Конечно, я не упускаю шанса послушать, о чём они станут говорить. - Миссис Дурсль. У Гарри скоро день рождения. Вы позволите провести ему этот день в моей компании? И я бы привёл его не вечером, на следующее утро, если позволите. Мне это будет приятно, и вам меньше хлопот – не потребуется заниматься праздничным обедом. Да и Гарри давно мечтал хотя бы раз остаться ночевать у меня дома. Это правда, я действительно не раз просил его оставить меня на ночь. Глупо, но мне казалось, что перед сном он обязательно присядет на мою постель и подоткнёт одеяло, и проведёт рукой по моим волосам. И пожелает мне доброй ночи. И мне почему-то так этого хотелось… Хотя бы раз. Но я никому – даже ему – не признался бы в этом. Тётка молчит, а я про себя думаю, что ей бы и в голову не пришло готовить по этому поводу какой-то там особенный обед. Но она всё-таки даёт своё согласие, хотя я не знаю, чем продиктовано её решение. Возможно, её просто-напросто радует перспектива провести целые сутки без меня. А я чуть не подпрыгиваю от радости. Мистер Снейп благодарит её, а потом вдруг задаёт вопрос, услышав который у меня по всему телу начинают бегать мурашки и становятся влажными ладони: - Миссис Дурсль, мистер Дурсль. Возможно, вам покажется несколько необычным моё предложение. Но сперва выслушайте меня. Он говорит в своей обычной отрывистой манере, но заметно, что тщательно подбирает слова. А говорит он о том, что мне исполняется пятнадцать, и что, хотя Дурсли с честью – это слово он произносит как-то по-особенному выразительно – несли обязанности опекунов, наверняка они не стали бы возражать, если бы кто-то принял участие в судьбе мальчика и разделил бремя заботы о нём. И что они уже без того достаточно много вложили в меня душевных сил, и что, возможно, они будут рады, если теперь мальчиком будет заниматься кто-то другой, потому что у них самих есть сын, требующий неустанной заботы… Он говорит долго, и на протяжении его речи у меня дрожат колени. Однако Дурсли принимают его предложение в штыки. Они возмущены и оскорблены тем, что мистер Снейп мог заподозрить, будто им в тягость забота о ребёнке, о родном племяннике, сыне любимой сестры. Они ещё долго и громко выражают свои эмоции, а потом мистер Снейп, поняв, что ничего не выйдет, откланивается, напомнив про мой день рождения и данное ими обещание. Когда он уходит, Дурсли ещё долго не могут успокоиться и громко обсуждают, для чего ему понадобился весь этот спектакль. А я ложусь спать наполненный воспоминаниями о том, что мистер Снейп хотел стать моим опекуном. Что я ему нужен. *** День своего пятнадцатилетия я запомню надолго. Самый лучший мой день рождения. С самого утра я, не дожидаясь, пока встанут Дурсли, иду к мистеру Снейпу. Он уже встал и готов к выходу. Я получаю подарок и поздравления – первые в моей жизни искренние поздравления с днём рождения. Потом мы садимся в машину и едем в Лондон. Возвращаемся под вечер уставшие, но довольные, хотя он и ворчит, что мои руки кривые и что именно поэтому я не смог выбить в тире все десятки, и что он был не в себе, когда согласился прокатиться со мной на чёртовом колесе. А я вспоминаю, как весь день держал его за руку и он не убирал её, а напротив, только сжимал крепче, когда я вкладывал свою ладонь в его. Весь вечер мы проводим вдвоём в библиотеке, и он читает мне вслух. Под конец я начинаю клевать носом, он захлопывает книгу и отправляет меня в ванную комнату. Когда я ложусь спать, вдыхая вкусный запах накрахмаленного белья, то получаю самый дорогой подарок, о котором мог только мечтать. Мистер Снейп входит в отведённую мне комнату, присаживается на постель, проводит рукой по моим волосам, приглаживая их, и говорит: - Доброй ночи, Гарри. И ещё раз с днём рождения тебя. Затем вдруг наклоняется и целует меня в висок, а после, наверное, испытывая неловкость за свой порыв, преувеличенно старательно поправляет моё одеяло. Затем он гасит свет и прикрывает за собой дверь. Я не помню, что случилось ночью. Мистер Снейп мне потом рассказывал, что я кричал и звал родителей. Я не помню. Но когда я просыпаюсь, с удивлением понимаю, что он спит рядышком со мной, обняв