земля без волшебства

земля без волшебства

https://ficbook.net/readfic/2462894

Направленность: Слэш
Автор: RedSamhain (https://ficbook.net/authors/184939)
Фэндом: EXO - K/M, Wu Yi Fan (кроссовер)
Пейринг или персонажи: Ифань/Чунмён, Крис, Сухо
Рейтинг: R
Размер: Мини, 8 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Метки: Романтика, Ангст, Фэнтези, AU

Описание:
земля без волшебства - твоё сердце

Посвящение:
Любимой.

Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика

Примечания автора:
Написано на ☂AṲṰṲḾℕ ℳỚVIE℉EΣT☂ от EXO ✎ FANFICTION.
Выпавший мне фильм - замечательная "Звёздная пыль", снятая по книге Нила Геймана.
От фильма и книги мало что осталось, но я чувствовала необходимость рассказать именно такую историю.

Коллаж от милой Насти)
https://pp.vk.me/c624223/v624223105/1686e/DWcTZqVLgKQ.jpg

Что бы меня ни подтолкнуло в путь –

Любовь или надежда утонуть,

Прогнивший век, досада, пресыщенье.

Иль попросту мираж обогащенья –

Уже неважно. Будь ты здесь храбрец

Иль жалкий трус - тебе один конец.

Меж гончей и оленем нет различий,

Когда судьба их сделает добычей.

Джон Донн

Он видел, как с иссиня-чёрного неба срывались звёзды, оставляя после себя золотисто-огненные росчерки, словно лихие кометы с хвостами из газа и пыли, космические странники, которым не сидится на одном месте. Но он знал, что то были действительно звёзды, падавшие по своей воле или вынужденные делать это по неведомым ему причинам. Звёздам не свойственно покидать свои исконные места, им бы светить все ночи напролёт и думать свои звёздные думы, но ведь всякое в жизни бывает – даже в жизни далёкого космического существа, родившегося в обманчивой тишине вселенной. Небо было ясным, без единой мутной тучи, а они сияли во время полёта. Зрелище охватившего тёмное полотно ночи звездопада захватывало дух, вызывало восхищённый трепет напополам с суеверным страхом, но оторвать взгляда от искристого великолепия было невозможно. Отсюда, с земли, всё виделось по-иному, не так, как он помнил. Он знал страх, приглушавший сияние, который перед самым падением перерастал в дикий ужас, обрывавший все нити, не оставлявший путеводных знаков, что могли бы указать дорогу обратно к дому. Он помнил непривычный холод и касание непередаваемого словами волнения, но вместе с ними помнил и подскочившее до предела пьянящее возбуждение, вызванное невероятностью, исключительностью происходившего. Звёзды не любят перемен, но ведь из всякого правила есть исключение? Никто не признается, но робко колющее сознание желание испытать настоящее приключение хотя бы раз приходило к любому, пусть даже впоследствии стиралось без единого следа, словно его никогда не бывало. Он помнил таявший в ушах шёпот братьев и сестёр, пробиравший до самого нутра ледяной ветер, вселенную, что вертелась и кружилась, лишая его способности ориентироваться в одномоментно изменившемся пространстве. Помнил, как боялся, что может потухнуть – навсегда; рассеяться звёздной пылью, безмерно прекрасной, но уже мёртвой, воспетой в сказках, но утратившей возможность чувствовать и радоваться. Он не хотел такого конца; он хотел гореть.

И он горел.

Тогда земля вблизи показалась ему ещё более удивительной, не такой, какой представлялась с космических вершин. Падая, он видел плавные синие ленты рек, ровное золото пшеничных полей и тёмную зелень хвойных лесов; упав, он ладонями зачерпнул влагу, подивился шелесту ветра в полных колосьях и укололся сосновой иголкой, с недоумением посмотрев на выступившую на пальце алую каплю.

Упав, он посмотрел на небо и так впервые осознал, что вернуться обратно ему поможет только чудо, ведь вавилонские свечи не валяются на каждом шагу. Он знал это, недаром столько лет взгляд его был обращён вниз, где он высматривал и выглядывал, до поры оставаясь отстранённым и непричастным наблюдателем. Но возвращение было таким неопределённым; делом будущего, до которого были вёрсты и целые дали. Он смотрел на окруживший его мир широко раскрытыми глазами, словно никогда не замечал его раньше, словно только что родился. Тревоги и заботы были на время забыты, ведь перед ним простирались сотни дорог и дорожек, подобных полноводным рекам и мелким речушкам; нельзя было догадаться, где было спокойное течение, а где поджидала бурная стремнина, готовая затянуть в себя и потопить.

