НОВЫЙ ВЕК.

НОВЫЙ ВЕК.

Незадолго до наступления нового года и нового двадцатого века, скоропостижно скончался управляющий имения графов Мордвиновых в деревне Николаевке старик Лебедьков. Любезный и благоревностный сынок его, Александр Николаевич, достигший к тому времени почтенного возраста и обладавший уже собственным семейством, справил досточтимому папаше своему достойные похороны. А уже через несколько недель после кончины, по случаю нового года и своего вступления, в новую должность управляющего, закатил еще более пышный бал.

На бал съехались гости со всей округи. Лихие тройки и красивые пары лошадей, запряженные в ковровые кошевы, звеня колокольцами, промчались по улицам Николаевки. Возле барской усадьбы их встречали расторопные молодцы, широко раскрывали тесовые с резными накладками ворота и распрягали разгоряченных лошадей, разводили их по конюшням.

Из саней вылезали люди разного звания, разных чинов и разных повадок. Некоторые из приглашенных гостей были в лисьих и енотовых шубах, в волчьих тулупах крытых тонким сукном, в шапках с меховыми околышами, некоторые в шинелях и папахах при усах и шпорах. Среди гостей было много благородных дам.

Александр Николаевич не забыл пригласить всех именитых соседей. Тут были и уездный исправник, земской начальник, становой пристав и полицейский урядник. Из соседних станиц прибыли атаманы, из Троицка и Кочкаря приехали купцы, а из Пласта и Миасса золотопромышленники. Пожаловал даже отставной генерал из Варламова. Все достопочтенные, выше перечисленные гости были со своими законными, блистающими нарядными туалетами женами. Комнаты и залы имения были освещены множеством свечей и лампами «молния». Столы ломились от яств и вин. Гремела музыка. Лебедьков не поскупился и по этому случаю выписал музыкантов из Троицка. Пары за парами кружились в вихре танцев. Старые атаманы, вспомнив лихую молодость, требовали у музыкантов сыграть для них «веселую» и с залихватским азартом отплясывали «Барыню». Утомившись, они присаживались к столу, наполняли рюмки, чокались и залпом выпивали. Потом пытались затянуть казачью песню, но спеться, ни как не получалось.

Земской начальник, Александр Петрович Корин, маленький седенький старичок с остренькой бородкой и винтообразными усами, изрядно уже набравшись, подходил то к одному то к другому гостю, жаждя говорить обращался с одной и той же фразой:

- А представьте себе, наш уважаемый хозяин, оказывается премилый человек.

- Так точно-с, ваше высокоблагородие! - ответил ему полицейский урядник, вытянувшись в струнку и выкатив белесые глаза. При этом действе, его рыжие усы зашевелились как у таракана, а красная шея еще больше побагровела.

- Ну, полноте, полноте, почтеннейший, - потянул его за рукав земской начальник и, закурив папиросу, выпустил дым изо рта через правый ус, - давайте без всякого чинопочитания. Тут мы все на равной ноге. Лучше поговорим, побеседуем, так сказать по приятельски на свободные темы. Можем же мы в непринужденной обстановке себе это позволить.

- Ни как нет, ваше высокоблагородие! Имеем строгие-с указания - свободы слова и свободы действий категорически не допущать.

- Ну, братец… - Корин махнув рукой, отошел в сторону. Увидев, однако, скучающего атамана из Коелги, он присел рядом на свободное кресло и, наклонившись к атаману, начал разговор:

- Э-э, знаете ли, недурен, получился сегодня вечер. Собственно говоря, хозяин наш, оказывается премилый человек. Я имею в виду Александра Николаевича Лебедькова.

- С виду овца, а во рту - зубы волка или пса, - сердито проворчал атаман. - Батюшка то у него в одночасье скончался, а ведь крепок был словно дуб. В доброй узде он держал сынка своего. Не согласен был с его новыми выдумками. Раздор между ними пошел давно и вы еще, то возьмите в толк, что….

Не дослушав того, что еще хотел сказать атаман, земской начальник, видимо опасаясь, навлечь на себя неприятности от громких и прямолинейных высказываний атамана, устремился догонять уездного исправника направившегося к выходу. Повиснув на руке у исправника, он повторял одни и те же слова, пуская дым от папиросы через правый ус:

- Превосходнейший вечер … Милейший человек, милейший человек…

- Кто? Лебедьков? - не соответствующе своей большой фигуре тоненько пропел исправник. - Ну да. По моему мнению, это продувная бестия.

- Кто? Александр Николаевич? - в свою очередь переспросил Корин. - Да что вы? Как можно такое сказать?

- Ей богу. Честно вам говорю, - снова пропищал исправник, - Вот увидите, он тут всех обведет вокруг пальца. Уверяю вас, не успеете оглянуться, как он станет фабрикантом, заводчиком или золотопромышленником. Ей богу! Честно вам говорю.

