ГЛАВА XXX
повествует о том, что подумали об Оливере новые лица, посетившие его
Твердя о том, что они будут приятно изумлены видом преступника, доктор продел руку молодой леди под свою и, предложив другую, свободную руку миссис Мэйли, повел их церемонно и торжественно наверх. - А теперь, - прошептал доктор, тихонько поворачивая ручку двери в спальню, - послушаем, что вы о нем скажете. Он давненько не брился, но тем не менее вид у него совсем не свирепый. А впрочем, постойте! Сначала я посмотрю, готов ли он к приему гостей. Опередив их, он заглянул в комнату. Потом, дав знак следовать за ним, впустил их, закрыл за ними дверь и осторожно откинул полог кровати. На ней вместо закоснелого, мрачного злодея, которого ожидали они увидеть, лежал худой, измученный болью ребенок, погруженный в глубокий сои. Раненая его рука в лубке лежала на груди; голова покоилась на другой руке, полускрытой длинными волосами, разметавшимися по подушке. Достойный джентльмен придерживал полог рукой и с минуту смотрел на мальчика молча. Пока он наблюдал пациента, молодая леди тихонько проскользнула мимо него и, опустившись на стул у кровати, откинула волосы с лица Оливера. Когда она наклонилась к нему, ее слезы упали ему на лоб. Мальчик зашевелился и улыбнулся во сне, словно эти знаки жалости и сострадания пробудили какую-то приятную мечту о любви и ласке, которых он никогда не знал. Так же точно нежная мелодия, журчание воды в тишине, запах цветка или знакомое слово иной раз внезапно вызывают смутное воспоминание о том, чего никогда не было в этой жизни, - воспоминание, которое исчезает, как вздох, которое пробуждено какой-то мимолетной мыслью о более счастливом существовании, давно минувшем, - воспоминание, которое нельзя вызвать, сознательным напряжением памяти. - Что же это значит? - воскликнула пожилая леди. - Этот бедный ребенок не мог быть подручным грабителей. - Порок находит себе пристанище во многих храмах, - со вздохом сказал врач, опуская полог, - и кто может сказать, что ему не служит обителью прекрасная оболочка? - Но в таком юном возрасте? - возразила Роз. - Милая моя молодая леди, - произнес врач, горестно покачивая головой, - преступление, как и смерть, простирает свою власть не только на старых и дряхлых. Самые юные и прекрасные слишком часто бывают повинны в нем. - Но неужели... о, неужели вы можете допустить, что этот хрупкий мальчик был добровольным сообщником самых отвратительных отщепенцев? - сказала Роз. Доктор покачал головой, давая понять, что это весьма возможно; предупредив, чтоб они не потревожили больного, он повел их в соседнюю комнату. - Но даже если он развращен, - продолжала Роз, - подумайте, как он молод. Подумайте, что, быть может, он никогда не знал ни материнской любви, ни домашнего уюта. Может быть, дурное обращение, побои или голод заставили его сойтись с людьми, которые принудили его пойти на преступление... Тетя, милая тетя, ради бога, подумайте об этом, прежде чем позволите бросить этого больного ребенка в тюрьму, где, конечно, будет погребена последняя надежда на его исправление! О, вы меня любите, вы знаете, что благодаря вашей ласке и доброте я никогда не чувствовала своего сиротства, но я могла бы его почувствовать, могла быть такой же беспомощной и беззащитной, как это бедное дитя! Так сжальтесь же над ним, пока еще не поздно! - Дорогая моя, - сказала пожилая леди, прижимая к груди плачущую девушку, - неужели ты думаешь, что я трону хоть один волосок на его голове? - О нет! - с жаром воскликнула Роз. - Конечно, нет, - подтвердила старая леди. - Жизнь моя клонится к закату, и я в надежде на милосердие ко мне стараюсь быть милосердной к людям... Что мне делать, чтобы спасти его, сэр? - Дайте подумать, сударыня, - сказал доктор, - дайте подумать... Мистер Лосберн засунул руки в карманы и несколько раз прошелся взад и вперед по комнате, часто останавливаясь, приподнимаясь на цыпочки и грозно хмурясь. Многократно восклицая: " придумал! " и " нет, не то! " - он снова принимался ходить с нахмуренными бровями и, наконец, остановился и произнес: - Мне кажется, если вы мне позволите как следует припугнуть Джайлса и мальчугана Бритлса, я с этим делом справлюсь. Знаю, что Джайлс - преданный человек и старый слуга, но