меня за плечо. Секунды две я раздумываю, а потом прижимаюсь к нему и лежу, чувствуя щекой шёлк его пижамы и ощущая себя счастливым. Когда он просыпается, то первым делом отстраняется от меня, но я нисколько не огорчён. Это не может уменьшить моего счастья. *** В августе его сад по обыкновению наполняется волшебными ароматами яблок и желтеющими кленовыми листьями. Я могу просидеть там хоть весь день – с книжкой или просто так, валяясь на траве и лениво рассматривая, как нежаркое уже солнце пускает зайчики сквозь листву. Дома ко мне почти не цепляются, Дадли даже начал меня сторониться – наверняка опасается моего «странного» друга. А в том, что мы с мистером Снейпом друзья, я не сомневаюсь. Иначе бы он не рассказал мне то, что рассказал вчера. А вчера утром случилось нечто, что поначалу привело меня в недоумение. Когда я утром подходил к его дому, мистер Снейп как раз выходил из дверей. Я хотел помахать ему рукой и крикнуть, что я уже здесь, но потом замер на полуслове и сбавил шаг, медленно подойдя к ограде. Потому что вслед за ним из дома вышел ещё один мужчина. И пока я соображал, кто бы это мог быть, мужчина вдруг обхватил мистера Снейпа сзади за плечи, развернул к себе и поцеловал. А тот ответил на поцелуй. Я стоял, чувствуя себя болваном, и не знал, что мне делать. Если я попытаюсь уйти, они заметят меня. Если останусь здесь – получится, что я подсматриваю. Пока я раздумывал, мужчина оторвался от мистера Снейпа, что-то сказал на прощание и ушёл. Я дождался, пока мистер Снейп вернётся в дом, а потом вошёл в калитку и побрёл в сад. Боялся, что не смогу сейчас встретиться с ним взглядом. Сел в траву, сгрёб руками первые опавшие листья, рассматривал узоры и пятнышки. И убить был готов этого человека за то, что посмел… что он целовал моего Снейпа. И даже не заметил, что впервые в мыслях отбросил приставку «мистер» перед его именем. Минут через двадцать за моей спиной послышалось шуршание листьев и лёгкие шаги. Я опустил голову на согнутые колени. Не смог бы взглянуть сейчас ему в глаза. Почувствовал, как он опускается на траву рядом со мной. Затем услышал мягкий, но серьёзный голос: - Ну что, успокоился немного? Оказывается, всё знает. Что я их видел. И что сижу здесь, обхватив колени руками уже давно. Я кивнул. Он помолчал немного и сказал: - Гарри, послушай. Я не хотел, чтобы ты это увидел. Но раз уж так получилось… Мне жаль. Он ещё извиняется передо мной! А ведь это я стоял там и подсматривал за ними. Я поднял голову и посмотрел ему в глаза. Они были очень серьёзные и внимательные, словно ему было важно, что я сейчас скажу. Но я никак не мог подобрать слов. И тогда он продолжил: - Понимаешь, так бывает. Не мне тебе объяснять, да ты и не маленький, чтобы ни разу не слышать о таких отношениях между мужчинами. - Я понимаю. Просто я… Мне…- а слова всё никак не находятся, хотя я отчаянно их ищу. - Неприятно теперь со мной разговаривать? - усмехается, но как-то очень грустно. И тут меня прорывает: - Нет, что вы! Совсем нет. Даже наоборот. То есть, я хотел не то сказать… Мне не неприятно, я бы ни за что не отказался от вас…Мне… - здесь я просто безнадёжно умолкаю, пока он не решил, что я совсем тупой, и поворачиваюсь к его плечу, почти утыкаясь носом. А он словно ждал этого. Он сразу же обхватывает меня крепко-крепко и прижимает к себе, и выдыхает: - Мальчик мой…Какой же ты у меня… Я плавлюсь от его рук и голоса, и, наконец, тихо договариваю то, что не мог сказать: - Просто мне не понравилось, что он вас целовал. И что вы его любите. Он вздыхает: - Послушай. То, что произошло, никакого отношения к любви не имеет. Это просто секс, ничего больше. Ты взрослый, поэтому я с тобой так и разговариваю. А я мотаю головой и думаю про себя, что ничего я не взрослый, раз так обозлился на того мужчину. Раз хочу, чтобы Снейп был только моим. И чтобы любил только меня. *** Мы больше не возвращаемся к нашему разговору, но этого мужчину с тех пор я ни разу не видел. И никаких других тоже. А вот о поцелуе я вспоминаю, и часто. Как Снейп запрокидывал голову, выгибая шею. И как его руки жадно гладили спину того мужчины. И как потом он наклонялся чуть