Глава XVII

Глава XVII

Еще задолго до возобновления работ в мастерских Перрина была уже у решетки и, сидя на тумбе в ожидании призывного свистка, не без зависти смотрела, как мальчики и девочки ее лет, явившиеся подобно ей раньше времени, играли в догонялки; она и сама была бы не прочь принять участие в их забавах, но боязнь быть непринятой удерживала ее на месте.

Когда пришла Розали, Перрина отправилась в мастерскую вместе с ней и снова принялась за свою работу, как и утром, под аккомпанемент криков и топанья деревянной ноги дяди Костыля. Но теперь гнев надзирателя уже нельзя было назвать безосновательным. Плохо выспавшаяся и порядочно уставшая на непривычной работе девочка заметно утомилась и вяло возила свою вагонетку. Нагрузить, выгрузить, бежать за вагонеткой, которую всегда с большим усилием приходилось сдвигать с места, — все это сначала вовсе не казалось Перрине тяжелым и даже забавляло ее, но когда и после скудного обеда ей пришлось приняться за то же самое, бедная девочка, отдавшая все свои слабые силы еще за утро, с каждой минутой начинала чувствовать еще большее утомление, чем во время своих бесконечных странствований пешком. А часы, как нарочно, тянулись мучительно медленно, и казалось, что работе конца не будет.

— Живее поворачивайся! — кричал дядя Костыль, стуча ногой об пол.

Перрина нервно вздрагивала, выпрямлялась и прибавляла шагу; но едва она отходила на такое расстояние, что надзиратель уже не мог ее видеть, как сейчас же начинала идти медленнее. Теперь, вся поглощенная работой, она уже не смотрела, что делается кругом, и лишь нервно прислушивалась к бою часов, с нетерпением ожидая конца работ и при ходя в отчаяние при мысли, что не дотянет до вечера.

Она больше всего боялась лишиться заработка и вместе с тем злилась на себя за слабость. Почему не может она делать того же, что делают другие девочки? Многие из них не старше ее и, пожалуй, не сильнее, а между тем они отлично справляются со своим делом и вовсе не кажутся такими утомленными. А ведь Перрина видела, что их работа была гораздо тяжелее ее и требовала известной ловкости и уменья. Что стала бы она делать, если бы ее сразу приставили к станку и ей пришлось бы наматывать катушки? И она сейчас же начинала утешать себя: все они так хорошо и ловко работают без устали просто потому, что привыкли; пройдет несколько дней, и она будет так же ловко гонять свою вагонетку по рельсам, как и все; было бы только желание, а все остальное придет само собой. Только бы выдержать самый первый день, а там будет все легче и легче.

Медленно тянулось время; погруженная в свои мысли, Перрина успела уже не один десяток раз нагрузить свою вагонетку катушками и сдать их в другие отделения, как вдруг, случайно оглянувшись, увидела, что Розали, связывавшая нитку, упала возле своей соседки. Раздался страшный крик… В мастерской сразу наступила мертвая тишина; все машины, все станки вдруг остановились… И только чей-то голос совсем по-детски, жалобно причитал:

— Ой!.. Ой!.. Ой!..

Мальчики и девочки, не обращая внимания на дядю Костыля, бросились к тому месту, откуда слышались крики; следом за ними направилась и Перрина.

Розали в это время уже подняли; все тесным кругом обступили ее, засыпая вопросами:

— Что случилось?

Розали отвечала сама:

— Руку раздавило.

Лицо ее было бледно, губы дрожали, капли алой крови падали из ее поврежденной руки на пол.

Руку тут же осмотрели, и оказалось, что поранены были только два пальца, один из которых был почти раздавлен.

В эту минуту к группе девушек, окружавших Розали, приковылял дядя Костыль, крича:

— Марш по местам! Нашли на что глядеть!

Все начали медленно расходиться; Перрина так же, как и другие, собиралась вернуться к своей вагонетке, как вдруг услышала позади себя окрик дяди Костыля:

— Эй, новенькая, поди сюда да живо!

Девочка робко приблизилась, мысленно спрашивая себя, чем она виновнее других, бросивших свою работу; но оказан лось, что ее звали вовсе не для того, чтобы хорошенько отругать.

— Отведи эту лентяйку к директору, — суровым тоном приказал дядя Костыль.

— За что вы меня называете лентяйкой? — ахнула Розали, стараясь перекричать грохот машин, снова начавши свою работу.

— Потому что ты попала под машину.

— Разве я в этом виновата?

— А то кто же? Косолапая ты лентяйка!

И затем, резко меняя тон на более ласковый, спросил:

— Тебе больно?

— Не очень.

— Ну, так отправляйся!

Подруги вышли из мастерской, Розали правой рукой поддерживала раненую левую руку.

— Не хотите ли опереться на меня? — предложила Перрина.

— Спасибо! Пока ничего… Я могу идти и сама…

— Так вы думаете, что это пройдет, да?

— Неизвестно, в первый день особенно ничего не чувствуешь… но зато потом…

— Как это с вами случилось?

— Сама не понимаю, сорвалась рука.

— Может быть, потому, что вы устали? — проговорила Перрина, судя по себе.