у вас есть тысяча способов поладить с ним и вдобавок наградить за меткую стрельбу. Вы против этого не возражаете? - Если нет другого способа спасти ребенка, - ответила миссис Мэйли. - Никакого другого способа нет, - сказал доктор. - Никакого! Можете поверить мне на слово. - В таком случае тетя облекает вас неограниченной властью, - улыбаясь сквозь слезы, сказала Роз. - Но, прошу вас, не будьте с этими бедняками строже, чем это необходимо. - Вы как будто считаете, мисс Роз, - возразил доктор, - что сегодня все, кроме вас, склонны к жестокосердию. Могу лишь надеяться, ради блага подрастающих представителей мужского пола, что первый же достойный юноша, который будет взывать к вашему состраданию, найдет вас в таком же чувствительном и мягкосердечном расположении духа. И хотел бы я быть юношей, чтобы тут же воспользоваться таким благоприятным случаем, какой представляется сегодня. - Вы такой же взрослый ребенок, как и бедняга Бритлс, - зардевшись, сказала Роз. - Ну что же, - от души рассмеялся доктор, - это не так уж трудно. Но вернемся к мальчику. Нам еще предстоит обсудить основной пункт нашего соглашения. Полагаю, он проснется через час. И хотя я сказал этому тупоголовому констеблю там, внизу, что мальчика нельзя беспокоить и нельзя разговаривать с ним без риска для его жизни, я думаю, мы можем с ним побеседовать, не подвергая его опасности. Я ставлю такое условие: я его расспрошу в вашем присутствии, и, если на основании его слов мы заключим, к полному удовлетворению трезвых умов, что он окончательно испорчен (а это более чем вероятно), мальчик будет предоставлен своей судьбе, - я, во всяком случае, больше вмешиваться не стану. - О нет, тетя! - взмолилась Роз. - О да, тетя! - перебил доктор. - Решено? - Он не может быть закоснелым негодяем! - сказала Роз. - Это немыслимо. - Прекрасно! - заявил доктор. - Значит, тем больше оснований принять мое предложение. В конце концов договор был заключен, и обе стороны с некоторым нетерпением стали ждать, когда проснется Оливер. Терпению обеих леди предстояло более длительное испытание, чем предсказал им мистер Лосберн, ибо час проходил за часом, а Оливер все еще спал тяжелым сном. Был уже вечер, когда сердобольный доктор принес им весть, что Оливер достаточно оправился, чтобы можно было с ним говорить. Мальчик, по словам доктора, был очень болен и ослабел от потери крови, но ему так мучительно хотелось о чем-то сообщить, что доктор предпочел дать ему эту возможность и не настаивал, чтобы его не беспокоили до утра; иначе он не преминул бы настоять на этом. Долго тянулась беседа. Несложную историю своей жизни Оливер рассказал им со всеми подробностями, а боль и упадок сил часто заставляли его умолкать. Печально звучал в затемненной комнате слабый голос больного ребенка, развертывавшего длинный список обид и бед, навлеченных на него жестокими людьми. О, если бы мы, угнетая и притесняя своих ближних, задумались хоть однажды над ужасными уликами человеческих заблуждений, - уликами, которые, подобно густым и тяжелым облакам, поднимаются медленно, но неуклонно к небу, чтобы обрушить отмщение на наши головы! О, если бы мы хоть на миг услышали в воображении своем глухие, обличающие голоса мертвецов, которые никакая сила не может заглушить и никакая гордыня не заставит молчать! Что осталось бы тогда от оскорблений и несправедливости, от страданий, нищеты, жестокости и обид, какие приносит каждый день жизни! В тот вечер подушку Оливера оправили ласковые руки, и красота и добродетель бодрствовали над ним, пока он спал. Он был спокоен и счастлив и мог бы умереть безропотно. Как только закончилась знаменательная беседа и Оливер снова начал засыпать, доктор, вытерев глаза и в то же время попрекнув их за слабость, спустился вниз, чтобы открыть действия против мистера Джайлса. Не найдя никого в парадных комнатах, он подумал, что, может быть, достигнет больших успехов, если начнет кампанию в кухне; итак, он отправился в кухню. Здесь, в нижней палате домашнего парламента, собрались служанки, мистер Бритлс, мистер Джайлс, лудильщик (который, в награду за оказанные услуги, получил специальное приглашение угощаться до конца дня) и констебль. У сего последнего джентльмена был большой жезл, большая