вперёд, возвращая поцелуй в ответ. В школе я об этом тоже всё время думаю. Пока однажды не просыпаюсь на мокрой простыни с рукой, обхватывающей член. И с воспоминанием о том, какой мне приснился сон. А сон был удивительный. Мы стояли со Снейпом около дома, почти у самой стены, кленовая листва скрывала нас от посторонних взглядов. Он наклонился ко мне и поцеловал, и на вкус это было похоже на запах яблок. А я обнимал его и позволял ему делать со мной всё, что угодно, прижавшись к стене дома, запрокинув голову и расставив ноги. С тех пор мне часто снились такие сны. Я стал обращать внимание на других мальчиков нашей школы, разглядывал их тайком и пытался понять – снится ли им что-нибудь подобное? Хотят ли они поцеловать кого-то своего пола? Или я, как всегда, один оказался таким неправильным? *** Учился я когда как, не всегда хорошо, но и не плохо в целом. А вот письма Снейпу стало писать гораздо сложнее. В его ответах всё было как обычно, но меня это тоже иногда злило. Я был уже не ребёнком, а он спрашивал, не шалю ли я, и присылал мне печенье и шоколад. Но на ночь я всё равно обязательно читал его письма, представляя, что всё это он говорит мне лично, присев на мою кровать и наклонившись так низко, что волосы щекочут мне щёку. А потом мне снова снились эти сны. Ещё я постоянно думал о том человеке и гадал, встречается ли Снейп с ним до сих пор. Наверное, да. Ведь я уехал и можно не переживать, что я расстроюсь. Я представлял, как они лежат в одной постели, и злился на себя за картины, возникающие в моей голове. Но не мог прекратить думать об этом. Однажды ребята притащили в класс какую-то книжку с очень откровенными картинками. На них были изображены одни мужчины, везде, на каждой. После этого мои фантазии и сны стали гораздо более отчётливыми и разнообразными. У меня начал ломаться голос, и со стороны это выглядело не так чтобы очень приятно. Я радовался, что это происходит не летом. Девчонки стали как-то странно себя вести. Собирались стайками и хихикали, если проходишь рядом с ними. И присылали глупые записочки с сердечками и стрелами. И однажды мне даже назначили свидание, но я не пошёл. Девчонки все как одна казались мне дурами. И я не мог себе представить, как бы поцеловал хотя бы одну из них без отвращения. Домой я возвращался с двойственным чувством. Я отчаянно хотел увидеть Снейпа, и не менее отчаянно боялся этого. Боялся, что он всё поймёт про меня и мои дурацкие желания. И ещё я боялся снова увидеть его целующимся с кем-нибудь. А ведь это вполне может случиться – прошлым летом он мне всё очень понятно объяснил. Глава 4. При встрече он просто пожал мне руку. Да и я уже не кинулся обниматься с ним. И ещё я не знал, как к нему обращаться. «Мистер Снейп» казалось мне ужасно детским и официальным. Просто «Снейп» - вообще никуда не годилось. Я бы ещё долго так ходил и маялся, но он заметил сам. И предложил называть его Северусом. Сказал, что я уже совсем взрослый, скоро шестнадцать, и вообще, мы же с ним друзья, так? Думаю, он прав хотя бы в одном – уж в качестве возможного отца, как это было ещё недавно, я его в то лето точно не рассматривал. И если мечтал о нём, то мечты мои были совсем другого свойства. А ещё я обнаружил у себя одну привычку – я стал подолгу его разглядывать. Если раньше я прежде всего обращал внимание на его лицо, глаза, посадку головы, то теперь старался угадать, как он выглядит, когда не одет. Какие у него мышцы, какие руки, грудь, живот. Конечно, я старался не обнаруживать своего интереса. Он бы убил меня, если бы узнал. Он считал меня своим другом. И я всё время ждал, что увижу кого-нибудь рядом с ним, вот зайду случайно не вовремя, и увижу. И если так случится – не смогу сдержать себя и что-нибудь сделаю, или скажу. Но, насколько я мог заметить, он ни с кем этим летом не встречался. Да и вообще, всё свободное время он проводил в моей компании. Дурсли злились, что я постоянно нахожусь у него, но я на них не обращал внимания. Даже ночевать я иногда оставался у Северуса. Моя комната так и осталась за мной, и она определённо была лучше во всех отношениях, чем у Дурслей. Во-первых, она была больше, а