Он видел высокие, очень высокие дома, верхушки которых почти терялись в облаках. Серые города из камня и бетона, в которых было интересно, но страшно пусто, несмотря на то, что людей там было, как муравьёв. Иные реки – не тёмно-синие, а серые, асфальтовые, по которым двигались машины. Машины были даже в небе; когда он падал, он опасался, что может врезаться в одну из них. Он видел Застенье, в котором контраст города с природой сглаживался, видел сложенную из крупных гранитных глыб Стену с одной-единственной брешью, что со страшной силой манила к себе, обещая ещё большее количество чудес. За Стеной он видел удивительный Штормхолд, который сполна утолил его жажду удивительного и захватывающего, голод странствий. Там водились короли и принцы, ведьмы и колдуны, прекрасные девы и храбрые юноши, диковинные звери и волшебные вещицы; там величественно протыкали своими шпилями небеса старинные замки, а на весёлых ярмарках можно было приобрести карликового слона или приносящий удачу стеклянный цветок. Там было великое множество того, чего люди за свои короткие жизни не успевают изведать, но ведь жизнь звёзд несоизмеримо более длительна.

Он видел близко, мог протянуть руку и коснуться искусной резьбы, изящных изгибов украшений или тёплой и мягкой человеческой кожи. Он был опьянён и забывал об опасности точно так же, как и о неумолимо подступавшей тоске, что намеревалась подгрызать его сердце, от которого зависел свет.

Он мечтал, что однажды небеса над Штормхолдом подадут ему знак в виде мерцающей на тёмном фоне искристой точки, которая будет двигаться к земле. И тогда он двинется в путь, в этот раз вполне осознанно, преследуя горячо желанную цель, и найдёт звезду, которая поймёт его и разделит вместе с ним сладость жизни на земле, не позволяя ей превратиться в бремя. Он видел укромные долины и пики горных вершин, пахучие степные травы и шебуршащий подлесок. Он видел...

А потом просыпался.

Вокруг него не было Штормхолда, его рек, полей и лесов; он упал далеко от Стены, в самой середине земель без волшебства.

Он упал в каменном городе.

И не её нашёл.

Его.

***

- Тебе снова снились эти странные сны?

Чунмён не смотрел на Ифаня, всё внимание было приковано к экрану ноутбука, который в почти полной темноте освещал его лицо, придавая коже ещё более бледный оттенок. Только небрежно брошенные слова давали понять, что он заметил, как старший парень проснулся и сел на кровати.

Ифань так и не смог приучить себя спокойно спать по ночам, но в городе не видно было звёзд: их закрывало плотное марево дыма и газа; их заменяли иные огоньки – окна тысяч домов, больших и малых, огромные неоновые вывески, подсвечивавшие небо.

- Это был обычный сон.

Ифань никогда не рассказывал Чунмёну о перешёптывавшихся в беспредельном космическом пространстве звёздах, отчаянных кометах и страшных чёрных дырах. Никогда не упоминал об увлекающем его мысли Застенье, об украшенных золотом, мрамором и тирским пурпуром чертогах дворцов Штормхолда, о неведомых зверях из глухих чащоб, о разлитом прямо в воздухе волшебстве и самых синих небесах. В себе хранил воспоминания о бороздящих облака пиратах и их знаменитом капитане Шекспире, и о том, какой земля кажется оттуда, сверху.

Чунмён, наверное, просто бы не понял.

Ифань скорей язык бы себе откусил, чем сказал, что когда-то мечтал найти звезду, пусть даже ради этого пришлось бы пешком пройти сотни миль. Он нашёл Чунмёна – или это Чунмён нашёл его? – поэтому какой теперь смысл в глупых видениях?

- От обычных снов не просыпаются так резко, - тихо сказал Чунмён, повернувшись к Ифаню лицом. Свет и тень творили с ним нечто странное, почти пугающее; прокладывали на коже тёмные дорожки, хищно обостряли черты, старили усталые глаза. Обнять хотелось – нестерпимо, до зуда в ладонях. Не смотреть. Чувствовать. – Обычные сны не отражаются в голосе и взгляде. Не мешают спать дальше.

Чунмён говорил непонятно, туманно, но отчего-то казалось, что верно. Пускаясь в путь, Ифань не думал, что движет им прежде всего. Он был юнцом по меркам звёзд; здесь, на земле, его назвали бы едва оперившимся птенцом. Но теперь он думал, что судьба не зря свела его именно с Чунмёном.

- Иди ко мне, - позвал он, протянув руки, и Чунмён послушался. – Скажи, как бы ты отреагировал, если бы я сказал, что хочу назвать тебя своим – перед людьми и перед вселенной?