голова, крупные черты лица и огромные башмаки, и он имел вид человека, который выпивает соответствующее количество эля, как оно и было в действительности. Предметом обсуждения все еще служили приключения прошлой ночи, ибо, когда доктор вошел, мистер Джайлс разглагольствовал о своем присутствии духа; мистер Бритлс с кружкой эля в руке подтверждал каждое слово, прежде чем его успевал выговорить его начальник. - Не вставайте, - сказал доктор, махнув им рукой. - Благодарю вас, сэр, - отозвался мистер Джайлс. - Хозяйка распорядилась выдать нам эля, сэр, а так как я не чувствовал ни малейшего расположения идти к себе в комнату, сэр, и хотел побыть в компании, то вот и распиваю здесь с ними. Бритлс первый, а за ним все леди и джентльмены тихим шепотом выразили то удовлетворение, какое им доставила снисходительность мистера Джайлса. Мистер Джайлс с покровительственным видом осмотрелся вокруг, как бы говоря, что пока они будут держать себя пристойно, он их не покинет. - Как себя чувствует сейчас больной, сэр? - спросил Джайлс. - Неважно, - ответил доктор. - Боюсь, что вы попали в затруднительное положение, мистер Джайлс. - Надеюсь, сэр, - задрожав, начал мистер Джайлс, - вы не хотите этим сказать, что он умрет? Если бы я так думал, я бы навсегда потерял покой. Ни одного мальчика я бы не согласился погубить - даже вот этого Бритлса, - не согласился бы за все столовое серебро в графстве, сэр. - Не в этом дело... - таинственно сказал доктор. - Мистер Джайлс, вы протестант? - Да, сэр, надеюсь, - заикаясь, проговорил мистер Джайлс. - А вы кто, молодой человек? - спросил доктор, резко поворачиваясь к Бритлсу. - Господи помилуй, сэр, - вздрогнув, сказал Бритлс. - Я... я то же самое, что и мистер Джайлс, сэр. - В таком случае, - продолжал доктор, - отвечайте вы оба, да, оба: готовы ли вы показать под присягой, что этот мальчик, там наверху, - тот самый, которого просунули прошлой ночью в окошко? Отвечайте! Ну? Мы вас слушаем. Доктор, которого все считали одним из благодушнейших людей в мире, задал этот вопрос таким разгневанным тоном, что Джайлс и Бритлс, в достаточной мере возбужденные и одурманенные элем, остолбенев, посмотрели друг на друга. - Слушайте внимательно, констебль, - сказал доктор, весьма торжественно погрозив указательным пальцем и постучав им по переносице, чтобы вызвать к жизни всю проницательность сего достойного человека. - Сейчас кое-что должно обнаружиться. Констебль принял самый глубокомысленный вид, какой только мог, и взял свой служебный жезл, который стоял без дела в углу у камина. - Как видите, это вопрос об установлении личности, - сказал доктор. - Совершенно верно, сэр, - ответил констебль, жестоко закашлявшись, так как с излишней поспешностью допил свой эль, который и попал ему не в то горло. - В дом вламываются воры, - продолжал - доктор, - и два человека видят мельком в темноте, в самый разгар тревоги и сквозь пороховой дым какого-то мальчика. Наутро к этому самому дому подходит мальчик, и только потому, что рука у него завязана, эти люди грубо хватают его - чем подвергают серьезной опасности его жизнь - и клянутся, что он вор. Возникает вопрос: оправдано ли поведение этих людей, а если не оправдано, то в какое же положение они себя ставят? Констебль глубокомысленно кивнул головой. Он сказал, что если это не законный поступок, то хотелось бы ему знать, что же это такое? - Я вас спрашиваю еще раз, - громовым голосом произнес доктор, - можете ли вы торжественно поклясться, что это тот самый мальчик? Бритлс нерешительно посмотрел на мистера Джайлса, мистер Джайлс нерешительно посмотрел на Бритлса; констебль поднял руку к уху, чтоб уловить ответ; обе женщины и лудильщик наклонились вперед, чтобы лучше слышать; доктор зорко осматривался кругом, как вдруг у ворот раздался звонок и в то же время послышался стук колес. - Это полицейские сыщики! - воскликнул Бритлс, по-видимому почувствовав большое облегчение. - Что такое? - вскричал доктор, который теперь, в свою очередь, пришел в ужас. - Агенты с Боу-стрит, сэр, - ответил Бритлс, беря свечу. - Мы с мистером Джайлсом послали за ними сегодня утром. - Послали, вот как! Так будь же прокляты ваши... ваши здешние кареты - они еле тащатся! - сказал доктор, выходя из кухни.
|