во-вторых, я знал, что прямо за стенкой спит Северус. И это было самое главное – то, что он рядом. *** В конце июля мне исполнилось шестнадцать, и в тот день я признался себе, что люблю его. Конечно, я бы ни за что не сказал ему, но хотя бы себе… С тех пор я стал стараться не допускать никаких физических контактов с ним. Если раньше было так легко подойти и обнять его, или просто идти с ним по улице и сжимать его руку, то теперь я боялся, что не смогу удержаться и выдам себя. Он, как ни странно, вёл себя точно так же. Тоже старался не касаться меня. Иногда я ловил на себе его взгляд. Он, правда, почти сразу отводил глаза, но почему-то мне от этого взгляда становилось жарко и требовалось сходить куда-нибудь в ванную комнату и расстегнуть брюки, чтобы скользнуть руками под резинку трусов. Наверное, соседи промыли Дурслям мозги, потому что мои родственники стали вести со мной разговоры другого толка. Намекали, что Северус и я, ночующие в одном доме, вызываем нездоровое любопытство, и что пора это прекращать. Я огрызался и говорил, что это не их дело. Они кричали мне вслед что-то отвратительное, но я уже не слушал, а хлопал дверью и уходил к нему. Наверное, до Северуса тоже начали доходить какие-то слухи, а впрочем, не знаю. Только однажды у нас состоялся странный разговор. - Гарри. Не хочу, чтобы ты обиделся или решил, что я тебя выгоняю. Ты знаешь, как я к тебе отношусь. Однако мне кажется, тебе не стоит больше оставаться у меня на ночь. Все люди разные, и каждый волен делать выводы в меру своей испорченности. Мы с тобой оба знаем, что это не так, но они – не знают. Мне не хочется, чтобы твоя жизнь у Дурслей стала ещё хуже, чем она есть. И чтобы о тебе думали то, чего нет. - Нет, - я, кажется, был резок, даже выкрикнул, а не сказал, - Никуда я не уйду. Если ты меня и правда не хочешь прогнать. И мне плевать…Мне плевать на всё, - я сорвался с места и резко вышел из комнаты. Больше мы на эту тему не заговаривали. *** Оставались считанные дни до моего отъезда, август подходил к концу и деревья в саду были уже не бледно-жёлтые, а утопали в пурпуре и золоте. Весь дом пропах ароматом спелых, налившихся тяжестью яблок. Вечером мы долго сидим в библиотеке, Северус читает какую-то очередную монографию, а я лениво листаю наугад вытащенную с полки книгу. Из приоткрытого окна тянет тёплым ветром, а если выглянуть наружу и запрокинуть голову, можно увидеть мириады звёзд, утыканных так часто и небрежно, словно где-то в небесной канцелярии у одного из чиновников, отвечающих за развешивание звёзд на небе, случился приступ нежданной щедрости. А Северус иногда отрывается от чтения, взглядывает на меня, и моё сердце падает куда-то прямо в пятки. И нет ничего необычного в таком времяпрепровождении, но я почему-то всё время хочу улыбаться и жмуриться от удовольствия. Он давно уже не приходит пожелать мне спокойной ночи или поправить одеяло. Обычно мы прощаемся в гостиной и расходимся по комнатам. И я рад, что это так, иначе, думаю, как только бы он присел на мою постель, я не удержался бы и притянул его за шею к себе, чтобы поцеловать. А он бы недоумённо отстранился, и всё, что у нас есть, было бы безнадёжно испорчено. Лучше я буду, как прежде, думать о нём по ночам, представлять, что он сейчас рядом, и стягивать резинку трусов дрожащими от нетерпения пальцами, представляя, что это он сейчас проводит рукой по моей груди, опуская её всё ниже и ниже. *** Кажется, ночью мне снова снится какой-то кошмар. Наверное, я никогда не избавлюсь от этого. Просыпаюсь я оттого, что меня обнимают за плечи и прижимают к себе, и громко шепчут: - Гарри, мальчик мой… Хороший мой, проснись. Это всего лишь сон…Шшш… Не надо… Моих мокрых щёк касаются горячие, тёплые пальцы, и вытирают слёзы. Я благодарно тянусь губами за этими пальцами, ловлю и целую их. А потом обнимаю ладонями его лицо и шепчу: - Северус, ты пришёл, - и прижимаюсь губами к его щеке, на минуту замирая от нереальности происходящего. Он тоже замирает и отпускает мои плечи, начиная отстраняться от меня. Но мои губы уже скользят к его губам, а руки не дают ему отодвинуться дальше. - Не надо, не уходи от меня, - я тихо