- Значит он человек новой эпохи. Но позвольте, ведь для этого нужны собственные капиталы, а уважаемый Александр Николаевич, пока только управляющий графской семьи.

- Он эти капиталы выжмет, откуда захочет. Ей богу! Честно вам говорю.

- Тогда тем более нам его следует приветствовать. Это человек новой эпохи. Ведь старый способ управления деревней, когда преобладало только земледельческое производство, уже не годится. Необходимо способствовать развитию промышленности, расширению кредитов, наконец, должны же быть какие- то свободы.

- Ну, это либеральные рассуждения вашего брата, земских служак. А мы считаем, что Россия держится, и еще долго будет держаться на строгости наших законов.

Собеседники вышли через двор на улицу. Ночь была тихая, не морозная. Падал редкий, пушистый снежок.

В это время, Михаил Жеребцов пешком, с котомкой за плечами возвращался с кочкарских приисков домой, на праздники. В кармане его звенело несколько заработанных медяков. Надо было купить муки для семьи и хоть немного скрасить в своем доме праздник.

Михаил остановился против барского дома, где шло празднество. Постоял, послушал, посмотрел и отправился дальше. Он видел, как из ворот барского дома вышли два человека. Верхняя одежда у них была накинута на плечи, шапок не было. «Гости Лебедькова. Прохладиться вышли», - подумал Жеребцов и хотел прибавить шагу, как неподалеку, в маленькой избушке, послышалась песня:

- По речке быстрой, - начинал высокий мужской голос.

- По речке быстрой, - вторили другие голоса, беря еще более высокие ноты

- Становой едет пристав, - запевал тот же высокий голос.

- Становой едет пристав, - снова подхватывала группа голосов. Но вдруг песня смолкла на какое-то мгновение и в след, за тем, раздался тяжелый, словно придавленный многоголосый стон хора:

Ой, горюшко - горе!

- Послушайте- ка, здесь, то же новый век встречают. Славно поют! - восхищенно воскликнул земский начальник.

- Вы, не исправимый либерал, дорогой мой Александр Петрович, - заметил ему исправник, - Да вы хоть знаете, что в этой песне звучит крамола. Ужасный народ живет в этой деревне. Я чувствую, что нам от этих мужиков еще много будет беспокойства. А у вас, в земстве, всегда так…

Но запевала начал новый куплет песни:

- Он в овчинном тулупе, - голоса повторяли, а он продолжал дальше:

- Да на троечке лупит.

И снова после того, как песня оборвалась, раздавался многоголосый стон:

Ой, горюшко - горе!

Иногда этот стон усиливался и был похож на всеобщее рыдание. А иногда он был еле слышан и походил скорее на тяжелый вздох.

А урядник на паре

Вслед за приставом жарит.

С ними письмоводитель,

Деревенский грабитель.

- Да как они смеют? Это же прямое оскорбление власти. До чего же распущенный народ! - возмущался исправник, - чего смотрит старшина? Где полицейские? Где сотские?

А песня не утихала:

Подавай-ка двух ярок

Становому в подарок.

Да еще четверть водки

Для промытия глотки.

Ой, горюшко - горе!

Припев теперь уже был похож не на стон, а скорее на сдержанный смех. В нем, в этом смехе, звучали и ненависть к угнетателям, и угроза близкой и суровой мести за все унижения, за все издевательства над трудовым человеком. В нем чувствовалась сила и сознание скорого освобождения народа от цепей рабства.

- Мерзавцы! - визжал исправник, - сослать всех зачинщиков этой крамолы в Сибирь, в арестантские роты! Эй, почтенный! - обратился он к Михаилу Жеребцову, - не знаешь ли, где тут полицейский? Позови его сюда и помоги ему посадить в арестантскую кое- кого из этих певунов. Понял? С тобой уездный исправник разговаривает.

- А мне, слушай-ка, ваше благородие, не досуг, - ответил Михаил и зашагал прочь от изумленных господ.

- Вот этим и начинается новый век, - взяв под руку исправника и провожая его в сторону барского дома, сказал Корин, - на лицо прямое неуважение к представителям власти держащим. К сожалению, мы являемся свидетелями все усиливающихся неповиновений. И против этого уж нельзя бороться только одной строгостью наших законов. Нужны какие- то другие меры. И тысячу раз прав Лебедьков, когда стремится к переустройству помещичьего хозяйства на основе соответствующей требованиям новой эпохи. Но мне кажется, что помимо этого надо пообещать народу какие-то свободы. Ну, скажем, конституцию монаршей милостью.

- Нет, наш самодержавный строй, не удастся поколебать ни каким социалистам, ни каким крамольникам. Нагайка и пуля смогут усмирить любую толпу, - раздраженно заявил исправник.

- А пропадите вы пропадом, - зло проворчал Михаил и торопливо свернул в первый попавший переулок.

12 Следующая ⇒