Чунмён склонил голову набок и улыбнулся, едва приподняв уголки губ. Ладонь Ифаня коснулась его щеки, его белоснежно идеальной кожи. Почему глаза такие печальные, такие... древние?

- Я бы сказал, что мне нужен поистине впечатляющий свадебный подарок.

- Упавшая звезда подошла бы?

Ифань и сам не знал, почему сказал именно это, слова вырвались самовольно, и ему оставалось только в волнении ждать ответа.

- Да, Ифань, - на грани слышимости прошептал Чунмён. – Подошла.

Он подтолкнул Ифаня в грудь, заставив лечь на спину, и сел на его бёдра, опустив руки на широкие плечи. Ифань лежал перед ним, словно распятый, не имевший возможности и желания пошевелиться, преисполненный доверия, покорный и ожидающий. Но Чунмён медлил, и Ифань понял, что нарушить их молчаливое окаменение поручено именно ему. Он мог бы сказать о том, как Чунмён красив, но звуки застывали на кончике языка, и слова были заменены движениями. Ладонь накрыла грудь Чунмёна, уловив мерное биение. После секундного колебания ладонь Чунмёна повторила жест, опустившись на грудь Ифаня. Чунмён смотрел серьёзно, а сердце Ифаня сжималось, потому что он чувствовал под своими руками пустыню. Но Чунмён заменял ему сотню звёзд, и для него не жалко было собственного биения.

- Mein kleines Herz, - сказал он, вспомнив строчки из любимой песни Чунмёна, - willst du es nehmen.

Моё маленькое сердце, забери его себе, если хочешь.

- Хочу, - тут же отозвался Чунмён, наклонившись и почти прижавшись своими губами к ждущим его поцелуя губам Ифаня. – Очень хочу.

У Чунмёна были ласковые руки ангела, но греховные помыслы демона. Звёздам неизвестны никакие боги, но Ифань был готов поверить в рай, когда нежность поцелуев возносила его душу обратно к небесам, и в ад, когда объятия размыкались, давая волю заполнявшему пространство между двумя телами холоду. Чунмён поровну приносил наслаждения и боли, а Ифань хрипло шептал его имя, пока его направляли в себя. Мир оказался охвачен напряжённой тишиной, но всего лишь на доли секунды, и по их прошествии ладони Ифаня крепко ухватились за бёдра принявшего его Чунмёна, с губ которого сорвался удовлетворённый вздох. Никогда ранее он не был таким прекрасным: с дрожащими ресницами, выступившим на висках потом, тяжело вздымавшейся грудью, лицом, на котором проступала почти обморочная бледность. Сейчас они были едины, и Ифаня не пугало, что сердце Чунмёна по-прежнему ощущалось слабым, омертвевшим; Ифань ведь уже обещал отдать своё. Стоны и крики скребли горло, но губы, когда не заняты были поцелуями, сжимались, не позволяя осквернять тишину ничем, кроме хриплого дыхания. Прикосновения разгорячённого тела были приятнее ощущения бархата под пальцами; оно опьяняло, но Ифань не хотел называть это похотью. Он перевернул Чунмёна и опустился на него вновь, но чувствовал себя при этом – стоящим на коленях.

Он бы не удивился, если бы оказалось возможным так умереть – здесь и сейчас. Но пальцы Чунмёна, совладавшие с прошедшейся по нему волной судорожного экстаза, вернули его, опустошённого, к отражению реальности, и он потянулся за очередной наградой, упиваясь мягкостью искусанных и припухших губ.

Сердце было тяжёлым, а Чунмён – тёплым. Закрыв глаза, Ифань расслабился, опустившись в забытьё умиротворения, что зажигало внутри него потерянную было искру.

Звёзды сияют, когда они счастливы, а присутствие рядом Чунмёна делало его счастливым. Но пришедший вскоре сон был тревожным, хотя, возможно, навеянным случившимся разговором.

Ифань видел, как тонкие белые руки осторожно, но неумолимо раскрывали его грудную клетку, добираясь до пылающего внутри сгустка, как обагривались кровью, погружаясь в горячую глубину.

Как с силой сжимали бьющееся в них сердце, посылая по телу разряды раздирающей беззащитную плоть боли.

***

Ифаню хотелось бы заботиться о Чунмёне, но прежде ему не доводилось делать ничего подобного, ведь звёзды – сплошь индивидуалисты и часто одиночки, поэтому выходило, что это Чунмён заботился об Ифане, причём делал это так ненавязчиво, что тот далеко не сразу заметил.