говорю ему это прямо в уголок губ и прижимаюсь к ним своими, замирая снова. От страха, от желания, от его тёплых рук, возвращающихся на мои плечи и притягивающих меня к себе, от его дрогнувших губ, открывающихся навстречу моим. Он целует меня сперва осторожно, но я так прижимаюсь к нему, что вскоре он уже не сдерживается, яростно впиваясь в мой рот. И это лучше, в миллион раз лучше, чем я мог себе представить. Чем представлял весь этот год. Его губы терзают мои, а язык уверенно скользит по моему, и рука опускается ниже, сжимая мои ягодицы и перемещаясь к паху, и я готов кончить уже от одних этих движений. Кажется, у меня вырывается стон, когда я двигаюсь к нему ещё ближе, прижимаюсь бедром между его ног и чувствую, какой он там упругий и налитой, и как он хочет меня. Северус ласкает мой член, и даже через ткань пижамных брюк мне так хорошо, что я начинаю тереться о его руку в ответ на каждое уверенное движение. А потом он вдруг резко отстраняется от меня и садится на постели, прижимает ладони к лицу, а затем проводит ими по волосам, резко выдыхая воздух. - Северус, что случилось? - Гарри, прости. Мы… мы не можем. Просто не можем. Прости. Он резко встаёт и стремительно выходит из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. А я не сплю всю оставшуюся долгую ночь. Сперва лежу в кровати, тупо разглядывая потолок, затем сажусь на подоконник и смотрю, как частые звёзды, сперва неподвижные, постепенно начинают дрожать, увеличиваются в размерах, затем сливаются в одну и стекают по моим щекам. Наутро Северус ещё раз сухо извиняется и не смотрит мне в глаза. На все мои попытки завязать разговор отвечает, что это была ошибка и порыв, продиктованный желанием успокоить меня, и что я ещё ничего не понимаю, и мне лучше уйти прямо сейчас. - Мне уже шестнадцать. И я всё понимаю. И уверен в том, чего хочу, - я не собираюсь так просто отступать теперь, когда знаю, как это – когда он целует меня. - Не «уже», а «всего» шестнадцать, Гарри. И поверь, какое-то время спустя ты сам не захочешь вспоминать то, что было ночью. - Захочу. И буду, - я всё ещё надеюсь, что он передумает. - А я буду жалеть о том, что случилось. Я не хотел этого. Я не могу хотеть. Тебя. *** Больше мы не виделись. Я не приходил к нему с того дня ни разу, а вскоре уехал в школу. Я написал ему письмо, но он не ответил. Больше я не стал предпринимать попыток. Учился я спустя рукава, но, видимо, в голове что-то оседало, потому как оценки получал неплохие, даже хорошие. Одноклассники посходили с ума и начали вдруг влюбляться в кого попало со страшной силой. В девочек, мальчиков… На переменах кто-нибудь обязательно целовался по углам школьных коридоров или в пустых классах. Меня тоже не оставляли без внимания, но мне не хотелось ничего. Я любил. Сильно, мучительно, как не должно быть в шестнадцать лет, но как оно только и бывает в этом возрасте. И то, что меня не любят в ответ, не делало мою любовь меньше и незначительнее. Я верил, что смогу… что он поймёт. Что через год я стану старше, а ещё через год – ещё старше… И наверное, тогда он увидит, заметит. Я жил этой надеждой. А ближе к концу учебного года пришло письмо от Дурслей. Они писали, что продают дом, и мы переезжаем куда-то на север Англии. Той ночью мне снова приснился кошмар. Но никого не было рядом, чтобы разбудить меня и успокоить. *** Лета, когда мне исполнилось семнадцать, я почти не помню. Я не помню, чем занимался, кроме как ходил по дому наподобие привидения и машинально выполнял домашнюю работу, какую только мог найти. Меня даже не надо было заставлять. Доходило до того, что я доставал чистые тарелки и начинал заново перемывать их. Лишь бы руки были чем-то заняты, тогда и голове не придётся работать. А потом был ещё один учебный год, мой последний. Его я тоже почти не помню. Вернее, там и помнить нечего – каждый последующий день был похож на предыдущий как отражение. Помню я только ночи и сны. Ради этого я и жил каждый день – чтобы лечь вечером в кровать и думать, думать… Представлять руки Северуса и губы, видеть его во сне. *** Я получил неплохой аттестат. Особенно впечатляющими были мои успехи по литературе. Сам