— Вероятно, это чаще всего бывает от усталости, с утра и руки работают ловчее, и сама больше следишь за собой.

Они подошли к бюро директора, находившемуся в центре фабрики, в большом каменном здании с облицовкою из голубого и розового глазированного кирпича; в этом же доме помещались и все остальные бюро по управлению фабриками. В то время, как все бюро и даже личная контора господина Вульфрана не представляли собой ничего из ряда вон выходящего, бюро директора обращало на себя внимание, благо даря стеклянной веранде, куда вели лестницы, возведенные с обеих сторон.

Когда девочки взошли на веранду, там оказался сам директор, заложив руки в карманы и сдвинув на затылок шляпу, он быстро шагал взад и вперед, видимо, чем-то взволнованный.

— Ну, что еще такое? — крикнул он, заметив девочек.

Розали показала свою окровавленную руку.

— Оберни ее платком! — велел он.

Пока она с трудом вытаскивала платок, Талуэль большими шагами ходил по веранде, потом, когда рука была обернута, он остановился перед Розали.

— Ну, говори теперь, что с тобой?

— Не знаю, пальцы раздавлены.

— Что же я могу сделать?

— Меня послал к вам дядя Костыль.

Талуэль обернулся к Перрине.

— Ну, а с тобой что? Чего ты здесь?

— Со мной ничего, — отвечала Перрина, смущенная такой грубостью.

— Дядя Костыль велел ей проводить меня к вам, — докончила Розали.

— А, тебя надо провожать! Ну, так пускай она же отведет тебя к доктору Рюшону. Но помни: я это проверю, и, если ты окажешься виноватой, берегись!

В ту минуту, когда девушки собирались уходить, они увидели господина Вульфрана, осторожно двигавшегося вперед, ощупывая рукой стену.

— Что случилось, Талуэль? — спросил он.

— Ничего, господин Вульфран. Одной из работниц в мотальной слегка прихватило руку.

— Где же она?

— Я здесь, господин Вульфран, — ответила Розали, подходя к слепому хозяину.

— Разве это голос не внучки Франсуазы? — спросил Вульфран.

— Да, господин Вульфран, это я — Розали.

И она залилась слезами. Грубые окрики Талуэля до сих пор сдерживали ее, но сочувствие, с каким заговорил с ней господин Вульфран, заставило ее расплакаться.

— Что с тобой, моя бедная девочка?

— Я хотела связать нитку… рука соскользнула и… сама не знаю как… мою руку прихватило… кажется, два пальца раздавлены.

— Тебе очень больно?

— Не особенно.

— Что же ты так плачешь?

— Потому что вы меня не браните.

Талуэль пожал плечами.

— Ты можешь идти? — спросил господин Вульфран.

— О, да, сударь!

— Иди скорей домой, к тебе пришлют господина Рюшона.

Затем, обращаясь к Талуэлю, он проговорил:

— Напишите записку господину Рюшону, чтобы он сейчас же отправился к Франсуазе; подчеркните «сейчас же» и добавьте: «серьезная рана». — И он снова обернулся к Розали. — Дать тебе кого-нибудь, чтобы тебя довести?

— Благодарю вас, господин Вульфран, со мной идет подруга.

— Ну, так иди, дитя мое! Да скажи твоей бабушке, что тебе будет заплачено.

Теперь уже Перрине захотелось плакать, но суровый взгляд Талуэля заставил ее сдержаться; она заговорила лишь тогда, когда они приближались к выходу.

— Какой добрый господин Вульфран!

— Он был бы еще добрее, если бы не долговязый. У него нет времени заниматься нами, у него другие дела в голове.

— Но к вам он все-таки был добр.

Розали выпрямилась.

— О, я! При мне он вспоминает о сыне: ведь моя мать была молочной сестрой господина Эдмонда.

— Разве он вспоминает о своем сыне?

— Он только о нем и думает.

За этим разговором они скоро подошли к дому тетушки Франсуазы.

— Вы зайдете к нам со мной? — спросила Розали.

— Охотно.

— Может быть, это хоть немного удержит тетю Зенобию.

Но бедная девочка ошиблась; едва тетя Зенобия увидела Розали, возвращавшуюся домой раньше времени и к тому же с перевязанной рукой, как подняла крик:

— Ты ранена?! Готова биться на что угодно, ты сделала это нарочно!

— Мне будет заплачено, — возразила Розали.

— Ты думаешь?

— Мне сказал это господин Вульфран.

Но это не успокоило тетушку Зенобию, она продолжала кричать так громко, что переполошила весь дом и заставила даже бабушку Франсуазу выйти на крыльцо. Увидев Розали, она поспешно кинулась к ней.

— Ты ранена? — вскричала она.

— Немного, бабушка… пальцы… это ничего, пройдет.

— Надо пойти за доктором.

— Господин Вульфран уже послал за ним.

Перрина хотела было идти за ними в дом, но тетя Зенобия, обернувшись, остановила ее:

— Мы не нуждаемся в вашей помощи для ухода за больной.

— Спасибо! — крикнула Розали.

Перрине оставалось только возвратиться в мастерскую, но в ту минуту, когда она подходила к решетке, продолжительный свисток возвестил окончание работ.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