- Я позабочусь о тебе, - лишь однажды прошептал Чунмён, когда они оба, утомлённые, лежали и смотрели в открытое настежь окно. – Когда придёт зима и начнут мёрзнуть пальцы, а звёзды на небе спрячутся за тучами до самой весны. Нам придётся теплее одеться и развести огонь, но я согрею тебя.

Это было приятное обещание, и оно умалчивало о боли.

Ифаню всё ещё снились просторы Штормхолда. Снилось, как он пробирался сквозь брешь в Стене, чтобы отправиться в путь за упавшей звездой, обещанной Чунмёну, шёл сквозь ярмарки и пересекал деревушки – даже на корабле воздушных пиратов летал! И как нашёл звезду, которая смотрела на него старыми, слепыми глазами, которые он помнил совсем молодыми... Он просыпался, ведомый пробивавшим грудную клетку сердцем, поворачивался к Чунмёну и со страхом вглядывался в его лицо, ждал, когда тот откроет глаза, чтобы Ифань мог убедиться, что они всё ещё зрячие. Чунмён не говорил ни слова, успокаивал объятиями – заботился, как и обещал, а сердце Ифаня робко возгоралось изнутри, проявляя подавляемое до поры сияние.

Во снах Ифань видел смерть звёзд и остающуюся после них пустоту; слышал влажные звуки распарываемой плоти и треск рёбер; чувствовал, как нечто горячее змеисто вилось по телу, оставляя багряный след. Он знал, что существуют те, что приходят за сердцами, питаются ими, насыщаясь от них силой и молодостью. Но он считал, что водятся они только там, в Штормхолде, а здесь, в серых городах дальних земель, безопасно. Откуда настоящим ведьмам и колдунам взяться там, где небоскрёбы подпирают небо, а неоновые вывески путают многообразием ярких цветов, где машины заполняют воздух газами, а острые клинки заменены иным оружием? Никто не доберётся до них, убеждал он себя, глядя на то, как Чунмён сидел за ноутбуком и убивал в игре очередного монстра. Тут монстры только так и существовали – в играх.

А зима пришла нежданно, в конце октября.

Ифаню стало холодно.

- Приучись носить перчатки, - сказал Чунмён, с задумчивым видом накрыв озябшие ладони Ифаня своими. – И всего делов-то. Просто перчатки. Ничего сложного.

Ифань, конечно, кивнул для порядка, но про перчатки всё равно продолжил забывать, потому что руки Чунмёна были мягкими, гораздо лучше иных источников сохранения тепла.

Пальцы не мёрзли – Чунмён об этом заботился, - но звёзды и впрямь скрылись за тучами. Ифань скучал по ним, хотя и не мог слышать их шёпота. Интересно, о чём они говорили, скучали ли по нему точно так же или безмолвно укоряли?

- Без тебя мне было одиноко, - сказал Чунмён, и Ифань больше не думал о небе, о том, что было, если бы однажды он не упал. Ведь тогда Чунмён остался бы одиноким.

Снег оседал на всё ещё державшихся листьях деревьев, белил дорожки и таял, когда попадал на лица. Ифаня бы забавило это, но Чунмён с каждым днём становился всё более тихим, задумчивым, усталым, словно ему приходилось продираться сквозь неприветливо колючие заросли тёрна. Ифань всматривался в его лицо, припоминая, как давно возле любимых глаз, от недосыпа воспалённо-красных, появились первые морщинки.

- Не молчи так много, - просил Чунмён, опускаясь к нему на колени. Ифань с готовностью обнимал его, тихонько сопя в шею. Когда Чунмён хотел, он сметал своей нежностью любые барьеры, уподобляясь снежной лавине. – Я нуждаюсь в тебе, - говорил он, в то время как ладонь Ифаня считывала его мерное сердцебиение. – Я люблю тебя, - шептал он, и хотя сердце его говорило о спокойствии мёртвой пустыни, Ифань ему верил.

- Я люблю тебя, - отвечал он, сжимая крепко, целуя ласково.

И верю.

***

Он знал, что ничто не вечно, но умел продлевать своё время, иначе бы умер давным-давно, задолго до того, как дома выросли такими большими, а люди стали слишком суетливыми. Всё проходит, но я – нет, так он думал, когда сияние в его ладонях гасло, оставляя мокрый холод на коже и во рту. Звёзды всегда были наивными и до ужаса доверчивыми, да только падать стали реже, не так, как в благословенную старину, когда многое доставалось гораздо легче. Ему даже пришлось перебраться за Стену, и мир за ней поразил своей негостеприимностью даже его. Он был хитёр, как лис, ловок, как ласка; завораживал голосом, зачаровывал глазами. Его древнее сердце билось ровно. Земля без волшебства открылась ему, но он был плоть от плоти, кровь от крови её. Магия искрилась в жаждавших силы руках, но внутри её не осталось. Пусто, как в остывающей грудной клетке, лишённой механизма жизни.