до сих пор не понимаю, когда успел выучить всё то, что знаю. Наверное, запоминал между делом каждую фразу Северуса, оброненную относительно той или иной книги или писателя. Руководство школы рекомендовало мне продолжить образование именно в области литературы. Директор лично написал письмо Дурслям с перечислением моих заслуг и списком учебных заведений. Им не слишком хотелось отпускать меня учиться, ведь это бы означало, что я не смогу быть при них и помогать дяде в бизнесе, а тёте по дому. И ещё, если я куда-то уеду, я стану жить отдельно и полностью отвечать за себя сам, и их опекунство, таким образом, автоматически прекратится. Не помню, который из моих аргументов подействовал на них более всего. Кажется, я говорил что-то о препятствии в получении образования и об опекунском совете... Но точно не помню. В итоге они сдались. О том, что учиться я буду в Лондоне, я говорю им не сразу. Да им и не до того – они с достойной лучшего применения тщательностью выбирают, куда бы определить на учёбу Дадли, который ни к каким наукам не имеет явной склонности, а потому считается в семье разносторонне одарённым и гармонично развитым ребёнком. Бог мой, и это они о молодом оболтусе восемнадцати лет, у которого хорошо получается только играть в стрелялки на компьютере. *** Сразу же после своего восемнадцатого дня рождения я собираю вещи и уезжаю, предварительно посетив нотариуса и уладив дела с моим наследством, которым я теперь частично могу распоряжаться, поскольку буду жить самостоятельно. У нотариуса я узнаю две вещи – во-первых, я неплохо обеспечен, а во-вторых, Дурсли успели значительно уменьшить мой капитал. Мне не жалко этих денег, мне и без того хватит, мне просто становится немного смешно. И ещё мне становится понятно, почему они не позволили тогда Северусу принять опекунство. Но теперь, как ни странно, я даже благодарен им за это. Если бы он стал моим опекуном, сейчас это бы очень осложнило мне задачу. Мой первый день свободы я провожу в дороге и как-то скомкано. В Лондоне я почти не задерживаюсь и, не выходя из здания вокзала, покупаю билет на пригородный поезд. О том, насколько мой поступок разумен, я задумываюсь только уже сидя в купе и глядя, как солнце опрокидывается за полоску леса, простирающегося где-то вдалеке по ходу движения поезда. Я знаю, что его может не оказаться дома. Что он может там оказаться не один. Что он может не пустить меня даже на порог. Что он может уже не помнить о моём существовании. Что он может сто раз сменить место жительства. Всё это вполне могло случиться за прошедшие два года. Но мне всё равно. За окном тают в сумерках жёлтые кроны деревьев, превращаясь в фиолетовые пятна, я пью обжигающий чай, поданный хмурым проводником, и чувствую себя так, словно снова собираюсь забраться в чужой сад воровать яблоки. Поезд подъезжает к станции, когда уже совсем стемнело. Улица, на которой я когда-то жил, безлюдна. Я, никого по дороге не встретив, и не кинув ни одного взгляда на бывший дом Дурслей, подхожу к чугунной ограде. Свет в окнах не горит, калитка заперта на замок. Тогда я в две минуты перемахиваю через ограду, не порвав, к счастью, на этот раз свои брюки, и иду к дорожке, чувствуя под ногами упругий ковёр из первых опавших листьев. Всё так же сладко и медово пахнет яблоками. Я пришёл домой. Стучусь в дверь, и точно так же стучит моё сердце – громко и неритмично. В доме вспыхивает свет, и за дверью слышатся шаги. Мне не нужно много времени, чтобы, увидев его глаза, шагнуть через порог, швырнуть сумку, освобождая руки, обнять его, не давая опомниться, прижаться губами к его губам и выдохнуть в поцелуе: - Я люблю тебя. *** Посреди ночи я просыпаюсь, но не от кошмара, как это часто со мной раньше бывало, а оттого, что на мою щёку ложатся лёгкие, как мазки кистью по холсту, выдохи и вдохи. И что меня обнимают одной рукой за плечо, а другая покоится на моём обнажённом бедре, словно утверждая свои права. Я чуть поворачиваю голову и целую самые любимые на свете губы, и они, в полудрёме, целуют меня в ответ. *** Fin 29. 08. 2008

" Сказки, рассказанные перед сном профессором Зельеварения Северусом Снейпом"