Он притворялся, обманывал и губил, потому что не умел ничего иного. Люди и звёзды – лишь ступеньки, а зимы слишком суровы для старых костей. Он боялся увядать, но последнее сердце было съедено много лет назад, от него оставался совсем крохотный кусочек... Когда золотистая точка мигнула на иссиня-чёрном небе, стремглав пустившись вниз, он не поверил своему счастью.

Но звезда падала.

Трепет охватил обычно равнодушную ко всему душу, а перед глазами безбрежным океаном заволновалось многообещающее сияние. Во рту стало и горько, и сладко; он помнил, что именно таков вкус небесной плоти, самой нежной во вселенной, самой драгоценной и желанной. Дарующей жизнь и мощь.

Найти звезду не слишком сложно, если знать, как искать.

Ласкать звезду – приятно, потому что с каждым днём всё ближе момент истины, когда сияние прорвётся наружу и само напросится на своё предназначение.

Окружай любовью, насыщай ею, до самых краёв наполняй, пока совсем не останется места, пока не засияет ярко, не отзовётся томной негой, не станет самым изысканным и дорогим на всём белом свете блюдом.

А потом – забирай, твоё оно, огненное, страстное, такое, какого у тебя самого никогда не было, потому что насколько светла звезда, настолько тёмен ты сам, хитрый, незваный, жестокосердный.

Только вдруг тоскливо и погано, и не тёплой кровью пахнет скопившаяся во рту слюна, а серой и гарью, приторной мертвечиной.

Что-то неуловимо изменилось, а путь назад зарос безнадёжно, не прорубить его, не протоптать. Каждый шаг вперёд отзывался в теле болью, потому что плоть была слаба.

Зима души моей, холод моих мыслей, лёд моего сердца...

Плоть была слаба, ей хотелось гореть не меньше, чем звезде. Именно поэтому Чунмён целовал Ифаня, подчинялся его рукам, ластился, будто огромный кот, шептал о любви и устало закрывал глаза, чтобы не видеть, как всё то, чего он так желал, свершалось, укреплялось с каждой уходящей минутой.

- Я нашёл тебя.

Нашёл, хотя это стоило мне стольких сил, когда я уже был на пределе, одинокий и гонимый стремлением прожить ещё хоть немного.

- Я обогрел тебя.

Обогрел, хотя сначала ничего не желал так сильно, как когтями разодрать твою грудь, клыками вгрызаться в тепло разрываемой в клочья плоти.

- Я принял тебя.

Принял так, как никто бы не смог принять тебя, падшую звезду, одинокую, неприкаянную, чужую на земле, потому что место ей – на небе, но не здесь, среди серых и грешных.

Ифань, хотелось закричать Чунмёну, зачем так смотришь, перестань, не смотри, не разглядывай, как на самом деле я стар и немощен. Мне нужно твоё сердце, правда нужно, но ведь ты сам отдал его, мне даже не пришлось упрашивать.

Чунмён оседлал чужие бёдра, не обратив внимания на то, с какой силой пальцы Ифаня вцепились в его талию. Щепотка боли – лучшая на свете пряность, тем более что ещё немного – и станет ещё больнее. Ифань рвано вздохнул, и Чунмён выгнулся, завёл руку назад, нащупав под матрасом крепкую рукоять. Обсидиановый клинок с лёгкостью вспорет кожу и мясо, он – то самое орудие, которым Чунмён пользовался так долго, что нож чувствовался продолжением его руки. Всего лишь минута, нужна была ещё одна минута, дабы провести черту, заполучить сокровище и, наконец, насытить самого себя, но рука медлила, а тело двигалось на той волне, которую для них обоих создал Ифань, чьи руки так отчаянно цеплялись за дрожавшее, будто от холода, тело.

- Чунмён... – Тихий голос резанул по ушам.

Чунмён поднял веки и ослабил хватку, позволив рукояти выскользнуть из ладони. Глаза Ифаня отражали тусклый лунный свет, это было страшно... прекрасно, и наполнило внезапно ожившее сердце Чунмёна горьким отчаянием.

Я нашёл тебя.

Обогрел.

Принял.

Полюбил?..

Не забудьте оставить свой отзыв:https://ficbook.net/readfic/2462894